Тяжелые времена

Когда я писал, я служил своей стране. Я хотел разобраться в социальной несправедливости и помочь правильно решить общественные вопросы.
Чарльз Диккенс (7.02.1812 – 9.6.1870)

150 лет назад -- 9 июня 1870 года -- умер Чарльз Диккенс. Но, как бы банально это ни звучало, настоящий человек, настоящий писатель, настоящий творец не умирает. Он остается жить в своих творениях, посеянные им семена дают всходы, загаданные им загадки имеют множество вариантов отгадок, его чарующее слово будоражит мысль, созданные им образы заставляют прыгать от восторга!   

Говорят, ключ к пониманию творчества Диккенса в том, что по натуре своей он был актером. Недаром же, в английском театральном репертуаре того времени переделки романов и повестей Диккенса занимали едва ли не второе место после произведений Шекспира.

«Характерного актера» Диккенса хватало на многие «роли». Его романы так густо заселены (в одном только первом – «Посмертные записки Пиквикского клуба» — действуют более 250 человек!), что не мудрено и запутаться в героях, подзабыть имена и сюжеты. Однако впечатление от чтения Диккенса остается навсегда. Чудаковатые, странные, почти фантасмагорические, но в то же время глубинно реалистические — диккенсовские типы живут в нашей памяти. Само слово Диккенс вызывает в воображение какое-то диковинное существо, чертика из табакерки (кстати, «диккенс» это еще и «черт»), затейливо изогнутую тень на стене. Диккенсовские персонажи — «тени» живых людей: не беда, что театральные софиты освещают их так причудливо.

Про одну свою героиню Диккенс рассказывает, что больше всего она напоминала посредственно исполненный транспарант, долженствующий изображать женскую фигуру. Критика не щадила Диккенса, говорила и о его неумении крепко сколачивать сюжет, небрежных, торопливых развязках, даже о «несусветной чуши», которая порой встречается и в лучших сочинениях писателя. Но «посредственно исполненных транспарантов» у Диккенса найти трудно – на всем лежит печать его гения.

Диккенса называют энциклопедией английской жизни. «Энциклопедия» эта написана с юмором, составлена из живых и выпуклых сценок. Тонкий наблюдатель (находятся люди, которые утверждают, что романы Диккенса можно использовать в качестве пособия по… психиатрии), Диккенс «находил» героев прямо на лондонских улицах: «улицы Лондона дают моему мозгу какую-то силу, без которой он ослабевает».
Хотя он артист и художник, а, по мнению известного английского литературоведа Хескета Пирсона, и «прирожденный индивидуалист», нельзя не заметить, однако, что представляемые Диккенсом картины имеют остро выраженный социальный характер. «Защитником низших классов против высших», «карателем лжи и лицемерия» считал Диккенса Чернышевский.

В подавляющем большинстве диккенсовские бедняки морально превосходят диккенсоновских богачей, именно в среде угнетенных масс сосредоточены положительные тенденции современного общества.
Приверженность Диккенса к хэппи-эндам это не только «потакание» вкусам массового читателя, но и присущий писателю светлый оптимизм, вера во все лучшее, что есть в человеке. «Поднять дух обездоленных и бороться за улучшение условий социальной жизни» — так была сформулирована основная цель издаваемого Диккенсом журнала «Домашнее чтение».

Большой труженик, изысканный франт, душа застольной компании, любитель длинных пеших прогулок, рачительный хозяин, трепетно относившийся к чистоте и порядку; деловой человек, превыше всего ценящий пунктуальность; шутник, остроумец и …лечащий гипнозом врач. Это всё Чарльз Диккенс. «В нем больше жизни, чем в 30 обычных людях!» — восклицал один его знакомый.

Диккенс брался за разные дела и все делал хорошо (в шутку говорил, что в этом как раз и состоит особенность гениев). Помимо написания романов, повестей и рассказов, издания журналов, постановки спектаклей, семейных дел (у него было семь сыновей и три дочери, а еще многочисленные родственники, которых он содержал всю жизнь), благотворительности, разнообразных «общественных нагрузок» (типа улучшения жилищных условий у бедняков или борьбы со сквернословием на улице), немало времени Диккенс уделял созданию «Гильдии литературы и искусства» — своеобразной профессиональной организации английских писателей, художников, актеров.

Одна из главных проблем творческой интеллигенции, оставшаяся нерешенной и по сей день, касалась оплаты труда. В ту пору «океан искусства» вовсю бороздили «пиратские корабли», и на произведениях бедных авторов наживался кто угодно, только не они сами.

