Зеленый театр

Дворник мел листья по тротуару. Зеленые листья. Кислотно-зеленые, они растекались длинными вязкими лужицами по асфальту и прилипали к метле. Дворник не обращал внимания, курил странную старинную трубку и старательно мел. Дворник, к моему удивлению, был русским. Не расплодившимся в наше время таджиком или узбеком, а нормальным русским мужиком лет сорока-сорока пяти. Он был того возраста, в котором нормальный человек уже сформировался и не испытывает никаких кризисов. Этот человек сформировался в уверенного дворника. Листья, вероятно, тоже сорокалетние, сформировались в густую и липкую зеленую жижу. Завораживало.
Я, кажется, стоял и смотрел на этого дворника часов восемьдесят девять (это цифра отложилась у меня в голове), пока мне вдруг почему-то не надоело. Я отвел взгляд от стоявшего на месте молодца-удальца с метлой и огляделся. Вокруг меня была обычная серенькая улица спального района. Серенькая из-за длинных девятиэтажных серых домов вокруг. Странно. Если листья были такие яркие, то почему дома то серые? Почему дома то серые, я спрашиваю? Ответа не последовало, но дома резко стали черными, как сказочная ночь, в которую возможны телепортации и курьезы со временем.

Я пошел во внутренний двор через арку, было сухо и тепло. Позади оставалась довольно широкая улица, на которой не было ни людей, ни машин.
– Богатая улица, должно быть, – говорила со мной стена с жутким граффити в виде чьей-то головы, – богатые люди знают толк в жизни, они бы никогда машин не купили.

Верно подмечено. Богатые бы купил вертолет, а бедные танк. Зачем машины-то нужны? Ездить куда-то? Не надо ездить. Дома сидите. Еще чего человек придумал, передвигаться. На работу – в магазин – и домой. А то во Францию летают уже как домой, честное слово, каждую неделю. Наверно. В общем, дом – наша крепость, конечно. Сидите дома.

Во внутреннем дворе здания вновь стали серыми, но они уже примелькались. Там был маленьких коричневый земляной склон, он порадовал мою душу. Вокруг бегали веселые дети. Выглянуло солнце. Дети – цветы жизни, а из земли не растут. Растут из интернета. Интернет – прогресс цивилизации. Цивилизация – это такая игра. Но мне больше нравится вторая Готика или Ведьмак. А вообще, давно не играл.
Сзади послышались выстрелы. Эх, наверно танк все-таки приехал.

Я вернулся. Так и есть, приехали танки, очень много. Дворник был тут же, у дома, смотрел на это зрелище простыми и сосредоточенными глазами. Молчал. Устал, наверное, пусть отдыхает.

Разгоняли манифестацию. И когда успели понабежать? Ужас, а не люди. Транспаранты «Создадим вновь государственные институты!», «Анархия – мать произвола!», «Русский народ создал государство для своего блага!» и рядом два экзотических «Кактусы – мирные растения. Даешь кактусам развитие» и «Мы всего лишь like a rolling stone but isn’t like a sex pistols». Лайка секс пистолс. Хы.
Танки бедноты ехали на толпу, энергично, целенаправленно, уверенно. Больше пугали, чем хотели задавить. Вряд ли здесь будут пострадавшие, обычно все заканчивается мирно. Зеленая беднота не любит убивать, но свое главенство она утвердила и утверждает. И утверждать будет! Мы сделаем все, чтобы добиться самого широкого самоуправление народных масс, мы сделаем все, чтобы люди получили самые широкие возможные для реализации своей личности в наших коммунах! Зеленые, мы зеленые, имя нам – свобода! имя нам – равенство! имя нам – безвластие! – я ударил кулаком по трибуне, и толпа бедноты, собравшаяся вокруг нас с молчаливым дворником закричала «ура!», «х*й!» и различные другие фразы. «Власти нет, а танки есть», – подумал я, но вслух не сказал.

– А когда в космос то полетим? – спросил какой-то обветренный мужичок в дырявой кожаной куртке. Все вдруг на него посмотрели с надеждой, но он сразу струсил. – Ну а что? В космос же… Надо в космос.

– Вещи собрали, полетели! – выкрикнул я, чтобы толпа оставила мужичка в покое.
Народ обрадовался и устроил на площади гуляния. Оставшиеся танки украшали венками из придорожных пыльных одуванчиков, пили водку, плясали вприсядку, энергично прыгали вверх. Хороший народ, танки есть, водка, одуванчики…
Все разошлись по домам, танки уехали, подул свежий ветерок. Дворник вновь закурил. Кислотно-зеленые листья зашелестели густым потоком по асфальту. Дворник вздохнул привычно и принялся за работу.

