Джон Хик. Зло и созидание души

ЗЛО И СОЗИДАНИЕ ДУШИ
Джон Хик (1964)

Публикуя этот материал, мы отдаем себе отчет, что это раннее произведение человека, тогда еще не отошедшего вполне от евангельской традиции, но впоследствии порвавшего с Церковью и причинившего ей вред пропагандой суперэкуменизма. Тем не менее затронутая им тогда тема достаточно интересна, чтобы вернуть ее в контекст традиционного христианства, причем не только протестантского, а не смешивать с либеральной демагогией. - Пер. и ред.

1. Есть позиция большинства - августиновской традиции, которая доминировала в западном христианском мире, как католическом, так и протестантском, со времен самого Августина, и позиция меньшинства - иринеевской традиции. Эта последняя и старше, и младше первой, ибо он восходит к св.Иринею и другим ранним эллинистическим отцам Церкви, и она снова расцвела в более развитых формх в последние сто лет.
2. Вместо того, чтобы рассматривать человека как сотворенного Богом в законченном состоянии, как завершенное и совершенное существо, исполняющее божественное намерение для нашего человеческого уровня существования, а затем падающее, взгляд меньшинства считает, что здесь катастрофически не учитывается, что человек все еще находится в процессе творения. Сам Ириней выразил эту мысль в терминах экзегетически сомнительных различий между "образом" и "подобием" Божьим, о которых говорится в Быт.1.26. Он рассматривал изначального человека как личность и моральное существо, которое уже существует в образе, но еще не сформировалось в конечное подобие Бога. Под "подобием" Ириней имеет в виду нечто большее, чем личное существование как таковое; он имеет в виду определенное ценное качество личной жизни, которое в конечном итоге отражает Божественную жизнь. Это представляет совершенствование человека, исполнение Божьего замысла для человечества, "приведение многих сыновей к славе", созидание "детей Божьих", которые есть "наследники со Христом" Его славы.
3. И поэтому человек, созданный как личность по образу Божьему, является лишь сырым материалом для дальнейшего и более сложного этапа творчества Бога. Здесь относительно автономные люди (НЕВЕРНО! - Пер.) строят собственные отношения с жизнью в мире, в который Он поместил их, чтобы прийти к тому качеству личного существования, которое является конечным подобием Бога. Черты этого сходства раскрываются в личности Христа и в процессе нового творения через работу Святого Духа, как у апостола Павла (2 Кор.3.18, 4.16, Рим.8.29, Еф.2.21, 3.16, Кол.2.19; из других отрывков Нового Завета о духовном росте - 1 Иоан.3.2). В терминах Иоанна движение от образа к подобию является переходом от одного уровня существования, животного мира (биос), до другого и более высокого уровня, вечной жизни (зоэ), которая включает в себя первый, но превосходит его. И падение человека было понято Иринеем как неудача во второй фазе этого творческого процесса, неудача, которая умножила опасности и неизмеримо усложнила путь, которым Бог стремится вести человечество.
4. В свете современных антропологических знаний некоторая форма двухэтапной концепции сотворения человека стало почти неизбежным христианским принципом. По крайней мере, мы должны признать две отличительные стадии создания Homo Sapiens как продукта длительного эволюционного процесса и как его внезапное или постепенное одухотворение как чада Божия. Но мы вполне можем расширить первый этап, включив в него развитие человека как рационального и ответственного существа, способного на личные отношения с личным Бесконечным Богом, Который его создал. Этот первый этап творческого процесса был, по нашему антропоморфическому воображению, легким для Божественного всемогущества. С помощью творческой силы Бог создал физическую вселенную и провел ее через ряд бесчисленных веков, чтобы произвести в нем органическую жизнь и, наконец, произвести из этой жизни разум и личность; и когда человек, таким образом, вышел из эволюции форм органической жизни, было создано существо, которое могло существовать в сознательном общении с Богом. Но вторая стадия творческого процесса совсем иная. Она не могла быть осуществлена только всемогущей силой как таковой. Для личностной жизни нужна некоторая свобода и самостоятельность* (в каком смысле? - Пер.). Она не может быть усовершенствована просто Божественным распоряжением, но только посредством ответов и добровольного сотрудничества людей в их действиях и реакциях в мире, в который Бог поместил их. Люди могут в конечном итоге стать совершенными людьми, которых Новый Завет называет «детьми Божьими», но они не могут быть созданы готовыми в таком виде.
