Подумаешь, Банник!

 В сумерках, когда, наконец, стихала суета
и все уходили укладываться на ночлег,
я любила сидеть одна в этом старом яблоневом саду...

В окне дома загорался свет и было видно,
как свекровь расстилает постель.
Но в дом, к людям, в этот заветный час идти не хотелось...

Мне, жительнице мегаполиса, попавшей в деревню
по случаю отпуска, (ненадолго, в гости),
так важно было напитать измученную городом душу
тишиной, красотой природы.
А уставшему за сибирскую лютую зиму телу -
получить силу от земли.

И потому каждый вечер сидела я в одиночестве
на каком - то бревнышке
посреди старых раскидистых яблонь,
слушая, как все затихает вокруг...

Это был мой час и никто меня не тревожил, не окликал.

За забором сада лежала дорога,
выходящая на плотину у пруда,
а дальше начиналось поле.

Все здесь было мне ново, все радовало:
июньский теплый вечер, тишина
и опускающаяся на землю ночь.

Так странно...тут все еще водились кони!..
Вот с полей вернулась лошадка, запряженная в телегу.
Затих вдали скрип колес и снова все смолкло.
Только кричали на пруду лягушки
да сначала несмело, а потом все уверенней,
заводил свою ночную песнь соловей.

Из липовой рощицы за прудом
ему тут же откликались другие,
чтобы не смолкать до уже до самого утра.

Июньские сумерки долгие, а ночи светлые.
Мое любимое время...

..Опустившуюся на землю тишину
спугнула внезапно раздавшаяся дробь копыт.
Какой - то всадник промчался по дороге
и скрылся в сумраке полей...

Кто это был, я не разглядела.
Да и не разглядывала:
все - равно я тут никого не знала.

Так было даже лучше, поэтичней.
Какой - то неведомый всадник в ночи...

Тут же вспомнились любимые строки Рубцова.
И я потихоньку спела их в тишине...

- ..Я буду скакать,
не нарушив ночное дыханье
И тайные сны
неподвижных больших деревень.
Никто меж полей
не услышит глухое скаканье,
Никто не окликнет
мелькнувшую лёгкую тень...

..И только, страдая,
израненный бывший десантник
Расскажет в бреду
удивлённой старухе своей,
Что ночью промчался
какой-то таинственный всадник,
Неведомый отрок,
и скрылся в тумане полей...


..На землю незаметно спускалась ночь -
теплая, светлая, соловьиная.
Сладко пахли цветущие у пруда липы...

Я сидела, замерев, и душа моя была далеко...

..И вот тут я ощутила на себе чей -то взгляд!..
Глянув в сторону бани, я вдруг заметила человека,
стоявшего у ее дверей.

Баню в этот день не топили.
Пробраться никто чужой к ней не мог:
рядом на цепи сидел огромный свирепый пес.
Но он даже не лаял.

Ночь еще полностью не вступила в свои права,
темнота не стала чернильной,
и мне удалось разглядеть незнакомца.

На нем была белая рубашка, ярко выделявшаяся в темноте,
голова - огромная, похожая формой на кочан,
и совершенно черная, как у чудища из сказки.

Он стоял, не двигаясь
и пристально издали смотрел на меня.

Пришло прозрение, что это никто иной, как Банник
и мое присутствие в ночном саду ему нежелательно.

Я остро ощущала на себе его взгляд.
Он был не зол. Скорее, насмешлив.
Вероятно, хозяин веников и ковша был уверен,
что я, заметив его, тотчас подниму визг.

..Щасс!
Не испугалась я.
Во всяком случае, по - настоящему.
Все же стоял он далеко.

Подумаешь, Банник!

Просто сразу стало зябко.
Я как -то разом поняла, что уже ночь
и мне, действительно, пора...

К тому же, и лирическое настроение бесследно пропало...

Взяла досада на него: ну, чего, спрашивается, приперся?
Живешь себе и живи.
Ты -  у себя в бане, а я - в саду сижу, тебя не трогаю.

Песню вот мне чуть не испортил, нечисть страхолюдная!..

..Так, а может, это он Рубцова заявился послушать?!
Поэзии человеку захотелось, музыки. Скучно, небось, в бане одному.

- Непременно, непременно!
Как - нибудь в другой раз...