Учитель сказал... Часть 6, глава 5

5

     Иноземного ресторатора и продюсера Ираклия величали в городе виртуозным тамадой. Худощавый, бритый и плешивый кавказец уже безошибочно ориентировался в периферийном сонме влиятельных особ... И накануне торжественного приёма доктор Липский получил слащавое, но веское обещание от расторопного и рослого Ираклия:
     - Не допущу ералаша, кутерьмы и скандалов. Но веселье и деликатесные продукты я рационально обеспечу...
     Опытный импресарио Ираклий и расчётливый доктор Липский психологически верно рассадили гостей за серебристые и безукоризненно чистые скатерти дубовых, но изящных столов, сервированных зарубежной посудой с редкими яствами и дорогим питьём. Обязательные для банкета речи закончились очень быстро. И зазвучала приятная оркестровая музыка. И театральными сюрпризами в сумрачном зале были очарованы все.
     А на эксклюзивные гонорары хорошим артистам не поскупились... Концертная программа была искусно стилизована оперным режиссёром под эротизм декадентских поэтов и трагическую романтику белогвардейского офицерства... И вдобавок организаторы ночного карнавала ангажировали разудалый цыганский хор и вздорную эстрадную диву с блеклыми прядями длинных волос. И хлипкий клоун, чумазый от каминной сажи, забавно и юрко изображал туповатого негритёнка.
     Осанистый художник, мать его – Мария Андреевна Стрелецкая, а также Липский, Потоцкий, Лыков и Клэр сидели чередой за круглым столом вблизи высокого и чуть приоткрытого окна. И были раздвинуты зелёные шторы... Мизансцену за ужином нарочно скомпоновала ироничная и прозорливая мать Петра...
     Обжаренных на вертеле перепелов и радужную форель, запечённую в фольге, сановитые персоны поглощали с аппетитом, но церемонно, а золотистое и студёное вино пузырилось и не иссякало в хрустальных бокалах. Ведь сексапильных и юных официанток вышколил сам рачительный хозяин, и были они сейчас одеты в пёстрые русские сарафаны.
     Стрелецкая безустанно и придирчиво созерцала тревожную Клэр, а та порой глядела на юриста, и нервозный Потоцкий радостно замечал поощрительные взоры непостижимой для него красавицы, которую он угрюмо и извращённо полюбил накануне своей мучительной смерти... И в судорожной гримасе Потоцкого теперь сочетались и безбрежное горе, и невыразимое, но рабское счастье...
     А Лыков был расслаблен и тих... Матёрому психиатру внезапно и бездоказательно поверилось, что его несусветные согрешения милосердный Господь, внимая мысленной и слёзной молитве Клэр, уже совершенно простил. Неизъяснимая благодарность прельстительной спутнице напрочь лишила Лыкова даже уместной ревности...
     И наблюдательный доктор Липский решил:
     «Восхитительная девчонка мастерски прикинулась безразличной... Однако бальные танцы в обнимку с моим обаятельным сыном быстро избавят загадочную плутовку от её демонстративного сплина...»
     А пытливая Клэр, унимая муторные и смутные чувства, лихорадочно размышляла:      
     «Смертельно больной адвокат и обречённый на гибель наставник норовисто воспринимают меня любимицей Божьей и мистической фавориткой Христа. Они трусливо уповают, что буду я – накануне их кончины – лучшей посредницей между Провидением и нечестивыми душами их... Умора... Охальники хотят незыблемой гарантии райского их блаженства... Но кретинами их не назовёшь... И почему они надеются именно на мою защиту?.. Неужели ощутили они, что искренне и без укора я жалею их?.. И мы духовно очень похожи. А каждому существу необходима нежная жалость к нему... И разве втихомолку я доселе не алчу дружеских и сострадательных рыданий о бесприютной участи моей?.. Однако выручать достойного покровителя я не готова, хотя заранее скорблю о неминуемой и скорой утрате... А ментору выгодно сгинуть без никчёмной затяжки... И я нуждаюсь в жертве, принесённой мне...»
     И дальнейшие раздумья Клэр устрашили её:
     «Пожалуй, всякая власть – ничтожна, если она не способна посылать людей на смертельную расправу... И нельзя к синонимам причислить «любовь» и «доброту». А в борьбе и раздорах целесообразность превыше всего... И именно жертвоприношения созидают Бога... И не надо мне в уединении лицемерить ради спокойствия собственной совести. И уподоблюсь я трепливой шелупони, ежели чужими жизнями не посмею я распорядиться... Святыни, капища и поповские молитвы не дискредитируют благую жестокость...»
