Мальчик коростель

Тёплыми  летними  днями  мальчик  любил  бродить  в  нагретой  солнцем  воде  неглубокой  и  быстрой  речки. Чтобы  не  выглядеть  одиноким  чудиком  в  глазах  людей,  он  вроде  как  бы  ловил  рыбу  и  даже  пойманную  им  мелочь  приносил  маме  и  та  жарила  её  для  него,  исходя  из  известного  «  чем  бы  дитя  не  тешилось…»  Друзей  среди  мальчишек  у  него  не  было,  но  он  и  не  переживал  -  он  дружил  с  рекой.  О  маньяках  в  то  время  никто  не  слышал,  дети  не  пропадали  и  родители  о  них  не  беспокоились.  Мальчик  ходил  один  и  в  недалёкий  лес,  как  говорили  деревенские,  по  грибы  и  по  ягоды.  Пройдя  поле  с  разнотравьем,  он  всегда  останавливался  возле  небольшого  озерца  на  краю  болота  и  смотрел  на  белые  и  жёлтые  кувшинки,  плававшие  рядом  со  своими  глянцевыми  зелёными  листьями.  Ему  очень  хотелось  добраться  до  белых  лилий,  но  тина  и  сочная  крапива  на  берегу  надёжно  охраняли  белоснежных  красавиц  и  даже  отчаянные  деревенские  мальчишки  не  могли  их  дарить  своим  босоногим  «дамам»  для  венков  и  те  обходились  скромными  васильками.  На  краю  озерца  рос  мощный  и  непроходимый  куст  ветлы,  что  являлось  дополнительной  преградой  для  пылких  влюблённых.  Ежегодно  с  конца  мая  и  до  противной  школы  из  этой  красоты  по  вечерам  раздавался  скрипучий  крик  неизвестной  и  таинственной птицы.  Ей  отвечали  таким  же  «пением»  другие  далёкие  редкие  птицы  и  эта  перекличка  продолжалась  до  глубокой  ночи.                - Дергач  кричит, - говорили  почтительно  деревенские, -  туман  ляжет.  Туман  приходил  с  реки  и  призрачным  толстым  одеялом  укрывал  и  дорогу,  и  луг,  и  болото,  и  только  половина  куста  росла  из  него.  Скрип   птицы   становился  не  таким  резким,  а  других  птиц  и  вовсе  не  было  слышно.  Мальчик  сидел  на  крыльце  деревенского  дома  и  необъяснимая  для  него  самого  грусть   сжимала   сердце.  Хотелось  плакать  от  жалости  к  одинокой  птице,  кричащей  в  тумане,  к  девушкам-дояркам,  провожающих  друг  дружку  по  домам  и  поющих  грустные  песни,  и  к  самому  себе.  У  взрослых  это  называется  депрессией,  а  у  подростков-  болезнью  роста,  но  мальчик  этого  не  знал  и  ему  было  страшно.  Книжки,  как  и  всем  ребятам  в  каникулы  читать  не  хотелось,  от  хождения  босяком  по  вечерней  росе  у  реки,  болели  желёзки  и,  обвязанный  маминым  тёплым  платком,  он  лежал  в  постели  и  придумывал  себе  сны.  Для  мальчика  это  было  не  проблемой  и  всего- то  требовалось:  закрыть  глаза,  придумать  сюжет  и…заснуть,  но  можно  и  задремать ; тогда,  открыв  глаза,  можно  было  сон  некоторое  время  не  забыть  и  ещё  в  нём  немного  пожить.  Он  мог  даже  «  приснить»  на  другой  день  продолжение  сна,  а  если  он  ему  не  нравился,  то  и  прервать  или  переправить.  Управлять  сном  не  всегда  удавалось  и  он,  иной  раз,     начинал  жить  своей  причудливой  жизнью,  порой  даже  и  страшноватой.  