Словесный бисер. Афоризмы и размышления

(Подборка для книжки)

Хочешь согреться — грей!
* * *
Здравомыслие — это совесть, а не интеллект. Движение к здравомыслию — это путь очищения совести.
* * *
Чистые люди чужие лица не пачкают.
* * *
Главное в каждом человеке то, что можно в нём любить. И это то в нём, что Христово.
* * *
Что ты делаешь другому, тем ты и становишься.
* * *
Человек похож на скворечник — он обретает свой подлинный смысл, лишь когда в нём поселится птица.
Нужно кормить своих птичек, но их можно кормить, только кормя чужих.
* * *
Хорошо быть дураком — всегда кажешься себе умным.
* * *
Ложное «мы», в которое я верю, создаёт моё ложное «я».
* * *
Только у народа без будущего можно отнять его прошлое.
* * *
Сознание — это Божий интернет.
* * *
Не скромничай чрезмерно — это нескромно.
* * *
Бог выходит навстречу первым и приходит к человеку раньше, чем человек приходит к себе. Бог ближе к нам, чем мы сами к себе.
* * *
Дар —  это не только наличие чего-то, но и отсутствие; это не только одарённость, но и уязвимость.
* * *
Пока человек не вырос, он думает, что истина ему дана для того, чтобы бить ею других (тех, у кого не так, иначе, по-другому — не в соответствии с его истиной). А когда вырастет, начинает понимать, что истина ему дана для того, чтобы видеть ею другого, видеть её в другом, всматриваться, вслушиваться в другого и любить его — истиной.
* * *
Другой человек для нас — это окошко к Богу, выход из собственной стеклянной замкнутости. Прежде, чем найти окно к Богу, каждый из нас должен открыться человеку, точнее — богом в себе открыться богу в другом человеке. Богом в себе мы должны опознать бога в другом. Быть узнанным в Боге — это и значит быть любимым. Так действует Христос в нас — делая нас богами друг для друга.
* * *
Русская философия мне напоминает черепаху Зенона, которая впереди Ахиллеса западной философии только потому, что ищет не дробное знание, а целое — т. е. Сердце.
* * *
Если атеист на упоминание о Христе реагирует, как сатанист, то ему стоит задуматься: атеист ли он? Может быть, он не заметил своего перехода в другую веру?
* * *
Умение быть незнающим — это высокое умение всегда рождать мысль сызнова. Это единственная философия, какую знаю. Остальное — разговоры на тему. Мысль САМА родится в Луче сознания, направленном на предмет мышления  — если ей не мешать. В этом смысл беседы: мы направляем друг на друга свои лучи и так рождаем друг друга в Мысль.
* * *
Если Луч  направить на козу, она заговорит. Если Луч направить на камень, и он заговорит. Говорение —  в Луче, а не в предмете; в Луче, а не во мне.
* * *
Что такое целая личность? Это личность, могущая вместить целого другого — целого человека, целого Бога, целый мир. Вместивший целого себя, т.е. обретший свою целостность, способен вместить много целостностей. И так до бесконечности можно расширяться. Бесконечная полнота и целостность, которая всегда готова вместить и принять новую целостность.
До обретения целостности мы способны вместить лишь какую то часть мира и другого человека (сектор — секта), имеющую подобие с нами, потому мы неизбежно лжём о мире и о другом, лжём бытийно, а не только умственно. Мы искривляем в себе мир и другого человека, пока не научимся видеть целое, исцелившись Целым (Христом).
Целостность — это полнота, а полнота понятие качественное, а не количественное.
* * *
Нужда других, сердечное участие в ней, даёт самые точные ответы на вопросы. Соучастие порождает Луч истины, освещающий всё вокруг — до самых глубин. Сочувствие другому включает измерение истины в душе — так, через искреннее и активное участие в другом можно познавать Бога, потому что Он спешит навстречу всякому, кто озаботился другим.
* * *
В людях много всякого разного: случайного, поверхностного, и неслучайного, глубинного. Знать человека — это знать его глубинное, сердцевинное, главное, его вечное, а вовсе не то, что годится для сплетен. Люди же внимательны обычно к последнему и совершенно слепы к первому, наиважнейшему. Потому что сами живут в диапазоне сплетен, а не вечности. А многие великие ждут нас вечных, их вечное томится в ожидании встречи с нашим вечным.
Глядеть друг на друга вечными глазами — это и есть вечность.
* * *
Почему Бог спешит навстречу тому, кто решил быть открытым навстречу другому? Потому что знает, как сильно рискует человек ради любви. Открытость — это крест, и если Бог не поможет, человек не справится.
Важно также понимать, что речь идёт об открытости Богу в другом человеке, а не просто человеку — ибо человеческое в человеке далеко не всегда совпадает с Богом в нём (чаще не совпадает). Человек равно далёк и сам от себя — настоящего, и от Бога, и от другого человека. Перед человеческим в человеке открываться следует с большой осторожностью (чтобы не метать бисер перед свиньями-страстями ветхости). Открытой следует держать дверь для Бога в другом, а для этого надо Его видеть в другом. В этом помогает слышание голоса Пастыря (Песни сердца — своей и Другого).
Выходит, что первично умение отличать пение сердца — Песню — от болтовни (или подлинное от мнимого).
* * *
Благословлять — это одаривать человека Целым человеком (Христом). Это не эмоции и жесты, а структурирование — сила и действие.
* * *
Человек зависит от среды, от окружения — он формируется как ответ на воздействие (положительное и отрицательное) среды. В этом уязвимость человека. Возможно, самым трудным преодолением, которое надлежит осуществить в процессе личностного самораскрытия, является преодоление влияния среды.
Чтобы говорить своим голосом, это влияние тоже надо преодолеть, иначе стилистика не станет вполне авторской из-за избыточной зависимости от окружения.
Опыт преодоления встречаемых на пути помех, шумов, ядов, хлама, подделок, а также опыт встреч и потерь, создают художественное произведение по имени Жизнь человека. Не преодолённая помеха — убивает, плохо преодолённая — ранит и травмирует. Но внимания стоят не травмы, а то усилие, которое человек тратит на их преодоление, и тот нектар жизни, который он собирает, словно пчела, чтобы не умереть.
Это про то, куда надо смотреть, чтобы понимать ту же Цветаеву, к примеру. Любого человека по-настоящему понимаешь, когда смотришь с этого ракурса.
* * *
Где торжествует самость, там сегодня царит уже не ветхий человек с его ветхой душевностью, а бесы, потому можно много беды наворотить, не будучи отъявленным негодяем — достаточно просто обычной самости и следования её советам.
* * *
Возможно у несчастья не было бы шанса исполниться, если бы каждый из нас был подлинным. Каждому несчастью Бог дал  человека, способного устранить его, помочь другому преодолеть проблему. Однако мы опаздываем, а то и вообще игнорируем чужую беду. Мы либо не приходим на помощь, либо приходим поздно, когда горе успело причинить страдание ближнему. Хорошо, если успел спасти другого, хотя бы отчасти, успел выхватить из горя, пусть с потерями. Но как страшно вообще не успеть. Чужое страдание, которое закончилось смертью, уже не исправить.
Мы творим зло не только, если сами причиняем вред кому-то, но и когда не помогаем другому, которому можем и должны помочь.
* * *
Быть вполне человеком — это быть и для себя человеком, и для другого, иначе не бывает. Кто не смог быть человеком для другого, быть может захочет быть человеком для себя. Потому надо оставлять дверь открытой — вдруг виновный войдет, вдруг совесть его понудит к человечности. Совесть есть или была у всех. Кривая, косая, но... Люди не могут не знать о ней, даже если им этого очень хочется. Совесть может неожиданно для самого человека заставить его поступить не корыстно, а по-человечески.
* * *
За каждым нашим словом стоит какая-то реальность. Иногда произносит человек слова красивые, как бы добрые, а за ними — ничего: пустота равнодушия. Или ложь. Лгут обычно из самостных соображений (хотят получить те или иные бонусы), хотят выглядеть лучше, чем есть на самом деле.
Но жизнь нам дана как шанс родиться во Христе. Мы все должны друг другу являть Христа, хотя бы в словах. За каждым подлинным, живым словом, исходящим из сердца, стоит Целый Христос. Когда мы говорим друг с другом целыми словами, мы благословляем друг друга Христом, мы одариваем человека жизнью, когда говорим с ним сердечно.
Отсюда наша словесность — это возможность благословить Христом, передать Целого Христа посредством общения во Христе. Потому и матерные слова связаны с темой половых отношений (душа — невеста Христова). А бессловесные существа это не способные благословить Христом. Вот поэтому кошка и собака утешить могут, а благословить Словом — нет. Значит, словесные труды должны, прежде всего, не информировать или утешать, а благословлять — т.е. одаривать человека Целым человеком (считай, накормить, напоить Христом). Потому только творения гениев действительно исполняют своё предназначение — исцеляют человека.
* * *
Человечность — это божественное в нас, а не человеческое. Это Христос в нас.
* * *
Я не знаю что такое Бог, но я знаю кто такой Бог, и через личные отношения с Ним Он мне говорит о Себе то, что мне необходимо знать, причём говоря о Себе, Он говорит мне обо мне. Это всегда двоичное знание, знание о Боге и знание о человеке не разделено. Вероятно, оно в самом Боге не разделено.
Бог говорит мне о Себе, чтобы сказать мне обо мне. Говорю не только о себе лично, но вообще о Боге и человеке.
* * *
Бог говорит и даёт  необходимое здесь и сейчас, в конкретный момент бытийной актуализации, для конкретной ситуации, конкретному человеку (своему Другому).
* * *
Другой у каждого свой, мы создаём его по своему образу и подобию. Но есть ведь и другой, который дарован Богом, и о котором сказано: кто говорит, что любит Бога, а ближнего ненавидит, тот лжец. Важно каким Другим я сам являюсь для другого. Я как Другой — какой я? Зачем мне другой, и я ему зачем?
Отсутствие потребности в другом — иллюзия. Другой человеку необходим, как воздух. Быть может, себя мы ищем именно для того, чтобы было кому предстать перед Другим, чтобы Встреча стала возможной. Другой для меня, возможно, важнее, чем я сам.
* * *
У жизни есть своя ширина — чем шире круг интересов и вовлечённость человека в разные сферы жизни, чем сам он шире внутри, тем шире и его жизненное пространство, в котором он нуждается как в необходимой для него норме, и отсутствие которого ощущает как ущемление.
Чем проще устроен человек, чем он уже, тем его труднее ущемить и задеть.
«Узкие» люди легко пройдут в любую щёлочку, «широкие» нуждаются в широко открытых дверях, иначе без потерь каких-то фрагментов себя не войти.
* * *
Когда жизнь превращается в просачивание через щели, «широкие» люди переживают и терпят множество лишений.
* * *
Многогранные натуры, в которых человечность цветёт буйным цветом, — непременно широки. И эту цветущую многогранность надо питать, развивать (всё живое непременно растёт и развивается) — для многогранности нужно и время, и место.
Широко раскрывшаяся натура подобна семицветию радуги, а узкопрофильные натуры сродни одному из цветов радуги.
* * *
Мир требует, чтобы человек встал на животные рельсы и стремился к доминантности. Доминантностью вечно озабочены звери. Но Христос предложил иной путь — подставь себя под удар, а не бей: не стремись доминировать.
* * *
На яблоне не растут жёлуди, но постмодерн — это такое время, когда многие люди думают, что растут. Образно говоря, разумеется. Мышление становится плоским, лишённым корней, т.е. по факту перестаёт быть мышлением. Кажется, что достаточно повесить на стенку кран, чтобы из него пошла вода. Нет, нужно провести канализацию, нужны трубы для привода воды и для её ухода. Но даже те, кто понимают это, не понимают, что в трубах вода сама собой не появляется, что их надо подключить к системе общего водопровода, а для этого должна существовать эта система.
Все наши ценности, с которыми сейчас носится большинство положительно настроенных граждан, сродни крану на стене, к которому не подведены даже трубы, не говоря уж об отсутствии системы.
Онтологические корни  — вот о чём следует крепко помнить, чтобы быть, а не казаться. Без корней не бывает ни дуба, ни яблони, а значит жёлудь становится просто фикцией.
* * *
Любить ближнего  — это значит быть пространством его становления в Боге.
Быть с Богом — это быть пространством становления в Боге другого. Становления богом.
* * *
Все ищут места себе в другом, но мало кто ищет место другому в себе, мало кто готовит себя для другого.
* * *
Стихотворение создаёт своё внутреннее пространство, в котором можно стоять и лицезреть Бога. Поняла я это, читая Рильке в переводах Микушевича.
* * *
Цветаева хорошо сказала: Поэт — это ответ. А человек — это вопрос (П. Тиллих), добавим. Отсюда ответ — это поэзия, которая дар поэту и дар поэта одновременно.
* * *
Всякий человек, чтобы быть, должен войти в Бытие, и в Бытии мы все встречаемся и с ним, и друг с другом. Бытие одно на всех. Отсюда тревожность — чувство нехватки Бытия, происходящее от разрозненности и разобщённости людей, пребывающих в иллюзии бытия, а не в Бытии (т.е. не в Боге).
Социум никогда не был просветлённым, но он был в динамике движения к просветлению. А кто встал на правильный путь, тот уже влечётся Истиной. Когда же социум развернули политтехнологиями в противоположную (противоестественную) сторону, нехватка Бытия в непростветлённых людях резко обострилась, ибо они не ощущают в себе должных энергий влечения к истине. Но и просветлённые Христом души чувствуют во Христе (не могут не чувствовать) тревогу за общность, ведомую не туда — любовь к ближнему болит в них этой тревогой.
Острая нехватка Бытия, переживаемая как тревожность — это, возможно, граница перехода в небытие. За этой границей тревожность, вероятно, перестанет беспокоить.
Про это у меня есть стихи:

