Симплекс Лингва. Часть 9. Кадм

Часть 9. Кадм

Назуки, закутанная в шёлковый шарф и накидку, оставалась такой же притягательной, какой она была в платье на спектакле в «Ла Феничи» или в брюках на прогулке по венецианским улочкам. Я безотрывно смотрел на неё. Складки ткани вырисовывали изгибы её тела во время покачиваний. Ладно, признаюсь, слукавил насчёт того, что «безотрывно». От бесконечного покачивания я нередко проваливался в сон. Но стоило очнуться, как взгляд находил впереди её фигуру, стойко сохраняющую осанку. Ей удавалось плавно гасить толчки от неловких движений верблюда. Я же за эти два дня так и не смог приноровиться ездить верхом. Трудно было и ребятам. Вардан оставил попытки переговариваться. Ветра не было, но его голос пропадал, словно тонул в песках. Молча и безучастно мы сидели среди горбов этих высоких кораблей пустыни. А они, ещё более равнодушные, продолжали свой путь, то взбираясь на барханы, то спускаясь с них. И не было видно ни конца, ни края песочным волнам.

Караваном управлял шейх, только он мог дать отмашку остановиться. Он сидел на одногорбном дромадере, шёл вторым или третьим, то есть внешне не возглавлял наш караван. Думаю, что из соображений безопасности. И он, и все его люди были в традиционных арабских белоснежных дишдашах, эдаких длинных рубахах до пят. Такого же типа платье, но чёрного цвета и называвшееся гандурой, выбрала себе Назуки. Только вот мужчины накинули на плечи бишты, нечто вроде плащей без рукавов, а она обмоталась от плеч и до головы длинным платком, шеля.  Мы же предпочли остаться в своих походных комбинезонах с отражающим яркий свет покрытием сверху и отводящими влагу и тепло слоями снизу. И они в своих натуральных материалах, и мы в своей современной синтетике страдали от палящего солнца пустыни. Куда не кинь взгляд, всюду поблёскивал под яркими лучами песок.

– Дуррр! – раздалась команда старшего погонщика, выполняющего волю своего шейха.

Не сразу, а через два или три шага его верблюд остановился, а за ним и остальные. Караван затих в ожидании следующей команды. Меланхоличные ещё минуту назад животные оживились, мне даже показалось, что вытянули свои длинные шеи, чтобы расслышать получше.

– Каш! – не заставила себя ждать команда верблюдам лечь, чтобы всадники смогли спешиться. Животные один за другим по цепочке сначала припали на передние ноги, потом согнули задние, наконец полностью опустились на песок и прилегли на живот и грудь. Проводники подбежали к нам, чтобы помочь сойти, а затем занялись подготовкой привала.

Первым делом они установили шатёр шейха Султана бин Халиф аль Нахайян. Вокруг него возникли и другие шатры. Наши современные походные палатки выбивались из этого аутентичного ансамбля. Мы с Отомо располагались вдвоём, Вардан – с Бархуданом, тем самым езидом, который рядом со мной вырезал хачкар, а Назуки занимала отдельную палатку.

Пока мы раскладывали свои жилища и переносили в них спальники и рюкзаки, проводники накрыли ужин в шатре шейха. Зычный голос главного из них, которого звали Абдулвали, созывал к столу. Мы поспешили на это приглашение, но в помещение под купол вошли робко, чинно расселись на циновках и коврах вокруг низеньких столиков. Хозяин, убедившись, что все заняли места, пожелал всем аппетита на трёх языках, и все принялись за нехитрую пищу кочевников, рис с парным мясом. Вардан назвал это блюдо плав, один из проводников – плов, другой – мансаф. Нам раздали лепёшки, которыми мы брали по горсточке из общего котла. После долгой дороги такая пища казалась невероятно вкусной и желанной.

С тех пор как я вышел за пределы своей квартиры и начались все эти путешествия, я стал ценить еду, я стал ощущать необходимость в ней, я стал чувствовать её вкус. В первый вечер в пустыне, когда мы остановились на ночлег, я потянулся к котелку, забыв о том, что он... нет, точнее, даже не подумав о том, что он может быть горячим. Настолько мы привыкли жить в стерильных условиях, где всё согревается в микроволновых печах в термоизолирующей безопасной посуде. Вообще, жизнь вне современной цивилизации оказалась травмоопасной даже в самых простых бытовых ситуациях. Я не был подготовлен к сушествованию, если так можно выразиться, в естественной среде. Хотя сложно назвать натуральным котелок, снятый с костра, он же – то же изделие человеческих рук.

В последнее время часто вспоминаю дедушку и бабушку. Они любили покупать старого образца продукты. Они не брали герметичные картриджы для варки или выпечки или капсулы для напитков, потому что у них не было пищевого комбайна. Были допотопные миксеры и кофеварки, тяжелые такие, надо было прилагать усилие, чтобы удержать такую штуковину в кастрюле, чтобы перемешать тесто. Ах, как вкусно пахли кексы, которые бабушка делала в смешных силиконовых формочках! Причём она рассказывала, что она застала ещё металлические, внутрь которых ещё какую-то тонкую бумаги застилали. А дедушка всегда был экстремалом на мой взгляд. Он умело орудовал кривоносой открывалкой для консервных банок. Я никогда не задумывался и сейчас не смог даже представить, где он такие доставал, но я страшно зазубренных краёв отогнутой крышки.

– Правда, красивые животные?! – с восхищением в голосе начал разговор Вардан, когда мы с ним вышли на воздух проветриться после сытного ужина.

– Как сказать, – посмел не согласиться я, – олени мне больше понравились. Правда, я тогда на Севере не умел обращать внимание на всё, что окружает меня.

