Факты памяти

В последнее время усилилась потребность оглянуться назад, оживить кадры фильма давно минувших дней, вновь пережить доброе, светлое прошлое. Были ошибки, неудачи – о них меньше всего. Забота о стиле, о последовательности изложения только помешает. В этих записках будет то, что запомнилось, то, что дорого. А насколько дороги воспоминания прошлого, я понял в Киеве. Увидев места, дома на Печерске такими же как 60-70 лет тому назад, я с трепетом и волнением вспоминал детство и юность, события, связанные с этими местами.


Глава I. География

Путешествия начинались в раннем детстве прежде всего по Киеву и его пригородам и окрестностям, на трамвае и пешком. Больше с мамой, иногда с тетей Олей, но лет с восьми я ходил и ездил по Киеву самостоятельно. Зимой на Подоле проводилась контрктовая ярмарка. Нас, детей, привлекала там халва и другие сладости. Летом ходили на Шулявку, конец Борщаговской улицы, к дяде Грише. Это недалеко от завода Гретера (ныне «Большевик») в стороне от Брест-Литовского шоссе. У дяди Гриши свой дои, сад и сердитый петух-королек, все норовит клюнуть меня в голую коленку. А на Лукьяновке казармы. Знакомый офицер сказал – приходи, покатаешься на лошади верхом. Поехал туда на трамвае, искал и не нашел, было мне лет десять. Были загородные прогулки вместе с соседями в Голосеевский лес, в Китаево, за Лысую гору. После революции ходили в деревни менять продукты – Пирогово (12 верст), Борисполь  на базар.
Любеч. Старинный город на левом берегу Днепра. Теперь – городской поселок и даже не районный центр. В предреволюционные годы там было имение графа Милорадовича. В Любече я родился, но жил в Киеве. В Любеч мы ездили почти каждый год. Это путешествие на пароходе по Днепру, вероятно, сутки, 200 верст, в третьем классе т.е. в общем большом салоне. Помню ехали в конце лета, было много мелководья. Несколько раз нас высаживали и мы шли босиком по воде в затоках, по стерне – с непривычки плохо, хотя вообще летом мы ходили босиком. Путешествие было инетерсным как видно первый раз, а потом ничего не запомнилось. Ходишь по салону, по верхней палубе. В средней части парохода через окно в полу видны шатуны паровой машины. Какое-то развлечение давали наблюдения за причаливанием и отчаливанием на промежуточных пристанях.

В Любече жили бабушка и дедушка Олифер Иван Иванович, бабушка Агафья Тимофеевна Ткаченко. (Там же жили родственники по отцовской линии, большинство же сестер и брат мамы жили в Киеве. У дедушки был хороший дом в хорошем месте у церкви (не в центре). Дедушка был высокий, крепкий, было ему за шестьдесят, но он не производил впечатления стариковского. Конечно, был он с бородой. Были родственники на хуторах. Среди них Василий Павлович Массан, капитан грузового парохода «Вега», в Киеве он иногда приходил к нам. В общем в Любече делать было нечего, до Днепра далеко.
Однажды там я приобщился к геодезии. Муж маминой сестры Ксении Василий Петрович Федорченко (их дочь Тамара теперь живет в Чернигове) был землемером и я был нанят в качестве рабочего. Мне было лет 13. Таскал ленту со штеньками – измеряли расстояния. В конце своей трудовой деятельности в течение 15 лет преподавал геодезию.
Прошло много лет и в январе 1944 года через Любеч и Чернигов лежал путь 75 гв. Стрелковой дивизии с 1 Украинского на 1 Белорусский фронт. Заезжал и ночевал в Чернигове у Василия Петровича и в Любече у Ксении Моисеевны. В сентября 1943 года форсировал Днепр севернее Киева.
  Осенью 1964 года участвовал в прогулке на пароходе от Киева до Канева. Это была конференция по низким температурам, проводимая П.Л. Капицей. Была интересная беседа Л.Д.Ландау с молодыми физиками. Об этом в другом месте.
Почаевская Лавра. Примерно в 1920 году летом мама меня взяла с собой в поездку в Почаевскую Лавру. Мама была убежденно верующая, это помогало ей всю жизнь стойко переносить трудности. /Постоянно, регулярно ходила в церковь в Киево-Печерской Лавре, мы жили сравнительно недалеко от Лавры.
Лавра – крупный мужской монастырь, подчиненный только высшему духовному ведомству. В России было четыре Лавры – Киево-Печерская, Александро-Невская в Ленннграде, Троицко-Сергиевская под Москвой и Почаевская на Волыни, на севере нынешней Тернопольской области.
Ехали в товарном вагоне через Казатин, Шепетовку, Здолбунов, Дубно – в Кременец – конечную станцию. В дороге было интересно, первая поездка моя по железной дороге, записывал все станции. Лето, тепло, дверь в вагоне открыта, смотри только. От Кременца до Лавры 20 км пешком. Дорога однообразная, по пути никаких селений. Захотелось пить.
В рощице обнаружили лужу, процедили через марлю и напились.

Лавра меньше Киевской. Как во всех монастырях все капитально, благоустроено, чисто, озеленено. Уже созрели орехи, и я лазил за ними, сорвался, полетел вниз головой, но зацепился ногой за расщелину. Все обошлось благополучно.

Винница.  Зимой 1920/21 г. Совершил самостоятельную поездку. Нужно было помочь Ксении переехать в Киев. Они жили в с. Пятничаны в нескольких километрах от Винницы.
Подходя к дому, увидел в окне малыша – это был Толя.