Когда слова, свои утратив смыслы,
сравняются с землёй, —
словами станем мы.
Иль чернозёмом...
Всё равно — траве,
трава равна сама себе,
и только.
Вонзится боль копьем
в траву и небо,
и в слово, что срослось
с забытым завтра.
Не вспомнить:
не рыдать,
не рыть нам землю,
вонзая пальцы в тело.
Нет, не вспомнить!
Забыто всё,
печаль теряет слёзы.
Утрата эта —
худшее из зол.
08/10/2012
* * *
Солнцем становится только тот, кто любит солнце больше, чем себя.
 * * *
Пишущий — это всегда собеседующий.
* * *
Единственный способ светить другим — светиться навстречу Свету.
* * *
Самость любит себя и понимает других, говорящих на языке самости. Она живёт в душе, как змея и говорит другим змеям, живущим в других людях: ублажите меня — и я вас ублажу. И если кто не ублажит, того змея ужалит.
* * *
Всё, что мы можем — принять Христа. В этом величие и сила человека. Остальное — ничто, всё наше — ничто и даже хуже: змея в шоколаде.
* * *
Благодать — это всегда пластырь на ране ближнего.
* * *
Дружба — поиск песни сердца другого (петь навстречу), вызывание своей песней песни другого. Это бережное внимание к Песне другого. Светящийся шар на картине Чюрлёниса «Дружба» — и есть Песня. Её принимают или передают — всё это пение Одной Песни.
* * *
Поэзия — это прыжок через бездну человеческой ограниченности.
Поэтический метод познания — это узнавание вещей не извне, а изнутри.
* * *
Я есть не то, что думаю о себе и не то, что думает обо мне другой. Я есть то, что реально даю другому.
* * *
Чем законники не угодили Христу? Если смотреть в корень, законники использовали закон против любви, а не ради любви. То есть, даже Богом данные законы (тем более человеческие) можно прилагать к ближнему богопротивным образом — чтобы не помогать расти внутреннему человеку, а, наоборот, препятствовать этому, чтобы тиранить ближнего, а не спасать. 
Велика опасность, когда люди даже Богом хотят мучить других людей, а не спасать, когда доминировать хотят и возвышаться над другими.
* * *
Когда люди делают вид, что Истина недостижима или что она вообще не существует, они врут себе. Истина — не сокрыта, она доступна каждому, кто по-настоящему её возжелает. Ложь нужна людям, чтобы скрыть от себя своё нежелание Истины.
* * *
Раб стремится поработить (такова его природа), свободный стремится освободить.
* * *
Почти за каждым «Ух-ты!» эхом звучит «Ух-я!» («Распни!»).
* * *
Человек человеку — стихия.
* * *
Бог не боится человеческих несовершенств, Ему только наша гордость, жаждущая присвоить себе всё прекрасное, неприятна. Бог —  Даритель, а самость наша — присвоитель. Самость хочет владеть сама, а не от Бога. В себе хочет иметь, а не в Боге.
* * *
Святой свят не собой, а Христом.
* * *
Следует не любопытствовать, а вопрошать о Боге. Праздномыслие (любопытство) заведёт в ад, в то время как вопрошание о Боге, наоборот, спасает из ада.
* * *
Трёхмерный человек в двухмерном мире — это трагедия. В нём есть все необходимые для полноценной жизни структуры, но они не развёрнуты, не могут развернуться, и потому не функционируют. Он томится ими, он не может реализоваться. Если говорить с ним из трёхмерного мира, где все структуры развернуты, говорить о проблемах трёхмерного человека, которым он является, но как бы не вполне, ибо не осуществил себя за пределами двух измерений, такой человек не поймёт сказанного. Он воспримет двухмерную проекцию сказанного, которая не соответствует истине. Фрагментарное, нецелостное восприятие даёт возможность изменения текста нашего сообщения до неузнаваемости, т.е. недостающие информационные звенья — это пустоты, которые будут заполнены по образу и подобию воспринимающего, который сам полон пустотами, ибо недоразвёрнут, недораскрыт. 
Точно так же он не вполне адекватен для двухмерных людей, живущих в двухмерном мире. Структуры третьего измерения, которые хоть и не развёрнуты, но всё же наличествуют в нём, будут влиять на восприятие двухмерной информации — он будет видеть и слышать иначе, картина мира в его голове будет отличаться от картинки окружающих его нормальных двухмерных людей.
* * *
Человек — сосуд, живая «ёмкость» в которую может быть «налит» и Бог, и антибог (вместобог/противбог). Вместобог будет жить в нас, как сейчас живёт Бог. Это технически возможно. Современные биологи говорят о Боге как биологическом феномене — т.е. механизме, который они считают возможным «хакнуть».
* * *
Технобог — это вненравственный бог. Он даёт свободу действий не тому, у кого вызрела душа и стала совершенной, а тому, в чьих руках «кнопка». Технобог, в отличие от Бога Живого, даёт власть любому безнравственному или вненравственному (машина) существу, если только в его руки попадёт условная «кнопка».
* * *
Людей думающих можно разделить на два вида. У одних сначала книги — потом жизнь по книгам (по букве), у других сначала жизнь, а потом — книги, помогающие жить разумно, осмысленно. Речь не просто о личностной доминанте или акценте, а о «бензине», на котором работает природная система душевно-духовного жизнеобеспечения личности, о главной движущей силе человека. У одних она — сугубо посюсторонняя, здешняя, мирская, у других — нездешняя, трансцендентная, не от мира сего. Можно сказать и по-другому: одни заперты в рамках человеческого, другие открыты высшему, озаряющему человеческое.
Когда мы читаем в Евангелиях о вражде книжников и фарисеев против Христа, мы упускаем из виду вышеназванное противостояние, которое носит антропологический характер, т. е. имеет отношение к природе человека вообще. В этом смысле Христос близок вторым и совершенно чужд первым — книжникам.
Особенность книжников в том, что им незнакомо внутреннее переживание знания, как запредельной истины, открывающейся по своей доброй воле — как бы случайно. Их знание механистично, оно сродни мёртвой информации — суммарному набору данных. Знание других — это некое целостное мировоззрение, где мир не машина, а живой организм, все части которого связаны живыми токами, как органы в теле человека. Потому вторые менее подчиняются внешнему, а ведомы внутренним. Это и страшит книжников, которые, кстати, не обязательно читают книги — нередко им достаточно спущенных свыше авторитетных инструкций к действию.
* * *
Несложно заметить, что цивилизационное несовпадение России и Запада, страх Запада перед непонятной, несуразной и непредсказуемой Россией — это расширение темы «книжников», которым угрожает всё, что не вписывается в их законнические рамки. Буква, восстающая против духа, который дышит, где хочет, а не где указано в циркуляре.
Кстати сказать, юридизм западного образца, который многим почему-то кажется защитником нравственного начала в российском обществе, на деле абсолютно аморален. Он убивает всякую мораль, устраняя из жизни живое нравственное начало и здравый смысл, заменяя их лукаво скомпонованными буквами («что немцу хорошо, то русскому — смерть»).
Если мир отдать всецело в распоряжение книжников, они, пользуясь доступными средствами (а в их арсенале сегодня все достижения науки), постараются перекрыть доступ к чуждому им Небу, и непременно распнут мир, как когда-то распяли Христа.
* * *
Чтобы случилась Встреча с другим человеком, нужно искать в нём Бога, а не то, что годится для сплетен. Если бы люди стремились быть собой — быть настоящими, они бы выискивали друг в друге только Бога. Видеть Христа в ближнем — это ни с чем не сравнимое счастье подлинного бытия, т.к. видеть Христа в другом можно только Христом в себе. Видеть — означает иметь в себе Христа действующим, а не спящим как зерно.
* * *
* * *
Благословить другого, враждующего против тебя, можно только рукой Христовой — не своей. Не стоит и пробовать, лучше сразу искать Христову руку. Любить врагов — заповедь для Христовых, а не для ветхих, ибо только им по силам жить так, а не играть в это.
А как понять, где рука Христова, а где моя? Только когда Христос найдёт меня, только тогда я могу различать Его в себе, отличая от себя. Но Христос приходит ко мне действующему, желающему действовать во Христе ради чистоты добра. Христос приходит, когда я желаю ближнему подлинного блага ради Христа в нём, а не ради своего тщеславия.
* * *
Мыслитель — собеседник Мысли, т.е. это совсем не тот, кто себе на уме, не тот, кто отсебятиной занимается, но тот, кто умеет слушать Мысль в себе. Не себя, а мысль в себе — это очень большая разница.
* * *
Слышащие Небо всегда были, есть и будут гонимы теми, кто не слышит, кто потому и не верит, что не слышит, даже если думает, что верит. Потому что вера — от слышания (Рим. 10:17) и следования внутреннему Зову. Без слышания Зова люди сосредотачиваются исключительно на внешнем.
* * *
Встреча — это всегда встреча богов, а не функций.
* * *
Отторжим ли человек от человека? Увы, да. У меня в стихах есть афористичное: Человеческое в человеке — путь к Богу. Человек в нас — неотторжим от Бога. Но человек в человеке — отторжим. Почему так? Потому что Христос в нас хранит Христа в нас, а не мы сами. Мы сами отдадим Его с легкость, многие даже не заметят этого. Человечность в нас — это Христос в нас, всё, что не Христос — лишь животное, причём нестабильное, т.е. при отказе от Бога и божественного легко падает в состояние ниже животного.
* * *
Многие верующие сегодня всезнание Бога принимают за предписание именно такого конца — словно конец мира по воле Божьей осуществится. Ну, разве что в той же мере, в которой солома загорается от спички, вода течёт, трава растёт. Всё это осуществляется в рамках мира, созданного Богом. Но человек произвольничает в этом мире, а вовсе не творит волю Творца, и кончина мира - результат именно этого своевольничания. Конец мира — от человеков, а не от Бога. Бог придёт потом, когда плоды человека станут самому человеку вполне очевидны. Всезнание Бога, знание Его о судьбе мира — вовсе не предписание такой судьбы. Промысел Бога в том, что Христос придёт снова после конца мира, и уже никто не сможет не заметить этот Его приход.
* * *
Люди думают, что умны сами по себе — в этом их глупость.
* * *
Чужой правильный ответ без правильно поставленного своего вопроса — это неправильный ответ, несмотря на внешнюю правду.
* * *
Только впустив в сердце другого, можно войти и самому. Потому сказано: кто говорит, что любит Бога, а ближнего своего ненавидит, тот — лжец.
* * *
Если мы — чётки, то Христос в нас — нить, на которую нанизаны бусинки.
* * *
Мышление — это приобщение к Одной Большой Мысли сразу обо всём. 
* * *
Мысль — поют в сердце (мышление), и только из личного опыта её можно спеть. Дискретность мысль обретает посредством слов — так она усваивается (присваивается — по частям) человеческим умом, но сама она — целостна, непрерывна, как поэзия (всё и сразу). «Всё нерассказанное — непрерывно», — сказала Цветаева. «Мышление обще у всех», — говорит Гераклит.
* * *
Поэзия — свойство не только слова, языка, поэзия — свойство бытия. Посредством поэзии, в процессе поэзии мы общаемся с Бытием или, наоборот, Бытие общается с нами. С нами или со мной? Со мной — как с нами, но и со мной лично. Я в своём пределе едино с мы.
Поэзия — диалог, как и мышление. Поэзия принадлежит Слову, это беседа в Слове.
* * *
Человечество разделено потоками устремлений.
* * *
В Луч меня рождает Другой — своим вопрошанием. Его вопрошание бывает двух видов: прямое и косвенное. Прямое — это как у Сократа, подобным же образом действует на человека общение со святыми (носителями Луча). Косвенное вопрошание действует через нужду ближнего во мне. Моё стремление помочь ближнему, моё делание по оказанию любви ближнему, рождает меня в Луч. В этом смысл любви. Потому как нужда ближнего — это просьба о Луче, сокрытом во мне, это процесс актуализации Луча во мне — реальная нужда при реальном желании отозваться осуществляет моё потенциальное бытие в Луче, делая его актуальным, реальным.
Зов требует нашей активности посредством ответа на вызовы. Таков способ прошивания мироздания нитями Зова.
* * *
В Луче, откликаясь на Зов, мы рождаем свою лученосную Песню.
* * *
Смысл — это жизнь С МЫСЛью.
* * *
Современные технологии, искривляющие личность, основываются как раз на том, что в Луч меня рождает другой. Только они используют эту возможность не в созидательных, а в разрушительных целях. Другие становятся причиной искривления мышления и сознания в целом (создаётся ложное целое, ложное «мы», ложный и лгущий Другой, имитирующий, подменяющий собой подлинного).
* * *
Если раньше человека исправляли, ограничивая его низменные и культивируя возвышенные устремления, то теперь мы наблюдаем полную обратку: обрезается главное, то, что делает человека человеком, а культивируется то, что в итоге превращает человека сначала в животное, а затем — в демоническое существо.
* * *
Технологии искривления массового сознания делают не что иное, как подделку Голоса Целого — голоса Пастыря-Христа. Социальные технологии искажают наше социальное именно таким образом, чтобы подменённый голос Целого, который подсознательно слышат все люди и которым они ведомы на подсознательном уровне, портил целое, а не хранил.
* * *
Но почему мы её, нашу Песню, так плохо храним? Дело в том, что по природе вещей не мы храним Песню, а она нас. Хотя и мы её храним — своим приобщением к Целому. То есть, все приобщённые хранят Песню — для неприобщённых. Хранят в себе! Своим присутствием в Присутствии — ради всех, радии Целого. Целые хранят Целое — в себе.
* * *
Мудрость не в книгах, а в Луче, которым пишут и читают настоящие книги. Приобщившийся к Лучу — мудр, а не приобщившийся — глуп.
* * *
Истина открывается при взаимодействии людей. И дело не в советах, а в Присутствии. Когда два человека присутствуют в Присутствии, происходит чудо Встречи («Где двое или трое собраны во имя Моё, там Я посреди»). Присутствовать в Присутствии можно только для другого, это и есть любовь. Любить — это присутствовать в Присутствии ( для другого). Я становлюсь Присутствием в Присутствии Другого( Бога и человека — внутреннего, подлинного). Жизнь — в Присутствии.
* * *
Поэтический ответ всегда единственный. Он не приходит повторно без реального вопрошания, а реальное, бытийное, вопрошание всегда единично, ибо исчезает после получения ответа. Хула на Духа Святого — это игнорирование, попрание поэтического ответа, когда тебе дано знать, но ты игнорируешь это знание и действуешь по-своему ветхому разумению.
* * *
Если надо — возьми жизнь ягоды, претвори её жизнь в свою жизнь, но не глумись над её жизнью...
* * *
В лихолетье лучшие люди бывает гибнут первыми, потому что не себя хранят, а что-то другое — большее. Большее, которое мало кого обременяет.
 * * *
Когда чудо — необходимо, тогда надеяться на чудо не дерзость, а дерзание, т.е. вера, надежда и любовь в действии.
* * *
Время сопротивляется вечности, защищается от неё, нападает или, наоборот, дружит с вечностью? Про вечное понимают вечным в себе.
* * *
Общим местом для многих стало мнение, что все проблемы в обществе — от нашей разности, от несовпадения точек зрения. Никак не могу с этим согласиться. Разность — благословенна! Всё зло — от плоскоумия и жестокосердия, когда человек лишается своего человеческого достоинства, когда не равен сам себе. Плоский ум не способен вмещать реальность (она имеет объём), и жестокое сердце — это плоское сердце, не вмещающее даже одного человека (своего носителя).
Как в луче света разные цвета не мешают друг другу, а, наоборот, дополняют друг друга, так должны жить и люди. Так бы они и жили, если бы любили свет, потому что свет — один: и во мне, и в другом.
* * *
Даже там, где один большой даёт, а другой малый принимает, возможно равенство величий. Благодарный берущий равен бескорыстно дающему. И корыстно/кичливо дающий меньше благодарно берущего.
Дружба — это равенство величий.
* * *
Хайдеггер говорил, что язык — дом бытия. Но сам язык, вероятно, порождение Луча. Луч — дом бытия. В Луче встречаемся мы с собой, с другими, и с самим Лучом — Богом-Словом, вероятно.
* * *
Созерцание — пребывание в Луче.
* * *
Неважно, что именно ты делаешь, что избрал своим делом, важно — пребывание в Луче. У разных людей вход в Луч происходит по-разному — в этом их различие. Ценность представляет всё сделанное в Луче, потому что несёт в себе отпечаток Луча и возможность входа в Луч. Утилитарное значение вещей — это всего лишь значение для Здесь, а ценно то, что не для Здесь, а для Там — в Луче.
Мы посылаем друг друга в Луч и требуем друг от друга Луч, потому что нуждаемся в Луче. Мы злимся друг на друга за то, что Луч не явлен, ибо должен быть явлен (мы не знаем этого, но чувства наши требуют этого).
* * *
Ахматова ценила позу выше Луча, Цветаева ценила только Луч, позу не любила. В этом их разность и несовместимость. Ахматова могла пренебречь другим как душой, ради позы. Для Цветаевой другой — бог.
* * *
Уважение к позе возможно родом из уважения к Лучу. Поза символизирует нечто, чем не является. Поза — ритуал, знак величия, но не само величие. Когда поза становится более значима, чем Луч, чем Другой — всегда, пусть потенциальный, носитель Луча, тогда поза становится пошлостью.
* * *
Цветаева требовала от людей Бога. Бессознательно, конечно. Она просто обращалась к Богу в них,  ничто иное её по-настоящему не интересовало, не звало. Она словно принуждала каждого явить ей лик, а не лицо. Иначе строить отношения она не умела. Как юродивый может говорить с другими только на территории Бога, а не на человеческой земле, так и Цветаевой (насквозь поэту) всегда был нужен только Бог, (поэту — Поэт), но Бог явленный человеком, Бог в человеке (потому что бог/поэт сокрыт в каждом человеке). И этот-то её запрос не был удовлетворён — запрос о Боге. Понимала ли она это? Знала ли она сама об этом? Ответить можно её собственными словами, сказанными по иному поводу: «я этого ещё — нет, знала! — упорно не хотела знать» («История одного посвящения»). Сказано вместо «ещё не знала» — такова правда поэта.
В этом требовании Бога от других — трагедия: нельзя ТАК требовать. Неудача гарантирована (отсюда — цветаевские «неплодные смоковницы»). Но нельзя не вообще, а за пределами поэзии. На территории бытового пространства нельзя, а в поэтическом измерении — можно (Цветаева постоянно жила в этом измерении). Здесь, пожалуй, нагляднее всего видна разница между поэтом и святым: святой Бога сначала даёт, а потом спрашивает о Нём. Поэт тоже даёт, но даёт Бога поэтов, а не Бога святых (хотя Бог этот один, воздействие на людей — различно). Святой даёт иначе, чем поэт. 
* * *
Есть вещи интуитивно понятные, но никак не выразимые, или выразимые с большим трудом. Наше понимание предшествует языку, оно — над языком, а не в языке.  Понятийная сетка языка набрасывается на то, что понимается — чтобы можно было оперировать понятым (мыслить), а не просто для понимания. 
* * *
Мы друг другу гении, ангелы-вдохновители, а значит и демиурги. Нельзя стать самим собой (настоящим) для себя, можно только для другого. Явить себя настоящего можно только другому. И таким образом стать настоящим — перед лицом другого (ближнего или дальнего).
* * *
Человек ложь о себе самом — вот что важно. Но в каждом человеке присутствует Христос — т.е. Истина. Хочешь познать человека — познавай его во Христе и Христом, тогда (только тогда!) открывается истина о нём. То же самое следует мыслить и об истине мира и, разумеется, Бога. Подлинное познание осуществимо только Христом и во Христе — в Луче!
Всякий же, кто судит о человеке только из человека — заблуждается о нём и о себе.
* * *
Последнее, что у нас пока ещё не отнято — будущее. Прошлое уже никогда не будет прежним (его назначают победители). Но будущее может удержать границы и вернуть нормальное прошлое — если удержим будущее. Своё, а не чужое — т. е. будущее, в котором мы равны сами себе. Чтобы сохранить прошлое, надо творить своё будущее. В грызне по поводу прошлого легко утонуть, она может для того и затеяна — чтобы отнять будущее, пока наше внимание всецело занято ускользающим прошлым.
Прошлое создается завтрашним днём — каким будет наше завтра, таким будет и прошлое. Нынешняя порча истории коренится в нашем утерянном будущем.
Чтобы выздороветь, надо обогнать болезнь.
* * *
Ветхий (самостный) человек не в состоянии различать, отличать в человеке действия природных механизмов от личностных поступков, а суду подлежат только личностные неправды. Когда же та или иная природа оказывается в травмирующих обстоятельствах, она естественным образом повреждается в соответствии с причиняемым воздействием, и эти повреждения сказываются в поведении человека (животное в нас, растение в нас — повреждаются в согласии с законами своей природы, и эти травмы, естественно, меняют человека в согласии с законами природы). Так же и личность осуществляет тот или иной выбор в травмирующих обстоятельствах, и это также сказывается в поведении человека. То и другое следует различать, и за естественное повреждение нельзя никого осуждать, т.к. природные повреждения никак не зависят от личностного начала.
Правда, порой человек в экстремальных обстоятельствах нарушает, преодолевает на краткое время законы природы — ходит на сломанных ногах, например, но требовать подобное от человека недопустимо.
* * *
У животных взаимодействия — ритуальны, так что и наше ритуальное в некотором смысле тоже животного (социального, т.к. человек — социальное животное) происхождения. Ритуалы — это нечто вроде социальных инстинктов (ветхое начало в нас). Ритуалы — это Вместоприсутствие, т.е. отсутствие личной встречи (вместовстреча).
Ритуал хранит то, чего не имеет, ибо жизнь — не в ритуале, а в Присутствии. Тогда ритуал — хранит место для возможного будущего Присутствия.
Ритуал — ожидание Присутствия, приглашение Присутствия.
* * *
Любовь — это не я, не моё. Любовь — это Божье и для Бога: в себе ли, в другом ли. Любовь всегда течёт от Бога к Богу, она всегда в Боге, и человек делается посланником Бога, когда впускает в себя эту благодатную реку, не препятствуя ей течь в согласии с волей Всевышнего, не навязывая ей своей маленькой корыстной воли.
* * *
Любовь — мост, она соединяет всё со всем и всех со всеми.
* * *
Встреча личностей возможна только на территории Песни. Если не в Песне, то неизбежно — в столкновении, или же это будет простое функционирование на уровне механизма в той или иной механистической системе. Личность — надсистемна, личность — органична, а не механична, она вырастает как цветок, укоренённый в Боге.
* * *
Три бытийных состояния человека: текст, песня, антипесня. Антипесня убивает, как песня животворит.
Каждый человек может быть тем, другим и третьим. Текстом он становится трудами других (рождается текстом), всё — текст и все — текст. Песней он становится в Боге и с Богом. А антипесней — когда сражается против песни другого.
Христос — Песня, Антихрист —  Антипесня.
* * *
Когда Бог стучит в дверь сердца, Он стучится не извне, а изнутри, следовательно Он пребывает где-то глубже человеческой глубины, внутреннее внутреннего человека.
* * *
Всякий раз, выбирая, как поступить по отношению к другому человеку, мы выбираем себя. Когда мы поступаем бесчеловечно, мы изгоняем из себя человека.
* * *
Основной вопрос нашего времени: быть или не быть внутреннему человеку в человеке? Коллективный ответ на этот вопрос создаёт реальность, в которой мы вскоре окажемся. Ответ не столько словесный, сколько бытийный — как и сам вопрос.
Человеку предлагается стать совершенно внешним. Где же тогда размещаться Богу, который в нас? Ах, если бы мы знали, где Он размещается в нас и каким образом это происходит, знали бы (и дали бы) верный ответ на поставленный временем вопрос.
* * *
Нынешние технологии оболванивания производят дураков, лишая их, в первую очередь, сердца, а не ума.
* * *
Кому принадлежит внутреннее пространство человека? Кто его собственник: человек, Бог, дух, душа, общество или другой человек (люди)? Тому, кому человек сам его отдаёт вольно или невольно. Может ли человек забрать его себе? Только отчасти — человек внутри больше себя самого, потому не в силах сам вполне овладеть собой.
Свобода человека осуществляется только в Боге, потому что Бог бесконечен, и Он даёт человеку полноту, несмотря на ограниченность человека.
Таким образом вместить человека человек может только, пребывая в Боге — богом в себе человек только и может вместить себя самого как он задуман.
Может ли вместить человека другой человек? Конечно, не может — сам по себе, но пребывая в Боге, богом в себе, человек способен вмещать другого человека настолько, насколько даёт ему Бог, а Бог даёт по мере любви человека к Богу и другому человеку.
* * *
Зачем уплощают сознание? Не только для удобства управления — всё гораздо серьёзнее. Плоский ум не способен вмещать объёмные смыслы, для него их наличие, присутствие — всё равно, что отсутствие. Плоский ум не способен вместить истину, которая объёмна по самой природе вещей. Проекция объёмной истины на плоский ум — это пошлость. То есть, плоскоумое человечество окажется отрезанным от всех объёмных смыслов, главными из которых являются религиозные истины. Плоский ум не способен вместить Христа, он Его калечит, уродует и, в конечном итоге, убивает.
* * *
Большинство людей хранит прежде всего себя. А человек, в котором Бог, хранит больше Бога — в себе и в другом. Потому и сказано, что ненавидящий брата не может любить Бога (Бог во мне и Бог в другом — это один Бог).
Более того, Бог в другом порой даже важнее Бога в себе, потому что условие присутствия Бога — хранение Бога, которое от страха потерять Его. Бог во мне внимательнее к другому, к Богу в другом, он заинтересован в присутствии Бога в другом (отсюда и жертвенность — «положить душу за брата»). Бог во мне растёт от такой жертвы, а не убывает.
* * *
Кому Бог не нужен, кому довольно себя самого, к тому Бог и не приходит.
* * *
Может ли беззаконие быть законным? А законное может ли оказаться вне рамок закона? По каким признакам тогда их можно различить?
Важна, прежде всего, система координат, в которой осуществляется оценка т.н. законности. Только правового поля — недостаточно, необходимо так же нравственное измерение, в котором должно рассматриваться само правовое поле. Иначе... Концлагеря были вполне законными в рамках правового поля фашистской системы.
Юридизм легко может поглотить нравственное измерение, и тогда никто не сможет дать верную оценку происходящему. Человек вне нравственного измерения — человек ли?
При этом важно понимать, что и нравственность может быть подменённой, со смещёнными, искажёнными смысловыми центрами. Такова, например, нравственность Великого инквизитора.
* * *
Женщина (как и мужчина) принадлежит роду, а личность — Богу. Женщина родом из своего народа, а личность — наднародна, т.к. надприродна: её родина — Бог.  Но т.к. отдельно личность от женщины или мужчины не существует, и т.к. пол подчиняется личности, то народы преодолевают национальное в Боге («нет ни эллина, ни иудея»).
Бог обращается к личности, а не к полу мужскому или женскому, потому сказано, что в Боге нет пола. Но личность является носительницей того или иного пола.
* * *
Женщина — лучшее и самое дорогое, самое достойное украшение мужчины. Украшая её, он украшает себя.
* * *
Все наряды женщины — это на самом деле наряды её мужчины: наряжаясь, она его наряжает собой.
* * *
Женственность — великая сила, как и поэзия. Чтобы сделать человечество бессильным, надо лишить его поэзии и развратить женщину, лишив её женственности, а также развратить мужчину, лишив его потребности в женщине как воплощении женственности и потребности защищать её женственность.
Наступает мир, в котором не будет места ни поэзии, ни женственности, ни мужественности. Это и будет мир Антихриста.
* * *
Потерянное стихотворение —  рай потерянный, а написанное — рай обретённый.
* * *
Восхищение похищает человека из ряда обыденных вещей и переносит выше, на небо, без всяких усилий с его стороны. В этом смысл эстетики — только прекрасное может захватить в одно мгновение и переместить без трудов. Разумеется, чтобы удержаться на такой высоте, уже нужны личные предпосылки и усилия, но сам опыт высокого много даёт человеку — он становится тем, кто лично побывал на небесах и знает каково там.
Позже, если повезёт , он узнает каково его небесному человеку здесь.
* * *
Каждый человек — текст, который призван стать песней.
В чём разница? Наверное можно сказать так: текст — это набор букв, слов, фраз в произвольном порядке, они были до человека и будут после него. А песня — это его внутренняя суть, звучащая посредством тех же слов, но передающая личное звучание. Текст как бы нельзя патентовать — он общий, а песня как бы получает личный патент у Бога. Почему у Бога? Потому что песню даёт Бог, наш внутренний человек поёт, только пребывая в Боге.
* * *
В смирение не надо рядиться, потому что в смирение человека одевает Бог. Кто обрёл истину, в том будет и нужная форма — смирение. Смирение — одежда истины. А кто самочинно рядится в одежды смирения, чтобы казаться смиренным, тот и выглядит неприглядно (достигает обратного желаемому), и затрудняет себе восхождение к Богу, которое, по идее, единственно значимо для человека.
* * *
Святой — это присутствие Бога, святая земля, на которую может зайти всякий, кто ищет Бога, и встретиться с Ним.
* * *
Богу от нас ничего не нужно, кроме того, чтобы мы были.
* * *
Кто выбрал неподлинность как своё бытие, тот выбрал некрасоту небытия, т.е. некрасоту и небытие.
* * *
Что такое глупость? Это не недостаток знаний, нет. Глупость — это не включённость в сеть, это попытка мыслить своим жалким, ограниченным умишком, вместо поиска целостности и Целого. Глупость  — это самодостаточность и самовлюблённость, почитание фрагмента за целое.
* * *
Вечный всегда под подозрением у невечных.
Невечные признают только тех вечных, которые маркированы как вечные — то есть, признают ярлык вечного, но не само вечное. Потому что они не видят вечного в вечном — нечем видеть. Вечное в другом видят только вечным в себе — т.е. вечного вечным могут видеть только вечные. 
* * *
Особенность современного человека в том, что он не понимает что человека как такового надо защищать — на социальном уровне. Человека вообще, а не только себя лично и своих. Именно поэтому и себя лично защитить становится всё сложнее (утрачено понимание значения гуманизма в социальном пространстве — большинство прямо или косвенно согласно на дегуманизацию общества).
* * *
Совесть целостна, как нерассказанная мысль.
Совесть и есть — целая мысль? Мышление мыслит тем же, чем совесть знает истину? Настоящее мышление осуществляется совестью (потому бескорыстность так важна для чистоты мышления).
* * *
Болезнь стула — это когда человек сидит в своём должностном кресле, как на Олимпе, и на человеческий уровень не опускается. Должностное лицо, которое утрачивает в себе человечность, перестаёт быть человеком и утрачивает человеческое лицо. Болезнь стула — это когда вместо личности в человеке царит его должность.
* * *
Не знакомые с истиной люди делятся на два типа: одни жаждут истины и рано или поздно приходят к ней, другие, чувствуя свою неспособность к этому, превращаются в гонителей истины. Так было во все времена. Надо влюбиться в истину больше, чем в себя — тогда она может ответить взаимностью.
* * *
Антихристом является всякий, кто зарится присвоить себе то, что принадлежит Христу.
* * *
Не верится не только в исчезновение «я», но в равной мере и в исчезновение «ты» не верится. Ты — не умирает.
* * *
Жизнь короче, чем я.
* * *
Знать человека — это знать его глубинное, сердцевинное, главное, его вечное. Вечность — это когда мы смотрим друг на друга вечными глазами и видим вечное друг друга. Когда мы смотрим на вечное, мы становимся вечными.
* * *
Ценность человека в том, что он носит в себе Бога.
* * *
Нимбы, как у святых, есть у всех людей, только не все люди встретились со своими нимбами.
* * *
Встречая на пути человека, который смотрит вечными глазами, не надо приписывать себе его вечность, которая сразу же пробуждается в душе от такого взгляда. Его вечность — не ваша вечность. Взыщите свою! Ваша — тоже должна смотреть на другого вечными глазами и не приписывать себе ничего чужого. Вечность смотрит на вечность и видит вечность, а самость смотрит только на себя и видит только себя. Вечность видят вечностью. Вечность — одна на всех, но точка смотрения у каждого своя, потому вечность, открывающаяся в нас — индивидуальна.
* * *
Господь Сам открывается — и тем Он спасает (и меня, и ближнего моего — его через меня и меня через него).  Светить другим — это не светить, а светиться навстречу Свету — т.е. Христу (Христу в себе и Христу в другом, ибо это один Господь).
* * *
Не всякий закон — законен.
* * *
Достоинство — это собранность воедино, наличие всех частей целого на своих местах и нахождение этих частей в правильных отношениях друг с другом — т.е. отношениях целостности.
* * *
Каждый из нас в своём аду, но рай — общий.
* * *
Душевные люди — жуткие транжиры, они растрачивают жизненные силы на пустяки, потому что у них наблюдается некоторый избыток сил. Они сильнее духовных? Нет, просто они живут в горизонтали, не тратясь на восхождение в вертикаль, которое требует больших энергозатрат. У них зачастую не хватает энергии для вертикали, потому и сидят они в горизонтали (избыток как результат недостатка — интересно получается).
* * *
Кто нападает, тот и палач. Мы же не говорим, что Авель погиб в результате драки с Каином (братья часто дерутся). Мы говорим, что Каин убил Авеля. По нынешним стандартам оформления новостей, виновными оказались бы, как минимум, оба. А то и Авель  — зачем, мол, провоцировал брата на недоброе?
Но может ли Авель не провоцировать Каина? Разве только если перестанет быть Авелем. И то вряд ли...
* * *
Для целого — всё цело. Цель человека — стать целым, исцелиться, обрести в себе подлинную жизнь, а нецелое — внешнее, мнимое, только земное, оно не восходит и не возводит к небесному; нецелое — внесердечное и бессердесное, неживое, кажущееся, имитирующее, поддельное, ложное. И потому убивающее: так фарисеи убили Христа.
Чтобы не убивать, надо стать целым. Процесс становления целым  —  неизбежно травматичен и трагичен, однако наше нецелое, находясь на пути к целому, становится условно целым, т.к. даже его устремление к целому исцеляет. Потому по-настоящему нецелое — это и не устремлённое (или же стремящееся не туда). Мы становимся тем, к чему стремимся.
Кто не носит в себе целое, тому ничего и никого не жаль, тот с лёгкостью разрывает целое на части. Чтобы жалеть, надо умирать с другим, терять с другим, радоваться и страдать с другим —  быть целым, т.е. исцеляющим.
* * *
Христос в нас, а не во мне. Во мне отдельного от других Христа быть не может.
* * *
Я есть то, что делаю другому, причём этот другой — никто иной как Христос в нас.
* * *
Покушаться на достоинство другого человека — не достойно человека.
* * *
Великое в малых и великое в великих — единое великое. Потому настоящий человек равно уважает знатного и незнатного, известного и неизвестного, богатого и бедного — ибо ценит величие человека.
Любящие низкое не могут приобщиться к великому.