– Теперь ты понимаешь, почему мы с шейхом запретили брать с собой в пустыню какие-либо устройства?

– Да, – на этот раз я согласился, но не в контексте оленей и уж тем более верблюдов, а вспомнив, как я часами наблюдал за изящными покачиваниями Назуки в такт движения каравана.

Вардан, восприняв мой короткий ответ как желание раскрыть тему, приступил к философствованию:

– С тех пор, как человечество изобрело устную, а потом и письменную речь, оно стало отдаляться от природы. Растительный и животный мир обитают в той среде, в которой они существуют. Звери бегают по лесам или карабкаются по скалам, рыбы плавают в своих водоёмах, птицы летают в небе. А человеку стало мало этого мира, он стал придумывать новые, наполнять их своей фантазией, например, населять выдуманными сущностями, даже свою привычную окружающую среду стал наделять смыслом, которого в нём объективно не было и нет.

– Что ты имеешь в виду? – попробовал вникнуть в сказанное я. С Варданом всегда так: вроде как ты понимаешь, о чём он говорит, но потом обдумываешь его слова и находишь новое в том, что уже, казалось бы, усвоил, а он потом дополнит что-то, и открывает ещё больший смысл, которого ты не заметил сразу.

– Поначалу человек стал мистифицировать природные явления, например, солнце и луну, гром и молнию. В этих местах, где мы сейчас расположились на отдых, в древности были плодородные пастбища и леса. Не верится уже, но так оно было, возможно, человек за тысячи лет возделывания земли истощил её. Ведь именно здесь возникли первые цивилизации, и те, кто их основывал, верили в то, что звёзды предсказывают судьбу. Здесь же возникло поклонение солнцу, зороастризм. Да что там далёкие небесные тела, первобытные люди поклонялись огромным деревьям и необычным по форме скалам. Многие племена придавали сверхестественные свойства животным, выбирая их своими тотемами: медведям, волкам, орлам...

– ...и, конечно же, львам, – завершил перечень я.

– Потом человек стал присваивать себе их способности или, наоборот, находить в животных свои качества. К примеру, изображения людей с головами псов или крокодилов или кентавров. Но при этом человек всё ещё был в лоне природы, оставался её частью и существовал в ней.

– Я начинаю догадываться, каков ход твоих размышлений. Наскальная живопись, а потом письменность позволили придумывать не только существа, но и концепции, которые были уже полностью оторваны от реальности.

– Именно, об этом и речь. Человек начал строить виртуальные миры и подпитывать их плодами своего воображения. Нет ничего более ёмкого по сути и по содержанию и абстрактного по форме, чем письмена. Самое удивительные в них то, что придуманное одними людьми, стало восприниматься и пониматься другими так же или почти так же однозначно. Только дай ключ к алфавиту. Учёные нашли на землях Плодородного Полумесяца сотни тысяч, если уже не миллионы, глиняных табличек с клинописью, которую ты изучал все на острове Лазаря. Ты представляешь, что таким образом тебе были переданы мысли сквозь тысячи лет и тысячи километров.

– То есть возникновение письменности стала точкой невозврата Человека в Природу?

– Смотря что понимать под этим термином. Как бы там ни было, Человек остаётся творением Природы. Но в том понимании, что ты заложил в свой вопрос, я бы ответил, что таких точек было несколько, от овладения огнём до открытия генома, однако на мой взгляд именно письменность как изобретение дало такой скачок в...

В этот момент к нам подошли шейх и Отомо.

– Позвольте присоединиться к вам и за компанию созерцать закат над барханами, – у шейха был правильный английский, почти безупречный на мой скромный взгляд.

– Джордж оценил грациозность Ваших верблюдов, – Вардан решил таким образом посвятить подошедших в нить нашего разговора.

– О да! – воскликнул шейх и цокнул языком, мигом стерев британскую аристократичность и показав свой южный темперамент.

– Я пытаюсь объяснить Джорджу, как изменилось отношение Человека к Природе. От существования в ней как её крохотной частицы до существования вне неё как хозяина.

– Да, мне всегда хотелось верить, что человечество является частью мироздания, однако ещё в детстве я поражался, насколько мы способны менять всё вокруг себя. Я же родился в Абу-Даби, это практически полностью искуственный город посреди песков пустыни. Я ещё помню ранние детские годы, когда нам приходилось выходить из кондиционированных зданий в уличную жару, чтобы сесть в машину или пройти несколько минут до входа в другое помещение. Но уже в школьные годы правительство реализовали проект огромных куполов, накрывавших целые районы города и создавших комфортный рукотворный климат. Системы кондиционирования внутри зданий были переключены в режим вентиляции...

Шейх говорил, а меня начинало раздражать, что он приземляет наш разговор о высоком духовном, но из вежливости я молча слушал. Однако же лицо Вардана выражало искренний интерес.

– ...Когда вдоль береговой линии строили новые насыпные районы, это уже не было так впечатляюще, как во времена моего отца восхищались знаменитой Пальмой Джумейры. Но вот когда построили первый плавучий город-остров, полностью автономно обеспечивающий себя всем необходимым, это было невероятно! Сейчас уже несколько таких городов курсируют в нейтральных водах, став оазисами райской жизни. Человек покорил все стихии, сумев создать микропланету в полусфере, которая покоится в океане, не подвластно даже штормовым волнам.

– Но при этом ты остаёшься верен традициям своих предков и проводишь время в пустыне, – заметил Вардан, – то есть ты пытаешься сохранить связь с первозданной средой обитания.

