Кожа. Роальд Даль

В тот год (1946) зима была долгой. Хотя уже наступил апрель, по городским улицам дул ледяной ветер, а по небу плыли снеговые облака.
Старик Дриоли брёл по тротуару улицы Риволи. Ему было холодно, и он чувствовал себя несчастным, закутавшись, как ёжик, в грязное чёрное пальто и подняв воротник так, что виднелись только глаза и макушка.
Дверь кафе отворилась, и оттуда повеяло запахом жареного цыплёнка, отчего у Дриоли засосало под ложечкой. Он шёл, бросая равнодушные взгляды в витрины магазинов: духи, шёлковые галстуки и рубашки, бриллианты, фарфор, антикварная мебель, красиво переплетённые книги. Затем – картинная галерея. Ему всегда нравились картинные галереи. Эта выставляла на всеобщее обозрение всего одно полотно в витрине. Он остановился и посмотрел на него. Затем отвернулся и продолжил путь. Замедлил шаг и обернулся; внезапно его охватило лёгкое беспокойство, что-то закопошилось в памяти - какое-то давнее воспоминание о виденном раньше. Он вновь посмотрел на картину. Это был пейзаж, группа деревьев, сильно склонившихся в сторону, словно под порывом штормового ветра, а небо над ними клубилось, как в водовороте. К раме была прикреплена табличка с именем художника: “Хаим Сутин, 1894-1943”.
Дриоли смотрел на картину и пытался вспомнить, что же в ней показалось ему таким знакомым. “Дикий пейзаж, - подумал он. - Дикий и странный… но мне он нравится. Хаим Сутин… Сутин… Господи! Мой маленький калмык, вот кто это! Картину моего маленького калмыка выставляют в лучшей парижской галерее! Подумать только!”
Старик прижался лицом к стеклу. Он вспомнил того мальчика… да, теперь он его вспомнил. Но когда? Всё остальное было не так легко вспомнить. Это было давно. Когда? 20… нет, скорее, 30 лет назад? Надо подумать. Да, это было как раз перед войной, перед первой войной, в 1913. Вот когда. А этот Сутин, безобразный маленький калмык, угрюмый парнишка, который ему понравился… он почти полюбил его… только за то, что тот умел рисовать.
Как он умел это делать! Теперь воспоминания стали отчётливее: улица, ряд мусорных баков, запах гниющих отбросов, роющиеся в мусоре коричневые коты и толстые потные женщины, сидящие на порогах, свесив ноги на мостовую. Как называлась улица? Где жил этот мальчик?
Сите Фальгиер, вот где! Старик несколько раз кивнул головой от радости, так как смог вспомнить название. Тогда там была мастерская с единственным стулом и грязной красной кушеткой, служившей мальчику кроватью; пьяные вечеринки, дешёвое белое вино, яростные драки и вечно угрюмое лицо парнишки, склонившееся над холстом.
“Как странно, - подумал Дриоли, - что я так легко вспомнил всё это, что каждый маленький факт немедленно напоминает о другом”.
Например, эта глупая татуировка. Безумный поступок. С чего это началось? Ах, да… однажды он разбогател и купил вина. Он явственно вспомнил себя, входящим в мастерскую с бутылками под мышкой, когда мальчик сидел перед мальбертом, а его (Дриоли) жена позировала, стоя в центре комнаты.
“Сегодня вечером у нас будет праздник, - сказал он. - Мы отпразднуем втроём”.
“По какому поводу? - спросил парнишка, не отрываясь от холста. - Ты решил развестись с женой, чтобы на ней мог жениться я?”
“Нет, - ответил Дриоли. - Мы будем праздновать, потому что я сумел заработать немного денег”.
“А я ничего не заработал. Это мы тоже можем отпраздновать”.