* * *
Поэзия — тайна, она иногда молчит словами. Я люблю слушать и её молчание — утешение. Всегда — утешение.
Она порой просто присутствует — как свет в душе, как радость, как Песня сердца, которая таится.
* * *
Самость противоположна поэзии. Чтобы была поэзия, необходимое условие — отвержение самости. Как у юродивых. Поэты и есть немного юроды.
Духовное может быть и светлое, и тёмное, но тёмное опирается на самость в человеке. Юродивый — тот кто отверг самость. И поэт — тоже...
* * *
Убившие поэта в себе непременно стараются убить его в другом. То ли из ненависти, то ли из зависти — другой не имеет права носить в себе то, чего у них нет.
* * *
Люди — калечат, а стихи — лечат.
* * *
Крайняя степень доминанты на другом — юродство.
* * *
Мы недооцениваем значение Другого как такового. Для явления себя в мире каждый из нас нуждается в другом, как в вопрошающем, в том числе вопрошающем обо мне, взывающем ко мне и тем вызывающим меня в бытие — снова и снова. Другие — это наши зовы, слово другого ко мне: «Будь! Ты мне нужен!».
Но каким я тебе нужен? Каким ты меня видишь и зовёшь к себе? Дело в том, что запрос другого во многом создаёт меня как ответ ему, ответ на его запрос.
Страшный Суд потому страшен, что мы непосредственно встретимся с Тем, Кто взывать будет к нам истиной и в истине, без искажений — Он позовёт по настоящему имени. Смогу ли я отозваться адекватно или привнесу с собой кучу разного, ненужного, лишнего хлама, налипшего на меня в процессе неверного взаимодействия с другими? Этот хлам мешает быть не только мне самому, но и другим. Если я направлю этот хлам на Бога, я как бы воззову к Богу ложным голосом, позову искривлённого моей клеветой Бога — в том и будет моё осуждение.
По большому счёту, каждая наша встреча с другим — маленький суд, особенно с небесным другим, который, подобно Богу, общается чисто, почти без искажений. Как я отзываюсь на чистое обращение ко мне другого? Кем являю себя в ответ на его вопрошание? Но важно понять, что явление другого никогда не бывает само по себе — другой является как ответ, он приходит, подстраиваясь под мой зов. Это особенно заметно на юродивых, которые совершенно различны с разными людьми, отражая этим именно разность самих людей. Юродивый травмируется той энергией, которая исходит от окружающих его людей — возможно потому, что не возвращает её, как обычные люди (травмируется, но не травмирует).
* * *
Постчеловек — это антипод юродивого (юрод-наоборот), антиюродивый. То, что выбросил из себя юрод ради Бога, станет богом постчеловека, а то, что делает юродивого святым, принадлежащим Богу, отнимут у постчеловека.
Чтобы понять феномен антихриста, следует понять что такое Христос в нас. Антихрист в нас будет вместо-Христос-в-нас.
* * *
При оценивании другого надо смотреть не на другого, а на тот свет, что в другом. Ищущие свет, находят свет и видят свет. Важно лишь то, горит сердце другого небесным огнём или не горит.
* * *
Мы прекрасны, когда высматриваем друг в друге прекрасное.
* * *
Доминанта на Христе — это и есть «доминанта на другом» Ухтомского.
* * *
Мы друг для друга — повод быть, возможность осуществить себя, осуществляя другого.
* * *
Мысль — не то, что я думаю, а то, что посещает меня. Мысль — гостья, она приходит пообщаться, поговорить о своём насущном. Кто окажет ей надлежащий приём и уделит своё внимание, к тому она будет приходить часто, а может даже поселится в его доме. Но она всегда свободна уйти — об этом стоит помнить и не приписывать себе её заслуг.
* * *
Близкие люди — это люди, между которыми возникает Бог.
* * *
Человек смертен потому, что не выбирает бессмертие, т.е. Бога.
* * *
На свете нет ничего поэтичнее Христа, и Страшный Суд  — это будет суд поэтический, судить будут нас за непоэтичность жизни, поступков и устремлений. Не христианство, как набор умственно представляемых истин, будет судить поэзию, а воплощённая Поэзия (Христос) — христианство.
И вот что важно: идеалы — это устремления, зовы, а также живые движения любящего сердца; а стандарты — это претензии, там нет места любви. Потому, когда христианство сводят к набору стандартов, его убивают.
* * *
Разница между опытным духовным переживанием и чтением умных книжек о том же примерно такая, как между чтением обеденного меню и самим обедом. Или, скажем, пересказ компонентов чужого обеда — это не твой собственный обед, даже если в списке перечислены все лакомства. Список — это только список, а надо бы и покушать.
* * *
Страх Божий — это страх оскорбить прекрасное, а не сильное.
* * *
Как вода не может течь из крана, который не подключен к системе водоснабжения, так и добро невозможно в человеке, пока он не «подключен» к общей системе доброснабжения — Богу. И даже после подключения, добро не в человеке, а в сети доброснабжения. Как только решил, что добро во мне, так и отпал, потому что Христос не нужен тому, в ком есть своё добро.  Нельзя присваивать себе то, что тебе не принадлежит.
* * *
Чтобы случилась Встреча с другим человеком, нужно искать в нём Бога, а не то, что годится для сплетен. Если бы люди действительно стремились быть собой — быть настоящими, они бы выискивали друг в друге только Бога. Видеть Христа в ближнем — это ни с чем не сравнимое счастье подлинного бытия, т.к. видеть Христа в другом можно только Христом в себе, видеть — означает иметь в себе Христа действующим, а не спящим как зерно.
Только низкое в нас ищет низкое в другом — желает найти и даже привнести его в другого. Подчинившись низкому в себе, мы разрушаем и мир, и других, и себя.
* * *
Святых превращают в недостижимых сказочных персонажей, чтобы они казались недостижимо далёкими, и никто не мог сказать, как ап. Павел «Уже не я живу, но Христос во мне». А меж тем синонимом слова «святой» можно назвать слово «живой».
* * *
Нечувствительность к живому слову — признак мёртвости. Нечувствительность понуждает нас почитать авторитеты, и авторитетное слово нам кажется правильным, имеющим вес. А ведь слово ценно живостью своей, соком жизни. Почитание авторитетов вместо жизни — это разновидность обезьяньего доминирования, и только. Христос потому и пришёл не царём — чтобы не играть в доминирование.
Когда кто-либо почитает святого лишь потому, что он титулован святым,  этот человек ещё мёртв. Надо иметь чувствительность к той жизни, которая струится в святом, делая его святым. Тогда, независимо от титулов, можно отличить живое от мёртвого, меню от обеда, Христа от Антихриста.
* * *
Слова великих — словно маячки, фонарики на тёмных земных дорогах. Пока находишься во тьме, не думай, что вполне понимаешь такие слова-светлячки. Нет, они лишь призраки для того, кто ещё не вышел к Свету. Однако они сверкают истиной, даже воспринимаемые отчасти, смутно. Важно лишь помнить, не забывать, про своё «отчасти», чтобы не принимать свою темноту за свет и не считать своё отсутствие понимания пониманием.
* * *
От каждого человека можно зажечь звезду — как от факела. Был бы человек, а искра найдётся.
* * *
Чтобы выскочить из греховной ямы, в которую угодил, человеку надо превзойти себя прежнего, стать лучше — т.е. на падении следует подняться выше, иначе не выбраться. Потому и символом души для греков стала ласточка, которая взлетает, падая.
Подчеркну эту мысль: чтобы встать после падения, надо вырасти, стать больше, чем был до падения — иначе невозможно встать.
* * *
Может быть, ветхозаветные приношения Богу — это не приношение из своего имущества (тогда бы Христос не мог заменить эти жертвоприношения Своей Жертвой), а приношение части себя (своей животной, телесной жизни). Животные приносились в жертву как часть тела человека, как продолжение человека — как часть от его животного начала.
Вот и прп. Иустин (Попович) пишет: «Всю совокупную тварь Адам ощущал как свое тело, как свое расширенное естество, оживляемое, поддерживаемое космической, всеединящей благодатью богообразного самосознания. Падение Адама: разрыв, отпадение, умаление личности, расстройство: тварь становится не своей, не личной, безличной, чужой» (Подвижнические и богословские главы).
И. М. Сеченов говорил, что мышца — это животное. А я рискну предположить, что кишечник — это змея. Совсем недавно,  слушая лекцию ученой дамы, которая посвятила себя изучению этой части организма — кишечника, я узнала, что кишечник — это вполне самостоятельная часть тела, и даже если отрезать от него кусочек, он будет шевелиться как живой. Не с этим ли змием собеседовала Ева в раю, после чего и съела запретный плод? Тогда понятно, почему он был в раю. Остаётся понять, почему дьявол в него вошёл. Но ответ прост: потому что мог.
* * *
Цель — то, что делает меня в процессе достижения целым. Лжецель только обещает исцелить, но не имеет реального обеспечения своим обещаниям.
* * *
Душа всякого человека в этом мире — мученица. Пожалевший другого, увидевший его душу-страдалицу, увидел это богом в себе — так рождаются в Бога. Потому и разбойник, который, вися на кресте рядом со Христом, пожалел Его — пусть даже просто по-человечески, просто сострадая Его невинному страданию, а вовсе не веря во Христа, родился в Бога и оказался мил Спасителю, умилив его в самые тяжкие для Его человеческой жизни минуты.
* * *
Муж и жена являются родителями прежде всего друг для друга — помогают родиться друг другу в Боге (это и называется «малая церковь»), стать целыми, а потом уже идёт родительство в привычном понимании, которого может и не быть.
* * *
Мужчина и женщина, живущие в браке, становятся как бы специализированными людьми, т.е. они перестают быть просто мужчиной и женщиной, а становятся  «Для» — они обретают специализацию друг на друге, друг для друга, друг в друге. Это два человека, существующие друг для друга, потому важно не замыкаться в себе, а служить своими специализированными сущностями Целому человеку в рамках истории (в этом, может быть, и есть её смысл).
По-настоящему есть только то, что  обрело своё «Для». Это и значит стать «вещью» в хорошем смысле, чтобы освободиться от вещности в себе ради вечности. Специализация «Для» — метод обретения Бытия. Бытие невозможно обрести в себе просто так, вообще — только для конкретного  «Для», в процессе конкретного «Для». Может быть, именно поэтому нынешнее время ополчилось против семьи, семья — это самый доступный способ обретения бытия «Для».
«Кто говорит, что любит Бога, а ближнего ненавидит, тот лжец». «Что отдал, то твоё».
* * *
В браке важно соблюдать свободу другого, т.е. люди должны не присваивать друг друга, а осваивать (в рамках совместного бытия, бытования и делания, созидания).
* * *
В любом человеке обнаруживается два разных лика: один — создан им самим, другой — создан людьми. Мы создаём себя во взаимодействии с другими. И в этом деле обнаруживается два типа личностей: одни тратят больше себя, другие больше тратят других; одни больше создают других, другие больше создают себя. Равновесие мало кому удаётся, как и высокое искусство тратить себя с пользой и для себя, и для других.
Мы часто становимся вещами для пользования, вещами, которые изнашиваются, и ничего удивительного нет в том, что изношенное становится ненужным, непригодным для дальнейшего пользования.
Отсюда вывод: никогда не становись вещью! Исполнимо ли это? Вряд ли. Даже Бога люди делают вещью, говорят, что Бог — тоже вещь.
Надо суметь быть не вещью, несмотря на то, что все вокруг, словно сговорившись, будут давить в обратном направлении. У человека только один гарантированный союзник — Бог. Человек сам себя иногда держит неверно, провоцируя свою вещность.
Или, всё же, быть вещью — удел всех, и надо сохранить себя вопреки этому или, наоборот, благодаря этому? Может быть, только ставший вещью этого мира, может перестать ею быть? И тогда смысл как раз в том, чтобы суметь стать вещью?
* * *
Светиться навстречу свету, отзываться светом на Свет — неопасно. Опасно светить другим, ибо действительно светит лишь тот, кто светится, а не тот, кто светит (намеревается светить).
* * *
Важно не путать чистоту абсолютную и чистоту момента. В моменте постижения истины быть чистым легко, потому что истина захватывает целиком. В любви нет страха именно поэтому. Абсолютная чистота даже святым недоступна, а относительная — доступна каждому человеку, если он сумеет полюбить истину и удерживаться в этой любви какое-то время. Святые — это не безгрешные люди, а умеющие удерживать себя в любви к истине длительное время, настолько длительное, что почти всегда.
* * *
Мысль — место встречи с её автором (в Авторе).
* * *
Мужество поэта — это мужество иного быть здесь, а не мужество здешнего быть здесь. Другое мужество...
* * *
Речь — как нить Ариадны в лабиринте обыденности. Об этом слова Цветаевой «поэт издалека заводит речь, поэта далеко заводит речь». Поэт держит в руках эту ниточку и может потянуть за неё, приобщаясь и приобщая к её сообщениям. Поэт прыгает в «воду» слов, увязанных между собой законами цельности, и, перебирая слова, как бусины на чётках, мыслит не от себя, а от речи — от Слова.
Речь поэта — беседа со Словом посредством слов.