– Я не совсем правильный шейх, – рассмеялся хозяин каравана, – можно даже сказать, что я совсем неправильный. Хотя начинал, как многие мои родственники. Учёба в частной школе в Англии, следом в Оксфорде, потом не хотел возвращаться и остался в Лондоне, где шиковал в собственном особняке и гонял на спорткарах по ночному Сохо.

– Да, пока что всё так, как и полагается наследнику престола, – пошутил Отомо.

– Когда системы самоконтроля транспорта сделали принудительными, мне вдруг стало скучно. Никакие, даже самые отвязные, виртуальные приключения не идут в счёт с визгом покрышек на настоящем асфальте. Да, можно было приехать в родной Абу-Даби и носиться на гоночных трассах, но это было уже не так волнующе. Вот тогда в первый раз я вдруг решил пойти в поход на верблюдах.

– И кровь предков в тебе заиграла?!

– Да, именно так. Я вдруг понял, почему мне так тяжело давались математика и другие науки, почему мне были интересны только история и литература. Я не способен мыслить рационально, дискретно, точно... как бы лучше это описать. Я не вижу мир по отдельности, в деталях, чтобы просчитать, как быстро эта птица долетит до меня или как скоро солнце скроется за горизонтом. Я вижу мир целиком, я чувствую, как эта птица летит, я лечу с ней, и я ощущаю себя горизонтом, которое обжигает закатное светило.

Мы молчали, осмысливая услышанное. Я уже и забыл, что начинал слушать шейха из вежливости. Мне хотелось продолжения.

– Я придумал, с чем это можно сравнить. Как-то в Лондоне меня пытались увлечь коллекционированием предметов роскоши и искусства. Для этого надо было пройти курс истории искусства. Дошли до живописи великих голландцев и фламандцев, школы Возрождения, по мнению нашего лектора это была вершина искусства, он упоительно подчёркивал точность и проработанность работ. Действительно, не верилось, что это было создано кистью на холсте. Но меня такое искусство не трогало. Я преклонялся перед мастерством великих художников. А вот когда мы перешли к творчеству импрессионистов, я ожил. Меня охватил восторг! Они ведь видят мир таким, каким его вижу я. Одним взглядом охватываешь всё, и ты уже часть этого всего. Ты не наблюдатель, а участник.

– Вот! – подхватил Вардан, – как метко замечено. Западный мир, чьё представление о мире после глобализации стало главенствующим практически везде, построен на рациональности, на чётком и выверенном изображении, вплоть до того, что он оцифрован. Это взгляд инженеров, которые не доверяют субъективным чувствам. А восточный мир – это чувственный взгляд. Если европейцы выписывали каждую веточку на деревьях, то в японской миниатюре можно было одной условной веточкой изобразить весь лес.

– Говорят, первый француз, кого назвали импрессионистом, Клод Моне, был вдохновлён именно японской графикой.

– Японской, – встрепенулся Отомо, – да, но мы же одновременно были одной из ведущих технологических стран. Так что можно совместить.

– Не знаю, мне кажется, что и японской, и китайской цивилизациям не удалось повторить модель экстенсивного развития западной протестанской культуры. Как не удалось другим традиционалистическим цивилизациям: католической европейской и южноамериканской, русской православной, мусульманскоой ближневосточной и среднеазиатской, и так далее.

– Почему ты так считаешь?

– Это не я считаю, это история показала.

Только лишь наднациональные и надрелигиозные структуры вроде Великого Рима или Соединённых Штатов дают возможность индивидуальности к самореализации в очень конкурентной среде. При этом ни религия, ни идеология, ни какие-либо другие иррациональные категории не главенствуют, а верховодит всем принцип рациональности, личной и групповой выгоды.

– Власть корысти обеспечивает мировой прогресс! – воскликнул Отомо, шутливо вскинув руку как ораторы на митингах в книгах о каком-нибудь девятнадцатом веке.

– Да, нередко экономические интересы заставляли даже теократические империи, к примеру, Восточный Рим или Арабский Халифат проявлять терпимость и относительная либеральность...

– Давайте не будем о политике, – попросил я.

– Но от каких-то достижений западного прогресса я бы не отказался, – уже тихим голосом, но всё так же шутливо, признался Отомо.

– Мне сейчас хорошо без всех, – выдохнул я.

– Даже без полётов?

– В эти дни – да. Меня не тянет управлять техникой.

– А послушать рок-музыку?

– Ты знаешь, в пустыне она кажется неуместной.

– Почему?

– Здесь нет ритма, всё дышит покоем.

– Он обманчив, этот покой, пустыня как море – дышит. Каждый вздох может быть опасен, поскольку таит в себе невероятную энергию, – это были слова шейха Султана.

– Я имел в виду, что энергетика этих мест не настраивает на рок. Это как бы статическое электричество.

– Не согласен, – перебил меня Вардан, – какую классную ритмическую композицию «Караван» написал великий Дюк Эллингтон! В ней столько динамики, если тебе угодно! Она потрясающе передаёт сдержанную в медленных движениях верблюдов мощь. Ты как бы в двух ритмах одновременно: духовые во главе с саксофоном качают тебя как корабли пустыни по волнам барханов, а ударные, подгоняемые фортепиано, заставляют сердце учащённо биться, чтобы попасть в такт каравана. А как сурдины, том-томы и темп-блоки (это, – Вардан обернулся к Отомо, нашему Ударнику, – корейские или ещё их называют японские колокола) нагнетают атмосферу мелодии так, что ты кожей ощущаешь плывущую над горизонтом жару.

– Но это же джаз, а не рок, – только и мог, что заметить я.