5. Ценностное суждение, которое здесь подразумевается, заключается в том, что тот, кто достиг добра, достигает его встречаясь с искушениями и в итоге побеждая их, и, следовательно, правильный и  ответственный выбор в конкретных ситуациях хорош в более богатом и ценном смысле, чем сделанный изначально в состоянии невинности. В первом случае, являясь фактическим моральным достижением человечества, благость состоит в преодолении силы соблазнов, это устойчивость, основанная на накоплении правильного выбора, и положительный и ответственный характер, который создается с приложением значительного усердия и усилий. Я полагаю, что это этически разумное суждение, даже если по самой природе вещей мы не смогли бы наглядно показать, что человеческое добро, которое медленно созидается на личной истории моральных усилий, имеет значение в глазах Создателя, и перед Ним даже долгое страдание оправдывает этот процесс созидания души.
6. Таким образом, картина, с которой мы работаем, является развивающей и телеологической. Человек находится в процесс становления совершенным существом, которое Бог стремится создать. Однако важно добавить, что это происходит не путем естественной и неизбежной эволюции, но через возрастание в личной свободе (только если правильно ее понимать, не как "свободу выбора", а как свободу в добре!  - Пер.). Ибо это паломничество в жизни каждого происходит через индивидуальное, а не родовое развитие, и прогрессивное исполнение Божьего замысла для нас не влечет за собой какое-либо соответствующее прогрессивное улучшение морального состояния мира. Нет сомнений в развитии этической ситуации человека из поколения в поколение через построение индивидуального выбора в общей жизни, но это включает накопление зла так же, как и добра. Таким образом, вполне вероятно, что человеческая жизнь сегодня осталась во многом на том же моральном уровне, что и две или четыре тысячи лет назад. Но тем не менее за этот период бесчисленные миллионы душ прошел через опыт земной жизни, и Божья цель постепенно двигалась к исполнению внутри каждой из них, а не внутри человеческой совокупности, состоящей из разных единиц в разных поколениях** (такой индивидуализм спорен, учитывая интерес ВЗ к сообществу. - IE)
7. Если цель Бога в создании мира - это «приведение многих сыновей к славе», то эта цель естественно определит тот мир, который Он создал. Писатели-антитеисты почти неизменно принимают концепцию Божественной цели, которая противоречит христианской. Они предполагают, что целью любящего Бога должно быть создание гедонистического рая, и, следовательно, в той степени, в какой мир отличается от этого, это доказывает им, что Бог либо недостаточно любящий, либо недостаточно сильный, чтобы создать такой мир. Но они мыслят Божье отношение к земле по образцу человека, строящего клетку для домашнего животного, чтобы оно жило комфортно. Если человек добр, он, естественно, сделает жилище своего питомца таким приятным и здоровым, как сможет. Если клетка не соответствует идеалу ветеринара и есть вероятность несчастного случая или болезни, является доказательством либо того, что хозяин не добр, либо того, что у него нет средств, либо того и другого.
Те, кто использует проблему зла в качестве аргумента против веры в Бога, почти неизменно мыслят о мире таким образом. Дэвид Юм, например, говорит об архитектор, который пытается спланировать дом, который будет максимально комфортным и удобным. "Если бы я показал тебе дом или дворец, где не было бы ни одной удобной или приятной комнаты и где окна, двери, камины, коридоры, лестницы да и вообще все расположение постройки являлось бы лишь источником шума, беспорядка, утомления, темноты, крайнего холода или жары, ты бы, конечно, не одобрил такого устройства, не входя в его дальнейшее рассмотрение. Архитектор напрасно старался бы изощрять свое остроумие, доказывая тебе, что если бы та дверь или это окно были изменены, то возникли бы еще большие неудобства. Его замечания, вероятно, были бы справедливы, так как изменение одной части при сохранении других частей строения могло бы только увеличить неудобства последнего. Но ты все-таки остался бы верен своему общему утверждению, что архитектор при достаточном искусстве и доброй воле мог бы составить такой план целого и так приспособить друг к другу отдельные его части, что все эти неудобства или большая их часть могли быть устранены" (Диалоги о естественной религии. СПб.,1908).
8. Но если мы правы, предполагая, что Божья цель для человека - вывести его из человеческого биоса, животной жизни, к тому качеству зоэ, или личной жизни вечной ценности, которую мы видим во Христе, то вопрос, который мы должны задать, заключается не в том, является ли этот мир таким, из которого всесильное и бесконечно любящее Существо создало бы среду для своих домашних животных, или какая архитектура мира самая приятная и удобная из возможных. Я должен спросить: каков этот мир, который Бог может создать в качестве среды, в которой с помощью своего понимания и отклика моральные существа могут быть превращены в детей Божьих?
