Музыкальная история

Персонажи и их имена вымышлены.
Совпадения с реальными лицами и событиями случайны.

Мы не рекомендуем читать этот текст лицам, моложе 16 лет
и людям с высокой нравственностью.



Рассказ

МУЗЫКАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ




- Эх, крепка советская власть! – произносит свой традиционный тост Коля, держа в правой руке на четверть наполненный прозрачным пойлом стакан, а мизинцем левой руки, пытающий подцепить, залетевшую в него муху.
Это выражение, сочинённое красными ещё в те времена, когда они по степям России белых гоняли, было у него начальным тостом на всех наших питейных мероприятиях.
Для него это были не просто банальные пьянки, а очень осмысленный и одухотворенный процесс. Алкоголь настраивал его мозги на философский лад, и обычно молчаливого Колю, несло афоризмами и сентенциями, излагающие его мировоззрение на окружающую действительность.
Достигнув определённого уровня, алкоголь перезагружал Колины мозги, менял мироощущение, разворачивая его, пока ещё не угасшее сознание, в более деятельное направление. На этом этапе бытия он хотел с кем ни будь побороться. Не подраться, а именно побороться. Ну, надо его уникальной натуре это зачем-то! Зачем, он по трезвому объяснить никогда не мог.
В прошлую стоянку в Пуэрто-Барриос, он пошел с этим предложением к Мастеру*, после чего, был чуть не списан с судна, там же, в Гватемальском порту.

* Мастер – на слэнге моряков – капитан судна.

По итогам той стоянки, к нам, ко всем троим, были претензии, после того, как на отход судна, нас, Колю, Игоря и меня, пришли провожать две местные девчонки, официантки из припортового бара, куда мы ходили пить пиво. Марта и Концепция, переименованная мной для простоты произношения в Компрессию.
- Алекс! Алекс! – как оглашенные орали они, прыгая и махая руками, пока буксиры оттягивали судно от причальной стенки.
- Алекс! Алекс! – смеясь и улюлюкая, орала и прыгала уже портовая швартовая команда и все, кто находился на причале.
Остановился проезжающий открытый джип военных. Солдат, сидящий сзади, за установленным на треноге пулемётом, привстал, озабоченно выискивая глазами источник беспорядков.
- Это что за жёны декабристов? – удивлённо спрашивает буфетчица Наташка, Четвертака*, стоящего рядом с ней на палубе.
- Да это Лёшку провожают, - кивая в мою сторону головой, отвечает ей начальник говна, воды и пара, облокотившись на планширь фальшборта**.

* Четвертак – на слэнге моряков – четвертый механик. Отвечает за судовые вспомогательные механизмы. Отсюда и начальник… Грубо, но метко.
** Фальшборт – ограждение по краям наружной палубы судна.

- И когда успел? Два дня всего стояли! – продолжает удивляться Наташка.
Ко мне подлетает разъярённый Помпа*. Красные от гнева глаза вот-вот выпадут из орбит, усы встали торчком на защиту морального облика советского моряка.

* Помпа, Первый  – на слэнге моряков – первый помощник капитана.

Первый помощник капитана на советском судне, это один из двух котов в экипаже, которые не занимаются настоящей работой (второй кот – это судовой врач). Функциональных обязанностей Первого никто толком не знает. Он проводит в массы судовой команды идеи и планы родной коммунистической партии и к вопросам судовождения никакого отношения не имеет.
- Ты чего тут устроил? Смотри у меня, придём домой, - пойдёшь на комиссию, я тебе визу закрою! – брызжа на меня слюной, как из огнетушителя, верещит организатор всех наших социалистических побед.
С крыла мостика усмехается, наблюдая за всем этим балаганом, капитан.

Мы сидим за столиком кафе, на одной из площадей замечательного мексиканского города Веракрус. Помпа уже успокоился и отпустил нас троих опять в составе одной группы. В стране Горбачёвская перестройка, вовсю ходят слухи, что первых помощников скоро вычеркнут из Судовой роли*, и они уже не такие ретивые, как раньше.