– Осмелюсь присоединиться к разговору, – подошёл к нам поближе один из проводников-караванщиков, – я – родом из Ливана, мой отец собирал записи арабской музыки. Не те, что звучали на рынках и в подпольных ночных клубах, а редких для наших краёв жанров.

– Та-ак, и что же было по части рока? – поинтересовался шейх.

– «The Cedars», или «Кедры».

– Вот как?! – шейх приподнял свои густые брови, затем повернулся к своему главному помощнику и дал ему поручение. Откуда ни возьмись (даже Вардан удивился) на столике с чайными чашками, который нам приготовили немногим ранее, появилась портативная цифровая станция, которой хозяин отдал устный приказ найти песни ливанских «Кедров». Устройство мгновенно предложило на выбор одну из трёх произведений, обнаруженных во внутреннем архиве, и пожаловалось на отсутствие доступа в Большую Сеть.

– Сыграй все три, начиная с любой, – последовала команда, и тишину остывающей при закатывающемся солнце пустыни разорвал бойкий проигрыш на гитарах, в стиле психоделического рока шестидесятых годов прошлого столетия.

Непроизвольно мы все начали отбивать такт ногами или отстукивать его пальцами по чайному столику. «Если ты хочешь прятаться, прячься», – пели ровесники «Битлз» и «Роллингов».

– Я не знал, что у арабов был свой рок такого качества! – с уважением прицокивал шейх.

– А Вы тоже поклонник рока? – вежливо спросил Отомо.

– Конечно, я же учился в Оксфорде, а там была мода на нео-гранж. Все протестовали против засилья цифровых машинных композиций. В своём бунте каждый кинулся в какое-то направление, в основном в фольклор. А я вот увлёкся мелодическим роком.

Вечерело. В пустыне темнело быстро. Именно в те пятнадцать-двадцать минут, что смеркается, всё и произошло. Сразу двое погонщиков верблюдов подбежали к главному и поделились своей обеспокоенностью. Они показывали пальцами в одну и ту же сторону. Было доложено шейху. Последовали распоряжения, все забегали.

– Мои помощники слышат двигатели, механические, их много, они приближаются к нам. Не думаю, что с дружественными намерениями.

– И что мы будем делать?

– Защищаться.

– Как? Мы же путешествуем без техники, – спросил я.

– О, не будьте наивны, – улыбнулся шейх, – я не могу совсем не думать о своей безопасности.

– То есть у нас с собой не только музыкальная колонка, – прищурил один глаз Отомо, если японцу возможно ещё больше сузить.

Вместо ответа из тюков, которые сбросили в начале привала с верблюдов, извлекли контейнеры, их которых, в свою очередь, появилось оружие. Я был уверен, что в них перевозится кухонная утварь. Поначалу мы не вмешивались, но когда увидели, как они неловко подняли в воздух два дрона, не сговариваясь, я и Отомо подошли к хозяину каравана. Он знал, что мы были боевыми наёмными пилотами, поэтому сразу же дал отмашку, и оба пульта перешли в наши руки. На самом деле при других обстоятельствах я бы не стал влезать в драку, но тут мне очень хотелось выглядеть героем в глазах Назуки.

Остальные слуги шейха были вооружены импульсными лучемётами. Они выстроились позади контейнеров, готовые дать отпор. Только шейх, Вардан, Бархудан и Назуки остались невооруженными, они продолжали стоять около столика с чайником и чашками. Около них замер Абдулвали, всегда ожидающий распоряжения хозяина. Все тщетно пытались всматриваться вдаль, чтобы разглядеть, кто же к нам приближается. Гул моторов уже явственно слышался.

Мы с Ударником наскоро переговорили о тактике боя. В его глазах я видел отражение такого же азарта, какой нарастал во мне.

– Спокойно, Барабаны, нам нельзя торопиться, это не удалёнка, это – реальный бой, а у нас в воздухе игрушечные леталки.

Мы подняли квадракоптеры над барханами в надежде на то, что у нападавших нет летательных аппаратов. Если они и были, то давно уже должны были совершить разведовательный полёт над нами.

Надёв шлемы и перчатки дистанционных пультов, мы с Отомо отрешились от происходившего рядом на земле. Стемнело достаточно, чтобы у аппаратов включилось инфракрасное и тепловое зрение. Хорошо, что тут было открытое пространство и до ближайшего населённого пункта сотни километров (хотя тогда едва ли мы подвергались такой опасности), не надо было заботиться о зданиях и сооружениях, проводах и столбах. Нет и лесов вокруг. Нет скал или отвесных склонов. Мы неслись навстречу неизвестному врагу. Точнее, мы пока не знали, какие у них намерения, может и не враги, поэтому мы не должны были нападать первыми.

А вот и они! Два десятка обычных внедорожников с навешанным на крышу и открытые борта огнестрельным оружием. Это то, что можно было разобрать в темноте. Все машины на ручном управлении, сверху были видны силуэты водителей за рулём. Их моторы так шумели, что они не слышали жужание наших дронов.

– Они направляются в нашу сторону, вооружены старьём, но всё-таки до зубов, – сказал я громко, использовав устаревшее словосочетание, которое как нельзя лучше подходило к ситуации, – если мы их не атакуем упреждающе, то на короткой дистанции нам не отбиться.

– Мы не уверены в их агрессии на сто процентов.

– Когда мы уверимся, будет поздно! – возмутился я, хотя и сам бы не стал открывать огонь. Мне просто надо было переложить ответственность за принятие решение стрелять или поделить её с шейхом или Варданом.

– Мы не будем начинать первыми, – твёрдо повторил шейх.

