Игра с тенью. Дуэль Тениша. Глава 49

        Глава 49. Последние приготовления

Зима всегда уходила из Нима быстро. Она наползала на город долгим ноябрём, его поздними рассветами, серой промозглой хмарью туманила улицы; в декабре подмораживала жёсткий сырой воздух, мела короткие метели, закидывала праздничным белым конфетти на День Нового Года, радовала сказочным разноцветьем сугробов в двоелуние; тогда Ним, если свезло, стоял в розово-голубых волшебных шапках на угрюмом граните, убранный полярными мехами — задаром. Да к этому фейерверки, лампионы, гуляния!
Но уже через неделю-другую первые дуновения южного ветра сминали сугробы, те покорно оседали, пуская слезливые ручейки, и лишь самые упрямые залёживались в тёмных уголках, обдавая прохожих внезапным холодом. Веселей цвиркали по утрам воробьи, красные пузырики снегирей бодрей прыгали по голым веткам, небо высоко поднимало над городом белесые голубые крылья. В Ним приходила весна.

С разливом рек собирался Городской совет и в который раз обсуждал необходимость и заинтересованность в постройке весьма перспективной и прогрессивной новинки — канализации. Это новшество воплощено было во дворце Манифик, и все, кто бывал там, в один голос утверждали, что удивительное благоухание носится теперь вокруг королевского жилья, и что редко-редко вступишь в кучку где-то в зеркальных переходах, и даже в парке, в укромных мраморных гротах — таковую ещё поискать надо. И кавалеры, прежде непринуждённо метившие бархатные портьеры благородной струёй, нынче все, как один, бегают в специальные пис-кабинеты, где проделаны канализационные отверстия, и находят это удобным и развлекательным. Хотя есть и недовольные: опорожняясь в пис-кабинете совместно с кем-то, всегда замечаешь, что чужой член невпример толще. Но глас хулителей был ничтожен, а польза нововведения — несомненна.

На это мэр резонно замечал, что лет несколько назад было принято решение запретить выливать содержимое ночных горшков из окон второго (и выше) этажа, да за эти годы были прокопаны ещё и канавки вдоль улиц, и теперь служанки и домохозяйки не только выливают помои и нечистоты в оные сточные устройства, а и должны ещё потратить ведро воды для смыва дерьма к соседям. Так что всё очень благопристойно и рыть под землёю какие-то норы — затея, конечно, прогрессивная и модная, Его Величеству присталая, но для нас больно уж затратная, и вдруг всё провалится? А у него, мэра, одних доходных домов… много штук. Вдруг да все они уйдут в эту самую какализацию? А?

Тут же ему возражала группа проходчиков-энтузиастов, разворачивая листы с чертежами, обильно украшенными солидными рельефными картушами, в которых заросли акинфа и пузатые амуры перемежались со шляпками болтов и растопыренными шестернями. Чертежи в прямой проекции и в разрезе мгновенно погружали городских старшин в сон. Таким манером дело шло до самого марта с его грозами и первыми припёками, когда весенняя чистка осуществлялась сама собой, и все вопросы отпадали до следующего февраля, когда новая весна пробудит к жизни залежи навоза и помоев на нимских улицах.

                ***

— Я не могу выполнить это ваше пожелание, — заявил Бертольди Тенишу, когда тот, в ответ на напоминание, изложил свою просьбу: позаботиться о его матери и сестре, буде с ним самим что-то случится в Салангае. Отъезд их с Дагне приближался, и вот теперь Бертольди так легко разрушил его надежды. Тениш даже опешил: как же так?

— Я не могу считать это вашим желанием, это моя обязанность. Поэтому подумайте ещё раз, — невозмутимо продолжил маркиз.

Что ж, долго думать не пришлось:

— Я бы хотел увидеть доносы на моего отца. Я бы хотел увидеть подписи под ними.

Бертольди щурится, словно что-то взвешивая, затем открывает ящик и бросает на стол заранее приготовленную папку.

— Я так и думал, что у вас возникнет интерес. Взгляните. Дельце тухлое. Высосано из пальца. Но подпись есть.

Донос был только один. Несколько писем герцога Бон-Бовале, долговые расписки из архива инштадтского посланника, протоколы допросов…

Дрожащими руками. Впрочем, надо отдать должное: пальцы задрожали лишь тогда, когда коснулись отцовой росписи под прошением на высочайшее имя, а вот на подписи под доносом — нет, не дрогнули. "Алессандье Риччи д`Иту". С завитушками и росчерком. Красиво. Кокетливо.

Холодом окатила нижайшая просьба дядюшки учесть все его заслуги в разоблачении преступника, и ввиду сего предоставить ему в счёт полагающегося вознаграждения нимский особняк Бон-Бовале со всем содержимым, за исключением конфискованного Высочайшим Королевским судом и волею Его Величества. Учтивейшее напоминание, что он, господин д`Иту, является ближайшим родственником (не считая жены и детей герцога) и наследником, и в случае доказанной вины последнего (читай: его смерти) по закону получит его достояние, разумеется то, что не будет отобрано в королевскую казну и в наследование не войдёт, в этом грустном случае убытки его, Алессандье, будут велики и нимский особняк мог бы их сгладить. И отказ от претензий на уже конфискованное имущество, как-то: поместье «Империя роз» — летняя резиденция неподалёку от столицы, дом в Меце, на водах, рыбные угодья там же, на озере, усадьба «Крона» с прилегающими фермами, городской дом в Лодели, вилла «Камарильо» на южном берегу, оловянные рудники и так далее, и так далее…
Отказ был написан уже после суда и между строк Тениш каким-то образом, по почерку что ли, по брызгам чернил, уловил яростное недовольство доносчика.
Как просил.