Крым. Этот край занял важное место в моей жизни, много раз ездил, много прожил там в санаториях, частных квартирах, в Севастополе у Курисов.
Освоение Крыма началось в 1928 г., когда я получил первый бесплатный ж.д. билет. Вдвоем с Яковом Фаризоном решили ехать в Ялту. Тогда путь проходил поездом до Севастополя и оттуда до Ялты морем, на катере или небольшом пароходе.
Нужно отметить, что в то время в море было очень много дельфинов, они сопровождали катер, обгоняли, играли, высоко прыгая из воды.
 В Ялте без труда нашли комнату почти на берегу моря. Купались, загорали, пили в погребе розовый мускат. Было приключение с мылом, которое не мылилось в морской воде. Оказалось, что есть специальное мыло «КИЛ». С позиций сегодняшнего дня удивительно, что в разгар лета не было трудностей в пути и на месте. Людей было совсем немного.
В 1932 году по спецнабору, по партийной мобилизации, со второго курса института я оказался в Качинской военной школе пилотов, с июня 1932 г. По март 1933 г.
Об этом отдельно, сейчас можно только заметить, что вернувшись в институт я был зачислен в свою же группу. Кача – это Крым.
В 1939 году получил путевку в Алушту, санаторий «Метро» ж.д. строителей.
А после войны военные санатории – Ялта, Алушта, Гурзуф, Жемчужина (4 раза), Евпатория, дом творчества ВТО, дом творчества Кацивели, и в 1967-1968 годах в общем год прожил в Мисхоре.
О Крыме нужно писать яркими, красивыми, высокохудожественными словами, лучше всего в стихах.  Один чеховский герой пытался найти такие слова, но получилось только начало, он много раз его произносил: «Хвала тебе, Ай-Петри, великан!», а дальше ничего не получалось. Во всяком случае Крым – благодатный край. Главная прелесть – море, у которого никогда не скучно.  А все вместе – горы, зелень, тепло, воздух, - это и здоровье и развлечение.

Практика. В институте была интересная система обучения. На первых трех курсах половина времени отводилась на практику, т.е. работу на всех основных должностях, большей частью самостоятельно. Стрелочник, кондуктор, весовщик, дежурный по станции, диспетчер, помощник машиниста, слесарь депо, путеец. Так я побывал в Кременчуге и Купянске, Чернигове и Харькове. Отдельно следует сказать о геодезической и преддипломной практиках.
Погребище. Геодезическую практику после первого курса мы проходили в Киеве, на Соломенке. Это была учебная практика – полигон, продольное нивелирование, тахеометрическая съемка и т.д. Для второго потока предусматривалось выполнение реальных задач – съемка станции и съемка реальных участков дороги (нивелирование и съемка кривых). Мне предложили быть руководителем партии по съемке станции Погребище Ю.З. ж.д. (за плату на время каникул). Станция не очень большая, путей 15, но нужно было снять и поселок, и большую прилегающую территорию. Теперь, прежде чем
Взяться за такую работу, я основательно подумал бы, тем более, что среди исполнтелей не было имевших какой-то опыт в этом деле. Было много грубых ошибок. Отметки главного пути плясали до метра, а при накладке плана в горизонталях обнаружилась яма в поселке. Люда Коваленко уверяла, что видела такую яму, когда с кем-то гуляла там. По поводу роли женщины в геологической партии преподаватель Николай Павлович Гаман говорил – одна женщина в партии – потеря двух человек.
Во всяком случае работа была выполнена и сдана, хотя Н.П. Гаман бывал у нас редко и не мешал проявлять самостоятельность.
Через Погребище проходила одна из партий, снимавших перегоны. В ней была и моя будущая жена Лена Курис. Участвовали мы и в местной самодеятельности. Я пел «Дивлюсь я на небо». Самодеятельность была настоящая, так шло в те времена. Выступали кто хотел, без особой подготовки. После концерта ко мне подошел один из зрителей и сказал – Да, вот Лемешев поет! Знал же он о Лемешеве, хотя я не знаю, была ли в Погребище радиотрансляция.

Москва, Вологда. Было решено дипломные проекты выполнять на реальном материале.
Для нас с Павлом Ботавиным наш профессор и руководитель Максимиллиан Сергеевич Гликман организовал проектировние Вологодского ж.д. узла по договору с Северной железной дорогой. Подготовку мы начали раньше других. Уже летом 1934 года поехали в Москву и Вологду для сбора материалов. Жили в кондукторском резерве в Лосиноостровской. Главным представителем дороги был для нас нач. группы пропускной способности. На нас произвел хорошее впечатление, как толковый инженер. Это он однажды сказал, рассматривая нашу работу: «Эта горловина выглядит некрасиво, значит запроектирована неправильно.» К сожалению, забыл фамилию.
Мы собирали материал. В библиотеке нашли историческую справку о строительстве железной дороги Москва – Архангельск.  Подбирали чертежи, уточняли требования других служб, в частности получили соответствующее задание от службы военных сообщений. Этим мы гордились. В Вологде внимательно осматривали и изучали устройство станции и подходов. Нам выдали пропуска, в которых было указано – инженеру такому-то. В общем, мы себя чувствовали специалистами. Вся предварительная работа, выполнение проекта, его согласование и защита в управлении дороги составили содержание работы, которую нам предстояло выполнить после окончания института. Когда мы пришли в проектные организации, то имели четкое представление, что нужно делать и чувствовали себя достаточно уверенно, иногда даже больше, чем следовало.
В 1951 году я ехал через Вологду из Ленинграда в Свердловск. За 10 минут ничего не рассмотришь, но было интересно хоть что-нибудь увидеть, хотя бы пассажирские платформы. В Москве мы были зимой на согласовании и защита в Управлении дороги.
Ходили мы и по городу. В Вологде поразили нас деревянные тротуары, больше нигде их я не видел. Экземпляр проекта мы сделали и для защиты в институте.  На защите чувствовали себя уверенно и не сомневались в успехе. Все так и было, при выпуске получили первую премию.
Кавказ. В конце 1934 года институт организовал нам замечательную экскурсию.
Пассажирский вагон следовал с пассажирскими поездами от Харькова через Ростов, Махач-Калу, Баку, Тбилиси до Батуми. Остановились в Краматорской, были на заводе, смотрели плавку, прокат. Конечно, это зрелище – хватает человек щипцами горячую полосу и направляет ее в следующий стан.
Больше всего запомнился Тбилиси. Первым делом пошли искать винный погребок, нужно
было попробовать натурального грузинского вина. (В дороге мы не пили, в то время это было не обязательно.) Спросили одного грузина, как найти погребок, он сказал: «Пойдешь прямо, будет аптека. Это не то. Дальше будет парикмахер, тоже не то. И дальше в таком духе. Ходили в театр, смотрели «Кэто и Котэ» на грузинском языке. А перед этим поднялись на фуникулере, стал смотреть вокруг и увидели в горах часовню.
Решили идти посмотреть. Нас было человек шесть. Шли долго, уже начало темнеть, казалось, что близко. Оказалось, действительно часовня, внутри иконы и все как полагается. Потом мы выяснили, что это могила Грибоедова. Обратно шли уже в темноте, был ноябрь или декабрь.
Маленькое происшествие. Во время моего дежурства с А.Окул из вагона украли пальто и шапку Ивана Фомина. В Харькове, естественно, была зима, и пришлось ему идти без шапки и пальто.
Чуть не забыл о важном. Кажется, на участке Зестафони-Хашури был первый электрифицированный участок. Путь шел через Сурамский перевал, там большой тоннель.
Говорят, при его строительстве были сомнения в правильности проходки и инженер застрелился. Вскоре сбойка состоялась, все было верно. Мы по очереди все проехали в кабине электровоза.
Жашков. В 1933 году летом студентов коммунистов направили в села для проведения политической работы. Обстоятельства требовали. По ходу дела мы решили, что нам нужно работать вместе с колхозниками. Это было в одном из колхозов Жашковского района Киевской области. Шла прополка бураков, и затем уборка хлеба. На прополке мы, конечно, заметно отставали от женщин и девчат. Но где могли, старались. Один из наших стал поваром в полевой кухне. Нас там было трое или четверо.
Харьков. В 1934 году столицу Украины перевели в Киев. В Харьков перемещались некоторые учреждения, в том числе наш институт, его соединили с Харьковским. С этих пор я перестал быть постоянным жителем Киева. Впервые оказался в общежитии, хотя до этого на практиках подолгу жил в кондукторских и паровозных резервах. Общежитие было хорошее, комнаты на четверых, а нам с Ботавиным дали комнату на двоих, наш дипломный проект содержал служебные материалы.