     Но вскоре Клэр, забывая начисто эти суматошные мысли, улыбнулась ласково, хотя и чуть виновато. И вдруг она постигла, что её приветливую улыбку заметили ближние сотрапезники... И потаённо обрадовалась Клэр своему умению прятать в себе лукавую хищницу под личиной безупречного политеса...   
     А в сознании Стрелецкой мелькали обрывочные суждения:
     «Пикантную наследницу психиатра негоже называть вульгарной. Мечтать ли мне о такой своеобразной, хотя и тактичной невестке?.. А я не откажусь от периодического общения с нею... Ведь её воспитали в интеллигентной семье... Однако в эпоху финансового кризиса нравственно опустились неординарные родители Клэр... И всё-таки сберегла гламурная строптивица привитый в детстве аристократический лоск... Она, будоража, отталкивает, но и магнетически манит... И милость её – беспощадна... И без её взаимности мужчина быстро зачахнет... А душа его иссохнет, словно на пустынном солнцепёке... И суровая монахиня, и искусительная стерва, и прелестная знахарка из глухого урочища...»
     И мнилось Потоцкому, что колючая боль в его нутре ослабла; он слегка и блаженно захмелел, поверив – за бокалом шипучего вина и около пленительной Клэр – в чудесную возможность полного исцеления собственной плоти... Юрист задорно, хотя и вполголоса подшучивал над безнадёжным недугом, а трезвый художник обстоятельно и вдохновенно кумекал:
     «Нотариус и престарелый психолог воспринимают Клэр потрясающе неадекватно. Но дошлые профессионалы счастливы помешательством своим... Нарисовать бы на пространной картине обнажённую и чувственную Клэр в объятиях Иисуса... после Его воскресения... И скандальный фурор обеспечен крамольному полотну... А моя соседка по обильному столу оказалась бы неповторимой моделью... И вещему подсознанию понятны её сокровенные пристрастия...»
     И в меру педантичный Пётр безмолвно сформулировал в разуме императивные фразы:
     «Пусть моё подсознание интенсивно посылает и в рассудок, и в тело все доступные сведения о приватной сущности Клэр. И временно пусть пресекутся внутренние монологи мои».
     И сразу сознание замершего живописца ненадолго, но полностью отключилось... и уже в нормальном самочувствии он воззрился на Клэр, которая интригующе молчала в застенчивой, но томной позе.   
     И вдруг художнику истово поверилось, что в нём очутилась истинная духовность Клэр... И дерзко он уравнял самого себя с Леонардо да Винчи... И для Петра неожиданно и разительно изменились творческие цели. И захотелось ему влиять своими трудами и созданиями на спасительного Мессию... И земным воплощением божественной Марии Магдалины почудилась мастеру безгласная в эти мгновения Клэр...
     А ладный, смуглый и кучерявый тенор в коричневом кителе и светло-синих брюках-галифе, заправленных в красные хромовые сапоги, надрывно затянул эмигрантскую песню о тоске по раздолью русских полей и по запаху листопада в дремучей дубраве... И важные гости в тусклом зале сентиментально затихли. А потом застольные их аплодисменты постепенно превратились в негромкую овацию... И седой, но импозантный и поджарый конферансье в лиловом фраке и с белой хризантемой в петлице зычно объявил непродолжительный антракт... И раздался смех, и зазвенела посуда... И путано витийствовал чуть опьяневший от ликёра доктор Липский:
     - Огненная ностальгия обожгла побеждённых белогвардейцев. И они навсегда лишились классовых привилегий. Ведь беззаветно доблестных, но запоздавших с мудрыми уступками бедолаг обидно укротила гражданская война... Любой элитарной касте смиряться вовремя надо... пока плебейская сила не обуздала озорную патрицианскую спесь... А лучше в яслях отрешиться от горделивых повадок... И мы учтивостью манер маскируем нашу внутреннюю надменность... Но безалаберно рыпаться нельзя... А идиотски выпендриваться не надо...
     И Потоцкий ехидно перебил говоруна:
     - А мне уже претит социальная мимикрия... Однако порой и вам, достопочтенный врач, притворство удаётся плохо. И пиршество получилось чересчур шикарным. А финансовый статус вашей семьи ошарашил немалое количество амбициозных и завистливых воротил... Но паршиво, если превратят в мишень!.. А врождённая, хотя и скрытая – ради тщеславия и выгод – сущность человека беспременно вылезет наружу... И почти нереальны крупные успехи от применения хронического блефа... И окончательно уничтожить совесть Предвечный не даст... А подавляемая совесть вполне способна праведно отомстить за своё поругание, туманя врасплох интеллект. И с помрачённым разумом совершаются ошибки, за которые репрессируют... и даже казнят... по заказу... А протесты и гнев – бесполезны...
