Солидарность по-русски

Запись в дневнике. 23.05.2006.

Уже третий год я в США. Живу - если можно так выразиться. Пока это приспособление на грани истерики. Но выбор мной был сделан не под дулом автомата, так что сетовать не на кого.
Почему захотелось написать... вернее, сделать эту мини-зарисовку? Придать художественность правде жизни? Но правда она всегда художественна, так считал Юрий Нагибин. Противоречивый писатель из тех, тоже противоречивых, но прекрасных советских времен...

Эта запись - вступление. Продолжу.
Как-то летом нас с мужем пригласили на пати. Вечернику по-нашему. Муж, не типичный американец, скорее, японец, не любитель этих простых развлечений. Он домосед, а мне, признаюсь, всё-таки необходимо общество. Какое есть. Не Бог весть, конечно. В основном это иммигранты из Украины и России. Но можно поговорить на родном языке, и ощутить себя русской: здесь нет понятия украинок, грузинок, евреек или мордвы. Можно побыть слегка сошедшей с ума, тупо, но весло хихикать, сплетничать, говорить глупости или, наоборот, о политике что-то изречь, тоже не больно глубокомысленное. Псевдоумное, так сказать, вычитанное из газет и гаджета. Ну и ладно! Зато локоть живой рядом чувствуешь...

Муж довез меня до дома хозяев, устроивших это гулянку и уехал, аутист несчастный. Но это скорее, добрая шутка. Он славный. А нНастырно-приставучих и суетливых я тоже недолюбливаю. Должна быть граница у мужчины и женщины, вторгаться через которую значит выращивать тирана в своей бессмертной душе.
 
Но сейчас несколько о другом. А кстати, о чем? И зачем? Возможно, хочу... есть навязчивая потребность разобраться в том, что тогда случилось - неровное, непонятное. Как сама жизнь...  Что-то там осталось, в той не совсем приличной на первый взгляд истории, что цепляет до сих пор.
А может (будь честной, бывшая пионерка!) захотелось чем-то погордиться? Ведь это необходимо - себя уважать, хотя бы на гулькин нос. Под словом "себя" имею в виду русских вообще. Здесь это уважение добывается с великим трудом. Ибо все мы тут второй или ниже сортности. И многие так быстро деградируют - не внешне, внутренне - что главное. Как учили.
 
Пати происходила как по писаному: аперитив, закуски на террасе, потом барбекю. Мясо жесткое, говяжье, но я его и не ем практически, ГМО это. Но всю эту шумно-разогретую обстановку отличал один феномен: с меня не сводил глаз местный супруг одной из женщин, тоже русскоязычной, из бывшего СССР со всем набором качеств бывшей комсомолки (не расстанусь...!) и члена профсоюза. Не красавица, обычной внешности и интеллекта, с университетской скамьей, а также киевскими каштанами и тортами в трогательно хранящей прошлую жизнь памяти. И примерно моя ровесница. Как-то встретились они с этим американцем, не помню, не важно... Он - довольно известный ученый, эколог, пишет суперсерьезные статьи с графиками и формулами. Я смотрела - специально. Потом... За весь вечер ни разу не улыбнулся, что редкость. Обычно смайлы приклеены к физиономиям штатовцев. Тем более, на пати. Бугристый лоб с огромными и блестяшими, как две коленки залысинами, скрытые под бровями мелкие глазки, кожа в оспинах, кривоватая челюсть. И возрастной - полста разменял давно уж, судя по всему. А может, и больше. Ученые люди здесь моложавы и астеничны, следят за калориями. Это представители средних и ниже классов весят по два центнера живой колыхающейся массы.
Да, некрасивость его зашкаливала. Однако пиетет к мужчинам, всерьез увлеченным наукой, я испытывала всегда. Такое погружение в исследование вечных и божественно определённых процессов оправдывает многое, если не всё. Вспоминаются великие и звездные Ландау, Королев, Сикорский. У них особое обаяние - самоотречения и ума. И как правило, именно глубокого ума боится и обходит стороной та мерзкая и липкая пошлость, которую я просто не выношу в окружающих. Вернее, в отношениях.

Общение наше с профессором (назовем его Том), стоящим на страже окружающей среды, тогда свелось к коротким фразам формата "найс ту мит ю". Не более. Кажется, я выдала еще банальнейшее "Природа это наша мать", и по-английски она звучала не так ужасно.  Но изучающий взгляд этого человека, безусловно, самого, мягко говоря, необычного в той компании, я ощущала до конца вечера. Под его микроскопом меня распинали до самых десяти вечера, когда за мной опять приехал муж - я еще не водила. Да и сухого винца с земляками грех было не отведать. Как в счастливой общежитской юности ...

