Зодчие Петербурга, отрывок из повести Посланник

Это один из самых загадочных эпизодов  моей повести "Посланник"!
Зодчие съезжаются на конгресс, который должен состоятся в прекрасную пору белых ночей в одной из петербургских гостиниц. Казалось бы, это обычное событие, интересное только профессионалам, но юные гости города Ксения, Владимир и Максим вскоре начинают замечать удивительные вещи...

К этому эпизоду я сделала фото-аудио-иллюстрацию на моей страничке на канале ютуб ( ссылка есть на моей главной странице автора), так что некоторые достопримечательности нашего прекрасного города можно  увидеть и на фотографиях! 
И вот сам фрагмент повести:


Каждый день  в гостиницу прибывали все новые и новые участники Архитектурного Конгресса. Среди них были самые разные люди, но некоторые невольно обращали на себя внимание.
Максим больше думал о насущных делах, будущем фильме, и конечно, о новых приключениях, никаким образом не связанных со скучным заседанием строителей. Но Ксения и Владимир не упускали случая понаблюдать за архитекторами и даже прислушаться к их разговорам.
Вот  бледный человек, который отчего-то не расстается  с моделью Исаакиевского собора и вечно держит ее в руках, даже когда отправляется в ресторан на обед или  ужин,  горестно говорит другому о том, что  на открытии здания, которое строилось по созданному им проекту достаточно долгий срок, влиятельное лицо, милостью которого он очень дорожил, обошло его вниманием.
- Даже не подошел ко мне и руки не подал, –  сокрушенно говорил архитектор. –   Это все недоброжелатели мои, очернили меня, будто возвыситься хочу…Я просто болен от огорчения!
- Да полно, руки не подал, –  возражал ему собеседник. –  Важная особа, по заказу которой я  строил, случайно задела краем платья окрашенную стену в  новом здании и осталась очень недовольна. Даже красота здания не тронула ее. Такой позор! Я не знал, куда деться от стыда. Хоть в петлю лезь…   
Качая головами, они удалялись, а Ксения и Владимир тут же спешили обменяться впечатлениями от услышанного.
- Подумать, можно заболеть от огорчения, если начальник не подал тебе руки! – изумлялся Владимир, тут же добавляя. –   Хотя я-то,  точно, был бы очень огорчен. Обидно за старания не удостоится не то чтобы похвалы, а даже и  вежливого обращения. 
- Вот видишь! – соглашалась Ксения, – а я тебе скажу, очень даже может. Например, архитектору  Огюсту Монферрану на освящении Исаакиевского собора император Александр Второй не подал руки в знак благодарности, и тот так расстроился, что сразу занемог от огорчения и  даже ушел домой, не дождавшись окончания церемонии, где слег в постель и в скором времени скончался.
- Творческие люди, и правда, сильнее переживают жизненные злоключения, –  размышлял Владимир. –  Я тоже что-то подобное припоминаю, но не про Монферрана. А про… вот вспомнил, про Александра Кокоринова,  замечательного зодчего, который Академию Художеств на Неве воздвиг и был ее первым директором. Был человеком возвышенной души, высокой образованности, пестовал русские таланты,  и был  безжалостно затравлен злобными завистниками. А еще сохранилось предание, будто  императрица Екатерина II,  однажды посетив вверенное ей заведение, прислонилась к свежевыкрашенной стене и учинила строгий разнос архитектору, который не смог этого вынести и наложил на себя руки.

- Точно, архитектор – ответственная и опасная профессия, –  согласилась Ксения, которой нравилась начитанность Владимира и та почтительность, с которой он говорил о выдающихся людях земли Российской.  –  Архитектор Петр Михайлович Еропкин, тот самый, который составил знаменитый  план Санкт-Петербурга, основав его на трех лучах-направлениях  главных проспектов, был и вовсе казнен, когда воспротивился политике Бирона. Ведь столько сделав для создания облика Северной столицы, он полагал, что на нем лежит  ответственность за судьбу всей своей Родины.
- Да,   этому неудавшемуся заговору, в котором  участвовал и Еропкин,  писатель Лажечников посвятил свой знаменитый роман «Ледяной дом», только  приукрасил все сильно, – кивнул Владимир, – он и назвал его в честь последнего творения  несчастного зодчего.    

Между тем, ушедших гостей сменяли новые, и молодые люди снова становились свидетелями странных встреч и загадочных разговоров.

Владимир и Ксения все еще стояли у колонны, когда к ним присоединился Максим.
Буквально следом за ним шел господин, бормотавший что-то о каком-то замке, чье авторство незаконно было присвоено его подмастерью и о прекрасном идеальном мире, созданном  посредством архитектурного искусства в дворцовом комплексе в Царицыно, который, впрочем, еще не будучи до конца построенным, был безжалостно разрушен по велению влиятельной особы, обладавшей надменным и жестоким нравом.
Максим, уловивший в его  речах  знакомое московское название, тут же поспешил успокоить несчастного, объяснив, что разрушенное творение Баженова уже отстроено современными проектировщиками в самом лучшем виде. Он даже не поленился отыскать в мобильном телефоне фотографию Царицына и предъявить ее, радуясь, что не успел стереть снимки. Однако господин не только не обрадовался такому известию, но, даже разглядев изображение на экране мобильника, пришел в необычайное волнение, и от расстройства обхватив голову руками, покинул удивленного  таким оборотом дела молодого человека, так и не поблагодарив его.   
Но тут их внимание  обратило  к себе появление очередного участника конгресса – он держал в руках макет дворца, да такой удивительный, что казалось, тот был сделан из стекла, или, быть может, даже изо льда, потому что по рукам архитектора стекали капли воды и падали на пол, но сам дворец при этом не таял, а несший его мастер не замечал этого.    

- Я непременно должен попасть на этот удивительный Конгресс архитекторов! – воскликнул Владимир.