Письмо президенту...

 
ИСКУССТВО УПРАВЛЕНИЯ СОСТОИТ В ТОМ, ЧТОБЫ НЕ ПОЗВОЛЯТЬ ЛЮДЯМ СОСТАРИТЬСЯ
                В СВОЕЙ ДОЛЖНОСТИ

                НАПОЛЕОН БОНАПАРТ



      
      

       Историю эту, какое-то время тому назад, рассказал мне мой давнишний 
       знакомый Юрий Михайлович Страхов. При этом он клятвенно уверял меня   
       в том, что в ней, в истории этой, присутствует только одна правдивая       
       правда и что он не выдумал и не сказал от себя ни одного слова, а
       что особенно важно, шептал он, то это то, что главным героем 
       поведанной мне истории является его сосед Сергей Иванович.

       И вот, год спустя,               
       перед наступающими у нас в стране выборами главы 
       государства, у меня вдруг возникло, до сих пор ни чем необъяснимое   
       желание, поведать ее, эту историю, и вам, незнакомым мне людям.

      




В один из дней февраля месяца, на улице хозяйничал ледяной ветер, он 
 похожий на злобного дикого зверя, высасывал словно кровь,
 из любой встреченной ему живой души, последние капли тепла. В два часа ночи, в пятиэтажном панельном доме, стоявшем то ли в черте города, то ли уже за этой чертой, что до сих пор так и не установлено, светилось лишь одно окно на последнем этаже.

   Хозяин однокомнатной квартиры, одинокий пенсионер Сергей Иванович Бубнов сидел на табуретке за кухонным столом и что-то напряженно писал. Весь стол был  завален книгами, газетами, тетрадями, журналами, календарями, и все вмести эти многообразные предметы представляли собой огромную бумажную кучу. Иногда с ее вершины что-то скатывалось и падало на пол, заставляя хозяина квартиры поднимать упавшую вещь и закидывать ее обратно на верх , отвлекая тем самым от написания, очевидно, какого-то очень и очень важного документа.


- Думаю поймет, ну конечно же поймет, обязательно поймет-
 
  тихо-тихо шептал он сам себе заветные слова, шептал их так как шепчут стоя
  на коленях рабы Божьи, священную для многих народов молитву обращенную к
  к самому Господу, шептал торжественно, шептал гордо, шептал
  с глубокой верой в то, что они, слова эти, обязательно сбудутся, обязательно-

- он же мужик умный, он же мужик волевой, он же мужик толковый, а подобных ему 
  уже много-примного лет у власти не было, не было у власти таких и слава Богу,
  слава ему, что такое время настало, настало такое время, наконец-то настало и
  дало государству нашему такого человека. Господи слава тебе! Слава тебе за него!
 
 А потому он должен, да конечно же должен, понять предлагаемые мною решения. 
 Жаль, очень жаль, нестерпимо жаль, что не всю, не всю информацию
 о том, что тут на местах творится доводят до него. Да и доводят ли вообще что-то? Но теперь-то он узнает многое, узнает такое о чем и не догадывался, а узнав совсем по другому будет оценивать ситуацию в стране, совсем по другому поступать станет.

 Помощники его поди только и делают,
 что скрывают и скрывают самое важное, не знакомят с самым необходимым, не обращают внимание на самое больное. Им ведь порядок в стране нашей не особо нужен,  скорее наоборот, скорее совсем не нужен. И вот теперь стало совершенно ясно, что
 в темной воде, которую они замутили, воровать им стало и можно, и безопасно. 
  Они ведь и светлым днем и темной ночью, нелюди лишенные стыда, не уставая пишут   и пишут, принимают и принимают вредные для страны законы, позволяющие воровать и воровать из казны, при этом ни сколько не остерегаясь, любое количество
  народных средств, что они, изо дня в день, и делают. Сволочи!         

Сергей Иванович был безмерно доволен проделанной им
за несколько месяцев и сегодня уже наконец-то завершенной,  огромной, титанической, а главное блестяще-талантливой, по его мнению, работой. Работа поместилась на сорока рукописных листах бумаги с водяными знаками, купленной по этому случаю в специализированном магазине. Осталось приложить, к своему поистине  тяжкому труду, сопроводительное письмо. Он несколько раз прошел от двери к окну и обратно, сел за стол, глубоко вдохнул кухонного воздуха, надел очки, положил перед собой чистый лист бумаги и черную шариковую ручку. Через три минуты, зачем-то перекрестившись, начал напряженно, медленно, растягивая вслух, как в песне, каждое слово, писать то, что уже несколько раз и во сне и наяву, как молитву о спасении растревоженной души, шептал он ежедневно сам себе:


               "Уважаемый господин президент!