9. Таких критиков, как Юм, сбивает с толку то, что если небеса должны быть средой для совершенных конечных существ, то они не то же самое, что этот мир, как среда для существ, которые находятся лишь в процессе совершенствования. Ибо если наша общая концепция Божьего замысла верна, этот мир не предназначен для того, чтобы быть раем, а скорее сценой истории, в которой человеческая личность может быть сформирована по образцу Христа. Люди не должны рассматриваться как аналогия домашних животных, чья жизнь должна быть сделана как можно более приятной, а скорее как аналогия детей, которые должны вырасти во взрослую жизнь в среде, где главной целью является не непосредственное удовольствие, а осознание самых ценных потенциальных возможностей человеческой личности.
10. Я думаю, что ясно, что родители, которые любят своих детей, и хотят, чтобы они стали лучшими людьми, которыми они способны стать, не рассматривают удовольствие как единственную и высшую ценность. Конечно, мы стремимся доставить удовольствие нашим детям и с большой радостью это делаем, но мы не желаем им безупречного удовольствия за счет потери ими таких гораздо больших ценностей, как моральная целостность, бескорыстие, сострадание, мужество, юмор, уважение к истине и, возможно, прежде всего способность любить. Мы обычно не поступаем исходя из того, что удовольствие высшая цель жизни, и если развитие этих других ценностей иногда конфликтует с предоставлением удовольствия, тогда мы хотим, чтобы наши дети скорее потеряли определенные удовольствия, а не способность овладеть более тонкими и ценными качествами, которые возможны для человеческой личности. Ребенок, воспитанный на принципе, согласно которому единственной или высшей ценностью является удовольствие, вряд ли станет этически зрелым взрослым или привлекательной и даже счастливой личностью. И большинству родителей  кажется более важным стараться воспитывать в своих детях качество и силу характера, а не наполнять их жизнь максимально возможной степенью удовольствия. Если есть какая-то истинная аналогия между Божьим замыслом для его человеческих существ и намерением любящих и мудрых родителей для своих детей, то мы должны признать, что наличие удовольствия и отсутствие боли не может быть высшей и главной целью, ради которой существует мир. Скорее, этот мир должен быть местом созидания души. И о его ценности следует судить  не по количеству удовольствия и боли, возникающей в нем в любой конкретный момент, но по его пригодности для его основной цели - созидания души***.
12. Таким образом, это отправная точка, с которой мы предлагаем попытаться соотнести реальности греха и страдания с совершенной любовью всемогущего Творца. И тогда станет очевидно, что теодицея, которая начинается таким образом, должна быть эсхатологической в ее окончательном отношении****. То есть, вместо того, чтобы смотреть в прошлое, чтобы понять тайну зла, она смотрит в будущее, и на самом деле в то конечное будущее, на которое может смотреть только вера. Учитывая концепцию Божественного намерения, работающего ныне и в течение длительного времени над достижением цели,  которая лежит в ее полноте вне человеческого времени, наша теодицея должна найти значение зла в той части, в которой оно допущено, чтобы играть свою роль в возможной реализации этой цели, и она должна найти оправдание всему процессу в величии и масштабе добра, к которому он ведет. Добро, которое затмевает все остальное, не является раем, который давно потерян, но это Царство, которое еще впереди, во всей своей славе и постоянстве.

* Доводы мыслителя о созидании души очень ценны, но его попытка обосновать "адамическое правление" безусловно неприемлема и, как известно, в его творчестве закончилась плохо - отрицанием почти всего дела Христа. Именно при несовершенстве первозданного человека и необходимости его воспитания как чада Божия невозможно помыслить какую-либо его автономию - это взаимопротиворечивые понятия. Реальную, а не мнимую нравственную свободу человек может приобрести лишь по мере своего возрастания в познании Бога и Его истины, в противном случае это никакая не свобода, и в перспективе всего библейского повествования непонимание этого - один из факторов, приведших человечество к падению и дальнейшей деградации. Один из крупнейших христианских мыслителей XVIII в. Джон Гилл (1697-1771) пишет: "Господь здесь, укоряя человека, действительно с иронией говорит: вот, Адам стал как один из нас. Как если бы Он сказал: посмотрите на человека, которому сатана ложно обещал равенство с Богом и он тщетно ожидал этого... Он в стыде и позоре за свою глупость; и этот человек похож на Бога? Ему было обещано это, и он этого не достиг; он был призван к более возвышенному положению, нежели то, в котором он был создан, но в какую низость он погрузился!" (Гилл Д. Слова Иеговы: вот, Адам стал как один из Нас (1750?) http://proza.ru/2013/11/18/2039).