Город с большой промышленностью, хорошо благоустроен. Пожалуй, нет нигде такой большой площади. Здесь задолго до войны были построены дома «Госпром/» и дом проектов, которые своими размерами хорошо гармонируют площади. Прекрасные парки в центре и за городом. В парке Постышева (Шевченко) регулярно выступал симфонический оркестр с комментариями музыковеда. Хорошие театры. Жизнь был интересной, последний курс, учиться нетрудно, материально были обеспечены. В общежитии выступали поэты, артисты. Помню Иосифа Уткина, первый раз услышал авторскую манеру читать свои стихи. Было много самодеятельности, много поющих, играющих, в том числе и я. Но были голосистее меня.
В Харькове завершились дела сердечные – 8 октября 1935г. Мы зарегистрировались. Лена еще училась (заканчивала), а я приехал по делам военкомата в Челябинск.
О том, как мы учились, постараюсь описать отдельно.
Урал. В Управлении Южно-Уральской железной дороги в Челябинске началась моя работа в Дорпроекте (Проектный отдел дороги). Вскоре приехала Лена и нам дали комнату в общежитии-бараке. Лена работала в службе эксплуатации в отделе пропускной способности, а при переезде в Свердловск стала тоже работать в проектной организации. Вместе со мной работали однокашники Тарас Пузынович и Николай Шкарапута. Близко познакомились с Борщевским и его женой Антониной Ивановной Алпатовой.
За год работы в Челябинске мне не запомнились какие-либо станции. К работе я был подготовлен, но особенности реальной жизни надо было осваивать, и крупных объектов здесь я не проектировал.
Начался обмен партдокументов. Произошел казус. Когда я в Киеве получал партбилет, то порядок был простой: мне дали бланк партбилета и сказали – заполняйте. Я заполнил: Ткаченко Константин Степанович. В Челябинске нач. политотдела дороги спрашивает: Сам заполнял? – Да. Послали на проверку, но вскоре все выяснилось и меня мобилизовали в райком в помощь на заполнение партдокументов. Почерк у меня не ахти, но я старался, и получалось.
В то время Инженер представлял ценность. Нас принимал начальник дороги Князев, вручил чек на солидные деньги для обзаведения. Вскоре Князев был расстрелян как «враг народа». Главным фактом обвинения было крушение военного поезда в Шумихе. Не знаю, был ли Князев впоследствии реабилитирован.
В 1936 году дорпроект был упразднен и создан Уралранспроект в Свердловске. Это большая специальная организация, подчиненная Союзтранспроекту в Москве.
Свердловск. В этой Уральской столице произошло много событий, а прожил я там всего пять лет. Здесь родились наши Володя и Боря. Хлопот было много, хотя много времени была у нас моя мама и была няня Марфа Львовна – опытная и знающая толк в этих делах. Хорошо смотрела за детьми, умела приготовить пищу. Однако, была очень требовательна и даже капризна. Несколько раз уходила, приходилось просить.
В Свердловске было увлечение работой, выполнялись проекты реконструкции узлов и станций, Челябинск, частично, но с расчетом сортировочной горки, Златоуст, Пермь II, Камышлов, Богданович, Курган, Синарская и много малых станций. Почти все станции с очень сложным профилем и планом. Делал проблемную работу – увеличение пропускной способности участка Свердловск-Челябинск.
Был я пропагандистом, секретарем парторганизации. В конце концов, правда, ненадолго,
Взяли меня инструктором транспортного отдела Обкома партии. Отсюда был призван в Армии по Постановлению ЦУ ВКП(б) о направлении на политработу партработников. Так я стал политработником.
Жизнь в Свердловске проходила в смутное время – 1937 год. Были аресты, начиная от инженеров нашей проектной организации и Управления дороги до первого Секретаря Обкома Кабанова, начальника дороги Шахгальдяна и нач. политотдела дороги Беленького.
Меня вызывали и предлагали перейти на работу в транспортный отдел НКВД (ныне КГБ), я отказался по причине, что люблю инженерную работу. Спасибо поверили.
Было и более заманчивое предложение. Вызвали в Москву в Союзтранспроект и предложили должность начальника Уралтранспроекта. Я не хотел административной работы и отказался.
Жизнь была разнообразной. Часто ходили в театры оперный, драматический, музкомедии. Были гости у нас, и мы в гостях бывали. Рядом с нами работали интересные люди нашего возраста.
Свердловск – хороший город, но я не пишу о нем с восторгом. Дело в том, что свое пребывание на Урале мы считали временным, все помыслы у нас и многих однокашников сводились к возвращению в Киев.
Практических шансов не было. Единственная возможность – приглашение в аспирануру в ХИИТ, но меня не отпустили, а я был дисциплинированным.
Было много командировок. На всех своих станциях и узлах бывал неоднократно. Приходилось делать разбивки, в сложных условиях расположение станций на кривых строителям было не под силу.
В 1939 году первый раз получил путевку в санаторий «Метро» в Алуште.
Кишинев
В мае 1941г. Меня командировали в Кишинев, позже приехали Лена, Тарас Пузынович и еще наши. Разрабатывали проекты развития станций Молдавии. Лена завезла детей в Киев.
Осваивалась возвращенная территория. Нам было интересно посмотреть на «заграницу». Работы было много. В городе было заметно много военных. Как всегда приезжие, толкались по городу наши офицеры. Нас это не волновало, хотя в поезде со мной ехал выпускник военной академии, уверенно говоривший о возможности и почти неизбежности войны.
22 июня н Кишинев было сброшено несколько бомб, пролетела на Одессу или Севастополь большая группа немецких самолетов (туда и обратно). Лена уехала через пару дней, с трудом увезла детей из Киева в Свердловск. Мы уехали немного позже, обыл несколько дней в Днепропетровске и через Москву без особых приключений добрались домой с Тарасом.
Вскоре после возвращения меня взяли на работу в Обком партии. «Взяли» потому, что я не хотел, меня заставили. По железным дорогам нас было двое – я занимался строительством и службой пути, другой эксплуатацией и тягой. Как сказано выше, меня призвали на политическую работу в Красную Армию.
После 1941 г. в Свердловске побывал в 1950 году. Ксеня была еще там, Толя был уже в Лимонии, в это время как раз приехала Лида. Я побывал у Кривинюка, повидался еще с сослуживцами. Получил медаль Лены «За доблестный труд».
Будет перерыв по времени в 20 лет – военная география заслуживает отдельной главы.

