Два водяных

Лунная ночь. Сверчки терзают тишину из глубин своего травяного космоса. У озера, вытащив кряжистые коряги на берег и усевшись на них, как на кресла, беседуют два водяных; но Фёдор не слышит о чём— слишком далеко. Старики энергично размахивают руками, вскакивают, снова садятся. Капли, сияющие лунным серебром разлетаются во все стороны. В нечёсаных бородах и усах трепещут золотые рыбки; мускулистые голые руки и плечи переливаются рельефом; роскошная пахучая тина обхватывает тугие бёдра. Один из них, который кажется мирным, всё время прикладывает огромный палец, с кривым когтем, к губам— пытается успокоить нервного. Невнятные, хриплые, булькающие звуки всё же доносятся до Фёдора; но всё равно— не разобрать. Вдруг нервный протягивает руку, сжимает луну в кулаке, и бросает её наотмашь в озеро. Луна бьётся о водную гладь, рассыпается на тысячи осколков, которые усеивают чёрное дно мелкими зеркалами; и дрожащие блики искрятся на плакучих ивах. И всё же луна выскальзывает из воды, как намагниченная и прилипает к небосводу. Тогда мирный вздымает руку, всю в болотных разводах, делает круговое движение, резко хватает ладонью воздух, и сжимает всю трескотню сверчков. Наступает тишина...
— Что за манеры, Антониос? Насладись безмолвием,— бурлящим басом произнёс Агафон и, прихватив с мшистого пня янтарную раковину, направился к озеру. Зачерпнув сияющей воды, он вернулся и протянул напиток нервному.
— Вот увидишь, новые хозяева захотят от нас избавиться,— резким баритоном заскрипел Антониос,— и позовут других водяных: желающих хоть отбавляй!
— Ты промочи горло сперва,— приказал мирный.
Нервный поднёс раковину к иссечённым шрамами губам, зажмурился от предвкушения и выпил до донышка. Вся его кожа покрылась мурашками и чешуёй, рот растянулся в блаженной улыбке.
— Божественно, Агафон! Что ты туда добавил?
— Ничего лишнего, Антониос: болотной слизи, рыбьего жира, лунного блеска и самое главное— благоухание кувшинки.
— Я добавляю всё тоже самое, но ведь все воротят морду.
— А ворожбу, ворожбу нашёптываешь?— хитро прищурившись, спросил мирный; нервный вскочил и бросился на мирного.
— Так я и знал!— заорал он, размахивая кулаками.— Что за ворожба? Ну-ка колись!
Агафон ловко увернулся, вскинул руку вверх, плеснул на небосвод мириадами весёлых брызг и сорвав, как яблоко луну, запустил её в озеро. Луна полетела, отпрыгивая от водной глади и врезавшись в горизонт отскочила резко и со свистом...Нервный охнул, опрокинулся навзничь и замер...
— Антониос, тебе больно?— испугался Агафон.
Нервный потрогал огромную шишку, сияющую всеми цветами радуги и обиженно сел на свою корягу.

Дверь в спальню Фёдора скрипнула.
— Тссссс! Слава богу, всё обошлось, жар прошёл. Доктор говорит: «Пару дней подержать дома и можно гулять».
— А что это было?
— Не знаю. Наверное акклиматизация, долгая дорога, новое место, впечатления. Что он сейчас читает, не знаешь?
— Легенды и мифы Древней Греции. А что?
— Всё во сне шептал, не то Антоний, не то Агафоний...

Лодочная станция была прекрасна. Скрипели уключины, визжали дети, плескалась вода. Родители дали Фёдору денег.
— Иди, заплати за лодку, за два часа. Справишься?
Фёдор подошё к окошку с надписью «КАССА», вежливо постучал. Затем покашлял и ещё раз постучал. Окошко открылось, показалось бородатое лицо и пахнуло уверенным перегаром.
— Два часа, можно?— робко произнёс Фёдор.
— Не знаю, если родители разрешат, то можно,— съязвил кассир, протянул волосатую, татуированную руку, словно тина налипла, и взял деньги. В это время подошёл человек в очках и с портфелем.
— Афоня!—резко крикнул очкарик. Кассир, заискивающе улыбаясь, высунулся и преданно посмотрел на начальника.
— Доброго здоровьечка, Сан Саныч!
— Я слыхал, вы опять на той неделе с Антошкой куролесили! Ещё и подрались,— прошипел очкарик, что б никто не слышал; Фёдор был не в счёт,—  Всё, баста, пишите заявление, оба. У меня знаете сколько желающих на это место? Уйма!
— Ну Сан Саныч!— заныл кассир.
— Дай билет пареньку, потом поговорим.
Афоня заулыбался.
— Мальчик, сдачи возьми,— уже дружелюбно произнёс бородач и кривым ороговевшим ногтем пододвинул Фёдору мелочь.
На причале, родители похвалили Фёдора и все стали усаживаться в лодку. Мимо прошёл очкарик.
— Антошка!— на ходу крикнул он,— я тебе!— и погрозил кулаком. Антошка беспомощно растянул заячью губу подобием улыбки и прикрыл ладонью, на всякий случай, огромную шишку на лбу.
Уключины заскрипели, вёсла зашлёпали, сладостный аромат речной воды опьянил Фёдора.
Лодочник, пожелав всего хорошего, отошёл на берег, грустно подобрал камушек и запустил его по водной глади...
— Девять, десять, одиннадцать,— с нескрываемой завистью отсчитывал Фёдор.

               03.06.20