* Судовая роль – документ, содержащий сведения о количестве и составе экипажа при приходе и отходе судна.

Площадь, покрытая брусчаткой, небольшая по размерам. По её периметру множество кафе со столиками прямо на улице, за одним из которых мы и приземлились. Коля приносит из бара три бутылки, знаменитого в латинской Америке, пива «Corona» и ставит на стол. Игорь достает из пакета пластиковую бутылку, с большим синим крестом на этикетке и разливает содержимое по стаканам, заполняя их на четверть.
- Эх, крепка советская власть!

Эту Standard* бутылку спирта мы купили полчаса назад в аптеке на соседней улице. Там, за стеклом на витрине, их стояло три. Одна - с красным крестом, вторая - с синим, третья – с зеленым. С красным – самая дорогая, с зеленым – самая дешевая.

* Standard  – у виноделов название бутылки, объёмом 0,75 л.

- А в чём разница? – озадаченно чешет затылок Игорь.
- В цене! – объясняет ему уверенным, безапелляционным тоном проницательный Коля.
- Может, у аптекаря спросим! – предлагаю я способ узнать непонятную для нас цветовую градацию.
Коля подходит к прилавку, где фармацевт, довольно долго объясняет ему неведомую нам разницу в маркировке. Возвращается он с просветлённым лицом человека, узнавшего тайну Мексиканских пирамид.
- Всё просто, - делится он вновь приобретённым знанием с нами, - красная – медицинский, синяя – технический, а зелёная, я точно не понял, но кажется – трупы протирать.
- Берём зелёную! – решительно предлагает Игорь, добавляя веский аргумент, - она самая дешёвая!
- А вдруг потравимся? – сомневаюсь я в правильности выбора.
- С чего это, вдруг? – горячится Игорь, - Вон на Кюрасао* и не то пили! – вспоминает он историю полугодовой давности.

* Кюрасао – остров на юге Карибского моря вблизи берегов Венесуэлы. Находится под юрисдикцией Нидерландов.

На Кюрасао мы встали в сухой док судоремонтного завода, после того, как в предыдущем рейсе, нас протаранил американский контейнеровоз в одном из портов Тринидад и Тобаго*.

* Тринидад и Тобаго – островное государство в южной части Карибского моря, недалеко от побережья Венесуэлы. Состоит из двух крупных островов – Тринидад и Тобаго, а также из большого количества мелких островов.

Как то вечером, Игорь притащил из местного магазина бутыль. Что было написано на этикетке, мы разобрать не смогли, но он уверял, что на его вопрос продавцу: «Дринк?», тот уверенно ответил: «Дринк! Дринк!», из чего, по его мнению, не могло быть никаких сомнений, что содержимое пригодно к употреблению вовнутрь.
Мы и употребили! А вместе с нами, на свою беду, употребили три филиппинца и два поляка, с пароходов, стоящих на ремонте у соседнего причала. С этого фестиваля братских народов филиппинцев увезли на скорой помощи в тот же вечер. Поляки оказались покрепче, братья-славяне всё-таки, и три дня валялись в своих каютах, мужественно борясь за жизнь. А мы, правда, с больной головой, вышли на следующий день на работы. Потом Чиф* перевёл нам этикетку. Выпитое нами, оказалось жидкостью для протирки мебели. Нам просто повезло, что на этой половине земного шара, её делали не на метиловом спирте.

* Чиф – на слэнге моряков – старший помощник капитана.

- Берём технический! - с видом опытного сомелье предлагает Коля.
Я с ним соглашаюсь. Игорь вынужден уступить решению большинства, в душе осуждая нас за напрасное расточительство.
И вот мы на площади за столиком уличного кафе.
- Эх, крепка советская власть!

Муха, наконец извлечена, и мы опрокидываем стаканы. Запиваем пивом, каждый из своей бутылки.
- Закусить бы чего! – отморщившись от выпитого, произносит Коля.
- Обойдёмся! И так на два бакса* дороже спирт купили! – не может простить нам лишних затрат Игорь.

