Командовать парадом буду я! Часть вторая

               ЧАСТЬ ВТОРАЯ.


                ЗАСЕДАНИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ!


                ГЛАВА ПЕРВАЯ.

                КОК НА КОРАБЛЕ – К НЕСЧАСТЬЮ.


- Вот так – сразу же с корабля на бал! А, вернее, наоборот, - уныло ворчал Бендер, с брезливостью разглядывая блестящие кастрюли и сковородки, развешанные по стенам камбуза.

   Всю посуду на корабле приходилось надёжно закреплять, чтобы не скатывалась с полок во время качки.

- Ну вот мы и превратились с вами в Золушек, Паша! – мрачно пошутил командор, - Не превратиться бы нам в корабельных крыс после полуночи.

   Пашка молча принялся чистить картошку. Бендер рассеянно бросал картофелины целиком в кастрюлю с кипятком, задумчиво глядя на закипающие пузырьки. И в рассеянности не заметил, как перепутал кастрюли – в кастрюлю с очистками набросал очищенную картошку, а в кастрюлю с кипятком накидал очистков. Пришлось потом вылавливать их оттуда шумовкой.  Для начала они просто сварили картошку и сосиски. Потолкли картошку и сделали пюре, а на первое быстро настругали окрошку. Из сухофруктов сварили компот, а на десерт смешали творог со сметаной и сахаром.

   Но даже это  нехитрое меню потребовало от Остапа огромных усилий. Он устал, как грузчик, и просто валился с ног. От утомления и качки. Это был его первый опыт в кулинарии. И первый блин, как водится, получился комом. Что и следовало ожидать. Но чёрт с ним! Съедобно, и ладно. А большего никто и не требует. Хотя съедобно ли? Повар сам в этом сомневался. Пашка был глубоко разочарован – кулинар от бога не умел готовить элементарные, простейшие блюда.

   Сосиски у них лопнули и развалились, пересоленное пюре получилось комочками, в компот забыли добавить сахар, а творог, наоборот, получился слишком приторным. В окрошке плавала яичная скорлупа, как хрупкие льдинки в осенней лужице.

   И, вылавливая её шумовкой, Остап философски заметил:

- Это плавают в море обломки кораблекрушения…

  Пашка насмешливо хмыкнул:

- Командор, вы когда в последний раз готовили?

   Бендер загадочно усмехнулся:

- Признаться, давненько! А точнее – не помню. А, если честно – то никогда. Но ничего! Опыт – сын ошибок трудных. Это дело наживное!

- Бендер, моряки – народ суровый! Выкинут нас с вами прямо за борт.

- Не выкинут! Кто им тогда готовить будет?

- Вы моряков не знаете! В море свои законы. Не доплывём мы с вами до Бразилии…

   Пашка затосковал.

- А вы, Паша, умеете готовить?

- Не-ааа! Я помощник, а не повар. Лёньке я только помогал – овощи могу почистить и сварить, салатик нарезать. И всё!

- Ну, тогда наше дело – труба! А я так на вас надеялся, мой юный неумелый друг. Что ж! Готовтесь к худшему, раз не умеете готовить! Каламбур!

   Остап невесело рассмеялся и задумался.

   Пашка тяжело вздохнул и укоризненно посмотрел на Бендера:

- Не шутите так, командор!

- А я и не шучу. Я серьёзен, как никогда. Вспомните хотя бы рецепты вашей матушки! Помните, вы рассказывали мне, что она очень вкусно стряпала? Что именно? И, главное, - как? Вспоминайте. Опишите этот неведомый мне технологический процесс приготовления пищи. Во всех мельчайших подробностях.

- А я помню? Хотя… Вспомнил! Омлет с ветчиной!

- Ну хоть что-то! И как же его готовят?

- А я знаю? Знаю только, что он очень вкусный.

- Мда! Негусто. Паша! Вы – потребитель калорий и витаминов. Едок, а не кулинар!

- А вы?.. – нахмурился Пашка, - Вы же говорили, что вы - классный повар. Кулинар от бога!

- Да! Я – превосходный кулинар! В будущем. Наверное.  Когда-нибудь я сотворю какое-нибудь кулинарное сверхбожественное чудо. И весь мир ахнет от восхищения. Это будет великий кулинарный шедевр!

- Ага-ага! Великий! Кто б сомневался.

- Великий! Можете не сомневаться. Ну да ладно! Соловья баснями не кормят. Я, честно говоря, чертовски хочу жрать. Но почему-то мне не хочется есть то, что мы только что состряпали с вами на скорую руку. Не знаю, как вам, но мне эта еда в горло не лезет. А не распотрошить ли нам с вами сумки Калерии? Судя по сногсшибательным ароматам, там - еда. И еда превосходная.

   Что они с успехом и сделали. Распотрошили сумки со снедью и обнаружили там шикарнейшие деликатесы: твёрдокаменные палки сырокопченой колбасы, пару головок сыра, мясные и рыбные консервы, кучу галет и несколько банок с домашними соленьями и вареньями.

- Я обожаю эту прекрасную женщину! – восторгался Остап, - За такую еду я готов жениться на ней. Чтоб каждый день так питаться!

   Восхищению их не было предела. И они с достоинством приступили к своей чудесной трапезе, воздавая должное этой великолепной еде. И ещё более великолепной женщине - Калерии. Да прославится её имя в веках!

   Свою стряпню они есть не хотели. И это не удивительно. Но беда в том, что её не хотели есть также ни пассажиры, ни члены команды. Назревал бунт на корабле.

- Вы это пробовали?!!

   В кухню торпедой ворвался капитан с тарелкой макарон в руках. Он перевернул тарелку вверх дном и потряс в воздухе. Макароны долго не хотели отклеиваться от родной тарелки, но, наконец, неохотно расставшись с ней, полетели на пол цельным клейким комком. И покатились колобком к мусорному ведру, стыдливо пытаясь за ним спрятаться.

- Где вы учились? – просверлил капитан глазами побледневшего командора.

- На поварских курсах при московском кулинарном техникуме! – не моргнув глазом, солгал Бендер.

- Оно и видно! – издевательски хмыкнул капитан.

   И зачем-то выкинул пустую тарелку в открытый иллюминатор. Остап с Пашкой печально проследили за ней взглядом.

- То же самое будет и с вами! – любезно предупредил капитан, - Если не начнёте нормально готовить! Я не смогу удержать команду от расправы. Вас ждёт самосуд!

  Пашка чуть не сел мимо табуретки. Командор пытался протестовать:

- Это противозаконно!

- Мы в открытом море! Здесь свои законы. И я тут – главный судья! – отклонил протест капитан, - Я высажу вас в ближайшем порту. Но до него ещё несколько дней пути. А пока вот – возьмите. Пригодится, надеюсь.

   И капитан сунул Бендеру старую, потрёпанную «Поваренную книгу», забытую предыдущим коком.

   В душу командора вдруг предательски прокрались смутные сомнения по поводу дальнейшей судьбы прежнего повара.

   С помощью старых, надёжных рецептов повара составили новое меню. Стряпня стала разнообразней, но качество её, увы, не улучшилось. Пассажиры возмущались, команда роптала, и обстановка на судне накалялась с каждым днём.

   Пассажиры были артистами (народ нервный и капризный) – русский ансамбль песни и пляски, грузинский хор, абхазский танцевальный коллектив «Лезгинка» и цыганский музыкальный театр «Ромалэ». По вечерам они все вместе репетировали на палубе, мешая друг другу, и морские просторы оглашались чудными музыкальными звуками, которые отпугивали чаек в радиусе километра.

   Русские народные песни и пляски сменялись протяжными грузинскими напевами, те, в свою очередь, - темпераментной лезгинкой и страстными цыганскими романсами. Любопытные, как дети, дельфины плыли косяком вслед за судном, привлечённые странными ритмичными звуками. И танцевали на волнах весёлую кадриль, высоко выпрыгивая из воды.

   Остапа с Пашкой артисты научили плясать вприсядку, танцевать балетную лезгинку на цыпочках и гортанно петь «Очи чёрные». И по вечерам повара услаждали команду песнями и плясками разных народностей, безуспешно пытаясь оттянуть неизбежный конец их неудавшегося морского путешествия.

   Гроза сгущалась над головами горе-поваров. Матросам давно уже хотелось схватить Остапа за его длинные мукскулистые ноги и выбросить его за борт в набежавшую волну. Их удерживала от расправы только железная воля капитана. Но чаша их терпения переполнилась после одного прискорбного случая.

   Однажды матросы, заглянувшие на камбуз за солью, обнаружили в большой открытой кастрюле с супом какие-то грязные верёвочки, плавающие на поверхности неаппетитной жижи. Потянув за них, они вытащили на свет божий … башмак – рыжий рваный башмак с заплаткой на носу. Это и было последней каплей.

   Повара спрятались в кладовке. Брезгливо держа башмак за мокрые шнурки, матросы торжественно поволокли его капитану. Ровно через минуту из каюты капитана донёсся могучий медвежий рык, распугавший не только всех чаек, но и доверчивых дельфинов:

- Якорь им в задницу! Выбросить за борт обоих к чёртовой матери!

   А дальше пошли абсолютно непечатные слова, кои не представляется возможным привести на страницах данного повествования.

   Ворвавшись на камбуз, разъяренный капитан одним ударом ноги вышиб дверь в кладовке и выволок оттуда кока за шиворот.

- Это что?!! – сунул он мокрый башмак под нос оторопевшему командору.

- Ботинок? – предположил догадливый Бендер.

- Ой, это моё! – обрадовался Пашка, - а где вы его нашли? Я весь день его ищу!

- В супе! – зловеще прокаркал капитан.

   И швырнул башмак Пашке прямо в лицо.

   Пашка поймал его в воздухе и скромно спрятал за спину.

- Как он там оказался?!!

- Я его сушил над плитой.  Мы и не заметили, как он упал в кастрюлю. Сам, нечаянно. Мы его туда не клали!

- Выбросить их в море!!!  – заорали хором обозлённые матросы, столпившиеся за спиной у капитана.

- Выкинуть их на первом же попавшемся острове! – приказал осатаневший капитан, - А пока посадить их под арест – в изолятор! Пока они нам дохлую крысу в суп не подкинули.

   Матросы угрожающе загудели:

- Лучше утопить, как котят!

- Бросить их на съедение акулам!

   Но воля капитана – закон. И преступников грубо и невежливо затолкали в изолятор. Весьма грубо. И совсем невежливо. Несмотря на бурные протесты и неистовое сопротивление.

- Варвары! – орал взбешённый Бендер, - Я на вас жалобу напишу! Безобразие! Лишать свободы невинных, в сущности, людей! Из-за какого-то пустяка! Из-за башмака!

- Башмак-то чистый был! Я же его помыл перед этим! – вопил возмущённый Пашка, - А в голодное время кожаную обувь варят и едят! Натуральная кожа съедобна, между прочим!

- Съедобна?!! – взбеленились матросы, - Тогда на, ешь!

   И зашвырнули в окошко изолятора Пашкин злополучный башмак.

- Как мир несправедлив к нам! – скорбел командор, - Как люди злопамятны и мстительны! И это – народ, который взрастил Пушкина и Лермонтова! Жалкие, ничтожные люди! Сколько же в них неоправданной ненависти и агрессии!
 
   И начал нараспев скандировать в дверную щель:

- Сижу за решёткой в темнице сырой!

  Вскормлённый свободой, орёл молодой!

- Заткнись, орёл! – прервали его декламацию матросы.

   И закинули в окошко второй башмак.

- О, это мой! – обрадовался Пашка, - Теперь опять пара!

- Я – свободная личность! Мы – свободные граждане свободной страны! – возмутился Остап.

- Заткните фонтан, Бендер! – прервал его Пашка, - А то нас выкинут за борт! Будет нам тогда свобода в открытом море.

- Паша! Вы идиот! И это, увы, неизлечимо! – взбесился командор, - В следующий раз сушите свои башмаки у себя на шее!

   И, связав оба башмака шнурками, повесил их на шею Пашке наподобие боксёрских перчаток.

   Но изолятор – это было ещё не самое страшное. Там были кровати и пленников каждый день кормили. Матросы теперь готовили по очереди. Еда была простая, но вполне съедобная, в отличии от стряпни неудавшегося кока. Самое страшное было впереди.



                ГЛАВА ВТОРАЯ.


                ИЗГОИ ОБЩЕСТВА.

               
  Через пару дней их выбросили на маленьком безлюдном островке, затерянном в мировом океане. Вернее, выбросили одного Бендера. Пашку по молодости лет пожалели и оставили на судне. Но он сам в последний момент вылез в окошко изолятора, выпрыгнул за борт прямо в одежде и поплыл к берегу. Он не мог оставить друга в беде одного. Сердце у него было большое и доброе, как у телёнка. И оно просто разрывалось от жалости к брошенному командору.

- Командор!

   Пашка, мокрый от слёз и от воды, вылез на берег и кинулся к Бендеру с распростёртыми объятиями.

- Паша! Вы с ума сошли! – растрогался Остап и отстранил Пашку рукой, - Не обнимайте меня – вы мокрый насквозь. Идите сушиться на солнце. Зачем вы покинули корабль?

- Я не мог вас оставить одного, Бендер! – рыдал Пашка у него на плече, - Умирать – так вместе! Вдвоём веселее.

- Вдвоём веселее жить, а не умирать! – похлопал его по спине Бендер, - Вам что, жить надоело, мой самоотверженный друг? Я лично умирать пока не собираюсь. Да и вам не советую. Рановато нам с вами покидать этот бренный мир. Судьба-злодейка опять выкинула с нами злую шутку. Но ничего, я в своей жизни выбирался и не из таких передряг. Выберемся мы с вами и с этого проклятого острова. Давайте исследуем его для начала. А вдруг он обитаемый и тут живут люди? Какие-нибудь индейцы, например, у которых мы могли бы выпросить или украсть лодку и доплыть на ней до ближайшего порта.

   И изгнанники отправились на разведку местности. За какие-то пару часов они обошли по кругу весь островок, который оказался крошечным и совершенно необитаемым, к великому сожалению. Если, конечно, не считать чаек и альбатросов, которые обитали тут в изобилии. Вернувшись обратно, Остап с Пашкой ещё издали увидели страшную картину разграбления.

   Алчные пернатые нагло разворовали весь их скудный продуктовый склад, заботливо прикрытый от солнца резными пальмовыми листьями. Матросы оставили Бендеру целую кучу еды, включая стратегические запасы Калерии. И теперь от неё осталась лишь маленькая, жалкая кучка консервов. Птицы не смогли вскрыть железные банки своими недостаточно крепкими для этого клювами. Хотя пытались их продолбить. Но это им не удалось.

- Кыш! – злобно заорал Пашка, размахивая руками и распугивая нахальных грабителей, - Пошли вон, твари!

   И в бешенстве кидался в них камнями. Но безуспешно. К сожалению. Пернатые ловко уворачивались от камней. И быстро улетали с добычей в клювах. Сытые и довольные. И нагло хохотали над ним, пролетая над самой головой:

- Ах-ха-ха-ха-ха-ха-ха! Ах-ха-ха-ха!

- Орлуша! Стерва! – вопил Бендер, гоняясь за стервятником с пальмовой веткой в руках, - Отдай колбасу, падла! Брось, тебе говорят! Убью, гада!

   И метнул в вора огромный плоский камень, раскрутившись с ним на плече вокруг своей оси, как метатель дисков. Подбитый стервятник выронил из клюва колбасу, и она с унылым всплеском упала в море, где её тут же выловили и разорвали на части прожорливые чайки.

   Друзья печально оглядели место преступления и протяжно застонали. На песке одиноко валялись помятые консервные банки и клочки растерзанных картонных коробок. Ну хоть что-то осталось! Хоть консервы… Негусто, конечно. Но жить можно. Дня три примерно. Не больше.

- Ммда, Паша! – глубокомысленно изрёк командор, - Идиотизм – это диагноз. И мы страдаем им, видимо, с детства. Оставили продукты без присмотра!

- Надо было закопать их! – запоздало сожалел Пашка, - Ненавижу птиц!

   И швырнул в них очередной увесистый булыжник.

- Кого закопать? Птиц? – грустно сострил Бендер.

- Продукты! Но птиц тоже можно. Твари летучие!

- Птиц можно жарить, а не закапывать. Их тут целая чёртова уйма, и все они вполне съедобны. И, наконец, жарить можно также рыбу. Её наверняка здесь в море целая прорва. И, кроме того, у нас ещё остались консервы. А давайте-ка вскроем с горя баночку-другую!

   И друзья вскрыли ножом, оставленным матросами, пару банок рыбных консервов, и проглотили содержимое в мгновение ока под алчными, завистливыми взглядами птиц.

- Дай! Дай! Дай! – нагло требовали жадные чайки, ошиваясь вокруг целой стаей.

   Толстые белые альбатросы щёлкали крючковатыми клювами, пытаясь на лету выхватить куски рыбы прямо из рук. Хищные стервятники хрипло клекотали, кружась над головой и зорко высматривая добычу.

- Главное – нам самим не стать для них добычей! – мрачно пошутил Бендер, но тут же осёкся, встретив серьёзный взгляд Паши, - Шучу!

   Документы Пашкины в кармане рубахи все промокли насквозь, и он аккуратно разложил их сушиться на большом валуне. Такими же камнями он выложил на берегу громадное слово: «П А М А Г И Т И !!!» Бендер долго   и внимательно наблюдал за Пашкой, издали любуясь на его исступленное трудолюбие и щемяще трогательные старания.

- Трудитесь, трудитесь, Паша! Вам лично труд пойдёт на пользу. Помните – труд сделал из человека обезьяну. Скоро и вы станете человеком!

   И еле успел увернуться от гигантского валуна, который Пашка случайно (а случайно ли?) упустил, когда катил его по песку, как снежный ком.

  А потом долго смеялся над Пашкой:

- Мой бедный безграмотный друг! Вы когда-нибудь учились в школе? Хотя бы в начальной?

- Учился! В церковно-приходской. Отстаньте!

- Из какого класса вас выперли за неуспешность?

- Из третьего… Неважно!

- Я так и думал. Почему-то. Грамотности вас так и не успели научить. Правил правописания вы не знаете. У вас же в одном слове три ошибки! В таком случае вам было бы легче вместо столь сложного для вас слова «Помогите!» выложить более простое в написании слово «Спасите!».

   И Бендер безжалостно разрушил Пашкин отчаянный призыв и быстро выложил из этих же камней огромное слово их трёх букв - «СОС!» квадратными латинскими буквами.

- Вот это грамотно! Коротко и понятно на любом языке. Спасите наши души - международный сигнал бедствия. Для кого вы, Паша, так старательно выкладывали этот ваш трогательный призыв?

- Для лётчиков – ведь летают же тут какие-нибудь аэропланы.
 
- Мой наивный друг! Почему же вы думаете, что эти лётчики умеют читать по-русски? Тем более, слово, так неграмотно отображённое. У вас же в одном слове три ошибки. Тут и русский не поймёт. Учиться надо было в детстве, а не голубей гонять! Вас надо опять отдать в школу первой ступени, дитя моё. Ученье, как говорится, - свет, а неученье –тьма. Тёмный вы человек, Паша!

   При этом командор скромно умолчал о том, что у него самого в гимназии были сплошные тройки по русскому языку и литературе. Что, впрочем, не помешало ему всё же успешно закончить гимназию. По крайней мере, писал он грамотно, без ошибок. И даже кропал что-то в розовой юности. Стишки, кажется. И даже, кажется, складные. С рифмой.

   Оставив в покое грамотность, на белом мелком песочке изгои соорудили из пальмовых листьев что-то вроде шалаша и спрятались там от жгучих лучей солнца. Измученные и усталые, они беспробудно проспали там до самого вечера. И спали бы дальше – всю ночь. Но на закате их разбудили крабы, которые целой стаей с шорохом забрались к ним в шалаш и деловито шуршали там сухими пальмовыми листьями.

- Смотрите, Паша! Еда сама к нам пришла! – обрадовался Бендер.

   И они суматошно принялись ловить серых пупырчатых крабов, которые кособоко и неуклюже удирали от них к родимому морю. Наловили их великое множество и тут же сварили в котле на костре - посуду и спички Остапу оставили матросы. Ужин получился превосходным – командор обожал крабов. Крабовое мясо было нежным и сочным, и просто таяло во рту. Однако страшно не хватало хлеба, но не осталось даже галет – голодные пернатые сожрали всё до крошки.

   Зато кокосов на острове было полным-полно. Утром Остап с Пашкой насобирали их целую гору. Они осторожно кололи орехи тяжёлым камнем и выпивали через трещину кокосовое молоко. Потом раскалывали их пополам и жевали тугую волокнистую мякоть кокоса. Белоснежная резиновая мякоть была совершенно безвкусной, как бумага, и не могла заменить хлеб.  Но была питательна, заполняла желудок, как жёваная мочалка, и надолго давала чувство сытости.

   Бесконечной вереницей потянулись долгие тоскливые дни ожидания и надежд. Друзья нетерпеливо ждали чуда. Они наивно надеялись, что скоро приплывёт какое-нибудь судно и, наконец, заберёт их с этого проклятого осточертевшего острова. По вечерам разводили большой костёр на берегу – вместо маяка. Иногда разводили костёр и днём – когда им казалось, что они увидели какую-то подозрительную точку на горизонте. И всё-таки проморгали корабль.

   Однажды жарким днём островитяне мирно спали в своём шалашике, когда мимо них тихо, спокойно и равнодушно проплыл бразильский пограничный корабль. Он курсировал в нейтральные воды. Бендер проснулся в последнюю минуту, как-будто почувствовал что-то. Сонно выглянул из шалаша и увидел исчезающую вдали корму корабля, которая неспешно удалялась в синем тумане.

- Паша, корабль! – дико заорал командор.

  Пашка подпрыгнул от неожиданности, пробил головой хлипкую крышу шалаша и бешено завопил:

- Стой!!! Куда?!! Назад!

   Размахивая рубашками и пальмовыми листьями, они отчаянно бежали по мелководью, и хором скандировали:

- СПАСИТЕ!!!

- ПОМОГИТЕ!!!

   Наконец, плюнув на эту затею, несчастные бегом вернулись к шалашу и лихорадочно подожгли сухие пальмовые листья. Привязали к длинным пальмовым веткам свои рубашки и долго-долго размахивали ими, пока корабль совсем не скрылся за горизонтом. Тогда они воткнули свои флаги в песок, сели рядышком, тесно прижались друг к другу, крепко обнялись и горько заплакали от горя и безысходности. Они плакали, как дети, размазывая горючие слёзы по своим заросшим бородатым физиономиям. Надежда покидала их, улетучиваясь медленно, как дым костра…

   Тёплый океан лизал их босые ноги, горячее солнышко ласкало зарёванные лица, лёгкий ветерок гладил спутанные волосы, и сама природа-мать утешала, успокаивала и убаюкивала страдальцев.

- Наш идиотизм прогрессирует, Паша! – с горечью заключил Остап, - Так тупо проспать корабль! Следующий может быть через несколько месяцев.

- Или через несколько лет… - мрачно подхватил Пашка.

   Но милосердная судьба сжалилась над ними и подкинула им ещё один шанс на спасение.

   В один прекрасный день островитяне услышали где-то высоко в лазурных небесах далёкое слабое жужжание, похожее на жужжание большого шмеля. Чутко прислушавшись, они явственно услышали гул моторов. А присмотревшись, увидели далеко-далеко в облаках маленькую игрушечную фигурку аэроплана. Это бразильские лётчики спешили доставить в Европу свой нежный скоропортящийся груз – ящики и мешки с тропическими фруктами.

- Командир! Вижу внизу на островке какие-то странные знаки! Они выложены камнями на берегу, - доложил штурман командиру воздушного судна, - Видите? Что это? Вроде бы цифры. Похоже на число пятьсот пять.

- Это номер острова! Моряки, наверное, выложили – чтобы не путаться в этих бесчисленных островках и не сбиваться с маршрута. Их же тут тысячи, этих островков, по всему океану разбросаны, - догадался командир.

- Остроумно! Молодцы моряки! Это же надо было додуматься.

- Сандро! Смотрите – там два придурка машут нам руками и пальмовыми ветками! – рассмеялся командир, заметив на крошечном островке малюсеньких мечущихся человечков.

- О да! Пальмовая ветвь – это знак приветствия! Они приветствуют нас и наш аэроплан, Ансельмо! – весело расхохотался штурман, - Какие смешные! Прыгают от радости. Как дети!

- Они и есть дети. Дикари! Дети природы! Живёт тут на острове какое-то племя, вероятно. Индейцы!

- Радуются-то как! Дикий народ! Наверное, аэроплана никогда в жизни не видели. Раньше мы летали по другому маршруту.

- Или думают, что наш аэроплан – это их небесное языческое божество. И поклоняются нам.

- О да! Мы – боги! Я в этом никогда не сомневался. Смотрите, они костёр разжигают!

- Рыбу жарят! Её тут видимо-невидимо. Целыми косяками плавает. Давайте скинем им на десерт мешок кокосов! У нас целый мешок бракованных кокосов накопился.

- Давайте! Чем выбрасывать! Пусть порадуются дикари. Потом спишем.

  И добрые щедрые лётчики скинули дикарям прямо на головы тяжёлый мешок с кокосами, чуть не убив их при этом. Они еле увернулись. Мешок, как авиабомба, с пушечным грохотом бухнулся на землю и лопнул. Кокосы, как чугунные пушечные ядра, разлетелись во все стороны и едва не оторвали головы дикарям. Они спаслись чудом. Бендер схватил Пашку за плечо и вместе с ним рухнул на песок, закрыв голову руками. У командора была молниеносная реакция. В отличии от Пашки.

- Что это было??? – ошарашенно тряс он курчавой головой, оглушенный и почти контуженный.

- Бомба! – мрачно пошутил Бендер, - И снаряды. Кокосы!

- Зачем?!!

- Гуманитарная помощь! Голодающим.

- Кокосы?!! На кокосовом острове??? У нас что, своих кокосов мало?

  И Пашка злобно швырнул прилетевший с неба кокос в огромную пирамиду собранных ими накануне кокосов. Пирамида с грохотом разлетелась, и кокосы раскатились по всему острову.

– Лучше бы хлеба скинули! Жмоты! Почему они не забрали нас с собой?!!

- Наверное, приземлиться им тут негде. Островок-то крошечный, и земли тут нет свободной. Здесь одни скалы, песок, болота и джунгли. Посадочной полосы нет! А в песке самолёт завязнет и не сможет потом взлететь.

- Но они же сообщат о нас морякам? И за нами приплывёт какой-нибудь корабль?

- Конечно, Паша! Обязательно приплывёт. И очень скоро! Может быть, даже на днях. Здесь несколько дней пути до ближайшего порта, - уверенно заявил командор.

   Но сам он в этом почему-то сомневался.

   На берегу зияла большая воронка от кокосовой авиабомбы. И повсюду пестрели в песке ямы от разлетевшихся из неё кокосов – как от шрапнели. А по всему острову катались, как мячики, круглые кокосы.

- О! Это идея! – грустно оживился Остап, - Боулинг! Можно кидать кокосы и сбивать ими кегли! Кеглями могут быть ветки или камни, поставленные друг на друга.

  Пашка так свирепо посмотрел на командора, что тот тут же поперхнулся, подавившись своей легкомысленной идеей. В руках у Паши было два тяжёлых кокоса. И он долго взвешивал их на ладонях, раздумывая – кинуть в голову или в живот? И долго примеривался, чтобы ударить поточнее и попасть наверняка.

- Я пошутил, Паша! – невинно улыбнулся Бендер.

   И на всякий случай тоже взял в руки пару волосатых кокосов, выбрав покрупней и потяжелей.

   Пашка кинул оба кокоса в пальму, и они аккуратно пролетели мимо ствола с двух сторон. Остап, прицелившись, метнул свои кокосы в другую пальму, и они оба попали точно в цель – в колючий мохатый ствол.

- Есть! – возликовал командор.

   И весь вечер островитяне с горя развлекались как могли, по-местному: уныло кидали кокосы в мишень, причём мишенью было всё, что они видели вокруг, - камни, пальмы, скалы. Пока им не надоело это весёлое содержательное занятие. Тогда они выложили на берегу из этих же кокосов рядом со своим наивным призывом о спасении длинный, какой-то, скорее, лошадиный череп с лошадиными же зубами из белых камней. И под ним - две тонкие куриные косточки из сухих веток, скрещённые крест-накрест.

   Но это не был отчаянный призыв спасти их души. Эта пугающая выразительная картинка сполна выразила их истинное отношение к лётчикам. Пусть видят! Если снова пролетят тут когда-либо. Это тоже призыв. Но только не сигнал бедствия. А совсем наоборот.

  Пашка хотел рядышком выложить камнями краткое, ёмкое ругательство, тоже из трёх букв, но командор не дал. Почему-то он был против этой остроумной затеи. Неизвестно почему.

- Остроумец вы мой! Вам бы только на заборах писать. А если лётчики не умеют читать по-русски? К чему лишняя демонстрация? Мы выразили свои эмоции и чувства, и всё. Этого вполне достаточно! Иллюстрация большая, красочная и весьма убедительная.

    И Остап разрушил Пашкино едва начатое творение.

 - Это уже хамство в международном масштабе! Уголовно наказуемое, между прочим. Лучше идите и постройте нам дом из этих камней, если вам делать нечего. Скоро начнётся сезон тропических дождей, и нам понадобится новое, более надёжное жилище, чем шалаш из пальмовых листьев. Тем более, что мы его уже разрушили и сожгли.

   Но никакой дом они не построили. Потому, что впали в уныние. И у них опустились руки. Соорудили опять шалаш из пальмовых листьев. А в сезон дождей решили ночевать в скальных пещерах острова. И затосковали. До утра.

   А наутро островитяне вновь услышали слабое жужжание, но на этот раз с противоположной стороны. Приложив руки козырьком ко лбу, они снова зорко вгляделись в голубые небеса и увидели крохотную знакомую фигурку аэроплана. До боли знакомую. Это их добрые старые друзья, бразильские лётчики, возвращались из Европы за новым товаром – в Бразилию.

- УРАААААА!!! – радостно заорал Пашка, - Они вернулись за нами! Мы спасены! Ураааа!!!

   И принялся дико отплясывать какой-то сумасшедший папуасский танец, размахивая рубашкой над головой.

   Бендер лихорадочно разжёг костёр. А, вернее, просто поджёг шалаш. И, взбежав на скалу, стал бешено размахивать в воздухе двумя пальмовыми ветками, наподобие матроса-сигнальщика с флажками в руках. И чуть не свалился при этом в море.

- Командир! Смотрите – какие-то новые странные знаки появились рядом с цифрами на этом островке, - заметил внимательный штурман, - Только теперь они выложены какими-то шариками или мячиками. О, теперь вижу – кокосами! Что это такое? Похоже на череп с костями.

- Это знак опасности! – ответил всезнающий командир, - Моряки выложили ночью. Наверное, тут на берегу зыбучие пески, и здесь нельзя приземляться. Аэроплан завязнет в песке. Молодцы моряки! Спасибо им за предупреждение!

- Или тут опасные рифы! Или пираты где-то рядом. Череп с костями – это пиратский знак. Весёлый Роджер!

- Или здесь живёт племя людоедов. Кстати, а вот и наши знакомые дикари! Выбежали опять нас встречать. Это так мило! Пляшут, руками машут. Дети! Как трогательно! Это, наверное, какой-то ритуальный танец. Встречают своё божество. Привет вам, привет!

- Командир, а давайте сбросим на этот островок наши рекламки фирмы «Армандес и сыновья»? Моряки здесь высаживаются, похоже, каждый день. Пригодится. Пусть почитают.

   И добросовестные лётчики сбросили на остров целое море рекламных листовок. Они весело разлетелись по всему острову, радуя глаз красочной разноцветной картинкой с изображением даров природы – тропических фруктов.

- Ах, так!!! – взорвался командор благородным негодованием.

   Сорвав с себя рубашку, он схватил здоровенный булыжник, положил в рубашку и раскрутился с ней в руках вокруг своей оси, как метатель молота. И запустил свой молот высоко-высоко в небеса, целясь в предательский аэроплан. И с печальным воплем сверзился в море. Молот, не долетев до аэроплана, с шумным всплеском упал в седые волны, оглушив целый косяк рыбы. Контуженные рыбки всплыли кверху брюхом на поверхность воды и уныло качались на пенистых гребнях. А рядом качался на волнах командор, тоже на спине, широко раскинув руки крестом и вперив ненавидящий взгляд в улетающий аэроплан:

- Твари! Чтоб вы в море свалились вместе со своим аэропланом! Чтоб вы утонули!

   Пашка выстрелил вслед аэроплану из морской ракетницы, оставленной моряками. Синие, зелёные и красные огни полетели с шипением за аэропланом, оставляя после себя длинные кучерявые хвосты дыма.

- Козлы! Чтоб он сгорел! Ваш аэроплан! – любезно пожелал он лётчикам.

   Ровное жужжание высоко в небесах вдруг превратилось в какое-то тревожное гудение на низкой волнующей ноте. И через минуту подбитый ракетой аэроплан, объятый пламенем, штопором врезался в море, выплеснув целые реки брызг. И оглушив несколько косяков рыб. И пару-другую дельфинов. Хорошо, что командор далеко был. А то бы его утопило. А так только выбросило могучей волной на берег. И шмякнуло о песок, как медузу. И слегка оглушило.

- Ой! Я не хотел! – испугался Пашка.

- Паша! Вам бы снайпером в армии служить! – разозлился Бендер, потирая ушибленные места, - Вам бы цены не было! Меткий стрелок! Соколиный глаз!

- Я сигнал хотел подать! Сигнал бедствия!

- Сигнал! Ракеты только зря потратили! Хотя не зря, конечно…

- Зато рыбы сколько всплыло! Целые косяки! Надолго нам хватит.

- Вот и собирайте свою рыбу! А я сам контужен, кажется. Меня самого оглушило, как рыбу. Я же в воде был, когда самолёт, сбитый вашей меткой рукой, рухнул в море. Чуть не оглох!  Уши заложило.

   Пашка отправился собирать рыбу своей рубашкой, а Остап утомлённо растянулся на горячем песке. Голова кружилась, на душе было тошно. Вытянув руку, он наткнулся на глянцевую рекламную листовку: «Покупайте кокосы и ананасы в магазинах фирмы «Армандес и сыновья»! У нас только свежие фрукты из Бразилии!». Командор зарычал и порвал листовку в клочья:

- Проклятье! Опять кокосы?!! Они издеваются над нами??? Сейчас, бежим и падаем! Вот только построим плот, и тут же приплывём к вам в вашу фирму за кокосами! Ведь нам же так не хватает ваших кокосов на нашем кокосовом острове! Стоп! Плот! Плот? Плот... ! - Остап задумался на минуту и раздражённо махнул рукой - Паша, разожгите костёр из этих рекламок! Бумага хорошо горит!
   
   Пашка бросил выловленную рыбу на песок и, собрав бесчисленные листовки по всему берегу, запалил из них хороший большой костёр, на котором и изжарил эту рыбу.

   Островитяне окончательно впали в депрессию. Если Пашка ещё хоть что-то делал – собирал птичьи и черепашьи яйца, ловил рыбу, крабов и черепах, ставил ловушки на птиц, варил, жарил, запекал и коптил на костре свою добычу, то Бендер ничего не хотел делать. Он окончательно отрешился от мира сего и целыми днями валялся на песке или плавал в море.

   Оптимизма своего он не потерял (надежда умирает последней), он твёрдо верил в свою звезду, но жизнерадостностью уже не блистал. И, возможно, совсем бы впал в апатию, если бы благосклонная судьба не сжалилась над несчастными изгнанниками и не простёрла бы, наконец, над ними крылья своего милосердия.

               
 ГЛАВА ТРЕТЬЯ.

                КОЛЕСО ФОРТУНЫ.

   Через пару дней их подобрало Лёнькино судно «Миклухо-Маклай». Оно шло тем же курсом, что и «Карелия», и как раз проходило мимо их острова. Вместе с лётчиками – они в последний момент выпрыгнули из горящего самолёта и приземлились на парашютах на соседнем безлюдном острове. Их отнесло ветром за беспросветные облака, поэтому островитяне не увидели этот эпический прыжок.

   Именно лётчики успели подать сигнал «СОС» на свои наземные службы с точными координатами острова, над которым их (случайно!) сбила ракета. А уже из аэропорта диспетчеры передали эти координаты всем судам, проходящим мимо этого острова. В том числе и «Миклухо-Маклаю». А ещё поступило сообщение от капитана «Карелии», который просил забрать с безлюдного островка своих горе-поваров, которых он сам же и выкинул сгоряча.

   Встреча друзей была горячей, как вулкан. Эмоции и чувства извергались огненной лавой и били кипящим гейзером до самых лазурных небес. Никогда ещё друзья так не были рады друг другу! Особенно буйно радовались островитяне.Они просто рыдали от счастья, крепко обнимая Лёньку и заливая рубашки потоками счастливых слёз. И ракетой взлетели по трапу на корабль, словно боясь снова потеряться в океанских просторах, как крошечные песчинки в пустыне.

   Целую неделю Остап с Пашкой прожили на необитаемом острове, и эта бесконечная неделя показалась им вечностью. Это была маленькая, но очень насыщенная жизнь, а, вернее – борьба за выживание в дикой природе. Отшельники за это время обросли бородами, исхудали и обгорели до черноты, так, что стали похожи на негров. Им пришлось очень долго и упорно приводить себя в нормальный человеческий вид. А то поначалу они сами себя пугались в отражении в зеркале.

   На «Миклухо-Маклае» пассажирами тоже были артисты, но только артисты цирка (на этот раз ленинградского). Они везли с собой целый зоопарк: собак, обезьян, лошадей, тигров, львов, бегемотов и даже слонов. Настоящий Ноев ковчег! Репетировать со зверями артисты не могли, поскольку на судне не было для этого достаточно места. И несчастные животные маялись от безделья в своих тесных клетках, мучаясь от качки и оглашая морские просторы тоскливым рёвом.

   Остап с Пашкой быстро подружились с циркачами и за время плавания многому у них научились от нечего делать. Например, основам акробатики, жонглированию и даже дрессировке собак. Однако хищников и слонов они всё же побаивались, и проходили мимо их клеток с опаской. Циркачи звали друзей с собой на гастроли, однако они упорно отказывались. Не царское это дело! Шутов из себя корчить.

   Но в конце концов их уломали. И друзья скрепя сердце согласились. На душе скребли кошки и другие хищные звери. Но это была вынужденная необходимость. Им нужно было законное основание для пребывания в Бразилии.

   Цирку по прибытии в Рио-де-Жанейро требовались администраторы-распорядители в зале и «подсадные утки». Командору, разумеется, отводилась роль администратора – у него была представительная внешность и честные голубые глаза, внушающие доверие. А Пашке предстояло стать подсадной уткой – он обладал простецкой рожей человека из народа и в нём никак невозможно было заподозрить служащего цирка. Один из зрителей! Простой и наивный деревенский парень.

   Пашка был прирождённым клоуном. С его соломенной шевелюрой и наивным выражением лица он идеально подходил на роль зрителя-клоуна. По ходу действия этого как бы случайного зрителя якобы нечаянно подцепляли на страховке эквилибристы и поднимали в воздух, а потом сажали на лошадь и он должен был показать чудеса эквилибристики, или джигитовки, или дрессировки. Всё это Пашка отмёл сразу – он боялся высоты, лошадей и хищников.

  Вот собачек любил. Поэтому в номере оставили только отдельные элементы акробатики (Пашка оказался очень пластичным и способным гимнастом), простенькие фокусы, жонглирование и клоунаду. Причём клоунада удавалась ему больше всего. Чему командор был совсем не удивлён.