“Если хочешь”. Дриоли стоял у стола и разворачивал пакет. Он был усталым и хотел поскорее добраться до вина. Девятеро клиентов за день – это прекрасно, но слишком тяжело для глаз. У него никогда ещё не было столько клиентов за день. Девятеро пьяных солдат, семеро из которых заплатили наличными. Это дало ему целое состояние. Но это было страшно тяжело для глаз. Веки Дриоли полузакрылись от усталости, на белках появились красные жилки, а примерно в дюйме за каждым глазным яблоком маленькой точкой сосредоточилась боль. Но теперь был вечер, он был богат как Крёз, а в пакете лежали три бутылки: одна – для жены, одна – для друга и одна – для него самого. Он нашёл штопор и откупоривал бутылки с тихим хлопком.
Паренёк отложил кисть. “О, Господи Иисусе, - сказал он. - Как можно работать в таких условиях?”
Девушка пересекла комнату, чтобы посмотреть на портрет. Дриоли тоже подошёл, держа бутылку в одной руке, а стакан – в другой.
“Нет! - крикнул мальчик, внезапно вспыхивая. - Пожалуйста!” Он снял холст с мольберта и поставил лицом к стене. Но Дриоли успел увидеть.
“Мне нравится”.
“Портрет ужасен”.
“Великолепен. Как и все остальные твои картины. Я обожаю их все”.
“Проблема в том, - сказал парень, нахмурившись, - что сами по себе они не питательны. Я не могу их съесть”.
“Но они всё равно прекрасны, - Дриоли протянул ему стакан со светло-жёлтым вином. - Выпей. Это сделает тебя счастливым”.
Он подумал, что никогда не встречал более несчастного человека или человека с более мрачным лицом. Он встретил его в кафе примерно за семь месяцев до того дня: мальчик пил в одиночестве, и из-за того, что он был похож на русского или азиата, Дриоли присел за его столик и заговорил.
“Вы русский?”
“Да”.
“Откуда?”
“Минск”.
Дриоли вскочил и обнял его, вопя, что тоже родился в этом городе.
“Я родился не совсем в Минске, - сказал мальчик, - но очень близко”.
“Где?”
“В Смиловичах. Это примерно в двенадцати милях от Минска”.
“Смиловичи! - закричал Дриоли, вновь обнимая того. - Я ходил туда несколько раз в детстве”. Затем он вновь сел, с нежностью глядя собеседнику в лицо. “Знаете, - сказал он, - вы не похожи на западного русского. Вы похожи на татарина или калмыка. Вы – вылитый калмык”.
Стоя в мастерской, Дриоли вновь смотрел на мальчика, взявшего стакан и выпившего содержимое одним глотком. Да, у него было калмыцкое лицо: широкое, с высокими скулами, с грубым носом. Широта лица подчёркивалась оттопыривающимися ушами. К тому же, у него были узкие глаза, чёрные волосы, толстые угрюмые калмыцкие губы, но руки… руки удивляли: они были маленькие и белые, как у женщины, с тонкими пальцами. “Дай мне ещё вина, - сказал мальчик. - Раз уж мы празднуем, давайте праздновать как положено”.
Дриоли разлил вино и сел на стул. Парнишка сел на старую кушетку с женой Дриоли. Бутылки стояли на полу между ними.
“Сегодня будем пить, сколько влезет, - сказал Дриоли. - Я исключительно богат. Я даже думаю, что мне нужно пойти и купить ещё вина. Сколько бутылок?”
“Шесть, - ответил мальчик. - По две на брата”.
“Хорошо. Я пойду и принесу”.
В ближайшем кафе Дриоли купил шесть бутылок белого вина и принёс их в мастерскую. Они поставили их на полу в два ряда, Дриоли взял штопор и откупорил их, выдернув шесть пробок; затем они вновь сели и продолжили пить.
“Только очень богатые люди могут позволить себе такую пирушку”, - сказал Дриоли.
“Это правда, - ответил мальчик. - Правда, Джози?”
“Конечно”.
“Как ты себя чувствуешь, Джози?”
“Прекрасно”.
“Бросай Дриоли и выходи за меня”.
“Чудесное вино, - сказал Дриоли. - Это честь – пить такое вино”.
