Випера

    Обширный, во весь горизонт, кровоподтёк заката всё никак не проходил. День был неловок чересчур, слегка нелеп и смешлив чрезмерно, и от того-то, с отбитыми со смеху боками, солнцу никак не удавалось улечься, - непросто оно, коли болит: иже тело, иже душа.
    Рыбы тоже хохотали, утираясь листьями кувшинки, нервно и неровно обрывая их бурые края.
     Через мгновение, как только вода закипела на сильном пламени ливня, им стало не до смеха. Спешно бросая всё на поверхности, уходили они вглубь, поскальзываясь друг об друга, стенали со дна, страшась своего отражения в истерзанном зеркале воды.  Рыдали, покуда день не сделал, наконец, потише огонь, а после и вовсе - привлёк за плечи печь, дабы мягкое ласковое тепло принялось равномерно нагревать землю, траву, камни на берегу воды. Той нравилось шалить, брызгивая на искристую поверхность гранита, наблюдая, как тускнеет его щёгольский костюм, а после теряется и он сам.

     Наблюдая за этой назидательной, но всё же игрой со стороны, я понял, что в сей безмятежности чего-то не достаёт. Внимательно оглядев берег, отметил трёх ужей, вольно свёрнутых в морской узел, веретеницу, прилежно повторившую очертание булыжника и... всё. Гадюки, которая обыкновенно согревалась в объятиях изломанного судьбой камня, заметно не было. Стесняясь посторонних, она загодя уходила в тень, чтобы не тревожить. Если её удавалось, всё же, застать на месте, то каждый раз она сокрушённо вздыхала при этом, и перетекала в некое пустое место, рассмотреть которое не было никакой возможности.

    Со стороны, от колодца, стало слышно натужное уханье соседа. Он косил траву, а заодно срезал чистотел, тюльпаны, малину. Рассмотрев спешащую в сторону пруда гадюку, остановил её, дважды полоснув поперёк:
- Иди сюда, погляди, какого червяка я убил! - с гордостью сообщил он, обтирая лезвие косы .
- Не хочу, мне нравятся живые, - не сразу сообразил я, но подошёл, всё же. Не из любопытства, впрочем, - нечто нечеловеческое, тревожно призывало меня к себе. Едва разглядев расслабленные кольца живота гадюки и отточенное перо хвоста с редкими оранжевыми чернилами, я отпрянул. Мне было понятно, как прошли последние мгновения её жизни, как старалась, но не успела убежать... змея. Не для нас копила она свой яд, не для нас...

    Обширный, во весь горизонт, кровоподтёк заката всё никак не проходил. Он воспалялся, пламенел и  был слишком похож на ядовитый укус, чтобы можно было рассчитывать на то, что день, хотя в этот раз, выживет. Ему было не суждено, впрочем, как и всегда.