С нашей точки зрения, абсолютная правота "августиновской" традиции, которая в этом отношении вполне совместима с "иринеевской", состоит как раз в убеждении, что действительно нравственно ценна лишь свобода в добре.В этом отношении Бог преображает человека таким образом, что, как охарактеризовал неодолимую благодать баптистский богослов, Он "делает Свое предложение столь притягательным, что ответ обязательно будет положительным" (Эриксон М. Христианское богословие. СПб.,1999. С.787). Другой реформатский мыслитель указывает: "В Своем завете, Бог открывается человеку и человек познает Его; Бог открывает ему Свое сердце, и человек вкушает, что Господь благ; Бог принимает его в Свой дом, и человек живет с Ним, посвящается Ему, служит и поклоняется Ему, славит Его и находит радость в соблюдении заповедей Его" (Хуксема Г. Завет: скиния Бога с человеками  http://www.prca.org/resources/other-languages/item/363-). Воспитывая человека, Бог стремится достичь не его "автономии" от Него, а таких взаимоотношений, при которых воля человека была бы согласована с Божьей таким образом, чтобы послушание заповедям стало радостью, а не бременем. Пресвитерианин Дэвид Диксон констатирует: "Таким образом, человек находит удовольствие в законе Господнем, он применяет его во всех обстоятельствах жизни, и о законе Его размышляет он день и ночь...  Такой человек пребывает в святом общении с Богом, размышляя над Его Словом и наслаждаясь им, и он устроен и сохранен благодатью Христовой для сладости духовной жизни; будет он как дерево, посаженное при потоках вод" (Комментарий на Псалом 1 (1663)).
Представление же об автономии человека и особенно о нравственной ценности выбора вопреки как об условии прогресса или развития - одно из самых тяжелых заблуждений человечества, проникшее в европейскую культуру, видимо, в атмосфере романтизма (на наш взгляд, на этом в начале XIX в. "погорели" мыслители и художники такого масштаба, как Гете, Байрон или Блейк). Это вещь, с христианством не совместимая, между тем и другим надо выбирать. И от этой тяжелейшей проблемы нельзя отделаться штампом, что если свобода "выбора вопреки" ценности и смысла не имеет, то всякий выбор и нравственная позиция человека - это иллюзия. Нет, иллюзия, которую насаждает дьявол, состоит именно в том, что бунт якобы освобождает, а необходимость и нравственная вменяемость людей почему-то несовместимы.
Герман Хуксема указывает далее: "Можно согласиться с тем, что Адам не умер бы, если бы пребыл в послушании. Однако, признать это не значит, что Адам мог бы достигнуть того высшего состояния небесной славы, которое в Писании называется вечной жизнью. Он просто утвердился бы в своем земном состоянии. Более того, мы можем с уверенностью утверждать, что «вечная жизнь» в Писании, - это такое состояние славы и блаженства, близости общения с живым Богом, которого Адам никогда не достиг бы самостоятельно. Ибо оно требует воплощения Сына Божьего, и исполняется не иначе как через воскресение из мертвых Иисуса Христа, Господа славы". Здесь сторонник высокого понимания благодати констатирует, что искупление - это не "план Б" в результате падения, напротив, само падение было допущено Богом ввиду спасения и искупления, которые должны поднять человека и все творение намного более высокий и устойчивый уровень. С другой стороны, как отмечает Джон С.Холл ("Предопределение", 1936), "если бы человек никогда не преступал и не пал, то мы не могли бы проследить цель Бога в совершенном деле спасения, ибо в таком случае мы не видели бы, зачем мы живем и зачем Бог до создания мира даровал кому-то из падшего рода от благодати Христа: «Кто спас нас и призвал нас званием святым, не по делам нашим, но по Своему изволению и благодати, данной нам во Христе Иисусе прежде вековых времен" (2 Тим.1.9). Это утверждение апостола, как и предыдущий стих показывает, что благодать, данная нам во Христе Иисусе прежде вековых времен, была, следовательно, до сотворения человека. Если это было в соответствии с Божиим изволением и благодатью до начала мира, то мне кажется, что непременно должно было быть предусмотрено и падение или некое прегрешение человека, без которого он никогда бы не был получателем этой благодати. Я не думаю, что было бы богохульством утверждать, что если Бог определил благодать во Христе Иисусе прежде вековых времен, Он также предназначил грешнику в ней нуждаться". Данный подход представляется нам единственно правильным и последовательным.
