Эхо войны

Кто забыл или не знает, напомню события 1944-45 годов, происходивших в славном
городе Борисове, что стоит на берегах знаменитой речки Березина, в которой когда-
то чуть не утопили Наполеона, но  не получилось. Зато городу достались
«Батареи»- грандиозные даже по нынешним меркам насыпи из песка, поросшие
теперь вековыми соснами.
Борисов и его промышленность от войны пострадали не очень. Основные разрушения
были рядом со станцией. Ее бомбили и наши, и немцы. Лично я свидетель нескольких
налетов немцев на железнодорожный мост через реку в конце июля 1944 года. Но
наши, как только освободили город, поставили там несколько зенитных батарей и мост защитили. А бомбы сыпались на станцию, досталось и «Коминтерну»( ныне это ДОКбез названия). Сразу после освобождения города начались восстановительные
работы. Буквально через неделю заработала электростанция и от неё пилорама на
комбинате, чуть позже спичечная и бумажная фабрики. Непрерывным потоком шли
поезда, подвозя грузы для наступающих армий. Стали возвращаться беженцы.
Партизаны, наводнившие город, с недельку погуляли, и большинство опять пошли
воевать уже в составе Красной армии. Многие сложили головы в Польше и в  самой
Германии. Но уходя в армию, эти ребята стали сбывать припрятанное оружие за
самогон и курево. Мне достался «вальтер» с двумя обоймами, но я так ни разу и не
стрельнул, и сгинул он в недрах милицейских арсеналов, куда моя испуганная мама
отнесла, обнаружив его под полом нашей хибары. А я в то время уже грыз  гранит науки  в далеком Новосибирске.
  Мне запомнился  забавный случай  с инвалидом войны в отделении милиции в здании
вокзала. Нас трёх пацанов за шиворот туда притащил сержант, поймав с поличным. А
дело было так. Мой друг сообщил, что у пакгаузов разгрузили целый вагон соли, и мытут же ринулись ее добывать. Где бы вы  ни жили в войну, хоть в оккупированной
Беларуси, хоть в Сибири, как я,  то знаете, что если у вас был запас соли, то на неё можно было всегда что-то выменять. Мы сидели в околотке и канючили: «Дяденька, отпустите, мы больше не будем». На что сержант отвечал:
-  Вот сейчас начальник приедет, даст команду вас выпороть, так я это с
удовольствием сделаю. А потом ваших родителей накажем. Ну-ка, говорите. Кто есть
кто, где живете?!
На эти вопросы у нас были сочинены грамотные легенды. Мы их придумали ещё
тогда, когда воровали медный кабель у железнодорожников и потом у старьевщика
выменивали на крючки и лески. Отвечая, нельзя называть свою фамилию и имя, а
называть адрес вдали от станции и говорить, что отец погиб на фронте, а ещё лучше,что ты полный сирота и живешь с бабкой. Это сейчас не шибко соврёшь, а тогдапацанву жалели. Да и на гужевом транспорте не наездишься, проверяя, наврали мы или
нет. Подошел пассажирский поезд из Орши, и вскоре в комнату приволокли парня в
форме сержанта без правой ноги,  с изуродованной рукой и обожженным лицом. Тащили
его под руки тот же сержант, что нас поймал, и лейтенант в портупее.
-Ты что дебош учинил в вагоне?- спросил лейтенант, садясь за стол.
-Я этого очкарика попросил место мне инвалиду уступить, а он, cука, заявил, что
инвалиды должны дома сидеть…
- Ты ж об его башку костыль свой сломал! Вот его сейчас в амбулатории почистят и
сюда приведут, он напишет заявление и загремишь ты сержант на отсидку года на три.
- А ты меня не пугай, мы ой как пуганы.
- Чего в Минск- то ехал, да ещё и без билета? - примирительно спросил лейтенант.
- Пенсию перестали платить, б...ди, каких то бумажек не хватает, военком посоветовал,
душевный мужик, наш фронтовик. Похоже, и ты там был, по лычке вижу и ранен был и
контужен?
-Я на фронт попал в 43-м, успел хватануть лиха и вот сюда попал не по своей воле.
В это время в комнату завели мужика с забинтованной головой. Он сел и попросил
воды.
-Вы куда ехали гражданин?- спросил лейтенант.
-В Минск я ехал, но вот не доехал! Вот этот товарищ устроил скандал.
-Так он готов перед вами извиниться! Так, сержант, или я путаю?
Лицо сержанта передернулось, и он буркнул: «Так».
-Раз он извиняется, то я непротив разойтись миром. Я тоже был неправ.
-Вот и хорошо! Мы вас сейчас посадим на московский поезд. Сапега, смотайся быстро
в амбулаторию и от моего имени одолжи костыль,- обратился он к сержанту, - а то как
сержант без него? А это что за публика тут в углу?
- Соль воровали сопляки! – выходя, сообщил сержант.