Г.Могилев. После Киева это второй город моей жизни. 25 лет – большой отрезок жизни и много событий.
После увольнения из армии в 1961 году была попытка прописаться в Киеве, ничего не вышло. Начал работать в Облпроекте. Еще долго после увольнения я пользовался плодами своего положения главного политработника города и области. Несколько раз избирался в состав райкома партии, был председателем идеологической комиссии райкома, избирался депутатом райсовета. Все было хорошо, - дети на подъеме, квартира хорошая, денег хватало. Однако с работой в Облпроекте не получилось, и не от работы, а от общественных обязанностей. Был я секретарем парторганизации, но директор Гапеенко привык диктовать. Мне пришлось уйти. Зато я 15 лет проработал в техникуме. Так долго нигде не работал, и остались хорошие воспоминания о людях, о работе.
В техникум я попал неожиданно. После Облпроекта долго не мог устроиться на работу. Готов был на самые неподходящие с точки зрения сегодняшнего дня. С директором техникума Гапоненко часто встречался по депутатским делам, но в голову не приходило, что я там мог бы работать. Вдруг в ноябре 1964 г. Гапоненко настойчиво предложил мне черчение. Я отказался, тогда он назвал геодезию. Я все забыл, и зрение уже плохое. Но он настоял, уговорил. Оказалось, Гапоненко выполнял просьбу Н.Н.Балашова и В.В.Ротач.
Геодезия стала моим новым увлечением. Не сразу я освоил преподавательское мастерство. Но свои ошибки я смог видеть только значительно позже, оглядываясь назад.
С Могилевом связан пик моего служебного положения – начальник политотдела, а также пик нашего жизненного благополучия. 1967 год – две болезни в семье и последствия их.

Сложился круг друзей и знакомых из военкомата, Горкома партии, Облпроекта, техникума. Тесные связи на уровне родственных. Были частые многолюдные приемы у нас и у других. Дважды широко отмечались мои круглые дни рождения в техникуме.
Большим событием была всегда геодезическая практика в Подниколье и позже на станции Могилев II. Природа, воздух, движение, творчество.
Были радостные дни, когда временами у нас жил Андрюша. Забот и хлопот хватало на двоих с избытком, но удовлетворение полное, т.к. взаимопонимание было абсолютное.
Популярным местом в Могилеве был вокзал, мы часто ездили – в Киев, в санатории, в Черноголовку.
О Могилеве сказано мало, но в дальнейшем будем к нему возвращаться.
Черноголовка.
Живем здесь шесть лет, но рано еще писать о ней. Отметим главное – переехали вовремя, устроились нормально. Объективные условия лучше, чем в Могилеве. – рядом Москва, квартира, дети рядом, продовольственное снабжение вполне подходящее и природа. Для летнего времени года трудно придумать место лучше. Зимой тоже – для здорового человека – ходи себе на лыжах. Работы настоящей для меня здесь нет, но уже возраст неподходящий.