* Бакс – на слэнге – доллар США.

- До парохода не доползём! – глядя на бутылку, предполагает дальнейший исход событий дальновидный Коля.
Они обсуждают перспективы сегодняшнего вечера и выстраивают планы преодоления предстоящих трудностей. Крамольная мысль, просто не нажираться, даже не приходит никому в голову.
Я же разливаю спирт на второй заход и оглядываюсь по сторонам, на всякий случай, изучая окружающую нас действительность. И она того стоила. Мы произвели шокирующее впечатление на всю площадь. Местный мексиканский народ и туристы со всего света смотрят на нас открыв рот, бросив обсуждение своих дел, показывая на нас рукой своим собеседникам, ещё не обративших своё внимание, на поразительное явление.
Три молодых джентльмена, под палящим солнцем, на тридцатиградусной жаре, пьют спирт. Это не укладывается в их сознании. Почему спирт, а не нормальный в их понимании алкоголь, да ещё технический? Как вообще можно пить в такое пекло крепкие напитки? Да ещё запивать пивом, без всякой закуски?
Если бы мы глотали живых змей, запивая соляной кислотой, это было бы менее шокирующее зрелище, чем то, что они видели. Первым объяснение происходящему даёт американец, сидящий за соседним столиком.
- They are Russians*! - поясняет он своей подруге происходящее перед её глазами, после чего та, судорожно сглотнув, обретает способность закрыть рот.

* They are Russians (англ.) – Это Русские.

- Son rusos*! – шелестит восхищённым шёпотом площадь, - Rusos marineros**!

* Son rusos (исп.) – Это Русские.
** Rusos marineros (исп.) – Русские моряки.

Площадь постепенно успокаивается, продолжая, тем не менее, с интересом наблюдать за нами. Удивительное явление находит своё объяснение.
ЭТО РУССКИЕ!
Ну конечно, что ещё от этих русских можно ожидать. Они всегда так пьют. У них иначе и не бывает. В кино их по другому и не показывают, а вживую впервые встретились. А кино все смотрят. Голливуд всем давно показал, как коварные русские в ватниках и шапках-ушанках, с автоматом Калашникова на перевес пьют стаканами русскую водку, закусывая солёным огурцом, плывут в глубинах Атлантического океана в деревянной бочке, что подводной лодкой зовется, что бы вынырнув в Гудзонском заливе, уничтожить ядерной бомбой весь свободный мир.
Американец пьёт бурбон, шотландец, – виски, немец – шнапс, мексиканец – текилу, а русский – всё, что горит. Кто ж об этом не знает!

- Ну, поехали! – поднимает стакан Игорь.
Мы поехали. Второй стакан опрокинут. Меры преодоления предстоящих трудностей по возвращению на судно обсуждены и приняты. Будущее нас больше не пугает. Нет в этом мире преград, которые советский моряк не сможет преодолеть на пути домой.
- Amigo! – подзываю я бармена, заказывая ещё три бутылки пива, - Cerveza! Tres*!
- Ты бы поосторожнее упражнялся с испанским, - с опаской замечает Игорь, - а то договоришься, как в Лимоне**!

*  Amigo! Cerveza! Tres! (исп.) – Друг! Пиво! Три!
** Лимон (Пуэрто-Лимон) – город на восточном побережье Коста-Рики.

Две недели назад мы культурно отдыхали в баре этого портового города Коста-Рики. Пили какое то местное национальное пойло, с заспиртованной внутри бутылки, то ли змеёй, то ли ящерицей, то ли членом индейского вождя.
Напротив нас сидит в одиночестве с банкой пива колоритный абориген, непонятного возраста и формы. Красный мясистый нос на испитом, покрытым бородавками лице, синие, от пятидневной щетины, подбородок и щёки, вместо бровей заросли кактуса, кустарники волос из ушей, носа, отовсюду что не прикрыто овечьим пончо*. Всё это самобытное великолепие сверху украшало сомбреро** невероятных размеров и дикой раскраски. За поясом этого потомка ацтеков был заткнут длинный, более полуметра, кривой мачете***. Один в один персонаж диснеевского мультфильма про мексиканских ковбоев, грабивших почтовые поезда.
Он молча сосал свою бутылку, исподлобья разглядывая нас, этих забавных,  смешных, белых гринго****.