- И где ворованная соль? Ну, дал им пинка под задницу и все дела, так нет тащишь их
сюда! А ну - ка встали с пола, марш отсюда, сопляки!
Мы пулей вылетели на перрон, а вдали уже приближался поезд. В Борисове в
паровозы тогда заливали воду, стоял состав не менее 15 минут. Лейтенант успел
договориться с бригадиром поезда и наших случайных знакомых посадили в
плацкартный вагон. Мужик с перевязанной головой помогал сержанту взобраться
туда. А мы остались дожидаться поезда «Вюнсдорф-Москва», где у нас был особый
интерес и конкуренты.
А конкуренты уже подтягивались. Смысл отираться на перроне возле этого поезда
заключался в том, чтобы как можно больше собрать «чинариков»- окурков папирос и
сигарет, которые курили офицеры, высыпавшие из вагонов поразмяться. Мы потом
этот материал в виде табака сами курили и обменивали. Обычно обходилось без драк,
но иногда они случались. И мировым судьей выступал дядя Коля,  которому от роду было не больше 25 лет, инвалид без обеих  ног. Он передвигался на самодельной тачке с подшипниками вместо колёс. Здесь, на
перроне, у него тоже был интерес. Офицеры, завидев на его груди два ордена
«Красной звёзды» и медаль «За отвагу» отдавали ему  целые пачки папирос и
сигарет, и шнапсом угощали, и даже вещи всякие дарили. Он брал все подряд, а потом
сбывал через свою подружку, которая его сопровождала всюду. Милиция его не
трогала, правда, когда он сильно напивался, они его грузили на подводу и увозили
подальше от вокзала. За это лето он сильно сдал. Исчезли с гимнастерки награды,
исчезла спутница. Он уже с протянутой рукой клянчил и нещадно матерился. А ближе
к зиме исчез и больше не появлялся никогда. Как-то летом, когда он разбирал
наши терки, кто-то  из парней спросил, за что он ордена получил. И он рассказал.
Оказывается, он служил в разведке и однажды из поиска приволок немецкого майора,
которого они прихватили где-то прямо в сортире. Его подруга в подпитии утверждала,
что ноги ему поездом отрезало. Где там правда, а где что, поди- разбери..
У дяди Коли тоже были конкуренты, но они видимо заключили между собой
соглашение и появлялись только у «своих поездов». Но самый «жирный» конечно был
 поезд из Германии.
На рынке, что находился недалеко от вокзала, была своя бригада
инвалидов-ветеранов. Запомнился один парень без ног и одной руки. Он тоже
использовал самодельную коляску, был к ней пристегнут ремнём. Он в
сопровождении симпатичной девчонки, которая хорошо играла на аккордеоне
появлялся на рынке вместе с крестьянками, прибывавшими в город на пароходе «Янко
Купала» из соседних деревень. Торговали они молоком, яйцами и самогоном. На
пятачке между рядами длинных столов начинался концерт. У парня был чудный
(видимо баритон) голос, он начинал с «Катюши». Сердобольные бабенки, которые
и сами-то  едва сводили концы с концами, одаривали эту пару своим нехитрым товаром.
Спев пять - шесть песен парень принимал обычно стакан самогона, закусывал немного
и начинал второе отделение похабными частушками, а к нему присоединялись другие
«артисты» из посетителей рынка. Я запомнил на всю жизнь одну частушку, спетую разбитной бабенкой под общий восторг: «Ах ты, милка моя, я тебя уважу. Куплю вару на пятак, всю п..у замажу». Аккордеонистка, собрав подношения, ласково просила парня
угомониться и на веревочке увозила несчастного с рынка, а он одной рукой пытался
помочь девушке везти примитивное транспортное средство.
 войн
    До сих пор не могу понять, почему они побирались. Ведь пенсия  у них должна  была быть не  маленькой?
   Девятое мая 1945 года ознаменовалось грандиозной дракой бывших партизан и
военных. Что они там не поделили, никто не понял. Просто, видимо, водка и самогон,
выпитые в день объявления Побыеды, тому причина. В этой драке и стреляли, и камни с
колами применяли. Было много раненых, но никто не погиб. Только комендантский
взвод с автоматами смог разогнать озверевших людей.
Но постепенно сильно изуродованные войной солдаты и офицеры стали исчезать, а
оставшихся в одночасье убрали из городов к всемирному фестивалю молодежи. Где
они доживали,  как к ним относились - на совести тогдашних правителей. Но и народ
не защитил от хамского отношения властей  тысячи калек, ставших жертвами войны. Пусть те болваны, которые пишут «Можем повторить», задумаются и, может быть, осознают жуть такого повторения.
   В заключение приведу слова соседа - слепого штурмана бомбардировщика, который в
конце войны был сбит над Кинегсбергом.
« Лучше бы я тогда сгорел, чем так жить!»