Я пошел куда глаза глядят по неведомой длинной дороге. Пошел от площади, пошел от дворника, от гуляющего свободного бедного народа. Пошел от танков, которые, как известно, грязи не бояться, пошел прочь. Эта такая привычная мне зеленая кислота, веселые народные гуляния, даже эти смачные и задорные разгоны коммунистов, мечтающих о воссоздании государства, все осталось позади. Грустно… Ну да, было немного грустно. Но что поделаешь? Так жить приходиться, все смертно.
О, белка. Кормит кошек орешками. Они, конечно, из вежливости отказываются, выпендриваются, но все же с удовольствием хрустят. А посмотрите!.. Мне стало очень смешно, я громко рассмеялся. А посмотрите, какое у белки тупое лицо! Серьезно, что ли! Тупое какое, смотрите!

– Сам ты тупой. Нахуй пошел отсюда! – грозно, но тихо произнесла белка и мрачно глянула в мою сторону. Кошек кормить не перестала. Захотелось заплакать из-за того, что я обидел такую хорошую белку и порадоваться, что белка такая добрая и угощает милых кошечек. Вот бы белок таких на Руси побольше развелось, так зажили бы! Да и так заживем, как в космос полетим. Вещи собрали…
– А по сколько орехи-то нынче? – спросил я у белки.
– О, орехи все труднее и труднее выдумывать, – с охотцей отвечала белка, – то говорят, что нынче уж прошла мода на орехи, надо на семечки переходить. То говорят, что орехи слишком гнилые стали. Да где ж гнилые то, где?! Вот, кошки едят, ты-то видишь, блять, едят!
– Вижу, вижу, белка. А как выдумываешь такие хорошие орехи?
– Ой, ну это совсем трудно. Сижу неделю, сначала в голове орех обдумываю. Затем запишу, зарисую, как орех должен казаться-то мне. Это не так – ничего, исправим, другое не так – и там изменим. Вот так сидишь, бьешься, пока хороший орешек-то не выдумаешь. И кормишь, ходишь кошек, – ух я их! – белка с доброй ухмылкой погрозила кулаком хитрым кушающим кошкам. – Не хотят еще есть иногда. Говорят, семечек дай. А я им: да какие семечки?! Какая семечка может быть добрым братом ореху? Ну, вот ты мне скажи, разве брат семечка ореху?
– И даже не сестра! – заверил я ее.
– Вот видите, кошки, – поучала их белка, – человек умный говорит, а вы!
Глупые кошки с удовольствием ели орехи. Не знаю, но мне показалось, что о семечках они совсем сейчас не мечтают.
– Трудно, в общем, живется. Еще ведь надо орехов заготовить для космоса. Вот в космос то полетим, когда у меня время выдумывать орехи будет? А, вот скажи? Не будет у меня времени, конечно. А кошек кормить надо. Как же их таких хороших-красивых-пушистых не покормить? Орешками-то как их не покормить?
– Никак, разумеется. Ну, я пойду.
– Иди, путник. Иди, – будто бы махнула на меня рукой белка и вновь обратилась к своим кошкам. Я пошел дальше. Пушистые барсики тоже остались позади.
Но издалека еще долго слышался крик белки: «Орехи должны быть жестче! Скорлупа толще! Так сердцевина лучше сохраняется! Ух, как в былые времена начну орехи сочинять, как во времена мореплаваний! Ух, ух!...». Я все шел и слушал эти задорные крики, а они все затухали и затухали, отдалялись и отдалялись. В конце концов, крики белки я перестал слышать, как только уперся в табличку. Я же шел, повернув голову назад, слушая белку. Как я мог, в самом деле, не упереться в табличку?

Табличка росла из земли на ветвистом корне и качалась на ветру. Вокруг асфальт трескался и цвел. Было красиво, жизнь и природа пробивались через бетон цивилизации. Табличка гласила: «Наступит день завтрашний, и да услышишь и увидишь. Жди и радуйся, мы ни в чем себе не откажем».
Я ждал. И со счастливым ожиданием шел дальше.

Однако в этот момент я вдруг задумался. А куда я собственно иду? Чего я, собственно, жду? И кто я, собст… нет, надоело это слово, и кто я такой? Глупые вопросы, конечно, но они неожиданно въелись в душу. О, душа. А это что такое? Пф, гносеология. Или нет, стоп. Разве гносеология относится к душе? И откуда я вообще знаю это слово? Так, гносеология, от греческого гносис – знание и логос – учение, философская дисциплина, занимающаяся исследованиями, критикой и теориями познания. Вот как. Не знал – а теперь знаю. От белки, наверно, понабрался, сразу было видно в ней гносеолога или какого-нибудь метафизика.

