Одна дума в дорогу не годится. Глава 33

                33

Денкина вскочила в автобус. Лицо её пылало.
 
- Мои на месте? – глубоко дыша от волнения и быстрой ходьбы, спросила она Пряжкину, ожидавшую её возле открытой двери.

- Теперь все на месте, – ответила ей завуч.

- Слава Богу. Ух, взмокла, – Денкина скользнула ладонью по лбу, устало садясь в кресло.

Вера Николаевна объявила нам, что группа поедет на речной вокзал, чтобы совершить прогулку по Волге и побывать в Толгской обители.

Автобус взревел и тут же сорвался с места. Водитель не притормозил ни на одной рытвине, и нас подбрасывало на мягких сиденьях. Никакой техники безопасности!

По центру города «мерседес» ехал медленно. Набрать скорость водителю мешал наводнивший городские дороги транспорт: грузовые и легковые машины, рейсовые и туристические автобусы, троллейбусы и маршрутки, мотоциклы, скутеры… Вчера, ранним утром, когда мы въехали в Ярославль, город ещё спал после рабочей недели. Сейчас, в начале девятого часа, город активно двигался.

На балконах некоторых старинных домов я заметила европейское оформление цветами, полыхавшими разными красками и озеленявшими места безмятежного отдыха городских семей.
 
Подъезжая к речному вокзалу, мы увидели много дорогих автомашин и два больших туристических автобуса.

- Они сейчас все места забьют, – на выходе сказал высокий парень в жёлтой футболке и длинных шортах в тёмную клетку.

- Все не забьют, – успокоил его одноклассник, пониже ростом, в оранжевой майке.

- Жёлтый и оранжевый. Светофорчики наши, – ласково сказала библиотекарь. – Я на вас ориентируюсь, чтобы не потеряться.
 
- Ха-ха, светофорчики, – язвительно засмеялись девятиклассники за нашими спинами.

- Ничего смешного, – обернулась Вероника Игоревна к насмешникам. – Приличная летняя одежда.

На пристани слышалась чужая речь. Иностранные туристы отличались невыразительными одеждами: от серого до мутно-голубого, и все (!) были одеты в брюки с идеальными стрелками. Меня это поразило: никакой индивидуальности! И мы, глупцы, берём с них пример, заглушая в себе живое отношение к жизни, попирая всё человеческое?

- Отойдём немного в сторону, чтобы не мешать людям проходить, – Вера Николаевна отодвигала всех, легонько взмахивая рукой и наступая на нас. – Обратите внимание на речной вокзал, – прокричала завуч. – Он отличается от здешних зданий XIX века. Почему? Потому что был построен в XX веке. – Пряжкина располагала к себе группу очаровательной белоснежной улыбкой и оптимизмом. – И всё-таки архитектор и  строители очень постарались. Они не только сохранили в прежнем виде две набережные и старинные дома, но и создали такой речной вокзал, который органично вписался в исторический район.

- Рядом – маяк? – указала Марина Викторовна рукой на четырёхгранную белую башню со шпилем. Вокруг башни широкой змеёй обвивалась лестница.
 
- Никогда не видела маяк так близко, – неожиданно прощебетала рядом со мной высокая худенькая девочка в короткой белой юбке.

- Волга – река, а не море. Зачем здесь маяк? – рассмеялась завуч.

Денкина сконфузилась.

- А тогда что это? – выкрикнула Нина.

- Часовая башня, насколько я знаю, – ответила Пряжкина. – Посмотрите, четыре циферблата сделаны в форме солнца. Но часы лет двадцать уже не работают, и даже стрелок нет.

- Вот поэтому я и подумала, что перед нами – маяк, – вышла из положения Денкина.
 
Большие круизные теплоходы важно стояли у причала. Мне впервые посчастливилось увидеть их вблизи.
 
- Марина Викторовна, это один из наших теплоходов? – я специально равнодушно кивнула влево, стараясь не показывать наивно-детского восхищения.
 
- Ну и замахнулись вы, Татьяна Васильевна, – уныло посмотрела коллега на теплоходы. – У нас денег нет на таких красавцев. Мы на речном трамвайчике прокатимся.