Они медленно и методично напивались. Процесс был рутинным, но всё равно, в нём отмечался церемониал, нужно было держать себя с важностью и говорить о многом, повторяясь: нужно было похвалить вино, и медленность была важна тоже, чтобы хватило времени для трёх восхитительных стадий, особенно (для Дриоли) когда пол начинал плыть под ногами, а те словно больше не принадлежали телу. Это была самая лучшая стадия из всех: он смотрел на свои ступни, а они были так далеко, что он не мог понять, какому придурку они принадлежат и почему они вот так, в отдалении, лежат на полу.
Вскоре он встал, чтобы включить свет, и с удивлением увидел, что ноги идут вместе с ним; удивление было тем больше, что он не чувствовал пола под ногами. Ему казалось, что он идёт по воздуху. Затем он начал расхаживать по комнате, исподтишка поглядывая на холсты, стоящие у стен.
“Послушай, - сказал он, наконец. - У меня появилась идея. Послушай, маленький калмык”. Он пересёк комнату и остановился у кушетки, слегка покачиваясь.
“Что?”
“У меня появилась роскошная идея. Ты слушаешь?”
“Я слушаю Джози”.
“Послушай меня, пожалуйста. Ты – мой друг, безобразный маленький калмык из Минска, и для меня ты – такой великий художник, что я хочу получить от тебя картину, красивую картину...”
“Бери их все. Бери все, какие сможешь найти, но не перебивай меня, когда я разговариваю с твоей женой”.
“Нет-нет. Послушай. Я имею в виду картину, которая всегда будет при мне… куда бы я ни пошёл… что бы ни случилось… всегда при мне… твоя картина, - он наклонился и потрепал парнишку по колену. - Послушай меня, пожалуйста”.
“Послушай его”, - сказала девушка.
“Дело вот в чём. Я хочу, чтобы ты нарисовал картину на моей коже, на моей спине. Затем я хочу, чтобы ты сделал татуировку поверх того, что нарисовал, чтобы картина осталась навсегда”.
“У тебя безумные идеи”.
“Я научу тебя делать тату. Это легко. Ребёнку под силу”.
“Я не ребёнок”.
“Пожалуйста… “
“Ты совсем спятил. Чего ты хочешь? - художник медленно поднял свои тёмные, расширившиеся от вина глаза. - Чего, ради всего святого, ты хочешь?”
“Ты легко смог бы это сделать! Ты смог бы! Ты смог бы!”
“Ты имеешь в виду тату?”
“Да, тату! Я обучу тебя за две минуты!”
"Не получится!”
“Ты хочешь сказать, что я не знаю, о чём говорю?”
Нет, мальчик никак не мог этого сказать, потому что если кто-то и разбирался в татуировках, то это был Дриоли. Разве не он месяц назад покрыл весь живот одного мужчины удивительным и изысканным орнаментом, сплошь состоящим из цветов? А как насчёт того клиента, у которого была такая волосая грудь, что Дриори сделал ему татуировку с медведем-гризли, расположив её таким образом, что волосы на груди образовали медвежий мех? Разве он не мог изобразить женщину на мужской руке с такой искусностью, что когда мужчина напрягал бицепс, женщина оживала и начинала извиваться?
“Я хочу сказать только то, - ответил мальчик, - что ты пьян, и у тебя пьяные идеи”.
“Мы могли бы взять Джози в качестве натурщицы. Изображение Джози на моей спине. Разве я не имею права носить портрет жены на своей спине?”
“Портрет Джози?”
“Да”. Дриоли знал, что стоит только упомянуть жену, как толстые коричневые губы парня распустятся и задрожат.
“Нет”, - сказала девушка.
“Дорогая Джози, прошу тебя. Возьми эту бутылку и прикончи её, тогда ты станешь благодушнее. Это роскошная идея. У меня не было подобной идеи ещё никогда в жизни”.
“Какая идея?”
“Чтобы он нарисовал твой портрет на моей спине. Разве я не имею на это права?”
“Мой портрет?”
“Обнажённую, - сказал мальчик. - Идея мне нравится”.