– Тогда готовьтесь, они будут на расстоянии выстрела через несколько минут, – предупредил я, не отрываясь от пульта. Увы, это даже не очки или панорамная панель, которые чувствуют каждое движение головы и рук. Тут совсем по-старинке, как было в компьютерных играх моего детства. Но пальцы помнили, как управлять даже на таком планшете.

Первые внедорожники выскочили из-за барханов в романтических оттенках уже спрятавшегося за горизонтом солнца. И с ходу затрещали пулемётами и автоматами. Да, у них было оружие начала века, это облегчало нам задачу обороны, но не делало её выполнимой.

Барабаны резко спикировал и первым лучом прожёг капот вырвавшейся вперёд машины. Она вильнула и зарылась капотом в песок. Увлечённые гонкой остальные нападающие не обратили внимание на автомобиль, вторым вышедший из строя. Это пока действовал один Отомо. Я парил высоко в черноте неба. Только после третьего удара противник заметил угрозу с воздуха. К тому времени их авангард вступил в перестрелку с нашим караваном. С одной стороны летели пули, с другой – лучи и... тоже пули. Я удивился, что шейх возил с собой тяжёлое огнестрельное оружение. То есть и он, и напавшие на нас разбойники таким образом пытались уйти от слежки. Любая высокоточная техника взаимодействует со спутниками, друг с другом, в общем, излучает волны.

Трассирующие очереди рассекали ночное небо. Они могли сбить аппарат Ударника, но не достигли бы моего. Я пролетел вперёд, оказавшись позади трёх джипов, снизился до дистанции прямого попадания с сфокусировал лазер на бензобаке первого из них. Это было самое уязвимое место у мастодонтов эры углевородов. Вспыхнувшие адским пламенем машины произвели удручающее впечатление на бандитскую группировку. За исключением самых лихих, большинство затормозило или снизило скорость в нерешительности. Мы уже ожидали, что они развернуться, но не тут-то было. Видимо, их атаман дал команду продолжить атаку. И, рассредоточившись протяжённой дугой, они снова ринулись на нас. При таком раскладе нам оказалось сложнее выбирать цель. «Барабаны, каждый сам за себя! – крикнул я, – бей их сзади по баку с горючим». Противник оказался либо опытным, либо сообразительным. Все автомобили разом, явно по команде, выключили фары и габаритные огни. Они перестали использовать трассирующие пули. Эх мне бы мой самолёт со всем хозяйством на борту и кавалькадой таких вот дронов вокруг! Внедорожники продолжили перегруппировку. Они встали в два ряда. Мы с Отомо ориентировались теперь по тепловизорам или по отблескам от горевших машин на металлических деталях целых. Но стоило нам приблизиться для нанесения удара, как тот же предательский свет от огня отразился от корпусов наших аппаратов. И тогда вражеские пулемёты начинали истошно лаять в небо. Но нам не приходилось выбирать, они уже были так близко, что свободно обстреливали не только дроны и первый ряд наших защитников, но и весь караван. Нам с Ударником удалось поджечь ещё три машины, прежде чем наши дроны были сбиты беспорядочным, но шквальным огнём.

Наступила тишина. Невидимый нам главарь шайки налётчиков приказал остановить стрельбу. И тут раздался голос из усилителя:

– Аль Нахайян, предлагаю Вам сдаться, гарантирую сохранность жизни Вам и всем Вашим людям.

Неизвестный говорил с уважением, но с уверенностью в том, что ему не посмеют отказать.

Шейх, не раздумывая, принял решение. По его приказу все бросили оружие, подняли руки и вышли из укрытий.

– Никого не трогать. Двух пилотов ко мне, – тот же голос скомандовал своим людям, демонстративно воспользовавшись рупором, чтобы и мы услышали.

Нас не стали связывать, навешивать наручники или как-то иначе сковывать наши движения. Куда сбежишь в пустыне без воды?! Можно, конечно, приёмами боевых искусств обезвредить одного или двух бойцов этой группировки, возможно, угнать джип, но и на нём далеко не уедешь. Главарь банды, высокий мужчина с полностью закрытым лицом, пригласил шейха и нас, двух пилотов, в большую палатку поговорить. Шейх попросил, чтобы Вардан, Назуки и Абдулвали были с ним рядом. Тот махнул рукой, мол, не против.

И вот мы вошли под шатёр, только теперь в роли пленников, а предводитель напавших в роли хозяина. Он скинул с головы куфью, обруч из вербльюжего волоса, и гутру, укрывавшую голову. К нашему удивлению, перед нами оказался европеец, загоревший дочерна, но всё же светловолосый и голубоглазый. После калашей я был готов к любым сюрпризам и дальнейшей ломке всех моих стереотипов.

– Безумный Макс! – воскликнул шейх.

– Да, это я.

– А как на самом деле тебя зовут? – спросил настоящий араб.

– Это уже не имеет значения. Я уже давно известен и в реальном, и в виртуальном мире как Безумный Макс.

– В виртуальном? – переспросил я.

– Да, а вы, я полагаю, знаменитое рок-звено. Которые обыграли мою команду в отборочных боях, верно?

– Шесть лет тому назад, – уверенно подтвердил я.

– Какая у меня добыча сегодня: шейх, который даст мне путёвку на один из райских искусственных островов и два первоклассных пилота.

– Путёвка?! Да тебя схватят на следующий же день...

– На спешите, Аль Нахайян, мы всё обсудим, у меня есть план. А эти двое кто? – и он указал на Вардана и Назуки.

– Мои друзья.

– Из Матенадарана, я знаю, – усмехнулся главарь, – ладно, всем спать, утром в путь. Нам ещё надо свои потери посчитать...

– Макс, если можно так к тебе обращаться, ты обещал сохранить жизнь всем мои людям.