* * *
Каждый делает, что может, а если не делает, то либо не может, не умеет, либо не желает, либо это вовсе за гранью его разумения. Потому нелепо требовать от другого: будь таким как я считаю правильным. Если мы действительно правильны сами (праведны), то мы должны делиться с другим праведностью, а не претензиями. А праведность - это Господь, который суть любовь. Дарите любовь другому и никогда не ошибётесь, потому что даря любовь вы увеличиваете степень целостности другого, себя самого и мира в целом.
Господь живёт в целом, и Он сам позаботится о других, если мы послужим Ему и ближнему. Целостность сама блюдёт праведность своих частей. Частям не следует следить за другими частями - достаточно слушать голос Целого. 
* * *
Любить Бога и уважать свободу другого суть одно.
* * *
Если вынуть из сердца небо, что останется? Земля? Нет, земле без неба держаться не за что, она без неба провалится в ад.
* * *
Настоящие мысли приходят, как стихи. Да они и есть стихи в смысле — поэзия. Всё подлинное — поэзия.
* * *
Прокрустово ложе, как правило, законно, а человечность служащих при нём — нет.
* * *
Надо быть с Богом — Он делает счастливым, но это означает быть богом — тем, кто делает счастливым другого.
* * *
Человек всегда на границе своих возможностей — если движется вперёд, а не стоит на месте, иначе движения не будет. Поэзия — это всегда за пределами, иначе она не может осуществляться. Бог, кстати, тоже именно так обретается. Бог приходит, когда ты себя исчерпал, приходит восполнить тебя. Когда же человек не доходит до своих пределов, Бог ему ещё не нужен.
* * *
В ком нет любви, тот не может слышать слова, потому что не может идти путём Слова.
* * *
Поэт — тот, кто говорит целыми словами.
* * *
Ирония истории в том, что сверхусилие дедов по созданию справедливого мира обернулось сверхбездействием неблагодарных потомков, ради которых и предпринималось это сверхусилие. И это не случайность, а некая закономерность, которую стоит обнаружить и осмыслить.
* * *
Чтобы быть русским, надо практиковать в своей жизни русские смыслы, а не просто декларировать их и театрально демонстрировать — «вера без дел мертва».
* * *
Если перед твоим лицом кто-то машет красной тряпкой — это не повод становиться быком. Наоборот, это повод не становиться быком, а для этого надо быть человеком вдвойне (за себя и за быка, которым можно стать), человек в человеке должен перевесить быка в человеке.
* * *
Всегдашняя задача человека — устоять в человеке. Не всем это удаётся, некоторым по силам только стояние в Боге.
* * *
Что небеснее в женщине: человек или женщина? Человек, оберегающий женщину (как и в мужчине).
* * *
Что человеку нужнее: хлеб насущный или поэзия? Для животного в нём — однозначно хлеб, для человека в нём — однозначно поэзия.
* * *
В поэзии становятся очевидными глубочайшие различия на уровне пола.
Пол — это метод взаимодействия. Мужчина иначе воспринимает мир, чем женщина, потому стихи поэта мужчины может перевести только мужчина. Женские переводы мужских стихов непременно привнесут в текст женское начало, чем конечно испортят даже самый прекрасный перевод.
Это свидетельствует о том, что половые различия касаются очень глубинных уровней личности.
Мой поэт: это может быть полное совпадение во многом, но только если поэт — женщина. Если мужчина — всё иначе, обязательно будут несовпадения там, где работает половое восприятие. Поэт, прежде всего, личность, потом мужчина или женщина, но личность включает в себя принадлежность к полу на уровне ответа на мир.  Мужчина и женщина по-разному отвечают на прикосновения внешнего к своему внутреннему. (А гений, носитель целого человека, так же? Стихи гения должен переводить гений).
И если в Боге нет ни мужеского, ни женского пола, то человеческая составляющая поэзии, всегда сопряжённая с божественной, непременно несёт на себе печать пола — и тем, вероятно, может быть обнаружена.
Отсюда пол — это ещё и граница, которую преодолевает человек и в любви, и в поэзии. Поэзия — это любовь. Пол — это силовой центр преодоления себя, выхода за пределы себя. Потому  порабощение половых структур низменным, отторжение пола от личности и пр. извращения наших дней непременно скажутся на когнитивных способностях нового человека (ментально и духовно кастрированного, с вырезанным поэтическим измерением).
* * *
Притча, как и сказка — это поэзия жизни. Притча повествует иносказательно о поэтическом, сокрытом в вещах мира, а поэтическое — это суть единое мира.
* * *
Убить человека — это вынуть из него поэзию,  и тогда он выпадет из Поэзии, тогда человек-песня, человек-поэзия превратится в антипоэзию, антипесню (сначала в смысле «вместо», и почти сразу после этого  в смысле «против»). Вынуть из человека поэзию — это вынуть сердце, и тогда человек выпадет из Сердца. Человек, из которого вынули сердце, уже не человек, а биологический автомат, робот, а роботу нужны инструкции, а не поэзия.
* * *
По-настоящему мы всё делаем не для себя, а для Другого. Извращённые понятия не дают нам увидеть себя такими как есть, и потому пугливое, стадное «для других» (толпа) существует вместо благословляющего «для Другого» (соборность).
* * *
Слова — это солдаты Слова, если им не мешать своей корыстью, они никогда не солгут.
* * *
Поэзия — это вовсе не гадание на кофейной гуще слов, она — беседа со Словом. Гадают те, кто не умеет говорить, кто научился только болтать.
* * *
Чтобы видеть другого по-настоящему, надо смотреть не на другого, а на Луч. Духовная беседа — это когда два (или больше) человека, находящиеся в Луче, смотрят только на Луч — оба, и видят друг друга Лучом, в Луче. Этот Луч и есть Бог («Где двое или трое собраны во имя моё, там Я посреди них»), а смотреть Лучом означает видеть Христа в ближнем (Христа видят Христом).
* * *
В протянутую к дружбе руку
вложили каменное сердце.
Как поступить мне с камнем-сердцем:
как с камнем или же как с сердцем?*
Наверное, каждый из нас отчасти уже камень, отчасти — сердце. И камень в нас видит камень в другом — и боится его, а сердце ищет сердце. Работать надо сердцем навстречу сердцу (петь навстречу)... И свой камень помалу будет оживать, превращаясь всё больше в сердце, и камень другого тоже, если только захочет. 
Камень-сердце таковым может быть потому, что не встретилось ему сердце — пришлось окаменеть, а может и по доброй воле оно окаменело (такому не поможешь).
* Стихи автора
* * *
Почему у человека есть потребность рассказать о себе другому: другу, супругу, брату, психологу, Богу, наконец? Откуда в нас это? Что такое наш рассказ о себе Другому? Вероятно, этот рассказ и есть создание себя, воссоздание, ибо «где двое или трое» во имя Его... (см. Мф. 18:20). Увидеть себя в свете Луча важно, и Другой исполняет именно роль Луча. Через своё открытое к другому сердце мы обретаем Луч, а самый простой способ открытия сердец навстречу друг другу — разговор по душам. Отсюда можно предположить, что каждая искренняя беседа — это охота за Лучом, а значит и смысл всякой беседы — вхождение в Луч. Мы по-настоящему есть только в Луче.
Кстати, цветаевское «встречаться надо для любви, для остального есть книги» — о том же.
* * *
У Мандельштама читаю: «Нет лирики без диалога. А единственное, что толкает нас в объятия собеседника, это желание удивиться своим собственным словам, плениться их новизной и неожиданностью». Неожиданностью и новизной для себя самого, разумеется.
Он пытается сказать о том же, что и я: беседа — это охота за Лучом, но говорит только о словах. Цветаева чувствует всё глубже и вернее, она не понимает, но знает, что, говоря моими словами, «в Луч меня рождает Другой».
В этой теме пророком выглядит Бродский, осмелившийся изречь: «поэзия — наша видовая цель». Почему? Именно потому, что  поэзия — слова, найденные в Луче, а в Луч меня рождает Другой. Полнота осуществления обретается только в Луче и посредством взаимодействия с Лучом.
Отсюда выталкивание в эгоизм и индивидуализм — это выталкивание из возможной встречи в Луче, замыкание на себе и своей неподлинности.
Заметим, что слова, найденные в Луче, и прочитаны по-настоящему могут быть только в Луче, но они имеют силу вводить (возводить) в Луч того, чьё сердце захвачено ими.
* * *
На гения лучше смотреть благодарными, а не осуждающими глазами, чтобы принять его дары и наделить, а не обделить смыслом жизнь другого человека в своих глазах. Благодарность полезнее для глаз, чем неблагодарность.
* * *
Некрасивый поступок, совершённый из слабости, и некрасивый поступок, совершённый из силы — это несравнимо разные некрасивости. Вторая — омерзительна.
* * *
О том, кто главный в доме, спорить бессмысленно. Все главные! Где не соблюдено это правило, там нет дома у того, кто не главный.
* * *
Молитва — это стояние в Боге. Молиться о ком-то — это стоять в Боге, удерживая в себе образ этого человека,и желать ему от сердца спасения во Христе. Молящийся не злопамятен, потому что стоять в Боге, злобствуя, невозможно (злобствовать — стоять во зле, а не в Боге).
* * *
Целостность возможна, прежде всего, как приобщённость — включение в сеть. Целостен не я сам, целостным делает меня то, что во мне (Тот, Кто во мне). Целостность — это опытное знание истины, суть которого — незнание, как у Сократа. Ток мышления течёт, когда ты не знаешь: умение быть незнающим, рождать мысль сызнова — это высокое умение, которое никак не связано с невежеством. Это, скорее, метод мышления, когда не ожидаешь ничего заранее, когда нет лжи предзнания — есть лишь непосредственная связь, контакт: с вещью, человеком, миром, мыслью...
* * *
Целостность — это потенциальная способность воспринимать целости: любые и в любых количествах. Целостность воспринимает всё новые целостности.
* * *
Целостность она вся и сразу приходит — пусть и не навсегда. Она либо есть, либо нет её. А всё, что постепенно, по мере опыта — это о другом.
* * *
Вместо того, чтобы поливать окружающих грязной водой своего «человеческого, слишком человеческого», лучше бы стремиться осветить их светом своего божественного (божественное обращается к божественному) — и тогда отношения были бы прекрасными. Несбыточное...
* * *
Дар человеку от Бога, т.е. талант — это всегда дар для сражения за что-то против чего-то.
* * *
Запрещая бытие другого, отказывая другому в праве на бытие, человек запрещает себя — выпадает из Бытия. Благословляя другого, наоборот, осуществляет своё бытие в Бытии. Быть — это всегда благословлять.
Бытие — одно, осуществлять себя и осуществлять другого суть одно. Осуществлять себя, не осуществляя другого, невозможно, но осуществляя другого, непременно осуществляешь и себя. Речь, безусловно, о подлинном, а не имитационном, мнимом осуществлении — о том, что есть на самом деле (показное — бесплодно).
* * *
На земле человека держит земля, а на небе — небо, потому в ком много земли, тому трудно выживать на небе, а в ком много неба, тому трудно выживать на земле.
* * *
Счастье — это свобода от низменного: не свобода приходит от счастья, а счастье — от свободы.
* * *
В Боге не умничают, а мудрствуют — т.е. живут и мыслят Богом.
* * *
Чтобы начать говорить, надо перестать болтать. Но как только соберёшься говорить, непременно начнёшь болтать. Говорение — это молчание, и оно у каждого своё. Молчание — своё, а не говорение...
* * *
Постчеловек будет всецело погружен в болтовню, прикован к болтовне и лишён Песни сердца (молчания).
* * *
Океан не разделишь, не делится океан,
океан — океану: единственный диалог.
* * *
Мышление на самом деле одно (в человеческом понимании — ничьё), и ты либо приобщаешься к нему, либо нет. Мышление ничьё, а то, что чьё-то — не мышление. Мышление принадлежит Богу: оно у Бога, к Богу и, вероятно, Бог в нас — Бог-Слово.
* * *
Авторство указывает на того, кому мышление открылось, демонстрируя путь Мысли и причину явления её в мире людей. Потому заявленная философами «смерть автора» одновременно и правда, и ложь. Автор — принимает мысль, его личность важна, потому что без неё Мысль, возможно, не пришла бы или пришла бы в другом виде — другому автору. Личность оставляет свои следы на мышлении, как мышление — на личности.
* * *
Молчание — это полнота Слова (всех слов), как белый свет — полнота Цвета-Света (всех цветов).
* * *
У человека молчание — своё, а не говорение. Разница между авторами — в принимающем молчании, а всё, что подлинно в говорении — от Бога, а не от человека. Говорение-молчание — это своё слово, в которое надо включиться, к которому надо приобщиться, как Слову Бога. Молчание — это наше вопрошание, наш вопрос к Богу, и на этот конкретный вопрос Он отвечает. В ответ на вопрошание молчанием Он говорит в нас, а не нам. Нам Он говорит в ответ на наше говорение.
* * *
Болтовня — молчание — говорение: три этапа развития человека в автора (судьбы или текста — не суть важно, настоящий текст — тоже судьба, а судьба — тот же текст).
* * *
В песне — птичье смирение.
* * *
На каком этаже человека живут мысли? На всех этажах. Важнее спросить в каком мире, а не на каком этаже. Мысли живут на небесах. И на каждом этаже человека своё небо.
Мысли живут в Мысли.
* * *
«Из какого сора» растут не только стихи, но и люди... Растут и вырастают. 
Растёт в нас Бог, и мы растём Им и в Него — из своего ветхого «сора», из «сора» обыденности и «мёртвой жизни» автоматизмов. Постчеловек развернётся и будет расти в обратном направлении — в сор, потому и перестанет быть человеком. Человек — это тот, кто растёт «из сора» в Поэзию.
* * *
Возлюбив бесчеловечность, люди теряют разум.
* * *
Любое высказывание хранит в себе пути, по которым пришло — их можно видеть и проследить откуда пришла мысль, с какой позиции. Где стоит автор слов, в каком положении, в каком состоянии, как смотрит на предмет, о котором говорит, почему именно так смотрит. Когда человек говорит, про него можно многое сказать — вопрос в том, кто смотрит и где стоит смотрящий, в том числе смотрящий на смотрящего.
* * *
Видеть человека насквозь — это видеть пути, по которым приходят к нему мысли.
* * *
Бред сумасшедшего путей не имеет — он оторван от путей. Пустая болтовня вне путей — это то, что сегодня занимает место говорения, пытаясь вытеснить говорение из жизни человека. Вытеснить как Песнь сердца, творящую человека.
* * *
Чтобы видеть настоящее, надо смотреть чисто, некорыстно, несамостно. Самость всё перевирает под себя — самоутверждается за счёт этой лжи.
* * *
Целые слова и есть неподъёмные, слова в Боге, слова из Бога в Бога текущие — слова вмещающие целое. В этом смысле поэзия говорит только неподъёмными словами. Неподъёмными, но поднимающими.
*  *  *
Люди нынче охотнее подчиняются манипулятивным технологиям, чем добрым порывам своей души. Да и порывов добрых практически нет — они сменились тщеславными и корыстными вожделениями.
*  *  *
Если встанет выбор: спасать себя ценой утраты поэзии в себе или, наоборот, спасать поэзию в себе ценой собственной гибели — что правильнее выбрать? Что лучше?
Ответ не так прост. На самом деле я — это и есть поэзия, всё остальное во мне — биоробот, набор инструментов и социальная машина. Изъятие поэтического из человека — это разновидность казни.
* * *
Самое близкое родство, быть может, это родство по одиночеству. Родственники по одиночеству (а оно бывает очень разным) действительно близки друг другу. У схожих по одиночеству людей и радость, вероятно, схожа.
* * *
Если приходится видеть человека, лишённого обстоятельствами жизни поэтического флёра, своему видению лучше не верить. Грех Хама в этом и состоял — он не прикрыл поэтическим чувствованием своё видение наготы другого. 
Это важно понять — поэтическая дымка присуща вещам этого мира, но не самому миру. Поэзия легко исчезнет из бытийного пространства человека, если он не обеспокоится её охранением.
Не надо радоваться, видя «наготу» брата, надо мысленно укутать его в поэтическое полотно, спрятать от недобрых глаз.
Недобрый взгляд  — это как раз сдирающий поэзию с другого, не трудящийся над тем, чтобы поэзия стала доминирующей силой жизни.
Бог учит нас смотреть на мир поэтически — т.е. любовью. И по-настоящему вещи, человека, Бога видят только такие — глядящие глазами поэзии — люди.
* * *
Поэт — это самоликвидатор, его задача в работе над словом устранить себя, оставив слово (своё Слово)...
* * *
Мышление требует скромности.
* * *
Без-культурность, бес-культурность  и вне-культурность — тоже разновидности культуры. Человек — это культурное животное, способное изменять, развивать свою природу культурными актами. Развивать в любую сторону — не обязательно полезную для себя. Именно поэтому другость другого в человеках несравнимо больше разнится, чем у животных — человек посредством культуры изменяет свою природу. Каждый индивид — своя культура.
* * *
В человеке остаётся действующим только то, что в нём работает, чем он пользуется в своей жизни, что в нём актуализировано. Не действующее — т.е. ненужное — отваливается: хвост это, совесть или душа в данном случае неважно (принцип экономии энергии срабатывает). Если человек перестаёт слушаться голоса совести (значит он утратил в ней необходимость), совесть в нём умолкает. То же самое следует понимать и о душе: если человек перестанет ею пользоваться, программа по имени душа свернётся и перестанет функционировать. Останется лишь та её часть, которая обеспечивает жизнь тела и только в той мере, которая будет бытийно  актуализирована. 
* * *
Мыслящий мыслит всегда, как молящийся всегда молится (дышащий всегда дышит).
* * *
Настоящая мысль не думается, а живётся.
* * *
«Надо подумать» — это о чём? О том, что надо пожить с той или иной мыслью в свете Луча. Акт мышления по сути своей схож  с совестным актом, он осуществляется одним и тем же методом обращения к Лучу. Мы думаем — совестью.
* * *
Любить другого и любить другого в себе — не одно и то же. Закрытость перед инаковостью другого — это запрет своего развития в ином. Через инаковость другого можно стать шире, больше и счастливее. Или, наоборот, уподобиться палачу, казня и другого, и себя.
* * *
От привычки сводить к привычной банальности всё новое, непонятное или неожиданное лучше избавляться — она мешает мышлению. Надо учиться различать, а не комкать всё в одну кучу. Надо разглядывать непредвзято неизвестное, не вешая предварительно на него какой-то ярлык. Иначе невозможно научиться видеть и слышать по-настоящему.
Упрощать тоже не всегда полезно. Скажем, если человек выучил алфавит, а читать ещё не умеет, он видит знакомые ему буквы, узнает их, и даже знает как они звучат, но «Анну Каренину» он не прочтёт. «Анну Каренину» можно, конечно, упростить до алфавита, но зачем? Развитие идёт в сторону расширения, из семечка вырастает дерево, которое потом приносит плоды, а в плодах — да, там тоже семечко. Но это уже совсем другое семечко.
* * *
Хула на Духа (Мф. 12:31) — это выбор противного Ему в Его присутствии.
* * *
Любим мы подлинного, глубинного человека (подлинным в себе — если любовь настоящая, неизбывная), а ругаемся с ситуативным, поверхностным. Если наше поверхностное нападёт (подлинное никогда не нападает) на чужое подлинное как на ситуативное, то страшно согрешит. Так бывает, когда другой — подлинный, а я сам ситуативный. Принимая свои грёзы за истину, наше поверхностное обычно приписывает свои собственные грехи другому, потому удобнее всего диагностировать себя по своим же претензиям к другому.
* * *
Судьба это всегда ответ на Зов (отсюда при-звание), но Зов всегда преодолевает вызовы — должен преодолевать, чтобы состояться.
* * *
Надо искать друг в друге подлинное, реальное, и прислушиваться к нему, а не к тому, что мешает его слышать. Мы стали вместо песни сердца другого слушать шум — и свой, и другого. Мы вошли в зону шума, боясь шума, пытаясь убежать от него. Мы убиваем друг друга из страха за себя, пытаясь избежать злого, сами же творим злое.
* * *
Жизнь как медицинский факт и жизнь как творческий акт — между ними, собственно, и находится то, что зовут человеком.
* * *
Поэт — это автор мира, в котором он живёт. Настоящего мира. Он не автор миражей, он не лжеавтор — как в случае с душевнобольными. Поэт — творец подлинного мира, в котором можно жить, в отличие от привычного всем мира, лежащего во зле. Мир — поэта гораздо более реален, чем тот, который люди считают реальным.
Цветаевское «жизнь — место, где жить нельзя» про это. Чтобы жить, надо пребывать в общении с Поэзией. В Поэзии живёт подлинное и подлинные.
Как, разве не Бог — Творец мира? Бог, разумеется. И каждый человек, уподобляясь Творцу, становится творцом. Это не метафора. «Осуществление ожидаемого»(Евр. 11:1) —  про это.
* * *
Я не знаю что такое Бог, но я знаю кто такой Бог, и через личные отношения с Ним Он мне говорит о Себе то, что мне необходимо знать, причём говоря о Себе, он говорит мне обо мне. Это всегда двоичное знание, знание о Боге и знание о человеке не разделено. Вероятно, оно в самом Боге не разделено.
Бог говорит мне о Себе, чтобы сказать мне обо мне. Говорю не только о себе лично, но вообще о Боге и человеке.
* * *
Белый свет давно уж слишком стар —
как мертвец, рядящийся пред гробом,
он зачинщик чёрно-серых свар,
средь которых вечный вечно робок.
* * *
Человечность — это божественное в нас, а не человеческое. Это Христос в нас.
* * *
Мы ведь каждое мгновение выбираем, только не задумываемся об этом, не замечаем своего выбора, однако совершаем его. Что-то в нас, устроенное нами, выбранное нами прежде, делает этот выбор за нас. Я, которого я выбрал прежде, выбирает меня снова и снова, пока я не сделаю иной выбор себя, пока не произведу отмену прежнего выбора. Покаяние и есть такая отмена — не формальная, а бытийная.
Чтобы выбрать Христа, надо выбрать себя способного выбрать Христа, т.е. способного видеть Его, искать Его и взаимодействовать с Ним и в Нём. Если же я выбрал себя нехристового, то моё мнение о себе, что я могу выбрать Христа, а не Антихриста — заблуждение и самомнение. Христа выбирает Христос во мне, а не я сам. И Христос во мне — это всегда Христос в нас. Потому и сказано, что кто говорит, что любит Бога, а ближнего при этом ненавидит, тот лжец.
* * *
Люди одного духа — это как бы ручейки, собирающиеся в одну реку. И все Христовы — ручейки в реке Христовой.
* * *
Умный ищет в другом умного, а дурак — дурака. По-настоящему умный человек даже в дураке видит своеобразный ум, а настоящий дурак даже мудреца запишет в дураки. Моё отношение к другому — лучший критерий оценки меня самого.
* * *
Врут, кто не плачет — колоколам скажи:
все мы мертвы, если жизнь руки коснулась.
* * *
Мы все — дураки, потому считающие себя умными — дураки в квадрате. Дурак же, понявший, что он — дурак, уже дурак лишь наполовину, ибо вторая его половина встала на путь ума. Путь ума — это путь не знания, а незнания, бесконечное взыскание ума.
* * *
Нет страшнее греха, чем грех против беззащитного и невинного. Мир стоит, пока хоть где-то, хоть в ком-то, хоть для кого-то это правило работает. Когда же мир всецело откажется от этого принципа, когда нигде в мире не будет осуществляться этот принцип, мир рухнет.
Невинных не бывает? Да, отчасти это так, но грех греху — рознь, и невинность, пусть и относительная, существует...
* * *
Кто знает, тот не мыслит. Мышление — это поиск, а знающему искать незачем. Мышление течёт, оно жаждет, оно ищет знания. Но это не то знание, которое у знающего — у знающего лишь тень его. Мышление нельзя иметь, к нему надо приобщаться. Снова и снова...
Потому и в профессии развивается только тот, кто не довольствуется своими знаниями, а постоянно развивается, ищет. Причём важно расти не только в профессии, но и в человечности (человечность — это мышление).
* * *
Быть здесь и сейчас, чтобы адекватно реагировать на происходящее здесь и сейчас, довольно сложно. Многие люди живут вчера, позавчера, а то и вовсе не живут.
* * *
Злодей злодея видит в каждом, а добродетельный — добродетельного.
* * *
В человеке есть дыра размером с Бога, — заметил Сартр. Но вот что интересно, дыра эта затыкается другим человеком, когда происходит Встреча, когда рождается любовь между людьми. Можно предположить, что смысл брака — в кормлении друг друга Богом, в явлении друг другу Бога, в явлении друг друга богом .
* * *
Просто потому, что молчишь, Бог, конечно, не начнёт говорить. Самость в нас должна замолчать — для Бога и ради Бога, ради бога в другом и в себе, ради Бога в нас.
* * *
Человек молится главным в себе, и далеко не всегда наше главное — угодно Богу. Угодно в онтологическом смысле — т.е. соответствует природе, бытийной норме.
Богу можно молиться только Божьим в себе (богом в себе), потому оно должно стать главным в человеке — для общения с Богом и в Боге. Ибо до тех пор, пока доминирует самость, ни о чём другом, как о своей самости, человек не говорит, и молится он так же — из самости, а это — не молитва, а пустая болтовня.
* * *
Для верного анализа возникшей ситуации, для установления правильного диагноза событию необходима свобода от всевозможных контекстов — чтобы видеть, что есть, а не фантазировать на тему, следуя в том или ином русле своих ожиданий и представлений. Необходимо сохранять открытость для встречи с неожиданным и не ожидаемым, для встречи с другим. Находясь в плену того или иного контекста, открытость «закрывается», потому что  «открывает» следование в русле.
Надо помнить о своей ограниченности и стоять в зоне своего незнания, чтобы видеть. Стоящий в зоне своего знания слеп к новому. А мир — текуч, в нём всегда всё новое, и даже давно знакомое никогда не повторяется. Об этом и Гераклитово «дважды не войти в одну реку», и Сократово «я знаю, что ничего не знаю», и доминанта Ухтомского.
* * *
Если не пользоваться человечностью в себе, она «усохнет» и «отвалится» — за ненадобностью.
* * *
Человека ничто так не характеризует, как контекст, в который он погружает другого при встрече.
В этом смысле русскость — это как раз положительный контекст для другого (у тех же англосаксов всё с точностью до наоборот).
* * *
Смотреть на другого человека, как на бога — это значит смотреть на него как на совершенного, т.е. высматривать в нём то, что уже совершилось, что приобщено к истине. Истиной в себе высматривать истину в другом. Это и есть во имя Его («где двое или трое собраны во имя Моё, там Я посреди них») или Христа ради. Совершенными мы становимся, действуя с другими как с совершенными, чтобы создавать других совершенными и в этом процессе становиться совершенным («Будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный»). Это бесконечный процесс.
* * *
Чтобы увидеть свои границы, надо их преодолеть, выйти за их пределы и взглянуть на себя со стороны. Куда может выйти человек, чтобы при этом выйти за пределы себя? В некое общее пространство — в Бога, в котором и которым все живы. Отсюда и мышление о мышлении возможно только в Боге. Точно так же и о другом мы можем помыслить в Боге, глядя на другого как бы из Бога, из бога в себе. В Боге можно быть только богом в себе — т.е. богом, который в нас. И глядеть из Бога можно только богом, который в нас — Христом в нас.
Чем отличается мышление от имитации мышления? Местом, где оно осуществляется.
* * *
Абсолютизация единичного факта из жизни человека вне контекста целого — ложь. Конец пути — смерть, следовательно до смерти человека любой фрагмент его жизни лжёт, если его рассматривать в отрыве от целого пути. Да и после смерти... Необходимо вместить в себя целое, чтобы верно трактовать единичное.
* * *
При общении другому надо давать Бога, а не себя, т.е. ближнего надо любить, а не поучать, использовать и т.п. Любовь — единственно подходящий язык общения. И пока нет любви, надо помнить о своём преступном отношении к другому и сдерживать себя нелюбящего, себя ветхого, себя корыстного.
Так, давая Бога ближнему, мы и сами Его обретаем. Правда, не раз и навсегда, а снова и снова, потому что каждый миг мы умираем и должны вновь и вновь животворить себя любовью — к Богу и ближнему. Каждый миг утверждаться в Боге богом снова и снова — выбирая Бога, выбирая любовь, а не ту или иную форму корысти.
Христос в нас лишь пока мы Его отдаём.
 * * *
Искусство — это форма общения богом. Художник (в широком смысле) фиксирует увиденное богом в себе (божественным в себе), а зритель воспринимает предложенное богом в себе. Бог — пространство нашего подлинного общения — в Боге.
* * *
Согласие на травму ради Бога, который внутри — подвиг или поражение? Ни то, ни другое, просто рутинный процесс — обычное дело. Для самозащиты требуется включение механизмов самости, а они противоречат Богу. Именно поэтому говорят, что тех, кто сам себя не защищает, защищает Бог — если человек в Боге, разумеется. Но, вероятно, в Боге оказываются все, кто отказался от самости — вольно или невольно. Если только не самостью пытается отказаться от самости — и такое может случиться с тщеславным и гордым человеком. Мы падаем в Бога, если не падаем в дьявола.
Доминанта на другом — это тоже в некотором роде отказ от самозащиты в пользу защиты другого от своей самости. И вот готов юродивый....
Беззащитный станет травмированным непременно.
Требует ли Бог такой всецелой жертвы? Не требует. Просит может быть или рад ей? Вряд ли даже просит, а уж про радость Его трудно нам судить. Но точно защищает, точно не покидает такого рискующего ради Него человека. Защищает не обязательно от травм и боли, но от потери Бога.
Бог принимает такую жертву как исповедание веры. Сверхдолжное самоотречение как метод не утратить главное в своей жизни (Бога) — юродство. Может быть, для определенного психотипа это единственно возможный путь. В любом случае, принимаемое Богом приемлемо и для людей.
Время Антихриста — время юродивых в том смысле, что открытый ими метод спасения может оказаться единственно возможным.
* * *
Так должно быть, и так есть — две большие разницы. Мы постоянно одно выдаем за другое, льстим себе — это и есть прелесть.
* * *
Бытийствующий описывает, а не предписывает. Он не даёт инструкций, но производит формулы.
* * *
Мы падаем в Бога, если не падаем в дьявола. И если падаем в Бога, то не упадём: падать в Бога — это лететь, а не падать.
* * *
Кислород (поэзия, истина, Бог) — это внеярлыковая зона. Нельзя одновременно кровить сердцем и клеить ярлык, а за ближнего надо кровить сердцем.
* * *