Глава II. Армейские пути-дороги

По существу, эта глава – составная часть географии, но, учитывая особенности военной службы, стоит рассказать о ней отдельно.
Детство прошло рядом с войсками. На Печерске было много воинских частей. Совсем рядом конно-горная батарея, казарм было столько, что можно разместить полк. Дело в том, что батарея рассчитана на переход на вьюках. Следовательно, лошадей и ездовых было много. Командир батареи штабс-капитан Рубан жил в соседнем доме и ездил на легковой автомашине. Совсем недалеко юнкерское училище, теперь училище связи. На Печерском базаре 168-й пехотный Миргородский полк. На Печерске Саперный и Понтонный батальоны. Часто можно было видеть коменданта крепости генерала Мейера, ходит по городу и за ним вереница солдат-задержанных или нарушителей.
Война, революция, гражданская война, и меняется калейдоскоп военных. Пленные немцы, австрийцы, венгры (мадьяры), чехи – на свободном режиме.
После революции мадьяры были за большевиков, чехи против. Затем немцы-оккупанты, петлюровцы, гайдамаки гетмана Скоропадского, деникинцы – мордобой и наказания солдат сохранились из старой армии.
Во дворе жил военный чиновник из Арсенала Колошук, военный портной Вальчак с большим количеством подмастерьев, фельдфебель Кобельский. В соседнем дворе жили Зуевы – семья офицера, погибшего на фронте. Васька мой ровесник уже побывал в Кадетском корпусе, Вовка – в военно-офицерской школе. Позже Вовка стал учеником музкоманды училища связи и остался музыкантом. Был у нас знакомый поручик Довгалюк, бывал он у нас и после революции, но затем исчез.
И, конечно, были вокруг нас красногвардейцы и красноармейцы, красные командиры.
Достаточно сказать, в училище связи и высшую школу им.  Каменева был свободный вход на все мероприятия в клубах – спектакли, концерты, кино, танцы – и мы всегда ходили туда.
Короче говоря, военная жизнь нам была видна во всем многообразии и со всех сторон, но у меня не пробудилось желания стать военным.
К военной службе я был годен вполне (по здоровью). На комиссии по приписке к призывному участку признан годным в морфлот и проходил месячные сборы по допризывной подготовке на Трузановом острове по морской службе. Изучали семафорную сигнализацию, греблю на шлюпках, морские узлы и т.д. Во время призыва учился в вечерней школе и получил отсрочку, затем поступил в институт.
Стал военным (на короткое время) по недоразумению. В институте однажды мне сказали, что вчера на собрании объявили кому нужно явиться в Горком партии, вроде и меня называли. Пошел я вместе с другими, было человек 15 коммунистов. Меня в списке не оказалось, но я сказал – запишите. И пошли на медицинскую комиссию по отбору в летную школу. Требования большие, но, может быть, не все очень жаждали летать, осталось годных нас двое Ботавин Павел и я.
Итак, 2 июня 1932 г. по спецнабору был я направлен с эшелоном в Качу (Севастополь).