- Я всегда знал, что вы клоун, Паша! – смеялся Бендер, - Даже номер не надо ставить! Зрителю достаточно будет посмотреть на вашу физиономию, и весь зал будет лежать от смеха.

- На свою посмотрите! - обиделся Пашка, - У вас на лице написано:

  Осторожно! Роковой красавец! Дамский сердцеед! Опасно для женских сердец!

   Но на это командор почему-то не обижался. Напротив! Это льстило его самолюбию опытного ловеласа.

   Остапу предстояло просто рассаживать зрителей по местам в зале. Но ему это было скучно и неинтересно. И по его настойчивой просьбе ему тоже сделали яркий, интересный номер – из его прежнего репертуара: факир-предсказатель Бендер-бей, с факелами, фокусами и с собачками. Феерическое зрелище!

   Лёнька смеялся над друзьями и скептически относился к их успехам:

- Какие из вас артисты?!! Тем более – циркачи! Клоуны – неудачники! Освищут вас в Рио и закидают гнилыми бананами! Вот смеху-то будет!

- Смеётся тот, кто смеётся последним! – с достоинством возражал командор, - Не надо завидовать чужому таланту, Леонид! В нас проснулся артистический дар.

- Дар! У вас с Пашкой один дар – вылетать отовсюду, как пробка из бутылки! Если бы не я и наше судно, сидели бы вы до сих пор на своём необитаемом острове, закиданные кокосами. Повара-недоучки! Кулинары от бога! Профессионалы! Это высшее мастерство – варить в супе башмаки! И из цирка тоже вылетите – после первого же выступления. Вот увидите! Народные таланты! Непризнанные гении!

- Да! Гении! Талантливый человек талантлив во всём! И непревзойдённые кулинары. Только нам не дали раскрыть свой поварской талант. Идёмте, Паша, репетировать! Нас тут опять оскорбляют.

- А башмак, может, они сами в суп подбросили! Мы его туда не кидали! – продемонстрировал Пашка свой многострадальный башмак, задрав ногу к самому Лёнькиному носу.

   И они обиженно удалились прочь.

 
                ***


   А в то время, как Остап с Пашкой поневоле становились артистами ленинградского цирка, бывший артист московского цирка Георгий Победоносцев сидел в ночном портовом кабаке Рио-де-Жанейро и откровенно, прилюдно страдал. Его мучила жгучая тоска по Родине, и он пил своё горе стаканами, запивая его стаканами виски (за неимением русской водки). Дома он давно уже гнал самогон из бразильского тростникового сахара, причём аппарат сконструировал и смастерил сам. У Жоры были золотые руки и светлая голова.

   Но он не хотел пить дома в одиночестве. Ему хотелось пообщаться с людьми, излить им своё горе, тогда становилось легче жить и ждать. Его собеседниками чаще всего становились бармены, официанты и случайные собутыльники.

   Сегодня его собеседницей была Мерседес – яркая красавица мулатка, дочка хозяина кабака «Штиль», его правая рука и помощница. Ей Жора мог рассказать всё (кроме главной тайны, конечно, - о дедовых сокровищах он скромно умалчивал). Добрая девушка ему сочувствовала всей душой и даже плакала от жалости, слушая рассказы о России, революции, эмиграции староверов в Бразилию и душераздирающей разлуке с семьёй.

   Мерседес ничем не могла помочь Жоре (если только советами), но была благодарной слушательницей, доброй утешительницей и, наконец, надёжной жилеткой, в которую можно было поплакаться.

   Из рассказов Жоры Мерседес уже давно знала всю его семью, историю её переезда в Бразилию, всех его друзей и товарищей из цирка, и думала, что Жора остался в Рио с единственной целью – воссоединиться с семьёй. И он её в этом не разубеждал. Что было весьма благоразумно.

   У Жоры был красивый экзотический номер в цирке – «Джунгли». Сначала на арену, заставленную кадками с фикусами и пальмами, выходила девушка-акробатка и показывала потрясающий пластический этюд «Женщина-змея». Она выгибалась дугой, завязывалась узлом, изгибалась всем телом и извивалась, как змея. А затем из джунглей выползала настоящая толстая змея (громадный длиннющий удав) и молча начинала её душить. Удав обвивал девушку-змею своими пятнистыми мускулистыми кольцами и широко разевал большую красную пасть с раздвоенным языком. Зрители замирали в ужасе.

   И тут выбегал на арену герой-спаситель, могучий богатырь Георгий Победоносцев и героически спасал беспомощную хрупкую девушку под бурные аплодисменты зрителей. Он с натугой разжимал упругие кольца удава, бесцеремонно его разматывал, как гибкий шланг, и, победоносно схватив за горло, уволакивал добычу за кулисы под клики восторга и вопли восхищения. Оставляя на опилках арены извилистые следы от змеиного хвоста.

   Девушка-змея под бравурную музыку крутила бесчисленные сальто и колесом укатывалась с арены. А на смену ей опять выходил Жора, встречаемый буйными овациями – продемонстрировать свою силушку богатырскую. Он легко гнул лошадиные подковы, завязывал в узел кочергу и жонглировал пудовыми гирями.

   А потом вызывал зрителей на арену – помериться с ним силами. Но желающих почему-то было мало. Очень мало. А, если точнее, - то никого. Почти. Если не считать пьяных и подростков. А с ними он не хотел бороться. Отчего-то. Смеясь, он зажимал их под мышкой, как бревно, и уносил обратно в зал под дружный хохот зрителей.

   Однажды Жора не рассчитал свою богатырскую мощь и во время номера чуть не задушил удава голыми руками. Нечаянно. Хозяйка удава (девушка-змея) долго и безутешно плакала, обняв своего несчастного питомца за толстую шею. Удав обмяк и бессильно висел у неё на руках, как жалкая пёстрая тряпочка. Но к утру отоспался, воспрял духом и телом и к вечеру даже стал ползать по своей клетке, просовывая любопытную морду сквозь прутья с явным намерением удрать из своего заключения.

   Жору к удаву теперь даже близко не подпускали. Берегли животинку. Пришлось изменить номер и вовлечь в действо большого нильского крокодила.



ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ.

          
            ЗДРАВСТВУЙ, СТРАНА ВЕЧНОГО СЧАСТЬЯ!



   И вот наконец-то наступил этот долгожданный счастливый день. Судно подплывало к Рио-де-Жанейро. Ещё издали пассажиры «Миклухо-Маклая» увидели огромную каменную фигуру Христа на высокой горе. Она как-будто парила в воздухе и словно благословляла этот чудесный город, утопающий в голубой дымке. Вокруг Христа клубились кучерявые барашки молочных облаков. Город плавал в предрассветном лазоревом тумане. Воистину – город голубой мечты!   
 
   Остап был счастлив – он радовался, как дитя, подталкивал локтем Пашку, болтал без умолку, беспрерывно шутил и без толку суетился, бегая от одного борта к другому.
 
- Вот и сбылась мечта идиота! – весело хлопнул он Пашку по спине, да так, что тот чуть не вылетел за борт, - Молитесь, Паша, молитесь! Видите – сам Христос летит нам навстречу! ЗАСЕДАНИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ! Заседание продолжается, господа присяжные заседатели!

   В этот момент Бендеру самому хотелось молиться, но он не умел. Он был атеистом и не верил в бога. Хотя сейчас ему искренне казалось, что он готов уверовать в него. По крайней мере, в этот момент. Но это было мимолётное чувство, и оно быстро улетучилось, испарилось вместе с утренним туманом.

   Пашка истово перекрестился и поцеловал крестик, вытащив его из-под рубахи. Он тоже не был особо верующим, но когда-то в детстве его крестили. И сейчас он вдруг ярко вспомнил всё, словно это было вчера: он сам – трёхлетний малюточка в одной рубашонке, ласковая мама в белом платочке, и грубые руки священника с большим крестом. Пугающее бородатое лицо неумолимо приближается к нему, как в бредовом сне, вот сейчас эти цепкие руки схватят его и окунут с головой в холодную купель, как тех орущих младенцев.

- Уйди! А-а-а!!! – звонко заорал на всю церковь малютка и судорожно вцепился ручонками в поповскую бороду.

   Церковь замерла. Умолкли даже младенцы. Слышно было только треск и шипение свечей. Мать с трудом отцепила ручонки дитяти от поповской бороды. В купель его пострадавший священник уже не окунал. Поостерёгся. Просто окропил издали святой водой и быстро отошёл подальше. И больше не приближался. Поостерёгся.

   «Боже! Ты услышал мои молитвы!» - умилился Бендер, хотя он никогда не молился.       

   Колокольный звон счастья звенел у него в голове, к которому смутно примешивался торжественный гул органа и даже какие-то странные неземные звуки. Наверное, ангелы на небесах играли на своих золочёных арфах и флейтах, приветствуя и благословляя многострадальных путешественников.

   По прибытии судна в порт Остап с Пашкой первыми выбежали вниз по сходням, расталкивая артистов и сшибая клетки с попугаями и обезьянами. Циркачи чертыхались, мартышки визжали, попугаи ругались грубым матросским матом:

- Боцман дурррак! Тррри тысячи черрртей! Полундррра! Аврррал! – и далее совсем непечатно и нецензурно.

   Матросы научили их браниться. Не артисты.

- Вот она, благословенная земля обетованная! – радостно заорал обалдевший от счастья Бендер.

   Он благоговейно припал к горячему парапету набережной и истово склонился в глубоком земном поклоне, глухо стукнувшись головой о грязную окаменелую почву. Ему хотелось целовать эту святую землю, покрытую радужными пятнами нефти и мазута.

   Шатаясь на дрожащих ногах, Остап рухнул на колени и преклонился пред своей долгожданной мечтой, крепко приложившись лбом к железному кольцу причала.

- Так вот она какая, райская земля всеобщего благоденствия! – шептал обессилевший от счастья командор.

   Он упал на раскалённую каменистую почву и распластался на жёсткой сухой траве, прильнув к ней горящей щекой и раскинув крестом руки, словно пытаясь обнять эту столь желанную и выстраданную землю. Объять необъятное.

   Чьи-то сильные, крепкие руки подняли Остапа и поставили его на ноги. Очнувшись от потрясения, он увидел перед собой огромного рыжего бородача, который насмешливо ухмылялся в рыжие усы.

- Бендер, это Жора! – белозубо улыбался Лёнька.

   Пашка стоял на коленях и неистово кланялся гигантской фигуре Христа, раскинувшей над заливом руки, словно взлетающей высоко-высоко в облака.

   Лёнька с разбегу перескочил через Пашку, словно играя в чехарду, и хотел перескочить обратно, но споткнулся и упал ему на спину.

   Норовистый конь лягнул задним копытом и сбросил его на землю.

- Прекратите цирк, клоуны! – смеялся Жора, - Пошли домой! Поживёте пока у меня. Идёмте, Бендер!

- Да-да! Идёмте! – рассеянно пробормотал командор, еле переступая ватными ногами и по-дурацки улыбаясь во весь рот.

   Счастливая улыбка не покидала его ошеломлённого лица, и, словно вечная улыбка слабоумного идиота, весь день не слетала с его онемевших от восхищения уст.

   Радостные и счастливые, они направились к Жоре домой. Жил он рядом с портом в Сорочьем гнезде – русском пансионе для эмигрантов, который на самом деле назывался совсем по-другому, красиво и романтично: «Морская жемчужина». Но русские называли его по-своему. По-простому. И простонародное название прижилось. И вполне себя оправдывало.

   Но, не успели друзья выйти из акватории порта, как сразу же попали в сияющий водоворот великолепного красочного карнавала. Тонкий сверкающий ручеёк карнавала начинался у акватории порта, разливаясь широкой радужной рекой по улицам Рио-де-Жанейро.
 
   Красивые полуголые мулатки в роскошных страусовых перьях радушно пригласили их к себе на деревянный помост, украшенный живыми цветами. Его бодро влекли нарядные лошадки с заплетёнными в косички гривами и хвостами и с пышными перьями в плюмаже. Жора на ходу запрыгнул на помост и втащил туда за руки своих друзей.

   Радостный одухотворённый Остап, воодушевлённый столь горячим приёмом, потрясённо стоял, раскачиваясь от тряски, рядом с полуголыми мулатками и восторгался:

- Фортуна наконец-то повернулась к нам лицом, Паша! Не упустите своего счастья – ловите его за хвост! Это капризная и своенравная птица. Птица счастья!

   Пашка радостно гоготал, приплясывая с красотками в обнимку, а Жора и Лёня томно обмахивались кудрявыми веерами из страусовых перьев.

   Под фортиссимо бразильских барабанов друзья торжественно проехались по оживлённым улицам гостеприимного Рио, повсюду встречаемые восторженными кликами толпы горожан и туристов.

- Я всегда был кумиром толпы! – скромно раскланивался командор, - Какая тёплая встреча!  Нас повсюду встречают, как дорогих гостей!

- Они думают, что мы артисты! – радовался Пашка, как ребёнок, и посылал в толпу салюты.

   Лёня и Жора, смеясь над их детской наивностью, надели им на головы кудрявые страусовые плюмажи и поклонились им в пояс, как языческим богам.

   Неистово били барабаны, бешено набирая темп. Сердца друзей настолько были переполнены бескрайним счастьем, что оно, кипя, бурля и переливаясь через край, выплёскивалось наружу. Пашка схватил самый большой барабан и принялся наяривать на нём какой-то сумасшедший ритм в такт музыке, звучащей вокруг, всё ускоряя и ускоряя темп и постепенно впадая в истеричный музыкальный экстаз.

   Остап радостно тряс маракасами, отплясывая с полуголыми девицами зажигательный канкан. Лёнька оглушительно гремел медными тарелками в такт Пашке. Могучий Жора изобразил спортивный пластический этюд, по-матросски широко расставив ноги и ловко балансируя на тряском помосте. Горожане были от него в восторге. И закидали артистов цветами.

   В городе стояла удушливая пыльная жара. Но внезапно набежали и сгустились чёрные грозовые тучи, стало совсем душно и томительно влажно и, наконец, сверху рухнул сверкающим водопадом стремительный тропический ливень. Тугими звонкими струями он звонко хлестал сплошной стеной, скрывая город за своей туманной пеленой.
 
   Разразилась настоящая гроза. Ослепительно сверкали голубые зигзаги молний, ярко освещая красочный многоликий карнавал, с треском разрываемого ситца грохотали оглушительные раскаты грома, сплетаясь с барабанной дробью. И торжественная музыка грозы совместно со страстной мелодией дождя создавала какую-то радостно праздничную и невыразимо прекрасную симфонию природы, которая очень гармонично вплеталась в темпераментную музыку весёлого карнавала.

   Людей не испугала страшная гроза и водопады ливня, и они не разбежались мокрые по домам, наоборот, - все радостно приветствовали долгожданный благодатный ливень, весело танцуя босиком по лужам под проливным дождём. В Бразилии гроза – не наказание, а благословение господне, дождь – это благо, а не зло. Значит, будет урожай!

   Душная жара испарилась знойным туманом, и сразу стало легко и свободно дышать. В воздухе одуряюще запахло озоном, свежестью, морем и цветущими магнолиями.

   Сердца друзей радостно стучали в ритме дождя, а души стремительно наполнялись невыносимо сладким ароматом счастья, молодости, сбывшихся надежд и предощущением чуда.

   Гроза закончилась так же внезапно, как и началась. Но скоро затянут бесконечные вечные ливни – наступил сезон тропических дождей.

   Мокрые и счастливые, друзья вместе с празничным отсыревшим карнавалом сделали круг почёта по залитым дождём улицам и вернулись на круги своя – то бишь к акватории порта. Праздник кончился, карнавал завершился, к великому сожалению, и друзья устало побрели домой, с наслаждением шлёпая босиком по лужам.

   Дождь был тёплый, как парное молоко. Бурные пузыристые реки и звонкие бойкие ручьи дождевой воды широко растекались по улицам и переулкам, словно стремясь затопить весь город. В некоторых местах дорогу приходилось переходить вброд чуть ли не по колено в воде. Их едва не унесло новообразованной рекой обратно к морю. Приходилось по пути хвататься за мокрые стволы пальм и любовно обнимать фонари за стройные талии, чтобы удержаться на ногах.

- Залезайте на пальмы повыше! – серьёзно посоветовал Жора, - Или карабкайтесь на фонари! Это наводнение!

   Но, увидев круглые тревожные глаза друзей, смешался и смущённо рассмеялся:

- Шутка!

- Шутки у вас дурацкие! – рассердился Бендер.

   Он спрыгнул с высокого парапета набережной и снял оттуда Пашку.

   Ливень трудолюбиво и старательно смыл всю пыль и грязь с дорог и тротуаров, но нанёс откуда-то мусор, из мусорных урн и баков. Поэтому улицы хоть и сияли свежестью, но чистотой не блистали. Потоки мусора вместе с потоками воды весело неслись по улицам города, радостно стремясь к необъятному, всеобъемлющему морю. Все воды текут в океан. Аксиома!

   В пансионе Жора занимал большую просторную комнату, в которой свободно разместилась их шумая весёлая компания. Наспех поужинав, расстелили на полу матрасы и моментально заснули, измученные и уставшие.

   Встали на рассвете и, на бегу позавтракав, помчались в цирк – на репетицию. Жору взяли с собой, у него был выходной в порту. Сообща уговорили директора взять Жору в цирк (борцом-силачом) и сделать ему новый зрелищный номер на время гастролей в Бразилии.

   Директору было лестно заполучить к себе в цирк такого могучего богатыря, и ему быстро состряпали на скорую руку интересный увлекательный номер «В тропиках». На этот раз Жоре предстояло бороться с большой злобной гориллой (на самом деле это была добрейшая ручная обезьяна).

   Времени было в обрез, первое выступление было запланировано через неделю, поэтому пока не представлялось возможным поехать в деревню староверов. Всю неделю спешно репетировали свои цирковые номера.

   Остап сразу же решительно и бесцеремонно посоветовал Жоре обратиться в свою старую веру – разумеется, временно, для виду. Иначе их пребывание тут теряло весь свой смысл. Жора поначалу яростно взбунтовался – это полностью противоречило его твёрдым моральным принципам и стойким убеждениям. Но под давлением друзей постепенно смирился с этой здравой мыслью, утешив себя тем, что под этим благовидным предлогом снова увидится со своей семьёй.

   Правда, ненадолго. Пока наследство не получит. И не вступит в свои законные права. И уедет наконец-то домой. В Россию. Хотя это здорово смахивало на мошенничество. И нехорошо попахивало жульничеством. И даже отдавало каким-то кощунством. Святотатством. Как сказала бы бабушка. Но Жора так исстрадался душой на этой проклятой чужбине, что был готов уже на всё, лишь бы побыстрее отсюда свалить навсегда. Хотя чувствовал себя при этом предателем.

   Неделя пролетела как один миг – одни бесконечные репетиции в цирке, и больше ничего. Домой приходили лишь ночевать, а, вернее, приползали без сил. Города не видели вообще – только по дороге в цирк и обратно.

   Город детской мечты Остапа выглядел не совсем так, как он представлял его себе в своих розовых фантазиях. А, вернее, совсем не так. Во-первых, вовсе не все люди ходили там в белых штанах. Многие в такую жару ходили совсем без штанов – в одних полотняных шортах.

   И не все сплошь бразильцы благоденствовали. Были там и беднейшие слои населения, которым всю жизнь приходилось тяжело работать на плантациях и заводах за сущие гроши. Издержки капиталистического строя. Оскал капитализма. Увы!

   Командор мечтал купить себе маленькую кофейную плантацию. И стать настоящим капиталистом. Акулой капитализма. И выписать из России Шуру Балаганова. В качестве обезьяны. Пусть срывает для него кокосы. Или бананы. Или – что там? Из чего кофе делают? Кофейные плоды. Из которых кофейные зёрна выковыривают.

   Номер в цирке у Бендера шёл туго, он не любил собачек, (в отличии от Паши), и они отвечали ему тем же, вечно его облаивая и бестолково путаясь под ногами. Паршивые собачки совсем отбились от рук! И в конце-концов их просто заменили голубями. А жонглирование горящими факелами вообще пришлось исключить из номера после того, как факир сжёг свою чалму и подпалил себе бороду.

- Эдак вы нам весь цирк подожжёте! – испугался директор.

   И заменил факела бенгальскими огнями и хлопушками.

- Это безопаснее! Не так пожароопасно. А эффект тот же!

   И на всякий случай включил в номер техническое сопровождение – пожарников в стильной униформе и в сверкающих медью касках. С брандспойтами в руках. Пашка не сводил с них горящих яростной завистью глаз и исходил горькой желчью:

- Пожарники! Да какие они пожарники! Небось и пожара-то настоящего никогда в жизни не видели! Гари не нюхали!

   И нескромно набивался к ним главным брандмейстером. Он уже давно забыл про свой матросский карнавальный костюмчик и мечтал только об этой шикарной потрясающей форме пожарника с медными нашивками на рукавах.

- Дитя моё! – укорял его командор, - Вы слишком быстро меняете свои предпочтения! Словно девица лёгкого поведения. Остановитесь уже на чем-нибудь одном.

- А сами-то вы! – огрызался Пашка, - Человек без профессии. Сами-то вы кто, Бендер?

- Я путник! Бредущий по этой жизни. Усталый и разочарованный. Философ! Который так и не нашёл смысла жизни. Вот скажите мне, милый юноша, в чём смысл жизни? Вы задавались когда-нибудь этим вопросом?

- Не дурите, Бендер! И не забивайте мне голову всякой ерундой! Просто живите! И всё! Вот и весь смысл.

- Гениально! – восхитился Остап, - Всё гениальное просто! На уровне одноклеточных. Надо превратиться в амёбу. Ей проще жить. Мозгов-то нет. Думать нечем. Или в инфузорию-туфельку. Точно - в туфельку! И нет проблем! Ноу проблем.

- Ну вы! Инфузории! Пошли репетировать! – позвал их Жора.


- Мы амёбы! – строго поправил Пашка и растёкся по полу, как жидкое желе.

   Растаявшая на солнце медуза. Жора расхохотался, схватил медузу под мышку и поволок на арену. Репетировать. Жидкие конечности желеобразного безвольно свисали из-под мышек Жоры и слабо цеплялись за двери и стены.

   У Жоры в номере всё получалось замечательно. Ещё бы! Ведь он же был профессиональным циркачом. С опытом. Только горилла вызывала у всех сомнения. Большая обезьяна была слишком добродушной и совсем не выглядела агрессивной. В сцене нападения на девушку. Но это было делом техники. Девушка очень ловко изображала милые полюбовные обнимашки с любимицей в виде страшной сцены нападения. Просто кровь стыла в жилах! И волосы дыбом. Леденящая сцена! Душераздирающая.

   А борьба с силачом горилле всегда хорошо удавалась – ручная обезьяна обожала кататься по опилкам манежа в обнимку с Жорой. Это была её любимая игра.

   Выступление в цирке с треском провалилось у всех троих.

   Факир-предсказатель должен был торжественно выехать на слоне. От чего он наотрез отказался – Остап боялся крупных животных. Особенно слонов. Поэтому он пафосно   вышел пешком на арену под индийскую музыку и грохот барабанов, внезапно появляясь из темноты и эффектно плавая в голубом сценическом тумане. Факир был окутан тайной, сизым дымом и шёлковым синим плащом с золотыми звёздами. Огромная чалма возвышалась над ним, как центральная башня Тадж-Махала.

   Словно уличный маньяк, факир внезапно распахнул свой звёздный плащ и выпустил на волю целую стаю белоснежных голубей с кружевными пышными хвостами. Они с шумом разлетелись под куполом цирка, как снежная метель. А далее началось страшное.

   Фокусник на глазах у зрителей хладнокровно распилил свою ассистентку (хрупкую девушку) на две равные части. Обе половинки мирно лежали в чёрных ящиках и активно проявляли признаки жизни. Голова мило улыбалась и весело подмигивала зрителям, ноги шевелились и дрыгались, а зрители ахали от ужаса и восторга.

   Ящики с половинками девушки увезли, факир растворился в тумане, а затем привезли столик с отрезанной головой факира (сам фокусник, разумеется, прятался в этом зеркальном ящике).

   Это было эффектно и потрясающе. И вызвало бурю аплодисментов. Но дальше всё пошло не так, как планировалось. Совсем не так.

   У головы, видимо, закружилась голова от шумного успеха.  И слегка поехала крыша. И снесло башню. Вместе с чалмой.

   Вместо таинственных предсказаний голова вдруг стала нести совершеннейшую чепуху. И добросовестный переводчик замучился переводить этот дикий бред сивой кобылы.

   Зрители, задававшие голове свои вопросы, начали роптать и возмущаться, постепенно закипая от гнева и негодования. 
 
   На вопрос: «Будет ли конец света?» голова цинично ответила:

- Конец света уже почти наступил, господа!  Вы все вскоре погибнете в бушующем огне. Я – великий мессия, я пришёл в этот мир, чтобы спасти его.

   А дальше великий мессия начал пороть совсем уже несусветную чушь.

- Как же спастись от Армаггеддона? – встревожились зрители, - И как вы спасёте мир?

   Вместо того, чтобы логично ответить: «Спасайте свои души!», что было бы самым разумным, премудрая голова дала   дельный, но хамский совет:

- Соберитесь все вместе и дружной толпою бегите бодрым галопом к морю. Заберитесь туда поглубже и, наконец, утопитесь там всем скопом ничтоже сумняшеся. А иначе сгорите в геенне огненной. Всё равно конец света. Так какая вам разница? Вода-то поприятней будет, чем огонь. И попрохладней.

   После этого мудрого совета, который наивный добросовестный переводчик перевёл дословно, в хамскую голову немедленно полетели дамские зонтики, кокосы, тяжёлые, как камни, и даже стулья, стоящие в проходе.

   Зеркальный ящик со звоном раскололся, (хорошо, хоть в голову не попали, а то не сносить бы факиру головы), и спас Остапа от неминуемой расправы только осветитель, который вовремя вырубил свет в зале.

   В полной темноте Бендеру удалось удрать из цирка, и возвращаться в этот вертеп он более не собирался. Никогда в жизни!

- Хватит! Дудки! Это было моё первое и последнее выступление в цирке. Клянусь всеми богами! Больше никаких цирков, театров, балаганов и прочих скопищ идиотов и придурков, место коим в дурдоме! - психовал разъярённый командор, выбегая из цирка на шумные улицы благословенного Рио.
 
   Остап был в бешенстве – он не любил толпу и, как оказалось, боялся публики (после того, как его в образе Иисуса чуть не растоптала любвеобильная толпа). Как выяснилось, выйти на арену цирка и встретиться лицом к лицу со зрителями было для самоуверенного командора всё равно, что для Пашки войти в клетку с тиграми.

   Хотя, собственно, так оно и было. Разозлённые темпераментные бразильцы мало чем от них отличались.

   Бендер вовсе не хотел их дразнить. Но он так устал в последнее время и был так измучен бесконечными   репетициями, что ему и в самом деле остро захотелось, наконец, избавиться от этой ненавистной толпы зрителей. Он страстно желал, чтоб они все и вправду утопились бы в бурном море. Но он не собирался им хамить! Дерзкие слова сами сорвались с языка.

   Сказалось беспредельное утомление последних дней. Остап был совершенно измотан долгим морским путешествием и страшно изнурён, скорее морально, чем физически, недельным выживанием на необитаемом острове.

   Пашка выступал на следующий день и так же бесславно провалился.

   Он сидел среди зрителей в первом ряду, как и положено подсадной утке. По ходу действия его подхватили братья-акробаты, как бы нечаянно подцепив за шиворот крючком на страховке, спущенной с купола цирка. И аккуратно опустили на вершину пирамиды из акробатов. У Пашки тошнотворно кружилась голова даже от такой небольшой высоты. Но он крепко держался на ногах (а, вернее, его крепко держали снизу за ноги). Однако с появлением мартышек всё пошло наперекосяк. Мартышки должны были завершать пирамиду.
 
   Маленькие проказливые обезьянки шустро взлетели на самую верхушку пирамиды, коей являлся Пашка, и мирно расселись у него на голове, плечах и руках. Кончик хвоста одной из мартышек нечаянно попал Пашке в нос, он зажмурился и со смаком чихнул. Это было подобно взрыву. И произвело эффект разорвавшейся бомбы. Мартышки осыпались с него с тонким писком, как сухие листья с верхушки дуба. Пирамида содрогнулась и невольно распалась на свои составные части. Пашка не упал только потому, что остался висеть на страховке. Его плавно и бережно опустили на этой страховке вниз на арену.
 
   Мартышки от страха и неожиданности разбежались по всему цирку и стали нахально приставать к зрителям. Лезли к ним на руки, рылись в карманах, тырили кошельки, зеркала, очки, лакомства и прочие мелочи. И другие интересные для них вещи – документы, сумочки, шляпки и даже зонтики. После чего с пронзительным визгом убегали с добычей и ловко взбирались по трапециям под самый купол цирка. Это было уже не смешно. Совсем.

   Возмущению зрителей не было предела. Номер провалился. Артистов освистали. Закидывать было уже нечем. Всё обезьяны проклятые утащили. Мартышек пришлось сбивать с трапеций брандспойтами. 
 
   В Бразилии люто ненавидят обезьян. Так же, как в Австралии – кроликов.  Это страшные вредители садов, огородов и плантаций. Как в России - кроты и крысы. Четверорукие, как прожорливая саранча, стаями уничтожают подчистую целые плантации тропических фруктов. И фермеры воспринимают их как своих личных злостных врагов.

   Поэтому в Бразилии все цирковые номера с участием обезьян были уже изначально обречены на провал.

   Потому и номер Жоры «В тропиках» не имел успеха в Рио-де-Жанейро. И, хотя горилла по прозвищу Шоколадка была самым милейшим на свете существом, никаких симпатий у зрителей она не вызывала. Наоборот. Большая обезьяна вызывала у бразильцев справедливое негодование и жгучую ненависть.  Тем более, что она зверски нападала на беззащитную хрупкую девушку.

   Милая, тоненькая гимнастка весело качалась на трапециях, как на качелях, и в этот момент на неё нападала огромная обезьяна. Жуть! Просто сердце кровью обливалось. Но тут из джунглей выбегал на помощь богатырь Жора и героически спасал несчастную девушку из лап обезумевшей гориллы. Это было единственное, что понравилось бразильцам в этом номере. И вызвало у них бурную радость и море горячих аплодисментов. Но обезьяну при этом потребовали убрать из номера. И вообще из цирка. А лучше – из города, и, собственно, – из страны. И всех остальных обезьян – тоже.

   Злосчастных четвероруких заперли в клетках и не выпускали больше на арену цирка, чтобы не раздражать бразильцев. Жору оставили в цирке, но его номер пришлось полностью изменить. Убрали гориллу, и получился просто силовой номер с элементами акробатики.


ГЛАВА ПЯТАЯ.


                ОТБЛЕСК СОКРОВИЩ. 


   Остап с Пашкой опять остались без работы и без средств к существованию. Пашку ценили в цирке и звали обратно, но он упрямо отказывался. Он дико боялся высоты и после падения с пирамиды не желал даже слышать о цирке. Слово «цирк» теперь вызывало у него рвотный рефлекс. Его тошнило уже при виде простой лестницы. И голова кружилась в обычном лифте.   
   
   Чтобы не быть в тягость Жоре и Лёньке, бывшие циркачи перебивались тем, что бродили по улицам Рио с маракасами в руках и маленьким барабаном на шее, которые они (нечаянно!) прихватили на память о незабываемом ярком карнавале. И развлекали горожан весёлыми песнями и плясками. За деньги, разумеется.

   Зарабатывали они сущие гроши, поскольку ни слуха, ни голоса у них не было, и они не знали португальского языка. Однако этого хватало на скудную еду – но только, чтобы не умереть с голоду.

   Ждали Жору – у него по контракту была ещё неделя выступлений в Рио. Затем цирк уезжал на гастроли по другим городам Бразилии, а Жора оставался, и друзья наконец-то могли заняться поисками дедова клада.

   Жили все по-прежнему у Жоры в пансионе, чем страшно раздражали остальных обитателей Сорочьего гнезда. Снимал комнату один Жора, а жили там четверо. Примирял их с ними только самогон, который гнал Жора и щедро угощал им по вечерам русских эмигрантов.

   Среди них были: бывший поручик Левинский, грузинский князь Павлиашвили, граф Хамазов, конезаводчик Ибрагимов, ювелир Шнейдер из Одессы, графиня Воронова, бывший махновец Сахно и цыганский барон Роман Жемчужный. И, наконец, сама хозяйка пансиона, немка из Поволжья Каролина Карловна Розенфельц.

    Но их всех считали в Бразилии русскими. Потому, что выходцы из России.

    По вечерам эмигранты собирались все вместе в гостиной пансиона, пили Жорин самогон, вспоминали с тоской Россию и плакали пьяными слезами. А потом пели хором русские песни под аккомпанемент старенького пианино, на котором дребезжала не менее старенькая графиня Воронова, и страстной гитары, струны которой рьяно терзал меланхоличный поручик Левинский.

    Бендер не любил эти пьяные вечеринки – они навевали на него махровую зелёную тоску:

- Коллективная ностальгия по Родине мне чужда – я не сентиментален и только что из России. Я не романтик! Я прагматик, господа. Реалист. Мне некогда скучать. ДЕЙСТВОВАТЬ НАДО! ДЕЙСТВОВАТЬ!

    Поначалу он скромно отнекивался от этих псевдорусских посиделок с горючим самогоном, но всё же в конце-концов неизменно посещал их – чтобы не отрываться от коллектива и не возбуждать к себе ненависть коренных обитателей Сорочьего гнезда.

   Заправилой и запевалой на вечеринках всегда был Жора – обладатель густого роскошного баса. «Наш Шаляпин» - называли его эмигранты и безмерно гордились им.
 
   Леонид готовил всеобщий ужин из продуктов, купленных жителями пансиона вскладчину, а Пашка выполнял роль шута на этих посиделках – рассказывал бородатые анекдоты и весёлые случаи из своей коротенькой жизни, пел матерные частушки и лихо отплясывал барыню вприсядку. И смешил всех своей наивной простотой (или простой наивностью).

   Но королём всех вечеринок, конечно же, был Остап – весёлый, остроумный, циничный, общительный и дружелюбный, он быстро стал душой общества русских эмигрантов. Он не любил самогон и единственный из всей весёлой компании сохранял трезвость мысли и блестящее чувство юмора до конца вечера.

- Самогон – это дурной тон!

   Бендер был любителем дорогих изысканных французских вин и коньяка и глубоко презирал самогон, считая его настоящей отравой.

 - Дурман для пролетариата! Но никак не благородный напиток для высокого, хотя и бывшего дворянства.

   Впрочем, командор был недалёк от истины. А истина, как известно, в вине.

   Хозяйкой пансиона была немка из Поволжья – Каролина Карловна, пожилая, сухопарая и весьма желчная особа. Она обожала Жорин самогон и пила больше всех, пила мастерски и виртуозно, особо не пьянея, а только веселея и багровея после каждой рюмки. Степень опьянения можно было определить лишь по цвету её лица.

   В начале вечера оно было бледно-розовым, как у запойных алкоголиков, потом постепенно краснело, алело, багровело, а к концу вечера даже лиловело, переливаясь всеми красками тропического заката. Большой губчатый нос Каролины, похожий на грушу, становился вначале сизым, затем синим, как слива, и в конце концов – фиолетовым, словно баклажан.

   Иногда на эти посиделки приходила Мерседес, навещая своего большого русского друга. Она ни слова не понимала по-русски, но Лёня и Жора немного знали португальский язык и переводили, как могли. Мерседес очень любила слушать задушевные русские песни, особенно ей нравилось, как поёт Жора, и она даже робко пыталась ему подпевать. Это выглядело очень трогательно и смешно. Жора гудел глубоким басом:

- Эх, дубинушка, ухнем!

   Мерседес добросовестно ему вторила, старательно выговаривая незнакомые русские слова:

- Эй, дюбьинюшка, юхнем!

   Эмигрантам нравилась Мерседес – она была очень милой, доброй и славной девушкой. И самогон она пила наравне со всеми, чем заслужила всеобщее уважение.

- Наш человек! – одобрительно хлопали девушку по плечу обитатели Сорочьего гнезда и дружно гордились ею.

   И сразу же единодушно приняли её в свою большую русскую семью. Душа у неё была широкая, русская.

   Мужчины все как один были тайно влюблены в Мерседес и наперебой ухаживали за ней, безуспешно пытаясь добиться её благосклонности. И неудивительно – девушка блистала яркой, тропической красотой, словно экзотический благоуханный цветок. Большие чёрные живые глаза, полные коралловые губы и белоснежные жемчужные зубы на фоне смуглой бархатной кожи делали её неотразимо привлекательной и притягательной.

   Мерседес с лукавым смехом принимала ухаживания мужчин, но никому не отдавала предпочтения. С Жорой они были просто хорошие друзья, а с остальными она поддерживала ровные товарищеские отношения.

- Я женюсь на ней, когда разбогатею и куплю кофейную плантацию! – мечтательно признался друзьям самоуверенный командор, - Мне нравится её имя – оно звучит, как марка моего любимого автомобиля.

   Друзья откровенно раскрыли Мерседес все карты и посвятили её в тайны дедова клада, пообещав ей долю за помощь в поисках сокровищ. Она была хорошим товарищем и верным, надёжным другом. В Бразилии её помощь была неоценима. Девушка хорошо знала Рио и его окрестности. И к тому же водила автомобиль, что было совсем уже бесценно.

   Под научным руководством Бендера был составлен план дальнейших действий. Прежде всего Жора достал свой старый крестик из шкатулки с документами и скрепя сердце надел его на шею. Крестик он хранил как память о семье.

- Только из уважения к вам, Бендер! – ворчал Жора, - Потом всё равно сниму.

- Настоящий старовер! – снисходительно одобрил его новый облик Остап, - И бороду не надо приклеивать. Что немаловажно.

   Жора довольно ухмыльнулся – густая, окладистая борода была предметом его гордости и неотъемлемой частью его образа русского богатыря.

- Бабушка мне писала, что в деревне у них батюшка помер, преемника не успел оставить, другого пока не предвидится, - вспомнил вдруг Жора, - Службы некому исполнять, молодые остаются невенчаны, младенцы – некрещёны, а покойники – неотпеты. Нового батюшку ожидают, духовный отец должен приехать из России на поселение.

- Батюшка, говорите? – задумался командор, - А где здесь в Бразилии можно достать церковное облачение староверов?

- Здесь в Рио есть русская лавочка. Лавочник – мой хороший знакомый. Может, у него что найдётся. Или подскажет, где достать. У него чего только нет! Разве что волшебной палочки. А зачем это вам?

- Раввином я уже был. Индусским брамином тоже. А теперь буду батюшкой староверов. Духовным отцом то бишь. Священники – моя епархия! – весело оскалился Бендер, - А Паша будет моим помощником!

   Пашка испуганно вздрогнул:

- Ну уж нет! Ни за что на свете! Даже ради больших денег! Ни за какие сокровища!

- Вы не посмеете, Бендер! – разозлился Лёнька, - Это опасно! Нас и так обстреляли из ружей в прошлый раз, едва живы остались. А теперь точно нас староверы пристрелят, когда обман раскроется! И вас в первую голову.

   Даже Жора возмутился до глубины души:

- Вы с ума сошли, командор! Я хоть и атеист, но такого безобразия не допущу! У вас нет ничего святого.

- Ничего у вас не выйдет! – предостерёг Пашка, - Вы староверов не знаете – это жестокий народ. Мы еле ноги от них унесли в тот раз, а сейчас нас всех просто перестреляют, как бешеных собак.