Зная Вас как самого честного, как самого порядочного гражданина в нашей огромной стране, как единственного человека в руководстве государства российского глубоко переживающего за благополучие своих граждан, стремящегося ежедневным тяжелым трудом своим добиться скорейшего процветания и бурного развития отчизны нашей я не мог не поделиться с Вами своей болью, которая рождается, которая множится,
которая раздирает меня, при созерцании происходящих,
здесь на местах, многочисленных безобразий.
 И вот теперь когда я каждый божий день сталкиваюсь с изощренным вредительством Ваших начинаний, сознательным невыполнением Ваших указаний,
 я не мог, я не имел права не предложить на Ваш суд свой анализ происходящих здесь сознательных преступлений против государства русского, анализ творимого здесь предательства народа нашего, свои выводы, свои предложения, которые позволят навести порядок в нашей многострадальной Родине, искоренить творимое на каждом шагу и уже разъевшее все тело державы нашей воровство и вывести Россию из самых отсталых стран в самую передовую во всем мире державу. Только Вы, только Вы господин президент, с Вашей энергией, с опытом Вашим и умением понимать простых людей сумеете сделать подобный прорыв. А потому надеюсь только на Вас, верю только Вам и молюсь только за Вас.

Пенсионер Бубнов Сергй Иванович.


Когда Сергей Иванович писал это важное для страны письмо и шептал вслух каждое, перед написанием, слово, на его лбу, от высокой ответственности перед президентом и народом за предлагаемые решения, каждую секунду выступали и выступали мелкие капельки пота. И вот теперь, когда он поставил точку и тряхнул от радости головой, эти капельки  обогнув брови слились в одну большую каплю, которая под силой земного притяжения скользнула по носу и громко упала на стол.

- Кап!-прозвучало в абсолютной тишине подобно грохоту взорвавшейся гранаты. 
       Сергей Иванович вздрогнул, привстал и весь сжался боясь разбудить
       этим звуком капли трудового пота своих соседей.

- Ждать не надо, время очень и очень дорого, время теперь на вес золота, каждый         миг решает все. Письмо надо отнести сейчас, благо почтовый ящик висит в двух шагах от дома-

говорил он сам себе, внушая действовать и быстро, и решительно, и без всякой боязни последствий, попади письмо это в руки недоброжелателей.
 
 Он вновь смело сел за стол, взял конверт и после строки на нем "Кому" старательно вывел "Москва. Кремль. Президенту Р.Ф.", после строки "От кого" не менее старательно написал "Бубнов Сергей Иванович. Пенсионер."
  Вложив в конверт свою работу и письмо он уже высунул влажный от слюны язык, намереваясь смочить им, будто своей кровью, обозначенные  для заклейки края конверта, дабы потом  запечатать   
в нем, сверх важное для государства российского послание.
Но какая-то невидимая сила, вдруг заставила спешно положить еще не запечатанный конверт обратно на стол.   
 Ему почему-то захотелось представить то, как это письмо будут вручать самому президенту, представить для того, чтобы иметь возможность, в случае необходимости, что-то поправить, что-то доделать, что-то доанализировать, ибо ошибка допущенная в чем-либо сейчас, будет означать крах в развитии государства нашего потом.


Вот большой, очень большой, а правильнее сказать огромный кабинет президента. 
  Вот входит референт президента. Молодой, стройный, красивый.

- Разрешите войти- говорит он спокойным, ровным, не раздражающим ни кого голосом.

- Да Петр входите- отвечает президент уже немного уставшим от протяженного и
     очень напряженного рабочего дня голосом, но несмотря на это, все еще готового   
     работать, работать и работать. Референт держит перед собой позолоченный 
     поднос с аккуратно положенными на него деловыми и очень, очень 
     засекреченными от всех, как от подлых врагов так и от слишком болтливых
     друзей, документами.
    