Пролетарий умственного труда, Диккенс хорошо понимал тех, кто зарабатывает свой хлеб тяжелой физической работой. «Домашнее чтение» постоянно помещало отклики на злободневные социально-политические вопросы: «О железнодорожной забастовке», «Некоторое сомнение во всемогуществе денег», «К рабочим людям»… «Рабочий должен понять, что если он не поможет себе сам, никто ему не поможет. — пишет Диккенс в последней статье — Пусть рабочий вспомнит, что он рожден Человеком, пусть он решит: «Я больше не согласен терпеть такое, я положу этому конец».


Некоторая аполитичность Диккенса, нелюбовь к теоретическим схемам, различным «измам» и неверие в благое изменение мира путем насилия не застилали ему взгляда. Тому, что приходится терпеть рабочему, посвящены многие произведения писателя.
Вот, к примеру, «Рассказ бедняка о патенте». Чтобы получить патент на свое изобретение бедняку пришлось пройти 35 инстанций – начиная с самой королевы и заканчивая заместителем хранителя свечки, — и в каждой заплатить пошлину. Такая политика, замечает рассказчик, верный способ сделать из человека чартиста.
Чартизмом (или хартизмом) называется движение английских рабочих в 30-50-х годах 19 века, проходившее под лозунгом борьбы за «Народную хартию».

16 июня 1836 года образовалась Лондонская ассоциация рабочих, которая развернула агитацию за уравнение трудящихся в правах с господствующими классами. Руководители ЛАР выработали программу, которая была опубликована 8 мая 1838 года в виде законопроекта, получившего имя «Народной хартии». Там содержались требования всеобщего избирательного права для мужчин, достигших 21 года, равенства избирательных округов, тайного голосования, ежегодного переизбрания парламента, отмены имущественного ценза для кандидатов в депутаты, выплаты жалованья членам парламента. Агитация за хартию приняла широкий размах, в промышленных районах страны проходили демонстрации, митинги, забастовки.

Тема образования профсоюза и забастовки раскрыта Диккенсом в романе «Тяжелые времена» (1854). Это самый короткий и наиболее публицистически заостренный его роман. Исследователи отмечают отсутствие в нем присущего Диккенсу мягкого юмора и присутствие самой хлесткой сатиры.

Сатира же, как объясняет сам Диккенс, направлена против тех, кто видит только цифры и средние числа и ничего больше: «Эти люди с мозгами набекрень берут среднюю годовую температуру в Крыму в качестве обоснования того, чтобы одеть солдата в нанковые штаны на ночь, когда и в мехах можно окоченеть насмерть, а рабочего, который ежедневно проходит по 12 миль к месту работы и обратно, они будут утешать, говоря ему, что расстояние между двумя населенными пунктами по всей английской территории в среднем не превышает 4 миль».

Сумма годового дохода государства мало что скажет о жизненном уровне его жителей. «Откуда же мне знать, процветает эта нация или нет, и обеспечено ли мне благосостояние, раз я не знаю, чьи это деньги и принадлежит ли мне сколько-нибудь из них?» — недоуменно восклицает одна из героинь романа, дочь клоуна Сесси, олицетворяющая собой «сердечное начало» и живую жизнь.

Конфликт между сердцем и фактом, заканчивается сокрушительным фиаско последнего. Тем не менее, в «Тяжелых временах» нет счастливой развязки – тяжелые времена продолжаются.

Фон, «основной лад» повествования — город машин и высоких фабричных труб Кокстаун. «Был там и черный канал, и река, лиловая от вонючей краски, и прочие многооконные здания, где с утра до вечера все грохотало и тряслось и где поршень паровой машины без передышки двигался вверх и вниз, словно хобот слона, впавшего в тихое помешательство… Все эти приметы были неотъемлемы от рода труда, которым жил город. Их неприглядность оправдывали кокстаунские изделия – предметы утонченного комфорта, проникавшие во все уголки земного шара, и предметы роскоши, которыми светская леди не в малой степени обязана была городу, чье имя и то внушало ей отвращение».

Стоит ли указывать, как похож был вымышленный Кокстаун на многие действительно существовавшие фабричные города! И проблемы везде сходные. «Известно с точностью до силы в один фунт, чего можно ожидать от машины; но вся армия счетчиков, выводящих цифры государственного долга, не скажет мне, какова сила добра и зла, любви или ненависти, патриотизма или недовольства, добродетели, выродившейся в порок, или порока, переродившегося в добродетель, на какую способна, в любую минуту, душа хотя бы одного из молчаливых слуг машины с непроницаемым лицом и мерными движениями. В машине нет тайн; в каждом, самом ничтожном из них, заключена глубочайшая тайна – на веки веков. Не пренебречь ли нам математические вычисления для предметов неодушевленных, и не управлять ли этими грозными неведомыми величинами с помощью других средств?»

