Дождь. рабочее название

(Данный рассказ не об эпидемии короновируса и оной не вдохновлялся. Единственные заимствования связаны с процедурой карантина).

Вечер еще был ничего. В Зингере и Магазине Купцов Елисеевых ходили праздные люди, на Дворцовой толпились туристы. Думская улица кутила и пила, а на Лиговском прогуливались цветные толпы нестандартной молодежи. Полки Этажей ломились от креативнейших товаров, ломились и коридоры музеев – недовольный народ выгоняли под закрытие. По сверкающему вечернему асфальту бежали блики заходящего солнца, по этим бликам несся от Невы бешеный ветер. Столица писателей и художников, чьи портреты были нарисованы на каждой сумке в Буквоеде, совершала неспешный променад, прямиком к ночи. Вероятно, тот день был пятницей или субботой, однако в Петербурге можно и в будний день далеко не буднично провести ночь. Усталые студенты (а иные еще и пьяные) со вздохом ехали домой. Кто к родителям, кто на съемные квартиры, а кто вообще ехал в область, не чета даже кампусам Петергофа.
Да, тот вечер, да и та ночь, были еще ничего. Все началось со следующего утра. Поначалу не было никакой информации, что же произошло. Сами петербуржцы поутру ничего не могли понять, СМИ кричали о ЧС, но никто не мог сказать, какое же ЧС произошло. Программа «Вести» в восемь утра двусмысленно намекнула, что в Петербурге что-то происходит. Намек был непонятен, ничего не уточнили. Утверждали, что ситуация стабильна и пообещали, что к вечеру все пройдет. Намекнули, что от поездок в Петербург в ближайшее время стоит преодостерчься. Но – ни единого репортажа с места событий. Ни единого намека, что же происходит. Ни один независимый интернет-источник ничего не знал и не понимал. Ни в одной газете не писали, ни один канал, ни один блог, ни один обозреватель ничего не мог сказать. Ясно было одно: власть объявила, что в Петербурге чрезвычайна ситуация. Какая? Неизвестно.

Принялись разбираться.
Сами жители города сразу почуяли некую тревогу и даже мистику происходящего. Говорят – в городе ЧС. Но на улице точно так же светит солнце и ездят машины. Нет ни горелого, ни химического запаха; атомных станций вблизи Петербурга не наблюдается; войну, вроде бы, никто не объявил.

Сама обстановка неизвестности навлекала на некоторых страх. Как можно не знать, что происходит во втором городе России! К полудню в правительственные органы, полицейские организации и чрезвычайные службы обратилось более ста тысяч человек – люди хотели знать, что произошло. Власти уверяли, что необходимо подождать. Также советовали без надобности не выходить на улицу. К вечеру о ЧС узнало большинство жителей города, к тому же ситуация стала накаляться: от проезда машин перегородили площадь Пролетарской Диктатуры, вокруг Смольного дворца поставили кордоны – ни с ОМОНом, ни с Росгвардией, а с военными. Люди Вконтакте и в Телеграмме забили тревогу: правительство проводит махинации под прикрытием выдуманной ЧС. И до чего, говорят, нелепо выдумали, люди ведь видят, что ничего не происходит.

Вечером в новостях нагло заявляли, что ЧС ухудшается, намекали на введение комендантского часа и даже, о Боже, о введении патрулей. Тоже из военных. Такая ситуация не устраивала никого – осадный режим при отсутствии угрозы – это абсурд. Утром народ стихийно пошел ко дворцу правительства, его не испугали сообщения о кордоне и войсках. По Суворовскому проспекту шли тысячи и тысячи недовольных людей. У многих были баннеры и плакаты с различными антиправительственными надписями. Были здесь, однако, и проправительственные группы людей и представители организаций – те шли с государственными (а также советскими и имперскими) флагами, отдавая дань лояльности. Но узнать, что происходит, хотели все. Государство государством, протест протестом, патриотизм патриотизмом, но бюрократия и силовые структуры не могли больше скрывать от народа, что происходит, и в чем заключается эта чрезвычайная ситуация. Так считали многие.
Первые пришедшие успели увидеть, как семьи, проживающие в ближайших к Смольному дворцу зданиях, насильно выгоняют из домов и увозят в неизвестном направлении. Военные объяснили, что их просто увезли на казенные квартиры, временно, до окончания ЧС. Многие не верили.

Людей на площадь не пускали. Военные стояли в несколько рядов, угрожали оружием, кричали, но люди все напирали и напирали, желая дойти до правительства и добиться от него правды. Люди все приходили и приходили, а военные поняли, что не справятся. Самые чуткие и, не устрашимся этого слова, умные люди поспешили уйти, когда увидели приехавшие танки. Танки встали против народа на всех подступах к Смольному и, неожиданно для всех, открыли огонь по людям, когда те решили насесть еще сильнее. Случилась паника: казалось, больше всех испугались сами военные. Люди бежали прочь.

Горожане вдруг осознали главное: если бы дело было просто серьезным, применяли бы водометы и прочее, но если сразу прикатили танки, то тут пахнет жареным и из города пора бежать. Никто в здравом уме не стал бы стрелять по народу настоящими снарядами. В подтверждение этому случилось чудо: все транспортные компании объявили громадные скидки на выезд из города; одновременно был запрещен въезд. Город стремились закрыть, а уезжающие поздним вечером дивились бесконечным колоннам с танками и зелеными грузовиками, что въезжали в город со всех сторон…
Утром на третий день ввели комендантский час на восемь вечера, многим сократили рабочие часы, многие было отправлены домой в оплачиваемый отпуск. Военные патрули допрашивали людей через одного, просили документы, узнавали адрес проживания. Никого не задерживали и не штрафовали – лишь просили как можно реже выходить на улицу.