– Да, я помню.

– Мне ещё нужно, чтобы ты дал слово, что не тронешь моих верблюдов и позволишь погонщикам ухаживать за ними.

– Они так дорого стоят? Тогда я точно буду о них заботиться. Сколько можно выручить за них? Уверен, что они не чипированы, ты же не любишь слежки за собой, верно?

– Людей на планете уже несколько миллиардов, может быть уже десятки. Животных остаётся всё меньше и меньше, – начало было шейх, но его перебил Макс:

– Ты будешь мне об экологии речь толкать?

– Да, вроде того. Верблюдов осталось несколько десятков тысяч. Они и так страдают из-за повсеместного проникновения нашей цивилизации. Давайте хотя бы нашими разборками не причинять неудобства этим существам.

– Вот что значит человек благородных кровей!

Я не мог понять, Макс насмехается или искренне говорит, если фразу про экологии он начал с усмешкой, то про происхождение он завершил уж слишком серьёзным тоном.

– Когда-то и в Британии это ценилось, – парировал шейх.

– Вы так думаете? – на этот раз вожак разбойников усмехнулся в открытую, – Вся наша история показывает, что мы не отличались этим качеством.

– Буквально за несколько минут до того, как мы услышали рокот ваших моторов, мы с друзьями говорили об отличиях западных и восточных культур.

– И что именно вы говорили? Мне исключительно любопытно, поскольку я полжизни провёл на Ближнем Востоке.

– О том, что Запад и в первую очередь ваш англосаксонский менталитет опирается на разум и рациональность.

– Проще говоря, мы жадны до денег, – расхохотался англичанин.

– Не совсем. Но вы всегда знаете свой интерес и его не упустите. Даже в самых авантюрных предприятиях своего добиваетесь.

– Авантюры?

– Ну да, вот Вы, Безумный Макс, ещё тот джентльмен удачи, но ведь прекрасно понимаете, куда метите в итоге, верно? А вот эти все люди, – и шейх указал на стоявших позади его, Макса, пособников, – всего лишь орудие.

– А как же Лоуренс Аравийский?

– Он – Ваш идеал? Этот...

– Стоп, лучше не стоит, – рассмеялся Макс, – да, кстати, я не совсем англосаксонец. Я – кельт. Меня с детства учили корнскому языку. Я не считаю себя англосаксонцем или британцем, именно поэтому я оказался тут...

– Корнский?! – тут в разговор вмешался я.

– Да.

– Ха-а! Это же язык, родственный языку моих предков.

– Это ты придумал на ходу, чтобы я с тобой милостиво обошёлся? – хмыкнул новоявленный корнуэлец.

– Мои прадеды жили на острове Мэн! – заявил я гордо, словно знал это со дня своего появления на свет, а не услышал несколько месяцев тому назад, – наш язык наряду с валлийским, корнским и бретонским языками – это осколки некогда большой семьи кельтских племён.

– О! Джордж, ты меня радуешь! – похвалил меня Учитель, – ты делал домашнее задание, которое я тебе не задавал ещё. Это замечательно! Расскажи побольше!

Я оглянулся в поисках Назуки; слышала ли она, как меня отметили. Но девушка смотрела куда-то в сторону, и весь её вид выдавал озабоченность и обеспокоенность. Если бы я мог хоть как-то помочь ей и всем нам.

– Потрясающе! – радостно воскликнул Макс и обратился к своим поддельникам: – их взяли в плен, а они то об экологии, то о языках.

– Возвращаемся к экологии, – продолжил прерванную тему шейх, – так ты пообещаешь насчёт моих верблюдов?

– Нам ещё предстоит разговор о том, кто, что и кому пообещает. Я же не просто так за твоим караваном охотился столько дней и потерял столько людей при захвате.

– Ты целенаправленно искал меня?

– Да, я же сказал, ради пропуска на город-остров.

После ужина мы вышли из шатра и топтались, не зная, что дальше предпринимать. Нас окружали бандиты, также в ожидании, видимо, дальнейших указаний от главаря. Когда Макс вышел к нам, тишина не прерывалась, просто взгляды устремились на него.

Внезапно шейх повернулся вполоборота и сделал резкий выброс рукой, продолжив начатое движение. Блеснула сталь ножа или кинжала (я не совсем разбираюсь в старинном оружии) и его главный слуга, Абдулвали, стоявший позади нас и так и не севший за стол, охнул и, неуклюже припав на одно колено, упал навзничь, лицом в персок. К нему подбежал один из разбойников и посветил налобным фонариком. В ответ зеркалом отсветила вытекающая из-под тела кровь.

– За что?! – вскрикнула Назуки, до того безмолвно наблюдавшая за всем происходящим.

– Нас не смогли бы отыскать, если бы кто-то из своих не дал наводку.

– Ты прав, без трекеров и устройств, даже имея доступ к глобальной спутниковой системе, мы бы не смогли вас обнаружить, – подтвердил Макс, – но это был не он.

И тут ещё один мимолётный взмах руки, на этот раз Макса, и выпавший из рукава в ладонь мини-бластер прорезал темноту тоненьким лучом, который прожёг грудь одного из рядовых слуг шейха.

– Я тоже терпеть не могу предателей, – по-киношному вроде как между прочим завершил сцену Безумный Макс, покидая кадр.

Он направлялся к палатке, который его люди разбили поодаль. По пути он взял меня за предплечье:

– А что ты там говорил про наши языки?

А вдруг, если я побольше расскажу о его родных краях, он станет более милосердным к нам? Я сглотнул, сделал глубокий вздох и на выдохе выдал целую статью, вычитанную в архивах старой Википедии.