- Ну это мы ещё посмотрим! – самонадеянно возразил командор, - В своё время я был самим Иисусом Христом. Неужели же я не смогу исполнить простенькую роль деревенского священника? Или у вас есть другие предложения? Я вас внимательно слушаю. Предлагайте.

   Но никаких иных предложений не последовало. Воцарилось угрюмое молчание. Бразды правления всецело оставались в руках у научного руководителя. Других вариантов не предвиделось.

   Бендер был упрям, как мул, и упорно стремился к своей цели. Никаких возражений друзей он даже слышать не хотел. Однако выбора у них не было. Пришлось смириться.     Хотя в душе метались сомнения и терзали угрызения совести. Но жажда денег восторжествовала над разумом. Корысть победила инстинкт самосохранения.

   Однако, для того, чтобы добыть деньги, требовались деньги – на церковное облачение. А где их взять? Денег было – кот наплакал, едва хватало на еду. Лёнька подкармливал друзей, чем мог, на свою зарплату повара, а Жора весь свой гонорар тратил за комнату в пансионе – он платил за всех.

   В конце-концов блестящий и остроумный выход придумала Мерседес. Она стала продавать Жорин самогон (нелегально, конечно, ведь лицензии на него не было) в кабаке своего отца. Первач пользовался бешеным успехом у посетителей из-за своей убийственной крепости: 60-70 градусов, крепче только чистый медицинский спирт. Домашняя водка укладывала бразильцев наповал с третьей рюмки. А наутро они опохмелялись Жориной бражкой.

   Прибыль текла рекой, частично оседая в кармане отца Мерседес (в качестве комиссионных за рискованную нелегальную продажу), остальное шло в копилку друзьям – на общее дело.

   Кроме того, энергичная и предприимчивая Мерседес присоединилась к уличному дуэту Остапа и Пашки, и теперь это трио целыми днями бродило по улицам Рио с импровизированными концертами, и им очень даже неплохо подавали. У Мерседес был низкий бархатный голос с лёгкой хрипотцой, и она потрясающе пела бразильские народные и лирические песни, аккомпанируя себе на гитаре. Остап с Пашкой подпевали ей, как могли, подыгрывая на барабанах и маракасах.

   Дело пошло на лад – бразильцам нравилась эта яркая красивая девушка и её мощный народный голос. Мерседес умела зажечь публику и заставить её раскошелиться. В своём кабачке она частенько пела для посетителей. Уличная певица собирала целые толпы народа на улицах Рио, и деньги сыпались на головы друзей золотым дождём.

- Эта девушка – настоящий клад! – восторгался Бендер, - И никакого клада не надо. Хотя, надо, конечно… Вот где талант пропадает! Мерседес, вы же настоящий народный самородок! Вам бы на сцене выступать, а не на улице. В кабаре, например.

   И правда – Мерседес вскоре стала настоящей народной певицей, и у неё даже появились постоянные поклонники её творчества. Это, безусловно, радовало её, особенно её радовали добытые таким способом деньги, но по вечерам ей приходилось помогать отцу в кабаке, поэтому она не могла всецело отдаться развитию своей сольной карьеры. К тому же, отец был бы против, он вообще не знал об этих уличных концертах. Иначе запретил бы дочери в этом участвовать.

   Гастроли у Жоры заканчивались, цирк через неделю уезжал по другим городам Бразилии, и друзья, наконец, могли приступить к поискам дедова клада. Денег они насобирали уже вполне достаточно, и купили в русской лавочке икону, крест, кадило, молитвенник и церковное облачение староверов. Якобы по заказу из русской деревни. Лавочник сам был бывшим старовером и регулярно поставлял товары в деревню, в том числе и церковную утварь, которую он выписывал из России.

- Вот за что я люблю староверов! -  умилился Бендер, - Нет ни золотой парчи, ни дорогих шелков и бархата! Всё   баснословно дёшево. Исключительно натуральные грошовые ткани – лён и хлопок. Скромненько и со вкусом. Хотя, насчёт вкуса я бы поспорил.

- Да уж! – засмеялся Лёнька, -  Золотую парчу мы точно не потянули бы… Денег бы не хватило.

- Красивое всё какое! – восхитился Пашка, - Яркое!

- Слишком пёстрое! – раскритиковал Жора, - Не трогайте руками! Помнёте ещё.



                ***


    А в это время совсем рядом с ними в русской деревне староверов плакала перед иконами старая Жорина бабушка. Стоя на коленях, она горячо молилась божьей матери, вымаливая прощение своему непутёвому внуку Илюшке (Жоре), отрёкшемуся от старой веры и забывшему свою семью.

   С трудом поднявшись с больных колен, бабушка с кряхтением и ворчанием встала на нетвёрдые ноги и медленно прошаркала к окну.

   За окном занимался розовый туманный рассвет. На его перламутровом фоне чётко вырисовывались чёрные силуэты лохматых кокосовых пальм.

- Тьфу! Глаза бы мои вас не видели! – расстроилась бабушка и снова горько заплакала.

   Ей неудержимо захотелось домой, на родину, в далёкую таёжную Сибирь. Вековые кедры захотелось увидеть и сосны, а не эти надоевшие облезлые пальмы. Видно, судьбинушка у неё такая горькая, и придётся так и умереть на ненавистной проклятой чужбине.

- Хоть бы внука Илюшеньку увидеть перед смертью! - горевала бабушка, сидя в кресле перед окном и задумчиво глядя на бледный нерусский рассвет.

   За окном торжественно звенел стройный хор чужеземных птиц, в который странно вплетались родные и столь приятные слуху звуки: хриплое пение сонного петуха, низкое мычание коровы и нежное блеянье овец.

   Только это и примиряло несчастную бабушку с её нелёгкой долей и постылой жизнью в чужой нелюбимой стране: свой маленький родной мирок в русской деревне – как крошечный островок посреди большого океана чужбины.

   Устав сидеть у окна и бессмысленно глядеть на надоевший тропический пейзаж, старушка доковыляла до кровати с пышными пуховыми перинами и с усилием взобралась на свою высокую лежанку, составив компанию толстому рыжему коту. Кот нехотя проснулся, широко зевнул и сладко замурлыкал, жмурясь от удовольствия и лениво потягиваясь. Он любил добрую ласковую бабушку.

  Старушка обняла кота и опять заплакала:

- Только ты один меня понимаешь, милый!

   И с горя снова заснула с котом в обнимку.

   По старости лет бабушка больше не хозяйничала в доме (пусть молодые работают), и почти все время проводила на кровати в тоске и печали.

   Снились ей белые кудрявые берёзки, сибирские кедры-великаны и тонкие трепетные осинки. На берёзках и осинках сидели серые нахохлившиеся вороны и пели скрипучими голосами:

- Боже, царя храни!

   Рыжий кот Васька сидел на пенёчке посреди полянки и громко мурлыкал, подпевая воронам:

- Сильный, державный!

- Васенька! – умилилась во сне бабушка, - Милый! Ты разговаривать умеешь!

- И петь! И плясать! – самодовольно промяукал Васька.

   И яро пустился в пляс, кружась колесом по лужайке.

   Коту аккомпанировал бурый косматый медведь на гигантской, величиной с избу, балалайке, весело наяривая «Барыню».

- Барыня-барыня,
  Барыня-сударыня! – запела бабушка в такт, взмахивая белым платочком.

   И, вспомнив молодость, тоже пустилась в пляс вместе с котом. Вокруг них закружился пёстрый хоровод девушек в ярких разноцветных сарафанах. Хоровод кружился, кружился… И голова у бабушки кружилась, кружилась… И даже во сне она устала, как наяву.

   Всё те же сны! Что днём, что ночью… Каждую ночь бабушке снилась родимая Россия… Как там сейчас в Сибири? Вернуться бы туда хоть на денёк! Всё равно дальше Сибири не вышлют… 

   
                ***


   Наконец-то наступил этот исторический эпохальный момент. Назавтра была назначена долгожданная поездка к староверам. Лёньку решено было сделать дьяконом.

   Бороду ему Жора смастерил из настоящей львиной шерсти – обстриг шикарную чёрную гриву у редкого азиатского льва в своём цирке. Не всю, конечно. Совсем немножко.

   Лев был очень добрый и ручной, мурлыкал и ластился к Жоре, как котёнок, но, когда понял, что его собираются бессовестно лишить львиной гордости и красоты –царственной гривы, вмиг озверел и превратился в свирепого хищника. Кроткий, как ягнёнок, лев широко разинул свою квадратную клыкастую пасть и громоподобно зарычал с ужасающими раскатами и переливами.

   Жора не стал дожидаться, когда лев откусит ему руку, нагло посягнувшую на королевское достоинство, и поспешно бежал, оставив дверь клетки открытой. Лев резво выбежал из клетки и помчался галопом вслед за Жорой. Артисты веером разбежались во все стороны, взбираясь куда повыше и прячась в кладовках и бытовках.

   Не обращая на них никакого внимания, лев целеустремлённо мчался за Жорой, который скакал рысью, выронив из рук ножницы, но крепко сжимая в кулаке клок чёрной львиной шерсти. Горе злодею, оскорбившему честь и величие царя зверей! Догонит – отомстит. 

   Несчастный загнанный Жора, не видя другого выхода, выбежал на арену цирка, где в это время выступали эквилибристы. Акробаты вихрем взлетели на трапеции, а Жору лев долго гонял по кругу циркового манежа. Пока не догнал-таки и не влепил ему мощного пинка под зад, разорвав когтями все штаны.

   Льва тут же брандспойтами прогнали с арены и затолкали обратно в клетку, а запыхавшийся Жора с позором удалился за кулисы, тщётно прикрывая ладошками свой голый, поцарапанный слегка, зад. А цирк ещё долго содрогался от дикого хохота зрителей. Даже стены сотрясались. Номер эквилибристов сорвался. Но каков анонс для цирка!

   Жору поругали для виду за его хулиганский поступок, и цирк уехал дальше на гастроли. Жору звали с собой, но он ехать с ними отказался, и контракт был расторгнут. К великому сожалению директора. Он даже прослезился на прощание. Такого богатыря потерял! Печально…

   Борода из львиной гривы получилась шикарная – как настоящая. Хотя Лёнька упорно от неё отказывался поначалу:

- Не нужна мне борода, омытая Жориной кровью! А, вернее, кровью Жориных ягодиц… Жора! Вы не циркач, вы трюкач! Вам бы каскадёром работать, а не борцом! У вас нет никакого инстинкта самосохранения! Лев мог запросто вас растерзать на куски!

- Зато теперь Жора освоил новую цирковую профессию – укротителя львов! – смеялся командор.

- Это лев освоил новую цирковую профессию – укротителя Жоры! – гоготал Пашка.

- Я же не знал, что он так рассвирепеет! – оправдывался Жора, - Я думал, он и не заметит, что я его стригу. Что ему, жалко какого-то маленького пучка шерсти? Грива и не пострадала почти! Там и незаметно ничего. Новая отрастёт!

- Это вы не пострадали почти! – поправил Бендер, - И слава богу!

- Царапин и незаметно совсем! – добавил Пашка, - Тем более, в таком месте… Гыыы!

- Это не смешно! – возмутился Лёнька и тут же расхохотался.

   Жора загудел, как в бочку, и друзья долго хохотали, хлопая друг друга по плечам и красочно изображая в лицах сцену погони льва за Жорой. Пашка свирепо рычал и точил когти об Жору, пока Лёнька не отогнал его веником. Тогда он сорвал с ноги жертвы ботинок, и, довольный, удалился с трофеем в уголок, урча и завывая над добычей.

 Бендер оторвал Пашку от его увлекательного занятия и отобрал ботинок.

- Хватит дурачиться! - рассмеялся Лёнька, - Идите лучше ужинать! Ужин стынет. Паша, у меня есть для вас кое-что повкусней ботинка. Хотя, вы, кажется, и ботинок умеете приготовить… В супе… Кушать подано, господа! Идите жрать, граждане!
 
  За ужином подробно обсудили детали предстоящей операции и чётко распределили роли.


                ГЛАВА ШЕСТАЯ. 
             

                ВОЗВРАЩЕНИЕ БЛУДНОГО СЫНА.   
       
 
   В деревне староверов царил переполох – всей общиной встречали нового духовного отца и его церковную свиту. А с ними вместе приехал вновь обращённый в свою старую веру Илья Муромов (Жора). На деревенской площади перед храмом собралась целая толпа народу. Народ был одет празднично, как на Пасху – в глазах рябило от пёстрых разноцветных сарафанов, блуз, рубах и косовороток. Остапу вдруг почудилось, что они вовсе и не уезжали из России, а просто приехали в далёкую российскую глубинку, в какую-то забытую богом глухомань. Куда-нибудь в Поволжье.

   «А не в Россию ли мы попали обратно?  Уж слишком похоже на маскарад… Или доморощенный деревенский спектакль на Масленицу, – засомневался командор, - Смахивает на какой-нибудь сельский храмовый праздник или фестиваль народов Поволжья – наряды какие-то чересчур яркие, карнавальные, - тут же опомнился, кинув взгляд на стройные кокосовые пальмы, - Ан нет! Не Россия… И не Поволжье… Бразилия-матушка!»

   В толпе встречающих стояла впереди всех Жорина старая бабушка, опираясь на клюку. Отец на встречу не пришёл. Обиделся на сына. И больше ему не верил. И детям своим запретил с ним общаться.

- Илюшенька, сынок! – прошептала старушка, с надеждой вглядываясь в лицо любимого внука, - Неужто образумился наконец? – и перевела взгляд на крестик, который выглядывал из Жориной рубахи, - Вспомнил веру свою, отступник? – И с поклоном обратилась к священнику, - Отец, благословите его, непутёвого!

- Благословляю тебя, сын мой! – милостливо перекрестил Жору святой отец.

   Бабушка зорко вгляделась орлиным оком в лицо священника и внезапно выпрямилась во весь свой гренадёрский рост, сразу оказавшись на голову выше внука (или ему это показалось?). Над толпой могуче разнёсся её мощный, неожиданно низкий (фамильный!) бас:

- Это не священник! И не старовер!

   И милая бабуля с треском огрела духовного отца клюкой по хребту. Хотела по голове, но Остап вовремя увернулся.

- Прохиндей! Прокляну! – прогремела старушка и погрозила внуку кулаком.

    Мошенники попятились, оглядываясь в поисках путей отступления.

- Самозванцы! Вон из деревни! – бушевала бабуся, указуя клюкой на деревенский шляхт.

   И кинула в них клюку, как метательное копьё, целясь командору в голову. Клюка со свистом пронеслась у них над головами и приземлилась с грохотом далеко за околицей, подняв тучу серой пыли и чуть не убив стаю туземных птичек.

   Самозванцы присели на корточки и закрыли головы руками. Толпа оцепенела и впала в столбняк.

   Глаза рассвирепевшей старухи метали в преступников огненные молнии, которые стрелами взлетали к небесам и пронзали чёрные тучи, вдруг набежавшие неизвестно откуда. Могучий бас разъярённой бабули грохотал и рокотал над деревней, перемежаясь оглушительными раскатами грома – это была не гроза, а сам гнев господень.

   И кара божия (или человечья) обрушилась бы на головы святотатцев, посмевших столь кощунственно посягнуть на самое святое для староверов – на веру.
 
   Но мошенники не стали дожидаться, когда их покарает длань господня (или не перестреляют староверы) и с ходу дали дёру – только пыль заклубилась следом.

   Вдогонку за ними с бешеным лаем помчалась свора деревенских псов, на бегу пытаясь укусить преступников за мелькающие пятки. Толпа мужиков очнулась от столбняка и рванула вслед за ними, по дороге вырывая колья из плетней. Хорошо, хоть ружей при них не было! Только это и утешало самозванцев.

- Стой!

- Стой, а то хуже будет!

- Стой, стрелять будем! – орали взбешённые мужики.

- Из чего? – обернувшись, съязвил Пашка, - Из палок, что ли?

   В ответ немедленно полетели дреколья. Пригнувшись, преступники наподдали ходу. Впереди всех мчался Жора, не оглядываясь и не теряя времени зря – он лучше всех знал, на что способны его обозлённые собратья по вере. Над головами свистели, как боевые снаряды, колья и обвевали бегущих убийственным холодком, поднимая волосы дыбом. Слава богу, ни в кого не попали!

   За околицей друзей давно уже ждала Мерседес за рулём автомобиля с открытым верхом. Беглецы на ходу запрыгнули в машину, которая тут же рванула с места и полетела с сумасшедшей скоростью по просёлочной дороге, выпустив густые клубы чёрного дыма. Вслед загремели запоздалые далёкие выстрелы – это выбегали из домов мужики с ружьями в руках. Но изгнанники были уже далеко.

- Ну прямо как в прошлый раз! – вспомнил былое Пашка, срывая накладную бородку.

- Только тогда машины не было! – мрачно добавил Лёнька и осторожно отклеил свою львиную бороду.

- Весело у вас тут! – расхохотался Бендер и, в свою очередь, сорвал роскошную поповскую бородищу, - Деревенские развлечения староверов! Стрельба по бегущим живым мишеням! Сезон охоты продолжается! Охоты на людей, между прочим…

- Мы для них не люди, а отщепенцы! – вздохнул Лёнька.

- Святотатцы! – мрачно буркнул Жора.

   И задумчиво дёрнул себя за бороду, пытаясь её сорвать по примеру друзей. И тут же испуганно ойкнул от боли – борода-то у него была настоящая, в отличии от них.

   Друзья бешено расхохотались. Каждый пытался дёрнуть Жору за бороду, невзирая на его вялое сопротивление. Жора хохотал больше всех, задыхаясь и обливаясь слезами. А Пашка чуть не выпал из машины в приступе истерики – командор в последний момент еле успел ухватить его за ногу. Лёнька, захлёбываясь смехом, помог втащить его за вторую ногу. Бендер просто рыдал, в пароксизме хохота обняв Пашку и весьма крепко похлопывая его по спине и плечам.

   Мерседес пришлось съехать на обочину и остановить автомобиль. Бросив руль и поникнув на него головой, девушка, заражённая коллективным психозом смеха, хохотала, как сумасшедшая, не в силах вести дальше машину.

   С небес на землю внезапно обрушился шумным потоком ливень и грубо прекратил всеобщее веселье. Брезентовый верх машины тут же подняли, но дождь успел обильно залить сиденья и самих ездоков. Мокрые и злые, они лихорадочно срывали с себя промокшие насквозь церковные одеяния. Обессиленная смехом Мерседес под убаюкивающий шум дождя нечаянно заснула, откинувшись на спинку сиденья. Умаялась. Устала целое утро ждать друзей. И все теперь разговаривали шёпотом, чтобы не разбудить девушку.

- Теперь это облачение и в лавку обратно не примут! – опечалился Жора, - Ткань испорчена безнадёжно! Ещё и порвали всё…

   Командор благоразумно умолчал о том, что ещё в деревне выронил на бегу дорогой крест и не менее дорогое паникадило, о чём сейчас запоздало сожалел.

- Может, постирать и зашить эти рясы? – наивно предложил Пашка.

   Он тоже посеял в деревне старообрядческую икону и теперь боялся справедливого гнева командора.

- Нет! Это бесполезно. Оставим себе. Пригодится. Хотя, теперь уже вряд ли…

   И бережливый Лёнька связал всё облачение в тугой мокрый узел. Хотя в минуту опасности он сам выронил по дороге тяжеленный молитвенник чуть ли не в полпуда весом. Трофей теперь достанется староверам. Впрочем, как и все остальные трофеи.

- Суровая у вас бабушка! – почесал ушибленную спину Остап, - Мощная старушка! Здорово она огрела меня по хребту. Посмотрите, Паша, есть у меня там синяк? – и задрал рубашку.

   На могучей спине командора чётко отпечатался след от бабусиной клюки в виде багровой ссадины весьма странной конфигурации.

- Да это же… - ахнул Пашка, - Это же крест!

- Точно! – подтвердил Лёнька, - Крест!

- Ручка бабушкиной клюки сделана в виде креста. Дед сам вырезал эту клюку из какого-то местного дерева, - объяснил загадку Жора.

   Бендер нечеловечески извернулся чуть ли не наизнанку и заглянул себе через плечо, пытаясь разглядеть свою пострадавшую спину.
 
- Ого! – присвистнул он изумлённо, - Действительно крест! Покрестила меня ваша бабуля, Жора. В буквальном смысле.

- Она может! – засмеялся Жора, - Бабушка – крепкая сибирячка! В молодости она одна на медведя ходила с рогатиной. Без ружья.

- И как? Успешно? – полюбопытствовал Остап.

- Конечно! Всегда медведя одолевала в одиночку.

- А потом? Убивала? – ужаснулся Пашка.

- Нет! Заламывала и на месте оставляла. Живого. А сама уходила восвояси. Он через полчаса очухивался целый и невредимый.

- А в чём тогда смысл этой охоты? – поразился Лёнька.

- Это не охота! – пояснил Жора, - Это борьба. С большим, могучим и опасным хищником. Смысл в том, чтобы силу свою проверить и храбрость.

- Так вот вы в кого пошли, Жора! – рассмеялся Бендер, - Силушкой своей богатырской да удалью молодецкой. Это у вас семейное! Вы ведь тоже всё со зверями боретесь. Правда, в цирке, а не в тайге. Бабуля должна вами гордиться! – и задумался, - Быстро же она меня раскусила, однако. Не ожидал такой скорой развязки, честно говоря.

-  Потому, что вы идиот, Бендер! – разозлился Жора, - При всём моём уважении к вам. Вы перекрестили меня левой рукой и не двуперстием, то есть двумя пальцами, как староверы, а щёпотью, то есть тремя пальцами. А ведь мы с вами репетировали накануне целый вечер!

- Но-но-но! – обиделся Бендер, - Попрошу не оскорблять! Я как-никак ваш научный руководитель. Мозг всей операции!

- Да уж! Мозг… - хмыкнул Жора.

- Идиот не Бендер, а люди, которые это придумали! – заступился за командора Лёнька, - Какая разница, двумя пальцами креститься или тремя?

- Или пятерьмя! – загоготал Пашка.

- А ведь мы так на вас надеялись, Бендер! – попрекнул Жора, - Теперь староверы меня больше никогда не пустят в деревню… Ни под каким предлогом. Даже если бабушка помирать будет…

- Ну-ну! Не унывайте, Жора! – воспрял духом великий комбинатор, - Не всё ещё потеряно, други мои! Не распускайте нюни! Ведь с вами я – ваш командор! А, значит, всё будет хорошо!

- Кто бы сомневался! – махнул рукой Жора, - Мне надо посоветоваться с Мерседес.

   И бесцеремонно растолкал спящую девушку.

- Чёчилось? Ехать пора? – испуганно встрепенулась Мерседес.

- Пока нет! – успокоил её Жора и вкратце обрисовал ей положение дел, объяснив неудачу в деревне глупой случайностью.

  Девушка сладко потянулась и рассмеялась:

- Какие же вы все глупые, мужчины! Вы не понимаете женской логики.

- Куда уж нам! – насупился Жора.

- Не обижайтесь, Жора, но вы все просто глупые маленькие мальчики. Затеяли какую-то неумную и ненужную игру в священников… Вместо того, чтобы прямо и откровенно поговорить с бабушкой. Это же так просто!

- Очень просто! Пытались уже… В прошлый раз. Ничего не вышло! Обстреляли из ружей точно так же, как и сегодня…

- Попытайтесь ещё! Но не напрямую, как в прошлый раз. Сначала напишите бабушке письмо и попросите у неё прощения за свой обман и за этот глупый розыгрыш. Признайте все свои ошибки и объясните ей, что обманули всю деревенскую общину с одной-единственной благой целью – вновь увидеть любимую бабушку. Она вас любит, а потому всё поймёт и простит вас. И сама отдаст вам наследство деда – без ваших неумных выдумок. Это же элементарно! Путь к сердцу любой женщины лежит через любовь.

- Вы мою бабушку не знаете! Это кремень, а не человек. Её даже медведи в тайге боялись. Дед рассказывал. Она же до сих пор в деревне всех строит. Похлеще старосты всеми командует. Настоящий староста в деревне – это моя бабушка. А условие в завещании деда? Я не вернусь в старую веру! Ни за какие сокровища! Я – атеист. И точка.

   Но письмо бабушке всё же написал. Сразу же, как приехали в Рио. Жора откровенно признался бабушке, что полюбил бразильскую девушку, хочет на ней жениться и просит бабушкиного благословения. И покаянно просил прощения за недостойный спектакль, который он устроил в деревне с помощью своих друзей с единственной целью – проникнуть в деревню и встретиться со своей любимой бабушкой и отцом.

   В прошлый раз-то встреча сорвалась. Впрочем, и в этот раз тоже… А встреча ему была необходима, чтобы получить… Не наследство, нет! Хотя и это тоже… А благословение бабушки и отца на их брак с Мерседес. Потому-то и прикинулся Жора, что вернулся якобы в свою старую веру. Кощунство, конечно, но другого выхода у него не было. Увы… И объявил бабушке, что на самом деле никогда не вернётся в свою старую веру. Даже ради наследства. Поскольку убеждённый атеист. Как это не прискорбно для неё…

- Увели девушку! – опечалился Остап, прочитав письмо, - Из-под носа увели. Ловелас! А Мерседес знает, что она теперь ваша невеста? Вы уже успели сделать ей предложение?

- Нет… - смутился Жора, - Только ещё собираюсь…

- Тогда почему же вы думаете, что девушка примет ваше предложение и согласится выйти за вас замуж? А, может быть, она выберет человека, более умудрённого житейским опытом. Например, меня. Или, напротив, -  человека, более молодого летами. Например, Пашу.

   Пашка покраснел и смущённо захихикал. Жора ревниво на него покосился и побагровел от возмущения:

- Потому, что я люблю её и никуда без неё не уеду! Я увезу её с собой в Россию.

- Но отчего же вы решили, что Меседес захочет уехать с вами в Россию? А, может, наоборот, - она останется в Бразилии с кем-то из нас?

- Не шутите так, Бендер!

   Жора медленно закипал негодованием, как раскалённый медный самовар.

- А я и не шучу! – хладнокровно остудил его пыл командор, - Давайте прямо спросим Мерседес сегодня вечером – кого из нас она выбирает? Лёню исключаем сразу – он женат.

- Давайте спросим! – вспылил Жора.

- Правильно! – обрадовался Пашка, - Мы все тут с вами на равных правах. Ну, кроме Лёньки, конечно… Гыыы!

   Отвергнутый Лёнька поспешно вмешался в беседу, самолюбиво пытаясь отстоять свою значимость в жизни Мерседес:

- Всё должно быть красиво и романтично! Поверьте женатому человеку. Все девушки сентиментальны и обожают романтику.

- Романтично, говорите? – задумался Бендер.

               
                ГЛАВА СЕДЬМАЯ.   

                КОНЕЦ СОРОЧЬЕГО ГНЕЗДА.

               
   Поздним вечером перед домом Мерседес зазвучала музыка любви и страсти. Трепетные мужские голоса нестройным хором старательно выводили нежную мелодию серенады:

- Я здесь, Инезилья,стою под окном!
  Объята Севилья и мраком, и сном!

   В сентиментальной балладе пелось отчего-то совсем о другой стране. И даже на другом континенте. Но это неважно.

   Выйдя на балкон, Мерседес увидела трогательную картину: Остап неумело перебирал струны испанской гитары (которую выпросил у поручика Левинского), Жора отрешённо тряс маракасами, Пашка выбивал дробь на маленьком на барабане, а Лёнька держал в руках огромный букет пахучих магнолий, которые они сорвали с риском для жизни в аллее на набережной. Девушка весело рассмеялась и невольно заслушалась, облокотившись о перила.

   Пели они, надо сказать, хоть и дружно, но довольно фальшиво, не в лад, невпопад. Кто в лес, кто по грибы. Пашка пищал от волнения тоненьким фальцетом, срываясь петухом на самых высоких нотах. Жора, напротив, мрачно гудел на таких низких нотах, что все слова сливались в какой-то томный невнятный гул. Бендер демонстрировал свой красивый бархатный баритон, а Лёнька, отчаянно соревнуясь с ним, блистал великолепным оперным тенором, что, впрочем, не мешало им бессовестно фальшивить.

   Выглядело всё это очень смешно, но страшно романтично: ярко светила огромная апельсиновая луна, ослепительно сияли в её свете белоснежные рубашки, и фарфоровые цветы магнолии таинственно светились в ночи, как маленькие фонарики.

   С трудом доведя до конца столь сложную для них серенаду, мужчины выдохнули с облегчением и послали девушке воздушные поцелуи. Планировалось послать   в небо воздушные шарики, но шарики все до единого полопались от чрезмерного усердия при их надувании.

   Лёнька перевёл Мерседес пылкую серенаду по-своему:

- Эти идиоты просят у тебя руки и сердца!

   И, размахнувшись, бросил ей букет магнолий, который, будучи слишком тяжёлым, не долетел до своей цели и повис на пальме, странно украсив крону несвойственными ей цветами.

   Девушка расхохоталась:

- Но я не могу выйти замуж сразу за троих!

- Выбери кого-нибудь из этих ослов!

- Это слишком сложный выбор!

- Серьёзно?

- Да! Идите лучше спать, Дон Жуаны! Весь дом разбудили, сейчас отец выйдет.

   Её смешили растерянные физиономии друзей и весь этот странный старомодный спектакль.

   И, как в настоящей мелодраме, на сцену немедленно явился разгневанный папаша. Как привидение возмездия, он внезапно вырос за спиной у дочери и без лишних слов злорадно выплеснул на ухажёров целое ведро холодной воды.

- Спасибо, что не помоями облил! – отскочил в сторону Остап и вылил из гитары воду.

   Пришлось срочно ретироваться и спрятаться в ближайших кустах, пережидая семейную бурю.

   Папаша вынес ружьё и выстрелил в воздух для острастки.

- Коты драные! – донёсся до них его хриплый голос и далее последовал совершенно непереводимый набор португальских слов.

   Кажется, это были ругательства и проклятия. Но мы в этом не уверены. Быть может, это были возгласы восторга и восхищения талантом иноземных самодеятельных исполнителей. Возможно.

   Мокрые и обозлённые, отвергнутые кавалеры выползли с другой стороны из кустов и несолоно хлебавши отправились домой.

   Но дома уже не было. Вместо уютного пансиона глазам их предстала жуткая картина разрушения. Ещё издали они услышали какие-то странные хлопки, похожие на выстрелы, потом – череду ещё более странных звуков, похожих на звон разбитого стекла (как-будто стекло выбили в витрине магазина). И, наконец, когда друзья уже подошли к своему дому, раздался потрясающей силы взрыв и затем – жуткий треск и грохот, как при землетрясении. Даже земля содрогнулась под ногами, словно от ужаса.

   Прямо у них на глазах стены их дома рухнули, здание мгновенно осело и осыпалось в прах, как карточный домик. Даже руин не осталось. Только могучий столб пламени и чёрного дыма взметнулся к самому небу, застилая собой облака. И тут же взрывной волной выбило все окна в соседних домах. 
            
  Серая зловещая туча пыли и гари ещё долго висела в воздухе над тем местом, где только что стоял дом. А теперь это было просто пепелище…

   В сторонке сгрудились жалкой кучкой осиротевшие обитатели пансиона. Потрясённые и несчастные, они оцепенело стояли на месте трагедии и молча смотрели на горку дымящихся камней - всё, что осталось от пансиона… Сорочьего гнезда больше не было.

- Это что, землетрясение? – просипел оглушённый взрывом Пашка.

- У меня, кажется, дежавю -  где-то я уже видел нечто подобное… - слабым голосом прошептал Остап.

- Что случилось? –  допытывался у жителей Ленька.

   Жора молча плакал.

   Оглушительно завыли пожарные машины, примчавшиеся к месту взрыва. Пронзительно заверещали полицейские автомобили. И только теперь парализованные от ужаса жильцы стали приходить в себя от пережитого шока. Женщины синхронно заголосили, перекрывая своими воплями вой сирен, мужчины возбуждённо загомонили хором, перебивая друг друга. Подбежавших зевак тут же разогнали полицейские, оцепившие место катастрофы.

   Погубил Сорочье гнездо Жорин самогон. Вначале от бразильской нестерпимой жары лопнули огромные стеклянные бутыли с перебродившей брагой, выстрелив пробками в потолок. Затем тут же от детонации взорвался самогонный аппарат, задетый осколками разбитого стекла. И потом сразу же взорвалась повреждённая кусками змеевика газовая труба.

   В очередной раз человечество пострадало от алкоголя. Слава богу, обошлось без жертв. При первых же хлопках жильцы успели выбежать на улицу. Думали, что диверсия. Но вынести ничего не успели. Даже документов… Хорошо, что Остап заставлял своих подопечных всегда носить все документы в кармане – на случай проверки на улицах. Доказывай потом, что ты не верблюд. Сидя в участке. Но всё имущество погибло вместе с домом.

- Куда же мы теперь пойдём? – ошеломлённо тряс кудрями полуоглохший Пашка.

- Всё пропало, всё пропало! – рыдал поручик Левинский, хватаясь руками за голову.
 
- Не всё! – тронул его за плечо Бендер и протянул гитару, - Ваша гитара осталась цела… К счастью.

   Поручик схватил гитару за гриф, прижал её к груди, обнял, как любимую девушку и залил её горючими слезами.

   Бендер сам был готов рыдать, как ребёнок и рвать на себе волосы от горя. Всё погибло – все вещи, последние деньги, самогонный аппарат, который их всех кормил, и, наконец, крыша над головой. Все лишились последнего пристанища.

   Бесприютные, голодные, разочарованные, они чувствовали себя как дети, брошенные матерью на вокзале. Эмигранты разбрелись поодиночке, кто куда – кто к друзьям, кто к соседям в другие дома. Кого-то забрала скорая с контузией. Остались только командор и его подопечные. 

   Отупевшие от горя, они долго ещё стояли на месте трагедии, пока не осознали окончательно, что больше им тут делать нечего. Медленно и отрешённо побрели они по улицам города куда глаза глядят. Ноги сами привели их на берег моря – в порт.

   Занимался туманный белёсый рассвет. Всё утро друзья бесцельно просидели на причале, задумчиво глядя на серые неприветливые волны и клочья седого тумана. Наконец, уже в полдень, очнувшись от тяжких раздумий, все, как по команде, встали и, не сговариваясь, направились в «Штиль». Им больше некуда было идти…

   Увидев поникшие фигуры друзей, возникшие на пороге кабака, как жалкие призраки грешников в чистилище, Мерседес ахнула и всплеснула руками. Подбежав к несчастным бездомным, она обняла их и заплакала – они с отцом уже знали о страшной трагедии, весь квартал гудел, как улей.

- Мерседес, нам некуда идти… - грустно признался Жора, - У нас больше нет дома… Можно, мы тут посидим?

   Мерседес, глотая слёзы жалости, кивнула головой и поволокла их к столику:

- Сейчас я вас покормлю!

- Но у нас нет денег! У нас ничего больше нет… Кроме этого! – Жора кивнул на барабан и маракасы.

- Этого достаточно! Отработаете… Как музыканты. Завтра вечером будете мне тут аккомпанировать. А пока я вас  угощаю обедом и ужином в счёт будущей зарплаты. Кто из вас умеет играть на фортепьяно?

- Я умею! Умел… Когда-то. Давно… – вызвался Лёнька.

   Когда-то в детстве он учился музыке.

- Попробуйте сыграть что-нибудь! – улыбнулась Мерседес сквозь слёзы и открыла крышку старого фортепьяно, притулившегося в углу маленькой эстрады.

- Леонид! Вы скрывали от нас свои таланты? – поразился Бендер.

- Да я уже всё давно забыл! – открестился Лёнька и смущённо спрятал руки за спину – натруженные руки повара, но отнюдь не пианиста.

- Я достану вам ноты! – подбодрила его девушка, - Играйте! Попытайтесь что-то вспомнить.

   Лёнька неуверенно стал перебирать клавиши непослушными негнущимися пальцами, наигрывая весёлую детскую польку, затем – забытый ещё в детстве вальс, и, наконец, - новомодное страстное танго, подбирая мелодию по слуху.

- Прекрасно! – захлопала в ладоши Мерседес, - У вас всё получится! Вы всё помните. Завтрак вы уже заработали. Идёмте есть! Прошу всех к столу.

   И гостеприимная девушка накормила голодных погорельцев сытным, обильным завтраком, который их хоть как-то утешил и взбодрил, постепенно вливая энергию в их упавшие духом тела. А после кофе жизнь показалась им не такой уж и плохой, и они окончательно воспряли духом. Определённо, жизнь не так уж и плоха, как казалось им ещё полчаса назад. И надежда снова забрезжила на горизонте их радужных мечтаний…

- Жильё я вам найду! – твёрдо пообещала Мерседес, - Отец нам поможет. Он добрый человек и жалеет вас. Хотя и сердится из-за ночного концерта. Никого из вас он не рассматривает в качестве серьёзных претендентов на мою руку и сердце. Он мечтает о богатом муже. Для меня, разумеется, не для себя. Но я считаю, что мне пока ещё рано думать о замужестве.

   Девушка озорно стрельнула глазками в Жору, и, зардевшись тёмно-вишнёвым румянцем, убежала на кухню за десертом.

   Друзья переглянулись и молча уставились на Жору. Жора смутился и побагровел до корней волос.

- Что это значит, Дон Жуан вы наш доморощенный? – возмутился Бендер, - Это что за стрельба глазами в общественном месте? Потрудитесь объясниться, Ромео. Коллектив требует от вас ответа.

- Понятия не имею! – развёл руками Жора, и, наигранно насвистывая, отвернулся к окну, внимательно рассматривая чаек над заливом.

- Значит, всё-таки она выбрала вас. Ну кто бы сомневался! Гусар! Богатырь-одиночка! Где уж нам, простым смертным… 
 
   Жора самодовольно усмехнулся в рыжие усы. Пашка поперхнулся и пребольно пнул конкурента под столом.

- Ну не может же она выйти замуж за всех троих! – захихикал Лёнька и тоже поперхнулся, встретив суровый взгляд Жоры.

- А почему бы и нет? – мрачно пошутил Остап.

   Жора стал медленно подниматься, грозно возвышаясь над командором, как палач над жертвой:

- Не шутите так, Бендер!

- Ну-ну-ну! У вас совсем пропало чувство юмора, мой бедный друг! Вы совершенно перестали воспринимать шутки. Налицо все пошлые признаки влюблённости. Скоро вы перестанете спать по ночам и начнёте кропать стишки про любовь. Типа «Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты…». Успокойтесь, друже, и пейте кофе.

  Лёнька усадил Жору на место и дружески похлопал командора по спине:

- Спокойно, парни! Не выясняйте отношения на людях.

  Остап подскочил и взвыл от боли:

- Оу! Чёрт! Осторожно! У меня там синяк! От бабусиной клюшки… До сих пор болит. Немощная старушка чуть позвоночник мне не сломала…

  Друзья переглянулись и расхохотались. Сумасшедший хохот сотрясал стены кабака, пугая посетителей и привлекая любопытных прохожих. Это был горький смех сквозь слёзы.  Хохотали долго и от души. Пока не свело мышцы лица. Через смех выходила грусть, тоска и безнадёжность. Смех освежил и взбодрил их лучше любого шампанского. Нет, товарищи, определённо, жизнь – стоящая штука! 

   Мерседес выбежала из кухни и расплакалась, но уже от радости – смеются, значит, всё у них хорошо. А за барной стойкой стоял её отец и улыбался им сквозь стеклянный пивной бокал.