Стооооооп. А метафизика что такое? Так, скажу, что это антоним диалектики. Типа одно говорит об изменяющемся мире, а другое о статичном. Да, в конце концов, я что философ вам? Кто вы, суки, такие, чтобы меня поучать, а? Я не Гегель, вашу мать! Абсолютная монархия – это шествие Бога по Земле!

Но в конце концов, какая философия? Философия – это тьфу, главное, что мы…
– Да пожалуйста! – перебила мои мысли табличка. Я лишь отошел в сторону.
Главное, что мы… Что там мы? Забыл. В общем, сказано давно: «Нации и культуры, государства и империи строятся только на традиции и религии, что по существу одно и то же. Так строился Рим, так строилась Великобритания, так строятся САСШ, так строилась Россия. На чистой философии ничего построить нельзя».

Такие дела, ребята. Бросайте вы философию. Я вот бросил, и сразу определил, куда я иду. В школу. Вероятно, я школьный учитель. Хотя, может быть мне и пятнадцать лет, и я хожу в школу только чтобы покурить в туалете и обсудить деградировавший ютуб. Но на школьном крыльце меня никто не встретил. Может, сейчас лето? Да, кажется, когда я ложился спать, было восемнадцатое июля. В этот день никто в школу бы не пошел. Может, к охраннику постучаться? А зачем… В школьном туалете ни сигарет, ни ютуберов. Ох, сейчас только девятнадцатое июля должно быть. Ждать табличка завещала еще целый день. Завтра… Завтра!

Я проснулся. Голова болела так, будто я всю ночь читал Буковски про хлеб с ветчиной. Или выпил пару литров виски в одного. Но нет. Принимал я совсем не виски…

Я сел на кровати. Голова кружилась, хотелось блевать. Встать и пойти куда-то вряд ли было сложнее, чем действительно прочитать похождения пьяного Буковски. Что я принимал? ЛСД? Траву, грибы? Мескалин? Ах, нет…

На прикроватной тумбочке лежал грязный шприц из-под морфина. Ясно.
Я без сил упал обратно на кровать, но почему-то громко и больно влетел затылком в стену. Сил не было даже на то, чтобы почувствовать боль. И как я завтра пойду в Зеленый театр? Ооой… Сегодня же девятнадцатое, да? Где мой телефон? Вот он… Да, девятнадцатое. Три часа дня. Ух, инет был выключен, и меня не тянет смотреть миллион присланных сообщений. Почему миллион-то? Меня еще не отпустило? Ха.
Я встал и заметил, что меня действительно не отпустило. Полностью потеряв равновесие, я упал, схватившись в последний момент за шкаф, и чуть не влетев в старинные часы с кукушкой, купленные мной на аукционе. Позвоночник, нервы и свое тело я еще слабо чувствовал, но кое-как добрался по стенкам до ванны, пачкая грязными (отчего ж они грязные?) руками золотые обои. Умылся. Вернулся в комнату. Включил телевизор.

Ожидая увидеть рекламу Зеленого театра, которой было полно последний месяц даже на отсталом ТВ, я вдруг увидел, как из плазмы медленно стекают маленькие ручейки прозрачной жидкости. Все еще галлюцинации? Я провел рукой по экрану, – действительно, привиделось. Рука осталась сухой.

Он недавно создал страницу вк. Ну, как недавно, в 2011 году, а сейчас 2013. Года полтора прошло. Хотя заходит редко, только репостит новости. Но в статусе он про Зеленый театр указал. Я ведь совсем с этой кислотой перестал следить за новостями, лишь зашел на его страницу, увидел статус, сразу купил билет. Зеленый театр. Никогда там не был, все всегда случается в первый раз. Я жду завтрашнего дня, они мне ни в чем не откажут.

Но вдруг канал с новостями подтвердил то, что он действительно отказать не может ни в чем. А я-то думал, что он может в чем-то отказать. А на самом деле не может.
Не может отказать даже в своей смерти. Мы ждали, и мы веселились.
«Печальное известие для поклонников группы Король и Шут, – говорил мне телевизор, – умер ее лидер Михаил Горшенев. Об этом стало известно из микроблога коллектива. О причинах смерти ничего не сообщается, известно только, что музыкант скончался в своем доме в Санкт-Петербурге. Исполнителю, который был известен под прозвищем Горшок, было тридцать девять лет. Я напомню, Король и Шут – самая популярная в России панк-группа. За двадцать пять лет своей творческой деятельности музыканты написали множество хитов и были хедлайнерами рок-фестивалей. Завтра группа должна была выступать в Зеленом театре в Москве. Концерт отменен».

– Да иди ты нахуй, тупой телевизор, это я просто еще не отошел! – телефон, с открытым вк, в котором поголовно все писали мне о том же, о чем говорил телевизор, полетел в экран. Это конец, друзья, остался только космос.
Хой. На этот раз маленькими буквами. И без восклицательного знака.