– В древности на островах нынешней Британии племена говорили на одном общем языке, который породил целое семейство бриттских и галльских языков кельтских народов: брийский, валлийский, пиктский, бретонский, корнский или корнуэльский и другие. Позже они были вытеснены пришедшими древнегерманскими племенами англов, саксов, ютов и фризов – я понимал, что в точности не помню всю хронологию, но мне надо было что-то говорить, и стал выдавать первый попавшийся в памяти фрагмент: – В горах Шотландии местные горцы, которых называли гойделы, сумели сохранить свой гэльский или гаэльский язык, который начал исчезать только в двадцать первом веке. Хотя говорят, что гойдэлы тоже пришлые и ассимилировали кельтов.

– То есть опять немцы виноваты во всех бедах наших островов? Если не немцы, то французы, – расхохотался Макс.

– Нет, скорее, римляне. Во-первых, это их войны с варварами вынудили древних германцев перебраться на британские острова. Во-вторых, они сами дошли до юга Англии и начали размещать вдоль пролива Ла-Манш свои легионы, а потом и вовсе осели, продвинувшись вглубь Альбиона. Так что народная латынь заместила кельтские языки, и она стала прародительницей нынешнего английского.

– А я слышал, что английский язык нам достался от французов.

– Бесспорно, влияние французов велико, как и наследство норманов, но...

– Меня мои родители пытались учить по книгам, которые после возрождения корнского языка в конце двадцатого века начали печатать Генри Дженнер, Роберт Мортон Нэнс и... забыл третьего. Ричард...

– Ричард Гендалл, – подсказал Вардан, неожиданно оказавшийся рядом с нами, он вёл за руку, как маленькую девочку, Назуки, – Хоть Вы и Безумный, но всё же довольно-таки образованный человек. Уверен, что при других обстоятельствах у нас получилась бы увлекательная академическая беседа.

Да уж, если бы не остывающие трупы ошибочно принятого за предателя и истинного предателя, то нас можно было бы принять за экспедицию учёных, вышедших после ужина перед сном насладиться вечерней прохладой и экскурсом в историю лингвистики.

– Даме дорогу, – чтобы картина выглядела совсем трогательно-умильной, Макс галантно уступил право пройти Назуки, но тут же испоганил момент грубым смешком: – а она какая-то помесь? Вроде как светленькая, но явно не нашенская.

– «Нашенская»?! – возмутился я, – это кто у Вас «нашенские»?

– А ты к ней неравнодушен, приятель, – гаденько, как самый настоящий отрицательный герой, хихикнул Макс и запанибратски хлопнул меня по плечу. Мне в эту секунду хотелось повторить бросок ножа, исполненный недавно шейхом, но в грудь этому нахалу. Но метать холодное оружие я не умел, да и вообще был безоружен. Поэтому промолчал.

Утром стало понятно, что мы свернули с намеченного маршрута, теперь мы следовали по желанию Безумного Макса к морю. Несмотря на все возражения, уговоры и даже угрозы шейха нас разделили. Караван верблюдов с погонщиками и несколькими бандитами направились в другую сторону, неизвестную нам. Мы были размещены на внедорожниках, нас не стали даже связывать. Шейх был предупреждён, что если что пойдёт не так, будем уничтожены не только мы, но и его любимые верблюды. Видно было, как он сдерживался, когда обратился к своим слугам и к нам, некогда его гостям, с просьбой слушаться и подчиняться командам Макса и его людей.

Если вчера я думал, что нет ничего ужаснее качки среди горбов верблюдов, то сегодня я проклинал эти консервные банки, тряска в которых отбивала все внутренности. Впереди неслись самые лёгкие машины с открытым верхом. За ними вздыбивали ещё больше пыли большие джипы с Максом и шейхом, а также с Назуки и Варданом. Нам с Бархуданом достались задние сидения в пикапе с приваренными дугами, за которых приходилось держаться, чтобы не вылететь за борт. Отомо со слугой шейха, который рассказывал про ливанский рок, были в следующей за нами машине. Караван верблюдов тоже поднимал пыль, и приходилось укрывать голову и лицо, оставляя щёлки для глаз, но то было сравнительно терпимо в отличие от окутывающих всё клубов из-за колёс. Да уж, теперь верблюды мне казались комфортным средством передвижения, я уже молчу о санях с оленьей упряжкой.

Вместо обеда, к регулярности которых мы привыкли во время экспедиции с шейхом, нам предложили короткий перекус на ногах, заодно можно было размять затёкшие конечности. И снова в гонку через пески.

К вечеру, когда мы остановились на ночлег, я уже ничего не соображал. Пошатываясь, я облокотился о капот автомобиля, и взревел от ожога. За день металл раскалился. Этот реальный мир невыносим! Мне захотелось в мою уютную квартирку в Нью-Йорке. Принять душ. Посидеть на нормальном унитазе. Надеть чистую одежду...

Я свалился в сон, едва доев свой паёк и выпив норму воды. Вот бы проснуться и услышать, что всё это было иллюзией, виртуальной симуляцией. Поэтому, когда в момент пробуждения я услышал спокойный голос Вардана, неторопливо рассказывающего что-то о древних письменностях, мне сразу же стало легко. Значит, действительно всё было не по-настоящему. Я открыл глаза и привстал. Боль в пояснице была взаправдашней. И шатёр был прежним. За низким столиком сидели всё те же шейх, Вардан и... Безумный Макс.

– Нет у них ничего общего, – настаивал Макс.

– Я всё же сторонник связи угаритского письма с финикийским, затем с южноаравийским...

– Нет, нет и нет, – протестующе зашипел Макс, – их абугида всего лишь навсего версия ханаанского письма, адаптированная для клинописи.