                ***


   Ночь бездомные провели в порту. Мерседес пока искала им пристанище через знакомых отца. Жора вернулся на старую работу - грузчиком. Этой ночью он грузил на французское судно муку. Спали на твердокаменных мешках с мукой, свернувшись калачиком по-кошачьи, пока Жора таскал тяжеленные мучные кули. Пашка с Лёнькой попытались было ему помочь, но свалились без сил уже через час. Силушка тут действительно нужна была богатырская. Бендер даже и не пытался. Спина болела по-прежнему, ломило поясницу. Спать на мешках с мукой было страшно неудобно и крайне жёстко, и утром все проснулись с кучей синяков.

   Особенно страдал командор:

- Не знал, что спать на мешках с мукой – всё равно, что на куче булыжников! Спина разламывается…

- Принцесса вы на горошине! – зевнул Пашка.

- Не принцесса, а принц. Только белого коня не хватает…

- Не принц, а скорее нищий! – съязвил Лёнька.

- Все мы теперь нищие… - хмуро пробурчал Жора, утомлённо присев на последний оставшийся мешок.

   Он просто валился с ног от усталости и мечтал только об одном – поспать хоть часок. Хотя бы на мешке с мукой. За ночь он заработал немного денег, накормил друзей и повёл всех в кинематограф – отдохнуть по-человечески на мягких креслах. Вот здесь Жора и поспал от души, как и все остальные, впрочем. В зале было темно, уютно и пустынно. Утренние сеансы всегда были безлюдные. Он оплатил три сеанса подряд, а это значит, что всем было обеспечено около четырёх часов сна. Они так и не узнали, о чём был фильм – проспали беспробудно все четыре часа подряд.

     ГЛАВА ВОСЬМАЯ.

                ТРУЩОБЫ РИО.


    Подрабатывать песнями и плясками на улицах Рио друзья больше не могли – начался сезон бесконечных затяжных дождей. По вечерам Лёнька аккомпанировал Мерседес на фортепьяно, Пашка подыгрывал им на ударных, Бендер тряс маракасами и неплохо подпевал девушке, а иногда даже солировал, когда она была занята в баре. А за это их бесплатно кормили три раза в день вместе с Жорой.  Жорины деньги все уходили на оплату их убогого жилья.

- Остап, а вы умеете танцевать? – поинтересовалась однажды Мерседес.

- О да! - заверил её командор, - Вальс, танго, фокстрот - всё, что угодно! Я, знаете ли, разносторонее развитой человек. Даже можно сказать – одарённый.

- Чудесно! А латиноамериканские танцы сумеете танцевать?

- Сумею, конечно. Если вы мне покажете. А зачем это вам? Вы собираетесь пригласить меня на танцы?

- Да! Маэстро, музыка!

   Лёнька сыграл им несколько танцевальных мелодий, которые в Бразилии звучали повсюду – ламбаду, мамбу, румбу и т.д. Остап с ходу перенял основные движения, которым научила его Мерседес, и следующим вечером уже довольно сносно танцевал с ней в паре.

- Вы очень способный ученик! – похвалила его учительница, - Гений! Вы схватываете всё буквально на лету. Не зарывайте свой талант в землю – вы можете на нём неплохо заработать. Дня через три вас уже можно отпускать танцевать в дансинг - в паре с богатыми женщинами. За деньги, разумеется.

- Что? – взвился на дыбы командор, - Жиголо из меня хотите сделать? Вы для этого меня обучали?

- Конечно! Вы можете этим зарабатывать на жизнь.  И очень даже хорошие деньги. Язык вы с Пашей немножко уже подучили. Объясниться с дамами сможете.  У нас в Бразилии многие мужчины этим зарабатывают, даже профессиональные танцоры не гнушаются. Ничего позорного и постыдного в этом нет. Обычная работа.

- Я – жиголо!  Докатился! Что дальше – стану альфонсом? Буду жить на содержании у какой-нибудь престарелой тётушки? 
 
- Могу вам это устроить! – лукаво улыбнулась девушка, - Хотите, познакомлю вас с такой тётушкой?

- Не искушайте меня, Мерседес! Я ведь могу и согласиться.

- Соглашайтесь, Бендер – разбогатеете! – загоготал Пашка, - И жильё будет своё. А, вернее, её.

- А потом и наследство вам оставит! – поддакнул Лёнька.

- И клад не понадобится! – подхватил Жора.

   Смех смехом, а деньги Остап стал зарабатывать и вправду неплохие. Статный красавец мужчина пользовался бешеным успехом у богатых дам в данс-холле, куда его приводила Мерседес на танцевальные вечера. К нему выстраивалась огромная очередь из одиноких женщин, жаждущих его тесного партнёртства. И не только в танцах.

   Бендер отбрыкивался, как мог, от соблазнительниц, представляя им Мерседес, как свою жену, чем приводил в бешенство ревнивого Жору.

   Жили друзья временно в фавеллах – городских трущобах Рио. Их направил сюда отец Мерседес, пока найдёт им что-либо более приличное. Окружали их гангстеры, воры, контрабандисты, наркодельцы и шулеры. Не высший свет. Далеко не высший. Почти все деньги командора уходили на его красочные дорогие наряды для дансинга – шёлковые костюмчики, яркие рубашки, радужные жилеты, атласные шарфы и лаковые ботинки. А заодно и друзей приодел и приобул – их одежда давно уже превратилась в лохмотья. Да и обувь тоже. Оставалось только на скромную еду. В кабаке уже некогда было выступать. Хотя Лёнька по-прежнему аккомпанировал Мерседес по вечерам вместе с Пашкой.

- Опустились на самое дно! – горько иронизировал Бендер, - Я – дворянин, а вынужден жить в таких нечеловеческих условиях, в окружении этих лю… люмпенов. Так низко мы никогда ещё не опускались…

   Пашка не стал напоминать командору про их ночёвки на берегу залива под дырявыми лодками. Исключительно из скромности. Слева от них жил сутенёр, справа – его подопечные, три девицы лёгкого поведения, снизу – наркодилеры и торговцы поддельным спиртным, сверху – целая шайка бандитов. Одним словом, малина. Бандитский притон. Весёлое общество! Не соскучишься.

   Однако друзья очень быстро адаптировались в этом новом социуме и моментально нашли общий язык со всеми обитателями бразильского дна. Торговцы спиртным уговорили Жору изготовить новый самогонный аппарат и вновь продавать самогон – нелегально, разумеется. Только хранить самогон не в огромных бутылях с плотно пригнанными пробками, а в маленьких бутылках со слегка завинченными металлическими крышечками. Чтобы опять не взорвались.

   И деньги снова потекли к ним рекой – дешёвая крепкая самодельная водка была нарасхват в этой криминальной среде, Жора едва успевал её гнать. Скупали подчистую даже брагу вместо пива. Торговцы спиртным покупали Жорин самогон целыми ящиками в целях спекуляции, контрабандисты приобретали его оптом и переправляли через знакомых моряков в соседнюю Аргентину. 

- Вы стали просто воротилой алкогольного бизнеса! – подначивал Жору Бендер, - Прямо заправила местного преступного мира. Акула капитализма! А, вернее, теневого бизнеса. Что, впрочем, одно и то же.

 - На себя посмотрите! Дамский угодник! – огрызался Жора, - Ваши дамочки скоро вынудят вас за деньги не только танцевать… А, вернее, танцевать не только в дансинге.

- Я – наёмный танцор на танцах. И только на танцах. И не более того! Не надо завидовать, Жора.

- Было бы чему!

- Моей популярности. В узких кругах.

- Очень узких! Надолго ли хватит вашей неприступности? Когда-нибудь они поймают вас в тёмном углу и дружной толпою … разорвут в клочья. От чрезмерной любви. И растащат на сувениры. На память.

   Остап похолодел. С недавних пор он был вынужден ходить на танцы один. Мерседес была занята по вечерам в баре и больше не могла его сопровождать. И алчущие богатые тётки совершенно замучили Остапа своими двусмысленными предложениями. Он уже устал с ними бороться. Пока он как-то ещё отбояривался от них, переводя всё в шутку, но уже и силы, и шутки истощились вконец. Надёжного щита в виде липовой жены уже не было. Необходим был новый, не менее надёжный щит. И командора осенило:

-  Жора, а вы могли бы сопровождать меня на танцах? В качестве телохранителя. А я вам буду платить за это.

- Зачем? Давайте лучше устроим аукцион в данс-холле. Кто больше всех за вас заплатит, тому мы вас и продадим. На весь вечер. А, может, и не только на вечер. И я не гарантирую, что это будет самая красивая женщина. И так каждый вечер. Денег на вас заработаем кучу! Озолотимся.

  Бендер онемел от возмущения. Он вдруг невольно представил себе эту страшную фантасмагорическую картину.

 
      АУКЦИОН ПО ПРОДАЖЕ ТАНЦОРА ОСТАПА БЕНДЕРА.


   Огромный зал дансинг-холла переполнен жаждущими, потными от волнения женщинами самых разных возрастов, цветов и оттенков кожи и весовых категорий. Стоят плотными рядами, плечом к плечу, как войско, готовое к бою. Шум перевозбуждённых голосов перекрывает голос ведущей аукциона – самой полной и колоритной из присутствующих здесь дам. Она звонит в колокольчик и в жестяной рупор призывает всех к порядку:

- Прошу тишины! Минутку тишины, пожалуйста.

   Голоса смолкают. Ведущая с кряканьем размахивается, словно молотобоец, и тяжеленным молотом звучно ударяет в гигантский медный гонг. Раздается мощный низкий гул. Могучая вибрация сотрясает здание. В окнах звенят и трескаются стёкла. Магнолии за окном вздрагивают и сбрасывают белые восковые цветы на мостовую. В соседних храмах тревожно заливаются колокола. На улице бешено сигналят машины. В порту густым басом начинают выть пароходные сирены.  Дети в испуге прячутся по домам. Собаки и крысы в волнении бегут из города. Кошки благоразумно таятся по подвалам. Прохожие ищут убежище в подъездах.

- Синьоры и синьориты! – каркает ведущая, - Объявляю наш аукцион открытым! Торги начинаются! Лот номер один! Предлагаем к продаже высокоинтеллектуального, разносторонне развитого, талантливого и гениального представителя русской интеллигенции, потомственного дворянина чистых кровей. Итак, предмет продажи сегодня – наш широко известный в узких кругах и всеми обожаемый танцор Остап Сулейман Берта Мария Бендер-бей!

   При этих словах пунцовый бархатный занавес на оркестровой эстраде с шумом отдёргивается и открывает взорам клетку под крепким замком, в которой изнывает и мается на деревянной скамье великий комбинатор в смокинге и галстуке бабочкой. Он нервничает и грызёт на руках ногти.

   Зал взрывается аплодисментами и содрогается от восторженных визгов темпераментных поклонниц танцора.

- Тишина в зале! Прошу тишины! – ведущая неистово звонит в колокольчик, - Первоначальная цена – сто долларов! Местная валюта не принимается. Оплата наличными. Кто больше?

- Двести!

- Двести пятьдесят!

- Пятьсот!

- Тысяча!

   Зал замирает от неожиданности. Все головы поворачиваются в сторону голоса. Ведущая ударяет маленьким молоточком по трибуне:

- Тысяча долларов раз! Тысяча долларов два! Тысяча долларов три! Продано! Деньги на кон. Можете забирать товар.

   К эстраде протискивается смуглая толстушка очень зрелого возраста. Красотой она не блистает, увы. Ведущая забирает у неё деньги и вручает ей квитанцию и ключи от клетки с танцором. У толпы вырывается глубокий вздох разочарования, скорее, стон, а не вздох. Кто-то даже теряет сознание, но при этом не покидает свои ряды и поневоле остаётся в строю, плотно сжатый со всех сторон горячими спинами и плечами. Упасть в обморок им не дают – толпа стоит сплошной стеной, яблоку негде упасть, не то, что дамочке.

   Танцор в отчаянии вцепляется руками в прутья клетки и исторгает из глубин своей души дикий вопль раненого зверя:

- НЕЕЕЕЕЕТ!!!

   Остап с трудом отогнал от себя это жуткое видение и встряхнулся всем телом, как мокрая собака. Его аж всего передёрнуло от этой отвратной зловещей картины.

-  Глупые шутки! – оскорбился командор.

- Какие уж тут шутки! Бендер, я не буду хранителем вашей девственности!  И на танцульки ваши не пойду. Делать мне больше нечего!

   И Жора демонстративно хлопнул дверью.

   Но всё же пошёл. Он опасался не только за целостность, но и за жизнь командора. Неуравновешенные экспансивные женщины буквально дрались за Бендера. И в драке могли запросто угробить и сам предмет своих пылких вожделений. А после одного жуткого случая Остап наотрез отказался появляться на танцах в одиночестве.

   Две самые буйные дамочки в борьбе за знойного красавца схватились за концы его атласного шарфа и начали тянуть в разные стороны, пытаясь перетянуть его каждая к себе. И при этом совершенно забыли, что шарф был обёрнут вокруг шеи красавца и затягивался всё туже и туже мёртвым узлом. Жертву чуть не задушили у всех на виду! Аж глаза на лоб вылезли. Остап еле выскользнул из убийственной петли. И удрал от потенциальных убийц. Хорошо, что шарф был атласный.  Скользил легко.

   Однако появление Жоры в данс-холле ещё пуще подлило масла в огонь.

- Сам Георгий Победоносцев сопровождает нашего Бендера! – шептались тётки в танцевальном зале.

- Это же легендарный силач из русского цирка!

- Русский богатырь!

- Оооо, мадонна, как же он прекрасен!

- Какая сила и мощь!

   И норовили пройти мимо Жоры и даже постоять рядом, чтобы нечаянно дотронуться до его могучего торса и ненароком пощупать шарообразные мускулы, выпирающие из рубашки. И в конце концов затискали бы уже его, а не командора. Ему самому уже нужен был телохранитель. Телохранитель для телохранителя. Нонсенс!

- Ненавижу женщин! – шёпотом негодовал Жора, с отвращением стряхивая с себя жадные женские ладошки, как банные листья в парной.

   И сбежал- таки! И трёх дней не выдержал такой пытки.

- Трус! – возмущался Бендер, - Женщин испугались!

- Это не женщины! – отмахивался Жора, - Это гиены!

   И нашёл другой выход. За ящик самогона (в неделю) он нанял телохранителями для командора двух бандитов сверху – Сломайнос и Вырвиглаз. Так он их называл. Это были жуткие головорезы, одинаково безобразные, как братья-близнецы: квадратные, как шкафы, с кирпичными подбородками, сплюснутыми черепами и косматыми бровями.
 
- Красавцы! – восхитился Остап, - Один другого краше!

   Теперь командор был в надёжных руках. Охрана была крепкая, бандюганы серьёзные. Настоящие гориллы. То бишь громилы.

   Бандиты ни на шаг не отходили от Бендера, даже во время танцев. Молча и задумчиво кружились они рядом в обнимку в ритме вальса, отрешённо кидались друг другу в объятия под страстные звуки танго, сосредоточенно отплясывали на пару фокстрот и бесстрастно дрыгались, как марионетки, в чарльстоне.

   Особо блистали бандюганы в темпераментных латиноамериканских танцах. Это были настоящие бразильцы! И не было им равных во всём данс-холле. Ну, кроме Остапа, разумеется. Звезду никому не затмить! В ламбаде телохранители так яростно вихляли бёдрами, что сшибали наотмашь всех танцующих в радиусе двух метров, и снесённые ими пары падали на всём их пути, как сбитые кегли.

- Короли данс-холла! – смеялся командор, - Вы уже вполне можете давать уроки танцев.

   Но даже под охраной этих добрых молодцев Бендер позорно сбежал из дансинга после одного прискорбного инцидента.

   Две экзальтированные дамочки не поделили между собой Остапа и устроили безобразный скандал прямо в танцевальном зале. Одна из них – толстая коротышка в розовом платье в обтяжку (сарделька), вцепилась в Бендера мёртвой хваткой и злобно шипела, как разозлённая кобра:

- Это мой партнёр! Я его раньше на танец пригласила! И уже оплатила!

- Позвольте! У меня все танцы записаны! Этот танец – мой! – свистела звенящим шёпотом, как закипающий чайник, вторая – худая дылда (жирафа) в жёлтом платье в крупный горох.

   И впилась в Остапа, как клещ.

- Бендер, можно, я их задушу? – деловито предложил Сломайнос и обхватил могучими ручищами горло Сардельки.

- Нет! – испугался Остап, - Не сейчас, во всяком случае. И уж точно не здесь. Потом, амиго, в другой раз, в более спокойной обстановке и в более безлюдном месте. Ну-ну! Отпустите её горло, безумный вы мой! Осторожно, она может вас укусить. Они же тут все дикие, неприрученные.

- Командор! Я перережу им горло! – серьёзно пообещал Вырвиглаз.

   И приставил к горлу Жирафы широченный нож, больше похожий на мачете для рубки тростника.

- Нет!!! – ужаснулся Бендер, - Только не это! И не этим! Это так бестактно. И совсем не этично. И уж вовсе неэстетично. Резать женщин, как баранов… Фу! Кто вас только воспитывал, джентльмены? Уберите свой боевой топор, генацвале. И спрячьте подальше, дитя моё неразумное. Нож – это не игрушка! А опасное оружие, хоть и холодное. Только потихоньку, без резких движений. Не раздражайте её понапрасну. Это опасно для жизни. Вашей, разумеется, не моей. Синьоры! Если мне это будет надо, я сам попрошу вас об этом. Когда-нибудь.

   Бандиты разочарованно отпустили дамочек и спрятали руки в карманы, а нож – за пояс. Они разговаривали с командором на разных языках, но понимали друг друга и без слов.

- Хам! – заверещала Сарделька и со всего маху влепила пощёчину Сломайносу.

- Мерзавец! – завизжала Жирафа и весомо треснула сумочкой по башке Вырвиглаза.

- Браво! – зааплодировали окружающие, на всякий случай отойдя как можно дальше от эпицентра побоища и скромно притулившись у стеночки, - Брависсимо!

   Дамочки победоносно стрельнули друг в друга горящими глазами и Остап вдруг почувствовал себя очень неуютно под этим перекрёстным огнём. И незаметно улизнул с поля боя.

   А воспрянувшие духом боевые тётки тут же принялись увлечённо и весьма энергично мутузить бандюганов. Они сплюснули их и без того сплюснутые черепа своими сумочками, накостыляли им по шее ими же, сломали нос Вырвиглазу и подбили глаз Сломайносу.

   Улизнувший с поля битвы командор на бегу заглянул в окно данс-холла и остолбенел: милые дамочки преспокойно и мирно кружились в вальсе в обнимку со своими недобитыми жертвами. Кровь из носа Вырвиглаза капала на жёлтое платье Жирафы, и она заботливо вытирала сломанный ею нос кружевным платочком. А подбитый Сарделькой глаз Сломайноса совсем заплыл, и он восхищённо смотрел на неё единственным уцелевшим глазом.

- Мило! – умилился Бендер, - Они нашли друг друга!

   Он ожидал увидеть совсем не эту трогательную идиллическую картину всеобщего примирения и всепрощения. Скорее наоборот. Совсем наоборот. В его представлении в эти узенькие неандертальские лбы давно уже должны были вонзиться острые железные каблучки дамских туфелек.

- Однако! – поразился Остап, - Я уже им не нужен – ни дамочкам, ни собственным телохранителям! Как собаке пятая нога. Обо мне они даже не вспомнили. Полная гармония! И взаимопонимание. Просто идиллия… Мир вам, милые люди!

   И бывший жиголо поклонился в пояс этим двум странным парочкам, больно стукнувшись лбом об стекло. И резвым аллюром поскакал домой.

- Больше я сюда не ходок! – поклялся командор, - Ни ногой! Ни за что! Ни за какие коврижки! Мне моя жизнь дорога как память. Я ещё жить хочу! Долго и счастливо.

   И открестился от танцев обеими руками. Навсегда! На веки вечные. Аминь.

   Друзья долго хохотали над Бендером после его красочного рассказа о побоище в данс-холле.

- Трус! – издевался Жора, - Женщин испугались!

- Это не женщины! – отмахнулся Остап, - Это вампиры!

- Что же вы сбежали? – насмехался Лёнька, - Надо было защищать своих телохранителей!

- Они заняли ваше место, Бендер! – гоготал Пашка.

- Теперь они будут наёмными партнёрами на танцах! – хихикала Мерседес.

- Это лучше, чем наёмные убийцы! – мрачно пошутил Бендер, - Хотя, впрочем… Ничего нет на свете хуже, чем жиголо. Я им искренне сочувствую. И соболезную. От всей души. Вечная им память! Скорблю и помню.


ГЛАВА ДЕВЯТАЯ.


               ГРЕХОПАДЕНИЕ ВЕЛИКОГО КОМБИНАТОРА.

             
   Однако командор глубоко ошибался. Его не забыли в данс-холле. Напротив! Стоило ему не появиться на танцах всего один день, как в этот же вечер их убогое жилище атаковали неорганизованные толпы разочарованных его предательством поклонниц. Под окнами бывшего жиголо образовался стихийный митинг.

- Бендер! Бендер!! БЕНДЕР!!! – истерически скандировали хором экспансивные дамочки.

   И подкарауливали его у подъезда.

- И откуда они адрес мой узнали? – досадовал Остап.

- Это Рио, командор! – Жора с грохотом захлопнул окно и закрыл его шторами, - Здесь все и всё про всех знают. Они знают о вас даже то, чего вы сами не знаете. Тем более, в нашем квартале. Большая деревня!

- Сарафанное радио! – подхватил Пашка, - Одна мамзелька что-то про вас пронюхала, рассказала другой. И понеслось! Через день узнали все. По цепочке. По секрету всему свету.

- Просто однажды они услышали, как вы называли свой адрес таксисту, - объяснил Лёнька, - Это же элементарно!

- И как жить? – затосковал командор, - Они же мне теперь прохода не дадут! Из подъезда не выйдешь. Опять телохранителей нанимать? Так это же неэффективно! Как выяснилось недавно. Охрана себя не оправдала. Этот способ не работает! По крайней мере, с дамами. Переезжать?

- Бесполезно! – Жора махнул рукой, - Они вас везде найдут. В любом районе. Из-под земли выкопают. С Луны достанут.

- Придётся вам вернуться в дансинг! – предложил Лёнька.

- Вас там просто обожают! – поддакнул Пашка, - Жить без вас не могут. И дня не протянут. Помрут без вас. От тоски.

- Вы смеётесь? – возмутился Бендер, - Я ещё с ума не сошёл. Пока ещё в здравом рассудке и трезвой памяти. В отличии от вас. Вон пусть… Жора идёт в жиголо. Он им тоже очень понравился. Особенно его мускулы. Могучая мощь! Аполлон! Илья Муромец! Женщины любят силу. Это их заводит.

  Жора свирепо посмотрел на командора, испепеляя его взглядом.

- Шучу! – осёкся Остап и заорал не своим голосом, - И откройте окно, наконец! Дышать нечем! Мы же тут все задохнёмся. Жара на улице!

   Командор неосмотрительно отдёрнул шторы и распахнул настежь окно, неосторожно показавшись в проёме рамы, как в раме портрета.

- ООООО!!!!!! БЕНДЕР!!!!!! – тут же завизжали поклонницы в диком экстазе.

   И забросали его увядшими за день цветами со сломанными в давке стеблями. 
 
- Оглушили! – отпрянул от окна Остап и закрыл уши руками.

   Вся комната была усыпана помятыми лепестками и листьями.

- Хоть окна не открывай!

   Окно снова закрыли шторами и приготовились к длительной осаде. К утру толпа рассосалась, и днём потерявший бдительность Бендер рискнул выйти из дома, чтобы немного прогуляться по набережной. Сопровождать его было некому, Жора спал после ночной смены, Пашка с Лёнькой репетировали в кабаке с Мерседес, готовясь к вечернему выступлению.

   Но, едва только нога командора ступила на порог подъезда, как тут же вихрем на него налетела целая туча визгливых поклонниц, терпеливо поджидавших кумира за углом дома, и окружила его плотным кольцом, словно стая хищных пираний.

- И откуда вы только взялись? – яро отбивался от них Остап, - В кустах, что ли, прятались?

   И лаской юркнул им под юбки, проскользнув у них между ног. Неэтично, но зато практично! И весьма эффективно.

- ААААА!!!!! – заверещали обманутые поклонницы.

   И всей стаей припустили за сбежавшей жертвой поклонения.

- Бендер! Сюда!

   В шикарном сияющем автомобиле, вылетевшем неизвестно откуда и резко затормозившем рядом с домом, открылась дверца, и командор с разбегу заскочил внутрь, с треском захлопнув дверь перед носом запыхавшихся дамочек. Машина взревела и рванула с места, оставив далеко позади поклонниц танцора, удручённых бегством своего обожаемого кумира. Они долго ещё бежали вслед из последних сил, спотыкаясь, падая и теряя сознание.

- Боже! Что это было?

   Бендер отёр пот со лба и расслабленно откинулся на спинку сиденья.

- Это любовь, Остап! И слава! 

   Нежная женская рука ласково погладила командора по плечу.

   Рядом с ним на заднем сиденье сидела пышная смуглая красавица средних лет, черноокая, с пунцовыми пухлыми губами и каштановыми волнистыми волосами. Она весело смеялась, сверкая белоснежными ровными зубами. Одета была дама богато, но просто и со вкусом.

- Кто вы, мадам? – пришёл в себя командор.

   И почтительно поцеловал ей ручку.

- Вы моя спасительница! Если бы не вы, эти фурии просто растерзали бы меня на куски.

- А разве вы меня не узнали? – лукаво улыбалась дама, - А ведь мы с вами танцевали когда-то. Однажды. Кажется, это было танго. Впрочем, это неважно.

   Остап напряжённо вгляделся в полутьму салона и, облегчённо выдохнув, хлопнул себя по лбу:

- Ну конечно! Я узнал вас, мадам! Синьора Лусия Ривейро! Простите меня. Здесь так темно. Окна зашторены.

   И тут же вспомнил это танго. Это было головокружительное, умопомрачительное танго! Несмотря на свою полноту, Лусия была превосходной танцовщицей. И прекрасной партнёршей. Им рукоплескал весь зал. Это было танго страсти и любви. Романтичное, пылкое, откровенное. Но это было давно, и он уже успел забыть свою бывшую партнёршу. С тех пор он её больше не видел. Но сейчас, увидев мадам так близко, вдыхая сладкий аромат её фруктовых духов, командор совсем потерял голову. Он приблизил своё пылающее лицо к её смеющемуся лицу и поцеловал синьору в её пухлые пунцовые губы. Долгим, долгим, долгим поцелуем.

- Мадам, почему вы больше никогда не приходили на танцы?

   Остап опомнился и пришёл в себя, смущённо улыбаясь в полумраке. Это было смело! Очень смело. Даже для него. Как бы из машины не выкинули! На всём ходу.

- Я боялась поддаться своим чувствам… Я не хотела обезуметь от страсти. Не хочу уподобляться им… Вашим фуриям. Хочу сохранить разум. И волю. Хотя, кажется, мне это плохо удаётся… По-моему, я теряю над собой контроль. Когда вы так близко, я… совсем теряю голову.

   Синьора улыбнулась, притянула к себе Остапа и сама его поцеловала – нежно, страстно и пылко. И пусть мир катится ко всем чертям! Сегодня будет позволено всё. Пусть завидуют!

   Машина мягко притормозила и остановилась.

- Где мы? – очнулся Бендер, - Куда мы приехали?

- Мы у моего дома. Сегодня вы мой гость! Если не возражаете, конечно. А ведь вы не возражаете? – Лусия весело рассмеялась и зажала гостю рот ладошкой, - Не хочу слышать никаких возражений! Я вас похитила. У ваших фурий. Пойдёмте в дом! Приглашаю вас на обед. А потом и на ужин. Романтический, при свечах. Обожаю романтику!

   Остап вышел из машины и галантно подал даме руку. Взяв его под руку, Лусия повела гостя в дом.

   Это был не дом. Это был роскошный дворец на берегу моря. С белыми колоннами, башнями и баллюстрадой. Шикарная вилла выходила окнами на залив. Казалось, большой белый корабль плывёт по морю, распустив паруса голубых шёлковых занавесей.
 
   Двор утопал в целом море цветущих глициний, рододендронов, олеандр, магнолий и розовых деревьев (это деревья, на которых росли настоящие пышные розы – чудо природы). За домом раскинулся большой просторный сад с фруктовыми деревьями, террассами спускающийся к самому заливу.

- Да это же рай земной! – присвистнул ошеломлённый Бендер, - И вы тут живёте? Одна?

- Живу! – скромно призналась Лусия, - Одна. Пока одна… Я вдова. Вот уже два года… Но не будем о грустном! Обед уже готов. Сейчас нам накрывают стол в столовой. Вы, наверное, успели проголодаться.

- О да! Я голоден, как волк. Но это другой голод, мадам…

   И Остап, минуя слуг, увлёк прекрасную синьору в укромный уголок под лестницей, где принялся лихорадочно покрывать её лицо, шею и плечи торопливыми поцелуями.

- Остап! Остап! – вырывалась синьора, - Не здесь! Поднимемся наверх! Я покажу вам вашу комнату…

- Да!.. Покажите мне… комнату…

   Бендер подхватил мадам на руки и взбежал по лестнице на второй этаж, сгибаясь под тяжестью свой нелёгкой ноши. Синьора была далеко не пушинкой. Совсем не пушинкой.

   Они опоздали на обед. И спустились вниз, когда уже вечерело. В результате обед у них плавно перетёк в ужин. Романтический. При свечах. Слуг отпустили отдыхать. Чтобы поужинать без свидетелей. Тет-а-тет. Без лишних глаз.

   Проголодавшийся командор ел за троих, сметая всё, что было на столе. А на столе было всё – и жареная утка под карамельным соусом, и салат с креветками и кальмарами, и живые устрицы, и свиные отбивные, и суп с морепродуктами, и даже огромный торт со взбитыми сливками, а также ароматные сыры, море экзотических фруктов, изысканное дорогое вино и проч., и проч. Всего и не перечислить!

   Глаза Остапа сверкали радостью, лицо сияло удовлетворением, щёки рдели, как райские яблочки, жесты были лихорадочно-порывисты, и весь его облик был овеян мужской силой и обаянием. Лусия невольно любовалась животной грацией, цветущей молодостью и природным великолепием своего кавалера. И заботливо подкладывала и подкладывала ему в тарелку куски повкуснее и посочнее, пока он, наконец, не отодвинул от себя тарелку подальше и не откинулся в изнеможении на спинку стула.

- Уф! Больше не могу! Всё.  Благодарю, мадам, кажется, я сыт. Как перекормленный кот.

- Оставайтесь, Остап! – серьёзно предложила Лусия, - Не уходите!

   И твёрдо посмотрела ему в глаза.

   Бендер встрепенулся и насторожился, приняв стойку, как гончая на охоте, сытая поволока с его глаз вмиг слетела, и он чутко принюхался, явственно учуяв запах приманки в капкане.

- Но, мадам…

- Лусия! Просто Лусия… Я не хочу вас отпускать. Живите у меня. Со мной…

- Я не могу… Мои друзья!..

- Ничего не говорите! Я всё знаю о вас. И о ваших друзьях тоже. Я сниму хорошие аппартаменты для них. В приличном квартале. В нашем районе. Совсем рядом. И вы сможете видеться с ними каждый день.

   Остап поскучнел. Ему совсем не улыбалась такая перспектива. Лусия ему нравилась, он хотел с ней встречаться, но жить с нею он не хотел. А, вернее, не хотел связывать себе руки и лишать себя холостяцкой свободы. «Я не создан для брака! И для семейной жизни. И для сожительства. И даже для долгих связей. И, вообще, я непостоянен, как ветер в мае!» - открытым текстом было написано у него на лице.

   Согнав с лица эти откровенные мысли, Остап нахмурился и изобразил глубокую задумчивость. Упускать такую удачу он тоже не хотел. Аппартаменты! После убогих трущоб… Надо хватать удачу за хвост! Пока клад не нашли. А вилла никуда не убежит. Он всегда будет тут самым дорогим и любимым гостем. Встав из-за стола, он неспешно подошел к окну и уставил свой задумчивый взгляд в синие морские дали.

- Вы не всё знаете обо мне, мадам… Лусия. Я не тот, за кого вы меня принимаете. Я не жиголо. Танцами я просто зарабатывал себе на жизнь. На самом деле я – писатель, синьора… Лусия. Русский писатель. Я – дворянин, интеллигент в десятом поколении. Пишу романы, повести, рассказы. Здесь, в Бразилии, я выполняю особую миссию.

- Какую… миссию? – обомлела мадам.

- Я пишу о судьбах русской эмиграции, о русской интеллигенции за рубежом. В частности, в Рио-де-Жанейро. С этой целью я сюда и прибыл из России, моя дорогая Лусия. В данный момент я пишу роман «На чужбине», уже вторую часть. И мне необходимо находиться в самой гуще событий, вращаться в эмигрантских кругах, среди русской интеллигенции. Я должен постоянно общаться со своими друзьями, жить их жизнью, наблюдать за ними не со стороны, а изнутри, быть участником всех их злоключений. Поэтому я должен жить вместе с ними и разделить их участь, какой бы горькой она не была.

   И командор прикрыл глаза ладонью в приступе внезапной ностальгии.

   Синьора вспыхнула и даже прослезилась от волнения, трубно сморкаясь в салфетку. Вскочив из-за стола, она подбежала к Бендеру, горячо обняла его и поцеловала в колючую щёку.

- Как это благородно с вашей стороны, Бендер! Как это возвышенно! Клянусь, я ничего не знала об этом! Вы – русский писатель!.. Дева Мария! Конечно, вы должны жить со своими друзьями. Я сниму вам всем великолепные аппартаменты! Рядом с моей виллой. Но ведь мы сможем с вами видеться хоть каждый день! Это же не помешает вашему писательскому вдохновению?

- О нет! Вы – моё вдохновение, Лусия! Вы – моя Муза!

   И Остап благоговейно приложился к ручке своей благодетельницы и почитательницы его писательского дара.

- Но сегодня вы ночуете у меня! – настояла Лусия, - Вам сейчас некуда идти. Там вас поджидают у подъезда ваши фурии. А друзей ваших предупредим, чтобы не беспокоились. Завтра у вас будет другой дом! Не целуйте мне руки, Остап… Целуйте выше… В губы… 

   Ночь была бурной и бессонной. Боже, что только не вытворял великий комбинатор! Такой юношеской пылкости и темпераментности вдова ни видела никогда ещё в своей богатой, но скудной событиями жизни. Утомлённая любовными ласками и божественно счастливая, Лусия заснула уже на рассвете. Командор покинул синьору с первыми лучами солнца, оставив её безмятежно спящей и ушёл по-английски, не прощаясь. Ненадолго – на часок. И недалеко - прогуляться по саду. Он сочно чмокнул Лусию в розовую щёчку и на цыпочках прокрался к двери, еле найдя скинутые вчера в спешке лаковые штиблеты.

   Ему стыдно было смотреть в глаза даже собственным башмакам. Он совсем обезумел. Такого пыла и страсти Остап и сам от себя не ожидал. Полная необузданность своего горячего нрава и собственная любовная неистовость пугали и обескураживали его самого. Слишком долго он не знал женской ласки, избегая привязанности и тяготясь узами любви. Гордый и свободолюбивый, как горный орёл, Бендер не хотел лёгких недолгих связей, но не хотел и постоянных, серьёзных. Серьёзность и постоянство в любви – это не его стихия!

   Поэтому он легкомысленно порхал по жизни, как мотылёк, перелетая с одного цветка на другой и собирая свой сладкий любовный нектар с доверчивых наивных девушек, создавая полу-дружеские, ни к чему не обязывающие связи. Командор умел дружить с женщинами. Это было давно, в прошлой жизни. Он ещё не созрел для настоящей любви. Но сейчас, кажется, он изменил самому себе и своим моральным принципам. Грехопадение великого комбинатора свершилось. Вспыхнувшая столь внезапно страсть ошарашила и ошеломила его. Так и привязаться можно. Надолго. Хорошо, если не навсегда…

- Мои маленькие друзья! – грустно прошептал Остап и погладил штиблеты по лаковым носикам, - Не смотрите на меня так! Мне как-то не по себе. Всё знаю! Но ничего не могу с собой поделать. Это выше моих сил! Как порядочный человек, я должен теперь жениться на этой чудной женщине. Но я не могу… Это тоже выше моих сил!

   Он прижал гладкие прохладные туфли к своим горящим щекам и печально вздохнул.

 - Ну вот я и стал альфонсом! Докатился… Как я и предвидел. От жиголо до альфонса – всего один шаг. И этот шаг я сегодня сделал… На свою голову!

   И надел туфли.

- Я буду называть тебя Люсей! – светло улыбнулся командор, послал спящей красавице воздушный поцелуй и тихонько закрыл за собой дверь.

 
   Спустившись в сад, Бендер почувствовал себя Адамом, прохлаждающимся в своём Эдеме, пока Ева сладко спит. А вот и древо познания - раскидистое гранатовое дерево, в густой листве которого рдели багровые плоды. Не с него ли сорвали тот самый гранат, который преподнесла ему Лусия за ужином, заботливо очистив его и разделив на зёрнышки?

   Райский сад благоухал сочными ароматами цветов, фруктов, влажной земли после прошедшего ночью дождя и был окутан голубой туманной дымкой, пронизанной розовыми лучами тропического рассвета. Райские птицы всех цветов радуги радостно звенели стройным хором, приветствуя оранжевое восходящее светило, и этот торжественный гимн солнцу умиротворял и успокаивал мятущуюся душу командора.

   Его больше не мучили угрызения проснувшейся совести и неясное чувство вины. Он просто и бездумно был счастлив своей новой любовью (любовью или страстью?), своей молодостью, свободой (как ловко он избежал сетей Гименея!) и брызжущим изо всех пор здоровьем.

- Эге-гей! – заорал Остап во весь голос от избытка переполнявших его чувств.

   И засвистел во всю мочь, как Соловей-разбойник и залился птичьей трелью, выпустив длинную кудрявую руладу на десятки коленцев, не довёл её до конца и гортанно заголосил на все лады, старательно выводя смешные, похожие на ослиные вопли, тирольские фиоритуры. Затем высоко подпрыгнул, вскинув руки и распугивая притихших от удивления птичек, и понёсся во весь дух вниз по склону, гигантскими скачками перемахивая через земляные ступени садовой терассы – к манящему лазурью заливу.

   Выскочив из калитки на белый песчаный, пока ещё пустынный пляж, Бендер скинул одежду, сбросил туфли и с разбегу кинулся в кучерявые волны тёплого ласкового моря.

   Море приняло его, как родная мать – нежно, тепло и радушно. Глупые чайки весело кричали у него над головой, скользские рыбки стайкой толклись и сновали около него, горячее солнышко ласково гладило его по мокрой голове и, казалось, вся природа вокруг радовалась ему, как родному чаду.

   Командор долго плавал и плескался в солёных, как слёзы, волнах, нырял и выпрыгивал из волн, и заплывал далеко-далеко, к самому солнцу, по сверкающей солнечной дорожке.

   А с балкона виллы наблюдала за ним разбуженная  молодецким свистом Лусия и лучисто, как ясно солнышко, улыбалась, и белые занавески спальни за её спиной взволнованно трепетали и безудержно рвались к небесам, как голуби в тенетах.

- Дитя! Писатель… Ну пиши, пиши! Посмотрим, что ты там напишешь.

   И солнечная улыбка зазмеилась на её лице, медленно превращаясь в загадочную джокондовскую.

   Женская душа – потёмки. Ещё ни один мужчина на всём белом свете не смог понять эту душу и постичь великую тайну женской любви.
 
   Лусия полюбила Бендера всей своей широкой, как мировой океан и щедрой, как тропический ливень, душой. Поэтому она с лёгкостью отпустила его на волю из своей золочёной клетки, ослабив на время и сделав подлиннее поводок.