“Нет”, - сказала девушка.
“Это роскошная идея”, - сказал Дриоли.
“Эта чёртова идея совершенно безумна”, - сказала девушка.
“В любом случае, это идея, - сказал мальчик. - И это надо отпраздновать”.
Они опустошили ещё одну бутылку. Затем парень сказал: “Не пойдёт. Я не смогу сделать тату. Вместо этого я нарисую портрет на твоей спине, и он останется там, пока ты не примешь ванну и не смоешь его. Если ты больше никогда не примешь ванну, портрет останется при тебе на всю жизнь”.
“Нет”, - ответил Дриоли.
“Да… и в тот день, когда ты решишь принять ванну, я буду знать, что ты больше не дорожишь моей картиной. Это будет проверкой, насколько ты восхищаешься моим искусством”.
“Мне не нравится эта идея, - сказала девушка. - Он так сильно восхищается твоим искусством, что будет ходить немытым годами. Пусть будет тату. Только не голая”.
“Тогда – только лицо”, - сказал Дриоли.
“Я не смогу”.
“Это очень просто. Я обучу тебя за две минуты. Ты увидишь. Сейчас я схожу за инструментами. За иглами и чернилами. У меня есть чернила многих цветов… их у меня столько же, сколько у тебя – красок, но мои – красивее...”
“Этого не может быть”.
“У меня много чернил. Разве у меня мало цветов, Джози?”
“Много”.
“Ты увидишь, - сказал Дриоли. - Сейчас я схожу за ними”. Он встал со стула и вышел нетвёрдой, но решительной походкой.
Через полчаса Дриоли вернулся. “Я всё принёс, - крикнул он, качая коричневым саквояжем. - Все необходимые инструменты находятся в этой сумке”.
Он положил сумку на стол, открыл её и вынул электрические иглы и пузырьки с разноцветными чернилами. Он воткнул штепсель в розетку, взял инструмент в руку и включил. Раздался жужжащий звук, и игла, выступающая на четверть дюйма из рукоятки, начала быстро вибрировать вверх-вниз. Он снял куртку и закатал рукав. “Смотри. Смотри на меня, и я тебе покажу, как это просто. Я сейчас нанесу рисунок на свою руку”.
Его предплечье уже было покрыто синими точками, но он выбрал маленький свободный участок кожи, чтобы продемонстрировать технику.
“Сначала я выбираю чернила… пусть будет обычный синий… и опускаю кончик иглы в чернила… вот так…. Я держу иглу вертикально и легко веду ею по коже, вот так… электрический моторчик заставляет иглу прыгать и прокалывать кожу, и чернила вливаются под кожу, вот и всё. Видишь, как просто… смотри, какой эскиз собаки я сейчас нарисую на руке...”
Мальчик был заинтересован.
“Дай мне попробовать… на твоей руке”.
Жужжащей иглой он начал рисовать синие линии на руке Дриоли. “Это просто, - сказал он. - Как рисовать шариковой ручкой. Нет никакой разницы, только это - медленнее”.
“Ничего сложного. Ты готов? Начинаем?”
“Немедленно”.
“Натурщица! - крикнул Дриоли. - Давай, Джози!” Он был охвачен энтузиазмом и ходил по комнате, готовя обстановку, словно ребёнок, готовящийся к увлекательной игре. “Где ты хочешь её поставить? Где ей стать?”
“Пусть стоит там, возле тумбочки. Пусть расчёсывает волосы. Я нарисую её с распущенными волосами, которые она расчёсывает”.
“Потрясающе. Ты – гений”.
Девушка неохотно подошла и встала рядом с тумбочкой, не выпуская стакан.
Дриоли стащил с себя рубашку и брюки. На нём остались только трусы, носки и туфли, и он стоял, мягко покачиваясь из стороны в сторону, сияя своим маленьким, жёстким, белым, почти безволосым телом. “Теперь я – холст, - сказал он. - Куда ты поставишь свой холст?”
“Как обычно, на мольберт”.
“Не будь сумасшедшим. Я – холст”.