Севастополь-Кача.
Первая военная школа пилотов им. Мясникова, теперь она существует где-то в другом месте, но называется Качинское училище.
Школа занимает большую территорию между Качинской и Бельбекской долинами, у моря городок. Нас приехало много, не только из Киева, в большинстве студенты. В основном ребята хорошие, а в общем разные. Один с двумя треугольниками на петлицах заявлял – мне учиться будет легко, я в армии служил и умею ездить на велосипеде, смогу на самолете держать равновесие. Не знаю, удержался ли он до конца. Система была такая – отбросить всех неподходящих и самых лучших сделать летчиками. Один из наших командиров говорил – летать можно научить даже медведя, но нужно много времени. Как видно, поэтому были отчислены 80-90% прибывших. Почти половина выбыла по недисциплинированности, а, может быть, из них были бы самые лучшие летчики. Думаю, что с целью отбраковки в самом начале нас вывозили в воздух. С комментариями инструктора я испытал все виды высшего пилотажа на высоте 3000 м. Виражи мелкие и глубоки, боевые развороты, петля, бочка, полубочка, штопор. Естественно, что все наши фигуры легче переносить, когда сам их исполняешь. У меня не было неприятных ощущений, только уши заложило при быстром снижении.
Несколько месяцев мы изучали уставы, вообще курс молодого бойца, стояли в карауле, стреляли, изучали материальную часть самолета, правила полетов. Был уход за самолетом. Это был У-1, самолет-биплан Авро с мотором Рено. Эта французская машина имела особенность – звездообразный мотор вращался вместе с винтом и разбрасывал вокруг смазку – касторовое масло. После каждого полета нужно было горячей водой мыть весь самолет. К сожалению, в музее ВВС в Монино этого самолета нет.
В Уставе внутренней службы записано, что приказание должно быть выполнено беспрекословно, точно и в срок. Мне приказали найти одного командира. Я его не знал, пошел по адресу. Дома жена, говорит, нет его. Докладывал, ходил еще. Приказывают найти. Иду, вижу, идет жена с командиром. Наконец, нашел. Докладываю, товарищ такой-то, Вам передали то и то. А он говорит: «Я не такой-то». Доложил я и больше не посылали.
В это время в Красной Армии вводилось воинское приветствие Отдание чести было отменено после революции как «козыряние», пережиток. Теперь начали вводить под другим названием, но очень демократичным путем. Командиры первыми брали под козырек и личным примером приучали. Даже начальник штаба школы с двумя ромбами первым приветствовал курсанта. Что было в дальнейшем, не знаю, но только в 1940 году был строгий приказ о дисциплине и об отдании чести в частности.
Видел я в школе Полину Осипенко. Девушек-курсантов были единицы, и потом на фотографиях знаменитой летчицы нетрудно было ее узнать, заметно крупная фигура.
В предполетный период уехал домой Павел Ботавин. Подробностей не помню.
Кроме учебных занятий занимался общественными и другими делами. В курилке мы много пели, главным образом, украинские песни. Меня заставили ввести эту группу на сцену. Пели, но потом где-то запутались, убежали. Писал я плакаты на обоях, вроде «От оторванной пуговицы до аварии – один шаг». Позже по полетах выпускал «Стартовку» - стенгазету, вроде боевого листка.
Проводил я большую геодезическую работу. У нас была аэрофотосъемка территории,  но для нанесения на карту нужно было снять основные ориентиры, чтобы совместить фотоснимок с масштабной схемой. Съемка моя была неточной, т.к. расстояния определяли по спидометру автомашины. Территория была очень большой – три аэродрома и между ними, естественно, большие расстояния. Углы измерялись теодолитом, предназначенным для наблюдения за шарами-зондами, т.е. с трубой, сломанной под прямым углом. Я был главным руководителем съемки.
Мир тесен. Любеч- небольшой поселок, был районным центром. В нашей эскадрилье нашелся любечанин – Подгорный. В институте на первом курсе тоже был из Любеча – Довженок. Очень представительный, всегда в костюме с галстуком, но, вроде, туповатый по развитию. Не помню, куда девался.
В школе нас очень хорошо кормили. Время было голодное, во всяком случае, на Украине, а у нас все самое лучшее. Считалось, что летчиков нужно кормить шоколадом, и нам три раза в день давали шоколад. Я не разжирел, вес у меня был до 68 кг, а так всегда до 60 лет было около 66 кг.
Пора перейти к полетам, самому главному. Самолеты в нашем наборе были У-1 – учебный, а Р-1 – боевой. В следующих наборах У-2, который до сих пор служит, и боевой Р-5. Самолет Р-1 – биплан старого образца с мотором водяного охлаждения. Говорили, что он очень строгий в управлении. А У-1 был легкоуправляемый, послушный, безотказный самолет. Надежность техники была высокой, не было случая отказа моторов или других неисправностей. При полете никогда не было сомнений в том что самолет не подведет. Возможно, что и забыл, но никаких похорон не было, и слухов о происшествиях в других отрядах не было. Происшествия были при посадках в самостоятельных полетах, как правило, после 30-го полета. Эти случаи заключались в «козлах», т.е. самолет подпрыгивал при высоком выравнивании. Были капотирования, т.е. самолет становился на мотор или опрокидывался на спину. Все без человеческих жертв.
Управлять самолетом очень приятно, маленькие движения ручки или ног (руль поворота), и самолет подчинялся. Конечно, все внимание было поглощено управлением. Самолет имел минимальное число приборов – высота, скорость, обороты. Горизонтальность самолета определялась по взаимному положению горизонта и передних стоек крыла, горизонт примерно в середине стоек. Следовало все время наблюдать: высота, скорость, обороты, горизонт. Слева ручка «газ», вперед до отказа – полные обороты мотора.
В группе человек десять, руководитель – инструктор Пискунов, волжанин, окает. Задание сперва простое – полет по кругу, высота 300 метров, посадка на три точки, взлет на Чатыр-Даг. После полета вылезаешь из кабины, подходишь – товарищ инструктор, разрешите получить замечания. Летали в день, как правило, все по одному разу. Кто плохо себя чувствовал, мог доложить и не летал.
Запомнилось очень мало, видно потому, что в полете был очень сосредоточен и все внимание выполнению задачи. Это не только у меня, неслучайно происшествие случались после 30-го полета, когда курсант начинал чувствовать себя летчиком.
Первое упражнения взлет. Вырулив на полосу по сигналу давал газ до полноты. Самолет мощно бежит, и ручка начинает давить на тебя. Сперва держишь, потом чуть отпускаешь на себя, и незаметно самолет оторвался. На прямой набираешь высоту. Дальше поворот, мелкий вираж. Ручку немного от себя, скорость растет, ручку чуть вправо и немного правую ногу. Горизонт наклонился, и самолет плавно пошел вправо. Итак, прямоугольник от взлета до посадки. Главное – посадка. Она отрабатывалась все время. После четвертого разворота выключается мотор, наступает тишина, самолет переходит на планирование, только расчалки свистят. Если посадочный знак Т очень близко, можно путем скольжения на крыло снизиться, если знак далеко – инструктор иногда подтягивает мотором, но курсанту это не разрешается. Нужно правильно рассчитывать. Теперь главное – выбрать время выравнивания самолета. Привыкнув, определяешь высоту, глядя на землю. На другом аэродроме бывает другая трава и грунт не такой, можно ошибиться. Бывали у меня ошибки, но в целом все шло нормально. Многое забылось, но финал при всем желании не забудешь. Летал я с командиром звена и командиром отряда, который сидел, полуобернувшись, и поглядывал на меня. Полеты были выполнены нормально. Но командование решило проверить меня с инструктором из другого отряда, почему, я не знаю. Насколько я помню, не всем такой полет назначался. Летали мы довольно долго, наконец, дал он мне вводную, выполнение которой противоречило правилам полетов. Мое решение было неудачным. Нужно было на высоте 50 метров делать боевой разворот, что очень рискованно. Инструктор сам это сделал. После этого моя уверенность в себе поколебалась, и на посадке были ошибки. Попросил инструктора не назначать меня временно в полеты, потерял интерес и больше не летал. Эту историю можно было бы не рассказывать, т.к. она в какой-то мере компрометирует мои способности. Возможно, это и не мое амплуа, хотя это ни в чем не проявлялось. В своей автобиографии я писал примерно так же, но при увольнении в Запас из армии мне порекомендовали написать об уходе из летной школы по сокращению штатов, иначе этот период не засчитывался в службу. Можно было ограничиться чем-нибудь и в этих записках, но есть другая сторона дела, более выгодная для моего самолюбия. В вечерней школе и институте я был бесспорным лидером, и когда мой самостоятельный вылет затянулся, у меня, очевидно, появилась скрытая неудовлетворенность, она создавала определенное настроение. И, в общем, я без сожаления оставил школу пилотов, а когда вернулся в институт, меня без сомнений направили в мою группу (прошло 10 месяцев), нужно было догонять, и я забыл о самолетах. А вскоре я снова сел на конька лидера, и чувствовал себя прекрасно.

О призыве после института
  Снова меня приглашают.
Вскоре после возвращения из Качи меня вызвали в Горком партии на комиссию.  Идет спецнабор в Военно-Морскую Академию. Я рассказал о Каче и попросил меня оставить в институте. Согласились.
Еще одна возможность стать военным появилась в декабре 1938г. Нас трое – начальник гражданского сектора Богомолов, нач.электросектора Ногинов и я нач.группы узлов и станций Уралтранспроекта были в Москве на сборах по ПВО, Среди лекторов был представитель Военно-транспортной Академии, который пригласил желающих в адъюнктуру ВТА, Меня это не заинтересовало, хотя незадолго до этого меня не отпустили в аспирантуру Харьковского Института.
Во время нашего пребывания в Москве погиб В.П. Чкалов. В день его гибели мы видели самолет, летавший над Москвой.
Мы побывали в ресторане Центральный. Пошли поужинать на углу Столешникова и Петровки, там пусто, неуютно. Богомолов говорит – народ не дурак, значит, здесь плохо. Пошли на ул. Горького и дошли до Центрального. Там было очень хорошо, пели цыгане, и вкусно поели.