Что это за средства? В романе показаны два из них, совпадающие с двумя главными направлениями чартистского движения. От партии «физической силы» выступает агитатор Слекбридж, которому противостоит ткач Стивен Блекпул, представляющий партию «моральной силы». Симпатии Диккенса полностью на стороне ткача, агитатор же нарисован скользким типом и провокатором.

Вместе с тем, Диккенс вполне сочувствует самой идее профсоюзного единения:
«Внушительное это было зрелище – такое множество лиц и на всех до единого написано напряженное внимание и готовность действовать. Ни беспечности, ни лени, ни праздного любопытства; здесь и на мгновение нельзя было подметить тех многочисленных оттенков равнодушия, которые стали обычны для всех других сборищ. Каждый понимал, что положение его, по той или иной причине, хуже, чем оно могло бы быть; каждый считал своим долгом примкнуть к остальным, чтобы добиться лучшей доли; каждый знал, что ему не на что надеяться, кроме как на объединение со своими товарищами; каждый был преисполнен веры, истиной или ложной (к несчастью, на сей раз ложной), — веры глубокой, искренней, чистосердечной, — все это любой наблюдатель, не закрывающий умышленно глаза, увидел бы так же ясно, как голые балки, поддерживающие крышу, и выбеленные кирпичные стены. И любой честный наблюдатель должен был бы в глубине души признать, что эти люди в самом заблуждении своем обнаруживали высокие нравственные качества, которые могли бы принести добрые плоды, и что утверждать (ссылаясь на огульные, якобы бесспорные теории), будто они сбиваются с пути не в силу каких-либо причин, а просто по собственному неразумию и злой воле, — это все равно, что утверждать, будто бывает дым без огня, смерть без рождения, жатва без сева или что бы то ни было, возникшее из ничего».

Объединение рабочих – дело хорошее, да только вожди у рабочих плохие. Но «ничего не поделаешь, берут таких, какие есть», — горько замечает Стивен Блекпул. Отрицательный, но хваткий Слекбридж остается жить, положительный, но «беззубый» Блекпул погибает. Самая смерть его символична: он проваливается в заброшенную шахту, последняя его молитва была о том, «чтобы все люди сошлись поближе между собой и лучше понимали бы друг дружку».

Критика подходила – и подходит – к «Тяжелым временам» порой с диаметрально противоположными мерками. Так, Хескет Пирсон определяет этот роман как антисоциалистический, а Бернард Шоу, напротив, видит в нем явственный привкус социализма, считает его восстанием против больной цивилизации и провозглашением, «что не беспорядок является чудовищным, а установленный нами порядок, что нас грабят и убивают не преступники, а магнаты капитала… и что вся наша социальная система должна быть разрушена, уничтожена, вырвана с корнем и сметена с лица земли, так чтобы о ее существовании осталось одно лишь воспоминание в летописях истории».

Людей согревают
лишь взаимная поддержка
и сочувствие друг другу

Мечта Стивена Блекпула о том, «чтобы все люди сошлись поближе между собой и лучше понимали бы друг дружку» воплощается в труппе цирка Слири, которой в «Тяжелых временах» посвящены, пожалуй, самые теплые страницы.

Не этот ли цирк изображен на знаменитой картине «Девочка на шаре» (1905)?

Это полотно французского художника, испанца по происхождению, коммуниста, основоположника кубизма Пабло Пикассо (25 октября 1881 – 8 апреля 1973) является одною из абсолютных и общепризнанных вершин его раннего творчества. По мнению искусствоведов, в этом произведении, рисующем голодную и романтическую жизнь странствующих комедиантов, показана ускользающая и мимолетная гармония человека с миром: «В сопоставлении двух фигур – хрупкой, угловатой, балансирующей на шаре девочки и массивного, сидящего на кубическом основании атлета – раскрывается лирическая тема дружбы, взаимной поддержки, необходимости друг в друге даже тогда, когда один из двух беспомощен и слаб, а другой – исполнен сил. Тяжелый труд соединяет этих людей, друг без друга они не существуют».


"Знаете, что радует меня больше всего? Когда бы я ни вышел на улицу, меня обязательно остановят рабочие, чтобы пожать мне руку и сказать, что они хорошо знают мои книги.

Я одержим нелепой мыслью, что английский народ так же тяжело трудится, как и любой другой народ, живущий под солнцем. Я признаюсь в этой своей слабости, дабы объяснить, почему я желал бы, чтобы ему дали хоть немного вздохнуть.

Те, кто, глядя на мир, на людей, стонет, что все черно и пасмурно, правы. Но эти мрачные краски – лишь отражение их собственных настроений и взглядов. Подлинные тона нежнее, мягче, но видит их только ясное око".

Чарльз Диккенс