Странные, странные, странные сны

 Я, как все, вижу сны. В этом ничего удивительного нет. Чаще всего видишь нечто бессмысленное и непонятное. Спросишь себя утром: «Что снилось?» И ответить не можешь, только плечами пожмёшь: «Так, ерунда всякая».
 Но случились в моей жизни несколько странных снов с таким ярким ощущением реальности, что после них действительность казалась невыразительной и серой как зола.


 Первый раз это произошло в детстве. Мне было лет десять. Снился город залитый солнечным светом, снились здания все состоящие из взметнувшихся к небу арок, подобных струям фонтана, громоздящихся одна над другой; снилась зелень садов, синь реки, невесомые мосты, переброшенные через реку.

 Я вышел из комнаты нашего дома через незнакомую дверь. Дверь белая, застеклённая рифлёным матовым стеклом. Вижу: навстречу идёт мой дед Кеша в шахтёрском мундире: тёмное сукно, воротник стойкой, на голове фуражка с кокардой. Дед взял меня за руку, и сказал: «Мы будем тут жить».

 В тот миг я ничуть не удивился, как наш деревянный двухэтажный домишко оказался в новом пространстве.

 Я сейчас старше, чем мой дед в том сне. Дед ушёл из жизни в 73, когда я был в армии.

 Всё чаще думаю: «Где находится тот город?»

 Соображения есть. Надеюсь, когда придёт мой черёд уйти, дед меня встретит, возьмёт как в детстве за руку и отведёт в солнечный город. Будет блестеть река, пахнуть зеленью. Я встречусь со всеми нашими и смогу рассказать, как их люблю.


 Другой сон, точнее несколько снов запомнились странным другом-провожатым. Во сне проводник всегда у правого плеча чуть позади края зрительного поля. Я его не вижу, но могу с ним разговаривать. Он комментирует происходящее и даёт советы. Когда поворачиваю голову, проводник остаётся за чертой видимости, но я остро чувствую его близость, его доброжелательность.

 Тот странный мир иногда принимает вид знакомых улиц, зданий, но всё это таким странным образом совмещено, что из знакомой комнаты выходишь в коридор здания, находящегося в другом городе.

 Однажды в таком сне, я имел наглость высмеять нечто чёрное, похожее на волну из гудрона. Этот живой горб катился мимо. Я сказал пренебрежительно, как будто уже был с такими существами знаком: «А этот что тут делает, идёт детей пугать?»

 «Напрасно ты так с ним,- услышал я слова проводника,- уходим».

 Поздно. Это существо, а я почувствовал, что это существо, повернулось ко мне, стремительно приблизилось, вздыбилось, нависло над моей головой.

 На меня двигалась чернота. Это не была чернота ночного неба. Эта была тьма чёрной дыры. Я понял, если туда попаду — исчезну, превращусь в ничто. Не просто умру, а навсегда растворюсь в этой пугающей дыре. Не останется даже атомов из которых состоит моё тело, а, главное, не станет того, которого я ощущаю как Я. Если угодно, не станет моей бессмертной души.

 Так страшно, как в тот миг, мне больше ни разу в жизни не было.
 С отчаянием зашептал единственную молитву, которую знаю: «Господи, помилуй! Господи, помилуй!»

 "Чёрного" вполне удовлетворил мой страх.
 Мне показалось - бездна усмехнулась. Существо свернулась в невыразительный холмик и направилась по своим взрослым делам.

 Я проснулся. Сердце колотится. Губы яростно шепчут вслух: «Господи, помилуй!»
 
 Думаю, «Чёрный» со мной поступил милосердно, как со щенком, вздумавшим тявкать на кобеля — поставил дурака на место.


 Моя мама была очень красивой женщиной. Когда состарилась, перестала выходить из дому. Стеснялась. Потом один микроинсульт, другой. Тело перестало слушаться. Мама уже не вставала. Продолжалось это долго, очень долго. Она измучилась и измучила нас, особенно последний месяц.

 Время трудное. У меня три работы. Полночи с мамой. Она просила: «Подними». Я устраивался сзади, поднимал, обнимал за плечи. Сидеть сама уже не могла. В таком положении мы были минут пять или десять. Она уставала, просила: «Положи». Я укладывал. Скоро всё повторялось.

 Полночи дежурил я, полночи — жена. Утром шли на работу. Я тогда не понимал, что надо было всё оставить и быть с ней, потому что второе по значимости событие в нашей жизни после рождения — это смерть, но как работу бросишь?

 Был март. Я пришёл на дежурство в спас. службу. У спасателей есть в распорядке физ. час. Байкал подо льдом. Убежал на лыжах к Шаманскому мысу.