Г. Шадринск. Курсы.
После возвращения из Кишинева я работал в Свердловском обкоме партии. В ноябре меня вызвали на заседание Бюро Обкома и предложили идти в Армию. По решению ЦК ВКП(б) 2500 партработников направлялись на политработу в армию (Всего направлено девять тысяч). Естественно, что я дал согласие.
25 ноября 1941г. нас отправили в Шадринск, там были курсы на базе эвакуированного ВП Училища им. Ленина. Мы жили в Соборе (перед войной – музей),
Шадринск, бывший уездный город между Свердловском и Курганом. Я его, по существу, не видел. Была зима, и режим был солдатский, так что по городу не болтались. Изредка ходил, т.к. однажды встретил (мир тесен) комсомольца бывшего с товарной станции Киев Женю Шевелюка. Он был там, по-моему, конторщиком, а я рабочим. Теперь я был старшим политруком (одна шпала), а он политруком (три кубика), но он уже побывал на фронте.
Учили нас по сокращенной программе – тактика, партполитработа, материальная часть оружия, стрелкового, а также минометы и 45 мм пушка, стрельбы, физподготовка. Даже практику проходили в соседнем запасном полку – я там провел политинформацию. Была и строевая подготовка. По вечерам бывало кино, очень большое впечатление произвел фильм «Антон Иванович сердится». В тревожной обстановке, в трудных условиях, в неопределенности о будущем  веселый, приятный фильм очень понравился. Кормили нас плохо по-тыловому, все время хотелось есть, и живот болел. Однажды был поход в драмтеатр, но мы с приятелем не пошли ради ужина. Свое будущее я не представлял. О политработе в боевой обстановке говорили много, но что буду делать я, было непонятно.
В это время гнали немцев от Москвы, и один полковник очень толково делал военные обзоры раз в неделю. Нас готовили, скорее всего, на должности инструкторов политотделов. Среди нас были в основном работники партийного аппарата в званиях от политрука до батальонного комиссара, в большинстве старшие политруки. Большинство с высшим образованием. В Шадринске я пробыл месяца четыре, а писать и нечего.

Москва. Резерв ГлавПУ РККА.

В марте или апреле нас (думаю, что не всех) отправили в Москву на площадь Маяковского в помещение Военно-Политической Академии им. В.И. Ленина, где находился резерв ГлавПУ, Условия здесь были хорошие – и помещение, и питание, и свободного времени много. До обеда бывали лекции, выступали известные люди, например, академик Фрумкин, других не помню. Были концерты – Обухова, Утесов, хор Пятницкого, ансамбль железнодорожников и другие. После обеда можно ходить по Москве, я, в основном, дальше улицы Горького не ходил. Бывали в театрах – видел пьесу Симонова с участием Серовой, был в Колонном Зале на концерте военного ансамбля. Никаких занятий не было.
Здесь иногда вызывали на беседы о назначении. Сам я ничего не мог сказать. У меня было стремление – попасть в железнодорожные войска. Я об этом робко говорил, настаивать нельзя, т.к. это похоже было бы на стремление уйти в тыловые части. Это было нереально и вообще. В 1942 г. не нужны были эти войска, мы еще отступали. Хорошо, что я в них и не попал. Можно себе представить службу в тыловой части где-то на строительстве. Каким-то образом я связался с одним из работников Союзтранспроекта, он жил в гостинице «Москва», поговорили, на этом и кончилось.
В июле или августе меня направили в расположение ПУ Московского ВО. В этом  резерве, где-то в лесу за метро Сокол я побыл дня два и получил назначение. Был разговор о должности инструктора политотдела бригады, но комиссар с ромбом сказал, что лучше в полк. Так я стал ответственным секретарем партбюро 57 артполка 95 стрелковой дивизии, и поехал в Тесницкие лагеря под Тулой.

Куда нас везут?
Под Тулой формировалась дивизия. Стрелковые полки из дивизии НКВД, а наш артполк формировался заново. Офицеры из разных частей и из резерва, и из запаса, а солдаты и младшие командиры в большинстве курсанты ЗЛАУ, им не дали окончить и стать командирами. Были рядовые и более старшего возраста.
Я знакомился с коммунистами, принимал партийные взносы, знакомился с жизнью в батареях, дивизионах. Комиссаром полка был батальонный комиссар Башинов, комиссары дивизионов – ст. Политрук Лисунов, политрук Филимонов, ст. Политрук Старостин, комсорг полка Ваганов, вроде, младший политрук.
Лисунов и Башинов из кадровых политработников, Старостин и Филимонов из запаса, Ваганов из войск НКВД. Командир полка майор Левкин был кадровый офицер, и тогда, и теперь я считал его положительным человеком и командиром. У меня с ним были хорошие деловые отношения.
Наша артиллерия была на конной тяге. Лошади маленькие, дикие, монгольские. Их просто поймали в степи и дали нам. Никакого понятия об упряжке они не имели и было с ними много хлопот.
К концу августа нас погрузили в эшелоны, и поехали в сторону Москвы. Выгрузились на Можайском направлении, переночевали, и снова погрузились. Поехали. Оказались в районе Сухинич, там пробыли несколько дней, и снова в эшелоны. На этот раз поехали на юго-восток. Когда доехали до Саратова, поняли, что едем в Сталинград.

Хронология войны.

О войне буду писать отдельно. Хочется, чтоб то, что я делал, видел, чувствовал органически сочеталось со значением больших сражений, участником которых я был, сопоставлялось в описаниями широкого масштаба. Поэтому, пока только перечисление.
С сентября 1942 по март 1943 – оборона Сталинграда в 57 артполку (159 гв. Ап.) 95 стр. Дивизии (75 гв. Стрелковой дивизии), ответственный секретарь партбюро полка.
Март-июнь 1943 г. – Курская дуга в этой же должности.
Июнь (конец) 1945 г. – наступление в должности зам.пом. по п/ч 84 гв. ОИПТД 75 гв. Сд от дуги до Днепра (сентябрь – ноябрь 1943), далее на Житомирское направление. Отдых в Радомышле, и в декабре переход в Белоруссию. В январе 1944 г. Мозырь, Калиновичи, в обороне под Паричами до июня 1944 г.
Перед Белорусской наступательной операцией назначен ответственным секретарем парткомиссии 3 отд. Гв. ИПТАБрРВГК. С этой бригадой – Бобруйск, Осиповичи до Беловежской пущи, затем Польша, Варшава, много приказов Верховного о взятии городов до Берлина включительно.