** Реален ли прогресс с подлинно христианской точки зрения - это очень серьезная тема, которую на фоне событий, начавшихся в 1914 году, крайне трудно обсуждать, тем паче вместе с теодицеей. В постановке вопроса Д.Хиком тем не менее есть явная натяжка. В.С.Соловьев в "Оправдании добра" (1894) высказывает принцип, с которым трудно не согласиться даже при тенденциях мыслителя к универсализму: "Мы знаем, что добро в своем полном смысле, включающем и понятие блага или удовлетворения, определяется окончательно как действительный нравственный порядок, выражающий безусловно должное и безусловно желательное отношение каждого ко всему и всего к каждому. Это называется Царством Божиим, и с нравственной точки зрения совершенно ясно, что только осуществление Царства Божия есть окончательная цель всякой жизни и деятельности, как высшее добро, благо и блаженство... Следовательно, нельзя по существу противопоставлять личность и общество, нельзя спрашивать, что из этих двух есть цель и что только средство. Такой вопрос предполагал бы реальное существование единичной личности как уединенного и замкнутого круга, тогда как на самом деле каждое единичное лицо есть только средоточие бесконечного множества взаимоотношений с другим и другими, и отделять его от этих отношений – значит отнимать у него всякое действительное содержание жизни, превращать личность в пустую возможность существования. Представлять личное средоточие своего бытия как действительно отделенное от своей и общей жизненной сферы, связывающей его с другими центрами, есть не более как болезненная иллюзия самосознания" (Ч.3, гл.10 "Личность и общество").
*** Понятие "созидания души" (soul-making) в англоязычной литературе, особенно ХХ в., искажено попыткой его светского перетолкования у Джона Китса, упомянувшего его в известном - и очень сбивчивом - письме к брату (1819). Следует признать, что психологически перед нами очень тяжелая тема, связанная с подозрением, насколько страдания святых совместимы с любовью Божией. Тем не менее представляется, что педалирование этого вопроса основано на неглубоком взгляде на такие ключевые для пуритан вещи, как гнев Божий против греха и гнев сатаны против избранных.
 Понятно, что, говоря с таким пренебрежением о "юдоли слез", которой Китс противопоставлял "созидание души" в своем смысле, как "становление подлинно самим собой", он, не будучи человеком верующим, не мог взять в толк, что имеется в виду. Очевидно также, что поэт не имел для этого должной перспективы, ибо он не признавал будущей жизни, считая души частицами Бога, которые должны раствориться в Нем. Опираясь на Китса, неогегельянец Бернард Бозанкет в книге "Ценность и судьба индивида" (1913) развил концепцию, для которой личное бессмертие не столько невозможно, сколько нежелательно, ибо личность есть ограниченность и если она чего-то стоит, она должна быть поглощена абсолютом. Понятно, что эти претенциозные заявления экзистенциально не стоят ломаного гроша; они игнорируют то, о чем писал Габриэль Марсель: "Сказать человеку «Я тебя люблю», значит сказать «Ты никогда не умрешь».
Джозеф Филпот в "Долине плача" (1845) пишет: "Естественные люди тоже имеют много печалей по жизни. Но народу Божию скорбь, видимо, предназначена вдвойне. Божьи люди имеют те же заботы жизни и те же источники временных скорбей, что и грешники. Но в дополнение к этим скорбям, уделяемым провидением, они имеют то, что свойственно только им - духовную скорбь, бремя и печали... Это действительно долина слез для семьи Господней, через которую должны пройти все, кто доберется до небесного Сиона. Но псалмопевец говорит: блажен человек, у которого в сердце стези направлены к Тебе; проходя долиною плача, таковые открывают в ней источники. Вот отличительный характер истинного паломника!.. Об этом ничего не знают нечестивые; исповедующий мир по большей части совершенно не знаком с этим... Когда Давид благословляет паломников, он не благословляет просто их странствие по долине слез; он не благословляет  слезы, которые падают с их глаз, печали, которые заполняют их сердца, страдания и затруднения, которые все они испытывают, но то, что они находят источники. Потому что это не тьма, но иногда луч света; потому что это не только уныние, но иногда могучая надежда, потому что это не только неверие, но иногда усиливающаяся вера, потому что это не только соблазны, испытания, и скорби, но иногда сладкие освежения и восстановление благодатного присутствия Божия" (рус.пер. http://proza.ru/2017/05/16/2202).