“Тогда вешайся на мольберт. Ты должен быть на нём”.
“Как?”
“Ты – холст или не холст?”
“Холст. Я уже начинаю это чувствовать”.
“Тогда вешайся на мольберт. Трудностей не должно возникнуть”.
“Правда, это невозможно”.
“Тогда садись на стул. Садись задом наперёд, тогда ты сможешь прислонить свою пьяную голову к спинке. Поторопись, я спешу начать”.
“Я готов. Я жду”.
“Сначала, - сказал мальчик, - я сделаю обычный рисунок. Затем, если он мне понравится, я сделаю тату”. Он широкой кистью начал рисовать на обнажённой спине мужчины.
“Ай-ай-ай! - завопил Дриоли. - Огромная сороконожка ползёт по моему хребту!”
“Тихо!” Мальчик работал быстро, используя только сильно разбавленную синюю краску, чтобы она потом не помешала делать татуировку. Его сосредоточенность, едва он начал рисовать, стала такой большой, что, казалось, разогнала его хмель. Он клал мазки быстрыми ударами, держа запястье неподвижно, и менее чем через полчаса набросок был закончен.
“Ну, вот и всё”, - сказал он девушке, которая немедленно вернулась на кушетку, легла и заснула.
Дриоли не спал. Он смотрел, как парнишка взял иглу и окунул её в чернила; затем почувствовал щекочущее жало, проколовшее спину. Боль, которая была неприятной, но не чрезмерной, не давала ему заснуть. Следя за движениями иглы и за цветами чернил, которые брал мальчик, Дриоли развлекался тем, что пытался представить себе картину, появляющуюся у него на спине. Паренёк работал с изумительным напряжением. Казалось, он был полностью поглощён машинкой и необычными эффектами, которые она могла производить.
Уже наступало утро, а машинка всё жужжала. Дриоли вспомнил, что когда мальчик сказал: “Всё”, снаружи был дневной свет и шум пешеходного потока.
“Я хочу посмотреть”, - сказал Дриоли. Мальчик поднёс зеркало под углом к его спине, и Дриоли выгнул шею, чтобы увидеть.
“Боже милостивый!” - воскликнул он. Зрелище было потрясающим. Вся его спина, от плечей до копчика, была расцвечена красками: золотым, зелёным, синим, чёрным и алым. Татуировка была выполнена так густо, что была похожа на импасто. Мальчик постарался точно следовать первоначальным мазкам, щедро наполнив их чернилами, и с удивительным искусством использовал позвоночник и разворот лопаток так, что они стали частью композиции. Более того, ему каким-то образом удалось достичь (даже при его медлительности) определённой спонтанности. Портрет был как живой; в нём было много тех мучительных извивов, которыми характеризовались другие работы Сутина. Портрет не был очень похож на оригинал. В нём было, скорее, настроение, чем реальное сходство: лицо натурщицы было расплывчатым, а фон закручивался вокруг её головы массой тёмно-зелёных изогнутых перьев.
“Это потрясающе!”
“Мне и самому нравится”. Мальчик отступил на шаг, критически рассматривая татуировку. “Знаешь, - добавил он, - я думаю, она достаточно хороша для того, чтобы я поставил свою подпись”. И, взяв машинку снова, он начертал красными чернилами своё имя справа, где была почка.
Старик по фамилии Дриоли стоял, словно в трансе, таращась на картину, выставленную в галерее. Всё это было так давно, словно в другой жизни.
А мальчик? Что стало с ним? Он вспомнил, что после возвращения с войны – с первой войны – он скучал по нём и спросил о нём Джози.
“Где мой маленький калмык?”
“Уехал, - ответила она. - Не знаю – куда, но я слышала, будто его нашёл какой-то дилер и отправил его в Сере писать картины”.
“Возможно, он вернётся”.
“Возможно. Кто знает?”