- Господин президент, это письмо от премьер-министра Японии по поводу Вашей с
     ним встречи направленной на увеличение товарооборота между нашими странами
     на десять с половиной процентов и установление сроков   
     проведения переговоров по поводу возможного заключения мирного договора.

- Это письмо от канцлера Германии по поводу совместного строительства
     газопровода с возможным его окончанием в ближайшие два года и проектом
     по ценообразованию на данный вид топлива.

- Это совместное обращение к Вам лидеров всех фракций Государственной Думы 
     с просьбой увеличить в следующем году прожиточный минимум для нашего 
     народа на два целых и три десятых процента.

- Это, это, это, это…- тяжела жизнь президента, во все приходится вникать,
     всех приходится контролировать и поправлять. А то… не дай Бог конечно.

- Господин президент, наша экспертная комиссия, состоящая из одиннадцати
     академиков Академии наук и пятнадцати докторов наук, работающих
     в сфере ускорения экономического развития, рассмотрела предложения по
     немедленной корректировки работы промышленности, сельского хозяйства      
     и законодательных актов нашего государства,
     с приложенными к ним расчетами и графиками, выдвинутые пенсионером 
     Бубновым Сергей Ивановичем и данная комиссия пришла к однозначному выводу   
     настоятельно рекомендовать Вам ознакомится с ними в самое ближайшее время.

- Петр скажите-ка мне, запланирован ли у нас на сегодняшний вечер  прием еще
     каких-либо государственных лиц ?

- Нет господин президент. Сейчас очень и очень поздно. А тех кто был записан
     на день сегодняшний, Вы их всех уже приняли.

- Петр! Так давайте я сейчас, прямо сейчас, пока есть такая возможность по
     времени и ознакомлюсь с работой Сергея Ивановича. Давайте!- он берет
     сначала письмо и читая его хитро улыбаясь подмечает:

- Дипломат он конечно отменный-

    
     И польстив так автору переданной ему работы,
     он кладет перед собой все сорок страниц рукописного текста.
     Первая страница, вторая, третья, четвертая, пятая читаются им за
     одну минуту. Но вот он останавливается спешить и вновь ложит перед собой
     первую страницу. Прошел час прежде чем он ознакомился со всеми мыслями 
     изложенными в труде Сергея Ивановича. Затем долго сидит молча. Подняв голову   
     голову он устало, но твердо, говорит Петру-

- Петр!?

- Да господин президент!

- Завтра к двадцати часам вечера собери мне все правительство, все, до
     единого члена собери!- уже не говорит, а грозно повелевает он.

- Хорошо, хорошо господин президент, разрешите идти- выдавливает из себя
     измученный прошедшим днем Петр.

- Нет подожди! не вечером, а в полдень собери у меня всех, в полдень. До единого
     члена собери, до единого. Надо будет ознакомить всех с этим
     планом развития и посоветоваться надо будет, посоветоваться, ни в коем
     случае не затягивая с решением столь важного вопроса о том, каким путем   
     идти государству нашему далее? Каким? Посоветоваться, срочно надо будет 
     посоветоваться.- Сергей Иванович от этих, только, что услышанных слов,
     подскочил высоко вверх со своей табуретки, подскочил так словно был
     укушен коварно подкравшейся к нему гадюкой и испуганно огляделся
     по сторонам.
 
- Посоветоваться, посоветоваться, посоветоваться! И мне надо будет обязательно,
     обязательно надо будет посоветоваться с кем-либо из умных людей, прежде
     чем отправлять столь важное послание президенту-
 
    - тревожно, с ежеминутно набегающим на него страхом и почти полностью 
      оцепенев от испуга Сергей Иванович, заикаясь забормотал-

     С кем? С кем? С кем мне посоветоваться?- почти рыдая повторял и повторял
     он шепотом.
      
     Перебрав в уме всех своих знакомых ему сделалось совсем плохо,
     оказалось, что посоветоваться ему было совсем не с кем,
     не с кем было ему и посоветоваться, и попросить помощи по данному вопросу.