 Солнце. Небо сияет, лёд блестит. Вершины гор висят в прозрачном воздухе парусами далёких кораблей. От скал идёт тепло. Хорошо и хочется плакать. Прижался щекой к камню, попросил: «Тот, который всё держит, за что мучаешь человека? Сколько можно? Пожалей. Если можешь - исцели, если нет — избавь от мук».

 После суточного дежурства веду урок в школе. Приходит сын, говорит: «Бабушка умерла».


 Сон был скоро после смерти мамы. Снится: вхожу в кирпичное здание, похожее на студенческую общагу, поднимаюсь по лестнице. Проводник, как всегда, справа на краю зрения. Верхний этаж похож на больничный: широкий коридор, гладкий пол, стены окрашены светлым. Навстречу - двое в белых халатах. По виду санитары. Везут кресло-каталку на шарнирных колёсиках. В коляске мама. Лицо красивое, каким оно было в молодости. Молодые балбесы не просто везут, а бегут, и с хохотом толкают коляску друг другу. Развлекаются.

 Коляска грохочет по коридору, по лестнице. Вниз. Вниз. Я боюсь, что мама упадёт. Пытаюсь остановить, говорю им: «Что вы делаете? Разве так можно? Вы её уроните».

 Проводник запрещает. «Ты не должен вмешиваться. Не имеешь права»,- говорит он.
 Про правила в том мире я уже кое-что понимаю. Останавливаюсь, сердце бьётся.


 22 января 2020 года приснился мне сон, который теперь вспоминаю всякий раз, когда настигает уныние или неверие в свои силы. Я тогда застрял посредине длинного романа. Текст не «шёл», но и не отпускал меня. Я всё время о нём думал, но чаще вымарывал написанное, чем двигался вперёд. Скажи мне лет двадцать назад о так называемых «муках творчества», я бы рассмеялся прямо в его глаза: «Нашли муки! Вот когда детей кормить нечем (Привет святым девяностым) - это муки». Но человек так устроен, что и на ровном месте способен себе устроить пыточный станок. Короче, довёл себя до жалкого состояния: «Ах, я бедный, несчастный». Тьфу!

 Дату сна могу точно назвать, потому что несколько лет кряду веду «Утренние страницы». (Кому эта практика интересна, читать Дж.Кэмерон «Путь художника»).
 Сплю и вижу: я в каком-то обширном пространстве, стен не видно: не то двор, не то огромный зал. Длинный стол, уставленный закусками, впрочем, не скажу, что стол ломится. Так, весьма скромно. За столом люди. Много людей — около двух десятков. Похоже трапезничают, даже выпивают, но всё в рамках приличий.
 Хочу пройти мимо. Я здесь чужой.

 Мне из-за стола машет человек очень похожий на Цискаридзе или на постаревшего Врубелевского демона. Нет, всё же больше на Цискаридзе — ловкая сухопарая фигура, смуглая кожа, большое лицо с глубокими морщинами, волнистые, чёрные с проседью, длинные волосы. Человек подбегает ко мне, приветливо улыбается. Чёрные блестящие глаза смотрят приятельски.

 «Садись с нами,- приглашает танцовщик,- я тебя узнал. Ты из наших!» Думаю: «Из каких «ваших»? Ни к балету, ни к увлечению балетными юношами друг другом отношения не имею». «Из наших, из наших!»- кивает Цискаридзе.

 Пред напором «Цискаридзе» или Демона невозможно устоять. Смущаюсь, однако сажусь. На меня оглядываются, но продолжают есть, негромко переговариваются. Особенной радости на лицах не вижу. Люди скорее ведут себя как на официальном приёме, чем на дружеской пирушке.

 Существо с лицом и фигурой Цискаридзе старается развеселить присутствующих. Его жесты и мимика мне напоминают паяца, так они излишне вычурны и живы.

 Паяц-Цискаридзе берёт гитару и собирается петь. Его одёргивает некто седой, в стёклышках очков. «Уймись,- говорит он строго,- дай мне поговорить с человеком». Паяц как-то сразу сник.

 Седой подсаживается близко, очень близко, смотрит на меня. Глаза за стёклышками очков светло-голубые, почти серые. Взгляд строгий, но доброжелательный, как у хорошего учителя. «Седой» чем-то напоминает актёра Баринова. «Ты среди своих,- говорит Баринов,- вижу, ты себя измучил. Не переживай, ВСЁ у тебя получится, потому что тебя ЛЮБЯТ».

 Звенит будильник. Я проснулся счастливым.
 От сна осталось некое ощущение недосказанности.


 Гадаю, что имел в виду Учитель под словом: «ВСЁ»? Роман? Работу? Жизнь?
 Но определённо скажу: «Жить с уверенностью, что тебя любят, пусть и во сне, здорово!»