На Думской улице закрылись все бары – их закрыли насильно. С Лиговского проспекта и из Этажей разогнали всех цветных подростков. Все музеи объявили о переходе в онлайн-режим. На Невском проспекте поставили КПП через каждые сто метров, на них проверяли документы, интересовались целью прохода. Могли не пустить дальше. Проезд по Невскому, Суворовскому, Лиговскому, Литейному, Обводному каналу, Среднему проспекту Васильевского острова и Большому проспекту Петроградской стороны, а также многим другим улицам сделали платным. Закрыли девять станций метро и вторые вестибюли многих других станций. Отменили маршруты многих автобусов и маршрутных такси. Людские и машинные потоки в городе остановились.
Утром четвертого дня Президент попытался объяснить гражданам, насколько опасно ситуация в Санкт-Петербурге, но некоторые продолжали видеть в ней лишь шизофренические махинации властей и военный произвол. Никакой явной чрезвычайности якобы никто не видел.
Пока.

На четвертый день многие, вероятно, серьезно призадумались. Неужели правительство может быть настолько мерзким, чтобы устанавливать военную диктатуру над городом лишь ради каких-то денег или власти? И неужели так можно добиться денег? Со перешедшим-то на иждивение крупнейшим городом городом? Многие пришли к выводу, что ситуация настолько страшная, что прямая информация о ней может лишь навредить. Оставалось ждать, что правительство справится само. Следующие два дня прошли в тишине. Ни сами петербуржцы, ни жители всех страны ничего нового не узнали. В интернете и на некоторых ТВ-каналах стали появляться утверждения, что, раз ситуация в затишье, то значит скоро все кончится и можно успокаиваться.
На седьмой день источники информации сильно поразили граждан страны сразу двумя новостями: государство предоставляло всем желающим выехать громадные скидки и льготы на покупку жилья в новом городе, обещало быстро устроить на работу; вторая новость – правительство Петербурга переезжало из Смольного в Пушкин. Из чиновничьей среды сразу же просочился слух о скорой ликвидации городского правительства в целом.

Такие ошеломляющие новости никак не могли остаться без резонанса. Народ наконец понял, что происходит нечто настолько ужасное и нестандартное, что город принялись очищать от людей. Во многих крупных городах – Москве, Екатеринбурге, Севастополе, Казани, Новосибирске – люди вышли на площадь перед государственными учреждениями и потребовали вывести из Петербурга не только людей, но и все исторические ценности. Государство среагировало молниеносно и уже ранним утром следующего дня на армейских вертолётах вывозились все саркофаги Императорской фамилии, все значительные музейные экспонаты и церковные святыни. На этом решено было не останавливаться: разрабатывались срочные планы по переносу могил Суворова, Кутузова, Достоевского, Карамзина, Ломоносова, Менделеева, Шишкина и многих других. В случае с русскими генералами не останавливались даже перед уничтожением гранитных плит над останками. В конце концов, принялись перевозить даже многотонные памятники.

Первая неделя тревоги о Петербурге заканчивалась массовыми антипетербургскими настроениями: люди решили, что, раз чрезвычайная ситуация затронула только северную столицу, значит в ней было нечто особенное. Забавное суеверие заставило исключить из языка такие слова, как парадная, кура или поребрик. В школах и ВУЗах учителя и преподаватели с опаской изымали упоминания о Петербурге из своих лекций. Произведения петербургских художников и литераторов не задевали; произведения о Петербурге же внезапно исчезали из магазинов и тем бесед. От Петербурга стали отмахиваться, как от чумной мухи, при этом сознательно краснея – все-таки верили в величие города. Особенно же паникующие и параноики начали страшиться даже простой интеллигентности – ведь и она была символом Петербурга.
Время шло, но ситуация никак не прояснялась. Очень быстро и незаметно прошло полгода – из Питера уехали лишь три сотни тысяч людей, и правительство предприняло решительные меры: насильное выселение. Вместо самораспустившегося правительства города была создана Северная Военная администрация, контролирующая городскую ситуацию.

Что происходило дальше, ничего и говорить. Из Петербурга выселили практически всех жителей, СМИ продолжали кричать о колоссальной опасности, даже независимые блогеры, шутя, признавали необходимость преодостерчься. Предостерегаться уже было не от чего: город стал новой зоной отчуждения, массовый выезд при нулевом въезде.
Прошел год. Вести о северной столице затихли повсеместно. Город блистательной истории, дворов-колодцев, страшных коммуналок в классических домах XIX века, европейских музеев, город кутежа и утонченной культуры забылся. Никто из школьников уже не помышлял ехать сюда учиться, никто из москвичей не желал перебираться ближе к Европе, никто из политиков уже не боролся за историческое прошлое. Но никто и не узнал ничего о чрезвычайной ситуации. Вылазки «сталкеров» за охраняемый периметр покинутого города не приносили результатов. Большую часть сталкеров отлавливали, как и большую часть информации, которая могла просочиться. Но в любом случае слухи оставались точно такими же: Петербург стоит пустой, но целый, в нем ничего не происходит.

Так бы город и оставался забытым, если б в какой-то момент из закрытого города не пришло аудиосообщение, прошедшее все системы защиты и все военные глушилки. Сообщение было коротким и непонятным: «Я все понял. В Питере дождь».