Один из его знакомых ежеминутно материт правительство и кричит во все горло свое,
и там кричит, и сям кричит и где надо кричит, и где не надо кричит, что если ему выпадет счастливая возможность встретиться с президентом или председателем правительства то он, даже не задумываясь, растерзает
их как Тузик грелку за дела понаделанные ими, за пенсии выдаваемые народу в таком количестве, что прожить на это и собаке даже полдня не получится, ни как
 не получится. Растерзает с особой яростью и   
 за сотни миллиардов долларов подаренных друзьям, за заводы и фабрики
переданные приближённым за просто так, за нищету сотворенную ими с подельниками
своими, которой не было и после гражданской войны и войны отечественной, и которой
нет на шаре земном нигде, и нет теперь даже в Африке, даже в самой пустыне Сахара
нет. Нигде нет, нет и нет. Нищеты такой как у нас не найти нигде, хоть          
там ищи, хоть там, не найдете нигде.

    Другой сильно выпивает и ему, как он сам говорит, заниматься пустословием и не с руки и совсем некогда, а власть, если она будет мешать ему жить так как он хочет, при всем честном народе захаркает слюной своей с ног до головы, а потом и высморкается на нее поганую столько, сколько будет надо.

Третий, если не дать ему денег за подсказку решения образовавшейся проблемы, а денег он просит, как обычно, нагло и много, то тогда не то чтобы  советовать, но и стоять с тобой рядом, за так просто, ни за что не станет. Плюнет, отвернется и уйдет прочь в далекую даль.

 Четвертый …

Вот и выходило, что у Сергея Ивановича не было ни того с кем можно было бы посоветоваться, ни того кто хотя бы немного посочувствовал ему. И тут, уже порядком приуныв, он вдруг вспомнил про своего непосредственного начальника Страхова Николая Алексеевича, да, да того самого Страхова, с которым еще совсем                недавно, до пенсии,  работал на заводе.
Умный, рассудительный, тот который никогда не отказывал в любой просьбе, всегда выручал из любой неприятной ситуации и которого смело можно было охарактеризовать одним коротким словом-"свой". Да и жил он совсем рядом. Сергей Иванович достал из тумбочки тетрадь, отыскал нужную фамилию и подойдя к телефону набрал заветный номер. Позвонил несколько раз и всегда, где-то там в далеке, как говорят "на том конце провода" звучали длинные гудки переходящие со временем в короткие. Уставший, обессиленный он все же решился, после кроткого отдыха, позвонить еще раз.

- Да! Да! Кто?- наконец-то в трубке зазвучал знакомый, но сильно спящий голос.


- Алексеевич! Алексеевич! Это я! Это я Бубнов! Мне надо, очень надо посоветоваться с  тобой по одному очень важному вопросу, можно сказать вопросу жизни и смерти. Прямо сейчас надо посоветоваться, дорога каждая минута. Зайди ко мне, я к тебе не смогу, у меня документы на столе лежат, и мне их будет не перенести к тебе ни за 
один раз и даже за два и то не получится поди. Алексеевич умоляю приди! Умоляю!

- Слушай Бубнов, иди ты в зад!- прозвучал сильно раздраженный голос бывшего начальника и трубка, словно сторожевая собака, залаяла на Сергея Ивановича короткими гудками.

Сергей Иванович медленно, очень медленно положил трубку, посмотрел на потолок как на небо на котором проживает Бог, затем на окно за котором спал его родной город и опустился на табуретку. В его душе все рухнуло и осколками этого разрушения был раздавлен целый мир ради обновления которого он несколько месяцев писал свою гениальную, по его мнению, работу. Посидев в полном оцепенении какое-то время он резко поднялся и стал быстро ходить от двери к окну, от окна к двери. По его лицу, сделавшимся красным, обильно текли слезы.

- Сволочи! Скоты! Не люди!-не говорил, а кричал он кому-то, позабыв и о спящих соседях ,и о самом себе, и о своей тяжелой работе проделанной за несколько
долгих месяцев и сильно утомившей его.
Он работавший  для каждого, без исключения, гражданина нашей державы, стараясь вывести их из нищих в зажиточные, из оскорбленных в счастливые и гордые столкнулся теперь с тем, что ни один из них ныне, когда ему сделалось плохо, от нервной работы по заступничеству за них же, за народ России, теперь не хотел прийти и     протянуть ему руку помощи. И вот теперь все не понимали его, а он не понимал всех.