С  трудом  вырвавшись  из  плена  неприятного  сна,  мальчик  долго  не  мог  от  него  отделаться  и  лес  на  чердак,  где  через  маленькое  оконце  мерцающий  от  поднятой  пыли  солнечный  луч  освещал  таинственный  мир  пауков  и  выброшенных  старых  вещей.  Немного  пожалев  трагически  погибших  в  паутине  мух,  мальчик  рассматривал  мастерски  выполненные  графические  иллюстрации  к  «  Божественной  комедии»  Данте  в  найденной  на  чердаке  книге  и  жалел,  всех  подряд,  мучившихся  в  аду  грешников.  Так  как  бродяжничество  было  ему  временно  запрещено,  он  пристраивался  у  окна,  где  уже  дежурили  его  мама  и  хозяйка  дома,  смешливая  и  разговорчивая  тётя  Катя:  все  выглядывали  на  дороге  хозяйского  сына  Мишку.  Дорога  была  замечательно  видна  с  косогора,  где  стоял  дом  и  Миша  никак  не  мог  избежать  трёх  пар  глаз.  Когда  на  дороге,  выходившей  из  леса,  появлялась  маленькая  человеческая  фигурка,  наблюдатели  начинали  гадать:  деревенский  ли  это  человек  или  чужой.  Ходить  по  этой  дороге  деревенским,  кто  работал  в  колхозе, было  не  к  чему  и  по  ней  могли  ходить  только  мужики,  работавшие  на  стороне,  как  например,  Мишка.  Вставал  он  в  четыре  утра,  завтракал  картошкой  с  селёдкой  и  шагал  в  любую  погоду  зимой  и  летом  три  с  половиной  километра  по,  практически,  бездорожью  к  автобусу  и  ещё  полтора  часа  дремал  в  нём  до  завода,  где  снимал  заусенцы  с  алюминиевых  ложек.  Он  был  здоровья  слабого,  как  и  ещё  двое  младших  детей  тёти  Кати,  хлебнувшей  горя  вместе  с  детьми  в  голодной  деревне  в  войну.  Муж  тёти  Кати,  Семён,  неказистый  мужичок,  выживший  в  трёх  войнах  уверенно  шёл  к  могиле,  травя  себя  дармовой  политурой.  Горе,  одним  словом.  жило  в  избе, но  вместе  с  ним   доброта,  порядочность  и  весёлый  нрав  её  обитателей ,  ну  и  немного  жалость  к ним,  привязали  к  их  бедному  дому  родителей  мальчика  и  он  не  один  год  совал  свой  нос  в  их  бесхитростную  жизнь.  Маменького   сынка  терпели,  а  он  этим  пользовался  и  пожирал  их  сладкую  малину  в  огороде,  сознавая,  что  он  плохой  мальчик,  но  сладкая  малина  побеждала  его  душевные  терзания.                _  Тонь,  никак  Мишка  идёт!-  говорила  тётя  Катя,  вглядываясь  через  пыльное  стекло  в  дорогу.                -  Да  вроде  не  он,-  с  сомнением  отвечала  та,-  он  пошире  ходит.                -  Да  он  же,  смотри  какие  кренделя  выписывает,  побегу  встречать  паразита,  не  то  в  речку  свалится  с  лав, - кудахтала  тётя  Катя  и  семенила  на  своих  кривых  ножках  под  гору  к  речке.  Приведённый  к  крыльцу  Мишка  привычно  извинялся  перед  московской  дачницей  и  ещё  долго  что- то  бормотал. Она  терпеливо   и  сочувственно  слушала  обычно  молчаливого  Мишку,  пытавшегося  пофилософствовать  на  одному  ему  понятную  тему,  но   разбирала  только  «Тонь,  Тонь,   понимаешь,  Тонь».  Тётя  Катя  уводила  его  спать  на  терраску,  где  Мишка  ещё  долго  бормотал  «Тонь,  Тонь…».  Затем  являлся  пьяненький  Семён  и  пытался  убедить  Тоню,  что  он  ещё  ого -го  и  была бы  под  рукой  двухрядка,  то  он  доказал  бы  какой  он  ого-го.  Тётя  Катя    беззубо  смеялась,  прикрывая  сухой  ладошкой   рот,  и  беззлобно  ругала  своих   « дураков.»    