Тогда они упомянули его в последний раз. Вскоре после того они переехали в Гавр, где было больше матросов, и бизнес шёл лучше. Старик улыбнулся, вспомнив Гавр. Это были приятные годы, годы между войнами; его лавка располагалась рядом с портом, комнаты были уютные, работы было много: трое, четверо, пятеро матросов каждый день, которые хотели иметь тату на руке. Это действительно были приятные годы.
Затем началась вторая война, Джози убили, пришли немцы, его бизнес закрылся. Никто уже не хотел иметь тату на руке. А он к тому времени был уже слишком стар, чтобы начать заниматься чем-то ещё. В отчаянье он вернулся в Париж, смутно надеясь на то, что в большом городе ему повезёт. Но ему не повезло.
Теперь, когда война закончилась, у него не было ни средств, ни энергии, чтобы вновь открыть своё дело. Старому человеку трудно понять, что делать в такой ситуации, особенно если он не хочет побираться. Но как ещё он может прожить?
“Итак, - думал он, глядя на картину, - это – мой маленький калмык”. Как быстро вид одной маленькой вещи, как эта, может воскресить воспоминания о других. Ещё несколько мгновений назад он не помнил, что у него татуировка на спине. Последний раз он вспоминал о ней так давно. Он сильнее прижался лицом к стеклу и посмотрел внутрь. На стенах он увидел множество других картин, принадлежавших, по всей видимости, тому же художнику. Много людей прохаживалось по залу. Очевидно, это была именная выставка.
Повинуясь внезапному побуждению, Дриоли повернулся, толкнул входную дверь и вошёл.
Это была длинная комната с толстым красным ковром, и – Господи! - как же красиво и тепло здесь было! Люди прохаживались и рассматривали картины, у посетителей был чистенький достойный вид, и каждый держал каталог в руке. Дриоли стоял в дверях, нервно осматриваясь и спрашивая себя, смеет ли он пройти дальше и смешаться с публикой. Но прежде чем он успел собраться с силами, голос рядом произнёс: “Что вам надо?”
Говорящий был одет в чёрный утренний костюм. Он был маленький, пухленький, с очень белым лицом. Лицо было обрюзглое, и на нём было так много мяса, что щёки свисали по обе стороны рта, как у спаниеля. Он подошёл ближе к Дриоли и вновь спросил: “Что вам надо?”
Дриоли стоял молча.
“Прошу вас, - сказал мужчина, - покиньте мою галерею”.
“Разве мне нельзя смотреть на картины?”
“Я попросил вас уйти”.
Дриоли стоял на своём. Он почувствовал, как его захлёстывает гнев.
“Давайте обойдёмся без скандала, - говорил мужчина. - Выходите”. Он положил жирную белую руку на плечо Дриоли и начал подталкивать того к двери.
Это стало решительным доводом. “Уберите свои чёртовы руки!” - закричал Дриоли. Его голос звонко прокатился по длинной галерее, и все головы обернулись в унисон: испуганные лица смотрели на человека, издавшего этот звук. Лакей в ливрее прибежал на помощь, и двое мужчин попытались вытолкнуть Дриоли за дверь. Люди стояли тихо, наблюдая за потасовкой. Их лица выражали только мягкий интерес и, казалось, говорили: “Всё в порядке. Нам ничего не угрожает. Ситуация под контролем”.
“У меня тоже! - закричал Дриоли. - У меня тоже есть картина этого художника! Он был моим другом и подарил мне картину!”
“Он сумасшедший”.
“Лунатик. Безумный лунатик”.
“Надо вызвать полицию”.
Резким движением Дриоли вывернулся из рук мужчин и, прежде чем его успели остановить, побежал по галерее, крича: “Я вам покажу! Я вам покажу! Я вам покажу!” Он сбросил пальто, свитер и рубашку и повернулся голой спиной к зрителям.
“Вот! - крикнул он, часто дыша. - Видите? Вот она!”
В комнате повисла тишина, все замерли и стояли, шокированные, в растерянности. Они смотрели на вытатуированную картину. Она всё ещё была там, и чернила не потускнели, но спина старика усохла, лопатки выступали резче, и из-за этого картина странно сморщилась и сплющилась.
