Крестики-нолики

Маленькая сутулая женщина отчаянно дергала ручку двери большого бронзового лэндровера. Голубая медицинская маска сползла набок и не давала нормально дышать.
Темно, народ по домам готовится ко сну. Да кто там её видит! Сорвала маску, еще раз налегла на ручку — и дверь поддалась.

Села за руль. Кресло проглотило её хрупкое тело. Авто было явно «с чужого плеча». В салоне холодно и промозгло. «Совсем не майская ночь, а ноябрьская», —  подумала Тома и повернула ключ зажигания, чтобы включить обогрев. Машина не заводилась. «О, господи! Только не это!».

Минут десять назад она носилась по дому, лихорадочно соображая, куда дела ключи от машины. Обшарила несколько раз полку в прихожей, перерыла сумки и карманы, прошлась на ощупь по коврику.  Решила уже вызывать такси. Когда полезла ногой в ботинок, напоролась на массивный брелок от ключей. Как ключи так ловко залезли в обувь, уже не выясняла у пространства. Потянула брелок — он вдруг оторвался от связки.

Брелок был родом из Сан-Франциско. Металлический ажурный трамвайчик размером со спичечный коробок муж купил на память о поездке в Калифорнию.

Промелькнула яркая картинка того счастливого времени. Они хихикают как дети, поднимаясь на холм в Чайна-тауне под гуденье невидимого старинного механизма. Где-то там, на вершине, могучий великан играется «в машинки» — тянет трамвай за верёвочку в неведомую даль. Сырой ветер продувает открытую заднюю площадку трамвая. Димка заворачивает её в лёгкий пуховик, срочно купленный по причине неожиданного холода. И шепчет на ухо: «А помнишь наш киевский 27-ой трамвай. Как он тарахтел вверх по Старо-Наводницкой!»

Конечно, она помнила их ежедневный маршрут с Березняков через Днепр в центр Киева. Оба поступили в престижную физматшколу. И три года тратили по два часа на дорогу туда и обратно. Димка когда-то подсчитал, что они проездили вместе почти тысячу часов.

Как-то в холодном утреннем трамвае плюхнулись на сиденья. Она — к окну, он — рядом. Димка схватил ее ладонь, оттопырил указательный палец и словно карандашом начал рисовать на запотевшем стекле поле для крестиков-ноликов. Получалось, что пишет она, но водит рукой он. Тома тогда фыркнула, что за детские игры! Высвободила кисть, вписала три нолики подряд.
— Ооо! – протяжно выдохнул Димка, томно закатив глаза.
— Ты чего? — повернулась к нему Тома.
— Просто читаю твои письмена!
Она быстро нарисовала три крестика и прошипела, по-змеиному вытянув шею:
— Ххх!
— Охо! — с интересом подхватил он, вписав «нолик-крестик-нолик».
Игра захватила!
— Хох! — отчеканила Тома и хлопнула Димку по колену.
— Охх! — абсолютно спонтанно вырвалось у него от неожиданности

Посмеялись тогда, но оставили для общения свой секретный код. Если показываешь кольцо из указательного и большого пальца — это «да», если скрещиваешь указательный и средний — это «нет». Иногда эта азбука выручала на уроках, иногда — в компании. А когда поженились — отлично прижилась в семейном поле.

Когда Томка направляла на Димку две пары скрещенных пальцев как дула пистолетов, то, ясное дело, лучше к ней не подходи. Когда Димка прикладывал к глазам два кольца, наподобие очков, то всем своим видом транслировал «да-да-да!» и просил такого же согласия в ответ. Она игриво прятала руки за спину, типа, догадайся в какой руке моё «да». И часто меняла знак, чтобы продлить интригу.

Однажды он стоял совсем близко. Она что-то эмоционально рассказывала. Дима неотрывно смотрел на впадинку внизу её шеи между ключицами. Ямочка была похожа на  живой танцующий "нолик". Он восхищенно прошептал: «Я знаю, как выглядит твоё «да»!» И прикоснулся к этому месту губами. Томе стало щекотно и радостно одновременно. А потом всё её тело запело ему навстречу «да-да-да…»

Брелок всё сильнее впивался в сжатую ладонь. Под его жесткими рёбрами пульсировала боль. Тома наконец обратила на неё внимание. В груди билась боль другой природы, но её как брелок не отпустишь, не выбросишь. Надо ехать. Похоже, Вере Антоновне совсем плохо, раз позвонила и попросила о помощи. За два года со дня гибели сына она сильно сдала. У Томы тоже не было сил поддерживать свекровь. Слишком много давал Дима. Всем.

Странно, но машина до сих пор пахла мужем и кажется немного недолюбливала новую хозяйку. Тома вздрогнула от скрипящего протяжного звука — будто кто-то вёл пальцем по влажному стеклу. Рывком оглянулась назад. — Никого… Опять развернулась к рулю — и прямо перед собой увидела нарисованный на запотевшем стекле крестик.

На миг перестала дышать. Спазм охватил горло, а затем грудь. Импульсивно рукавом куртки протёрла стекло. Глубоко вдохнула пару раз… Немного отпустило… Снова попробовала завести машину. Пока руки-ноги автоматически выполняли нужные движения, глаза в ужасе наблюдали, как стекло покрывается испариной и невидимый палец рисует крестик — немного правее и побольше прежнего…

Тома прошептала: «Хорошо, Дима. Я поняла…»

Тишина в салоне сменилась едва слышным завыванием. Оно стремительно нарастало и сгустилось в надрывный протяжный вой. Женщина рыдала всем нутром, из самой глубины их любви. Руки беспомощно колотили по панели. Потом упали на руль. На них бессильно сползла голова.

Когда она очнулась — на стекле красовался «нолик» размером с яблоко. Линии овала вверху напоминали формой «сердечко».

Машина завелась. Она поехала на Березняки к свекрови другой дорогой, через мост Метро. В это же время на мосту Патона случилась авария.