Мне захотелось поднять настроение собеседнице:

- А я стою и думаю: «Неужели я, как „господин из Сан-Франциско“, сяду в каюту и поплыву навстречу богатству и славе?»

Марина Викторовна заливисто засмеялась. Мне всегда было радостно видеть её весёлой. Когда она смеялась, то казалось, что радуется счастливый человек.
 
- Хорошо было бы не только вам поплыть в сказочную страну, но и всем нам, – сказала она уже серьёзно. – А то приходится ребёнку собирать деньги на обучение. У нас выпуск из девятого класса только в следующем году, а деньги уже сейчас откладываю. И это несмотря на то, что учителя относятся к среднему классу. Вы можете представить, какая ситуация в малоимущих семьях? Умереть – не встать. Загнали народ в нищету. Только в столицах и живут по-человечески.

- Зато на весь мир кричим, что у нас жизнь лучше стала.

- Вот Москва, Петербург и стали жить ещё лучше. А вся страна еле концы с концами сводит. Одна показуха. Как это надоело, Боже мой! И бежать некуда. Нас никто нигде не ждёт. Ни в другом городе, ни в другой стране. – Зрачки коллеги расширились. Это означало только одно: внутри неё закипал гнев.
 
- Никто, – категорично подтвердила я. – Да и в чужой стране новые проблемы появятся. Если языковой проблемы может и не быть, то разница в менталитете обязательно даст о себе знать. Кроме того, мы не великие учёные, не делаем мировых открытий. Вы сами говорили. А простой человек и за границей выживает, как и мы здесь. Если и существует разница в благосостоянии, то, думаю, не очень большая. Ради этого не стоит родные места бросать. Там ностальгия по Родине замучает.
 
- Может, и так.

- Так, – заверила я коллегу. – Везде хорошо, где нас нет.
 
- Ну, да. Говорят, чужое всегда кажется лучше, чем своё. – Марина Викторовна приложила ладонь ко лбу, заслоняясь от солнца, и снова посмотрела на круизные теплоходы, как будто хотела их лучше рассмотреть.

Да, чужое всегда лучше. И чужая жизнь тоже – спокойнее, удачливее, богаче. Одним словом, счастливее.
 
- Не надо вешать нос.

- А мы так и делаем, – сдавленно хохотнула Денкина и опустила руку, – иначе бы от этой сволочной жизни уже с ума сошли.




Монотонно-гулко работали мотор и винты речного трамвайчика, словно старались разорвать извечную тишину волжских просторов. Тёмная на глубине вода, с буйством перетекавшая через винты, напоминала привычный земной мир – неугомонный и непредсказуемый. На синих водах сверкали отсветы ослепительного солнца, и невозможно было,  не прищуриваясь, смотреть на водную гладь.
 
Лавочки на нижней палубе заняла наша группа, поэтому другим пассажирам пришлось подниматься по узкой железной лестнице на открытую палубу. Молодой плечистый мужчина провёл мимо нас дочку лет четырёх-пяти, с большим розовым бантом на тёмных волосах, в коротком белом платьице и белых гольфах. Немного раскосые, восточные глаза ребёнка доверчиво скользили по лицам пассажиров. В детских глазах отражались тёплые блики счастья. Девочка шла вполоборота, отставала от папы, и он тянул её за руку. Вышенские женщины с добродушной улыбкой смотрели на маленькую девочку, напоминавшую живую куклу:

- Просто ангелочек.

- Куколка.

Ребёнок беззаботно засмеялся. Так могут смеяться только маленькие дети – маленькие люди с чистой совестью. Взрослые уже давно забыли, что счастье – в добром смехе. Жаль, что дети сейчас рано теряют душевную чистоту, не понимая, что теряют счастье, которое потом будут искать всю жизнь.