Кто-то сказал: “Господи, это его рука!”
Затем зал наполнился возбуждёнными голосами, и люди столпились вокруг старика.
“Ошибки быть не может!”
“Его ранний стиль, да?”
“Фантастика, фантастика!”
“И взгляните, она подписана!”
“Подайте плечи вперёд, друг мой, чтобы изображение натянулось”.
“Оно старое. Когда же оно сделано?”
“В 1913, - сказал Дриоли, не оборачиваясь. - Осенью 1913”.
“Кто научил Сутина делать татуировку?”
“Я”.
“А женщина? Кто она”
“Моя жена”.
Владелец галереи проталкивался через толпу. Теперь он был спокоен и очень серьёзен, кривя губы в улыбку. “Мсье, - сказал он, - я её покупаю”. Дриоли видел, как колышется жир на лице того от движения челюстью. “Я сказал, что куплю её, мсье”.
“Как же вы можете её купить?” - мягко спросил Дриоли.
“Я заплачу за неё 200.000 франков”. Глаза дельца были маленькими и чёрными, крылья широкого носа начали подрагивать.
“Не соглашайтесь! - прошептал кто-то в толпе. - Она стоит в 20 раз больше”.
Дриоли открыл рот для ответа. Но слова не сформулировались, поэтому он закрыл его; потом вновь открыл и медленно сказал: “Но как я могу её продать?” Он поднял руки и бессильно уронил. “Мсье, как же я смог бы её продать?” В его голосе была вся печаль мира.
“Да! - поднялся шум в толпе. - Как он может её продать? Она – часть его тела!”
“Послушайте, - сказал дилер, подходя ближе. - Я вам помогу, я сделаю вас богатым. Мы заключим сделку по поводу этой картины, не так ли?”
Дриоли оценивающе изучал его. “Но как вы можете её купить, мсье? И что вы с ней сделаете, когда купите? Где вы будете её хранить? Сегодня вечером? И завтра?”
“Ах, где я буду её хранить? Да, где я буду её хранить? Где же я буду её хранить? Где же...” Делец поглаживал переносицу толстым белым пальцем. “Мне кажется, - сказал он, - что если я приобретаю картину, то вместе с вами. Это неудобно”. Он помолчал и вновь погладил нос. “Картина ничего не стоит, пока вы не умерли. Сколько вам лет, друг мой?”
“61”.
“Но вы, наверное, не крепкого здоровья?” Дилер отнял руку от носа и смерил Дриоли взглядом с головы до ног, как фермер, оценивающий старого коня.
“Мне это не нравится, - сказал Дриоли, начиная пробираться бочком. - Честно, мсье, мне это не нравится”. Он натолкнулся на высокого мужчину, который вытянул руки и мягко взял его за плечи. Дриоли обернулся и извинился. Мужчина улыбнулся ему, ободряюще потрепав по голому плечу рукой в канареечно-жёлтой перчатке.
“Послушайте, дружище, - сказал незнакомец, не переставая улыбаться. - Хотите поплавать и позагорать?”
Дриоли смотрел на него снизу вверх в некотором испуге.
“Хотите есть хорошую еду и пить красное вино из больших шато Бордо? - мужчина улыбался, показывая крепкие белые зубы с искрами золота кое-где. Он говорил мягким убеждающим тоном, и его рука всё ещё лежала на плече Дриоли. - Вам нравятся такие вещи?”
“Ну, да, - ответил ничего не понимающий Дриоли. - Конечно”.
“А общество красивых женщин?”
“Почему нет?”
“А шкаф с костюмами и рубашками, сшитими по вашим меркам? Глядя на вас, можно сказать, что вам не хватает одежды”.
Дриоли смотрел на учтивого мужчину, ожидая дальнейших предложений.
“Вы когда-нибудь носили обувь, сшитую на заказ? Вы бы хотели иметь такую?”
“Ну...”
“А чтобы вас брили и подстригали по утрам?”
Дриоли просто стоял и смотрел.
“А чтобы пухленькая хорошенькая девица делала вам маникюр?”