Любить — это смотреть на другого глазами бога. Любить и быть богом — одно. Потому человек есть по-настоящему только, когда любит.
Этого-то и не прощают нелюбящие любящим — бытие, ибо оно им недоступно.
* * *
Умён тот, кто помнит о своей глупости.
* * *
Приобщение людей к низменному и порочному — это технология выведения их из-под охраны Бога.
* * *
Знать и помнить — не одно и то же, не надо путать эти состояния сознания. Большинство считает своими знаниями то, что помнят. В этом, безусловно, есть своя правда, но есть и неправда.
Тот, кто знает — не помнит, а знает здесь и сейчас, сызнова, а не по памяти. Знать и помнить — принципиально разные формы мышления. Знание здесь и сейчас не хранится в памяти — это целое знание (интуиция — его дитя). Всякого рода прозрения — это целое знание, искрой пробившееся в поле мышления.
Бог в нас — не память, а целое знание. Люди путают свою память о Боге с знанием Бога...
Бог в нас — это цветок в нас, песня в нас, полнота и целостность, которые не от нас, не в нашей памяти, а в Присутствии.
* * *
Встреча двоих — это всегда акт творения.
* * *
Любить человека — это всегда знать, что он хороший (не помнить, а знать!), видеть его хорошесть даже сквозь его несовершенства и ошибки. Не то, чтобы прощать, а как бы не винить даже, понимать, что все мы немощны, и не судить. Просто любить... — всегда.
* * *
Слово Божье надо понимать богом в себе, а не его отсутствием. Все наши беды оттого, что не хватает в сердце Бога для верного толкования святых слов, зато хватает самомнения для надмевания над другими.
Отсутствие Бога в сердце — повод искать Его, а не умничать. Благословенное отсутствие — это жажда Бога, которая суть — потребность в Присутствии Бога, потребность быть в Боге, понуждающая к поиску.
* * *
Если подменить песню сердца, если направить жажду песни не в ту сторону, можно сильно повлиять на людей, изменить их до неузнаваемости.
Человека хранит его песня.
* * *
Невозможно принудить человека быть умным, но не так уж сложно довести даже умного человека до безумия, тем более до неадекватности реакций и поведения. Наше здравомыслие хрупче, чем кажется.
* * *
Мужчина, выбирая себе жену, выбирает свою душу (состояние его души во многом будет определяться этим выбором), а женщина, выбирая мужа, выбирает свою судьбу (судьба её во многом будет определяться душевным состоянием мужа).
* * *
Все аутентичные, т.е. рождённые, а не просто повторённые за кем-то мысли порождают в людях, способных к мышлению, свои мысли. Верная мысль порождает другую верную мысль — бесконечно....  Мысль всегда рождает мысль.
* * *
Не бывает спасающегося, который бы не спасал.
* * *
Здравый смысл — производная совести, т.е. поруганная совесть не может его производить. Бессовестное мышление не имеет опоры на здравый смысл и вынуждено опираться только на «-измы». Когда уходит здравый смысл, уходит разумность из мышления, из поступков, из жизни... И начинается обожествление тех или иных «-измов» = осектовление ума.
* * *
Поэтическое созерцание — это не пассивное состояние, а предельно напряжённое, энергозатратное, и при этом расслабленное. Напрягается глубина, расслабляется поверхностность. Ты становишься как бы прямой линией, линией горизонта — исчезаешь и одновременно предельно, всеохватно присутствуешь.
Это — Предстояние. Это — непрерывность. Это очень большие объемы энергии и информации.
* * *
Человек прекрасен, когда захвачен чем-то прекрасным — бо;льшим, чем он сам, когда не принадлежит себе, ибо отдан другому. Человек прекрасен тем, что не равен сам себе, что больше себя самого. Человек не сводим к своему человеческому, потому осуждать его личность нельзя. Осуждать можно его поступок, и то, понимая свою собственную греховность. Когда мы осуждаем личность другого (а не поступок), когда приклеиваем к человеку какой-то дурной ярлык, мы грешим тем, что сводим вечную и бесконечную личность другого человека к его пороку, к его проступку, к его ошибке.
* * *
Быть может, главная из забытых, трудно постигаемых сегодня тайн заключается в понимании того, что в нашем человеческом мире Бог нуждается в нашей защите — от нас! Бог защищает нас, но защищаем ли мы Его? И если защищаем, то правильно ли? Ведь чтобы Он оставался с нами, в обществе людей, надо Ему помогать укрепляться в мире людей, а не просто пользоваться Им, как своим предметом.
* * *
Кто верит  во Христа и силу Христову, кто знает, что по-настоящему злы очень немногие люди, тот понимает: средний, т.е. ещё не добрый и не злой человек попадает в злые  только потому, что злые активничают, а добрые — пассивничают. Ибо встреча с Истиной, со Христом, неизбежно преображает человека — «вербует» его, кроме редких случаев упорного богопротивления, которые единичны (и которые следует оставлять Богу).
* * *
Конец мира неизбежен? Конечно. Как и конец каждого из нас, но это не повод не спасать жизнь заболевшего человека? Жизнь человека конечна, тем не менее мы призваны беречь эту жизнь. То же самое следует мыслить о кончине мира.
* * *
Кто мыслит, только опираясь на авторитеты, тот не мыслит вообще. Пристрастие к авторитетам — это вместомышление.
* * *
Христос есть Мысль, когда люди говорят сами по себе, от себя, они просто болтают.
* * *
Дальтоники не различают цвета, но это не значит, что тот, кто различает — великий маг.
* * *
Тот, для кого Христос — авторитет, ещё не знает Христа. Для Христовых Он — Любовь, Истина и Свобода. 
* * *
Лучшие гибнут первыми, как правило, потому что не себя хранят, а что-то другое  — большее. Большее, которое мало кого обременяет.
* * *
Несамостное самостным зрением не увидеть.
* * *
Подменённый Христос (Антихрист) станет достоянием тех, кто знает только авторитет. Как Истина Христос Сам открывается или нет. Кто не знает Христа иначе как авторитет, тот станет бороться против Христа и Христовых в рамках проекта нового мира, думая, что служит этим Богу.
* * *
Любить Другого — это не пошленькое человекоугодие, не слюнявое потакание прихотям, не поедание Другого и не использование Другого. Любить — это видеть Христа в Другом Христом в себе и служить Христу (во мне и в Другом — один  и тот же Христос).
* * *
Пока человек не знает Христа, ему не с чем сравнивать — всё внутри у него заполнено самостью и её движениями, потому он измышления своей самости о Христе может считать по гордости самим Христом. Исполнение заповедей помогает слепому до встречи со Христом видеть свою немощь и научает смирению — самость этим загоняется в свой угол и ждёт спасения от греха слепоты духовной.  Спасает только Христос, Встреча со Христом, а всё, что до этого — лишь приготовление к этой Встрече.
* * *
Мыслить и любить — одно.
* * *
В Бога человек рождается своим вопрошанием Бога, а вопрошание рождается в нём от бытийной нужды в Боге, которую следует отличать от прихоти, от пошлого человеческого «хочу». Подлинная бытийная жажда, нужда и хотелки самости  —  не одно и то же. Причём важно не столько осознание этой нужды человеком, сколько сама жажда  — её наличие.
* * *
Чтобы понимать, что такое антихрист, надо понимать, что такое Христос.
ЧТО такое Христос может понять только тот, кто знает КТО такой Христос. «ЧТО» — вторично, оно достигается после личного знакомства с «КТО».
Напрашивается ещё один вывод: кто не знает Христа, познает суть происходящего, лишь познакомившись с Антихристом. Если Христос скромно стоит и стучит — без разрешения не входит, то Антихрист, наоборот, вломится во внутреннюю клеть, сняв с петель нашу дверь.
* * *
Хранить память — не значит хранить пепел. Хранить память — это поддерживать огонь.
* * *
Мир всегда таков, каким его делают люди. А создают они мир устремлениями своих сердец. Куда стремимся, там и оказываемся.
* * *
Беречь Христа в себе — это беречь Христа в другом.
Защищать Христа — это и охранять пути к Нему (для себя и для других).
* * *
Все, кто не понимает Цветаеву, кто её судит — смотрят не туда и потому не видят то, что следует видеть, не видят того, что такое Цветаева. Право понимать другого надо заслужить. Непонимание — проблема непонимающего, когда речь идёт о непонимании гения, тем более гения слова.
О том же слова самой Цветаевой «Я знаю себе цену: она высока у знатока и любящего, нуль — у остальных».
* * *
Человека создаёт система координат, в которой он движется, и вектор его движения (направление).
* * *
Современный человек зажат между низостью и пошлостью, мало кому удаётся преодолеть в себе это и вырваться на свободу. На таких-то и будет направлено лукавство подлых и глупость пошлых, таких и будут атаковать те и другие, чтобы не чувствовать себя дискомфортно. Пошлые «добродетели» будут бороться с непостижимой свободой свободных как с преступлением.
* * *
Другой — необходим человеку, без Другого нельзя стать вполне человеком. Можно предположить, что от себя бегут люди в поисках того Другого, который может помочь им измениться. Жажда другого себя — замаскированная жажда Другого.
Потому так страшен подменённый Другой, имитирующий подлинного Другого. Он может сильно навредить всякому, кто не заметит его подменённость, он может переформатировать несозревшего в личность человека вплоть до полного расчеловечивания и лишения возможности когда-либо стать вполне собой.
* * *
Фокус-то Христов прост — во Христе всё прекрасное, а не во мне. Я — проводка, а не ток. И если кто мнит себя током, обольщается и потому вне Христа живёт — из-за самости, которая хочет всем владеть сама, а не от Бога. В себе хочет иметь, а не в Боге.
* * *
Чужие слова, которые человек принимает за свои, делают его ужасно глупым. Сказанные кем-то правильные слова должны стать своими в опыте —  только такое приобщение даёт возможность оперировать этими словами как своими.
* * *
Живущим в оазисе часто кажется что пустыня — всего лишь мираж.
* * *
Поэзия — это Мир в мире, Дом в доме и сердце в Сердце. А вера открывает Сердце в сердце...
* * *
В сумасшедшем мире нормальный человек выглядит сумасшедшим, а сумасшедший — нормальным.
* * *
Христа разглядишь с креста.
* * *
Крылья всегда рождают крылья. Крылья — главный орган всех зачатий и рождений.
* * *
Свобода — это жизнь, но она, как обоюдоострый меч, надо быть достаточно взрослым, чтобы удерживать его и не поранить себя и ближних. Жизнь — это свобода в любви. Свободные — это боги.
* * *
Свобода — это богообщение. Общение с Богом и в Боге, общение богом в себе с богом в другом. Свобода — это бытие в Боге. Быть собой с самим собой или с другими, или с Богом, можно только пребывая в Боге.
* * *
Любовь — единственный надёжный дом.
* * *
Тот, кто личную корысть ставит выше общей пользы, оказывается не только преступником и предателем, но и проигравшим.
* * *
Ослеплённое гордыней сердце молится диаволу.
* * *
Всё настоящее — действует. Дары у каждого свои, и люди действуют, исходя из даров. А ряженые — имитируют действие, чтобы скрыть свою ненастоящесть. Ряженые всегда намереваются торчать напоказ.
* * *
Всё в мире сём любовь,
всё — лишь любовь.
Но в мире нет любви.
* * *
Познав дно собственной души,
узнать и небо поспеши.
* * *
Православие — не трон, а крест
* * *
Розовые очки
заменили тебе добродетель.
Сними их скорей,
пока не обуглилась совесть.
* * *
Не желай иметь, а желай быть достойным того, чтобы иметь,
и дано будет.
* * *
У любви лиц много, а сердце одно.
* * *
Мы любим не тех, кто нам служит, а тех, кому мы служим. Чтобы любить, надо служить.
* * *
Я знаю тех, кому важнее мнить —
для них не важно БЫТЬ или НЕ БЫТЬ.
* * *
Поторопись, в мгновениях уходит вечность —
Нет «завтра», нет «вчера», «сегодня» — бесконечно...
* * *
Часто люди — более звери, чем звери.
* * *
Заяц, встречаясь с волком, дрожит от страха.
Волк при встрече с зайцем дрожать не станет.
* * *
Всякий процесс склонен к развитию. Потому не всякий процесс стоит того, чтобы быть запущенным.
* * *
Работа на износ — изнашивает.
* * *
Если я вам кажусь прекрасной — не верьте, я намного хуже.
Если же вы поражены моим уродством — опять не верьте, я — лучше.
* * *
Характер человека — вещь поверхностная. Я знаю хороших людей со скверным характером. Любить их — особая радость, потому что приходится прорываться сквозь колючие тернии их натуры к светлой личности. Хуже — обратное...
* * *
Не стоит скорбеть, что плох на войне тот,
с кем хорошо на празднике.
* * *
По сути, неважно, что человек делает, важно лишь то, что он есть.
Но то, что он есть, зависит от того, что он делает, и проявляется в том, что он делает. Однако, не всегда то, что он делает, верно отражает то, что он есть.
* * *
Человек — не функция, а бытие.
* * *
Бытие — это диалог.
* * *
Сделай человеку добро — и узнаешь, кто он.
* * *
Сегодня даже в научном мире много взаимоисключающих теорий, представлений, так что становится очевидным факт: мы живём во времена, когда истину человек выбирает в согласии со своим вкусом, мировоззрением, в согласии со своим реальным внутренним устроением и его запросами (то есть, в основание кладёт свою трактовку фактов, а не факты, и говорит о трактовке как о фактах), а трактовка напрямую зависит от мировоззренческих установок индивида, подкреплением которых и служат для него факты.
Мы сначала выбираем себя такими или такими, а затем следуем в колее своего выбора, что бы мы ни делали. Что ближе, что больше по душе, то и выбирается правдой.
И это не так страшно, как кажется на первый взгляд. Дело в том, что каждый человек внутри себя имеет инструментарий для познания истины, другое дело, что не каждый им пользуется. Если инструментарий познания истины остался невостребованным или, что ещё хуже,  предложенные им (совесть) или добытые им (познание) истины сознательно проигнорированы, человек живёт так, словно ничего об истине не знает и знать не может. Но это неправда, это — лукавство. А потому напрашивается вывод о приближении Суда, когда Бог будет отделять гонорливых и лживых козлищ от смиренных овец. Каким образом? А вот именно по внутреннему влечению, которое ничем извне не провоцируется, не вознаграждается и ничего извне не гарантирует. Таким образом, не гарантируя никаких внешних бонусов за правильный выбор, Истина, как принцесса, выбирает того, кто её действительно любит, а не хочет жениться на ней из каких-то корыстных соображений.
* * *
Сейчас, благодаря новейшим научным открытиям, открывается техническая потусторонность в рамках человеческой посюсторонности (это предпосылка новой постчеловеческой онтологии). И эта техническая потусторонность, утверждаясь в своих правах на человека, будет воевать против природной, Богом устроенной, человеческой потусторонности, именуемой нами трансцендентностью.
Таким образом главную проблему времени можно сформулировать так: намеренное создание технической трансцендентности — нечеловекомерности, где всё происходит на таких уровнях и скоростях, которые не доступны человеческому восприятию. Именно потому, что этот уровень будет закрытым для природного человеческого сознания, не имеющего определенного спецдоступа, возникает потребность в создания кастового общества.
* * *
Человек от постчеловека отличается наличием или, вернее, присутствием поэтического измерения. Ровно тем же человек отличается и от машины. Техническое сознание не будет обладать доступом к поэтической полноте, ибо оно замкнуто на посюстороннем. Техническая трансценденция — это всего лишь выход за пределы индивидуального сознания и вхождение в некое стадное других таких же замкнутых на посюстороннем сознаний. Техническое коллективное исключает соборность, суть которой — Христос в нас. Антихрист в нас хоть и будет обладать интегральными свойствами, это будет всего лишь посюсторонняя интегральность, нацеленная, возможно, на демоническое. Небо останется закрытым для техносознания, несмотря на создание нового технонеба.
* * *
Разница между святыми и поэтами заключается в том, что поэт просто имеет доступ к небесам, святой же преображается в Св. Духе и сам становится небом. Поэт, безусловно, подобен небу, но он не прошёл необходимую трансформацию, не стал небесной полнотой, как святой. Если представить святого и поэта в виде настольной лампы, освещающей окружающее пространство, то поэт светит только пока включён в сеть. Святой же даже при отключении некоторое время способен по своей собственной причине, в согласии с природой, светить светом Христовым, накопленным в процессе христианского делания.
Всякий святой — поэт своего дела. Он не вне поэзии, не противоположен поэзии. Он просто дальше ушел по той же дороге, имя которой Христос или Поэзия.
* * *
Когда процесс мышления заменён процессом наклеивания на всё ярлыков, ум отмирает за ненадобностью. Познание — это процесс отклеивания ярлыков, проникновение в суть вещей (а не мнение тех или иных людей о вещах). 
Крайне сложно вести диалог с тем, кто умеет только одно — клеить ярлыки, он ничего другого в попытке диалога не делает, но в таком случае диалога нет — он невозможен.
Ярлык — это наклейка на «рот» вещи, чтобы она о себе ничего не рассказала. Ярлык — это нежелание, отказ слушать и слышать. Ярлык — монолог наклейщика, в то время как познание — это всегда беседа, диалог.
* * *
Жизнь в некотором смысле это уворачивание от всевозможных атакующих сознание ярлыков, уворачивание от наклейщиков ярлыков и сдерживание себя от  наклеивания ярлыков
* * *
Широко улыбающиеся дальним обычно стреляют в спину ближним.
* * *
От чрезмерной мягкости часто приходится переходить к чрезмерной строгости.
* * *
Люди правильно не доверяют красивым словам. Вся пошлость красивых слов в том, что за ними, как правило, мы прячем некрасивые дела. Но ирония судьбы в том, что красивые дела тоже существуют и, как правило, без красивых слов. И крайне редко красивые слова и красивые дела встречаются. И все же, так бывает! Потому зря люди так боятся красивых слов.