- Всем наплевать на свою страну, на Родину, на свою Родину! По-свински, по-свински к ней относятся, к ней, к своей матери! А еще кричат, а еще орут, что плохо живут. Как можно прилично жить при  таком отношении к самому святому, к своей колыбели-родной земле!

Эти слова он повторял и повторял словно священную молитву, повторял не переставая ходить туда-сюда, сюда-туда. И был похож, гордый Иванович, со своими дикими завываниями, на пораженного дробью, выпущенной из ружья равнодушных людей и теперь истекающего кровью, умирающего у их ног, старого затравленного кобеля.

Звонок в дверь, словно ушат ледяной воды вылитый на разгоряченное тело, сковал его способность к движению. Он застыл на месте с широко открытыми глазами и  почему-то не двигался и после второго, и после третьего и даже после четвертого звонка. Лишь только потом, когда звонить уже перестали, тело Сергея Ивановича кто-то освободил от невидимых оков, дав ему возможность и двигаться, и понимать происходящее. Подбежав к двери и не задавая традиционного вопроса:"Кто там?" - открыл ее и увидел помятое, улыбающееся лицо, все еще не проснувшегося Николая Алексеевича, единственного человека поспешившего на зов своего бывшего товарища по работе.

- Подумал может умираешь ты здесь, а я там храплю спокойно. Мне от мысли такой плохо сделалось. Ну приглашай, рассказывай, объясняй, что случилось?

- Николай Алексеевич! Я в течении нескольких месяцев анализировал обстановку в стране, и экономическую, и политическую, которые сложились на сегодняшний день и подготовил план их обновления, план не топтания на одном и том же месте, а план быстрого движения вперед. Его, этот план, мою работу, я хочу передать нашему президенту, ибо только ему по силам будет совершить этот прорыв, только он, руководствуясь моими выводами и предложениями, выведет нас из этого болота.
Но надо посоветоваться, а с кем? Я подумал, что только с тобой!- теперь уже не говорил, а шептал подобно шпиону, Сергей Иванович своему бывшему начальнику, приведя его на кухню и убрав со стола многие, теперь уже не нужные бумаги, которые он называл первоисточниками.

- Ознакомся Алексеевич, вчитайся в мои мысли отраженные всего на двадцати страницах рукописного текста и скажи мне правду, только правду какой бы горькой- и немного подумав, улыбнувшись, продолжил- или какой бы здравой и правильной
она и для меня, и для всех нас не была.             

- Ну что же давай свои труды, да и не суетись, не мельтеши перед глазами, присядь где-нибудь в сторонке. Нужен будешь окликну.

С каменным лицом Николай Алексеевич и не быстро и не медленно стал читать труд Сергея Ивановича. Тот же впившись взглядом в каждое движение руки, ноги, головы, глаз и прислушиваясь к каждому шороху, к каждому вдоху или выдоху своего оппонента, пытался угадать его зарождающееся мнение, просыпающее настроение от чтения листа за листом, его кропотливой работы. Пытался, но по всем этим признакам не угадывал и не догадывался о том, что тот все-таки скажет потом, когда прочтет все произведение полностью. Каменное лицо оппонента
оставалось таким же и после ознакомления, но теперь оно уже скорее
 пугало автора работы своим, казалось бы, полным равнодушием. Через час Николай Алексеевич отложил прочитанные страницы от себя, а хозяин квартиры моментально заметил, что ему потребовалось точно такое же время как и в его представлении президенту.

- Слушай Иванович, а у тебя есть в доме водка?

- Нет, ведь ты же знаешь, что я не очень-то этим увлекаюсь- и сказав такое он вдруг вздрогнул от вспыхнувшей  в его голове мысли-молнии, пробрала значит, пробрала его моя работа. Черт побери задела, затронула, закружила, вдруг моментально возрадовался экзаменуемый- Алексеевич так я у соседа могу одолжить, у него всегда имеется.

- Поздо ведь, пять утра на дворе.

- Для нас, для соседей двери для друг-друга в любое время открыты. Подожди минуту.

Вскоре хозяин квартиры вернулся с запотевшей бутылкой водки и бережно, как малое дитя, передал принесенные пол-литра гостю-оппоненту.

- Ну, а где стаканья, где рябченки с ананасиками, где?