– Позвольте прервать ваш спор, – как всегда, не теряя самообладания и аристократичности манер, своё мнение высказал шейх, – я склоняюсь к гипотезе, что корни арабского алфавита уходят корнями к набатеям, которые и являются наследниками угаритской...

– Нет, не надо себя обманывать, мой многоуважаемый пленник, – высокомерно прервал его Макс.

– Господа, выслушайте меня. Угаритское письмо не похоже на аккадское, персидское или какое-либо другой письмо соседей. Есть заимствования из хурритского...

Они продолжали свой научный спор, попивая чай. Вот уж безумное чаепитие с Безумным Максом безумного профессора и безумного в каком-то смысле короля. Такое даже придумать сложно, чтобы три любителя алфавитов собрались посреди пустыни, при этом один из них разбойник, взявший в заложики двух других.

И я хорош! Вместо того, чтобы думать о том, как бы организовать побег или что-то в этом ключе, я задумался о слове: «абугида». Ведь изучал же, но забыл. Пришлось развернуть свой свиток-планшет (разбойники проверили, что оно не подключено и не может быть подключено к Сети) и в толковом словаре найти определение. «Консонантно-слоговое письмо, в котором слоги с...» Фу-ты, сколько нужной и ненужной информации вбрасывается в мою голову. А откуда это слово? Я никак не мог вспомнить, поэтому решил бесцеремонно перебить диспутантов (я и такие слова теперь знаю!).

– Вардан, почему абугида называется абугидой?

– Так назвали по звучанию первых четырёх знаков эфиопского письма на геэзе, – в миг ответила ходячая энциклопедия, вызвав у меня ещё большее удручение.

– Как алефбет стал названием греческого алфавита, азбука, абецеда или абецадло – славянского, абджада – арабского, так и тут. Берутся названия первых букв в серию.

– Алиф, Бе, Джим, Дал, – медленно проговорил шейх.

– Ну конечно, выкажи уважение своему патрону-меценату, – ехидно заметил Макс, – я, хоть и не англосаксонец, но всё же считаю, что европейцы являются...

У меня аж глаза округлились. Это же расовая нетерпимость! Это же полностью изжито. Это же дикость, которую человечество оставило в прошлом, вытравило из себя...

Макс не мог не заметить мой взгляд. Не скажу, что он прикусил язык, но он сделал заминку, и, немного изменив голос, предложил:

– Я лучше словами Киплинга:

    Несите бремя белых, -
    И лучших сыновей
    На тяжкий труд пошлите
    За тридевять морей;
    На службу к покоренным
    Угрюмым племенам,
    На службу к полудетям,
    А может быть - чертям!

Наступила долгая пауза. Внешне шейх даже не изменился в лице. Вардан сжал губы, какое-то время молчал, а потом своим учительским тоном заговорил:

– Европейцы. Европа. Греческий миф гласит, что Европу, дочь Агенора, похитил сам Зевс. Отец девушки не знал этого, он послал трёх своих сыновей на её поиски. Их звали Кадм, Финикса и Киликса. Последние скоро прекратили странствования, поселившись, соответственно, в Финикии и Киликии, основав свои государства на берегу Средиземного моря. А Кадм прибыл в Дельфы, чтобы спросить у оракула, куда направляться. Тот ответил, что Европу найти ему не суждено, но дал указание следовать за коровой и в том месте, где она остановится, заложить свой город. Короче, пропускаю историю с драконом и его зубами, но так были основаны древние Фивы. Хотелось бы рассказать о его жене, Гармонии, кстати, дочери Зевса, и о тяжкой судьбе его сыновей и дочерей, но я лучше расскажу о самом главном дите Кадма.

Вардан театрально окинул нас всех торжествующим взглядом. Его рассказ подошёл к кульминации.

– Вы не хотите спросить, что за дитё?

– Нет, не тяни, – со свойственной ему прямотой заявил Отомо.

– Ему приписывают изобретение греческого алфавита, названные его именем кадмейские письмена. Кстати, он их всё-таки позаимствовал из земель своего брата, финикийских. А уж греческий, с этим никто из вас спорить не будет, является прародителем всех европейских алфавитов, – тут Вардан обернулся ко мне, – Джордж, вот ты не просто изучал клинопись, ты собственноручно выбивал на камне. Ты же правша, верно?

– Верно.

– В какой рукой ты держал клин и в какой молоточек?

– В левой клин и бил правой.

– Поэтому тебе легче было выбивать справа налево, правильно?

– Да, наверное, – я говорил неуверенно, потому что сразу не вспомнил, но сымитировав работу молотком и клинышком, уверенно закивал: – да, справа налево.

– Евреи и арабы сохранили этот анахронизм, а вот греки, которые предпочли пользоваться библосом, папирусом из финикийского города Библ, быстро поняли, что писать тростинкой с чернилами легче слева направо, чтобы не загораживать текст и не размазывать краску тыльной стороной кисти. Заодно они перевернули вокруг вертикальной оси финикийские, или их ещё считают ханаанскими, буквы. Повторю, что из греческого дальше родился латинский алфавит и славянская кириллица, которыми пишет сейчас вся Европа от Британских островов до Уральских гор.

– Что ты этим хотел сказать? – огрызнулся Макс.

– Как бы ты ни ненавидел эту пустыню, именно она является колыбелью почти всех известных нам цивилизаций, – рассудил Вардан, – правда, в те далёкие от нас тысячелетия здесь текли реки, орошали поля и луга, леса и сады. Здесь был Эдем, здесь цвели райские сады.

ноябрь-декабрь 2018, май 2020