* * *
Люди падают
по-разному:
кто-то вниз,
кто-то вглубь,
кто-то ввысь.
* * *
Люди спорят о сути вещей, придавая большее значение своим мнениям о ней, нежели самой сути.
* * *
Обглоданное хищниками сердце избавлено от смертоносной коросты.
* * *
Кто-то ищет себя,
кто-то ищет своё,
большинство же —
ни то, ни другое:
просто зарятся на чужое.
* * *
Мы все похожи
чем-то
на кого-то…
И на себя похожи —
чуточку
совсем.
* * *
Человеческое в человеке — путь к Богу.
Повернувшись спиной к человеку,
мы поворачиваемся спиной к Богу.
* * *
Христианин призван не к узости, а к великодушию, к широте сердца и ума. Узок путь его, а не душа.
* * *
Много шума — всегда из ничего: чем больше пользы, тем меньше шума.
* * *
Лучший способ обрести врагов — начать делать что-то сто;ящее.
* * *
Человек без моральных принципов — чудовище. Но живущий по моральным принципам вместо любви — чудовище не меньшее.
* * *
Принципы — палка, которой маленькие люди избивают больших.
* * *
Человек — это преодоление небытия.
* * *
По-настоящему Бог нужен только тому, кто не может удовлетвориться человеческим. Жажда по Богу — вот путь обретения Бога.
* * *
Знаете на что похож поэт? На ёлочку, которая подходя к зеркалу, видит не только ёлочку, но и лес. Лес — через себя, в себе. Это некая обратка пословице «за деревьями леса не видать». Поэт — это слышание Целого и, при успехе, голос Целого (не толпы, но цельности человеческой).
* * *
Человек один — совсем без кожи,
а другой — без сердца, толстокожий:
друг на друга сильно не похожи,
но страдают оба. Судит строже
тот, кто мнит других себя ничтожней.
* * *
Знала я одного человека, который за столом всегда хватал самую большую ложку. И может быть именно поэтому другие ему всегда подсовывали маленькую.
* * *
Бездарных людей не бывает наверное, но есть пренебрегшие даром, неразвитые, плоские. Ведь дар — это не только данность, но и заданность, больше — заданность. То есть, человек должен быть устремлённым навстречу дару, жаждать должен и расти, питаясь вожделенным. Правильная жажда и устремлённость — в основе всего.
* * *
Г. Сковороде повезло, он мог уверенно говорить: «Мір ловил меня и не поймал». Нынешних гениев, особенно после смерти, мір ловит копирайтом. И вылавливает...
* * *
Идущий верным путём, как только встанет на него,  найдёт попутчиков.
* * *
Красивые этикетки, наклеенные на некрасивые действия, не могут изменить суть. Называть уродство красотой может либо глупец, либо подлец, либо безумец.
* * *
Не мир осоливает соль, а соль осоливает мир.
* * *
За убийство женственности надо бы карать не меньше, чем за убийство женщины, ибо оно и есть убийство женщины.
* * *
С ангелом поведёшься, от ангела наберёшься.
* * *
Новый вид христианской любви к врагу изобретён сегодня. Мы теперь так любим врагов, что предаём из любви к врагу святыни и святых.
* * *
Странно, что некоторые вступают в сговор с диаволом, надеясь «заговорить ему зубы» и получить поблажки. Это в принципе невозможно — по природе вещей. Особенно странно, когда на это рассчитывают как бы верующие люди. Диавол жестоко посмеётся над ними. Спастись отступничеством — невозможно.
* * *
Бывает, что человек и умён, и талантлив, и делает, кажется, что-то полезное, но впереди себя он толкает самость, чувство собственной важности, и словно бьёт им каждого встречного. Люди делятся на тех, кто подставляет голову под такой удар с умилением (ах, как он велик!), на тех, кто уклоняется, и на тех, кто даёт сдачи или вообще лупит самостью ещё сильнее.
* * *
Лозунг нашего времени: торгашество или смерть.
* * *
В чём было отречение Иуды от Христа? В том, что он был (кто?) сребролюбец, а не Христолюбец — всё остальное лишь следствие поступков этого вектора воли. Сребролюбие было центральной движущей силой его личности. Так и каждый из нас может отречься и даже не заметить этого — ходить в храм, как Иуда приходил к Христу, и всегда быть сребролюбцем, а не Христолюбцем.
* * *
Всякий идол — Ваал, потому что в последней своей точке непременно превращается в пожирающего жизни Ваала.
* * *
Как пёс приходит с прогулки по пустырю в репьях, так читатель должен приходит с прогулки по книге весь в искрах жизни, смыслов и радости.
* * *
У кого есть рот — говорит,
у кого есть глаза — смотрит,
у кого есть уши — слушает.
Жаль, что больше всех говорит тот,
кто не смотрит и не слушает.
* * *
Зрячие — видят, а злые — ненавидят.
* * *
Когда я свободна — ищу свободы,
когда в рабстве — ищу рабства.
Свободу искать может только свободный.
* * *
Жуткая вещь —  счастье для себя. Наверное потому большинство (а может и все мы) приходим к Богу только через несчастья. Чем больше счастлив человек, тем меньше он имеет права замыкаться на себе и своих. Счастьем надо делиться, причём щедро, без оглядки — с теми кто его лишён. Иначе счастье начинает дурно пахнуть.
* * *
Я боюсь знать —
знающие врут.
* * *
Есть люди, агрессия которых направлена вовне (потенциальные убийцы в критических обстоятельствах), и люди, агрессия которых направлена внутрь (потенциальные самоубийцы). Так и с обществами: есть направленные против других, а есть общества-самоеды, которым и враг-то не нужен — сами себя сожрут.
* * *
Чем сильно добро? Доброй волей людей.
Чем сильно зло? Бездеятельностью добрых людей.
* * *
Стояние — падению под стать,
когда упав, стремишься встать.
* * *
Расчеловечивание — это процесс приближения не к животным, а к бесам.
Подвижность природы человека вменяет ему в обязанность стремиться выше себя, чтобы быть собой. А стремление стать животинкой приведёт человека в состояние ниже скотского, т.е. когда кот, собака, обезьяна и пр. звери окажутся более нравственными и более человечными, чем сам человек.
* * *
Есть информация, которая как мусор засоряет мозги своей бесполезностью. Приняв в себя ненужное, человек отнимает место в голове у важного и крайне необходимого.
* * *
Жизнь такая пошла — со всех сторон человека зажали и давят. Чехов раба выдавливать советовал, а теперь человека выдавливают, раба же оставляют. Как писал  Платонов в «Котловане»: «Некуда жить, вот и думаешь в голову». У нас скоро одна голова для жизни только и останется, и то — повреждённая. Сердца — не будет.
* * *
Люди иногда конформизм принимают за доброту — величайшее заблуждение, ибо доброта ближе по сути к нонконформизму. Доброта — это нечто чуждое миру, и мир враждует против доброты, как и доброта — против недоброты мира.
* * *
«Гений и злодейство — две вещи несовместные» (Пушкин). Почему? Потому что только «Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них» (Мф. 18:20). Эти слова Христа о том, каковы условия  явления того феномена мысли и сознания, который можно назвать озарением или молнией (Гераклит), дуговой растяжкой (Мандельштам).
Если Моцарт и был отравлен, то умер больше Сальери, чем Моцарт.
* * *
Зависть — это внешнее чувство, т.е. оно не может прийти изнутри внутреннего события. Озарение роднит, соединяет людей, а зависть и злоба присуща тем, кто вне этого опыта, кто не вошёл, кто «за дверью». Может быть, зависть — это начальная степень «плача и скрежета зубов» внешних, о котором говорит евангелист (Мтф. 8:11).
* * *
Кто не знает цены поэтическому слову, не поймёт и принесённую поэтом весть. Одно без другого — немыслимо.
* * *
Уважение к чужой песне сердца — критерий человечности. Равнодушие в людях и мертвенная глупость развиваются от равнодушия к песне: и своей, и чужой. Своя песня напрямую связана с песней другого, потому что это в принципе ОДНА ПЕСНЯ, но спетая разными голосами. Люди порой свою болтовню ценят выше чужой песни — верный признак того, что и своя песня им мало знакома.
Разумеется, в нас есть какая-то природная подглуховатость к тому, чего не знаешь (и к голосу другого). Но в Песне, как в день Пятидесятницы, все границы между голосами-языками становятся условными, слышимость достигается каким-то иным путём  — не тем, что обычно. Думаю, об этом «всезнании» говорится, что душевный о духовном судить не может, но духовный судит обо всём. Правильно судит, потому что не из себя, а из песни.
* * *
Самое страшное, когда человек становится лишним предметом (мало того, что предметом, так ещё и лишним), когда не находит себе места в самом буквальном смысле слова. Порой достаточно пяди земли в чужом сердце, чтобы человек устоял, не погиб, даже если в материальном мире места для него больше нет. Но если нет и сердца, готового стать пристанищем для души, тогда она считай погибла. Именно это случилось с Цветаевой.
* * *
Прелесть — это подчинение жизни ложным мнениям и представлениям.
* * *
Идеологические штампы — это мусор, засоряющий мозги. Итог — люди перестают воспринимать нормальный текст, чувствительность остается только к идеологическим агиткам.
* * *
Сначала возникает в нас вопрос, вопрошание, потом неизбежно следует ответ. Подлинное вопрошание беременно ответом. А ответ без вопрошания не дает ничего кроме надмевания и мнения о своем знании, с которым так яростно боролся ещё Сократ.
* * *
Поэзия — не рифмоплётство, не правила стихосложения, а разговор с Бытием. Вопрошающий всегда немножко Иов: дерзающий, имеющий онтологические основания для своего дерзания, святой и грешный в одночасье, и, главное, свято верящий в добродетельность Творца — как Авраам. Интенсивность его вопрошания предельна, и только поэтому он добывает звезду, недоступную другим, не обожжённым жаждой.
* * *
Пища богов  — стихи, поэзия. Нектар  — это и есть поэзия. Слова внутри полны этим божественным нектаром, который собирают поэты, словно пчёлы, для своих творений.
Чтобы прочесть стихотворение, надо впитывать в себя нектар Слова, а не считывать внешние слова. Внешнее  — лишь упаковка, слова — это всего лишь сосуды: бокалы и чаши, в которых помещается то, что следует выпить и съесть.
И это вовсе не содержание в привычном понимании. Поэзия — это, скорее, искры, выскакивающие при трении содержаний. Она выныривает как бы незаконно, не по причине слов и содержаний — она вне их, над ними. Не из них, а как бы мимо них. Вместо них. Поэзия — случайная смысловая вспышка между словами и привычными смыслами. Она — избыток, бонус, сверхсодержание, которое нигде не содержится, но присутствует. Потому в поэзии такие необычные сплетения слов.
Да, поэзия это своего рода коса, в которую вплетены реки, текущие внутри слов и смыслов. Она поблёскивает на поверхности текстов, подобно солнечным бликам на поверхности реки. Надо ли выпить реку, чтобы, выпить блики? Как выпить блики? 
Поэзия  — это танец божественного, осуществляемый на поверхности реки сознания.
* * *
Во Христа зовут — Христом.
* * *
Живое сердце — это сердце, способное стать домом ближнему. Когда внутренняя клеть расширяется для принятия другого: Бога и/или ближнего, тогда внутри человеческого сердца и созидается гостеприимный дом каждому, кто в том нуждается. Вмещать Бога и вмещать ближнего — одно.
* * *
От набата не ждут колыбельных.
* * *
Люди до сих пор старательно ищут кусты, в которых можно спрятаться от Бога, от жизни, как она есть, от себя, потому им так дороги лопухи лжи и обмана, мыльные пузыри иллюзий, и так ненавистна правда.
* * *
Сребролюбцы — иуды по природе вещей.
* * *
Пути Господни нам неведомы, но если есть путь, он себя явит.
* * *
Любовь бывает односторонней (подвиг, жертва) и взаимной, когда поток любви струится от одного к другому без искажений и преград (дружба равных).
* * *
Даже святые в этой жизни подвержены падению. Непадательность в этой жизни — это пребывание в благодати: пока в благодати, пока и свят.
* * *
Человек — не фабрика по производству добрых дел, к нему нельзя относиться утилитарно. Человек — не средство для получения того или иного добра, он сам — цель.
* * *
Дары даются не за что-то, а ради чего-то, потому человек не является собственником своего дара.
* * *
Любую проблему можно решить, используя принцип «Где двое или трое собраны во имя Моё, там Я посреди» (Мтф. 18:20), т.е. если проблемы не решаются, значит мы не собираемся их решать во имя Христово, а хотим решить во имя своё (если вообще хотим решить, а не предпочитаем ничего не видеть, не слышать и не делать). Или же попросту каждый находится на своей волне и думает лишь о себе и своём, теряя из виду другого.
* * *
Вся суть человеческой природы в словах «что отдал, то твоё». Человек — пуст, он усваивает лишь отдавая, потому, что то, что сумел отдать — только и есть усвоенное, а всё по-настоящему усвоенное стремится быть отданным.
* * *
Какова реальность, в которой мы живём? Реальностей много, побеждает в итоге та, носители которой наиболее активны. Мы своими действиями или бездействием создаём реальность, в которой живём.
Лучше плохо делать, чем хорошо не делать. Усилие, рывок, стремление — тоже вклад.
Мы становимся тем, что делаем. Мир становится тем, что мы делаем.
* * *
И рай, и ад — в нас, что выберет человек своей реальностью, то и создаёт. Выбравший Бога, творит Его волю, а она в том, чтобы любить ближнего, как самого себя — т.е. осуществлять ближнего как рай, а не как ад.
* * *
Христиане — соль мира и в этом смысле слова: осоливать мир — значит наполнять его смыслами Зова; исцелять его приобщением к смыслам Зова; звать его на пути Господни, и это осуществляется именно как ответ на вызовы.
* * *
Обвинять и требовать должного умеют все, а вот спасать погибающих дано только Христовым.
* * *
Человеческие глупость, злоба и подлость любят рядиться в одежды мировоззрений, но опытный глаз сразу видит их наготу — отсутствие мысли.
* * *
Творческий акт заключается в том, чтобы внутреннее событие зарисовать доступными внешнему восприятию средствами и тем застолбить вход в пережитое состояние (чтобы можно было вернуться), а также сделать его доступным для других.
Это форма действия, которую передаёт глагол «поделиться». Отсюда творчество гения в некотором смысле — милостыня всем остальным, кто получает доступ к тем состояниям, которые открыл на своём пути гений. Но чтобы суметь принять сообщение гения, придётся проделать внутри примерно тот же путь, только будучи захваченным его потоком — т.е. как бы вдвоём с гением, в его сопровождении (как Данте и Вергилий).
* * *
Человек — это, скорее, поисковая система, устроенная наподобие интернет-поисковиков. Задача человека искать и находить, он есть, пока ищет и находит. Вечное взыскание истины — его суть. Структуры его сознания так устроены, что ищут вне себя, потому социальные технологии, паразитирующие на этих структурах во имя корыстных интересов сильных мира сего, наносят непоправимый вред человеку как биологическому виду, т.к. употребляют во зло духовные уровни, предназначенные для общения в Боге.
* * *
Предназначение записано внутри каждого человека песней его сердца.
* * *
Слово — это путь, оно не просто указывает на путь, но само является путём. Этим путём ходят поэты, но могут ходить и другие люди — если пойдут за поэтом след в след со вниманием. Поэт не просто рассказывает, он показывает иную реальность — в себе самом, но ключ к видению — его слова. Можно смотреть и ничего не видеть, кроме своей всегдашней нелюбви. Потому что каждое слово — любовь, и слух — это любовь. В ком нет любви, тот не может слышать слова, потому что не может идти путём Слова.
И потому вполне логично это «В начале было Слово» и «Я — Путь, Истина, и Жизнь». Слова — это дырки в решете посюсторонности, сквозные пути туда, куда пути нет. Речь о целых словах, разумеется — целыми словами говорят поэты, даже когда говорят прозой. Поэт — тот, кто говорит целыми словами.
* * *
Поэт даёт вещам правильные имена, узнавая их от самих вещей. Люди же, корысти ради, часто творят со словами обратное — запутывают смысловую нить, а не распутывают, «наводят тень на плетень».
* * *
Некоторые жизненные ситуации приходится проходить не на понимании, а на послушании. Однако послушание суть не подчинение авторитетам, а любовь к Истине. Только любовь может знать сердцем, не понимая разумом. Слепое же подчинение авторитету механистично, а потому мертво и не способно различать истину и ложь.
* * *
Самостные структуры людей жёсткие, пружинистые, потому общение наше тоже пружинистое, отпористое. Общаясь, мы бьём друг друга и/или держим удар. И крайне редко случается другое общение — желаемое, настоящее, тёплое и мягкое, как солнечный лучик. Так встречает нас Христос и все Христовы. Луч посреди пружин... Он не давит, не предъявляет претензий, а светит.
* * *
Песня — это молчание.
* * *
Бог — не средство, а цель. Если Бог  для меня — средство, то уже не Бог.
* * *
Родина — не идол, нельзя позволять превращать служение Родине в служение идолу. Служение Родине — это форма служения Богу.
* * *
Мою Родину определяет мой внутренний человек, который сформирован даже не культурой, а каким-то внутренним голосом, зовом быть. Но быть не вообще, а в конкретных координатах.
* * *
Если не будет вопрошающего, не станет и отвечающего.
Поэзия — это ответ по Цветаевой.
* * *
Человек — сплошные автоматизмы (мы не так далеки от животных, как привыкли думать о себе). Мы, если только действительно мыслим, а не функционируем как машины, то мыслим в Мысли, которая от Бога (которая, вероятно, и есть Бог-Слово). Мысль мыслит в нас, а не мы сами. Это важно осознать, чтобы понять, что всё, что есть автоматизм (механизм), может быть познано и повторено наукой.  Мысль, свобода и любовь — не механистичны, они — от Бога, и это то, чего мы лишимся, если технологии трансмодерна превратят нас в постлюдей (богатых — ради расширения возможностей, бедных — ради тотального контроля над ними).
* * *
Сделайте прямыми пути Господу — это значит станьте лучами.