А через несколько дней, выходя из магазина, я увидела сутуловатую фигуру Тома. Он перегородил мне путь и в упор смотрел на меня... нет, он пожирал меня своими носорожьими глазками, будто я кусок мяса. Уже не предмет научного наблюдения, как на пати, а бифштекс. Причем в ситуации, когда человек не ел дней сорок.

Признаться, мне стало сильно не по себе. Том как робот или зомби загородил мне дорогу из торгового помещения.
Буря эмоций разыгралась во мне за одну минуту. Во-первых, то, что с ним происходило являлось исключительным случаем. Как боятся американские мужики нашу сестру, я уже успела хорошо узнать. Никаких вольностей и не дай бог, прикосновений. Глаза должны быть в пол, а не на тело дамы, иначе... плохи ваши дела, мистер Х. Это вам не здесь. Здесь, на родине, можно и по попе шлепнуть. Или ущипнуть за что-нибудь мягкое. Мы не обидимся. Сочтем за комплимент. В соединенных штатах такое соединение полов - ненамного лучше смерти.
В то же время, во мне взыграло высокомерие оскорбленной невинности. Как?! Меня хотят склонить на что-то недостойное! За кого он меня принимает?!

Том был явно не в себе. Но не выпивши. Любителем марихуаны он тоже не выглядел. От волнения речь его напрочь утратила связность. И без того малословный, он лепетал что-то о "бьюти", внезапной как солнечный удар "лав" и про то, что он "крейзи".
Когда я немного успокоилась, я начала слушать его. Его рассказ вкратце содержал следующее. Слово "любовь" он презирал всю свою жизнь. Этого слова в принципе не существовало в его не таком уже маленьком словаре. Так его воспитали родители и окружение. Секс - понятно, брак - тоже. Но любовь - нонсенс, лишний рудимент. С женой у них договоренность, контракт. Она ведет дом, получает деньги на свои нужды, он работает и имеет репутацию нормального мужчины. Любовь здесь ни при чем. С ним впервые случилось нечто, выходящее за рамки рассудительной жизни. Это - невозможно! Но это случилось! И он в шоке, он не знает, что делать с этим. И поэтому он решился прийти сюда, он просит меня всего-навсего уделить ему хоть каплю внимания. Иначе он умрет. Красно-белая пятнистость лица не давала в этом сомневаться. Так же, как и лихорадочность жестов и аномальный блеск глаз-буравчиков.

С немалым трудом мне удалось вырваться из этой околовулканической зоны.
 
Уже дома я снова стала анализировать происшедшее заново - с чем именно я так неожиданно столкнулась? Явное неуважение - это первое. Второе, связанное с первым - думает, что я расчётливая, падкая на богатство. И что могу изменить мужу. Конечно, с их точки зрения русские все проститутки. Особенно смазливые. Вот гад! (О, май гад - говорят американки, обращаясь к Всевышнему. Мы же под этими тремя буквами имеем в виду совсем другое). Да, вроде всё так... Но где-то подспудно, как у любой женщины, вскормленной книжно-сливочными пенками, мнящей себя княгиней Верой,  тайной возлюбленной прожженного Печорина, бьется жилочка: а может... а вдруг всё же и американцы способны на настоящую любовь? Вопреки всему, что уже понятно об этом совершенно лишнем пережитке, успешно преодоленном этой искусственной страной?
В это хотелось верить. Не для себя, а в целом: ну как без любви-то? Что это за мир, что за жизнь? Закись водорода. Плесень. Хотя моя любовь уже тысячу лет, как осталась позади - в СССР...

Запись в дневнике от 12 июня 2006г.

Том приходил к моей работе еще раз. Исхудавший и постаревший, он потерянно спрашивал,: что? что ему делать? Как жить? Как дышать? Он просил у меня помощи (хелп!!) - хотя бы редкого общения, "маленького романа", по его выражению. Оксюморон!
Еще в первый его приход пыталась я сообщить ему о том, что у него прекрасная жена, а у меня столь же великолепный муж, и он не дал мне продолжать, сделав знак ладонью поднятой руки: "я знаю, всё знаю, согласен и понимаю".