* Пончо – Латиноамериканская традиционная верхняя одежда в форме большого прямоугольного куска ткани с отверстием для головы посередине.
** Сомбреро – Широкополая шляпа с высокой конусообразной тульёй и обычно закруглёнными вверх краями полей. Часть мексиканского национального костюма.
*** Мачете – Клинок с односторонней заточкой и выпуклым лезвием. В  Латинской Америке используется для уборки сахарного тростника, бананов и др.
**** Гринго – В Латинской Америке презрительное название неиспаноязычного (либо непортугалоязычного) иностранца, особенно американца.

Буравил он нас своим колючим, злобным, мутным взглядом, покуда к нему не подошла молодая стройная девчонка, на вид лет шестнадцати - восемнадцати. Девушки латиносы вообще очень привлекательны и симпатичны, но эта была особенно стройна и красива. Невероятно красива. Он коротко давал ей какие то указания, а она молча слушала его, кивая головой, при этом украдкой поглядывая на меня, смущённо улыбаясь.
А я не могу оторвать от неё взгляда. Рот мой растянулся в радостной улыбке, глаза раздели её, язык непроизвольно шевелится, облизывая её сверху донизу, способность осмысленно воспринимать окружающую действительность завалилась в глубину сознания, а вместо неё в молодом организме моём встало желание, которое Фрейд считал одним из основных понятий в своём психоанализе.
И я ей подмигнул! Незаметно так, подмигнул. Как мне казалось. Но мне это только казалось.
- Лёха, прекращай, давай! Сейчас опять нарвёмся! – дёргает меня за рукав Игорь, уловив не только мою идиотскую мимику, но и реакцию на неё потомка великого племени.
- Es mi esposa! – рычит мне абориген, обнажая черные, кривые, редкие зубы.
- Лёха, это его жена! – монотонно переводит Коля.
- Es mi mujer! – уже воет дитя тропической сельвы.
- Говорит - это его женщина! – снова, не меняя интонации, перекладывает на доступный мне язык Коля.
- Злой он, какой то! - задумчиво подытоживает свои наблюдения Игорь, - ты ему, похоже, не нравишься!
ЕГО ЖЕНЩИНА!
Эта юная красивая девочка – жена этого гнилого кактуса! Как такое может быть!? Как может совмещаться несовместимое!? Ей еще в куклы играть, ну или со мной в прятки под одеялом, на крайний случай! А её топчет этот вонючий, волосатый, трухлявый гриб в цветастой шляпе! Это же так несправедливо!
Но связываться со злобным аборигеном не хочется, уж больно длинный у него мачете. И характер какой то неуравновешенный. И я решаю загасить назревающий скандал. Скажу ему, что жена у него красивая, может он успокоится. Я выдаю фразу, вычитанную мной ещё подростком, в одном из латиноамериканских любовных романов и почему-то врезавшуюся в память.
- Mi nina!
В следующее мгновение ревнивый муж, вскочив на ноги, машет своим кривым мачете над моей головой, воя испанские проклятия и угрозы. Я рванул от него вдоль длинного стола, он за мной. Мы, как Том и Джерри сделали круга три вокруг, пока Игорь не выставил ногу, и чудовище в сомбреро не растянулось на полу. Я разворачиваюсь и ногой бью прямо в красный мясистый нос потомка Монтесумы*.
- Валим отсюда! – командует Коля, и мы выскакиваем из бара на улицу.
- Mi nina**! – на прощание посылаю воздушный поцелуй ошеломлённой, застывшей в испуганном восторге, красавице.