- Никуда ты от меня не денешься! – уверенно хмыкнула синьора, - Ты всегда будешь со мной. Что бы ни случилось.

   И, с завыванием зевнув, лениво пошлёпала досыпать и досматривать свой утренний недосмотренный сон. Лусия твёрдо знала, чем привязать к себе мужчину. Надолго. Навсегда. Навеки.  Она была настоящей женщиной. И знала, что путь к сердцу мужчины лежит отнюдь не через желудок. 
 
   Лусия за один день сумела зажечь неистовое ярое пламя страсти в холодном сердце усталого одинокого командора, и это пламя буйно полыхало теперь всеми горячими красками. Ровно и неугасимо, как вечный огонь. И будет гореть долго, долго. Всегда. Вечно. 


                ГЛАВА ДЕСЯТАЯ.


                ВПЕРЁД, К СВЕТЛОМУ БУДУЩЕМУ!


   Друзья встретили командора укорами и насмешками. Встречу назначили в порту, дабы не пересекаться с фуриями, которые преданно и уныло продолжали сторожить своего кумира у подъезда. Бендер скромно пришёл пешком, чтобы прогуляться по набережной и обдумать все доводы на ходу.

- Всё-таки нашли себе богатую тётушку? – смеялся Лёнька, - Личного шофёра прислала с запиской.

- На шикарном автомобиле! – подхватил Пашка.

- Альфонсом стали? – мрачно буркнул Жора.

- Не альфонсом! А… писателем! И не я её нашёл. А она меня. И не тётушка. Милая женщина. Чудная! Но все вопросы потом. Господа! Товарищи! Друзья! Братья! Мы больше не живём в трущобах. Долой фавеллы! Забудьте их навсегда, как страшный сон. Их больше нет! Этот ужас нищего Рио, этот кошмар бедных районов больше не существует. Долой жуткий пережиток капитализма! Отряхнём его прах с наших ног!

- Как это не существует? – испугался Пашка, - Не шутите так, Бендер!   
   
- Что случилось, пока нас не было дома? – содрогнулся Лёнька, - Снова пожар?

- Самогонный аппарат опять взорвался? – ужаснулся Жора.

- Нет! – успокоил командор, - Никаких катастроф! Просто мы там больше не живём. Отныне мы живём в роскошных аппартаментах в богатейшем районе Рио. С окнами на море, а не на помойку, как прежде. И мы сейчас же переселяемся! Вещи заберём позже. С минуты на минуту за нами приедет машина.

- Лихо! – ухмыльнулся Пашка.

- А нас вы спросили? – возмутился Жора, - Хотим ли мы с вами ехать?

- Вы и нас альфонсами решили сделать? – нахмурился Лёнька.

- Глупости! – разозлился Бендер, - Просто эта дама – меценат. Она покровительствует моему писательскому таланту.

- Какому? – расхохотался Жора, - Писательскому?

- Вы – писатель?!! – прыснул в кулак Пашка, - Давно?

- Писатель! Давно. Со вчерашнего дня.

- И что же вы пишете, писатель? – живо заинтересовался Лёнька, - Мемуары? О своей богатой приключениями жизни?

- Вы угадали, мой проницательный друг! Мемуары. Почти. Роман «На чужбине». О судьбах русской эмиграции в Бразилии. В Рио-де-Жанейро, в частности. То есть о нас с вами, мои недоверчивые друзья.

- Не верю! – усмехнулся Жора.

- Покажите! – полюбопытствовал Пашка.

- И докажите! – потребовал Лёнька, - Прочитайте нам что-нибудь.

- Мой роман пока тут! – постучал писатель себе по голове, - Но скоро я его напишу. Совсем скоро. Я не могу обманывать доверие этой прекрасной женщины. Тем более, что она обещала помочь напечатать эту книгу. Здесь, в Бразилии. За внушительный гонорар. И мне уже выдали аванс. Издатель. Так что, вперёд, друзья мои, к светлому будущему! Нас ждут великие свершения! И наши шикарные аппартаменты!

   К ним подлетел автомобиль Лусии и, прежде, чем друзья успели что-то сообразить, Бендер затолкал всех в машину и захлопнул дверцы, не слушая никаких возражений и невзирая на упорное сопротивление.

   Аппартаменты оказались вовсе не аппартаментами. Это был настоящий богатый двухэтажный дом по соседству с виллой Лусии, с окнами на залив и с большим садом, хоть и не фруктовым, но уютным и тенистым.

- Это дом вашей мадам? – недоверчиво оглядел хоромы Жора.

- Нет! Это наш дом, - улыбнулся командор.

- Весь? – поразился Пашка.

- Весь! Целиком и полностью.

- Надолго ли? – усмехнулся Лёнька.

- Надолго! Надеюсь.

   Друзья пересекли заросший пышной цветущей растительностью двор и несмело зашли в дом по широкой каменной лестнице. И тут же принялись всё с любопытством осматривать, ощупывать, трогать и осваивать. Пашка прыгал тощим задом на всех диванах, кроватях и креслах, пробуя пружины на крепость и упругость, Жора развалился на восточном ковре в гостиной, утопая в его пушистом мягком ворсе, а Лёнька тут же деловито принялся знакомиться с кухней и её оборудованием. От слуг отказались сразу. Ни к чему в доме чужие люди и соглядатаи. Лишние глаза и уши. И лишние траты.

   Дом поразил их своей неведомой им доселе роскошью – обширные мягкие диваны и кресла, обитые пунцовым плюшем, внушительные кровати с кисейными балдахинами от москитов, розовые шёлковые занавеси с кистями, большие фарфоровые напольные вазы и множество картин в золочёных рамах. Обилие роскоши пугало и подавляло их. Поэтому все картины они сразу же сняли и вместе с напольными вазами аккуратно поставили в кладовую за кухней. Чтобы не пылились зря. И не мозолили глаза своим показным шиком. 

- Каждому по комнате плюс гостиная! – обрадовал всех Бендер, - И отдельная ванная. Кстати, ванную не занимать! Пойду-ка я искупаюсь. Приму ванну. С пеной.

- Сибарит! – пробасил Жора.

- Барин! - подхватил Лёнька из кухни.

- Буржуй! – добавил Пашка, спускаясь со второго этажа.

- Сами вы буржуи! – замахнулся на него полотенцем Остап, - Никого без меня не принимать! В дом никого не впускать! Без моих распоряжений ничего не предпринимать.

   Жора со вздохом поднялся с кресла, подтолкнул командора к двери ванной, бесцеремонно запихал его вовнутрь и плотно закрыл за ним дверь.

- Но-но-но! Что за грубые шутки! – послышался сердитый голос Бендера, затем последовало краткое ругательство, глухие проклятия и, наконец, - громкий всплеск и слабое бульканье. Кажется, командор упал в ванну с водой. Прямо в одежде. И в обуви. Что ж! Заодно одежду постирает. И обувь помоет. 

   
   Прелестная соседка не мешала друзьям обживаться на новом месте и не навязывала им своё назойливое присутствие, тактично оставаясь в стороне и не пытаясь сблизиться с ними, оставаясь таинственной  благодетельницей и меценатом. В свою очередь, друзья отнюдь не горели пламенным желанием навестить первыми свою щедрую соседку. 

   Бендер встречался с Лусией наедине, под покровом ночной темноты, на её вилле. Утром он отсыпался дома, а днём садился за письменный стол – честно отрабатывать аванс. Издатель дал ему очень сжатые сроки, и через неделю в издательство надо было представить потный плод его усилий, роман «На чужбине» - хотя бы первую часть. Аванс выдали под честное слово, исключительно благодаря личному знакомству издателя с синьорой Лусией, не видя перед собой несуществующей пока рукописи и не прочитав из неё ни единого слова.

   Издатель, Иван Поддувайло, сам был выходцем из России, и потому принимал в судьбе переселенцев горячее участие, помогал чем мог, издавал на русском языке их романы, мемуары, путевые заметки, воспоминания о России, и таким образом подкармливал голодных безработных эмигрантов.

   Мокрый, весь в испарине от дикой жары и титанических умственных усилий, маялся Бендер перед открытым окном, горестно согнувшись над своей рукописью и ожесточённо грызя дорогую американскую ручку. Потный вал вдохновения накатывал на него временами, подкрадываясь неожиданно и внезапно захлёстывая писателя с головой. И тогда Остап принимался быстро и взволнованно строчить, торопясь записать ускользающие от него смутные мысли, вспарывал в спешке бумагу, разбрызгивал чернила и сажал жирные кляксы на белое бумажное поле.

   Описывал он, конечно же, не их жизнь, столь богатую приключениями и злоключениями. Слишком много у них было тайн и секретов, кои не следовало разглашать широкой общественности. Весь его литературный труд был одной сплошной выдумкой от начала и до конца. Виртуозный враль развернулся во всю ширь своей буйной фантазии. И, признаться, далось это командору тяжело. Он чувствовал себя шахтёром, добывающим руду в тёмном тесном забое глубоко под грешной землёй.

- Писатель! – хихикал шёпотом Пашка, одним глазом заглядывая в дверную щель. – Всё пишет! Строчит.

- Зощенко! – прыскал в его спину Лёнька.

- Аверченко! – дышал ему в затылок Жора.

   И друзья, задыхаясь от хохота, осторожно прикрывали дверь и тихонько удалялись на цыпочках. Дабы не мешать горячему вдохновению гения и не пугать его робкую Музу.

   Бендер наотрез отказывался принимать деньги от любимой, чтобы окончательно не превратиться в альфонса, что больно ударило бы по его мужскому самолюбию. Зато охотно позволял доброй синьоре платить бешеные деньги за аренду и содержание их дорогого уютного дома, оправдывая себя тем, что это не для себя, а для друзей.
            
   Аванс он давно уже потратил – на представительские нужды. Купил себе английский костюм из тонкой шерсти, дюжину белых рубашек и новые замшевые туфли. Он теперь писатель, русский интеллигент, и должен выглядеть соотвественно – прилично и достойно. И друзей обрядил в подобные же одежды – светлые полосатые и клетчатые рубашечки и шёлковые жилеты. И кожаные штиблеты. Окружение писателя должно ему соответствовать. И выглядеть скромно, но интеллигентно. Чтобы внушать доверие. Наивным богатым гражданам.

   Ровно через неделю гениальное творение великого комбинатора было представлено пред светлы очи издателя, выдавшего писателю щедрый аванс за красивые глазки. Синьоры, не его. Торжественно приняв пухлую тяжелую папку, на которой старательно было выведено печатными буквами «На чужбине. Роман. Часть первая. Путешествие из России в Бразилию. Автор Бендер О.И.», Иван Поддувайло сосредоточенно углубился в чтение рукописи, надев очки в железной круглой оправе. Писатель с меценатом тихо сидели рядышком на диванчике, крепко держась за руки и мысленно призывая госпожу удачу.

   Лицо издателя, и так сургучно-красное от избытка полнокровия, вызванного излишком крепкого алкоголя, медленно и постепенно приобретало всё более и более багровые оттенки, пока не заполыхало, наконец, всеми оттенками тропического заката и не приобрело почти синюшный цвет. Аж очки запотели от беспредельного негодования. Лусия даже испугалась, не хватит ли его апоплексический удар.

- Что это?!! – выдавил из себя багровый издатель и в бешенстве кинул папку писателю на колени.

- Роман! – с готовностью ответил командор, вскочив с диванчика и на всякий случай потихоньку двигаясь в сторону выхода.

- Это не роман! – истерически заорал Поддувайло и изо всей силы грохнул кулаком по столу, с которого тут же в испуге попрыгали на пол письменные приборы. – Это издевательство! Фантасмогория!!! Что это такое?!! Я вас спрашиваю!

- Это заметки путешественника! – с достоинством парировал писатель, -  Дневник русского эмигранта. День за днём. Документальная летопись. В литературной обработке.

- Документальная?!! Покажите мне хоть один документ, подтверждающий ваши басни!  По-вашему, это просто констатация фактов?!!  Значит, вы утверждаете, что пересекли всю Россию автопробегом вплоть до Сибири? Допустим! От Сибири до Чукотки катили на тройке с бубенцами. На санях! Бред сивой кобылы!!! От Чукотки до Аляски домчались на северных оленях! Это как?!! На другой континент?!! От Аляски до Канады неслись, как ветер, на собачьих упряжках! Чушь собачья!!! От Канады до Мексики плыли на дрейфующих льдинах в компании северных тюленей! Езус Мария! На дрейфующих льдинах!!! До Мексики!!! Обогнув материк!  Чёрт меня побери! От Мексики до Панамы скакали на потных мустангах среди стада диких коней! По прериям!!! Господи! Дай мне силы! От Панамы до Бразилии летели на воздушном шаре в окружении стаи перелётных гусей! Боже!!! И за что мне всё это??? Почему я должен читать эти безумные бредни?!! И ни одной живой мысли! Пустыня!!! Покажите мне ваш воздушный шар! Жюль Верн!!!

- Это искусство. Я художник. Писатель. Я так вижу мир. Это моя личная интерпретация. Это мой литературный приём. Сухое и правдивое изложение фактов. Без художественного вымысла. Голая правда! Хроники писателя. А шар сдулся.

- Искусство?!! – задохнулся от возмущения издатель. – Вон из моего кабинета! Писатель!!! – и швырнул в Остапа чернильницей. – ВОН!!! Авантюрист!!!

   Бендер метнулся к выходу и опрометью выскочил за дверь. Чернильница ударилась о дверной косяк и разлетелась вдребезги, раскрасив дверь и стены тёмно-синими нефтяными пятнами с радужным отливом.

   Перепуганная до смерти Лусия вскочила, лихорадочно собрала разлетевшиеся листы рукописи и побежала вслед за любимым.

- Вас это не касается, синьора Ривейро... – опомнился Иван Поддувайло и снял запотевшие очки. – Передайте своему протеже, чтобы его ноги здесь больше не было! И пусть аванс вернёт! Художник!!! Фантастика в соседнем издательстве!

   И полководческим жестом указал на разукрашенную чернилами дверь, словно пронзая её шпагой.

   Лусия подпрыгнула от ужаса, выбежала за дверь и догнала Остапа уже у машины.

- Как сурово и несправедливо устроен мир! – пожаловался писатель любимой с рыданием в голосе. – Увы! При жизни никто не ценит писателей и художников. И мой, бесспорно, талантливый труд, не оценен по достоинству. Что ж! Пусть его оценят по заслугам далёкие потомки. После моей смерти…

   И горькая слеза скатилась по его синей, выбритой до блеска щеке.

- Не надо, Остап! – заплакала Лусия и поцеловала любимого в мокрую солёную щёку. – Я оценила ваши труды! Я покупаю ваш роман. Весь. Целиком. И вторую часть тоже. Я сама его издам. Потом. Когда-нибудь. Позже. В соседнем издательстве. Вы гений, Остап! Я в этом никогда не сомневалась. А этот аванс я сама ему отдам. В счёт вашего гонорара. Поехали ко мне! Я устрою праздничный ужин в честь вашего дебюта.

   Они сели на заднее сиденье, крепко прижались друг к другу, машина рванула с места, и долго ещё им вслед неслись вопли и проклятия бесновавшегося издателя, вылетавшие из окна вместе с отдельными тяжёлыми предметами.


   Друзьям Остап, разумеется, ничего не рассказал о своём позорном провале. Они бы его засмеяли. И припоминали бы ему это при всяком удобном и неудобном случае. Очень долго. Быть может, всегда. Сухие, чёрствые люди!

   Как писатель командор потерпел фиаско, но приобрёл в лице Лусии преданного друга и литературного покровителя. Она не отреклась от любимого и не собиралась отрекаться. Напротив – эта неудача сблизила их, как никогда. Сердобольная Лусия, обливаясь слезами жалости, купила у неудавшегося писателя его злополучный фантастический роман целиком – и первую, и вторую, ещё не написанную часть. Но при этом она, как женщина практичная и предусмотрительная, заключила с Бендером письменный договор у нотариуса, с печатями и заверенными подписями. Договор обязывал писателя в краткие двухнедельные сроки написать вторую часть романа и затем предусматривал дальнейшее плодотворное сотрудничество с меценатом.

   Все его произведения Лусия со своей стороны обязалась выкупать на корню с целью издательства их в необозримом будущем. Это означало бессрочное и бесславное содержание командора. Но одновременно это означало его полную и безоговорочную капитуляцию. Это была кабала. Рабство. Литературная каторга. Вечная. И безысходная. Остап стал рабом.

- Ну вот я и продал свою бессмертную душу дьяволу, со всеми потрохами! Надолго ли? Надеюсь, не навсегда! – тосковал командор.

   И горестно метался в своей золотой клетке, тщётно пытаясь высосать из пальца очередной приключенческий сюжет.


   А на соседней вилле тихо торжествовала прекрасная добрая синьора, удовлетворённо поглядывая на открытые окна писательского дома:

- Никуда ты от меня не денешься! Даже если увянет моя красота. Что маловероятно, впрочем. Даже когда я состарюсь. Что тоже невероятно. Писатель! Фантаст! Пиши, пиши! Посмотрим, что ты на этот раз напишешь.

   И весело расхохоталась.

   А за её спиной бились и рвались в небеса белые занавески, словно голуби, безнадёжно запутавшиеся в тенетах.

  Лусия знала, как привязать к себе мужчину. Надолго. Навсегда. Навеки. Она была настоящей женщиной. И твёрдо знала, что удержать мужчину рядом может только любовь. Любовь к деньгам. Огромная, как море, и беспредельная, как тундра, любовь.  Затмевающая любовь плотскую и духовную. Любовь вечная и бесконечная.


 
   
                ***


   Вызволила командора из рабства Мерседес. Она одна знала обо всех проблемах Остапа и глубоко ему сочувствовала. И дала ему дельный и мудрый совет:

- Поскорее дописывайте свой роман, отдавайте его синьоре и рвите с ней договор. В нём не предусмотрены штрафы и неустойки за досрочное расторжение. И вы не обязаны возвращать ей никакие деньги. Надеюсь, свои авторские права вы ей не продали? Вы же не совершили такую глупость?

- Нет! – заверил её Бендер, - Конечно же, нет! Я что, похож на идиота? Я пока ещё не сошёл с ума.

- Надеюсь. Это прекрасно! Значит, если Лусия решит издать ваше гениальное творение, вы получите свой законный доход. Если его будут покупать, конечно.

 
   Остап сразу же последовал совету разумной Мерседес, за неделю закончил свой роман и с великим облегчением сдал его прекрасной синьоре. Вторая часть романа называлась «О, Рио, Рио!» и была полностью посвящена не столько русским эмигрантам, сколько благословенному городу своей детской мечты. Остапу лень было придумывать новые приключения, и он просто выписал всю информацию из путеводителя для русских туристов, придав ей литературную форму. И щедро приправив художественным вымыслом. Доверчивая синьора не стала читать сей опус, поскольку не знала русского языка, и приняла его в таком виде, в каком он был.

   И тут же на глазах у любимой Бендер разорвал с ней кабальный договор. Буквально. В мелкие клочья. И выбросил клочки в окно.

- Всё!!! Я свободен, как ветер в мае! – радостно заорал командор в открытое окно.

   Лусия молча плакала. Неблагодарный! Так поступить со своей благодетельницей… Предатель!

   Но Остап её быстро утешил. Он знал, как утешить любимую женщину. И не собирался с ней расставаться.

  Из литературного рабства он вырвался. Но полной свободы не обрёл. Пока его это устраивало. До поры до времени. Пока клад не найдут. За аренду и содержание их дома по-прежнему платила синьора. И было бы весьма неблагоразумно ссориться с ней.

   По вечерам свободный от литературных трудов Бендер снова стал петь дуэтом с Мерседес в кабаке «Штиль». Лёнька виртуозно аккомпанировал им на фортепиано, а Пашка – на ударных инструментах. Иногда Мерседес с Остапом танцевали в паре, чтобы зажечь публику. Изредка к ним присоединялся Жора и вместе с Мерседес и Пашкой показывал пластические этюды, девушка была гибкой и ловкой, как пантера, а Пашка -  пластичным и шустрым, как обезьянка.

   Хозяин кабака был доволен – весёлые эстрадные и цирковые номера привлекали публику. Это был тучный, добродушный дядька с большим носом картошкой и печальными карими глазами.  Дон Карлос привязался к этим шумным, жизнерадостным ребятам, а Жору полюбил, как собственного сына. Но согласия на брак с Мерседес не давал. Он слишком любил свою единственную дочь и никогда не отпустил бы её с мужем в Россию. А Жора не собирался оставаться в Бразилии.

   У хитрого кабатчика были свои планы насчёт Мерседес. Он хотел выдать её замуж за богатого плантатора – кофейного короля Амарантеса. Упрямая девушка наотрез отказывалась:

- Терпеть не могу этого старого урода!

   Хотя плантатор был высоким стройным красавцем тридцати пяти лет.

   Папаша не торопил дочь и терпеливо выжидал время, надеясь, что она, наконец, одумается или Жора отступится и уедет без неё в Россию.

- Не дождётся! – мрачно поклялся Жора.

- Сбегу из дома! – пугала строптивая Мерседес.

- Увезём с собой! – предлагал Лёнька.

- Украду! – решил Жора.

- Дураки! – осуждал их практичный Остап, - Отец лишит девушку наследства.

- И пусть! – упрямилась Мерседес.

- Сами заработаем! – угрюмо бубнил Жора.

- А как же клад?!! – возмущался Пашка. - Мы что, зря сюда приехали?


   Действительно, а как же дедово сокровище? О нём все забыли? Вовсе нет! Совсем наоборот. Только о нём и думали. Денно и нощно. Бендер собирался проникнуть в деревню староверов под видом пожарных и попробовать поискать клад в самой деревне. Для этого пришлось бы поджечь сухую траву за околицей. Все свои деньги, вырученные за вторую часть романа, Остап потратил на костюмы пожарных и отложил на аренду пожарной машины и подкуп начальника пожарной части.

   Мерседес сомневалась в успехе предприятия и отговаривала друзей от этой сомнительной затеи. Сезон дождей уже закончился, и было опасно поджигать траву – от летящих искр могли вспыхнуть дома в деревне.

 
                ***


   А тем временем глухой тёмной ночью в деревне староверов из дома Муромовых тихонько выскользнула чёрная согбенная тень, стараясь не скрипеть дверью. Сгибаясь под тяжестью огромного мешка и опираясь на лопату, тень осторожно прокралась к огороду, прячась за мохнатыми стволами кокосовых пальм.

   На огороде тень остановилась, притаившись среди ананасовых кустов. Янтарная луна внезапно вынырнула из-за туч и ярко осветила тень: это была бабушка Жоры.

   Немощная старушка с кряхтением сбросила со своего плеча многопудовый мешок с картошкой, который поднять было бы не под силу и двум молодым мужикам. Гул прошёл по всей деревне, земля содрогнулась, как от землетрясения, кокосовые пальмы вздрогнули от ужаса, покачнулись и перекрестились друг с другом крест-накрест. Кокосы сорвались с пальм и со свистом, как пушечные ядра, вонзились в сухую землю. Ананасы выстрелили из кустов, как снаряды, и с визгом полетели далеко-далеко за околицу. Дворовые собаки спросонья попытались было поднять лай, но старуха свирепо рявкнула на них:

- Цыц, дармоеды!

   И собаки, не успев тявкнуть, тут же умолкли.

   Вооружившись лопатой, старушка бодро принялась копать грядку с ананасами. Бережно выкопав куст ананаса вместе с корнями и положив его аккуратно на землю, она энергично продолжала копать яму, пока лопата не наткнулась на препятствие, глухо звякнув обо что-то металлическое. Бабуся торопливо принялась рыть дальше, стараясь не задеть лопатой это нечто. Румяная луна с любопытством заглянула в яму.

   В медном лунном свете сонно сиял окованный железом большой старинный сундук. Бабуля отбросила лопату, вылезла из ямы и одним могучим движением вытащила на свет божий сундук, который не вытянули бы даже четверо здоровенных мужиков. Правда, тянула его старушка за крепкую верёвку, обвитую вокруг каменного круглого колодца. Лебёдку соорудила на скорую руку.

   Быстро вывалив в глубокую яму полмешка картошки, старуха запихала сундук в мешок и засыпала его оставшейся картошкой.

   Внезапно, как выстрел в спину, раздался скрип двери, и на крыльцо вышел заспанный Тимофей – старший сын старухи, отец Жоры. По нужде приспичило среди ночи.

- Мамаша, а вы чего это ночью на огороде копаетесь? – оторопел Тимофей.

- А я тут картошку сажаю! Да ананасы пересаживаю! – нашлась мамаша.

   Она спешно схватила выкопанный куст ананаса, посадила его в яму поверх картошки и лихорадочно присыпала землёй, плотно утрамбовав её ногами. Затем, поднатужившись, со стоном взвалила неподъёмный мешок на плечо.

- Сынку твоему блудному пошлю мешок картошки – подкормить надобно, голодает, небось, в городе-то, - объяснила она ошарашенному сыну.

   Тимофей онемел от изумления. «Совсем спятила старая! – перекрестился он испуганно, - То проклясть собирается Илюшку, то подкормить его хочет. Ночью картошку сажает! Полмешка в одну яму! Под ананасами! Спаси её, господи! Сохрани её разум!»   

   Тимофей подскочил к матери, чтобы помочь, попытался вырвать у неё тяжеленный мешок и перекинуть его себе на спину, но она не дала, грубо оттолкнув его локтем. Так и семенил он за ней следом, поддерживая мешок сзади. Поставив мешок в кладовку, старуха повесила на дверь крепкий амбарный замок, а ключ от него надела себе на шею. Тимофей, широко перкрестившись, пошёл в избу спать.

   Тяжело вздохнув, бабуся тоже отправилась спать.

   Но до утра не могла заснуть – всё вспоминала Илюшкино письмо.

- Бразилюху полюбил! – сердито ворчала она, -  Нехристь черномазую. Ему что – наших девок мало?
       
   Всю ночь бабушка ворочалась с боку на бок, мешая спать полосатому рыжему коту. И вспоминалась старушке её далёкая молодость в родимой Сибири.

   Было-то ей в то время всего пятнадцать годочков, когда полюбила она Ефрема – Илюшкиного деда, простого деревенского пастуха. Отец её, богатый кулак, запрещал ей встречаться с этой «босоногой рванью» и голытьбой. Но Марфутка всё равно тайком бегала к любимому на свидания – утром, когда выгоняла скотину на пастбище, и вечером, когда пригоняла её обратно.

   Папаша собирался выдать дочь замуж за сына богатого мельника – совсем скоро, уже следующей осенью. Но влюблённые не стали ждать. Зимой Марфутке стукнуло шестнадцать, и они решили, что пришла их счастливая пора.

   Однажды в морозную чёрную ночь к её дому тихонько подкатили сани, влекомые мохнатой заиндевевшей лошадкой. Не успели сани остановиться, как из калитки выскочила Марфутка – в одной сорочке, только шаль пуховую успела накинуть, да в валенках на босу ногу. Ефрем закутал её в тёплый овчиный тулуп, укрыл сверху лохматой собачьей дохой, и сани бодро рванули прочь по скрипучему снегу.

   Бешено залаяли дворовые цепные псы, и вслед загремели трескучие выстрелы. Из дома в одном исподнем выбежали отец и братья Марфутки с ружьями в руках. Долго бежали они босиком по мёрзлому снегу, стреляя на бегу. Да разве сани догонишь!

- Стой! Прокляну! – гремел на всю деревню могучий бас отца.

   Пар сизыми клубами валил от него и от сыновей – в запаре они не чувствовали холода, наоборот, их бросало в жар от погони, стыда, досады и ярости. Позор на всю деревню! Девку украли из-под самого носа! Из собственного дома! Стыдоба! Позорище! Злые слёзы текли у них по бородатым, перекошенным злобой лицам и тут же застывали на морозе стеклянными бусинками.

   А молодые наутро тайком обвенчались в далёкой глухой деревушке, затерянной в бескрайних просторах Сибири. Где и остались жить до самой революции.   


                ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ.

                ИЗ ОГНЯ ДА В ПОЛЫМЯ.


   Время текло, Ленинградский цирк скоро должен был вернуться с гастролей, и Лёнькино судно отплывёт наконец-то в Россию. А потому друзья торопились претворить в жизнь свой очередной план по добыче дедова клада.

   Мерседес должна была ждать их за околицей, как в прошлый раз, и поджечь сухую траву только при их приближении на пожарной машине – раньше поджигать было опасно, мог вспыхнуть настоящий большой пожар в деревне.

   Пашка был счастлив:

- С детства мечтал стать пожарником!

  Друзья над ним смеялись:

- Нашёл своё место в жизни! Брандмейстер!

   Пашка выглядел смешно и нелепо в форме пожарника, что отнюдь не умаляло его детской радости. А Жора, наоборот, выглядел очень серьёзно и внушительно, поэтому его сделали командиром их пожарной команды. Но обязали сбрить бороду – чтобы его не узнали в деревне.

   Жора сопротивлялся, как мог:

- С ума сошли! Борода – это часть моего сценического образа! Какой я теперь Георгий Победоносцев без бороды? Вы когда-нибудь видели безбородого русского богатыря?

- Видели! – успокаивал его Бендер, - Алёша Попович! А борода быстро отрастёт.

   Только последний довод и убедил Жору:

- Потом сразу же отращу!

   И побрился-таки. Безбородый Жора выглядел намного моложе своих лет. Из зеркала на него глянуло неожиданно юное лицо с большими и наивными синими глазами – лицо простого русского деревенского парня. А вовсе не грубого неотёсанного мужика, сибирского увальня - медведя.

- Тьфу! – расстроился Жора. – Иван-дурак какой-то, а не Илья Муромец!

- Алёша Попович! – серьёзно поправил его Лёнька.

- Рыжий клоун! – хихикнул в кулак Пашка.

- Большой ребёнок! – поцеловала Жору в гладкую бритую щёку Мерседес.

   Командор ничего не мог сказать – он задыхался от хохота, уткнувшись лицом в Пашкину спину.

- Это не смешно! – оскорбился Жора. – Хватит ржать, Бендер!

   Остап поперхнулся, хрюкнул, укусил Пашку за спину, вытер слёзы об его рубашку и хрипло просипел:

- Дитя моё! Иван-дурак – это тоже хороший положительный образ из русских народных сказок. Вызывает у людей жалость и острое желание помочь.

- На себя посмотрите! – угрюмо проворчал Жора. – Вы со своей привязной бородой были больше похожи на козла, чем на священника.

   Пашка захихикал было, но тут же осёкся под грозным взглядом командора.

- Но-но! – высокомерно вскинулся Бендер, - Только без оскорблений! Я ведь могу и обидеться. Попрошу не переходить на личности!

 
                ***


   На следующий день рано утром весь Рио-де-Жанейро был разбужен тревожной пожарной сиреной. По сонным улицам споро мчалась пожарная машина – где-то за городом был пожар. Алое зарево зловеще полыхало вдалеке, сливаясь с утренней зарёй. И непонятно было – рассвет это или пожар?

   Подлетая к деревенской околице, друзья подивились: зачем Мерседес разожгла такой большой огонь? Это же опасно! Сама же их предупреждала. Горела не только трава – даже кокосовые пальмы вокруг полыхали, как огромные рыжие факелы. Остановили машину и принялись было разворачивать пожарный шланг, но не успели.

   Навстречу им неслась на бешеной скорости Мерседес на своём автомобиле. Поравнявшись с ними, она резко затормозила и отчаянно закричала:

- Скорее! Деревня горит! Помогите!

- Зачем же ты подожгла деревья? Ты с ума сошла! – ужаснулся Жора, - Надо было только траву поджечь!

-  Я ничего не поджигала! – заплакала Мерседес, - Это пожар! Тут уже всё вокруг горело! Быстрее в деревню! Там всё в огне! Спасайте людей! Бросьте эти пальмы!

   Друзья запрыгнули обратно в машину и полетели в деревню. Мерседес мчалась следом на своей машине. Деревья вдоль дороги вспыхивали, как гигантские свечки, на пальмах лопались от жара и взрывались, как бомбы, кокосы, выстреливая острыми осколками, словно шрапнелью. Над деревней пламенело страшное облако пожара, взвиваясь к самому небу буйными клубами дыма и пепла.

   Все дома были объяты пламенем, некоторые уже сгорели дотла, только чёрные остовы торчали жутко и печально. По деревне метались полуодетые люди, кричали женщины, плакали дети, отчаянно мычали коровы. На дорогу уже спешно выезжали первые обозы с беженцами. Обе машины остановились, как вкопанные.

- Бабушка где? – закричал вдруг Жора.

   Он узнал отца, сидящего на одной из телег с толстым рыжим котом на руках.

   Дети, испуганно прижавшись к отцу, заревели хором, мать их заголосила и стала торопливо креститься.

- Дома осталась! Во дворе! Не хочет уезжать, старая. Совсем умом тронулась! Не сладить с ней! Силком не смог её увезти. Говорит, помру тут, но никуда не уеду. Забери её, Илюшка! Сгорит ведь, полоумная!

  Отец узнал Илью по голосу.

- Я с вами за бабушкой! – закричала Мерседес.

- Нет! – заорал Жора, - Это опасно! Тебе с нами нельзя! Лучше возьми в свою машину детей. Поезжай с ними в город! Мы вернёмся! С бабушкой.

   Телега отца была перегружена, куча детей еле на ней помещалась, того и гляди, свалятся всем скопом на первом же повороте. Мерседес торопливо усадила в машину семерых младших, пятеро старших остались с родителями в телеге.

   Пожарная машина рванула дальше в деревню. Но деревни уже не было: осталось одно пепелище. Жалкие остовы домов облизывали жадные языки пламени. Избы все сгорели дотла. Тушить тут уже было нечего. Сквозь дым и пламя с трудом нашли объятый огнём дом Муромовых.

   Перед догорающим скелетом избы сгорбившись, стояла одинокая печальная фигура.

- Бабушка жива! – обрадовался Жора, - Баба Марфа! Это я, Илья! Поехали скорей! Здесь нельзя оставаться! Сгоришь ведь!

  Бабушка, вздрогнув, обернулась и горько пробасила:

- Ещё и бороду сбрил! Вероотступник! Никуда без мешка не поеду! У Тимофея телега была перегружена, мешок нельзя было взять – тяжёлый больно.

   Она грустно кивнула на закопчёный, обгоревший мешок, стоящий рядом.

- Бабушка, брось ты этот мешок! Поехали! – торопил Жора, - Зачем тебе это старое барахло? Спасай себя, а не своё добро!

- Никуда без мешка не поеду! – твёрдо повторила старуха.

   Седые волосы её растрепались, выбились из-под платка и развевались на горячем ветру, в синих глазах горели языки пламени и спокойная решимость: умереть, но не отступить.

- Жора, забирайте её вместе с мешком! – отчаянно заорал Бендер, - Иначе мы все тут сейчас сгорим!

   Жора выскочил из машины, подхватил бабушку, перекинул её через плечо, как куль с мукой, на другое плечо с натугой закинул мешок и затолкал их в машину. И вовремя – на это место тут же с треском рухнула горящая кокосовая пальма, подняв огненный сноп искр.

- Скотину жалко! – плакала и вырывалась бабушка, - Выпустить не успели – детей спасали! Высади меня, я скотину выпущу!

- Где она? – решился Жора.

- В сарае! – старуха безнадёжно махнула рукой, - Сгорит, не успеем! На отшибе он, далеко от дома.

- Успеем!

   Машина резко затормозила у горящего сарая, друзья выскочили и быстро размотали шланг. За пламенеющей дверью сарая дико мычали коровы, тоненько верещали свиньи и отчаянно блеяли овцы. Сарай стоял вдалеке, и потому пока уцелел, только крыша и часть стены занялись от искры. Пашка схватил брандспойт и быстро стал поливать пока ещё целые стены и крышу сарая, Бендер багром растаскивал тлеющие доски, а Жора с Лёней топориками пытались выбить железный засов на двери.
 
   Бабушка выпрыгнула из машины, отстранила плечом внука, едва не уронив его на землю, и ухнула со всей силы кулаком по двери. Дверь с грохотом рухнула внутрь, и по ней тут же беспорядочной гурьбой ринулись обезумевшие животные, чуть не сбив их с ног. Стены сарая содрогнулись, и крыша с треском обвалилась, подняв к небу гигантский столб алого пламени, который виден был даже в Рио. Друзья еле успели отскочить подальше, увлекая за собой бабушку.

- Мммогучая старушка! – ошеломлённо промычал Бендер.

- Вы её в молодости не видели! – усмехнулся Жора, - Дед рассказывал, быка могла свалить кулаком, сваи забивала одним ударом, стог сена на вилы поднимала, не только лошадь – гружёную телегу могла поднять вместе с ней.

  Пашка с опаской покосился на бабушку, Лёнька шутливо отвесил ей земной поклон, а командор подчёркнуто восхищённо зааплодировал. Бабушка с досадой плюнула:

- Тьфу на вас, лоботрясы! Скотину упустили! Бегите, собирайте стадо! Гоните его из деревни!

   Перепуганные животные резво и целеустремлённо кинулись всем скопом к пруду – единственному островку спасения в этом море огня, и, забежав в воду по шею, остались там пережидать пожар.

- Умная скотина! – подивился Остап.

- Глупая скотина! – проворчала бабушка, - Такая же, как ты, дуралей. Выгоняйте её теперь из пруда! Скотина всегда там от жары здешней прячется, для неё этот пруд и вырыли. Да воду оттуда брали – пожар тушить. Не потушили… Большой, однако, пожар. Не справились с бедой…

- А они там не сварятся? – засомневался Пашка.

- Конечно, сварятся! – спохватился Лёнька, - Вода сейчас закипит, от неё уже пар идёт!

- А собаки у вас есть? – поинтересовался Бендер, - Выгнать стадо из пруда?

- Вот сами заместо собак и выгоняйте! – сурово отрезала бабушка, - Собак успели отвязать, они все за обозом убежали. КОЗЁЛ! – обратилась она к Остапу.

- Что??? – обиделся командор.

- Козёл есть! Он может вывести стадо. Получше любого пса!

- Где козёл?

- В пруду!

  Спешно побежали к пруду, окружили его и стали высматривать козла.

- Как он выглядит? – крикнул Лёнька.

- С рогами! – лаконично ответил Жора.

- Да они все тут с рогами! – растерялся Пашка.

- Вот обалдуи! – рассердилась бабушка, - Сами вы с рогами! И копытами.

- Пока мы его найдём, мы тут все сгорим! – заорал Бендер, вскочил в машину и подогнал её к пруду, - Паша, вода у нас кончилась! Мы её на сарай всю потратили. Берите брандспойт, качайте воду из пруда!

   И включил насос.

   Пашка опустил брандспойт в пруд, и насос со свистом и хлюпаньем начал качать воду. За считанные минуты воду из маленького пруда почти всю без остатка выкачали, а резервуары машины наполнились до отказа.

  Обеспокоенные животные заметались по илистому дну, и, скользя и падая, стали выкарабкиваться на берег неглубокого пруда по пологому спуску. Хорошо, что пруд недавно почистили, тины почти не было, а то бы они все в ней завязли бы намертво, как в болоте.

   Козла тут же поймали и за рога потащили к машине. Он упрямо вырывался, бодался, брыкался, орал благим матом и, наконец, крепко упёрся в землю всеми четырьмя копытами, оставляя за собой глубокие борозды, словно огород вспахивал, пока его тащили волоком. Жора плюнул на него, взвалил его себе на плечи, отнёс к машине и забросил на заднее сиденье, под опёку бабушке.

   В пруду остался только бык Васька – он был слишком тяжёлым, и его одного плотно засосала тина. Бугай жалобно и надрывно мычал, беспокойно барахтался в иле и тщётно пытался выбраться на свободу. Лёнька сделал из верёвки скользящую петлю и ловко набросил её на рог, как лассо.