— Дельце высосано из пальца, — повторил Бертольди, глядя на стиснутые кулаки Тениша. — У него бы ничего не вышло, но были и другие, более высокопоставленные интересанты.

                ***

Проходя сквозь высокие витражные окна епископской канцелярии, неяркий, но утомительный свет предвесеннего солнца становился жизнерадостным и игривым. От него, что ли, дело, с которым Дагне прибыл в Преневеру — официальную резиденцию Его Святейшества епископа Грандилла, казалось простым и легко исполнимым. Чего уж проще?

— Всего один вопрос, — доверительно обращается он к брату Аутперту, впалой грудью защищающему двери в покои епископа.

— Вы можете задавать свои вопросы. Но ежели речь идёт о делах внутрицерковных, то я буду вынужден испросить у вышестоящих позволения ответить Вам. Или, коли Вам будет угодно, записать Вас на приём к Его Святейшеству.

— Надеюсь, это не понадобится. Вопрос один: древние Каменщики и те, кого мы сейчас называем Искусниками — это одно и то же?

Брат Аутперт медлит за своим пустым столом, соединяет кончики пальцев вместе — в домик и тщательно подбирает слова:

— Никто из живущих ныне не видел Искусников. Возможно, их вообще нельзя увидеть. Возможно, их вовсе не существует. Церковь склоняется к последнему.

— Хорошо, пусть они не существуют. Или существуют только в писаниях древних авторов. Они одно и то же?

— В мифах много разных существ. Бабки до сих пор пугают детей Чупой — но Вы же не верите в неё.

— Речь идёт не о бабках, а о вполне известном святом Титусе Андронике, признанном Матерью-Церковью. Он упоминает Каменщиков в своих «Конфиденциях».

Благочестивый брат долго, пристально разглядывает Дагне. Чуть хмурится. Говорит с напором:

— Не самый распространённый трактат. Мне казалось, что Пресвятая Церковь собрала все экземпляры. Вы лично видели эту рукопись?

Дагне привычно опускает взгляд на перстень и с удивлением видит горящий красный глазок.

— Я бы хотел, — механически настаивает он, — получить ответ на свой вопрос. Вернее, на вопрос господина начальника тайной полиции Его Величества.

Брат Аутперт снисходительно улыбается:

— Благословен король Якоб в лоне Церкви. Слава мирская, как и мирские почести — преходяща. Лишь Церковь стоит нерушимо. Ваш вопрос вне моей компетенции, и если позволите, я оставлю Вас на некоторое время.

Легко подняв тощее тело, брат Аутперт исчезает в высоких дверях. Дагне снова смотрит в кабошон, но тот кажется обычным рубином и спит.

«С чего ж тебя корёжит? То горит, то не горит…» — озадачивается Дагне, рассматривая потухший камень.

Вернувшийся брат Аутперт выглядит совсем иначе: улыбается, лицо открытое, дружелюбное и уже с порога он протягивает руки в каком-то непонятном жесте: то ли приветствуя гостя заново, то ли умоляя о чём-то, возможно, о прощении за проявленное недоверие.
Глаза детские. Прозрачные до донышка.

— Я готов ответить на Ваш вопрос. Надеюсь, в свою очередь, что и на мой вопрос Вы ответите.

Дагне кивает.

— Да, — так же открыто и радостно заявляет клирик, — мифические Каменщики и несуществующие Искусники — суть одно и то же зло.

Дагне исподтишка косится на камень. Не горит. В чём же тут дело?

— Так вы видели «Конфиденции»? Где? Когда? — торопится брат Аутперт.

— Нет. Лично я ничего такого не видел. Я вообще не любитель такого чтива. У меня от рукописей поясница болит, — ворчит Дагне и откланивается, до последнего не уверенный в том, что Преневера так просто выпустит его из рук.

Брат Аутперт хмурится вслед странному посетителю и спешит на доклад к епископу.

«Вот так Каспер! Как это они дружили в детстве? Леазен-то о нём не особо высокого мнения. Простой, говорит, монах», — удивляется Дагне, не замечая, как вдруг вспыхивает уголёк в охвате пепельного металла и медленно гаснет. Гаснет алый всплеск ревности, оседая в глубину Мертвого Сердца.

                ***

— Пампато пишет, что след Синио Ларра утерян, а об острове судачат уже чуть не на каждом углу. Любой простолюдин теперь тычет пальцем в парус с запада и вопит, что это серебро везут.

— Не слишком ли? — приподнимает бровь Дагне.

— Пожалуй, немного слишком, — в раздумье роняет Бертольди. — А вот болтовни о пропавших нет. Молчок. Люди просто исчезают, без особого различия в возрасте и сословии, и даже в здоровье — на улицах не осталось ни нищих, ни калек. Ты понимаешь? В Салангае нет нищих!

— Победили бедность, — бормочет Дагне.

— Не ёрничай. Не смешно.

— Да, прости.

— Возьми, здесь адреса тех, кто может пригодиться. Начни с восточного побережья, с Кантеране, там в Басте живёт дядя Феничи по матери. Мы должны знать, почему граф поставлен губернатором Сарабе. По слухам — хлыщ, игрун, развратник. А по фактам иное. Жесток, неуступчив, предан Салангаю. Неувязки. Найди дядю, порасспроси. Вытряси из него всё, что сможешь.

— Так он мне и расскажет.

— Передашь ему привет от Микки-Фосфора. Напомнишь про должок.

— Что за Микки-Фосфор?

— Я, в студенчестве.

Дагне ухмыляется.


                < предыдущая – глава – следующая >
  http://proza.ru/2020/05/28/1847               http://proza.ru/2020/06/06/1909