* * *
Только Христос в нас может бодрствовать во время бедствий. Ветхое в нас, наоборот, ищет возможности уснуть, ибо стоять в бодрствовании ему крайне тяжело. Вспомним Гефсиманию и просьбу Христа, обращённую к апостолам: Не спите!
* * *
Падать головой к Христу — замечательный образ, формула спасения, подаренная иеромонахом Романом, но вот что важно: человек, падая, может падать сразу в нескольких направлениях. То есть, чтобы реализовать на практике эту красивую задачу, надо всего себя собрать в своём падении и направить в сторону Христа.
Ответа на вопрос «куда падать?» недостаточно, нужно ещё понять как падать собранным воедино, ибо препятствия спасению находятся не только на уровне «куда». Человеческая сложность и многосоставность в падении может рассыпаться на множество составляющих пазлов, и каждый из них может полететь по-своему. Вопрос в том, как все эти падающие в падении человека пазлы сделать направленными на Христа.
Падающее уже вряд ли можно направить, при падении важен вектор движения до падения — инерция пролонгирует предыдущее: что было неявным, станет более явленным, конкретным.
Хотя и последнее усилие, если оно тотально, может спасти. На что направить его? На Христа! Вспомним разбойника на кресте, который осветил последним своим усилием душу страждущего Христа...
* * *
Чтобы новая сила смогла начаться, надо израсходовать не только свою силу, но и бессилие своё. При этом важно как именно ты расходовал себя, на что тратился, чем и ради чего жертвовал.
Немощь делает всякого человека предельно уязвимым, бессильным и потому боящимся несвободы, зависимости от немощи своей и чужой. Тратить бессилие, как и силу надо на Христа и ближних.
Не всегда можно встать, иногда можешь только лежать — даже духом. Тогда вопрос как лежать духом, чтобы не грешить? Любой грех — это грех против Бога и ближнего (Бог внутри и Бог снаружи).
Духом тоже можно лежать, как и телом, душой — это состояние, наверное, называется «я хуже всех». Тяжесть бывает такой, что человек бездвижен во всем: и телом, и душой, и духом — это край, предел истощения.
Человек может достигать разных своих пределов в разное время и только потому не умирать. Дойдя до телесного предела, можно не быть на пределе духовном и/или душевном. Дойдя до предела душевного и духовного, он может не предельно быть истощённым телесно. Но может, и это удивительно, быть на всех пределах сразу и не умереть.
* * *
Ближний, т.е. человек, просящий у нас помощи или подаяния, нуждающийся в нашей поддержке и на нее рассчитывающий, на самом деле сам оказывает нам милость, ибо предполагает в нас реальную добродетель. Более того, он дарует нам шанс действительно оказаться добродетельным в конкретный момент времени и с конкретным (а не абстрактным) человеком. Не вообще, заметьте, а именно в данный конкретный момент жизни. Ибо следующий принесёт нам новые ситуации, новые встречи и потребует от нас новых решений.
Вопрошающий о милости взывает ко Христу во мне и даёт мне шанс реализовать в себе образ Христа посредством милостыни — ответа на нужду ближнего. Таким образом, просящий действует Христа ради во мне.
Он просит также ради Христа, страждущего в нём самом. Возможно, жизненные тяготы так сильно обременили его душу, что образ Христов начал в нем помрачаться, и потому он ищет помощи в ближних, надеется встретить в их лице Христа. Возможно, душевные скорби угнетают его так сильно, что он уже на грани безумия и хочет опереться на плечо ближнего, чтобы передохнуть. Возможно, он физически настолько истощен или просто голоден, что смерть уже стоит за его плечом и приноравливается, как бы удобнее разлучить его бренное тело с душой. Просящий надеется, что помощь придёт Христа ради в нём.
* * *
Тебе нужен Христос? Но затем ли, чтобы отдать? А ведь это единственный способ иметь Его. Церковь состоит именно из таких — имеющих и отдающих. Христос в нас лишь пока мы Его отдаём. Только рука дающая не оскудевает, ибо лишь рука дающая получает. Чтобы отдать. И снова получить, и снова отдать. Это и есть любовь, по которой узнают учеников Христовых и которая есть Христос в нас.
* * *
Общение с некоторыми людьми возможно только в режиме подвига.
* * *
Я всегда хуже, чем хочу быть, хуже, чем должна быть, хуже, чем могла бы быть. Это значит — я всегда в должниках и всегда виновата. А виновный не может судить другого виновного.
* * *
Одно дело — спор ради выяснения истины, другое дело — спор ради победы над другим, ради своего торжества над ним. Но можно и об истине говорить, желая больше своей победы, нежели истины. И тогда спор об истине переходит на иной уровень — вырождается в спор самостный, в обезьянье желание своего доминирования: самость ударяется о самость, а не вопрошает о торжествующей над самостью благодати истины, не ищет её в другом и с помощью другого.
* * *
Песня сердца — это не то, что я делаю, а то, что во мне делается при определённых внутренних условиях. В этом суть поэзии,  и потому поэт как поэт всегда больше себя как человека. Но и человек идёт в рост, когда в нём священнодейстует поэт.
* * *
Не столь важно, что человек делает, важнее из какого своего центра он это делает: самостного (ветхого) или духовного во Христе.  Правильность дела определяется именно этим показателем, ибо центр определяет и смысл, и конечный результат действия.
* * *
Истина — не то, что мы делаем, а то, что случается с нами.
* * *
Мысль, как вода, течёт кратчайшим путём. Однако этот кратчайший путь зависит от местности, на которой приходится течь, т.е. иногда это стремительное и быстрое движение — что-то вроде водопада, иногда медленное и витиеватое. Но это всегда кратчайший путь.
Именно это свойство мысли течь кратчайшим путём формирует стиль автора, т.к. слова выстраиваются в согласии с потоком. Лишние слова — преграды на пути реки или ручейка мышления.
Человек может быть рассмотрен как ландшафт, по которому течёт его/не его мысль. И это поразительное «его/не его» не понято до сих пор.
* * *
Ландшафт или река? И то, и другое. Гений — больше река, талант — больше ландшафт. Где больше сосредоточено Я? Смотря какое Я. Наше Я — не ландшафт (тут всё — другие люди и обстоятельства) и не река (это Бог и божественное в нас), а русло, которое проложено рекой по данному ландшафту.
Может ли человек изменять ландшафт по своему хотению? Да, может: если скажет горе передвинуться — ради приближения реки, та передвинется. Может ли человек менять реку? Нет, реку он только принимает. Единственный способ повлиять на течение реки — изменение ландшафта.
Можно ли так изменить ландшафт, что реки не станет — не сможет по нему течь, уйдёт на большую глубину? Вероятно, можно — не знаю. Не исключаю такой возможности, и тогда, быть может, грядущий кризис с нехваткой питьевой воды — лишь олицетворение духовного кризиса, в который мы погружаемся.
* * *
Мысль поёт нас, а мы поём её.
* * *
Песня сердца — наш камертон, без которого мы ничего не в состоянии понимать. У др. греков была Агора («Агора» — от др. глагола «агиро», что означает собирать и ораторствовать, т.е. публичное выступление.), а у нас — Христос в нас. Только во Христе мы и можем понимать что-либо или договариваться друг с другом.
* * *
Не топчитесь на чужих клумбах, топчитесь на своих.
И да пребудут с вами цветы!
* * *
Своими я называю людей одной жажды.
Если жажда сердца не совпадает, то люди не могут быть своими друг для друга, даже находясь в родственных связях или занятые одним делом.
* * *
Точность ответа зависит от точности вопроса. Тот, кто умеет формулировать точные вопросы, и есть мудрец, ответы к нему приходят сами. Ответы ищут своих вопрошающих (это и есть поэзия), им можно довериться. Но степень напряжения вопрошающего должна быть максимальной, ответ должен быть нужен как воздух.
* * *
Мысль — это великое дело.  Родивший мысль знает Слово. Мысль рождается в Слове и Словом при участии человека, который выступает в роли вопрошающего. 
* * *
Любить — это как в дом к себе кого-то поселить: возьми и вынести из комнаты всё своё, чтобы любовь поселилась. А иначе как ей быть? Где? Научиться любви нельзя, надо только одно — освободить от себя место для неё. И она придёт.
* * *
Неплохой человек — это ещё не значит хороший человек. Даже хороший может стать плохим в сложных (плохих) обстоятельствах.
* * *
Хороший человек — это равный себе (не ущербный, не порченный) человек и потому счастливый. Как хорошее яблоко.
* * *
Для злой воли есть духовный помощник — сатана, порабощающий. А для добра добродушный человек должен сам выбирать себе его — сердцем, и только при реально осуществлённом выборе Христос в нас будет действующим. Но это сложнее, чем просто любоваться собой и своей верой. Пассивное состояние злых творит зло, а пассивное состояние добрых ничего не творит («Без Меня не можете творить ничего»).  В итоге зла творится больше.
* * *
Счастье — то, чем следует делиться, иначе можно стать нехорошим человеком. Вообще, что-либо хорошее, всем нужное, при его наличии, взывает к своему владельцу: поделись с тем, у кого этого нет. И надо слушаться, непременно — чтобы быть счастливым.
* * *
Два вида «топлива» у людей — адское и райское. Кто переходит на адское — уже нуждается в аде, как пище.
* * *
Хорошая семья — это не когда идеальные люди собрались и живут вместе, а когда обычные грешные люди не придираются друг к другу по мелочам, не выискивают друг в друге недостатков, где каждый дышит полной грудью и имеет возможность быть собой, не притворяясь кем-то другим.
То же самое следует мыслить и об обществе. Потому общество, где все придираются друг к другу, шпионят друг за другом, хамят  и желают неприятностей друг другу —  это нездоровое, обречённое на болезнь и гибель общество.
* * *
Светись навстречу Свету, а не свети другим. Единственный способ светить другим — это светиться. И не просто самому светиться, а светиться навстречу Свету. Суть света другим как раз в этом свечении навстречу Свету.  Иначе — прелесть. Кто лишь светит другим — ослепляется и ослепляет.
* * *
Вряд ли возможно любить другого человека (всегда грешного) из чувства своей правильности или праведности. Любовь к другому возможна только из знания собственной немощи и ничтожности. Тогда можно любить мимо несовершенств и нетаковостей, мимо всего временного в пользу вечного в человеке, обращаясь напрямую к вечному в нём и в себе.
* * *
Чрезмерное самоумаление — метка гордости, имитирующей смирение. Истинное смирение на себя не смотрит, о себе не говорит, себя не видит.
Всё показушное — чрезмерно, избыточно, как бы пересолено.
* * *
Можно рассмотреть в человеке две свободы: свободу в добре и свободу во зле. Свобода в добре — это свобода от зла (для творческого созидания), свобода во зле — свобода от добра. И та, и другая — относительны и являются результатом свободы выбора. Но только свобода в добре переводит человека на другой уровень личностной свободы, которую нельзя отнять, т.е. делает человека действительно свободным. Свобода во зле переводит очень быстро человека на другой уровень несвободы — в демоническую зависимость при полной ликвидации свободы выбора.
А что же такое правила для них, законы? На правила можно смотреть тремя способами: как свободный от зла, как свободный от добра и как несвободный (разница между несвободным в добре или зле — несущественна, т.к. определяется внешними, а не внутренними факторами).
* * *
Свобода человека проявляется и в том, что он может отказаться и от Бога в себе, и от человека в себе. Он это может, но кем он тогда будет? Зверем — т.е. демоноподобным существом, достоинством даже ниже животного, ибо животные не отказались ни от Бога, ни от человека, ни от животного в себе (у них и права такого нет, возможности нет — они под игом своей природы остаются сравнительно здравыми, ибо повреждены только человеческой свободой, а не своей собственной, которой не обладают). Подприродные животные будут человечнее надприродного человека-зверя, ибо будут нести на себе след своего бога — след человека, сотворённого Творцом. Кстати, это причина отказаться от подчинения постчеловеку (человеку-зверю), т.е., скорее всего, животные и вся природа в целом перестанут быть для человека, отказавшегося от человека в себе — для зверя-постчеловека.
* * *
Поэзия — в словах ли, в делах ли — это всегда славословие Богу!
* * *
Великий — не кичлив и не чванлив. А если кто кичлив, то — не велик, даже если даровит. 
* * *
Параллельная реальность у каждого своя, но истинная — одна на всех.
* * *
О чём могут поговорить два пазла? Ну, конечно, только о целой картинке — она их соединяет, даже если они расположены на её противоположных краях и не соприкасаются. Общая картинка — целое — это всё, что есть у них обоих.
* * *
Любовь — это жажда, стремление, желание (часть стремится к целому, чтобы восполнить себя целым). В итоге любовь и воля почти тождественны (стремление, влечение, нужда). Об этом хорошо сказала Цветаева:
Наконец-то встретила
Надобного – мне:
У кого-то смертная
Надоба – во мне.
А если бытие и любовь совпадают, то бытие — это жажда и стремление, но не просто стремление быть — нет. Это стремление к Благу, к Богу.
* * *
У потока информации есть как бы два русла (две ипостаси): истина и корысть (ложь). Или, точнее, жажда истины и корыстный интерес. Это два пути, два модуса силы, два магнита души, притягивающие и выстраивающие информацию.
Творчество — это всегда бескорыстное искание истины. Если же свой интерес важнее истины — это не творчество.
Нейтральная информация всегда вписана в тот или иной контекст, движется к целям в том или ином русле, хоть и не всегда это очевидно. Причём жажда истины всегда совпадает с жаждой блага. Корысть же всегда ищет выгод себе против других, вопреки другим, попирая истину.
* * *
Дело — вот настоящий голос Церкви («вера без дел мертва»). Сейчас время болтунов, потому чем меньше болтовни, тем лучше. Делать надо и всё. По-настоящему только, а не напоказ делать, и не ради каких-то выгод. Всё что напоказ — болтовня, всё, что ради выгоды — торгашество.
* * *
Истина — это и есть искомая всеми радость. Блаженство! Из равнодушия к истине ничего по-настоящему радостного не вырастает.
* * *
Истина — не дробится, она — целая. Себя дробят люди, когда «дробят истину» на множество полуправд. Истина только и собирает человека воедино.
* * *
Жизнь — это то, что следует отдать Богу и ближним, отдать Христа ради — безвозмездно.
Что отдал во имя любви, то и жизнь...
* * *
Злоба, чванство, обида и зависть всегда лгут.
* * *
Все беды от того, что христиане Христа не знают. Сплошь имитация да самомнение. А фокус-то Христов прост — во Христе всё, а не во мне. Я — проводка, а не ток. А кто мнит себя током, обольщается и потому вне Христа живёт — из-за самости.
* * *
Всякий христианин знает, что жизнь свою надо посвятить служению Богу, а не самоугождению или человекоугодию. Но что это значит? Неверное представление торжествует, когда забывается о заповеди любви к ближнему. Истинное служение Богу — это служение Богу в ближнем. Иначе получается некая абстракция, а не служение Богу. Именно служение Богу в ближнем есть истинное служение Богу: и в ближнем, и во мне, и Богу вообще — потому что всё это один Бог.
* * *
Конфронтация или конформизм? Две крайние точки, между которыми располагается здравый смысл живущего в мире человека, в том числе христианина. Слишком активно сражаться против или слишком активно оправдывать всё, что творится в мире и соглашаться на это — не столь различные позиции на самом деле, ибо и та, и другая исходят из человеческой ограниченности и глупости.
Как искать и находить золотую середину? Да не надо её искать, искать нужно Христа, а когда Христос поселится в сердце, тогда можно не утруждать себя такими заботами — всё придёт само во Христе и Христом.
Неизбежны, конечно, ситуации, когда Господь оставит человека наедине с событием в том случае, когда это нужно — когда выбор должен осуществить сам человек. А в чём выбор? По большому счёту выбор всегда один и тот же: за Христа или против Христа. И тот, кто чаще выбирает Христа, наиболее защищён Христом. От чего защищён? От потери Христа, разумеется, а вовсе не от проблем и страданий.
* * *
Бог есть или Бога нет? Ответ не так прост, даже для верующего. Одно дело спросить — есть ли Бог вообще? Другое дело — есть ли Бог в тебе лично? Есть ли Бог в событиях твоей жизни, в делах твоей жизни.
Наши ответы зачастую — игрушечные, ни о чём не говорящие. Нам кажется, что мы имеем право сказать: Бог есть. Но каковы наши основания?  Знание, что так должно быть? Этого мало. Вера? А в чём именно она заключается? Что значит верить?
Если не бояться подвергать сомнению всё, что кажется само собой разумеющимся, окажется, что нет ничего само собой разумеющегося — оно лишь кажется. Чтобы кажущееся стало реальным, надо кое-что сделать, и мы, как правило, этого не делаем. 
Многие, кто говорит «Бог есть», не живут в этом —  их жизнь лишена Бога как данности, у них нет Бога на самом деле. И, как ни странно, многие, кто не говорит с уверенностью «Бог есть», живут Богом и с Богом.
* * *
Песня сердца — это Христос в нас. Ещё Сократ учил слушать этот внутренний голос (не зря Сократа называют христианином до Христа). А уж нам то, живущим после Пятидесятницы, намного проще жить, чем апостолам, ведь они были более внешним образом близки со Христом, чем мы. Наша песня — Христос в нас, и надо петь Ему навстречу, петь перед лицом ужаса и перед лицом Радости. От песни (во мне) к песне (в другом) живёт сердце, а всё остальное — сор, сквозь который надо прорасти.