     И юрист непроизвольно и нервно уставился диковатыми глазами на бдительного психиатра, и тот обомлел от нарастающей тревоги. Но Лыков привычно и споро обуздал своё неприятное и смутное беспокойство и с внешней степенностью изъяснился:
     - Убийство непутёвого пацана – бесплодно... Однако властительные негодяи без фарисейских и ерундовых колебаний грозно истребляют своих соперников, способных вызывать одновременно и пламенно-ревнивую, и деловито-расчётливую ненависть... Но дурные предчувствия не шокируют меня, поскольку я постоянно с ними живу. И я могу превозмочь мандраж... Причину вероятного покушения на меня угадать несложно... – И внезапно Лыков заметил, что его сосредоточенные слушатели недобро, хотя и виновато переглянулись... но сметливый оратор мужественно не умолк: – У меня в библиотеке спрятан допотопный архив. И на него веками посягали иерархи католической конфессии... Ведь в бесценных манускриптах, спасённых моими славными предками, подробно описана истинная история древних славян. Имеются пергаментные кодексы с рунами наших пращуров и с архаичными текстами на хорватской глаголице. И хранятся в специальном подвале жалованные грамоты русских царей.
     И Лыков неторопливо осушил холодный бокал с багряным вином... И владельцу раритетов вдруг поверилось, что он достиг подлинной свободы; веки у него сомкнулись, он воодушевился, и ему блаженно пригрезились весенние райские кущи. И он потрясённо и радостно понял, что отныне его почему-то не пугает смерть... А воображаемая обитель ангелов и счастливых угодников Божьих чрезвычайно напоминала местную действительность, но без суеты и страстей... И через мгновение глаза у Лыкова открылись, и он мечтательно огляделся окрест...
     Но Стрелецкая спонтанно и участливо вдруг отверзла уста, повлажневшие от клубничного сока:
     - Журналисты-пролазы охотно известят о столь фантастическом инциденте. А знаменитые и хваткие адвокаты яростно и с форсом ввяжутся в феерический казус... И не миновать ажиотажа в прессе и бурного всплеска фанаберии у мещан... Секретная – и предельно опасная – информация напитает базарные сплетни и досужие пересуды... А мне сейчас невдомёк: по какой причине прагматичный Сергей Васильевич Лыков отважился на столь рискованную прямоту?   
     Размеренная тирада Лыкова была саркастической, но резонной:
     - А я постыдной трусостью изначально обделён. И я не сомневаюсь в шибкой огласке, но я уповаю на разумную корысть нынешних моих сотрапезников. Мою усадьбу можно успешно обокрасть, но фартовые воры обречены на тягомотные и противные хлопоты. Разве не выгодней очутиться в малочисленной группе героев-меценатов, которые самоотверженно сберегли национальное достояние? А в этом заманчивом деле – при коммерческой ловкости – законно образуются и солидные капиталы, и жирная рента. Своей формальной наследницей я назначаю Клэр. И бойтесь аморальных искушений. А досрочное оповещение о моём сокровище не сулит дивидендов и маржи.
     Стрелецкая неопределённо улыбнулась и уважительно произнесла:
     - Сергей Васильевич, а вы негаданной офертой меня до экзальтации ошеломили! Но неужели вас подстерегает скорая смерть, а душеприказчиками избраны именно мы?..
     И Лыков, озадаченный собственным апломбом, позволил себе не солгать:
     - Эпоха для старта сенсационно-сакральных публикаций уже приспела. Но я не обольщаюсь относительно вашей фракции... Каждый из компании втайне, но пылко вожделеет своего присутствия на скромном погребении моём. И, значит, заклание стремглав приближается... Контингент не терпит задержек!.. А я не ропщу... Но я выдвигаю условия... Хотя давненько я осведомлён, что обеты и клятвы можно бессовестно нарушить...
     И в зале – после басовитого и раскатистого тоста ханжи-администратора за тесную и долгую дружбу – прекратился на мгновение гомон... Стрелецкая пренебрежительно усмехнулась, и в её сознании мелькнула череда томительных озарений:
     «Прочухал мозговитый коллекционер о шкурных наших планах, однако не робеет он... Запоздалой, но безмерной любовью изысканно его покарал Господь... А ведь могла бы и я любить не менее сильно... Но чересчур запутаны земные пути, поскольку Богом сокрыты от людей конечные цели... И я готова на экстатический адюльтер, и возникает у меня греховное влечение к психиатру... А на осеннем погребении Лыкова гуманный Всевышний, возможно, посвятит меня в заповедные и главные правила жизни...»
     И Стрелецкая вкрадчиво попросила:
     - Вы, Сергей Васильевич, проинформируйте, пожалуйста, наш коллектив о требованиях ваших.
     Довольная и сытая публика в сумрачном зале вновь приглушённо загалдела, а психиатр деловито откликнулся:
     - О заслугах княжеской фамилии Лыковых надо и Россию, и мир обязательно оповестить. И нельзя покушаться на мою питомицу.