   Привязав верёвку к заднему бамперу, он завёл мотор, машина тронулась, и бык с рёвом выскочил из пруда, как пробка из бутылки, с громким сочным чваканьем. Протащившись за машиной метра три, пропахав мордой землю и вырыв своей тушей глубокую канаву, бугай бодро вскочил на ноги и обиженно заревел низким утробным басом:
- Муууу…аки!

   Дураки, мол. Разогнавшись, бык галопом поскакал за машиной, догнал, злобно боднул в зад и принялся убивать врага – бесновался, бил копытами, бешено долбил бампер рогами, и, наверное, разбил бы машину, если бы Жора не перерезал верёвку.

   Лёнька отъехал на безопасное расстояние, а Пашка принялся поливать бугая водой из брандспойта. Вода оказала на быка благотворное воздействие, он волшебным образом успокоился и с удовольствием подставлял горячие бока под тугую хлёсткую струю. Приняв тёплый умиротворяющий душ, бугай, довольно напевая, весело потрюхал к своему гарему, приветствуемый радостным коровьим мычанием.

   Он, наверное, ещё долго гонялся бы за своим врагом по всей объятой пламенем деревне, если бы не этот благословенный принудительный дождь. Пожарная машина была ярко-красной, а Васька люто ненавидел красный цвет.

- Бык – явный монархист! – рассмеялся Бендер, - Он ненавидит красный цвет. Впрочем, так же, как и я. Тут мы с ним солидарны. Несмотря на некоторые разногласия. По отдельным вопросам. 
   
   Потом сбили животных в кучу, машина тронулась, отнятый у бабушки и привязанный к бамперу козёл поскакал за машиной резвой рысью, и всё стадо побежало вслед за ним дружной, организованной толпою.

- Прямо как у людей! – иронизировал Остап, - Вожак ведёт всё общество за собой – вперёд, к светлому будущему. И тут же срабатывает стадное чувство. Все бегут следом ничтоже сумняшеся. Всем стадом. Даже если этот путь ведёт в пропасть. Или на скотобойню. Тонкая психология. Молодец козёл! Вождь пролетариата! Хоть и козёл.

- Козёл он и есть козёл! – философски заметил Пашка.

- А люди в деревне остались? – обеспокоился Лёнька.

- Вспомнил! – усмехнулась бабушка, - Никого не осталось. Все уехали, успели.

- Как же пожар разгорелся? – поинтересовался Бендер.

- Праздник молодёжь нынче устроила –  вечерки у костра. Мало им наших праздников, им же кажную неделю подавай.  Девки на лужайке костёр разожгли за околицей да прыгали через него ночью с парнями. Заигрались, а костёр опосля плохо затушили, головёшки горящие остались, не заметили их под угольками-то. Уморились, домой ушли спать. Сроду такого не было.  Засранцы, конечно, пороть их некому. Головёшки тлели-тлели всю ночь, да и разгорелись, искры разнесло ветром, трава сухая вспыхнула, кусты занялись, деревья загорелись. Огонь перекинулся на избы в деревне, ночью все спали, не сразу пожар заметили.
   Спасли людей собаки – подняли всех на ноги своим лаем. Хорошо, что телеги стояли во дворах наготове с вечера – утром собирались на базар в город, картошку продавать, овощи-фрукты да живность всякую. Базарный день сегодня. Ну да бог с ним, добро – дело наживное. Главное, живы все.

   И бабуля горько всплакнула, вытирая чёрные слёзы кончиком закопчёного, ставшего серым, платка.

   Машина, лавируя между догорающих домов и полыхающих деревьев, с трудом выбралась из деревни на грунтовую дорогу. По дороге ещё тянулись запоздалые обозы с беженцами, следом бежала уцелевшая скотина, подгоняемая собаками. Догнали телегу Муромовых и сдали им спасённое стадо во главе с козлом. Погорельцы спешили прочь куда глаза глядят, подальше от пожара - в город.

   Ехали, как в кошмаре – через море пламени, начался лесной пожар, всё вокруг полыхало огнём. По обе стороны от дороги деревья горели сплошной стеной, только одна дорога была свободна от огня, да и то ненадолго – сгоревшие деревья того и гляди скоро упадут на дорогу и перегородят проезд.

   Лесной пожар нельзя было потушить, но его можно было остановить, чтобы он не подобрался к горводу. Как только выбрались из полосы огня, бабушка потребовала остановиться. Дождавшись, когда отъедет последняя телега и убежит за ней последний телёнок, бабушка спокойно приказала:

- А теперь поджигайте траву!

- Зачем? – оторопели друзья.

- Чтобы пожар не пошёл дальше.

   Рассыпавшись цепью, подожгли сухую траву. Это было рискованно, но только так можно было остановить огонь – пламя не пойдёт дальше по обгоревшему месту, ведь гореть больше нечему.

   А из города уже мчались пожарные машины, тревожно завывая сиренами. Не доехав до полосы огня, машины остановились. Из них выскочили пожарные и принялись споро копать длинные рвы поперёк леса с обеих сторон дороги -  чтобы пожар не распространился дальше. Друзья присоединились к ним, оставив бабушку в машине. И, только выкопав все противопожарные рвы, уехали вместе с остальными машинами – они сделали всё, что могли. Потушить лесной пожар с земли было невозможно. Только с воздуха.

   Над лесом уже кружили аэропланы, рассеивая воду, пену и песок. Пожар удалось остановить не скоро. К городу он не подобрался, но люди в Рио задыхались от пепла, гари и копоти. Дым, как серый зловещий туман, застилал сплошной плотной пеленой все улицы, укутывая, как ватой, дома и скрывая все пути и дороги, по которым машины теперь передвигались с трудом, буквально шагом – из-за плохой видимости.
 
   Сезон дождей давно уже прошёл, жара стояла адская, духота была нестерпимой, и даже ночью морской бриз не приносил с собою прохлады и свежести, и не мог развеять дыма и копоти. Люди в панике бросали свои дома, покидали город, садились на морские суда и уплывали куда подальше – в Европу. Или отправлялись в морской круиз – в дальнее и долгое морское путешествие, желательно вокруг земного шара.


               
                ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ.

               
                ДЕДОВО СОКРОВИЩЕ.



   У самого города обоз с беженцами остановился. Погорельцы стали разбивать временный лагерь.  Друзья остановили машину, нашли семью Муромовых и вернули им бабушку в целости и сохранности. Мерседес была уже тут – присматривала за малышами, пока старшие обустраивали лагерь. Вместе помогли построить времянки для людей и для скота. Пора было ехать в город – возвращать пожарную машину, взятую в аренду на один день.

- А чего это вы пожарниками обрядились? – спохватилась вдруг бабушка, - Вы разве пожарные?

- Не совсем… - смутился Жора.

- Мы – добровольные помощники пожарных! – с готовностью ответил командор, - Помогаем пожарникам в тушении лесных пожаров!

- И машину нам выделили пожарную, - подхватил Лёнька, - Правда, на один день только… Пора уже её возвращать.

- И форму выдали! – похвастался Пашка и широко заулыбался во весь рот, - С детства мечтал стать пожарным…

- Ишь ты! – одобрила бабуля, - Молодцы, герои! Настоящие пожарные – и скотину спасли, и лесной пожар остановили.

   День уже клонился к вечеру. Жора вытащил из машины бабушкин мешок и поволок его было к землянке Муромовых.

- Это твой мешок! – оттолкнула мешок старуха, - Тебе хотела в город привезти. Не успела. Пожар помешал. А, может, помог…

- Да зачем мне твоё барахло? – удивился Жора, - Что там, картошка? Себе забери, вам сейчас как раз пригодится.

- Не барахло это! - сурово оборвала его бабушка, - Клад это дедов. Я его выкопала накануне. Как чуяла, что пожар будет. Ефрем его при мне закопал, для тебя припас.

   И бабуся развязала закопчёный обгорелый мешок.  Друзья с любопытством склонились над ним.

- Что это, картошка? – разочарованно протянул Жора, перекидывая с руки на руку горячую картофелину, - Хорошо пропеклась!

   И куснул её за бок прямо в кожуре.

- Ты картошку-то из мешка высыпь! – рассмеялась бабушка.

   Она отстранила внука, схватила мешок, высыпала из него картошку и вытащила из мешка заветный сундук, обитый железом.

- КЛАД! – ахнули друзья.

   Мерседес живо подбежала к ним и зачарованно уставилась на сундук. Сняв с шеи ключ, бабушка со скрипом отомкнула большой заржавленный замок и распахнула крышку.  Взглядам представилась целая куча каких-то платков, наволочек, сорочек, рубах и сарафанов, прилежно вышитых крестиком.

- Зачем мне твоё барахло? – вновь подивился Жора.

- Барахло? – спокойно переспросила бабушка.

   И с треском разорвала зашитую наволочку – оттуда посыпались большие жёлтые блестящие камни, сверкая золотыми прожилками, бесформенные и странно знакомые.

- Золото! – восхитился Бендер.

- Самородки! – выдохнул Жора.

   Бабушка осторожно разорвала вторую наволочку – там светло сияли прозрачные крупные камушки, пуская острые радужные лучи.

- Алмазы! – восторженно прошептал Остап.

- Бриллианты? – недоверчиво прищурился Пашка.

- Из России сундук привезли! – улыбнулась бабушка, - У Ефрема был свой золотоносный участок. Купил, когда разбогател - на золотую жилу набрёл. Да рудник свой алмазный рядом с Якутией. Да ты же помнишь, Илюшка! Рудник и участок, понятно, отобрали большевики. Но золото и алмазы мы успели спрятать. И даже через границу сумели провезти. Немного, правда. Но на жизнь хватит, – и торжественно объявила: - Теперь это всё твоё!

   Жора потрясённо охнул, вытер пот со лба и оглянулся – отец с женой и детьми молча стояли поодаль жалкой печальной кучкой. Сзади них столпились погорельцы, притихшие, потерянные, поникшие. Даже дети присмирели. Полуодетые, оборванные, обожжёные и раненые, люди просто стояли молча и смотрели на Жору большими голодными глазами, в которых плескались горе, отчаяние, тоска и нужда. Жора взглянул на отца, перевёл взгляд на детей, затем – на толпу погорельцев, и горячие слёзы жалости полились сами собой из его глаз, прожигая светлые борозды на его чёрном закопчёном лице.

-  Отдай всё им! – твёрдо отрезал Жора, - Им нужнее. Я не возьму!

   Остап разочарованно ахнул, Пашка испуганно икнул, Лёнька прикрыл ему рот рукой и тут же отдёрнул – кусается! Мерседес положила руку Жоре на плечо и крепко его обняла – она всё поняла и без слов.

- Да зачем им твои побрякушки! – рассердилась бабушка, - У Ефрема счёт в банке в городе. И не один! И у Тимофея, и у всех моих пятерых сыновей. Мы же не только золото да алмазы в Бразилию привезли, но и деньги – все, какие были, сохранили. Да и тут много денег заработали своим трудом. Сложа руки не сидели. Урожай продавали на базаре да яйца, молоко, живность всякую, деньги не тратили почём зря, всё на счёт клали. Работаем всю жизнь не покладая рук. Заработали. Накопили. Сберегли. И все так же в деревне! Чай, не нищие мы, не голодранцы. Не смотри, что погорельцы! Есть, на что жить. Хватит и на новую деревню, и на новые земли. Ещё и на жизнь останется!

- Завтра мы с Лёней отплываем в Россию! – серьёзно сообщил Жора, -  И Мерседес с нами.

- Забери меня с собой! – тихо прошептала бабушка и заплакала, - Я хочу помереть в России. Не могу я тут больше. Душа измаялась.

- Мать, а как же мы? – обиженно пробасил Тимофей.

   И его глаза тоже наполнились слезами.

- Илюша, возьми нас с собой! – заревели дети.

- Мы тоже хотим в Россию!

- Забери нас, братец!

   Младшая сестрёнка, которая ещё не умела говорить, но уже умела ходить, отцепилась от подола матери, доковыляла до Жоры и крепко обхватила его ногу обеими руками. А младший братишка, который сидел на руках у матери, протянул ручки к Жоре, широко открыл рот и загудел низким семейным басом, которым обладал с самого рождения. Мать поднесла его к Жоре, младенец крепко вцепился в его рыжие кудри и мигом успокоился.

   Жора подхватил малышей на руки и засмеялся:

- Ну куда же вы со мной? В колхоз? В России нет частной собственности! И НЭП уже сдох. Оставайтесь тут! Новую деревню отстроите. Деньги у вас есть – бабуля сберегла, низкий ей поклон за это. Тут круглый год лето, почва плодородная, дожди благодатные, два урожая в год! А там зима суровая, лес надо корчевать, почва песчаная, суглинок, урожай раз в год, и то гибнет весь на корню, когда сушь.  И земли все колхозные, государственные, общественные.
   Забыли, как большевики у нас всё отобрали? И земли, и дома, и рудник, и участок золотоносный, скотину и ту отняли – продналог. Раскулачили! Оставайтесь тут, в Бразилии. Живите счастливо! А я вас навещать буду. В гости приезжать. Помогу, чем могу – построить что-то, например. Пожар – это ещё не конец света. В Сибири у нас через лето лесные пожары, сушь, дождей почти всё лето нет.

-  Сундук забирай с собой в Россию! – строго велела бабушка, - Я научу, как через границу золото-бриллианты провезти. Сюда же провезли! И обратно так же. Не спрашивай, как, после расскажу. Не до того сейчас. И вам всем хватит! – обратилась она к друзьям, - Илюшу моего привезли, и нам всем помогаете – и скотину спасли, и пожар лесной остановили, и лагерь вместе с нами построили. Заслужили! Вот вам ваша доля!

   И добрая бабуля щедро раздала Остапу, Пашке и Лёне по два увесистых, расшитых бисером кисета – с алмазами и золотым песком. Радостные и счастливые, они суетливо рассовали по карманам долгожданное сокровище.   
   
- Не потеряйте! – сурово приказала старуха, - Ефрем всю жизнь копил эти богатства. Не прощу, коли растеряете! Да сразу мне ответьте – куда и на что свою долю потратите? Не дам богатство на ветер пустить! Прокляну.

- Я остаюсь в Бразилии! – прохрипел обалдевший от счастья Остап, - Куплю кофейную плантацию под Рио. И дом на берегу залива.

- Это дело! – одобрила бабушка, - Молодец! Самое главное для человека – это дом. И земля. Настоящий мужик завсегда за землю держится. Земля – кормилица наша. Дельный мужик. Вот за это уважаю!

  - Я куплю кооперативную квартиру! – возбуждённо затараторил радостный Лёнька, - И катер с мотором. Я море люблю. Очень… А остальное на книжку положу – счёт заведу в сберкассе.

- Умница! – похвалила его бабушка, - Сразу видно, что вперёд смотришь! Бережливый.

- А я тоже остаюсь в Бразилии. Куплю новый пансион для русских эмигрантов! – размечтался взволнованный Пашка, - И выпишу маму из России – здесь всегда тепло, ей тут хорошо будет, у неё лёгкие больные. Лесной пожар лётчики скоро потушат, и воздух опять будет чистым.

- Милый! – растрогалась бабушка.

   И поцеловала Пашку в угольно-чёрную щёку.

 - Благослови тебя бог! Ты сам ангел, сынок.

   И перекрестила их всех.

   Потом с улыбкой оглядела их всех по очереди и весело рассмеялась:

- А попами больше не рядитесь! – и шутливо толкнула в бок Бендера, - Из тебя батюшка, как из меня русалка!

   Командор покачнулся, еле удержавшись на ногах, и   расхохотался во всё горло. Жора радостно загоготал, Лёнька с Пашкой заржали, как кони, и Мерседес счастливо залилась смехом вместе со всеми, разделяя всеобщую радость, понятную и без слов. Тимофей насмешливо фыркнул в усы и загоготал басом в унисон с Жорой, дети захихикали вслед за мамкой, и скоро уже все погорельцы хохотали хором – сквозь боль, горе, отчаяние и безысходность. Коллективное веселье, заразное, как всеобщее безумие, охватило вдруг всю толпу беженцев, поразив даже самых маленьких детей.

   НАДЕЖДА наконец-то робко засветилась в их глазах, быстро разгораясь ярким, неугасимым светом. И её грела и питала своим ясным пламенем ВЕРА – вера в свою судьбу, в лучшее будущее, вера в себя и в свои силы. Хотя ещё минуту назад людям казалось, что вера начала покидать их обессиленные и отчаявшиеся души.

   Весь ужас сегодняшнего дня, страх перед будущим, тоска, отчаяние и безнадёжность выходили из их душ вместе со смехом, люди исходили смехом, как слезами, омывались им, как чистой родниковой водой. Смех, как лекарство, успокаивал и утешал людей, утоляя боль от ожогов и ран, неся умиротворение и уверенность, даря силу слабым и смелость нерешительным.

- А помните, как вы нас гоняли? – припомнил вдруг Жора беженцам былое, - Два раза! С ружьями. Чуть не перестреляли всех!

   Но вопрос остался без ответа и повис в воздухе, став риторическим. Все смущённо молчали, сделав вид, что не расслышали. 

- Ну, а ты что молчишь-то всё время? – опомнившись, обратилась бабушка к Мерседес, и кивнула Жоре – переводи! – Любишь Илюшку-то?

   Мерседес улыбнулась:

- Люблю!

   И нежно поцеловала Жору в замурзанную щёку.

- Ну что с вами делать? – сдалась бабуля, - Живите! Девка ты хорошая, видная, добрая, и детей любишь. Совет вам да любовь! Да детишек побольше. Неси икону, Тимофей! В шалаше она.

   Тимофей, улыбаясь в рыжие усы, сбегал, принёс старую потемневшую икону и, перекрестившись, подал матери.

- Благословляю вас, дети мои! Храни вас, господь!

   Перекрестила бабушка иконой молодых и тяжко вздохнула:

- Жаль, мать твоя не дожила, Илюша! Может, тут останетесь, в Бразилии? В новой деревне жить будете со своими?

- Нет, бабушка. Прости. Не останусь я в Бразилии. Я домой хочу, в Россию. И в деревне я жить не буду – давно уже городским стал, к городу привык. Не тянет меня к земле. Не крестьянин я, не пахарь, а циркач. Цирк – это моя жизнь, я без него жить не могу. А веру вашу умом я понимаю, но душой не разделяю. Я такого повидал в жизни после революции, что давно уже перестал верить в бога. Безнадёжный я атеист. Прости меня, бабушка. И ты, отец, прости.

   Жора крепко обнял бабушку и отца, окропив их тёплыми слезами и каплями горячего пота.

- Шут ты гороховый! – проворчал отец, - Циркач… Срамота! Стыдобища! – и покрепче прижал сына к своей широкой груди, украдкой вытерев слёзы об его грубую брезентовую робу. 
 
- Вероотступник! Отщепенец! – закручинилась бабушка.

   И горько заплакала.

- А вот возьму да поеду с вами в Россию! Документы заграничные давно уже у меня готовы – ездила в город накануне, всё оформила, и даже деньги со всех счетов сняла, в ячейку положила в банке. Взять их можно хоть сейчас. Забери меня, Илюша! С тобой хочу рядом быть. В Россию хочу.

- Мать, а как же мы без тебя-то? – испугался Тимофей.

- Не маленький, чай! Вырос уже давно, а всё за мамкину юбку держишься! – сурово отрезала мать, - Сыновья у тебя самого уже взрослые – справитесь и без меня. Староста деревни, вот и думай, как новую деревню построить. А Илюшке я теперь нужнее – детишек его нянчить буду!

- Бабушка! – расцвёл Жора.

   Он поднял бабушку на руки и принялся с ней кружиться. 
 
- Отпусти, дурной! – вырывалась старуха, -  В город ехать пора, однако!

   Жора опомнился, посадил бабушку в машину к Мерседес, туда же забросил сундук, сам вместе с друзьями сел в пожарную машину и все спешно покатили в город. Необходимо было успеть купить бабушке билет на пароход, а погорельцам – медикаменты, лекарства и продукты на первое время. Да машину пожарную сдать наконец-то.

   Билет успели купить в последнюю минуту – кассы уже закрывались, хорошо, что документы бабушка предусмотрительно оформила заранее.
   
   А за пожарную машину друзьям здорово влетело от командира – в самый разгар лесного пожара пожарная часть осталась без машины. Спасло их только то, что машина эта числилась списанной и стояла в запаснике, как безнадёжно устаревшая и частично сломанная. Но зато за помощь пожарным они получили благодарность – пока устную. И заманчивое предложение – поступить к ним на службу в часть. Сейчас как никогда городу нужны были пожарники. Тем более, что форма у них уже была. Но они, разумеется, отказались, и форму эту просто подарили пожарным – им нужнее. Пашка, правда, -  со слезами на глазах.

- Не плачьте, дитя моё! – утешал его Бендер, - Я куплю вам другую форму, ещё более интересную и привлекательную для вас. Например, форму лётчика – кожаную куртку, краги, шлем с наушниками и очки-консервы. Хотите?

- Хочу! – загорелся Пашка, мечтательно посмотрел в серое дымное небо, где гудели аэропланы-спасатели и тихо добавил, - И аэроплан…

- А луну вам с неба не надо достать? – засмеялся Остап, - А то я могу! Сейчас только лестницу пожарную принесу и тут же достану. Нет уж, мой друг! Аэроплан себе покупайте сами – у вас вполне достаточно средств на это.

- Командор! – прервал его Жора, - Пусть он покупает себе аэроплан. Это его мечта. А я заплачу за строительство пансиона для русских эмигрантов – ведь это из-за меня погибло Сорочье гнездо, из-за моего самогонного аппарата. Вот, возьмите, друзья, и постройте новый пансион.

   И Жора протянул Бендеру грязную тряпицу, в которой угадывались очертания большого самородка.

- Синьор, ваша щедрость не знает границ! – восхитился Бендер.

- Это справедливо! – одобрил Лёнька.

   А Пашка, восторженно глядя на драгоценный самородок, с воодушевлением предложил:

- А давайте назовём пансион «Георгий Победоносец»!

- А это мысль! – подхватил Остап.

- Или «Илья Муромец»! – выдвинул альтернативу Лёнька.

- Нет! – решительно воспротивился Жора, - Назовите его в честь старого пансиона – «Русская жемчужина». Вот это будет правильно! 

                ***


   Провожать Жору, бабушку, Меседес и Лёньку пришла вся семья Муромовых. С остальной роднёй попрощались ещё в лагере. Отец и пятеро старших братьев стояли молча, хмуро насупившись и стараясь сдержать слёзы, детишки ревели в три ручья вместе с мамкой. 

   Бабушка, расцеловав всех на прощание, крепко обняла Бендера, поцеловала Пашку в лоб и украдкой прошептала ему на ухо:

- Береги этого дуралея! – и кивнула на командора, - Он без тебя пропадёт!

   Перекрестила всех троекратно и резво взбежала по сходням, словно помолодев лет на тридцать.

   Радостная заплаканная Мерседес, перецеловав и чуть не задушив в объятиях детишек, чмокнула Пашку в щёчку и, прижав к груди Остапа, прошептала ему на ухо:

- Берегите Пашу! Он без вас пропадёт!

   Лёнька, потрепав по головкам детишек, пропрощался со взрослыми за руку, дружески, но весьма ощутимо постучал кулаком по широким спинам Остапа и Пашки и сказал им только одно:

- Профукаете богатство – возвращайтесь в Россию! Здесь без денег делать нечего.

   Жора долго прощался с родными, утешал детишек, тискал в могучих объятиях командора и Пашку, чуть не переломав им рёбра, и под конец, обняв отца, сунул ему в руки большой тяжёлый свёрток:

- Это моя доля в строительстве новой деревни. Самый большой самородок выбрал!

   И бегом поскакал по трапу, еле успев на пароход.

- Сынок!!! – отчаянно закричал отец.

   Он побежал было вслед за сыном, протягивая к нему руки с тяжёлым свёртком, но внезапно остановился и бережно прижал самородок к груди – поздно, корабль уже отчаливал.

- СЫНОК! – прогремел могучий вопль Тимофея на всю акваторию порта.

   Но тут же утонул в пронзительном вое пароходной сирены.

- МАМАНЯ!

- СЫНОК!!! – низким басом вторила ему мать.

   И, сорвав с головы платок, отчаянно махала им, распугивая белокрылых чаек.

   «Миклухо-Маклай» отплывал. Напоследок он дал прощальный мощный гудок. Яблочное солнце сорвалось с небосвода и тревожно закачалось, как маятник, на крючке портового башенного крана. Дельфины дружно удрали за горизонт, тихо булькнув в море и пустив пузыри. Альбатросы стаей взмыли в небо, разогнав кучерявые облака. Море нервно забурлило и заколыхалось. Волны взволновались и выплеснулись на берег. Провожающие отскочили подальше, облитые с ног до головы пенистыми кружевными брызгами. Чайки злорадно расхохотались и прыснули во все стороны веером.

   Судно стремительно удалялось. Остап молча смотрел на сияющие, счастливые лица Лёньки, Мерседес, Жоры и его бабушки, которые быстро растворялись в туманной сизой дымке, и мрачно думал: «Чему так глупо радуются эти странные люди? Что ждёт их в России? Почему они так упорно туда стремятся?»

   И какое-то неясное чувство навязчиво овладевало им – чувство большой и страшной потери, чувство непонятного разочарования и сожаления.

   «Я богат! Я в Рио-де-Жанейро. Сбылась моя голубая мечта. Будь счастлив! Радуйся же, наконец, болван!» - досадовал Бендер. Но радость почему-то не приходила. И счастливым он себя не чувствовал. Наоборот – медленно и неотвратимо на него накатывала холодная тяжёлая волна зелёной тоски и чёрной меланхолии. Такой чёрной, что хотелось выть в голос.

   А Пашка даже не скрывал своей печали – он горько плакал, по-детски всхлипывая и шмыгая носом. Ему страстно хотелось броситься в море, доплыть до судна и поехать вместе со всеми назад на Родину – зайцем, в трюме, среди мешков с углём, всё равно где и как… Он готов был отдать все свои сокровища, чтобы оказаться на борту корабля. Где-то там, далеко, в глубинке России, его ждала старенькая больная мама, которая, наверное, больше никогда не увидит своего сына.  Стиснув зубы и сжав кулаки в карманах, Пашка еле удержался, чтобы не перемахнуть через перила причала.

- Держите меня, Бендер! – прошептал он сквозь зубы, - Держите меня крепче!

  Остап притянул его к себе и обнял за плечи:

- Что же вы не уехали с ними в Россию? Домой, к маме?

- Я не оставлю вас одного, командор! На острове не оставил, и здесь не оставлю.
 
   И Пашка грустно высморкался в галстук Бендера.

- Не горюйте, дитя моё! – погладил его по встрёпанным кудрям командор и вырвал галстук, - Пойдёмте, напьёмся до потери сознания! Разгоним грусть-тоску.

   Ему самому вдруг неудержимо захотелось броситься в воду и поплыть вслед за кораблём. Он едва удержал себя от этого порыва.

- У меня сезонное обострение патриотизма, - поставил он себе диагноз, - Или идиотизма. Осложнённое острым приступом вялотекущей ностальгии. Или шизофрении, – и безмерно удивился, - Откуда во мне это? Видимо, эта болезнь заразна. И передаётся воздушно-капельным путём – через объятия и поцелуи.

   И друзья понуро побрели в кабак.

   Гигантская статуя Христа милостливо благословляла отплывающих, широко раскинув руки, словно пытаясь их обнять. И на её фоне две маленькие фигурки на берегу казались такими жалкими, потерянными и одинокими, что у Жоры остро заныло сердце, и слёзы сожаления вдруг потекли из его глаз, скрывая берег за мутной сплошной пеленой:

- Надо было забрать их с собой! Пропадут ведь, глупые! 


ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ.


                МЕЧТЫ СБЫВАЮТСЯ!


   Воздух города был на диво чист и кристалльно прозрачен. Лесной пожар ночью был успешно потушен, и остатки дымных хвостов унёс свежий морской ветерок. Серый туман рассеялся, улицы предстали во всей своей красе и засияли яркими тропическими красками. Рио кипел радостью и южным весельем, смех и шутки звучали вокруг, звенели детские счастливые голоса и птичий щебет, бодро стучали женские каблучки по мостовой, празднично перекликались трамваи, и автомобили наквакивали клаксонами матчиш. Жизнь города искрилась и бурлила ключом.

   По дорогам мчались роскошные дорогие автомобили, в которых сидели шикарные девушки и великолепные молодые люди, они снисходительно улыбались Остапу и Пашке и со свистом проносились мимо.

- Мы чужие на этом празднике жизни, Паша! – уныло смотрел им вслед командор, - Жизнь, сама жизнь проносится мимо нас, а мы с вами остаёмся на обочине этой жизни. Несмотря на наше богатство. Кому мы нужны, мой бедный богатый друг? Никому. И это печально. Увы.

   Пашка всхлипнул и тяжко, с подвыванием, вздохнул.

   Следующую неделю они беспробудно пропьянствовали вместе с отцом Мерседес в кабаке «Штиль». Старый кабатчик впал в депрессию и запил с горя, оплакивая свою сбежавшую дочь. Втроём они всю неделю предавались чёрной меланхолии, обильно заливая её горячительными напитками и с сожалением вспоминая Жорин крепчайший самогон. Как жаль, как же безумно жаль, что свой самогонный аппарат Жора подарил отцу! Им такой никогда не соорудить. Смекалки не хватит. И мастерства. Руки не из того места растут.

   Наконец их отчаянный коллективный запой прервал Амарантес – кофейный король, будущий, но теперь уже бывший жених Мерседес. Он был основным поставщиком кофе для «Штиля» и часто бывал в кабаке. Амарантес тоже тосковал по своей сбежавшей невесте, однако не терял при этом трезвость мысли и здравость рассудка. Он предложил Бендеру выгодную сделку – купить у него кофейную плантацию по сходной цене.

- Хочу, но не могу! – сожалел Остап.

- Почему? Денег нет?

- Денег нет! Драгоценностей море!

   Крепко подвыпивший командор вывернул свои карманы, выложил на стол два туго набитых кисета и вытряхнул из них на салфетку две сияющие кучки – крупного золотого песка и алмазов средней величины.

- Золото! – ахнул Амарантес, - И бриллианты!

- А то!

- Откуда это у вас?

- Наследство от дедушки.

    Остап предпочёл не вдаваться в подробности.

- Тогда почему вы не можете купить у меня плантацию?

- Потому! Золото есть. Алмазы есть. Денег нет!

   Бендер развёл руками и безрадостно вздохнул.

- Могу взять золотом! И бриллиантами тоже.

   И в глазах кофейного короля загорелся хищный огонёк.

- Я тоже! – присоединился пьяненький Дон Карлос, хозяин кабака, не отрывая алчного взгляда от сверкающих кучек, - Я тоже могу взять золотом и бриллиантами. Купите у меня «Штиль», Бендер! Вам здесь на всё хватит. Ещё и на дом останется. Сейчас в стране кризис, кофе здорово подешевел, плантацию можно почти задарма взять. Простите, Амарантес, но я прекрасно знаю, что ваша плантация сегодня ничего не стоит. Она убыточна, поэтому вы её и продаёте. Она и выеденного яйца не стоит. Сущие гроши. Не покупайте плантацию, Бендер! Вы разоритесь на ней. Купите мой «Штиль»! За полцены отдам. И мой дом. Я вам уступлю. Почти даром.

- Зачем? – удивился Остап, - Почему вы продаёте кабак? И свой дом? А жить вы где будете? И на что?

- В России! На трудовые доходы… - горько вздохнул Дон Карлос и даже всплакнул с горя, - Хочу уехать отсюда. К дочери!

- В России?.. Да уж…

   Командор задумался на минуту, потом встряхнул головой и грохнул кулаком по столу:

- А правильно! Поезжайте в Россию. К Мерседес! Внуков нянчить. Решено! Покупаю я ваш кабак! И дом тоже.

   Спьяну тут же ударили по рукам, растолкали спящего носом в тарелке Пашку и поволокли вместе с Амарантесом к нотариусу – свидетелями сделки. С плантацией решили подождать до лучших времён. Кофейный король был глубоко разочарован, но не терял надежды – он умел ждать.

   У нотариуса быстренько оформили договор купли-продажи и после упорной базарной торговли Дон Карлос загрёб себе горсточку алмазов за кабак и горсточку золотого песка за дом. Хмельной Остап не терял головы даже после недельного запоя. И не уступал ни одного грамма лишнего. Золото и алмазы сейчас были в цене – в стране бушевал жесточайший кризис. Зато деньги теперь ничего не стоили, они просто превратились в бесполезные бумажки – свирепствовала инфляция.

   Бабушка Жоры вовремя успела снять деньги со всех своих счетов, забрать их из банковской ячейки и обменять на доллары – через неделю грянул дефолт, и все деньги обесценились. Хорошо, что погорельцы последовали её примеру и тоже все поголовно сняли деньги со своих счетов, забрали их наличными и потратили на новые земли и на строительство новой деревни под Рио. Правительство к тому же выплатило им хорошую компенсацию за погоревшие земли и выделило большую субсидию на строительство, а государственный антикризисный комитет выплатил каждому погорельцу, включая детей, неплохое пособие.

   Недвижимость резко упала в цене, поэтому дом Бендеру действительно достался почти даром. Впрочем, так же, как и кабак, - меньше, чем за полцены, если не за треть.

   Дон Карлос всплакнул снова, но уже от умиления, и крепко обнял своего преемника:

- Берегите «Штиль», Бендер! Мой дом теперь – ваш дом. А я уезжаю! В Россию. К дочери. Без неё мне тут нет жизни. Хочу быть рядом с ней – кроме дочери, у меня больше никого нет на свете.

   Всю ночь обмывали удачную двойную сделку, а наутро Дон Карлос уехал в Россию – отплыл на французском судне, которое транзитом заходило в российский порт. Документы заграничные у него уже были готовы – оформил с помощью знакомых моряков, всю неделю хлопотал, пришлось переплатить, чтобы побыстрее сделали. Старый кабатчик не терял времени зря – днём хлопотал, а вечером пил горькую. Он никогда не страдал похмельем, даже в глубоком запое, потому, что умел пить, не хмелея, и знал свою меру.

   Проводив Дон Карлоса, Бендер вступил в свои владения. В его доме решено было сделать пансион для русских эмигрантов – это было гораздо дешевле, чем строить новое здание. Дом был двухэтажный, просторный, вместительный, с большим количеством комнат, огромной столовой и уютной гостиной.

   А жили они с Пашкой на вилле – Лусия продолжала оплачивать её аренду и содержание, несмотря на протесты командора. Теперь они были на одной ступени социальной лестницы, и ей необходимо было утвердиться в роли покровительницы Остапа. Равноправие её не устраивало. Отнюдь. Она хотела быть королевой, а не подругой. А Бендера вполне устраивало её покровительство. И только! Жениться на ней он пока не собирался. А роман свой он получил в подарок обратно – Лусия хотела остаться для автора меценатом.

   И потекли бодрые трудовые будни новоиспечённого капиталиста. Но где же счастье? Счастья не было. Наоборот – на Остапа свалился тяжёлый груз ответственности. Этот тяжкий гнёт давил на него, пригибал к земле, лишал его радости и мешал беспечно наслаждаться жизнью.

   Пашка ничем не мог помочь командору, он сам нуждался в его помощи и поддержке – необходимо было обустраивать пансион. Прежде всего они разыскали фрау Розенфельц и поручика Левинского. Фрау устроили экономкой в новый пансион, а Левинский исполнял почётную роль директора пансиона.

   В кабаке администратором Бендер поставил друга бывшего кабатчика – опытного в этих делах Дона Хосе. Множество важных и неотложных дел свалилось вдруг сразу на голову легкомысленного Остапа, не оставляя ему времени на отдых и развлечения. Весь день его был расписан по минутам, пришлось даже нанять секретаршу и бухгалтера – в финансовых и отчётных бумагах командор был полным профаном.

- Разве это жизнь? – горько размышлял бедный богатей, - Я разве об этом мечтал? Чем же я отличаюсь от каких-нибудь рабочих на кофейной плантации? Так же пашу весь день в поте лица от зари до зари, как раб. А где же мулатки, яхты, путешествия?  Какие уж тут развлечения! Даже в гамаке полежать некогда. Даже на сон времени не хватает – днём в пансионе, вечером – в кабаке до глубокой ночи, сплю по шесть часов в сутки, а то и по четыре. Нет, это не жизнь, это каторга! И кой чёрт занёс меня на эти галеры?!!

   Наивный Остап и не подозревал, что богатство – это не только радость, но и тяжкий долг, огромная ответственность, унылые обязанности и тяжёлый труд. И быть богатым – трудно, скучно и неинтересно.

   Бендер даже прослезился с отчаянья:

- Может, это не моё? Может – ну его, это богатство? Продать всё к чёрту и жить на эти деньги!

- Недолго жить! – предостерегала его Лусия, - Надолго этих денег не хватит. Инфляция их все съест. Сейчас кризис, и деньги ничего не стоят. Наоборот, их нужно вкладывать во что-то – в драгоценности, в недвижимость, в доходное дело, в прибыльное предприятие. Кабак и пансион приносят вам с Пашей хороший, стабильный доход и постоянную прибыль. Живите на эти доходы и радуйтесь жизни! Терпите, Бендер – научитесь быть богатым. Опыт придёт со временем. А продать всё и тут же профукать – глупо. Деньги должны работать на вас. Деньги должны приносить деньги. Прибыль!

- Прибыль! Инфляция, девальвация, дефолт, кризис… Куда я попал? Разве это рай? 

   Остап тяжело вздохнул и надел обратно на шею ярмо, которое попытался было сбросить.

- Надолго ли меня хватит? – тосковал он, - Сдохну я тут от тоски, в этом райском Рио! Акула капитализма… Да уж!.. Капитал – вот акула, которая пожирает самого капиталиста. Парадокс капитализма!


   Всё это было не то, о чём мечтал великий комбинатор. Повседневные дела тяготили его, и он всё больше устранялся от них, перекладывая тяжкий груз отвественности на плечи своих заместителей и секретарей.

   И дела постепенно приходили в упадок, лишённые бдительного внимания научного руководителя. Из Пашки капиталист тоже был никудышный, все дела по набору постояльцев в пансион и его содержанию он полностью доверил командору и директору пансиона Левинскому. И поручил заботам рачительной фрау Розенфельц. Самоустранился. Что было совсем уже бесчестно.

   «Штиль» приносил неплохой стабильный доход, но требовал больших и постоянных вложений, поэтому прибыли едва покрывали расходы. К тому же доверчивый и непрактичный Остап разрешал отпускать выпивку морякам в долг, и далеко не все долги возвращались – моряки уходили в море и забывали о своих долгах. И – ау!  Ищи ветра в поле! А, вернее, в море. Пашка в кабаке вести дела не помогал, он и пансион-то забросил, хозяин Бендер, вот пусть сам и ведёт все дела.

   И целыми днями пропадал в местном аэроклубе –  он купил-таки себе вожделенный аэроплан и теперь учился им управлять. Поступил на курсы лётчиков, и щедрый командор купил ему в подарок обещанную форму лётчика – кожаную, обалденно пахнущую куртку с ремнями, планшет через плечо, высокие скрипучие краги, шлем с наушниками и круглые очки-консервы. Выглядел Пашка в этом великолепном костюме просто шикарно.  Умопомрачительно! Сногсшибательно. Он сам себе нравился в этой форме. И подолгу стоял перед зеркалом, любуясь собой и своими сверкающими обновками. Настоящий лётчик! Потрясающий наряд! Не сравнить с грубой брезентовой робой пожарника. Небо и земля!