Такие  развлечения  разнообразили,  конечно,  скучную  дачную  жизнь,  но  были  недостаточны  для  мальчика.  Ненастье  не  пускало  со  двора  и  он  скучал  не  только  по вечерам,  но  и  с  самого  утра.  Тоня  не  заморачивалась  образованием   сына,  к  чему  тот,  по  правде  сказать,  и  не  стремился  и  вёл  поразитический  образ  жизни  как  известный  книжный  герой  Обломов.  Позавтракав  сладкой  манной  кашей  и  выпив  кружку  какао,  маленький  обломчик   ложился  подремать  и  посмотреть  сны.  В  основном  он  заказывал  себе  приятные  сны:  вот  он  поймал  большую  рыбу,  вот  он  приносит  домой  корзину  белых  грибов,  вот  он  идёт  с  рыбалки  и  не  боится  грохочущей  грозы  и  тому  подобные  героизмы.  Этот  сон  он  не  заказывал-  он  пришёл  сам  по  себе  и  был  так  интересен,  что  мальчик,  боясь  его  прервать  вмешательством  посторонних  шумов,  накрылся  одеялом  с  головой  и  крепко,  к  своему  удивлению,  незапланированно  уснул.  … Сон  был  цветным  и  зрелые  краски  августа  сопровождали  его  в  путешествии   к  болоту.  Легко  преодолев  знакомый  ему  и  даже  в  мыслях  непроходимый  куст,  он  увидел  таинственную  птицу,  кричавшую  по  вечерам, и  был  приятно   удивлён:  вместо  нелюдимого  сыча,  однообразно  и  резко  кричавшего  из  куста,  его  встретила  немым  вопросом  среднего  размера,  стройная  птица  с  умными  карими  глазами.                – Здравствуйте,  дядя  коростель!-  поздоровался  нежданный  гость.                -  Привет,  малыш! -доброжелательно  сказал  коростель,-  ты  чей?                – Я  Уткин  от  тёти  Кати,-  смущённо  представился  гость.                -  Так  ты  уткин  или  тётикатин?-  с  улыбкой  спросил  коростель.                -  Уткин -  это  моя  фамилия,-  ещё  больше  смутился  гость.                -  Первый  раз  в  жизни  вижу  коростельчика  с  фамилией,-  рассмеялся  хозяин  дома  под  кустом.-  Так  что  привело  тебя  сюда,  малыш?                -  Научите  меня,  пожалуйста,  петь  как  Вы, -попросил  коростельчик.  -  Тебе  что,  нравится  мой  скрип,  малыш?-  удивился  коростель,- люди  называют  меня  дергачом,  а  не  соловьём,  дружок.                -  Просто  они  не  хотят  грустить,-  сумничал  коростельчик.                - -  Или  не  умеют,  а  зря:  грусть  очищают  душу,-  продолжил  коростель.                -  А  Вы  умеете  грустить? – спросил  коростельчик.                – Грусть  должна  быть  предметной  и,  желательно,  светлой,  а  просто  грустить – это  не  более  как  расслабление  души  и  блажь,  что  приводит  к  болезням.                -  А  я  вот  часто  грущу  и  не  знаю  почему,- признался  коростельчик.                – Найди  себе  любимое  дело  и  совершенствуйся  в  нём,  и  грустить  не   будет  времени,  малыш.                -  Я  ещё  маленький  и  не  знаю  что  хочу,-  сказал  с  грустью  коростельчик.                – Пробуй  разные  занятия-  может  быть,  что  и  наклюнется, -  сказал  коростель.                -  Пока  я  хочу  петь,-  напомнил  коростельчик.                -  Ну  что  же,  давай  попробуем,-  согласился  с  улыбкой  коростель- дергач,- делай  как  я.                Он  приосанился  и,  вытянув  шею,  коротко  скрипанул.  Коростельчик   попытался  повторить  и  издал  цыплячий  писк.                -  Ничего,  малыш,  сразу  ни  у  кого  хорошо  не  получается-  нужна  тренировка, - утешил  его  коростель.  – Пойдём  на  луг,  кузнечиков  полопаем,  пока  прыгают.                -Они  подкрепились,  а  по  возвращении  коростельчик  спросил:                - А  что  лопают  птицы  зимой?                - Разных  птиц  очень  много:  есть  перелётные  как  мы,  а  есть  живущие  на  одном  месте,  но  у  всех  есть  родина.  Как  говорится:  где  родился,  там  и  пригодился.                -  А  у  Вас  где  родина? – спросил  коростельчик.                -  Я  родился  под  этим  кустом,  значит  это  и  есть  моя  родина,  а  летим  мы  в  Африку, чтобы  переждать  здешнюю  зиму  и пусть  там  полно  вкусной  саранчи,  но  весной  мы  перелетаем  в  эти  края.  Здесь  у  нас  рождаются  птенцы  и  для  них  туманные  поля  и  болота  становятся   родиной.                -  А  почему  этим  летом  Вы  одиноки?-  спросил  маленький  приставала.  Коростель  долго  молчал  и  было  видно,  что  ему  трудно  отвечать  на  этот  бестактный  вопрос  невоспитанного  юнца ,  но  всё  же  ответил:                -  Это  грустная  история,  но  как  я  тебя  учу,  это  тот  случай,  когда  можно  и  погрустить  даже  такой  пожилой  птице  как  я,   но  грустить  за  компанию  я  тебе  не  разрешаю:  это  моя  личная  грусть.  Согласен?                -  Я  попробую,-  пообещал  не  совсем  уверенно  коростельчик.                – Ну  ладной,  слушай:                -  Пять  лет  назад  я  услышал  далёкий  чудесный  скрип  птицы  и  сразу  влюбился  в  его  обладательницу.  Мой  голос  тоже  был  ей  не  противен  и  я  предложил  ей  совместное  проживание  в  этом  кусте  и  сам  сплёл  гнездо.  Вскоре  у  нас  появилось  пятеро  замечательных  птенцов.  Я  научил  их  летать,  а  жена- петь(  она  не  любила  слово  скрипеть).  Осенью,  когда  наш  куст  становился  белым  от  инея,  а  туманы  не  только  скрывали  нас  от  хищников,  но  и  приносили  сырой  холод,    мы  всей  своей  дружной  семьёй  полетели  на  юг.  Ребята  из-за  ранних  холодов  недостаточно  набрались  сил  и  над  Средиземным  морем  едва  не  погибли,  и  мы  с  женой  решили  не  лететь  в  Африку,  а  повернуть  и  поселиться  в  Италии.  Кое-как  приспособились,  но  тут  случилась  беда-  погибла  моя  жена,  а  я,  раненный  в  крыло,  выжил,  но  долго  болел  и  на  следующий  год   дети  не  захотели  с  риском  для  жизни  возвращаться  на  свою  и  мою  родину.  В  Италии  у  них  родились  свои  дети  и  для  них  горные  леса  стали  их  родиной.  Просили  и  меня  остаться,  заманивали  внуками,  но  в  память  о  безвременно  ушедшей  из  жизни  жены,    я  возвратился в  наш  дом,  где  мы  были  счастливы.  -Ты  обещал  не  грустить,  малыш!                -Я  обещал  попробовать,-  грустно  сказал  коростельчик,  отвернувшись,  чтобы  скрыть  слёзы.                -  Знаешь  что,  малыш,  я  останусь  зимой  здесь,-  сказал  коростель.           -  Вы  замёрзните!