     И доктор Липский растерянно пробурчал:
     - Ремесла разбойника я чураюсь.
     Чинная Клэр не сдержалась, но её словесные обороты были осторожны: 
     - Я не постигла, учитель, причину твоего обращения к теме духовного Апокалипсиса. Но я не перечу тебе... и помню твои сентенции... А для исполнения твоих заветов я в пособниках не нуждаюсь. Но если тебе угодно навязывать мне активных соратников, то я покоряюсь воле твоей. И быть по сему!.. Но почему ты ожидаешь своего безвременного успения?
     И Лыков поразился собственной честности:
     - Обилие мотивов для убийства делает ликвидацию почти неизбежной. А моё искусное умерщвление сулит мазурику не только богатство, но и вселенскую славу... И я положение оценил реально... Потенциальные палачи блуждают в пассивной толпе!.. И каждый из вас достаточно осведомлён о перипетиях...
     И Потоцкий раздражённо прервал чужой монолог:
     - Не буду я беспощадную правду отрицать! Но разве вы, Сергей Васильевич, утратили шансы?.. Динамичнее судьбе сопротивляйтесь!.. А ежели вам надоела материальная юдоль, то откажитесь от лицемерных намёков. И не играйте роль беспомощного и жертвенного агнца... Несравненное счастье вы случайно получили... И сломлены вы потерей старческого счастья... А всякая слабость провоцирует сильных... И оставайтесь вы начеку...
     А Стрелецкая сообразила:
     «Мы одичали... вопреки комфорту и развитию европейской цивилизации... Рафинированная культура не мешает зверству... и зачастую усугубляет его...»
     И сердито молвила Клэр:
     - А вы, господин юрист, не долдоньте попусту о счастье!.. Похитить счастье нельзя.... Но ещё в пещерной древности наставники диких племён обрисовали счастье неверно... И досадная ошибка лохматых варваров не исправлена доселе... А истинное счастье заключается в осознании ненадобности бороться за него!
     Потоцкий льстиво и чувственно канючил:
     - Продолжайте, милая сударыня, об удаче распространяться... Я нижайше умоляю вас...
     И Клэр отзывчиво потешила неизлечимо больного юриста:
     - Я случайно в детстве подслушала, что если бы начальники не отменили престижную командировку моих родителей в Париж, то мама – ради карьеры – прекратила бы абортом свою беременность... Самодуры-чиновники ненароком подарили жизнь энергичной и порочной девчонке... И я, подобно холопке, принадлежу моей неприкаянной жизни!.. А реального счастья достичь невозможно... Счастье даруется космической бездной, из которой я невзначай появилась... Но счастье порабощает, как наслаждение и власть!.. А дрянь постоянно мерещится скарбом... 
     Интонации художника были спокойны:
     - Перед вами, Клэр, заворожённо преклоняться надо... А схоластические препирательства и философские споры мы отложим... Но ваша правота несомненна: ведь любые наши способности всегда порабощают нас. И вы – не исключение...
     И доктор Липский молча констатировал:
     «Мстительный Лыков изощрённо посеял в здешней чёртовой ватаге семена безобразной ссоры. Ситуация угрожает нам похабной распрей...»
     Стрелецкая поощрительно улыбнулась непринуждённой Клэр...
     А Потоцкий невольно фиксировал в цепкой памяти скупую мимику напряжённого психиатра...
     Порывисто Клэр обратилась к Петру:
     - А вы, маэстро, поделитесь, пожалуйста, опытом вашего служения своему таланту. И разве не совратила вас оказия употребить корыстно свои природные дарования?
     И художник не обманул:
     - Но ведь тщеславие присуще всем... А досягаемые деньги кокетливо, но предательски соблазняют... И жадность долго одолевала меня... Однако я убедился, что разносчики пороков, как бациллы и вирусы, коварно паразитируют в работящем, но дурашливом человечестве... И ныне я подчиняюсь только творческим силам своим... Позволил я таланту своему командовать мною... и приказы его отрадны мне...
     И Лыков, чуть обмякнув, сказал:
     - Мятежи неизменно завершаются плохо... и даже курьёзно... И особенно рискованными бывают психические бунты супротив себя... и, значит, врождённых своих достоинств... И я безоговорочно согласен с гостеприимным создателем картин и лирических строчек...
     Искушённая интуиция психиатра назойливо вынуждала его поскорее уйти, и он, вскочив со стула, простился:
     - Я покидаю вас. И я прогуляюсь в одиночестве до усадьбы... Салют...
     И Лыков, бодрясь, удалился из ресторана под меланхолические ритмы вокально-инструментального ансамбля...

6