   Теперь Пашка мечтал стать не просто пожарным, а летучим пожарным-спасателем.  Но тут он столкнулся с серьезной и почти непреодолимой проблемой – он с детства панически боялся высоты. Потому и в цирке он наотрез отказывался работать с воздушными гимнастами, даже на небольшой высоте у него тошнотворно кружилась голова.

   Но, если небольшую высоту он всё же хоть как-то переносил, хоть и с нервной дрожью и зубовным скрежетом, то на большой высоте ему сразу же становилось дурно – холодели руки-ноги, мерзко тошнило, к горлу подкатывал клубок, бешено колотилось сердце и мутилось в глазах.

   Пашка мужественно боролся со своим страхом высоты, старался не впадать в панику и упорно посещал все лётные занятия, мучая и себя, и своих инструкторов.

- Пилотом вам не быть! – сразу же вынесли они приговор, - Если только штурманом. И то вряд ли! И себя погубите, и людей, и аэроплан.

   Но Пашка не сдавался – покрытый холодной испариной, стиснув зубы и еле сдерживая непреодолимое желание зажмурить глаза, день за днём он храбро поднимался в воздух, приводя инструкторов в исступление своим ослиным упрямством.

- Врёте! Фиг вам! Я буду летать! И я стану пилотом! -  скрипел сквозь зубы несчастный страдалец.

   Бедолага  едва не терял сознание и огромным усилием воли удерживал себя от сумасшедшего порыва выпрыгнуть из кабины прямо в небе.

   И добился-таки своего! Экзамены на пилота Пашка сдал на отлично, на удивление всем инструкторам и самому себе. Это был самый счастливый день в его жизни! Пашка просто плакал от счастья, когда ему вручали свидетельство об успешном окончании лётных курсов. Это было полным триумфом! Он победил свой страх высоты.

   А помог ему в этом эпическом преодолении остроумный Бендер – он предложил Пашке простое, но гениальное решение:

- Дитя моё боязливое! Во время полёта представьте себе, что вы не в воздухе, а в море, и не летите, а плывёте, и не на аэроплане, а на корабле. Небо – это море, аэроплан – корабль, облака – это пена морская. А вы – Афродита, рождённая из этой пены. Шучу!  А воздушные ямы – морские волны. Вниз не смотрите – если только при посадке. И всё пойдёт как по маслу!

   И помогло ведь! Пашка перестал бояться высоты.

   Командор торжествовал:

- Мой доверчивый друг! Доверьтесь мне. Я – врач. Я – психиатр. Я лечил не тела, а души людей. Только мне почему-то попадались преимущественно глупые души. Моя методика сработала! Я – гений психиатрии!

   Вместо благодарности дерзкий Пашка показал психиатру розовый и длинный, как у собаки, язык:

- Сами-то вы небось побоялись бы летать!

- Кто??? Я?!! – оскорбился Бендер, - Да я сам – лётчик-профессионал высшего класса! Я умею делать такие фигуры высшего пилотажа, которые вам и не снились! И пике, и мёртвую петлю, и восьмёрку, и полёт вслепую. Только давно уже не летал – всё, знаете ли, как-то недосуг было. Времени не было!

- Ну да, ну да! Так я и поверил! Байки всё это. Докажите! Полетели завтра со мной!

- Завтра не смогу, к сожалению. Дела, заботы, хлопоты – занят буду весь день. Как-нибудь в другой раз – с удовольствием. Буду рад! Просто счастлив!

- Врёте вы всё! – злорадствовал Пашка, - Боитесь летать – так и скажите!

- Ладно! Чёрт с вами! – сдался командор, - Полетели! Только ради вас! Но предупреждаю – я всё забыл. Не было практики – потерял навык.

- Ничего! Вспомните! Научим снова. И практика вам будет. Обещаю!

 
                ***


   На изумрудно-зелёном поле стоял белоснежный аэроплан с ярко-красными крыльями. Рядом суетился Пашка, проверяя баки с горючим. В кабине уже сидел Бендер, с любопытством разглядывая разноцветные кнопки и рычажки на приборной панели.

- Сегодня летим к морю! – весело закричал Пашка, запрыгивая в кабину. Инструктор, спавший на заднем сиденье, проснулся и протёр глаза. Недовольно покосившись на Пашку, он набожно перекрестился и тихо прошептал:

- Матерь божья! Помоги нам! Спаси и сохрани нас!

- Он что, боится летать? – кивнул на него командор.

- Со мной боится! – засмеялся Пашка.

- А зачем нам инструктор? Вы же уже закончили свою учёбу.

- Для вас, Бендер! Персонально для вас.

  Передвинув рычаги управления, Пашка завёл мотор и радостно заорал:

- Полетели!

   Аэроплан легко разбежался и взлетел в воздух. Взглянув в иллюминатор, Остап с замиранием сердца увидел далеко внизу зелёные и жёлтые квадратики полей и плантаций, фисташковую бахрому тропических лесов, горбатые изумрудные горы, больше похожие на холмы, и белые кубики игрушечного города.

   Вдалеке ослепительно сияло и сверкало лазурное море, быстро приближаясь и разрастаясь. Огромная фигура Христа на высокой горе широко распахнула руки, как-будто готовясь принять их в свои милосердные объятия.

- Ну, Бендер, а теперь вы покажите класс! – легкомысленно предложил Пашка, - Я отпускаю рычаги – принимайте управление!

- Вы с ума сошли, Паша! – испугался Бендер, - Вы хотите, чтобы я нас всех угробил?

   Инструктор в ужасе закрыл глаза и принялся горячо молиться, быстро перебирая чётки трясущимися руками.

- Не бойтесь, командор! – засмеялся Пашка, - Я вас подстрахую! Смелее – беритесь за рычаги! Я всё покажу.

- Паша! Вы рискуете нашими жизнями! – заорал командор и оглянулся на впавшего в прострацию инструктора, -  Я всё забыл! Подсказывайте мне скорей, что и куда нажимать. Ваш инструктор, похоже, уже в коме.

   С опаской взявшись за рычаги, Остап под руководством Пашки принял управление полётом – с дрожью в руках и трепетом в сердце. Это был первый полёт в его жизни.
 
   Аэроплан с отвращением содрогнулся и неохотно подчинился блудливой… пардон, - блуждающей руке великого комбинатора. Некоторое время всё шло более или менее хорошо, полёт был достаточно ровным, мотор гудел исправно, и Бендер вздохнул было с облегчением.

   Но в один прекрасный момент командор перепутал рычаги, и аэроплан резко начал снижаться, как-будто падая в глубокую воздушную яму.

   Инструктор очнулся от столбняка, схватился за голову, дико завопил и начал поспешно и беспорядочно выкрикивать указания, обильно перемежая их крепкими ругательствами и проклятиями. Впрочем, возможно, это были молитвы на латыни. Может быть. Но мы не ручаемся.

   Пашка мигом перехватил рычаги, но было уже поздно – аэроплан быстро и неудержимо терял высоту. Земля стремительно и страшно приближалась, столкновение с ней, казалось, было неотвратимо и неизбежно. Инструктор крепко зажмурился и закрыл голову руками, скрючившись в три погибели.

- Паша! Садитесь в море! – отчаянно закричал Бендер.

- Нет! У меня не гидроплан! – сердито заорал Пашка, - Утонем!

   И направил аэроплан к морю.

- Прыгайте, Бендер! – скомандовал Пашка и сунул командору свёрток, - Это парашют! Наденьте лямки, как рыкзак, и в воздухе дёрните за это кольцо – парашют раскроется. Только не рядом с аэропланом!

- А вы? Я без вас прыгать не буду!

   И Остап быстро надел парашют.

- Я свой аэроплан не брошу! И прыгать не буду – высоты боюсь! Летать уже не боюсь, а с парашютом прыгать – боюсь.

- Я остаюсь с вами! Я тоже боюсь прыгать!

- Не бойтесь – с вами прыгнет инструктор! У него тоже есть парашют. А я посажу аэроплан на воду. Не утонет!

   И Пашка, открыв дверь кабины, безжалостно вытолкнул ногой командора. Инструктора уже и след простыл – он выпрыгнул первым, не теряя времени зря. Бендер, очертя голову, ринулся вслед за ним, камнем ухнув в пустоту.

   Сильный порыв свежего ветра отнёс парашютистов далеко от моря – прямо к гигантской статуе Христа.

- Иисусе! Боже милостивый! Только не это! – заверещал обезумевший инструктор, судорожно вцепившись в парашютные стропы.

- Бог мой! Сдуйте нас кто-нибудь обратно! – охнул Остап, беспомощно болтаясь в небесах, как мешок с картошкой.

   Фигура Христа грозно приближалась к ним с ужасающей скоростью, как само возмездие господне.

- Это кара божья! – визжал в панике инструктор, - За все наши прегрешения!

- Нет!!! – бешено заорал Бендер, - Я не согласен! Господи! Кто из нас без греха?

   И обречённо закрыл глаза.

   И оба парашютиста очень аккуратно и параллельно повисли на руках статуи, зацепившись за ладони Христа.

- Мы в руце божией! – восторгался инструктор, весело дрыгая ногами в воздухе, - Длань господня милосердна!

- Да уж! Десница божия нас не покарала! Зря вы каркали! – радовался командор, медленно перекручиваясь на стропах вокруг своей оси, - Слава богу! Мы живы!

- Иисусе Христос – воистину наш спаситель и вседержитель! – восторженно молился инструктор, плача от умиления и благодаря господа за спасение их бессмертных душ.

   Парашютисты равномерно болтались на руках у статуи, раскачиваясь на ветру, словно маятники часов. Сверху им хорошо был виден сверкающий ртутью серебристый залив и маленький белый аэроплан с красными крыльями, который плавно приводнился и резво понёсся по зеркальной водной глади, словно утка мандаринка, оставляя после себя широкий треугольный след.

   Он не затонул благодаря своему плоскому днищу, и поплыл, как корабль, медленно дрейфуя к берегу. Из иллюминатора высунулся Пашка и принялся лихорадочно грести пожарной лопатой, пытаясь подгрести к берегу.

- Гребите, Паша, гребите! – радостно захохотал командор.

   И пронзительно засвистел, да так, что у самого уши заложило.

- Святая Мария! – возопил оглушённый инструктор, - Спаси и сохрани нас! Помоги нам выбраться отсюда!

- На бога надейся, а сам не плошай! – назидательно заметил Бендер, - ДЕЙСТВОВАТЬ НАДО! ДЕЙСТВОВАТЬ!

   Он ловко подтянулся на стропах, с риском для жизни вскарабкался на руку Христа и пополз на четвереньках к его голове, используя стропы и парашют, как страховку. Он знал, что внутри всех больших монументов мира есть лестницы, ведущие сверху вниз (или снизу вверх?). Такая лестница есть, например, внутри статуи Свободы в Нью-Йорке. Значит, и тут должна быть.

   Подползая к голове Христа, Остап осторожно заглянул ему в лицо. Задумчиво склонённое лицо было печальным, густые брови нахмурены, а большие глаза – внимательны и серьёзны. Христос сурово взглянул на командора и осуждающе покачал головой. Мол:

- Ну ты, брат, того! Не шали! Слезай давай! Живо! Не озоруй!

    Найдя вход, Бендер радостно заорал инспектору:

- Есть! Здесь есть вход! Ползите сюда! Тут есть лестница!

- Я не могу! – завопил инструктор, - Я боюсь упасть! 

- Ну тогда ждите помощь! А я спускаюсь! Прощайте, амиго! Я вызову вам спасателей!

   И, сняв парашют, стрелой спустился по лестнице вниз – только пятки замелькали. А навстречу ему уже споро поднимались спасатели – их вызвали туристы, которые со смотровой площадки на горе с замиранием сердца наблюдали за двумя неудачливыми парашютистами.

   Инструктора снимали с длани господней с помощью альпинистского снаряжения – верёвок, тросов, страховок и проч. Вниз по лестнице он уже бодро спустился сам. И первым делом кинулся в часовню в подножии статуи – замаливать свои грехи и благодарить господа за чудесное спасение.

   А командор в это время давно уже спустился с горы на маленьком игрушечном поезде по винтовой железной дороге. И бегом побежал к морю – спасать Пашку.

   Но Пашка уже был на берегу – спасательный катер живо примчался к месту трагедии, аэроплан зацепили тросом и приволокли на буксире к берегу. Бендер чуть не задушил друга на радостях в своих могучих объятиях. Пашка сердито вырывался и угрюмо бурчал:

- Но-но! Полегче! Я рад, что вы живы, командор. И я тоже. И что аэроплан цел. Я бы вам никогда в жизни не простил, если бы вы угробили мой аэроплан.

- Но я же его не утопил! – радостно осклабился Бендер, - Я знал, что ваш аэроплан умеет не только летать, но и плавать. А вы говорите – не гидроплан! Я не хотел лететь – это была ваша идея. Я вас предупреждал, что я всё забыл.

- Будьте моим штурманом, Бендер! – прервал его Пашка.

   И серьёзно посмотрел ему в глаза.

- Нет уж! Дудки! – открестился Остап, - Ни за что! Вы хотите, чтобы катастрофа повторилась? НЕТ! Мне моя жизнь дорога. Я ещё молод и полон сил. Я жить хочу!

- Трус! – возмутился Пашка.

- Я не трус! Но я боюсь.

- А ещё лётчик! Какой же вы лётчик? Да ещё высшего класса? Пилот из вас никакой!

- Настоящий я лётчик. И пилот высококлассный. Только подзабыл всё – давно не летал.

- А, вернее, - никогда! Врёте вы всё! Вы такой же лётчик, как я – скрипач!

   Пашка презрительно сплюнул сквозь зубы.

- Ну хорошо! – разозлился Бендер, - Вы сами на это напросились! Как и в прошлый раз! Видит бог – я не хотел летать! Буду я вашим штурманом. Но только временно! Пока не подыщете мне замену. Вы достали меня своим упрямством, дитя моё неразумное! У меня дел по горло! Некогда мне тут с вами развлекаться, в небесах порхать бабочкой! 
 
- Командор! – расцвёл Пашка.

   И в порыве благодарности чуть не задушил Бендера в крепких дружеских объятиях.

- Но-но! Полегче! – сердито вырывался Остап, - Я вам не любимая девушка! Сосватали меня на мою голову!

   И друзья спешно помчались помогать спасателям – вытаскивать аэроплан на берег. Трос прикрепили к грузовику, выволокли аэроплан из воды, но теперь он прочно застрял в песке. Пришлось проложить длинные доски до самой дороги. Аэроплан привезли на буксире в ангар и оставили его там отдыхать. Он был совершенно целёхонек – на удивление самому Пашке. Но инструктора были в бешенстве:

- Мы же предупреждали вас – угробите и себя, и людей, и аэроплан!

-  Но ведь не угробил же! Мы живы-здоровы, и аэроплан цел! -  взбеленился Пашка.

    И послал всех инструкторов куда подальше.

 - Идите вы все к чёрту! Сами летать будем! Без инстукторов! Толку от вас, как от козла молока!

- Действительно, кабальеро! – вежливо отфутболил их Бендер, - А не пошли бы вы к чёртовой бабушке! В предыдущем полёте ваш инструктор был совершенно бесполезен – скорее, груз, а не помощник. И без вас обойдёмся! Вдвоём летать будем. Без посторонних лиц.

   Но свидетельство об окончании лётных курсов Остапу всё же выдали – заочно, за его красивые глазки. А, вернее, - за красивые глазки Лусии. Начальник аэроклуба был её старый хороший знакомый. И прекрасная синьора выбила-таки командору допуск к полётам. А неудачный полёт с Пашкой сочли за удачно сданный экзамен.

 
                ***


   Бендер теперь целыми днями пропадал на лётном поле – добросовестно учился на штурмана под Пашкиным руководством. Без инструкторов! Самостоятельно. Каждый день они поднимались в воздух и облетали уже все окрестности Рио. И в один прекрасный день великого комбинатора осенила блестящая идея:

- Дитя моё летучее! Хватит без толку витать в облаках! В буквальном смысле. Ваш аэроплан должен отрабатывать вложенные в него средства. Это я вам как опытный капиталист говорю. Вот вам мой дружеский совет: займитесь воздушным извозом!

   Пашке идея безумно понравилась, и он сделал из своего аэроплана аэротакси – стал проводить воздушные экскурсии для туристов.

- Рио-де-Жанейро с высоты птичьего полёта!

- Красота!

- Дух захватывает! – рекламировали экскурсии в газетах и афишах.

   От туристов не было отбоя – все хотели увидеть город в полёте.

- Экзотика!

- Волшебно!

- Просто чудо! – восторгались туристы.

   Командор был штурманом и одновременно – гидом. Он просто пересказывал туристам всю информацию о Рио и его окрестностях, почерпнутую им из обычного путеводителя для туристов – в своей творческой интерпретации.

- Интертрепации! - смеялся Пашка.

   Остроумный шутник и балагур Бендер завоевал себе множество поклонников среди туристов, а добрый и наивный Пашка стал всеобщим любимцем. «Небесные извозчики» - прозвали пилотов туристы и ценили их за обаяние, весёлый нрав и доброжелательность. Хотя драли эти извозчики за свои экскурсии три шкуры, пользуясь полным отсутствием воздушной конкуренции. «Козы» - в свою очередь, прозвали туристов пилоты. За глаза, разумеется.

- Пошли коз доить! – обращались они друг к другу перед полётом.

   Экскурсии приносили хороший доход, но почти вся прибыль уходила на содержание аэроплана и аренду ангара в аэроклубе. Ну хоть что-то. Хоть полёты оправдать. Летали они, скорее, из любви к искусству.

   И полюбили небо так же, как Лёнька – море. С утра до вечера они витали в облаках и спускались на землю только для того, чтобы поесть и поспать. И забрать очередную порцию «коз».

   С высоты мир казался ещё прекраснее: чудесный белоснежный город, великолепный золотой залив, зелёные горы, густые леса и радужные поля были проникнуты таким неизъяснимым очарованием, что сердце замирало от восторга.

- Ради этого стоит жить! – признался командор.

   Паря под небесами, они ясно осознавали, что, если и есть на белом свете рай, то он находится на грешной земле. Хотя они давно уже утвердились в этой мысли.
   
   Прелесть и красота земли была по-настоящему видна только с большой высоты. Сентиментальный и романтичный Бендер особенно любил встречать рассветы и закаты в воздухе, когда весь мир вокруг был нежно-розовым и перламутровым.

   От избытка чувств, а может, отчасти и от страха, пилоты во весь голос распевали не совсем скромные частушки и блатные, отнюдь не весёлые, но весьма романтичные песни, успокаивая и отвлекая и себя, и пассажиров. Правда, романтика эта была с большой дороги. Впрочем, туристы всё равно не понимали смысл русских слов. Пели отчаянно и от души, заменяя песней стопочку для храбрости.

   Однако души эти были всё же довольно пугливыми и боязливыми. У пилотов не проявился страх высоты после неудачного полёта, как это не странно. Но зато появился другой мощный инстинктивный страх, даже ужас – страх снова потерпеть крушение.

   И теперь при любом толчке аэроплана или падении в воздушную яму души эти моментально ухали далеко-далеко – куда-то в пятки, а сердца ёкали и трепыхались, как пойманные в силки птицы. Страх накатывал потной удушливой волной и захлёстывал их с головой.

   Пилоты не впадали в панику только потому, что не хотели показывать перед туристами свою трусость. Огромным усилием воли они преодолевали свой ужас и разгоняли его громкими дурацкими песнями, бравируя друг перед другом своей храбростью и успокаивая перепуганных пассажиров.

   Песни были совсем не развлекательного характера. Но исполнялись очень живо и бодро, хотя иногда – дрожащими от волнения голосами. И, как ни странно, они волшебным образом моментально успокаивали взволнованных туристов, да и самих пилотов тоже. Поют – значит, всё хорошо!

   Несмотря на навязчивый неотступный страх, друзья любили это великолепное ощущение полёта, бесконечный небесный простор и волшебное чувство свободы. Они буквально упивались ВОЛЕЙ, как чистой водой, как свежим воздухом. Им казалось, что всё это – просто чудесный сон, и прекраснее этого сна они в жизни не видели.

- Паша, а может, в этом и есть наше высокое предназначение? – размышлял Остап, - Летать?

- А вы летать не хотели! – радостно упрекал его Пашка, - Я всю жизнь мечтал летать! С детства. Мне даже снилось всегда, что я летаю.

- Мой милый друг! Летать – это извечная мечта человечества. Всем людям снится один и тот же сон – полёт. Человек рождён для счастья, как птица для полёта. А мы с вами, Паша, рождены для полёта, который и есть – счастье.


   Маленький белый аэроплан с красными крыльями юрко нырял среди перистых облаков, яркое полуденное солнце заливало кабину, а свежий прохладный ветер обвевал разгорячённые лица пилотов. И они устало и светло улыбались – солнцу, ветру, новому дню, сияющему внизу морю, своей молодости и необъятной свободе.


         
  ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ.

 
                АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ.

   
 
   А кабак «Штиль» тем временем потихоньку разорялся, лишённый бдительного внимания своего хозяина. Должников-моряков трудно было выловить в открытом море, долги постепенно копились, и убытки увеличивались. Да и подворовывали. Не Дон Хосе, конечно же. Все остальные. Все, кому не лень. Официанты, бармены, повара и даже уборщики. Тащили всё, что попадалось под руку. Всё, что плохо лежит. И вынесли бы всё до последней ложки и крошки, если бы не Дон Хосе. Он был вынужден лично проверять сумки и пакеты уходящих со смены сотрудников. Но ведь не обыскивать же их самих! Уносить продолжали на себе, пряча в одежде продукты, бутылки с дорогим алкоголем и кухонную утварь. А как-то раз ночью украли даже старую плиту и вывезли дряхлое фортепиано – пока сторож якобы спал.

- Ну да чёрт с ними, с ворами! – решил Остап и не стал обращаться в полицию, - Плиту всё равно надо покупать новую – старая уже плохо работает, блюда пригорают, и духовка не печёт. А на пианино больше некому играть.

   Поставщики обманывали – поставляли некачественные, просроченные продукты, а драли за них втридорога. Отнюдь не по оптовым ценам, а по рыночным. Спиртное присылали поддельное. К тому же слишком большими были расходы на содержание кабака. А после одного прискорбного случая «Штиль» вообще пришлось закрыть на некоторое время.

   Пьяные моряки устроили дикий дебош и массовую драку в кабаке – французы подрались с итальянцами и разгромили всё вокруг вдребезги. Разбили зеркала во всю стену – от пола до потолка, хрустальные люстры, стёкла в окнах, перебили все бутылки со спиртным в баре и всю посуду на столиках. И не заплатили за ужин, разумеется.

   После ужасающего погрома моряки быстренько смылись на свои корабли, благоразумно не дожидаясь полиции. А корабли наутро снялись с якоря и уплыли в открытое море. Бендер так и не успел навестить капитанов этих судов, чтобы потребовать у них выдачи виновников разгрома и возмещения ими материального ущерба.

   «Штиль» пришлось закрыть на неделю, что повлекло за собой большие убытки – кабак временно лишился прибыли, не говоря уже о гигантских расходах на ремонт. И, как это ни печально, кабак пришлось продать Дону Хосе за полцены. Что, впрочем, нисколько не огорчило его прежнего хозяина Бендера. Напротив, он вздохнул с великим облегчением, сбросив, наконец, это тяжёлое ярмо со своей многострадальной натёртой шеи.

- Берегите мой «Штиль»! – вспомнил командор прощальные слова Дона Карлоса.

   И чуть не всплакнул от досады. Но вовремя передумал.

- Какой из меня капиталист? – жаловался он Пашке, - И почему все мои предприятия терпят такой позорный крах? Начиная с конторы «Рога и копыта», все они приходят к печальному концу.

- Ну не все! – успокаивал его Пашка, - У нас с вами есть ещё пансион и мой аэроплан. Аэроплан-то цел!

- Да уж! Его я пока ещё не угробил! Как ни старался! – грустно засмеялся командор и оживился, - Паша, а давайте на эти деньги купим ещё один аэроплан? Выпишем из России Шуру Балаганова с Козлевичем, обучим их, и создадим настоящий маленький аэротаксопарк! Дело это доходное, интересное и весёлое. Честное слово, мне это дело нравится! Люблю летать, грешным делом.

- Хватит нам и одного аэроплана! – охладил его пылкие мечты Пашка.

   И спустил его с небес на землю.

 - Нас пока только двое. Вот если бы Лёнька с Жорой остались тут.

- Вы скучный реалист, Паша! Вы сугубый прагматик. А я – мечтатель и романтик. Вы душите мою мечту на корню. Вы подрубаете мне крылья. А, может быть, я, как Икар, хочу взлететь к самому солнцу? В своих мечтах.

- Ага! И сгореть! Пошли, пора лететь! Коз доить. Икар! Прочтите это слово наоборот. Получится – раки.

- Фу! – сморщился Остап, - Какой пошлый каламбур! Не говорите парадоксами, мой рациональный и приземлённый друг. Если это из басни Крылова «Лебедь, рак и щука», то мы с вами, Паша, как раз лебеди, но отнюдь не раки. И тянем мы повозку в одну сторону – в небо.

- Мечтатель!

   Пашка треснул его планшетом по спине и помчался на аэродром. 
   
   Бендер рысью поскакал вдогонку, запустив вслед свою тяжёлую сумку на длинном ремне, но вдруг резко затормозил и со всего размаху врезался в Пашкину спину.

   Пашка внезапно остановился и словно окаменел, впал в столбняк. Командор выглянул из-за его плеча и тоже остолбенел. Перед ними явилось странное, но прекрасное видение.

   На ярко-зелёном лётном поле их ждал ослепительно белый ангел. Так им показалось вначале. Небесный посланец в длинных белых одеждах и с сияющим нимбом над головой смирно стоял рядом с маленьким аэропланом и терпеливо ждал их. За спиной посланца трепетали белоснежные полупрозрачные крылья.

- Ангел небесный! – ошеломлённо охнул Пашка и тихонько перекрестился, - Я же говорил вам, Бендер, что у нас есть свой ангел-хранитель. Потому мы и не разбились с вами в прошлый раз. Тихо, не спугните его! А то улетит.

- Не порите чушь, Паша! – шёпотом прервал его командор.

   И нервно вытер пот со лба.

- Ангелов не бывает!

- Бывает! Вы же сами его видите! Ведь видите же?

- Вижу! Но не верю! Это не ангел.

- А кто же? Вон и крылья у него, и святой нимб.

   С опаской приблизившись к посланцу, Остап с Пашкой обнаружили, что чудесное явление – просто-напросто невеста в белом свадебном платье, нимб над головой – веночек с оборочками, а крылья за спиной – газовая прозрачная фата. Но облик у невесты был истинно ангельский – золотые, пышные, как облако, волосы, большие чистые голубые глаза и белая, почти незагорелая кожа, что удивительно для смуглоликой Бразилии.

   Удивлению друзей не было предела: невеста одна на лётном поле, в подвенечном платье! Сбежала из-под венца и теперь хочет удрать от жениха на аэроплане?

- Паша, это моя невеста? – с тайной надеждой шепнул Бендер, -  Она явилась ко мне!

- Нет, моя! – толкнул его в бок Пашка, - Она ко мне явилась!

- Почему же ваша? – ревниво возмутился командор и толкнул его в ответ.

- Потому, что я – красивый, умный и сильный! И молодой. А с вас и Лусии хватит! Зачем вам две женщины?

   Остап сердито пнул друга ногой и бодрым галопом поскакал к невесте – как молодой, застоявшийся в стойле, жеребец. Галантно поцеловав ручку девушке, опытный Дон Жуан осыпал её цветистыми комплиментами и блестящими остротами. Великий комбинатор был в ударе: он остроумно шутил, заразительно смеялся, добродушно балагурил и вообще – лез из кожи вон, пуская пыль в глаза, и только что копытом не бил.

- Конь! – злобно ворчал Пашка.

   Он упустил свой шанс и поневоле отдал пальму первенства командору.

   Девушка шутливо отбивалась от настойчивого кавалера, весело смеялась над его искромётными шутками и, в общем-то, благосклонно принимала его ухаживания. К великому огорчению и разочарованию отодвинутого на задний план Пашки.

   Невеста оказалась вовсе не невестой. Девушка просто рекламировала подвенечные платья – она работала моделью в свадебном салоне «Купидон». Но имя у неё и вправду было ангельское – Анжелика. Вскоре подошёл её фотограф Мигеле и бесцеремонно прервал интересную и содержательную беседу. Он сосватал невесту на рекламные съёмки на Пашкином аэроплане. А за это сразу же отвалил им с Бендером очень даже неплохие деньги. И посулил им выгодный контракт со свадебным салоном. Разумеется, пилоты сразу же забыли про своих коз и с радостью согласились.

   Съёмки начались – сначала около аэроплана, затем – в воздухе, что было, конечно же, значительно сложнее. Невеста сияла молодостью и красотой. В белоснежном платье она действительно была похожа на ангела.

   Обиженный на Остапа Пашка злорадно бросал аэроплан в воздушные ямы, внезапно и опасно снижал высоту или, наоборот, - резко набирал её, критически накренял аэроплан, покачивая крыльями, и только что восьмёрки не выделывал. Бендер устал делать ему замечания и грозился разобраться с ним на земле.

   Анжелика испуганно ахала, бледнела и крепко держалась за сиденье своего кресла, боясь из него вылететь. Фотограф сердито бранился, бесконечно ронял фотоаппарат, и разбил бы его, если бы не повесил на шею на ремне.

   В конце концов мстительный Пашка чуть не перевернул аэроплан вверх тормашками и едва не вытряхнул всех на пол, и только на этом успокоился, получив от командора клятвенное обещание намылить ему шею на аэродроме.

   Мигеле злобно ругался, чертыхался и любовно прижимал к груди фотоаппарат, защищая его от ударов и тряски. И тут же загорелся новой безумной идеей – снять невесту в воздухе во время прыжка с парашютом.

- Платье само будет как парашют – только уже на моей голове! – ядовито заметила невеста, - Ветер снизу сдует мне юбку на голову.

   И фотограф нехотя отказался от этой неумной идеи.

   На землю все выползли обессиленные и уставшие. Всех мутило, даже самого пилота крепко подташнивало. Остап подал девушке руку, и она изнеможённо оперлась на неё, проклиная свою опасную профессию.

   Жёлто-зелёный Пашка чуть ли не ползком тащился сзади, запоздало раскаиваясь в своём временном помутнении рассудка и глупом воздушном хулиганстве. А взбесившийся вконец Мигеле яростно пинал свою кепку по всему лётному полю и клялся всеми богами, что больше никогда в жизни не поднимется в воздух. По крайней мере, с Пашкой.

   Прямо на аэродроме Остап неожиданно для самого себя предложил Анжелике руку и сердце:

- Выходите за меня замуж!

   И тут же прикусил язык, но было уже поздно.

- Прямо сейчас? – засмеялась девушка.

- Прямо сейчас! Вот в этом платье.

- Хорошая реклама для нашего салона!

- Я не шучу! Я никогда никого не любил. А вас я полюбил с первого взгляда.

   И тут Пашке стало так тошно и муторно, что он не выдержал:

- Любовь с первого взгляда! Меня тошнит от вас, Бендер! Беееее!

   И его действительно чуть не стошнило. Отдышавшись, он продолжил, отплёвываясь:

- Меня и правда мутит. Не верьте ему – он врёт! Он всем девушкам так говорит. Тьфу! Ловелас!

   Бендер укоризненно посмотрел на Пашку и отвёл Анжелику подальше:

- Простите моего невоздержанного друга! Он вас ревнует ко мне. Но вы так и не дали мне ответа.

- Любовь с первого взгляда? – снисходительно улыбнулась девушка, - Я в это не верю!

- А хотите, я совершу ради вас подвиг? Например, прыгну с парашютом!

- Не надо! Мы и так все устали. Успокойтесь.

- Ну почему же не надо? – злорадно подхватил Пашка, - Прыгайте, Бендер! Докажите девушке вашу любовь.

- Никто прыгать не будет! – решительно прервала его Анжелика, - И ничего доказывать мне не нужно. Давайте лучше сходим все вместе куда-нибудь поесть. Только я переоденусь сначала. Я страшно проголодалась после этого бурного полёта – быка бы съела.

- Пойдёмте! – обрадовался командор, - В «Штиль».
 
- Фу! – возмутился Пашка, - Вести девушку в грубый матросский кабак!

   И его опять затошнило.

- Не обращайте внимания на моего неотёсанного друга!

   Остап подхватил девушку под локотки и отвернул её от Пашки, - Я думаю, нам лучше пойти без него. Вряд ли он сможет сейчас что-нибудь съесть. Мой юный друг отнюдь не голоден. Скорее наоборот – пища вызывает у него отвращение.

- Это вы вызываете у меня отвращение, Бендер! – враждебно процедил сквозь зубы Пашка.

- Не ссортесь из-за меня! – испугалась Анжелика.

   И поставила командору суровый ультиматум:

- Или мы идём все вместе, или я ухожу отсюда – без вас!

- Ну хорошо! – поспешно согласился Бендер, - Я вынужден согласиться. Хотя это шантаж, конечно.

- А этот припадочный тоже с нами пойдёт?

   Пашка мрачно кивнул на Мигеле, который бесновался на лётном поле и яростно топтал свою кепку.

- Конечно! – вздохнула девушка, - Бедный Мигеле так расстроен. Он до жути боится летать. А после сегодняшнего полёта вообще, наверное, летать не захочет.

- Какая необузданная невоздержанность! Ему надо срочно выпить! – предложил Остап, - Чтобы успокоиться.

- И мне тоже! – угрюмо добавил Пашка.

- Только не напивайтесь! Нам завтра в полёт – не забывайте об этом. У вас должна быть светлая голова, ясное сознание и трезвый рассудок.

- Сам знаю! – отрезал Пашка, - Не маленький, - и шмыгнул носом.


   В кабаке Пашка и Мигеле крепко и неоднократно выпили на брудершафт, мигом подружились и даже побратались.

- Хочешь, завтра полетим снова? – предложил Пашка.

- Хочу! – икнул Мигеле.

- А хочешь, я сделаю тебя своим штурманом?

- Хочу!

- Тогда больше не пей! Нельзя!

   И Пашка отобрал у фотографа рюмку.

- Завтра у тебя должна быть светлая голова, ясное сознание и трезвый рассудок. У тебя трезвый рассудок сейчас?

- Трезвый!

   Мигеле кивнул и шибко стукнулся головой об стол.

- Молодец!

   Фотограф совсем сник и заскучал:

- Я устал! Полежу тут…

- Отдохни! Я тоже… утомился… после полёта…
 
  Пашка уютно устроился на плече Мигеле и сладко захрапел.

- Вы только посмотрите на эту сладкую парочку! – возмутился Бендер, - А ведь завтра у нас полёт! Вставайте, пьянчуги! Алкоголики-тунеядцы!

   Вызвав такси, он грубо растолкал спящих, насильно запихнул в машину и отправил по домам спать.

- Ну вот мы и одни! – радовался Остап, вернувшись.

   И подсел поближе к Анжелике.

- Можем поговорить с вами без свидетелей, с глазу на глаз. Те-а-тет, так сказать!

- Бедный Мигеле! – вздохнула девушка, - Он совсем не умеет пить.

- Это заметно. Впрочем, так же, как и Паша.

- Паша хороший!

- Пьяница он хороший!

- Так же, как и Мигеле. Простите их!

- Бог простит!

- Они вам не соперники! – засмеялась Анжелика, - Не сердитесь на них.  Давайте лучше прогуляемся к морю!

- С удовольствием! – расцвёл Бендер.

   Под ручку они вышли из «Штиля» и медленно побрели к морю. Светила полная луна, шептались ласковые волны, клубился голубой туман, лучились радужные звёзды, и статуя Христа простирала к ним руки, как бы благословляя их. Было тепло, темно и тихо. И Бендер прошептал девушке на ухо:

- Как у Христа за пазухой…

   Они долго сидели на берегу в ярком прожекторном свете медной луны, любуясь сверкающим заливом и игольчатыми звёздами. Серебристое платье Анжелики переливалось в лунном свете рыбьей чешуёй, и она была похожа на рыбку или русалочку. Остап осмелел, осторожно притянул её к себе, обнял и поцеловал долгим, томительно долгим поцелуем.

- Почему вы меня полюбили? – тихонько спросила девушка.

- Потому, что вы ангел! – честно ответил командор, - Вас послало ко мне само небо. У вас даже имя ангельское – Анжелика.

- Вы романтик! Просто сентиментальный романтик! Наверное, последний на этой грешной земле. Все романтики давным-давно уже вымерли в наш прагматичный век.

- Да, я романтик! Браки заключаются на небесах. Поэтому предлагаю провести нашу свадьбу в небе – на нашем аэроплане.

   Анжелика весело рассмеялась:

- Остап! Вы знаете меня всего один день – и уже говорите о свадьбе. А что, если я какая-нибудь авантюристка или даже аферистка?

- Я сам – великий авантюрист и даже немного аферист! – успокоил её Бендер.

- Действительно, авантюрист! Предлагать девушке руку и сердце в первый же день знакомства! А, может быть, я уже помолвлена?

- Но ведь вы же не помолвлены?

- Нет! Но мои родители мечтают выдать меня замуж за богатого кофейного короля. Сами-то они небогаты.

   В душу Остапа закрались смутные подозрения.

- Скажите, Анжелика, а как зовут этого королька?

- Не ревнуйте, Остап! – улыбнулась девушка, - Я его совсем не люблю! Он нужен моим родителям, а не мне.

- Я вовсе не ревную! Разве я похож на старого глупого мавра? Но всё же? Мне просто любопытно – а как же зовут этого кофейного раджу?

- Амарантес! У него несколько кофейных плантаций под Рио.

- Ну конечно же! – нервно вскочил командор, - Амарантес! Кто же ещё-то? Куда ни сунься – везде Амарантес! Всех красивых молодых девушек в городе Рио-де-Жанейро родители мечтают выдать замуж именно за этого напыщенного королька! Как-будто в округе больше нет никаких других кофейных королей. Только один Амарантес!

- Все остальные короли уже не короли – они давно разорились из-за кризиса. Кофе сильно подешевел, и некоторые плантации пришлось продать с молотка. Тому же Амарантесу. Он ещё как-то держится на плаву.

- Не удивительно! Такое не тонет. Но вы ошибаетесь, Анжелика. Амарантес – не единственный кофейный король. Есть тут ещё один король.

- Кто же?

- Я! – скромно признался Остап, -  Ваш покорный слуга – Остап Сулейман Берта Мария Бендер-бей.

   Бендер шутливо раскланялся и щёлкнул каблуками.

- Вы шутите!

- Нисколько! Я тоже кофейный король. Правда, у меня пока ещё только одна плантация. Но зато какая прибыльная! Деньги гребу лопатой. Вот – даже собственный аэроплан купил на эти доходы. А ещё – пансион для русских эмигрантов.

- Да ладно! – не поверила девушка, - У вас есть плантация?

- Есть! А хотите, съездим с вами на мою плантацию? Сами убедитесь.

- Хочу! Поехали!

- Сейчас уже ночь. Завтра! После обеда.

  И командор быстренько стушевался. Но было уже поздно идти на попятный. Слово – не воробей. Назвался груздем – полезай в кузов!


   Лусия сидела на балконе своей виллы и откровенно скучала. Синие бархатные сумерки медленно превращались в ясную лунную ночь.  На западе ещё догорал золотой закат, а на востоке уже выкатывалась, как румяное яблоко, луна. Вечер закончился, наступила ночь, а Остап так и не пришёл. Это было впервые. И поэтому настораживало.

   С балкона она видела, как Паша вернулся на такси один и очень навеселе. Весьма. Бендер домой не вернулся.

- Девицу себе завёл! – догадалась она.