И еще надо отдать должное его вежливости и хорошим манерам: ни его решимость,  ни бредовые речи не были хамскими. Возможно, этот служитель экологии действительно искренне страдал и искал лекарства от этого столбняка. Но мое возмущение и отказ общаться (это исключено! это невозможно!) даже в самом невинном виде были равносильны по искренности его мукам. Зачем мне эти проблемы?! Мое внимание поглощалось тогда учебой сына, что давалась ему с трудом: чужой язык и среда, природная лень и еще сто причин, так часто мешающих подросткам быть прилежными и иметь сносные оценки. Ради него, своего чада, собственно я и оказалась в этой стране, полагая, что в России девяностых мальчику светит лишь бандитский сценарий. По образу и подобию его папаши, от коего еле-еле удалось унести ноги. Да и не так он сам был плох, этот папаша, и даже симпатичен, как всесильны и жестки обстоятельства. Постсоветской эпохи... Но это тоже иная тема. О ней и без того думается много и больно.

После того безумного "экологического" поступка  прошло какое-то время. И случилось так, что меня настоятельно зазвала к себе в гости жена Тома - Лиза. Дело в том, что она пришла работать в тот же цветочный магазин, где довольно безуспешно пыталась реализовать свои филфаковские способности, пусть сомнительные, и я. Оказывается, у нас нашлось много общих предметов для разговоров, общих знакомых, любимых книг и передач, милых мелочей, которые связывают сильнее, чем большие события. Лиза вызвала у меня сестринские чувства, и я согласилась на ее предложение. Про Тома я как-то не подумала...
 
Едва мы подошли по розовой аллейке мимо бассейна к крыльцу их великолепного дома (неплохо живет ученый-эколог!), как  я заметила за стеклом веранды метнувшуюся куда-то тень хозяина. Он исчез в глубине здания с быстротой торнадо. О! Ясное дело - "влюбленный" профессор не ожидал такой встречи. А мы меж тем неотвратимо приближались. Лиза излучала неподдельную приветливость. Как позже выяснится, хорошего в ее жизни было не так уж много. В том числе и детей...
Нам предстояла экскурсия по дому - это же гордость здесь номер один. И Лиза за неимением прочего тоже полюбила дом как живое существо. К нему прилагались две огромные белые собаки. Как медведи.
Мы совершали обход, болтая и радуясь встрече. И еще чему-то невыразимому. В одной из комнат с книжными полками  мы-таки наткнулись на Тома - прятался он что ли за своими томами-фолиантами? Похоже, именно скрывался. Но у меня и близко не хватит таланта описать это зрелище, явно не предназначенное для слабонервных: сухощавое тело этого седого человека била крупная дрожь. Бело-синюшное лицо с выпученными от страха глазами напоминало маску смерти в японском театре кабуки. На редкость жалкое и отталкивающее зрелище. Я буквально слышала стук его зубов.
Меня так и подмывало спросить, а как же любовь?
Но такая язвительность и жестокость не прощаются на страшном суде. Да и какие разговоры с призраком? 

Дело в том, что этот до мозга костей гражданин Америки был абсолютно уверен: я расскажу Лизе о его домогательствах. Потому что здесь так принято. Однозначно и без вариантов поведения. Он только считал в уме, через сколько минут произойдет это разоблачение. Неминуемое. Иными словами: сколько времени ему еще осталось жить?! Такого великого страха я, пожалуй, не встречала никогда.
Встречу ли еще? Не знаю. Но это гораздо вероятнее, чем большая и подлинная любовь.
А чем я собиралась гордиться в этой истории, спросите вы? Всё просто: тем, что я и не подумала рассказывать обо всём бедной Лизе. И пусть этот эколог зарубит себе на носу: великая солидарность русских женщин совсем не в том, чтобы расстраивать друг друга такими мелочами, как эти субъекты, о которых можно сказать словами моей бабушки "ни рыба, ни мясо". Да, если бы Лиза уличила его в намерении адюльтера, она могла бы отсудить у него всё. И этот замок, в частности. Если бы это было синонимом счастья...
 
Запись в дневнике от 17 июля 2006г.

Что-то удерживает меня от честности, переходящей в подлость. Том - не плохой человек. Но пусть он живёт и боится. А русские не стучат!


Эпилог.
С тех пор прошло более десяти лет. Тома уже нет на этом свете,: в одну из душных миссурийских ночей у него тихо, без боли остановилось сердце. Лиза продолжает любить свой чудесный дом, белых, уже немолодых собак и вспоминать студенческую молодость в России. А я туда вернулась...


-----------------
Примечание. Л.Г. не стоит отождествлять с Е.Щетининой. Хотя история в основном подлинная. Просто форма от первого лица здесь более уместна.