* Монтесума – последний император ацтеков.
** Mi nina (исп.) – Моя девочка.

Через десять минут, мы запыхавшись от бега, поднимаемся по трапу на судно. Тут же валимся на палубу под фальшборт, провожаемые недоуменным взглядом вахтенного матроса. Коля вынимает из-за пазухи рубахи прихваченную недопитую бутылку текилы (и когда успел!), отпивает из горла и передаёт мне.
- А ты чего сказал то в баре? – спрашивает меня Игорь.
- Что, она красивая, - уверенно отвечаю я.
- Неее, - задумчиво тянет Коля, - красивая, это по другому. Чем-то ты обидел индейца.
С тех пор они с недоверием и опаской относятся к моим лингвистическим способностям и все переговоры с туземным населением стараются вести без моего участия.

Амиго-бармен  ставит на стол принесённое пиво, забирая пустые бутылки, и я разливаю новую порцию спирта по стаканам.
На площади работают мариачи*. Группа, человек из десяти, в национальных костюмах и в сомбреро, с различными музыкальными инструментами, от гитары и скрипки до аккордеона и погремушек-маракасов, передвигаются от столика к столику, исполняя песни и музыку латинской Америки. Солист этого пёстрого состава в костюме индейского вождя с роучем** на голове.

* Мариачи – уличные музыканты в Мексике.
** Роуч – традиционный головной убор индейского воина из перьев.

Подходят они и к нам.

Besame,
besame mucho,
Como si fuera esta noche
La ultima vez.

Зазвучала одна из известнейших песен двадцатого века. Чувственная композиция в жанре кубинского болеро проникает в моё сознание и перемешавшись со спиртом и пивом, образует эмоциональный коктейль страсти, вызывая любовные грёзы.

Besame,
besame mucho,
Que tengo miedo tenerte,
Y perderte despues.

Мне видится Оля. В Ленинграде сейчас ночь. Сидит наверное одна, глядя в замороженное январское окно, вспоминает меня, мечтая о счастливом замужестве. А может и не сидит, и не вспоминает, и не одна. Ну и ладно. Ну и счастья тебе, всё равно с таким балбесом как я, ты его не найдёшь.

Quiero tenerte muy cerca,
Mirarme en tus ojos,
Verte junto a mi
Piensa gue tal vez manana,
Yo ya estare lejos,
Muy lejos de agui.

Я вспоминаю Концепцию. Как она забиралась ко мне на колени, забыв о своей работе и клиентах, сидевших в баре. Мы ушли, а она наверное так и осталась на причале, превратившись в бронзовую русалку, наподобие той, что в Копенгагене. Сидит и смотрит в море, куда ушёл и никогда уже не вернётся русский моряк Алекс. И слёзы бронзовые текут по бронзовой щеке гватемальской русалки.

Ночь ведь последняя
Скоро кончается,
Завтра буду далеко.
Страшно терять тебя,
Сердце прощается,
Счастья забыть нелегко.

Я вспоминаю многих. Эх, собрать бы всех, загрузить на одну бригантину под алыми парусами, да уйти за семь морей в страну мечты, которой возможно и нет.
Песня закончилась. Вся площадь аплодирует. Это было лучшее, что они исполнили здесь и сегодня. Такое произведение не может никого оставить равнодушным. Да и исполнение было, на удивление, очень профессиональным.
Игорь наливает спирт в стакан и протягивает вождю в перьях. Тот, глядя на синий крест этикетки, в ужасе выставляет перед собой обе руки и испуганно мотает головой.
- Ну и хрен с тобой, - не настаивает Игорь и залпом опустошает стакан. Вместо закуски утыкается мордой в Колину макушку, шумно вдыхая запах его волос.
И вновь аплодисменты площади. Можно закусывать, можно запивать, но что бы так, занюхать головой застольного сотоварища, они видят впервые! А ещё говорят, русские ничего не внесли в развитие мировой цивилизации!
Мы с Колей догоняем друга, разливая спирт по своим стаканам.
- Давай ещё! Бесаме мучо! – протягивает долларовую бумажку вождю Игорь. Он уже дошёл до кондиции, когда экономия денежных средств, его больше не интересует.