В.В.Розанов в "Легенде о Великом Инквизиторе" (1891), настаивая на "более строгом взгляде на первородный грех и природу души человеческой", пишет: "Одно очень глубокое явление в духовной жизни человека получает здесь свое объяснение: это - очищающее значение всякого страдания. Мы несем в себе массу преступности и с нею - страшную виновность, которая еще ничем не искуплена; и, хотя мы ее не знаем в себе, не ощущаем отчетливо, она тяготит нас глубоко, наполняет душу нашу необъяснимым мраком. И всякий раз, когда мы испытываем какое-нибудь страдание, искупляется часть нашей виновности, нечто преступное выходит из нас, и мы ощущаем свет и радость, становимся более высокими и чистыми. Всякую горесть должен человек благословлять, потому что в ней посещает его Бог. Напротив, чья жизнь проходит легко, те должны тревожиться воздаянием, которое для них отложено" (М.,1996 http://www.vehi.net/rozanov/legenda.html). Здесь библейски нельзя согласиться лишь с тем, что собственно наше страдание искупает вину, ибо ее может искупить только страдание Богочеловека Христа. 
**** Именно в такой перспективе становится ясным, что если Божественный замысел усовершенствования вселенной действительно изначален, при этом по метафизическим и моральным причинам развертывается во времени и рассчитан на вечность, то все ужасы истории однажды должны будут отойти на второй план, как Земля, а потом и Солнце перестанут быть видимыми с межзвездных расстояний.
Послушаем шотландского пресвитерианина Горация Бонара: "Истина лучше всего видна сквозь слезы. Когда мы смотрим на нее сквозь них, все предметы являют  свои правильные пропорции и воспринимаются на должном уровне.. Действительность предстает нам как она есть, строгой и торжественной. Тени, что делают нас легкомысленными и тщеславными, исчезают, ибо они никогда не проникают в глубину нашего бытия, но просто ложатся на поверхность. Так Бог делает Своих святых суровее и строже, и приводит их в более тесное общение с Собой, насаждая в них ум Христов. Все спокойно, строго и торжественно в Нем, и нет никакого легкомыслия. И чем ближе мы привлечены к тому, чтобы уподобиться Ему, тем больше эта спокойная, счастливая торжественность будет обладать нами... Именно вечная жизнь делает дела земные столь торжественной вещью. Мы живем уже здесь жизнью будущей, и долгое время человека на Земле  является не более важным, чем трепет листьев, его смерть не более, чем падение цветка. Но если наше нынешнее существование сосредоточится на бесконечном и вечном, все в нем станет мощно, важно и торжественно...
Именно такова жизнь святого. Он не только знает, что есть вечность, но он видел и чувствовал это. Каждый час он смотрит на нее как путник, глядя на темные и бесконечные пропасти, что обрамляют дорогу, по которой он проходит. Он не только знает, что есть такие вещи, как прощение и вечная жизнь, но он нашел их, он испытал их, его глаза были открыты, и в настоящее время он вступил в самую глубину этих реалий. Они окружают его со всех сторон. И тем более, поскольку он "ищет блаженного упования и явления славы" Господа, он чувствует, что его жизнь достаточно торжественна, чтобы он был призван привести ее не за легкомыслием и весельем, но пред ликом нашего Первосвященника, стоя за завесой перед непосредственным видением славы. Даже без прямого наказания Божия святому достаточно для радости того, что он видит и знает все, как есть. Умирающий мир, стонущее творение, проклятая земля, окровавленная Церковь, ушедший Жених -  этого во все времена достаточно, чтобы покорить и смягчить сердце верующего. И таким образом он идет по земле, как Павел после того, как он был на третьем небе, как житель другой звезды, как тот, кто имеет свою жизнь на небесах, кто слишком счастлив, чтобы когда-либо быть мрачным, но слишком счастлив также, чтобы когда-либо быть легкомысленным. ("Ночь плача", 1847 рус. пер. http://proza.ru/2014/03/10/2026)

Перевод и комментарий (С) Inquisitor Eisenhorn