Три старые дачницы в лёгких простых платьях, переваливаясь по узкому проходу между лавочками, потянули за собой дорожные сумки на колёсиках. Всё так же, как и в нашем маленьком городке Вышенске. Только у нас дачницы с сумками ездят на пригородных маршрутках. Хотя это неважно. Важнее другое: жизнь простых пенсионеров одинакова в больших и малых городах. Везде приходится им выживать во времена презрительного оскала российского капитализма.

Трамвайчик проплывал мимо поросших разнотравьем пологих берегов, чем-то похожих на те, что я видела на картине Исаака Левитана «Волга. Тихий день». Разумеется, писал художник своё полотно не в Ярославле да к тому же сто двадцать лет назад. У Алексея Саврасова есть картины, написанные на ярославской Волге. Но саврасовских пейзажей – с песчаными плёсами – здесь в помине нет. Оно и понятно: за сто пятьдесят лет (когда мастер кисти создал первую картину) волжские берега сильно изменились под воздействием цивилизации. А вот размах реки, бескрайнее приволье и облака остались прежними. И вспомнились некрасовские строки о Волге:

Кругом всё та же даль и ширь,
Всё тот же виден монастырь
На острову, среди песков,
И даже трепет прежних дней
Я ощутил в душе моей,
Заслыша звон колоколов.

Я включила видеокамеру, чтобы оставить на память сине-зелёную волжскую палитру. В моём сердце вспыхнула простодушная, настоящая радость. Быть на самой Волге! А ведь я с детства боюсь большой воды. Купаясь в реке или озере, испытываю страх, словно какая-то опасность находится рядом. На Волге я интуитивно почувствовала себя в безопасности. Мне захотелось опустить руку в мягкую воду, зачерпнуть её ладонью и умыться как родниковой, живой водой. Чтобы очиститься от суетности земного мира с его бесконечными мыслями о благоустройстве жизни.

Теперь я поняла, почему образованные люди XIX века не могли смириться с рабским трудом бурлаков на берегах великой реки. Раньше я воспринимала нечеловеческие условия труда как данность того – жестокого – времени, воспринимала так же равнодушно, как и чтение какой-нибудь информации в справочной литературе. «Были очень ранимые, творческие люди, которые не выносили даже чиха народного. А сейчас что, легче? У каждого времени свои заморочки», – не задумываясь, говорила я раньше. И только здесь, на Волге, ко мне пришло внезапное осознание нравственной противоречивости между свободолюбивым волжским духом и рабским игом. Но таков уж парадокс нашего менталитета: в русском человеке уживаются крайние противоположности. Это одна из загадок русской души, которая „веками непонятна чужеземным мудрецам“. «Умом Россию не понять», – дал совет Фёдор Тютчев практичным европейцам.

В первые минуты плавания все молча любовались Волгой, а потом загалдели девятиклассники. Они увидели серебристую чайку, с ликующим криком пролетавшую рядом. Потом показались вторая, третья птица:

- Кек-кек-кек.

Чайки, догнав трамвайчик, будто поприветствовали гостей, и, рассекая воздух, понеслись дальше. Через минуту мы проследовали мимо птиц, покачивающихся на лёгких волнах. Как будто ожила одна из картин Саврасова.

На берегу немного пахло тиной, а на середине реки – нисколько, только чувствовалась освежающая влажность. Я немного высунула голову за невысокий борт. Встречный ветер тут же перехватил дыхание.

Трамвайчик проплыл под большим мостом, будто отделяющим мир земной от Небесного. Остались позади Успенский собор, прогулочная набережная, Стрелка.

Волга поразительным образом заставила замолчать мои воспоминания о доме, о родных, как будто я видела чудесный сон, и мне не хотелось просыпаться.

Подплыли к пристани. Вместо настоящей остановки я увидела узкую железную будку без лавочек, в которой нельзя укрыться ни от дождя, ни от жары. А на другой стороне реки картина ещё печальнее: вместо остановки – зыбучий песок, на котором стоят пассажиры, ожидающие речного транспорта, и двое детей в нескольких шагах от взрослых лепят фигурки из мокрого песка.

Куда же смотрят чиновники? Современные писари ездят на дорогих иномарках: пытаются дорасти до дворянства! «Страшно далеки они от народа», – сказал о знати   общеизвестный марксист. Увы, так повсеместно и в современной России.