Besame,
besame mucho…

Вновь полетела романтичная мелодия над площадью Веракруса. Вновь я слышу «Целуй меня крепко, целуй меня много!». А кого тут целовать? Вообще то есть кого, но они не одни. Все как-то парами тусуются. А недавний опыт подсказывает мне, как при определённых обстоятельствах, южный темперамент местных мачо, легко и быстро трансформирует их в боевого быка на корриде. А я сегодня не хочу быть матадором, я любви хочу! Впрочем, я всегда её хочу!
- Скучно сидим! – высказываю своё мнение о происходящем.
- Ты чего опять удумал? – с подозрением косится на меня Коля.
- Ничего! – с простодушным видом, отвергаю я подозрения друга.
Второе исполнение уже не вызывает у местной публики той восторженной реакции, что раньше, но ещё доставляет эстетическое удовольствие. Интересно, а с какого раза их тошнить начнёт от любимой песни?
Я вспоминаю, как в детстве присутствовал при споре двух мальчишек, друзей по двору. Один утверждал, что запросто съест десять стаканчиков мороженного, второй был уверен, что нет. Поспорили, купили, начали выяснять, кто прав. Я был уверен, что выиграет первый. Мороженное – это же так вкусно! Я и сам легко съем любое количество.
Первое прошло на ура. Второе тоже. Третье уже медленнее. Четвертое совсем уже без всякого энтузиазма и удовольствия. На пятое понадобилось столько же время, сколько на предыдущие четыре. А на седьмом спорщик пошёл выворачивать желудок в кусты. Для меня тогда это стало удивительным открытием.

- Бесаме мучо! – протягиваю доллар предводителю музыкальной артели.
Тот предлагает исполнить чего ни будь другое, но я тверд в своем решении. Хочу про любовь! Не хватает мне её! Целуй меня крепко, целуй меня много! Или я тебя сейчас поцелую!
Ему в общем то всё равно, что играть, но он опасается негативной реакции остальной публики. Ему ещё здесь весь день работать. Но американский доллар в бедной Мексике – валюта уважаемая и весомая, а местное население обычно ничего не заказывает и не очень охотно платит. А тут белый гринго дурит за свои деньги. Ну и пусть дурит, пока платит.
В третий раз площадь слушает музыкальный шедевр. Кто-то недоумённо пожимает плечами, кто-то посмеивается. Американец за соседним столом с интересом исследователя рассматривает нас. Похоже он один на этой площади имеет представление, что можно ожидать от русских. Да всё, что угодно! И того, чего не ожидаешь, получишь!
- Лёха, может не надо? – начинает о чём-то догадываться Коля.
- Не мешай, я научный эксперимент ставлю!
- Какой?
- Сколько мороженного переварит мексиканский организм!
- Какого мороженного? – не понимает глубины поставленной научной задачи Коля.
- Да пусть ставит, лишь бы к бабам не лез! – успокаивает его наивный Игорь, - разливай!
Коля разливает по стаканам спирт и заказывает ещё пива, а я заряжаю в четвертый раз мексиканских музыкантов. Те уже не сопротивляются и не спрашивают, что играть.