Германия
После окончания войрны переход к работе в мирных условиях был несложным. В составе 3 отд. Гв. ИПТАБр, в должности секретаря партокомиссии вместе со всеми сослуживцами осваивал формы и методы политической работы. Стояли в каких-то городах после Берлина. Помнится, политотдел располагался в доме священника, рядом с кирхой. В июле часть Берлина обменяли на Саксонию и Тюрингию. Мы переехали в Галле, большой город, расположились в военном городке авиации. Жили в квартире с немцами. Сюда приехала Лена с детьми из Дмитриева. Осенью 1945 г. я их перевозил из Свердловска в Дмитриев.
Здесь я пропустил. В Саксонии мы сменили союзников сперва в г. Гройтч близ Лейпцига. Отсюда я ездил в Свердловск. Из Гройтча мы переехали в какое-то имение, а потом только в Галле. После Галле был Бернбург, откуда мы переехали с семьей в Токсово под Ленинградом.
По службе в Германии мне довольно часто приходилось ездить в Политуправление Фронта на заседания парткомиссии с персональными делами, на машине или на поезде. Поезд приходил в Берлин на Ангальтский вокзал, в американской зоне. Сперва нам можно было переночевать в гостинице, а потом появилось объявление: «Членам Красной Армии переночевать воспрещается». Находилось свободное время, ходил по Берлину, между зонами никаких разграничений не было. Недалеко от рейхстага был букинистический магазин. Там было много старинных книг и альбомов. Я ничего не покупал, видно, и правильно, так как, уезжая из Германии, бросил много интересных книг. Хочу отметить, что вскоре после окончания войны купил там карту Германии о разделении на Зоны. Вот это оперативность.
Нужно было восстанавливать и пополнять свои политические знания, в частности историю партии. В партийной школе я преподавал географию. Литературы не было, и я с увлечением разыскивал всякие материалы, в том числе и на немецком языке. Иногда приходили проверяющие, и говорили, что они сами с удовольствием слушали мои лекции.
Естественно, я занимался своим основным делом – на заседаниях парткомиссии рассматривали дела о приеме в партию, персональные дела. Среди последних были дела о связях с немцами. Один офицер по существу женился на немке, перевозил ее за собой из города в город. В срочном порядке был он откомандирован из Германии в СССР.
Контакты с местными жителями были, т.к. офицеры жили на квартирах в порядке уплотнения вместе с хозяевами этих квартир. Однако, с начала 1947 г. для офицеров и их семей освобождались целые дома, и бытовые контакты с немцами сократились. Во всяком случае, я более или менее нормально мог при необходимости вести разговор. Собственно говоря, все и ранее не владевшие языком могли изъясняться с соседями или при торговых «операциях».
В одно из воскресений из г. Гройтч я ездил в г. Гера в гости к Михаилу Кривенюку инженеру-электрику из Уралтранспроекта, киевлянину, племяннику Леси Украинки. Ехал пригородными поездами со многими пересадками. По пути был осмотрен ряд городов.
Интересно отметить, что за все время пребывания в Германии не было случаев враждебных действий населения против наших военнослужащих. В котельной были истопники-немцы, среди них обнаружили полковника, чуть ли не разведки, считали, что он мог интересоваться бумагами, которые там сжигали.
Дети учились в школах, специально созданных для детей офицеров. В Галле эта школа была далеко от военного городка, и дети 8-10 лет самостоятельно ходили туда.

Токсово, Ленинградский Военный Округ

В Бернбург на смену мне приехал офицер из Ленинграда, зам.начальника топоотряда. Я обрадовался, но он сказал, что должность уже занята. По приезде меня назначили старшим инструктором политотдела бригада (артиллерии большой мощности), сказали, что он же секретарь парткомиссии. Я был также вторым лицом в политотделе, но это было снижение. Вообще, еще в Германии я высказывал желание уволиться, но меня не отпустили, хотя многих в это время увольняли. Еще и в Ленинграде, если бы представилась возможность, я ушел бы из армии. Заходил в Военно-транспортную Академию, но там меня не взяли.
Часто ездили в Ленинград, на пригородном поезде с паровозом еще. Дети уже ездили сами, хотя им было всего 11 и 9 лет. Они скупали книги из серии наука и техника, всякие металлические детали на барахолке. Жили мы на первом этаже в двухэтажном 8-квартирном деревянном доме. Отопление печное.
Пожалуй, здесь в ЛВО я начал осваивать в полном объеме партийно-политическую работу в мирных условиях. В Германии после войны эта работа постепенно набирала силу, а в ЛВО на базе старых традиций развернуты был все ее формы.
О сущности партполитработы, о роли политработника в армии, возможно, мне удастся сказать ниже.
В Токсово мы восстановили тесные связи с Пузновичами, приезжали к нам Толя, Виктория с матерью. Виктория уже училась в институте и бывала у нас довольно часто.
Ходили мы в театры Ленинграда, музеи.
Особенно запомнился «Пигмалион» с Бабановой в главной роли. Она произвела огромное впечатление своей игрой, неповторимым голосом.
Володя и Боря ходили в школу в деревне или поселок Токсово, это было довольно далеко. Военный городок находился непосредственно у станции.
В 1949г. я был назначен зам. Нач. Политотдела Отдельной зенитной бригады.



Песочная, Павловск
Это было продвижение. Вскоре получил подполковника. Формировалась новая бригада. Начальника политотдела долго не было, и нужно было заниматься организационными вопросами. Квартира у нас была почти такая же, что и в Токсово, только окна от земли повыше. До станции было километра три. В школу дети ходили далеко, сперва в Дибуны, а потом к станции. Здесь дети держали экзамен на самостоятельность. В 1950 г. уехали вдвоем в Киев, а дети остались сами дома. Им это было очень интересно. Все обошлось благополучно, прожили они так дней 10. После было происшествие: Борис катался на велосипеде по поселку, и его забрали в милицию, чтобы не ездил по проезжей части.
В лагерь ездили на Ладожское озеро, у Маяка. Там проводили стрельбы, радиолокаторы были несовершенные на лампах. Запомнились ладожские сиги и окуни – крупные, жирные. Покупали их у рыбаков.
В те времена еще не было борьбы с алкоголизмом. В в/городке Песочной был маленький магазин, и там продавали водку в разлив. Любимов и Дерега шли на обед, и обязательно заходили отметиться. Среди офицеров были постоянно употребляющие водку. Но вскоре на территории городка запретили продажу.