-  сорвавшимся  голосом  крикнул  коростельчик.             -  Наверное,  но  с  моим  крылом  всё  равно  далеко  не  улетишь,-  устало  сказал  коростель.                -  Я  попрошу  тётю  Катю  перезимовать  Вам  с  её  курами,  она  добрая,-  предложил,  испуганный  намерениями  его  чудесно  приобретённого  друга,  коростельчик.                -  А  петух,  ты  думаешь,  не  будет  возражать?,- невесело  улыбнулся  коростель. – Спасибо,  за  заботу,  добрая  душа,  но  после  приволья  жить  в  курятнике  я  не  смогу.                – Тогда  разрешите  мне  Вас  сопровождать  в  эту  самую  Италию,  иначе  мы  замёрзнем  вместе!-  я  не  оставлю  Вас!  Коростель  внимательно  посмотрел  на  коростельчика  и  сказал:                - Хорошо,  малыш!  Будем  готовиться!  А  для  начала  пойдём  подкрепимся.  Они  шли  по  ночам,  ориентируясь  по  звёздам  и  обходя  посёлки  и  города,  а  днём  прятались  в  пожелтевшей  траве.  Коростель  оказался  хорошим  ходоком  и  подросший  «  малыш»  едва  за  ним  поспевал.  Впереди  была  Москва  и  « малыш»  упросил  коростеля  заглянуть  в  одно  окно,  чтобы  попрощаться  со  своим  другом.                - У  тебя  есть  друзья  в  Москве,  малыш?-  удивился  коростель.                - Есть  один,-  признался  он.  Ночью  они  подошли  к  дому  и  заглянули  в  окно  полуподвальной  комнаты,  где  спал  мальчик  лет  десяти.                –Это  и  есть  твой  друг,  малыш?-  спросил  коростель.                -  Это  я,-  признался  «малыш»  и  заплакал.                -  Я  всегда  завидовал  людям,  потому,  что  они  могут  плакать.  Слёзы  не  делают  людей  слабыми,  но  очищают  душу.  Я  рад,  что  ты  нашёл  друга.  Иди  к  нему,  а  я  как  -ни будь  доберусь  до  своей-  не  моей  Италии.                _  Спасибо  Вам,  что  были  со  мной  во  сне,   я  многому  научился от  Вас  и  постараюсь  больше  не  грустить,-  сказал  коростелёнок.  _  Спасибо  и  тебе,  малыш,  что  придумал  такой  замечательный  сон.  Прощай!                На  следующее  лето  мальчик,  как  всегда  по  вечерам,  сидел  на  крыльце,  смотрел  на  полыхающий  зарницами  горизонт  и  с  призрачной  надеждой  прислушивался  к  тишине:  не  раздастся  ли    знакомый  скрип  коростеля.  Он  старался  не  грустить,  но  это  давалось  ему  нелегко  и  он  горько  заплакал.                – « Ты  обещал  не  грустить», - пришли  на  память  слова  коростеля  из  прошлогоднего  сна.                _  Я  обещал  постараться,-  сквозь  слёзы,  тихо,  чтобы  не  услышали  в  доме,  сказал  мальчик.  В  окне  показалась  Тоня  и  жестами  поманила  его  в  дом,  где  ожидалось  чудесное  явление  Семёна  Ивановича  из  печи,  где  он  лечил  свой  радикулит  сухим  жаром.  Под  печи  был  выложен  соломой  и   бывалый  солдат  кайфовал  на  чистом  и  мягком.  Появление  его  на  свет  божий  из  чрева  закопчённого  и  ограниченного  производственного  пространства  печи  вызвало  восторг  зрителей.  Вступая  в  корыто,  голый  и  весь  чёрный  как  чёрт,  Семён  Иванович  глупо  улыбался,  то  ли   от   угара,  то  ли  от  смущения  за  своё  физическое  несовершенство.  Кто  сказал,  что  в  деревне  с