Толпа

Толпа. Живое, плотное, потное, серое, ревущее, бездумное существо, которое я боюсь, наверное, с подросткового возраста может, чуть раньше.

В детстве я поначалу очень даже любила это живое море. Мне нравилась пестрота первомайского человечьего потока, в котором шумели веселые взрослые и дети, трепыхались алые флажки, яркие воздушные шары, мелькали тут и там петушки-леденцы, сладкая вата на палочке, медленно, но неотвратимо двигались машины с раскрашенными транспарантами...

Папа, идя сквозь эту разноликую массу, меня и братишку держал за руки, чтобы не потерялись. А мы в полагающихся по случаю и традиции обновках смотрели на всю эту пестроту и просили отца купить ваты, что он, конечно, же делал, прикупая еще и клубнику, и первый урюк, и лимонад "Буратино". Потом мы, довольные, шагали домой, где у мамы на плите уже доходили плов или манты, а на проигрывателе крутился Демис Русос или Джо Дассен.

Первый робкий страх от вида пары сотен людей пробежался по моей спинке, когда мне было лет девять. Музыкальная школа давала отчетный концерт в клубе городского парка отдыха и культуры. Зрителями были родители учеников школы, друзья родителей и просто те, кто пожелал послушать юные таланты. Как назло, меня тоже включили в эту избранную группу, чему я внутренне сопротивлялась.

Мой первый год обучения в музыкалке подходил к концу, и моя учительница по игре на аккордеоне посчитала необходимым, чтобы я тоже выступила на сцене с вальсом Кабалевского. Эта инициатива стала для меня пыткой.

Дело в том, что с самого начала я хотела учиться играть на фортепиано, а меня отдали на аккордеон. Тогда этот инструмент казался мне громоздким, несуразным и попросту уродливым, хотя мой дед неплохо с ним справлялся, наяривая мелодии из репертуара "Хайтармы" на татарских свадьбах. Но то дед...

Если с клавишами на правой стороне я подружилась довольно быстро, то невидимые басы, эти черные пипочки на левой стороне, вечно терялись, выдавали не тот звук. А еще нужно было каждый раз расправлять и сжимать мехи. Короче, с аккордеоном на плечах я чувствовала себя неуклюжей и смешной, как крокодил Гена с гармошкой, и уж точно не желала восхищать в таком виде публику. Но мама и учителя считали иначе, они уверяли меня, что все просто замечательно, я должна быть смелой и не обращать внимание на глупые шутки сверстников.

И вот настал тот самый день, тот самый час. Объявили мой выход. На освещенной сцене уже стоял стул для меня, куда надо было сесть с аккордеоном и под взгляды незнакомых людей сыграть вальс, который я играла для мамы и учительницы, наверное, тысячу раз.

Помню, как я, нарядно одетая, в белых ажурных гольфиках и бантиках, иду с аккордеоном к стулу, внутри всё дрожит, стараюсь не глядеть в почти полный зрительный зал. Сажусь, начинаю брать первые ноты и тут в одном месте не попадаю, потом не попадаю уже в басах. Фальшивые звуки пронзили мое детское сознание, и краска стыда залила лицо. Я перестала играть, опустила низко голову, вжалась в этого механического уродца производства Белоруссии, пытаясь за ним спрятаться от этих незнакомых и, как мне казалось, осуждающих, глаз. К стыду прибавился страх, а потом и жалость к себе, такой глубоко несчастной и одинокой на этом стуле. Из глаз поползли слезы.

Прошла одна минута, вторая, потекла третья. И вдруг из зала кто-то, наверное, очень добрый, стал меня поддерживать, успокаивать. Послышались голоса мамы и учительницы из-за кулис, мол, не волнуйся, начни заново. Теперь уже и весь зал начал меня поддерживать аплодисментами. Я подняла осторожно голову, вытерла ладошкой слезы и начала вальс Кабалевского сначала, соблюдая ритм, ни разу уже не сфальшивив...
 
Тогда встреча лицом к лицу с массой незнакомых людей закончилась хорошо. Помогли сама обстановка, доброжелательный настрой публики. Поэтому, наверное, людей в театре я почти никогда не ассоциирую с толпой, хотя бывают исключения.
Что такое агрессивная толпа, которая способна раздавить, растоптать, я столкнулась в начале 90-х. Это была очередь за хлебом...

Из книги "С одним пробелом"