Через мгновение на столе лежали хлеб, один огурец, два помидора и скрюченная от времени колбаса. Порезали лежавшее яства. Гость взяв два двухсотграммовых стакана, сполоснул их водой из-под крана, первый на треть наполнил хозяину, второй до краев, с которых даже чуть-чуть стало стекать, налил себе. Встали из-за стола. Чокнулись.

- За тебя Иванович! За неравнодушного тебя!
    
Посидели несколько минут молча. Иванович с нетерпением, передать которое любыми словами, даже хорошими, никак не получится, ждал вердикта своему труду. Главному труду своей жизни. Но оппонент почему-то не торопился ни с язвительной критикой, ни с громкой похвалой.
 
-Давай выпьем еще по чуть-чуть- неожиданно предложил он. Выпили еще по чуть-чуть.

-Ну хватит молчать, хватит!- не выдержав затянувшейся неопределенности простонал Иванович- Есть ли кие-то  слабости в моей работе, а если есть таковые, то  говори, говори честно об них, я выдержу любые замечание, слышишь, любые и готов исправить их, чтобы не подвести главного человека страны нашей-президента.

- Слабость у тебя только одна Иванович, у тебя всего только одна слабость, но она, к моему сожалению,  очень и очень большая!

- Какая! Назови ее! Обоснуй мне, может она вообще не существует!- горячился, уже разозлившийся на подобное высказывание, автор большого и важного проекта.


- Слабость одна, но слабость великая, слабость которую исправить невозможно- это твоя голова.

После таких слов и руки и губы у автора задрожали, но не замечая этого замешательства, приглашенный на критику ночной гость, сначала почему-то улыбнулся, затем засмеялся, а через минуту громогласно загоготал, да так, что все вокруг него, от этого пронизывающего любую душу гогота, задрожало, затряслось, сорвалось и западало на пол. По стенам, с разных сторон, громко застучали преждевременно разбуженные соседи.

- Он собрался спасти державу! Больше не кому! Президент ни о чем не
  догадывается, он обманутый всеми, каждый божий день не спит, не ест, а только
  думает и думает о народе своем бедном, а только болеет и болеет за народ
  свой несчастный и с нетерпением великим, и конечно с надеждой на чудо
  ждет и ждет спасительного письма из захолустья, от какого-то гения по
  фамилии Бубнов, чтобы прорваться, ради людей конечно, вперед. Кокой бред!
  Такого я еще нигде и никогда, и не видел, и не слышал, нет в цирк мне уже ходить      
  не надо. Скучно там будет, не интересно. Да и куда цирку до Ивановича? Никуда!
 
Николай Алексеевич, вновь не по человечески загоготал и схватился руками за заболевший от смеха живот. Но вскоре, после того как из него, как из вулкана, вырвалась последний поток накопившейся иронии, он сделался таким же как и был прежде: серьезным, внимательным, рассудительным.

- Ты только не серчай пожалуйста Иванович и послушай, послушай, что я тебе скажу. Скажу как товарищу с которым проработал много-много лет и над которым
отдельно смеяться не собирался и не собираюсь и которому желаю только добра. Этот мой гогот, он ведь и надо мной самим и над всем народом нашим, над каждым из нас. Но на каком языке мне говорить с тобой, ты сам просил на языке правды. Правда она знаешь, как правило, всегда колючая, зачастую беспощадная.
Ложь приятна и сладка, но ведет в нику…

-Хватит, хватит читать мне лекцию,- перебил оппонента Иванович- ложь, правда, ты свое мнение изложи, свое!
 
- Хорошо, тогда слушай, во-первых хочу сказать тебе, что за последние столетия, не столетие, а столетия,  еще ни одно письмо от народа не дошло до царей, как бы они не величали себя в разные времена. Зачем слушать чернь если и так известно о чем она напишет, что она хочет и что предлагает. Возьмем время сегодняшнего дня, представь себе, что писем подобно твоему, пишется сотнями тысяч. Это какую же численность персонала медиков надо держать, чтобы проверить каждое из писем на предмет заражения вирусами, ядами. Сколько взрывотехников надо привлечь проверяя пришедшие послания на взрывоопасность, сколько редакторов надо посадить за компьютеры, чтобы прочесть поступившие просьбы, мольбы, а вникнув в них  подготовить ответ. А ради чего такой сложный процесс? Ради чего такие затраты, если менять в жизни нашей что-либо ни кто не собирается? Ну запустят к себе одно, максимум два письма в день, чтобы показать по телевидению, да и отправят их, с Богом, разобраться тем на кого и жаловались просящие защиту и правду. Остальные бросят в печку и твое разумеется тоже.