Пятое, шестое, седьмое исполнение, с каждым разом игра всё халтурней и халтурней. Но я не против. Так даже лучше. Быстрее и острее будет реакция подопытной массы. Мы пьем и слушаем. Слушаем и пьем. Доллары, один за другим исчезают в складках пончо индейского вождя. Благодушное настроение на площади постепенно меняется. Кто-то старается не обращать внимания на надоевший музыкальный фон, а кто-то уже откровенно бесится.
- Чего это они? – замечает изменения в окружающей среде Игорь.
- А ты представь, сидишь ты в Питере с женой в ресторане, а какой ни будь ужравшийся Финик Калинку-Малинку в десятый раз заказывает? – объясняет ему причину перемены настроения людей Коля.
- Похоже, нас будут бить! – предполагает исход происходящего Игорь.
Реакция наступила где то на девятом или десятом повторе шлягера сегодняшнего хит-парада. Я уже перестал считать исполнения на бис.
Два почтенных дона подошли к нашему столику. Один стал, энергично жестикулируя, в чём-то убеждать Колю, а второй – предводителя музыкантов.
Я не против опустить занавес в этом концерте и взмахом руки отпускаю мариачи. А вот Коля неожиданно не соглашается с доводами мексиканского кабальеро. У него свой, независимый взгляд на то, как должна сегодня протекать культурная жизнь этого городка.
- А давай поборемся! – выдвигает  он встречное предложение темпераментному мексиканцу, не желая сносить наглого и циничного давления на его, Колину, свободу выбора формы досуга.
Алкоголь достиг уровня, необходимого для перенастройки душевного настроения с философско-созерцательного на торжественно-деятельное. Пришло время проявиться молодой удали русского чудо-богатыря. Мы с Игорем знаем эту его яркую индивидуальную совокупность свойств и качеств неординарной личности, мексиканец о такой самобытности русского характера даже и не подозревает. Хотя, судя по тому, как быстро он ретировался, о чём-то всё-таки догадался.
Оставшись без спарринг партнёра, Коля стал искать выход пробудившейся энергии.
- Щааас спою! – торжественно объявляет он, вставая.

Не для меня придёт весна,
Не для меня Дон разольётся,
И сердце радостно забьётся,
В восторге чувств не для меня!

Мы с Игорем не первый раз слышим от него этот старинный романс. Даже слова уже запомнились. По всему видать, корни его генеалогического древа были пущены в степях вольного Дона и казачья кровь поднимаясь по стволу родословной донесла до верхнего листика – Коли, определённый образ мысли и духовных установок.
Игорь тоже поднимается из-за стола и следующий куплет уже звучит дуэтом.

Не для меня журчат ручьи,
Бегут алмазными струями.
Там дева с чёрными бровями,
Она растёт не для меня!

И опять над площадью мексиканского города летит песня. На этот раз, это не латиноамериканское болеро* о любви, а мотет**  русского романса.

* Болеро – национальный испанский танец, а также музыка к этому танцу.
** Мотет – вокальное многоголосое произведение полифонического склада.

Не для меня цветут сады,
В долине роща расцветает,
Там соловей весну встречает.
Он будет петь не для меня.

Люди на площади опять затихли. Кажется, что каким то странным образом,  трагический смысл песни доходит до их сознания, не понимающего русскую речь, и трогает душу.
Музыканты, остановившись на расстоянии двух столиков от нас, слушают драматический, непривычный для них напев. Затрещали в такт маракасы, скрипка и аккордеон пытаются влиться в мелодию песни.
Заканчиваем мы уже втроём под неуверенный аккомпанемент уличных музыкантов.

А для меня кусок свинца.
Он в тело белое вопьётся,
И слезы горькие прольются.
Такая жизнь, брат, ждёт меня.