Кто-то хихикнул в толпе.
“А чтобы рядом с кроватью была кнопка звонка, и вы вызывали горничную, чтобы та принесла вам завтрак? Вы хотите этого, дружище? Вас это привлекает?”
Дриоли стоял молча и смотрел на него.
“Видите ли, я – хозяин гостиницы “Бристоль” в Каннах. Я приглашаю вас поселиться там и жить в качестве моего гостя до конца ваших дней”. Мужчина сделал паузу, давая своему слушателю время, чтобы оценить это щедрое предложение. “Вашей единственной обязанностью… или назовём это удовольствием… будет проводить время на пляже, ходить среди моих постояльцев, загорать, плавать, пить коктейли. Вы этого хотите?”
Дриоли молчал.
“Разве вы не понимаете, что таким образом все мои постояльцы смогут видеть эту восхитительную картину Сутина? Вы станете знаменитым, и люди будут говорить: “Смотрите, это парень с 10.000.000 франков на спине”. Вам нравится эта идея, мсье? Нравится?”
Дриоли смотрел на высокого мужчину в канареечных перчатках и спрашивал себя, не шутка ли это. “Это забавная идея, - медленно сказал он. - Вы серьёзно это предлагаете?”
“Конечно, серьёзно”.
“Подождите, - перебил владелец галереи. - Послушайте, старик. Вот ответ на нашу проблему. Я куплю картину, я договорюсь с хирургом, чтобы он снял кожу с вашей спины, а затем вы сможете спокойно уйти с богатством, которое я вам дам”.
“И у меня на спине больше не будет кожи?”
“Нет-нет, прошу вас! Хирург заменит старую кожу на новую. Это просто”.
“Он может это сделать?”
“Это очень просто”.
“Невозможно! - сказал мужчина в канареечных перчатках. - Он слишком стар для такой операции. Это его убьёт. Это убьёт вас, дружище”.
“Это меня убьёт?”
“Естественно. Вы этого не перенесёте. Это выдержит только картина”.
“Ради Бога!” - крикнул Дриоли. Он в ужасе посмотрел на людей вокруг, и откуда-то сзади послышался тихий голос ещё одного мужчины: “Возможно, если бы кто-нибудь предложил этому старику достаточно много денег, тот согласился бы умереть немедленно. Как знать?” Кто-то подавил смешок. Дилер беспокойно топтался по ковру.
Затем рука в канареечной перчатке вновь потрепала Дриоли по плечу. “Ну же! - говорил мужчина, широко улыбаясь. - Мы с вами сейчас пойдём и поужинаем вместе, и сможем всё обсудить за едой. Как насчёт этого? Вы голодны?”
Дриоли смотрел на него, нахмурившись. Ему не нравилась длинная гибкая шея мужчины и то, как он выгибал её, наклоняя голову вперёд, как змея.
“Жареная утка и “Шамберлен”, - говорил мужчина. Он смачно подчеркнул эти слова, прицокнув языком. - И, возможно, суфле с каштанами, лёгкое и пористое”.
Дриоли перевёл взгляд на потолок, его губы стали влажными. Было видно, что у бедного старика буквально потекли слюнки.
“Какой вы хотели бы утку? - продолжал мужчина. - Коричневой и поджаристой или...”
“Я иду, - быстро сказал Дриоли. Он подобрал рубашку и натягивал её через голову. - Подождите меня, мсье. Я иду”. Через минуту он вышел из галереи со своим новым хозяином.
Через несколько недель картина Сутина, изображающая женское лицо и нарисованная в необычной манере, помещённая в красивую раму и густо покрытая лаком, появилась на торгах в Буэнос-Айресе. Это обстоятельство, вместе с тем фактом, что в Каннах нет гостиницы "Бристоль", наводит на размышления и оставляет только молиться о здоровье старика, надеясь, что там, где он находится сейчас, ему делает маникюр пухлая хорошенькая девушка, а горничная по утрам приносит завтрак в постель.

(Переведено 1-2 июня 2020)