Прошло не более десяти минут, и над высокими деревьями показались зелёные купола и высокая белая колокольня.

- Приближаемся к знаменитому Толгскому монастырю, – крикнула Вера Николаевна, но её услышали только те, кто находился рядом, потому что перекричать шум мотора невозможно.

- Чем он знаменит? – напрягая голосовые связки, спросила я у соседки, сидящей на лавке напротив.

Соседка наклонилась ко мне и тоже громко произнесла:

- В этот монастырь сам Иван Грозный приезжал.

- Действительно, знаменитый.

- В XIV веке ярославский епископ увидел на берегу икону Божьей Матери. Примерно там, где храмы стоят, – приподняла она голову и протянула руку вправо. – На том месте епископ построил деревянную церковь. Потом заложили мужской монастырь. Это теперь – женская обитель, а сначала мужской была.

- А почему такое необычное название у монастыря, не знаете? – прокричала я.

Соседка кивнула с видом знатока:

- Говорят, икону нашли возле речки Толги, которая где-то недалеко протекает.

- Икона получила название от реки?

Женщина кивнула и продолжила объяснять:

- От Толгской иконы чудес много исходило. Иван Грозный приезжал, чтобы просить Богородицу ноги исцелить.
 
- Помогло?

- Я читала: помогло. Много лет болел, никто из лекарей не поправил. – Женщина блаженно улыбнулась: – Тут вылечил ноги. До революции сюда народ валом валил.
 
- Раньше люди были набожными, – поддакнула я соседке. – Если икона кому-то одному помогала, то тут же легенды слагали.

- Я тоже верую. В храме помолюсь Богородице.

За разговором я не заметила, как мы приблизились к берегу.
 
Мне показалось, что кто-то из ребят шёпотом сказал у меня за спиной:
   
- Посёлок Толга.
 
Речной трамвайчик доставил нас по назначению. Мощный мотор сейчас слабо тарахтел, но я как будто издалека слышала людскую речь, словно меня плотно окутала тишина. Понятно: заложило уши.

Я очень удивилась, когда не увидела пристани. Все вышли сразу на берег. Перед нами лежала песчаная дорога, разрезанная надвое глубокой колеёй, в которую были беспорядочно набросаны мелкие камни. Вдоль дороги стояли заросли крапивы.

«Вот тебе и знаменитая обитель, – хмыкнула я. – А говорят, что государство много внимания стало уделять религии. Где же это внимание? Как всегда, написано складно только на бумаге».

 Не успели мы пройти под кроны деревьев, как тут же зазвенели надоедливые комары. Но я скоро перестала их замечать: так душевно пели птицы. И как же легко здесь дышать!

А вот и белая каменная ограда Толгского монастыря, о котором упоминал публицист Василий Розанов, описывая в начале XX века своё путешествие по Волге в статье «Русский Нил».
 
Мы вошли через крепостные монастырские ворота с надвратной церковью. Две длинные яркие клумбы тянулись вдоль дорожки, уложенной тротуарной плиткой. Пройдя по ней мимо двух фотостендов, группа повернула влево. Открывшаяся за углом панорама ошеломила: обитель утопала в цветниках!

Идущие впереди меня девочки и женщины тихо переговаривались:

- Сколько цветов!
 
- Красота-а!

- Другой мир!

- На небеса попали!

Дорожки между цветниками тоже были уложены плиткой, хотя виднелись кое-где зелёные газоны. Всё чисто и аккуратно. Чувствовалась женская заботливая рука. «Как будто Господь показывает разницу между земной и Небесной пристанями», – промелькнула мысль.

Молодая монашка в чёрном одеянии, присев, трепетно полола клумбу, словно боялась причинить боль траве, цветам, земле. Наверно, девушка читала про себя Иисусову молитву, спутницу монашеской жизни: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешную».
 
Группа осторожно прошла мимо богобоязненной труженицы.


Светлана Грачёва
Воскресенск

                Продолжение http://proza.ru/2020/06/03/705