 Аплодисменты! Браво! Брависсимо! Рукоплещет публика, отдыхающая на площади, бьют в ладони музыканты под предводительством индейского вождя, американец с соседнего столика поднял руку большим пальцем вверх, а его женщина опять сидит с открытым ртом.
Мы больше не пугаем окружающих своеобразной культурой пития. Мы всё ещё странные и непонятные, но уже не страшные.
Мальчик-бармен приносит три бутылки пива и жестом показывает: «За счёт заведения». Спасибо, амиго! Разливается спирт по стаканам. Тот привычно запивается пивом. Жизнь хороша! И жить хорошо! Классика, однако!
Продолжая болтать о том, о сём, обо всём, а по сути ни о чём, допиваем остатки спирта. Алкоголь, подогретый тропическим солнцем, делает своё дело. Восприятие окружающего мира периодически то вспыхивает, то затухает, а вестибулярный аппарат вообще захлебнулся непомерной дозой алкоголя и благоразумно отключил себя от отравленного организма.
В эпизодическом сознании появляется то Игорь с перьями орла на голове (ощипал таки индейца, как курицу), трясущего маракасами, то Коля, на руках, в армрестлинге, борющийся с американцем за его столиком.
Сцепив ладони в замок и упёршись локтями в столешницу, красные и мокрые от пота, пыхтя и выкрикивая что-то, каждый на родном языке, они меряются силой рук. Американская жена воя от восторга, прыгает в экстазе вокруг стола.
Потом я сижу за столиком и болтаю с этим американцем. Его зовут Джеймс. Интересует Джеймса Советский Союз, Горбачёв, перестройка.
Я давно заметил за собой такую особенность. Не достигнув особых успехов в освоении английского языка, общаясь в обычном состоянии с трудом, в пьяном виде, бегло и уверенно говорю, и всё, сказанное мне, понимаю. Как объяснить этот феномен, я не знаю. Зигмунд Фрейд, наверное, связал бы способность раскрываться моим безусловным талантам в определённом состоянии души с комплексом неполноценности, объясняя это детской психологической травмой, но его уже не спросишь.
Как не кого спросить и о том, как мы добрались до судна. Этот путь домой, никто из нас уже не помнил. Какой то секстан*, встроенный в наши дурные головы, вывел нас в нужную точку пространства в автономном от угасшего интеллекта режиме, а Николай Чудотворец – святой покровитель моряков, сберёг нас от опасностей и приключений в чужом порту.

* Секстант, секстан – навигационный измерительный инструмент.


На следующий день мы уходим из Веракруса.
- Отдать концы! – звучит команда с мостика.
Буксиры потянули нас, выводя из портовой акватории. Высадив лоцмана на катер с надписью «PILOT» по оранжево-белому борту, мы идём на полном ходу, оставляя земли Нового Света за кормой.
Впереди переход через штормовую, в зимний сезон, северную Атлантику. Впереди, каждый третий день, перевод стрелок на один час вперёд, постепенно возвращая нас в Московское время. Недели через две мы войдем в Ла-Манш, пошаримся по северным европейским портам, и домой.
У меня в каюте, на столе лежит визитка.

Stanford University
James A.W. Mahon
Professor of economics

Надо будет у Коли спросить, чья экономика победила в армрестлинге, плановая социалистическая, или либеральная рыночная. В любом случае профессору будет, что рассказать своим студентам престижного университета о его встрече с потенциальным противником свободного мира.
Рядом с визиткой лежит орлиное перо, выдернутое вчера из экзотического головного убора уличного музыканта. Его я конфисковал у Игоря, пристыдив за непристойное поведение, компрометирующее в глазах мировой общественности светлый образ советского человека – строителя коммунизма. Игорю, почему-то, стыдно не стало, но боевым трофеем без сожаления поделился.

Визитку, в свою очередь, у меня конфисковал бдительный лейтенант пограничник, досматривающий мою каюту по прибытии в Ленинград. Взяв в руки со стола, он долго шевелил губами, изучая её. Может быть, Стэнфорд у него ассоциировался с Лэнгли*, а такое экзотическое понятие в социалистической действительности, как экономика, в его идеологически выверенном сознании имела положительную корреляцию с диверсией, но на всякий случай, в целях предотвращения проникновения буржуазной идеологии, он её забрал.
Здравствуй Родина Мать! Как мне тебя не хватало на чужбине!

* Лэнгли – район, недалеко от Вашингтона, известный тем, что на его территории находится штаб-квартира Центрального разведывательного управления США.

А вот перо орла я вручил Ольге, сообщив, что в древней культуре индейцев, оно служит аналогом обручального кольца. Никогда я ещё не привозил ей более ценного подарка.

Besame,
besame mucho…


10 апреля 2020 года.