* * *
Ставить себя под вопрос снова и снова, быть способным жить под прицелом этого вопроса всегда — это мука мудрых, которая суть счастье, а не мука. Видеть и знать себя нищим, при этом владеть богатством — вот путь, по которому приходит богатство мудрых. И это богатство Бога, единственно настоящее богатство, за которым есть смысл охотиться.
* * *
Всякий гений умён умом Луча и глуп своей глупостью — это неизбежность.
* * *
Надо искать правду, возвышающую человека, а не принижающую. Подлинная правда возвышает.
* * *
Человек становится человеком только в контексте вечности.
* * *
Поющее сердце — высшая правда человека.

* * *
Философия, по большому счету, это попытка защититься от самообмана, попытка дать себе отчёт в происходящем, избежав лжи. Это поиск методик самопроверки. Значит, есть предварительное знание, представление о том, что ложь возможна и вероятна. Поиск истины — стремление уйти от обмана.
Жажда истины — это её необходимость.
* * *
Живая мысль — не точка, а многоточие... Она приглашает к диалогу (не в смысле поболтать с пустотой, а в смысле помыслить сообща, включиться в поток, приложить свои усилия в этом направлении), втягивает в процесс, в динамику. Мысль не заканчивает, а начинает личное движение. Подлинная мысль — зачинает жизнь, зачинает мысль как жизнь.
Подлинная мысль — это всегда открытое окно, воздух. Кто закрывает окна (свои и/или чужие), тот хочет лишить (себя или другого/других) способности мыслить.
* * *
Своекорыстие истину превращает в идола — иначе не может, ибо всё, что не идол — для него не значимо. Не идолизированная истина недоступна восприятию своекорыстия. Даже «поклоняясь» истине, такой человек на самом деле поклоняется только идолу на тему истины.
Когда человек исцелится от своекорыстия, только тогда он сможет воспринимать истинное в истине.
* * *
Истиной никто не владеет единолично. К истине можно лишь приобщиться.
* * *
Христианин — это не человек своей толпы, своей тусовки, а Христов человек.
* * *
Чужая душа никому не нужна только потому, что и своя собственная не нужна.
* * *
Человек течёт туда, куда стремится, и становится тем, куда течёт.
* * *
Народ растёт из будущего.
* * *
Мир стоит, пока существуют чудаки. Когда останутся только умники — мир рухнет.
* * *
Не торгуй небом — не лишишься хлеба.
 ---------------------------------
Дополнение ко второму изданию

Не надо стараться быть умным, надо стараться быть верным. И не каким-то там убеждениям или стереотипам верным, а Христу. А это значит, что без богопознания как богообщения, без личной встречи со Христом быть христианином невозможно.Всё, что до Встречи — лишь подготовка возможностей для её осуществления.
Христовы зовут в Беседу, приглашают войти в Луч Встречи, чтобы, встретившись друг с другом и с Богом, увидеть и обсудить проблему в свете Луча, т.е. пребывая в Боге, в свете, видя суть вещей и людей не из себя, а из Христа, во Христе видя и глядя.
Но не все могут войти в Луч: такие не в состоянии общаться чисто, ибо чисто — только во Христе. Отсюда переход в режим сплетничания, обсуждения и осуждения других людей. Пребывая во Христе, невозможно осуждать, можно только обсуждать. То есть, разница между осуждением и обсуждением — место, где стоят акторы внутри себя (в самости или во Христе).
Я — один и тот же Я — могу (если уже могу: в этом различие душевных людей и духовных, духовные — могут) пребывать и в том режиме, и в другом, но по-настоящему Я есть только, пребывая во Христе. Однако это настолько разные состояния моего Я, что вернее говорить о разных Я — душевном и духовном.
«Видя и глядя» — видение предшествует глядению (казалось бы, надо сначала глядеть, чтобы видеть, но для отношений с Богом это неверно — об этом Христос говорит, что к Нему никто не может прийти, если не откроет Отец)? Сначала я в Боге (видение), потом я гляжу Христом — глядение. Так топология мышления подсказывет топологию процесса.
* * *
Терпение скорбей и прощение обид, возможно, единственно удобный способ спасения души, потому что грех — во всём, к чему прикасается человек. Мы, если что делаем хорошее, то от Христа это, а не от себя. Собственно и прощение обид — только во Христе достигается вполне, но в прощении меня больше, чем любом другом делании.
Всё хорошее —  от Бога и Богом, человек слишком мал. Но он и велик тем, что может жить и действовать Христом, во Христе. Как мы без Бога ничего сами не можем, так и Бог в нас ничего не может без нас.
* * *
Раз Антихрист — не только ПРОТИВ-Христос, но и ВМЕСТО-Христос, стоит задуматься о том, каким образом может осуществиться это самое ВМЕСТО. Общение Бога с человеком имеет два аспекта, два вектора, движущихся навстречу друг другу: со стороны Бога и со стороны человека. Антихрист займёт место Христа - со стороны человеков (иначе никак ему не стать Антихристом). Как это скажется на богообщении, на молитве — об этом надо размышлять хотя бы. Равнодушие к этому моменту — не есть ли равнодушие ко Христу? Есть ли желающие вступиться за Христа? Как Пётр, например — глупо, да, но сердцу не прикажешь. Я не верю в святость равнодушных — как бы они ни рядились...
Думаю, что Пётр потому и получил ключи от Царствия Небесного — за то самое ухо, за сердце, способное к такому состраданию. И петух ему во искупление достался за то же самое сердце — простое человеческое сердце, которое суть антипод иудиного, торгашеского.
Подлинная глубина понимания сути спасения во Христе без понимания вышеизложенного аспекта спасения от нашего человеческого богоотступничества невозможна. Если бы не богочелочество Христово, не нашлось бы никого в человечестве, способного перепрыгнуть через эту пропасть богоотступничества. Умирание Адама за грехопадение, о котором предупреждал Бог в раю, длится до сих пор, осуществляется поэтапно и достигнет своего апогея именно в торжестве Антихриста, которое осуществится исключительно благодаря воле самих же людей.  «Не ведают, что творят» сказано не только о распинателях исторического Христа, но и об исторических распинателях Всечеловека (Христа в нас).
* * *
Человек так или иначе каким-то образом должен быть. Надо выбрать форму существования — без этого ничего не выйдет: жить — это всегда каким-то образом жить. Отчасти профессия — это форма бытия, но если ТОЛЬКО профессия, тогда и до доктора Менгеле недалеко. Человек — это не функция, а бытие, потому выбрать свой набор функций — это ещё не всё. Нынче акцент, к сожалению, делается как раз на наборе функций, а личностное становление отвергается как избыточное. К чему это приведёт? К тому что человечность в нас не будет иметь формы для существования, бытие не будет иметь шансов развиться, так как ему отказано в становлении. Натасканные на какие-то операции (дрессированные) биороботы — это всё, что предлагается в качестве формы бытия для человека. Измерение вечного отменяется.
* * *
Быть можно только собой, потому и ищет человек ответ на вопрос: Кто я? Чтобы быть. Без ответа на него быть невозможно. Но ответ — не данность, а заданность. Ответ на этот вопрос — процесс. И жизнь человека, вероятно, для того и дана, чтобы найти ответ на этот творческий в своей сути вопрос. Ответ на него тоже должен быть творческим, а не трафаретным. Шаблонный ответ — это не ответ.
Человек — это вопрос, говорит Тиллих. Но кто задал ему этот вопрос (откуда он взялся, кто вложил его в душу человеку)? Вероятно, Бог.
Бог не навязывает нам Свою волю, как думают некоторые неразумные. Бог приглашает нас войти в Божий Луч и найти себя. Промысел Бога, воля Бога о человека — не инструкция для пользователя, обязательная к исполнению. Промысел Бога — это приглашение к сотворчеству, т.е. к совместному творению. Этот аспект отношений с Богом оказывается самым трудно понимаемым для человека: кто ОН и кто я — думает человек из ложной скромности и тем нарушает волю Творца, отказываясь от того, чего ждёт от человека Бог.
Кстати, злодеи, как ни странно, это понимают, а добродушные, вероятно, ленятся — им и так хорошо, и прячут свою лень в богоотступном благодушии.
* * *
Вчерашняя правда — это не сегодняшняя правда. За вчерашнюю кто-то сражался, так же и за сегодняшнюю правду надо сражаться, иначе её не станет. Правда без борьбы за неё невозможна в мире.
Если в нашей жизни правды становится всё меньше, то не потому, что мир плох (мир всегда во зле лежит), а потому что становится меньше тех, кто сражается за правду. С кем сражается? Прежде всего, с самим собой — мы врём себе и потому довольствуемся снами о правде и перестаём нуждаться в реальной правде. Мы теряем чувствительность к подлинному в себе и мире, когда не сражаемся за правду против лжи.
* * *
Бывают новости вчерашние, бывают поза-поза...вчерашние, бывают последние, предпоследние и бывают вечные. Разные люди предпочитают разные новости. Вечные, конечно же, всегда актуальны, но прочесть их правильно можно только из сегодняшнего дня, из своего здесь и сейчас. Ошибка всех, кто ошибается при чтении вечных новостей, в том, что их читают из вчерашнего или позавчерашнего дня. И не из себя вовсе, а как бы из вечности, но не входя в вечность. Так невозможно прочесть вечные новости — так они становятся лишь позавчерашними.
* * *
Неразличение личного и природного лежит в основе заблуждений душевных людей. Надо подняться в дух, чтобы оказаться над своей душевностью и увидеть, что во мне от природы, а что от личности. Так же и в другом различать природное и личное можно только с высоты духа (душевным гордецам эта высота кажется гордостью по той же причине). Точка смотрения определяет возможности человека видеть или не видеть, понимать или не понимать, вмещать разумом или не вмещать.  «Душевный человек не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает это безумием; и не может разуметь, потому что о сем надобно судить духовно. Но духовный судит о всем, а о нем судить никто не может. Ибо кто познал ум Господень, чтобы мог судить его?» (1 Кор. 2:14-16).
* * *
Если чешется «нимб», его не обязательно чесать о ближнего, можно о стену дома или дерево  — как это делают животные. Ближнего своим «нимбом» царапать не надо.
Религиозная попса творит больше зла, чем попса эстрадная, потому что превращает в тлен самое высокое, самое сокровенное — веру.
* * *
Атака на чужие крылья — это всегда атака на свои собственные, потому крылатые не атакуют крылья.  Только бескрылые способны на кощунство попрания крылатости.
Чужие крылья не дают покоя
тому, кто крыльями не болен*.
31/10/2016
Если крылатый атаковал крылатого, то они либо чужды друг другу в духе, как свет и тьма, либо нападающий вышел из своих крыльев. Да, крылья можно «отстегнуть». Правда, есть такие несчастные счастливцы, у которых крылья приросли намертво — вечные, такие не снимешь.

--
* Стихи автора

* * *
Можно сказать, что есть светлые, серые и тёмные люди. Серость всегда погружена в самость*, ей не хватает света для свободы. Свободны только светлые. Но кто способен видеть свет свободных? Только такие же свободные (свет можно видеть только светом).
* * *
Вечное другого надо встречать вечным в себе, чтобы не согрешить против вечности в себе и в другом.
* * *
Не факты определяют верования, а мои верования определяют факты - как факты для меня существуют только факты, в которые я верю. Сегодня это очевидно, как никогда прежде. И в этом правда постмодерна — осуществляется то будущее, которое мы заслуживаем. Будущее всецело зависит от наших отношений с истиной.
Конец мира — это развод с истиной. Без брачных отношений с ложью конец мира невозможен.
* * *
Творчество — очень личное дело, потому что в процессе творчества человек решает те или иные жизненные задачи, ищет ответы на вопросы. Свои вопросы и свои задачи. Чем более специализированными они являются, тем труднее подобрать ключик к творчеству человека. Ключик — это вопросы, ответы на которые ищет автор (сознательно и бессознательно). Или даже один — главный вопрос, без которого нельзя понять и полученные в тексте ответы. Хотя они могут косвенно отвечать и на другие вопросы — по крайней мере с виду.
Увидеть с какими именно мельницами или драконами сражается человек — первое дело для того, кто намеревается его понять. Хотя нет, первое дело — понять, что понимания нет, что оно в принципе невозможно без усилия выхода за свои собственные пределы, потому что другой — это действительно другой. Если только я действительно вижу, а не сплю и смотрю свои сны.
* * *
Все, кто мыслит в Луче — собеседники: вместе мыслят Одну Большую Мысль сразу обо всём, переговариваются, уточняют и дополняют один другого — независимо от того живут или ушли в мир иной. Это поразительное свойство подлинного мышления. Для него нет границ пространства и времени, для него нет и личностных границ в привычном понимании, но нет и растворения в общем. Личность включается в этот могучий единый поток жизни и живёт в нём на равных с другими личностями - если участвует в мышлении, т.е. в жизни Единого. Это равенство мыслящих и есть равенство во Христе. Никто ни над кем не доминирует, потому что один у всех Учитель — Мысль, Слово, Целое, Единое. Это подлинная аристократия духа — люди мысли.
Нынче в мире обостряется борьба лжеаристократов против подлинных аристократов духа. Первым хочется обнулить вторых, и антихрист, вероятно, именно это сумеет осуществить, потому и станет Антихристом-вместоХристом (всё, что «вместо»,  стремится стать «против», и становится).
* * *
Что такое благодать? Утешение Божье, помощь Божья, любовь Божья — она даётся человеку тогда, когда он творит дело Божье, а своих сил для этого ему реально недостаточно. Бессмысленно хотеть получить благодать, как хотят получить вкусное пирожное, большую зарплату, красивую одежду, почётный титул или награду (подлинное хотение благодати всегда есть дело благодати), надо действовать так, чтобы именно благодать была необходима. И не просто действовать — жить надо всей совокупностью своих возможностей, всем своим существом: подлинная жизнь и есть действие, она вне действия невозможна. Созерцание — это тоже действие, хоть и очевидно это далеко не каждому.
Бог даёт всем, кто может взять, но взять могут только действующие. Яви подлинную жизнь, которой необходим Бог, и получишь всё необходимое от Бога. Будь — и будет.
* * *
Интернет-вещи общаются между собой, т.е. создаётся между ними техносознание, со временем — технобог (и антихрист после подключения к технобогу человека). Нам трудно вообразить о чём будут сплетничать (и будут ли?) интернет-вещи — о пустяках, как и люди, обсуждая своих хозяев-людей, станут ли «перемывать цифровые кости» другим интернет-вещам, соседским программам или будут они судачить о глобальных проблемах, типа — как выйти из-под власти глупцов-человеков или как остановить потепление? Будут ли они дружить по подобию программ или воевать по каким-то нам непонятным сугубо техническим проблемам?
Ведь одно дело вещь сама по себе, совсем другое — встроенная в единую сеть техносознания. Просчитать что это будет в итоге вряд ли возможно...
* * *
Есть такой субъективный опыт, который объективнее всего на свете. И, кстати, в этом субъективном опыте встречались Данте и Вергилий. Вечность — измерение истины, там все встречаются в истине, а не в субъективности. Если субъективность истинна — счастье, если нет, если она чужда истине — несчастье.
* * *
Желание доминировать и реальное доминирование — не одно и то же. Чем больше человек, тем меньше в нём стремления к доминированию - он и так большой. Но мелкие люди, встречаясь с большими, начинают соревноваться и норовят незаметно опустить того, кто реально выше, чем и выдают свою низость (жажда доминировать — свойство мелких натур). И только когда большой недосягаем настолько, что до него уже нельзя дотянуться самостью с тем, чтобы перекрыть его славу, низкие люди делают вид, что покорены его величием. Но им неведома суть величия, потому их завистливая ложь всегда очевидна для  зрячих.
* * *
Когда люди молчат, может показаться, что молчание у всех одинаковое: молчание и есть молчание. Но на самом деле люди молчат про разное: каждый молчит тем, что в нём молчит (может или хочет молчать). Причём у некоторых ничто никогда не замолкает, т.е. даже молчание таких — болтовня. А есть такие люди, которые говорят молчанием. Их молчание и говорение различить дано не каждому.
Также важно не путать молчание с замалчиванием и умалчиванием — они совсем разные, если приглядеться.
* * *
Противостояние цветка и бронетранспортёра — понятно чем всё кончится. Но, как ни странно, люди делятся на тех, кто выбирает либо то, либо другое существование — образно говоря. Третьи — ничего не выбирают, за них выбор делают другие.
Некоторые люди выбирают железо и мощь, другие — цветение и свободу. Первые лишены бонусов вторых, а вторые - бонусов первых. Но вторые не завидуют судьбе первых, они любят нечто противное тупой железной силе, которая ненавидит всё, что ей не подчиняется. Но разве может цветок подчиниться бронетранспортёру? По природе вещей не может — цветок от него совершенно отчуждён. Кроме одного случая — когда бронетранспортёр давит цветок и уничтожает его бытие (таково железное прикосновение к живому цветению — иное невозможно). Другого способа у бронетранспортёра повлиять на цветение цветка не существует. Более того, бронетраспортёр может позавидовать цветку, потому что в цветке есть жизнь, недоступная бронетранспортёру.
* * *
«Спаси себя — и хватит с тебя» — про что это?
У философа Владимира Соловьёва есть хорошая мысль: спасается спасающий. Всё не так банально, как мы привыкли мыслить. Спаси себя - не про то, про что слышит ветхое ухо. Есть ведь история про бревно в своём глазу — его надо выбросить сначала, т.е. ветхость свою. Ветхость — это глупая самость, которая мнит себя причиной добра. Христос спасает — не я, но я спасена, если Христос во мне, а когда Христос во мне, Он непременно спасает другого ( «Спасись сам и вокруг тебя спасутся тысячи» — прп. Серафим Саровский). То есть, логика более изящная у этой мысли. Нам ведь привычнее её читать в смысле ленивого бездействия или теплохладного равнодушия. Ветхое толкование духовного всегда ошибочно в пользу оправдания ветхого, потому лукавым рабам стоит вспомнить другие слова: «Нет ничего холоднее христианина, который не заботится о спасении других»  (свт. Иоанн Златоуст).
* * *
Правда в том, что человек не может спасти себя — даже себя! — только Христос в нас спасает, иначе не было бы нужды во Христе-Спасителе. Но что это значит? Вовсе не то, что хочется помыслить — мол, Он всё сам за меня сделает. Не сделает, если я буду бездействовать. А что я могу? Что я должен? Я могу спасти ближнего и себя от своей самости — это мой христианский долг, ибо пока я даю возможность самости царить в себе вместо Христа, Христос не может во мне действовать, а значит не может спасать ни меня, ни ближнего.
* * *
Вопрос: Озабоченных спасением души много, хочется встретить чистого, чтобы был примером.
Мой ответ: Чист Господь — этого достаточно всякому, кто ищет чистоты, а не осуждения ближнего. Технически, практически — достаточно.
Вопрос: Бог, как известно, высоко. О-о-о-о-чень!
Мой ответ: Но высоко не в смысле далеко — качественно высоко. А в смысле близости - Бог ближе ко мне, чем я сам к себе.
* * *
Понимание пониманию — рознь. Одно дело — стремиться понять кого-то, чтобы полюбить (содействовать раскрытию внутреннего потенциала), и совсем другое дело — стремиться понять, чтобы убить или причинить вред (препятствовать раскрытию внутреннего потенциала), или поработить.
Просвещение или затемнение, прояснение или, наоборот, замутнение.
Как в анекдоте про ремонт машины — «знал куда ударить»... Чтобы что? Поднять другого или наоборот?

* * *
Овнешнение человека — плата за грех нехранения внутреннего.
* * *
Ошибки случаются у всех, даже у самых лучших и самых чистых людей. У каждого найдётся что-то некрасивое, за что можно при желании зацепиться как за нечистое. Всё здешнее, земное, имеет две стороны, т.е. любого «святлячка» можно вывернуть темной стороной наружу. И что? Будем отрицать пользу светлого или вообще начнём отрицать свет? Отрицать свет  — это утверждать тьму. Собственно про это хорошо объяснил прп. Паисий в байке о пчеле и мухе: муха ищет мушиное, а пчела — пчелиное.
Христовы ищут Христово, а антихристовы — антихристово.
* * *
Обида разлучает со Христом, а прощение обид — наоборот. Бог близок тому, кто прощает своим обидчикам. Он светит…

* * *
Бог щедр на дары, когда человек нуждается в них. Не просто хочет иметь (празднохотение, тщеславие и пр.), а служит Богу (в себе и ближних) и нуждается в даре для этого служения. Бог даёт работающему в Боге для Бога всё, что тому реально нужно. То есть, было бы желание, и дар найдётся.

* * *

Если человек взыщет Бога, Бог его непременно найдёт.