- Далее поверь мне, только те страны развиваются стремительно, несмотря на строй, на количество партий и другие внешние украшения, только те где власть одних людей, даже в пределах одной партии, не является длительной и всегда меняется. Если нет сменяемости власти или людей то и никакого развития не будет, то бессмысленно строить какие-то планы, ждать какого-то улучшения. Сменяемость это фундамент здорового государства! Вокруг царя собирается верная элита кормящаяся из бджета, вокруг элиты подэлита, вокруг ее следующая прослойка власти и так до низа. Зачем им что-то менять, что-то внедрять новое, если это спокойное благополучие их вполне устраивает. Воруя миллиарды и миллионы они, чтобы любого дерзнувшего гавкнуть на них можно было бы быстро в тюрьму определить, разрешили остальным воровать гайки.
И теперь все вокруг, в разных объемах конечно, воруют кто миллиарды, а кто гайки. Одни дают взятки золотом, другие гречневой крупой.
Вот и ты Иванович как все остальные... Так, что лучше посоветуй президенту уступить место другому, а то что-то засиделся он.
 

Сергей Иванович хотел промолчать, хотел, но все-таки не выдержав такого 
 гнусного, несправедливого, грязного обвинения в свой
адрес  и с горечью, насмерть обиженного человека, громко и нервно прокричал, прокричал так как кричат последний раз в своей жизни-

- Я тебе не как все, я тебе тот кто никогда и нигде не воровал, я тебе тот,
   кто ни разу, ты слышишь, ни разу, ты слышишь, что я, Бубнов Сергей Иванович,
   ни каких взяток, ни у кого и никогда не брал! Никогда! Ни у кого! Никогда!
   Не брал! Я Бубнов Сергей Иванович!
 
- Ну насчет воровства не знаю,- спокойно, без ответного крика, скорее без обиды,

 скорее с некоторым наслаждением от своей высказанной правоты, медленно и в растяжку отвечал Николай Алексеевич-но это вовсе не означает, что ты не воровал, это только означает, что я не знаю. А вот взятки, это я знаю точно, ты брал! Вспомни год назад тебя, об этом ты рассказывал сам, вместе с другими жителями
твоего дома пригласил на чай,
  чтобы побеседовать о жизни,  кандидат в депутаты нашего округа. И там же, в кафе вам подарили по пакету с гречневой крупой и макаронами. Было такое?

- Чашка чая с булочкой и пакет с гречневой крупой это по твоему взятка? Да как тебе не стыдно Алексеевич! Ну как тебе не стыдно говорить такое прямо мне в лицо, мне честному человеку!?- возмущенно вопрошал уже уставший и совсем  измученный от затянувшейся  беседы Иванович.

- Да взятка! Там на самом верху взятка это миллиарды или сотни миллионов долларов. Ниже взятка это десятки миллионов рублей, далее это сотни тысяч, взятка для таких как ты это стакан чая с булочкой. Ты стоишь, цена твоя такая, стакан чая с булочкой!
Запомни, запиши, что тебя оценили по стоимости стакана чая с булочкой, и больше
тебе никто, нигде и никогда не даст. Никто тебе, нигде и никогда не переплатит.

Сергею Ивановичу стало и душно и дурно. Он, стоивший стакан чая с булочкой, шатаясь подошел к окну, открыл форточку. По его лицу текли слезы, горячие и большие, а худое тело еле заметно вздрагивало от плача. За окном просыпался город, люди спешили кто куда. А вместе с городом, вместе с людьми, вместе с еще прячущимся за горизонтом солнцем, просыпалась и сама жизнь. Но Сергею Ивановичу быть в ней, в такой жизни, уже не хотелось.
 
Он вздрогнул почувствовав на своем плече руку Николая Алексеевича, обернулся.
-Не знаю-проговорил тот спокойным, но ледяным и равнодушным голосом-утешит ли
 тебя мои слова, не утешат ли, но и моя цена такая же-стакан чая с булочкой.