   Жёны и любовницы всегда чувствуют, когда их обманывают. Интуиция! Шестое чувство. Как у кошки.

- Ничего! Это ненадолго. Временное увлечение. Ты ещё вернёшься ко мне! Никуда ты от меня не денешься.

   Лусия самодовольно усмехнулась и лениво потянулась, как кошка. Она была мудрой женщиной. И прекрасно понимала, что нужно мужчине. Ему нужна не просто женщина. Ему нужна женщина-мать. Которая будет вести его по жизни за ручку. И заботиться о нём, как о собственном ребёнке.

   У Лусии не было детей. Но зато был мощный материнский инстинкт. И все свою материнскую любовь она изливала на Остапа. Он купался в ней, наслаждаясь её теплом и нежностью. И теперь, где бы и с кем бы он ни был, он всегда будет возвращаться назад – к ней. Домой.

   Дом – не там, где человек живёт. А там, где его любят. Лусия это твёрдо знала. И была уверена, что её блудный (или блудливый?) возлюбленный скоро вернётся к ней. Очень скоро. Может быть, даже завтра.

   И прекрасная сеньора отправилась спать. Сегодня ночью она действительно будет спать. Спокойно. Впервые за всё время их тесной дружбы. Надо же и отдыхать иногда! От бурной любви. А то страсть перерастёт в привычку. Или ещё хуже – в привязанность. А Лусия не собиралась ни к кому привязываться.  Она сама могла привязать кого угодно. Надолго. Навсегда. Навеки.

   Балконная дверь осталась открытой, и в комнату вливался призрачный и прозрачный лунный свет. Белые занавески трепетали на ветру, как белые альбатросы, упорно стремясь улететь в небеса, на волю. Влетевший в комнату свежий морской бриз с треском захлопнул дверь, прищемив занавески. Они бессильно обвисли и успокоились. Только самый кончик тревожно трепыхался за дверью, как сломанное крыло альбатроса.


   Рано утром Бендер помчался будить Дона Хосе. Через него вышли на Амарантеса – якобы по поводу срочных поставок кофе для «Штиля». И в дружеской беседе, как-бы между прочим, Дон Хосе обмолвился, что Остап после продажи «Штиля» раздумывает, куда бы повыгоднее вложить средства. И Амарантес тут же на всех парах прилетел в кабак, где уже изнывал от нетерпения командор – он каждое утро тут завтракал с Пашкой.

- Приятного аппетита! – радостно приветствовал кофейный король пилотов, - Ну как вам кофе? Пейте, пейте! Сегодня кофе за мой счёт.

- Спасибо! – с достоинством поблагодарил его Бендер, - Неплохой кофе. Ароматный. Но, конечно, не высший сорт. Бывает и лучше. Ваш?

- Мой! Но вы ошибаетесь, Бендер, - сорт самый высший, лучше не бывает.

   И прямо с ходу взял быка за рога и принялся соблазнять командора, суля ему райские кущи:

- Кофе снова поднимается в цене. Кризис идёт на спад. Мои плантации процветают. Вы продали кабак, Бендер. Купите у меня плантацию! Деньги у вас есть.

- А почему вы её продаёте?

- Просто не справляюсь с таким количеством плантаций. Их много, а я один.

- У меня мало денег! – прибеднялся Остап.

- На плантацию хватит! Я вам уступлю – как старому знакомому.

   Торговались долго, упорно и бешено – спорили до хрипоты, клялись, божились, плевались, стучали кулаками по столу, кидали на пол чашки, били тарелки, и едва не подрались. Орали так, что слышно было в порту. Всех клиентов распугали. И, наверное, поколотили бы друг друга, если бы не Пашка и не Дон Хосе. Их разняли, и торг продолжился.

   В конце концов сторговались за полцены, и счастливый Амарантес поволок не менее счастливого командора к нотариусу. Дона Хосе и Пашку прихватили как свидетелей. Моментально оформили сделку и поехали в «Штиль» - там их уже ждал управляющий плантацией. Он как раз был в городе, занимался поставками – привёз кофе для кабака. Договорились с ним, что они вместе поедут на плантацию на его машине. Необходимо было ввести в курс дела нового хозяина. Управляющий нисколько не удивился быстрой смене хозяев – на его памяти это был уже третий хозяин.

   Амарантес рвался поехать вместе с Бендером, хотел сдать ему все дела самолично, но он вежливо отказался. И радостно поскакал к Анжелике, как взмыленный конь, топоча копытами – только что не ржал на бегу. Заехал за ней на такси и привёз в «Штиль». Наскоро накормив девушку завтраком, Остап поторопил её:

- Карета подана! Пора ехать!

   Управляющий уже ждал их в машине. 

   Пашка увязался за ними и так канючил, что его стало жалко.

- Страсть как хочу на плантацию посмотреть! Сроду никогда ни видал. Ну хоть одним глазком, командор!

 И, как Остап ни отбрыкивался, пришлось взять его с собой.

- Ну что же вам дома-то не сидится, дитя моё любопытное! – досадовал командор, - Поехали!


   Управляющий отвёз их в какую-то глухомань. Сначала долго ехали среди бескрайних тропических лесов, потом по опасному горному серпантину на краю пропасти и, наконец, через ущелье попали в сказочно прекрасную страну кофе.

   В изумрудной долине среди тёмно-зелёных гор раскинулась великолепная кофейная плантация. Во всю её длину тянулись бесконечные ряды небольших низкорослых деревьев с глянцевыми блестящими листьями, все сплошь усыпанные ярко-красными ягодами – они облепляли всю ветку, как облепиха.

- Это кофейные деревья вида Арабика! – торжественно объявил управляющий Дон Диего, - Мы производим кофе сорта Рио. В основном.

- Боже, какая красота! – ахнула Анжелика, - Первый раз в жизни вижу кофейную плантацию!

- Если честно – и я первый раз в жизни её вижу! – сознался Бендер, - Всеми делами тут заправляет Дон Диего. А я только хозяин плантации. Живу далеко, в городе. Всё, знаете ли, недосуг сюда заехать. Дела, заботы, хлопоты. Аэроплан, пансион – некогда! Времени нет даже на сон. Сегодня нам с Пашей пришлось отменить все экскурсии на аэроплане ради этой поездки.

- Зато увидите свою плантацию! – улыбнулась девушка, - Это же такая красота! Ради этого стоило сюда приехать.

- Вот эти красные ягодки – это и есть кофе? – недоверчиво уставился Пашка на деревца, - Ягодный кофе? Я думал, кофе – это орешки!

- Ягодный! – усмехнулся управляющий, - Кофе делают не из самих ягод, а из их косточек, то есть зёрен.

- Ещё лучше! – фыркнул Пашка, - Кофе из косточек!

   Над деревьями со свистом пролетела стайка каких-то больших серых птиц с крапчатым оперением и пышным длинным хвостом.

- Какая прелесть! – залюбовалась ими Анжелика.

   Птицы мирно расселись на ветках и принялись сосредоточенно клевать ягоды.

- Вот вредители! – возмутился Бендер, - Они же весь урожай погубят! Пугало надо поставить – птиц отпугивать.

- Кыш! – замахнулся на вредителей Пашка, - Пошли вон!

   Птицы шумно вспорхнули, перелетели на другие деревца и снова методично принялись клевать ягоды.

- Тише! Не спугните их! – взмолился управляющий, - Они не вредители! Наоборот. Производители! Это жаку. Из отряда куриных. Они производят кофе. Сорта Жаку бёрд. Наш лучший сорт!

- В смысле? – поразился Остап, - Как это производят?

- Птицы поедают ягоды, мякоть у них в желудке переваривается, а зёрна, обогащённые ферментами, выходят вместе с помётом. Из них и получается самый вкусный кофе! С привкусом ржаного хлеба и ореховым послевкусием.

- Что за дичь? Кофе из птичьего помёта? – не поверил командор, - Мы пьём кофе из помёта? С привкусом хлеба?

- Фу! Какая гадость! – сморщился Пашка, - Мы пили куриный помёт! С ореховым вкусом!

   И его чуть не стошнило.

- Дурдом! Никогда в жизни больше не буду пить кофе! – зарёкся Бендер, - А ведь я так любил кофе со сливками!

   И с отвращением сплюнул.

- Но ведь это всего лишь птицы! – смеялась Анжелика.

- Какое дикое извращение! – возмущался Остап, - Знал бы – никогда не купил бы эту плантацию. Так извратить мой любимый напиток! Мерзость! Тоже мне – благородный напиток! Какое уж тут благородство! Здесь благородством и не пахнет. Пахнет чем-то другим. И весьма дурно пахнет.

- Не сердитесь, Остап! – успокаивала его Анжелика, - Птицы очень даже благородные и весьма красивые. И ведь они вам помогают! Приносят большой доход.

   Мимо ног у неё прошмыгнула парочка каких-то бурых хвостатых зверьков, и девушка в испуге подпрыгнула:

- Ой! Кто это?

- Тихо! – успокоил её управляющий, - Не кричите! Вы их пугаете. Это люваки. Пальмовые циветты. Их тут много. Мы их специально завезли с острова Суматра, из Индонезии, и они тут прекрасно прижились – климат схожий, и среда обитания. Но днём они обычно все спят, поэтому остальных не видно, - спрятались по норкам.

   Зверьки деловито и юрко, как ласки, взобрались на нижние ветки деревьев и со смаком стали поедать ягоды, выбирая самые красные и спелые. Людей они нисколько не боялись и с любопытством таращили на них свои блестящие карие глазки-бусинки. Их острые мордочки смешно морщились, а носы-пуговки тревожно принюхивались. С веток вальяжно свешивались пушистые рыжеватые кошачьи хвосты с едва заметными полосками. Коричневая шёрстка у зверьков была пышная, густая и плюшевая, ушки маленькие, треугольные, как у кошки, а сами они были похожи не то на куниц, не то на соболей.

- Бог мой, какое чудо! – восхитилась Анжелика, - Как игрушки! Так и хочется их потискать!

- Эти игрушки пожирают мой кофе! – недовольно покосился на них Бендер, - Уж эти-то точно вредители! Собак надо завести – гонять этих кошаков. И зачем вы их привезли?

- Не надо собак! – испугался управляющий, - И это не вредители! Это тоже производители. Это мусанги, или люваки. Люваки производят кофе сорта Копи Лювак. Самый дорогой у нас сорт!

- И эти производители? – ужаснулся Остап, - Вы издеваетесь над нами, Дон Диего?

- Нисколько! Кофе, ферментированный циветтами, или мусангами, по-другому, - очень вкусный и ароматный напиток, с нотками шоколада и ванили.

- Скорее вонили, а не ванили! – сердито зыркнул на зверьков Бендер, - Это просто безобразие какое-то! Кофе из кошачьих какашек! Чем вы тут вообще занимаетесь? Это кофейная плантация или сортир для животных?

- Ой, не могу! – расхохотался Пашка, - Кофе из кошачьих какашек! Со вкусом шоколада! Ха-ха-ха!

- Но… они же… такие милые… Люваки! Ха-ха-ха! – рассмеялась Анжелика.

 - Смешно им! – бесновался командор, - А мне грустно! Грустно смотреть на это кощунство!

   И, не выдержав, тоже расхохотался.

   Зверьки насторожились, навострили ушки и перестали жевать. На всякий случай они тихонько перелезли на верхние ветки и спрятались среди листьев.

- Тише! – закрыл ему рот управляющий, - Умоляю вас, тише! Вы же их пугаете! Синьорита! И вы, синьоры! Ну будьте же вы благоразумны. Прошу вас!

- Успокойтесь, Остап! – пришла в себя Анжелика, - Пойдёмте лучше пить кофе! Угостите меня своим самым лучшим кофе. Но только не Лювак и не Жаку. Я отнюдь не брезгливая. И мне нравится кофе. Но этот кофе я больше пить не буду!

   И она прыснула в ладошку.

- Нет уж! – брезгливо сморщился Бендер, - Давайте лучше пить чай! Зелёный, с лимоном. Не будем рисковать своим здоровьем.

- Или лимонад! – подхватил Пашка, - Холодный, со льдом! Жара страшная. В горле пересохло. А кофе я вообще не люблю.

- Кстати, а почему рабочие не собирают урожай? – спохватился вдруг Остап, - Ягоды уже поспели!

- Обеденный перерыв! – указал на солнце Дон Диего, - Солнце в зените! Самый палящий зной. В такую жару работать нельзя – можно получить солнечный удар. Рабочие все отдыхают в своих хижинах. Пойдёмте и мы в тенёк, под навес, там прохладнее.

   Под большим деревянным навесом стоял длинный стол с лавками по обе стороны и поодаль висели четыре гамака, натянутые между стволов банановых и кокосовых пальм. Вдалеке под обрывом плескалось сапфировое море, навевая сладкую прохладу.

   После лёгкого полдника, состоящего из фруктов, и прохладительных напитков, все с удовольствием забрались в гамаки и беспечно проспали в упоительно прохладном тенёчке до самого ужина, хотя собирались всего лишь слегка вздремнуть.

   Поужинав второпях, отправились на дальнейшую экскурсию - посмотреть на само производство кофе.

   Зёрна вначале тщательно промывали в больших чанах, непрерывно помешивая, затем выкладывали сушить на деревянных столах, потом поджаривали на огне в широких чашах и, наконец, - мелко толкли в медных ступах пестиком, размалывая в тонкий ароматный порошок.

- Итак, мы увидели всё! – подытожил командор, - Можно ехать домой! Не скажу, что я в восторге, скорее, разочарован, а, вернее, чертовски разочарован. Лучше бы я купил кокосовую плантацию. Или банановую. Честное слово!

- А я в восторге! – лучезарно улыбнулась Анжелика, - Мне тут  понравилось.

- Что именно? – уточнил управляющий.

- Всё! И зверушки тоже. И птицы.

- Зверушки смешные! – согласился Пашка, - На хорьков похожи.

- Да уж! – саркастически ухмыльнулся Остап, - Смешно! Смешно до слёз. Мусанги, мустанги! Люваки, макаки! Циветты, вендетты! Виверры, Кордильеры! Жаку-кукареку! Тьфу! Сам тут скоро закукарекаю.

- Кролики! – восторженно закричала Анжелика.

- И ёжики! – радостно добавил Пашка.

- Нет, кроликов и ёжиков тут нет! – возразил Бендер.

   И грустно вздохнул.

- Только их тут не хватало на мою голову.

- Да вон они прыгают!

- Вон, вон они! Под деревьями!

   Анжелика и Пашка, перебивая друг друга, тыкали пальцами куда-то вдаль. Командор присмотрелся и увидел белые и серые длинные уши, мелькающие в высокой траве под кофейными деревьями, и огромные колючие шары, которые пронырливо шныряли по лужайке, растопырив во все стороны огромные длинные иглы. Время от времени они останавливались и с чавканьем поедали красные ягоды кофе, которые упали на землю. Гиганты совсем не походили на ежей, и морды у них были отнюдь не ежиные - не остренькие, а тупые, округлые, уморительно смешные, с большим розовым носом, похожим скорее на свиной пятачок. А топотали они, как слоны.

- Это не ёжики! – поправил Дон Диего, - Это дикообразы.

- Ни слова больше! – взмолился командор, - Если вы скажете, что и эти колючие и ушастые – тоже производители кофе, я этого не вынесу. Пусть пожирают мой кофе! Чёрт с ними!

- Нет! – успокоил его управляющий, - Это просто были эксперименты. С этими животными. По ферментации кофе.

- Эксперименты с экскрементами? – мрачно сострил Остап, - Надеюсь, они не увенчались успехом?

- Нет! Ферменты не те. Кофе получается не такой вкусный. Как нам хотелось бы.

- Чёрт знает что! – взорвался Бендер, - Зоопарк какой-то, а не плантация! Зверинец тут развели! И кой чёрт дёрнул меня купить именно кофейную плантацию? Ну почему же не банановую или ананасовую? Да хоть кокосовую! Здесь только обезьян не хватает! Для разнообразия.

- Они не любят ягоды кофе. Обезьяны на соседней плантации – как раз кокосовой! – с готовностью подхватил Дон Диего, - Они помогают фермерам срывать кокосы. Помощники, так сказать! И на банановые плантации тоже обезьяны набегают. Только там они, наоборот, вредители! Уничтожают весь урожай бананов! Если не завести собак. Обезьяны боятся собак. Хотя в последнее время обезьяны совсем обнаглели – они взбираются на самый верх пальмы и кидаются оттуда бананами в собак. Отстреливаются, так сказать. Приходится отпугивать их выстрелами из ружей. Холостыми патронами, конечно же. А что делать? Так что, хорошо, что вы не купили банановую плантацию, синьор Бендер. Вы бы с этими вредителями замучились бы. И остались бы без урожая. На ананасовых плантациях творится то же самое. Только там ещё толпы диких кабанов пекари пожирают ананасы, топчут ананасовые кусты и выкорчёвывают их с корнем. И собаки от них не спасают. Собаки их сами боятся.

- А как же кокосы? – удивился Пашка, - Кокосы не воруют обезьяны?

- Нет! Тут им нужен человек – чтобы помочь разбить кокос. Ведь он даже о землю не разбивается при падении с пальмы. Обезьяны взбираются на пальмы, срывают кокосы, кидают их на землю, люди их собирают, разбивают и угощают за помощь обезьян. Они и мякоть едят, и молоко кокосовое пьют. Взаимовыручка! Человека и обезьяны.

- Какие умные зверушки! – поразилась Анжелика.

- Прямо как люди! – поддакнул Пашка.

- Человек произошёл от обезьяны, Паша! – назидательно заметил командор, - Это доказали учёные. Труд сделал из обезьяны человека! Так сказал Дарвин. Старик был большим умницей. Так что, трудитесь, дитя моё! Трудитесь! Может быть, и вы когда-нибудь станете человеком.

- Эксплуатация труда обезьян! – угрюмо буркнул Пашка, -Профсоюза у них нет. У обезьян.

- Звериный оскал капитализма! – горестно вздохнул Бендер, - В буквальном смысле. Здесь не только обезьян заставили работать. На моей плантации всех зверей и птиц поставили на службу капитализму. Безотходное производство! Буквально. Даже из отходов кофе делают. Из дерьма конфетку! То бишь кофе. И кто только до этого додумался? Какой безумец? Какой извращенец? Просто бред какой-то! Бред сивой кобылы! Воспалённое воображение шизофреника. 

- Это повелось исстари, - объяснил управляющий, - Крестьяне и фермеры – народ бережливый, ни одной ягодке не дадут пропасть зря, ни одному зёрнышку. В Индонезии даже летучие мыши производят кофе. Сам видел, когда ездил туда за мусангами. Но мы мышей не используем.

- Мне только мышей тут не хватало для полного счастья! – взбеленился Остап, - Осталось только слонов сюда завезти!

- Самый вкусный сорт кофе производят как раз слоны! – злорадно подъегорил Дон Диего, - В Таиланде. Из помёта слонов добывают самый дорогой в мире кофе - Чёрный бивень. Тысяча долларов за килограмм. Чуть ли не по цене золота.

- Не может быть! – ахнула Анжелика.

- Слоны! – загоготал Пашка, - Кофе из помёта слонов! Ха-ха-ха! Бендер, а давайте слонов заведём на плантации? Ну хоть парочку. Для развода. Прибыльное дело! Озолотимся!

   Это окончательно добило командора. Он схватился за голову и возопил, взывая к небесам:

- Боже! Есть ли предел безумству человеческому?!! Я тут с вами с ума сойду! Если уже не сошёл. Куры, кошаки, мыши, кроли, ежи, слоны… Сумасшедший дом, а не плантация! Домой! Дон Диего! Срочно везите нас домой! Купил кота в мешке! Вот дурак-то! Идиот! Предупреждаю вас, Дон Диего – больше никаких животных! Хватит и этих, с лихвой. А то уволю всех к чёртовой матери! Без выходного пособия.  И я не шучу.

   Анжелика, смеясь, успокоила Бендера:

- Не злитесь, Остап! У вас потрясающая плантация. И очень милые животные. Просто чудо! Это целый мир. Сказочный и волшебный. Даже уезжать не хочется. Так и жила бы тут! Вы счастливый, Остап! Я вам даже завидую. Я влюбилась в ваш чудесный и прекрасный мир. С первого взгляда.

- Правда? – обрадовался Остап, - Так вы согласны? Согласны выйти за меня замуж? И жить вместе всю жизнь – в горе и в радости?

   Анжелика серьёзно посмотрела ему прямо в глаза:

- Как любая порядочная девушка, я должна была бы вас ещё порядком помучить и ответить: «Пока не знаю. Я подумаю. Мне нужно время. Я должна узнать вас получше». Но я человек простой и прямой. И поэтому отвечу вам сразу и честно: ДА!

- УРААААААА!!! – завопил обезумевший от счастья командор.

   Он подхватил Анжелику на руки и принялся с ней кружиться, опасно вальсируя над краем обрыва.

- Отпустите меня, безумный! – смеялась и отбивалась девушка, - Мы упадём с вами прямо в море!

- Тьфу, псих! – злобно сплюнул сквозь зубы Пашка.

   В бешенстве он яростно пнул камень, отшиб себе ногу и, ойкая, заскакал на месте на одной ножке, поджимая, как цапля, больную ногу.

- Синьорита! Синьоры! Прошу в машину! – пригласил их Дон Диего, - Уже поздно! Скоро ночь! В темноте опасно ехать по горному серпантину.


- Вы не можете жениться! – ядовито прошипел Пашка Бендеру уже в машине.

   И больно толкнул его в бок.

- Это почему же? – высокомерно прервал его командор.

   И грубо толкнул Пашку в ответ.

- Потому, что вы – жиголо и альфонс!

- А вы, значит, - ангел невинности?

- Вот именно! К тому же я – пилот, а, значит, - командир воздушного судна, а вы – всего лишь штурман.

- Я не командир. Я – КОМАНДОР! – хлёстко припечатал Остап.

   И оттолкнул Пашку плечом.

- Отодвиньтесь от меня! Мне жарко от вас.

- Не ссорьтесь из-за меня! – обернулась к ним Анжелика с переднего сиденья, - Как дети малые. Вы ещё подеритесь.

- Места мало! – угрюмо пробурчал Пашка, - Для драки.

- Давайте выйдем? Разберёмся! – предложил Бендер всерьёз, - В машине не развернуться.

- Перестаньте! – строго приказала девушка, - Успокойтесь! Оба! Вы же друзья. Обнимите друг друга!

- Может, нам ещё поцеловаться? – съязвил Остап.

   Пашка сердито надулся и до самого конца пути больше ни с кем не разговаривал.
 
   Да и не с кем было. Все страшно устали от насыщенной и долгой поездки и дремали в креслах, - все, кроме Дона Диего, конечно же. Хотя и у него глаза слипались, и он едва не заснул за рулём.

   В город приехали уже ночью. Высадили сонную Анжелику у самого крыльца её дома, а сами втроём поехали в «Штиль» - обмывать покупку плантации. За счёт командора, разумеется. И пили там до самого утра – во главе с Доном Хосе. Амарантеса не пригласили. Иначе драки было бы не миновать. Они увели у него уже вторую невесту. Прямо из-под носа. Какое коварство!   
      

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ.


                БРАКИ СОВЕРШАЮТСЯ НА НЕБЕСАХ.   
          

   Первым делом Остап выкупил виллу, которую арендовала для них Лусия.

- Зачем? – удивилась прекрасная сеньора, - Вы больше не хотите от меня зависеть?

- Я хочу, чтобы это был мой дом! – заявил Бендер, - И ничей другой.

- Вы женитесь?

- Да! Вам Паша сказал? Вода у него в одном месте не держится! Я не хотел вам это говорить, моя дорогая Лусия. Но вы же всё равно узнаете.

- Паша мне ничего не говорил. Я сама догадалась. Вы уже несколько дней ко мне не приходите. Тут может быть только одно объяснение – вы влюбились, Остап!

- Ну, это громко сказано… - стушевался командор, -  Люблю я только вас, Лусия!  А брак мне нужен для положения в обществе. Для солидности. Холостяк в нашем обществе не воспринимается всерьёз. А я деловой человек. У меня хорошее доходное предприятие.

- Вы??? Деловой человек? – расхохоталась Лусия, - Не смешите меня! Я вас умоляю!

- Да! Деловой. Плантатор. Эксплуататор. Капиталист!

- А как же ваша свобода, Остап? Вы не созданы для брака! Брак – это добровольное пожизненное рабство. Уж я-то хорошо это знаю. Семейные оковы очень скоро вам опостылеют, уверяю вас.

- Одно другому не мешает. Брак не лишит меня свободы. Я – свободная личность в свободной стране. Не раб и не слуга.

- Ну-ну! Тешьте себя иллюзиями. Тешьте. Когда устанете от семейной жизни, возвращайтесь. Ко мне. Мой дом – ваш дом, Остап.

- Я люблю вас, Лусия! – чмокнул её в щёчку ветреный возлюбленный, - Но обстоятельства вынуждают меня покинуть вас. Ненадолго. Дня на три. Не больше. Мне надо бежать. Меня ждут дела.

- Бегите-бегите! Мне жаль вас, Остап.

- Прощайте, моя дорогая Лусия!

- До свидания, Остап! Я не прощаюсь.

   Дверь за Бендером тихонько закрылась, и Лусия наконец-то дала волю чувствам.

- Подлец! – плакала она в подушку, - Предатель! Брак ему нужен для положения в обществе! А на мне не хотел жениться… Свобода ему была нужна! Негодяй! Но ничего! Ты ещё прибежишь ко мне. И очень скоро.

               

                ***   


   Свадьбу решено было провести в воздухе, на аэроплане. Это так экзотично и романтично. Жених с невестой взмывают в небо, как голубки! И брак совершается на небесах.  А родители и гости остаются на грешной земле. И ждут их возвращения. С нетерпением.

   Мигеле с восторгом встретил эту безумную аэро-идею:

- Это же шикарная реклама для нашего салона! У вас не будет никаких затрат на свадьбу. Абсолютно! Наоборот! «Купидон» вам ещё и заплатит за эту рекламу. Большие деньги! И оплатит все расходы –  банкет, ресторан, платье невесты, костюм жениха, цветы, оформление, и, наконец, сам полёт на аэроплане… Всё за счёт «Купидона»!

- Серьёзно? – удивился Бендер.

- Совершенно серьёзно!

- Тогда я согласен! Но только при одном условии.

- Каком?

- Распорядителем на свадьбе и тамадой будет не «Купидон».

- А кто?

- Я! – Остап твёрдо посмотрел в глаза Мигелю, - Организатором и научным руководителем этого великого для меня торжества буду я сам. И никто другой!


                ***


    Венчались молодые в соборе Пресвятой девы Марии, самом красивом соборе Рио. Родители невесты настояли – они были набожными католиками.

- Но я-то не католик! – вопротивился было Бендер, - Я вообще атеист! Воинствующий причём. Я из Советской России. Там религия под запретом. А церковь отделена от государства. Религия – опиум для народа!

- Остап! – умоляла Анжелика, - Поступитесь своими принципами! Ради меня! Пожалуйста! Иначе родители не дадут своего согласия на наш брак.

- Только ради вас, моя прекрасная Анжелика! Скрепя сердце и закрыв на всё глаза. Ради нашего брака.

- В этом соборе венчались императоры и короновались короли! – воспряла духом невеста, - Или наоборот – короли венчались, а императоры короновались.

- Короли, значит, венчались? – задумался Остап и вдруг воодушевился, - Ну, а теперь там будет венчаться кофейный король Остап Ибрагим Сулейман Берта Мария Бендер-бей!

- И королева красоты Анжелика Анна Луиза Альфонсо Родригес! –  рассмеялась Анжелика, - Остап! А у вас и правда такое длинное имя?

- Шучу! Это всего лишь мой творческий псевдоним. Бендер. Просто Бендер. А вы и вправду Альфонсо?

- Альфонсо – это имя моего отца.

- Странное имя для шофёра-работяги! – пробормотал командор про себя, - Простой водитель грузовика – и вдруг Альфонсо! Что-то в этом мире не так.

 
    К собору молодожёны подкатили с шиком – Пашка подвёз их на автомобиле, его оставила им Мерседес перед отплытием. Машина была вся изукрашена разноцветными лентами, воздушными шариками и живыми цветами.

    Семья невесты лихо подъехала в фургоне папаши. Ни в какую другую машину они всё равно бы все не поместились.

   Невеста держала в руках пышный букет белых магнолий. К алтарю её торжественно вёл отец – сеньор Родригес. По этому случаю он обрядился в свой свадебный костюм – почти новый и ещё впору, с той поры ни разу не надевал.

   Собор внешне был скромный, светло-бежевый, с башенками и колоколенками. В нишах на башнях стояли статуи Девы Марии и первооткрывателя Бразилии, Педру Кабрала. Никаких излишеств! Никакой вычурной роскоши и ажурной готики. Он не был похож на пещерный сталагмит, пронзающий своими острыми иглами небеса, как другие католические соборы.

   Но внутри он поражал своим божественным великолепием: белоснежные стены и потолки, хрустальные люстры с подвесками, бронзовые подсвечники, огромные мозаики и фрески, цветные витражи и большие иконы в золочёных окладах.

- Как в музее! – ахнул Пашка, - Только вход бесплатный.

- Как в Эрмитаже! – критически осмотрелся Бендер, - В Белом зале! Всё белое и золотое. Не хватает лишь табличек под иконами и фресками – «Руками не трогать!»

   На стенах и между колоннами пестрели гирлянды из ярких тропических цветов, свежие цветы стояли повсюду - в больших вазах на полу, на подставках, на ступенях, перед аналоем, у алтаря. От их густого сладкого аромата и от всего этого королевского великолепия у командора тошнотворно закружилась голова и задрожали колени.

   Он едва стоял на ногах и чуть не рухнул в обморок, когда его короновали. То бишь венчали. То есть держали корону у него над головой. Еле-еле отстоял эту пытку. Жара стояла адская, духота дикая, и давка в соборе неимоверная – людей понабилось тьма тьмущая. И почти все - родственники Анжелики. Ноги подкашивались, дыхание спёрло, нечем было дышать. Хоть стой, хоть падай!

- Ну вот я и король! – горько вздохнул Остап, - То бишь муж. Сколько печального и угрожающего в этом слове!..

   А когда их повели с невестой вокруг аналоя, стало совсем муторно и тошно. И уже не хотелось никакого венчания и свадьбы тоже. Может, сбежать из-под венца? В буквальном смысле. Пока не поздно. Остап покосился на Анжелику – над её головой Пашка держал точно такую же корону, как у него, только поменьше. Невеста была счастлива и цвела, как роза.

 - Ишь ты! Ещё улыбается! – возмутился Бендер, - Когда мне так плохо! А, может, ну её… невесту… Пусть себе венчается! Но одна. Без меня!

    И, выскользнув из-под короны, то бишь венца, ужом юркнул между ног гостей и, на четвереньках подкравшись к Пашке, увлёк его за собой.

- Тссссс! Тихо, Паша, я – Дубровский! – прошептал он снизу, спрятавшись за пышной юбкой невесты и ущипнув Пашку за ногу, - Отдайте корону папаше! За мной! На выход!

   Пашка сунул корону отцу невесты и быстро протолкался к выходу, грубо распихивая всех локтями. Следом незаметно, как мышь, прошмыгнул Остап.

- Венчается раб божий Остап Бендер и рабыня божия Анжелика Родригес! – гулко пробасил священник и тут же осёкся, - А где жених-то?

   Но жениха уже и след простыл – только пятки замелькали.

- Раб! – взбеленился некоронованный король, то бишь невенчанный жених, - Никогда Остап Бендер не был рабом! И не будет!  Тем более, - божьим.

- Командор! А как же Анжелика? – обеспокоился Пашка, - Вы совсем её бросили? Она больше не ваша невеста?

- Она мне не невеста! – грубо оборвал его Бендер, - Она мне жена! Вы забыли, что утром мы с ней уже расписались в мэрии? Вы же там свидетелем были! Чего же ещё им от меня надо? В кандалы заковать? На цепь посадить? Им нужно венчание? Вот пусть её и венчают! Без меня!

   В этот момент стены собора потрясли мощные звуки органа. С башенок и колоколенок переполошенно вспорхнули стаи сизых голубей и с недовольным ворчанием взлетели в небо. Попутно окропив с испугу Остапа с Пашкой белыми известковыми кляксами. Целясь преимущественно в голову. И цель была блестяще достигнута.

- Вот твари пернатые! – ругнулся командор, отирая лицо платком, - Весь смокинг загадили!

- Засранцы летучие! – погрозил Пашка им кулаком, - Кошек на вас не хватает!

- Прямо на голову попали! Гадёныши!

    Остап брезгливо отряхнул руки и выкинул платок.

- Это к счастью, командор! – захохотал Пашка, - Когда птицы на голову гадят! К семейному. Ха-ха-ха!

- Гыыыыыыы!!! – злорадно загоготали мальчишки.

   Они нетерпеливо  ожидали у собора свадебного дождя из мелких монеток.

- Кыш! – замахнулся на них Пашка, - Пошли вон!

- С дороги, беспризорники! – отстранил их рукой Бендер, - Изыдите!

   И в ту же минуту могуче грянул хор:

- Аллилуйя! Дева Мария, радуйся!

- Аллилуйя! – заорал командор, - Поехали, Паша!

   И друзья сели в автомобиль и уехали – только пыль столбом заклубилась. На море. Купаться. Смыть с себя все грехи. Прошлые и будущие.  И пятна со своей репутации. А, вернее, отметины крылатых. А что ещё делать в такую жару?

   Вслед им летели торжественные звуки органа, ангельское пение хористов и презрительный свист мальчишек.

   Собор содрогнулся от могучего гула колоколов.

   По городу поплыл малиновый звон:

- Дон-тили-дон-тили-дон!

- Бом! – басом гудел большой колокол.

- Дон-тили-дон-тили-дон!

- Бом! Бом!

- Тили-тили-тесто! Жених и невеста! – заливались маленькие колокола. 

   Из собора потной толпой вывалились обозлённые родственники во главе с невестой.

- Остап! – плакала Анжелика, - Где вы, Остап?

- Где жених? – грозно вопрошал отец, - Машины его нет!

- Сбежал! Из-под венца сбежал! – квохтала мать, - Вот позорище-то! На весь город опозорил, подлец!

  Мигеле был в бешенстве – такую съёмку сорвали! В таком соборе роскошном!

- Поубивал бы их! Идиоты!

   И в остервенении пнул со всей силы ствол магнолии. И чуть не сломал ногу.

- Уехали они! – доложили вездесущие мальчишки, - Сказали, что на море! Купаться!

- Топиться уехал! – испугались тётушки и бабушки.

- Украли жениха! – сделали вывод родители.

- Жениха украли!!! – вторили им радостно мальчишки.

    Такое в Рио было впервые. Невест крали со свадьбы и даже из-под венца. А один раз – прямо из мэрии. Но чтобы жениха украли – это в первый раз!

- Он вернётся! – заверила всех Анжелика.

   И решительно залезла в отцовский фургон.

- Папа! Мама! Поехали все!

- Куда? – недоумевал отец.

- Зачем? – отмахнулась мать.

- В «Штиль»! На свадьбу! Свадьба не отменяется! Даже если праздновать будем без жениха!

   Семья без воодушевления набилась в фургон и печально покатила в кабак. Медленным ходом. Очень медленным. Как на… Куда спешить-то? Остальные родственники уныло поплелись следом. Пешком. Фургон не резиновый. Процессия более походила на траурную, а не на свадебную.


   В «Штиле» их уже ждали Остап с Пашкой. Они успели выкупаться в море и сидели во главе стола на местах жениха с невестой – чистые, свежие, отдохнувшие и даже повеселевшие. Расписными деревянными ложками они с увлечением черпали чёрную икру из большой миски и закусывали её сёмгой – чисто по-русски. Проголодались! После купания-то.

- Остап! – обрадовалась Анжелика, - Я же говорила, что он вернётся! Паша! Где вы были?

- Купались! – невнятно промычал Пашка с набитым ртом, - Командору стало дурно в соборе! Из-за духоты. Пришлось освежиться. В море.

- Моя дорогая Анжелика! – расцвёл в улыбке Бендер, - Присоединяйтесь к нам! Присоединяйтесь, господа! Присоединяйтесь!

   Проголодавшиеся гости с радостью расселись за столы и без лишних вопросов и расспросов приступили к роскошной трапезе. Родители невесты вздохнули с облегчением. Всё хорошо! И всё так чинно-благородно! И жених никуда не делся. И вовсе он не сбежал. И не украли его. И не утопился он. И даже не собирался. Вон он сидит – рядом с невестой. Только между ними почему-то – Паша. Ну да бог с ним! Пусть сидит. Никому не мешает. Наверное.

   Невеста спохватилась и поменялась местами с Пашкой. А то как целоваться-то с женихом? Не с Пашкой же целоваться.

- Горько! – завопил папаша.

- Горько! – подхватили гости.

- Горько! – прошептал Пашка и уронил скупую слезинку в бокал с соком, - Горько всё это видеть!

   И скорбно зажмурился.


   Свадьбу праздновали в «Штиле» - Анжелика настояла. Она была совершенно очарована этим грубым матросским кабаком и очень сожалела, что Остап его продал. Утешало её только то, что на эти деньги он купил так восхитившую её плантацию. Кабак был маловат для банкетов, поэтому столы пришлось накрывать ещё и на улице - на веранде.

   Свадьба получилась роскошная - командор постарался. Вкупе с родителями Анжелики – они принимали деятельное участие в организации и оформлении банкета.

   Здесь было всё: и крахмальные скатерти, и сверкающий хрусталь, и гирлянды из свежих тропических цветов, и русский народный ансамбль в ярких национальных костюмах (староверов пригласили), и шикарные яства на столах, и дорогой алкоголь.

   Невеста была прекрасна, как ангел, и вся светилась от счастья. Платье её было просто потрясающим – километры белого шёлка и газа, длинная, как дорога в рай, фата с венком из белых магнолий и кружевная накидка.

   Но сама невеста устала от съёмок, как грузчик. Это была не столько её свадьба, сколько работа, и повеселиться-то ей было некогда, и потанцевать не было времени.

   Бесконечные фотосессии не давали Анжелике даже поесть толком. И на собственной свадьбе ей нельзя было выпить и бокала шампанского. Один лишь сок! Спиртное ей запретили строго-настрого. Работа! Только после съёмок.

   Сердобольный Пашка тайком подливал невесте коньяк в бокал с апельсиновым соком, и к концу вечера она была уже весьма навеселе. Щёки Анжелики горели, как райские яблочки, глаза искрились озорным задором, и она радостно смеялась над каждой шуткой остроумного и весёлого жениха. Движения её стали плавными, речь – замедленной, что, впрочем, лишь придавало ей больше шарма и очарования.
    
   Мигеле подозрительно косился на Пашку, но засечь преступника на месте преступления так и не удалось. Бендеру Пашка коньяка не подливал, но он был пьян и без вина – своей любовью.

   Жених был великолепен в своём чёрном элегантном смокинге с бабочкой, он был настолько неотразим и обаятелен, что Анжелика вновь в него влюбилась. Ещё бы! Они с Пашкой полчаса оттирали песком на пляже помеченный голубями смокинг. Еле отчистили!

   «Купидон» в лице Мигеля предложил Остапу контракт на рекламу свадебных костюмов, и он его охотно подписал накануне свадьбы. Деньги лишними не бывают!
 
   И теперь счастливый жених не столько веселился и развлекал гостей, сколько трудился в поте лица своего. Так же, как и Анжелика, он бесконечно позировал для фотосъёмок - то один, то вдвоём с невестой. И уже успел пожалеть о том, что так легкомысленно подписал этот чёртов контракт. Съёмки не давали ему насладиться своим счастьем в полной мере. Даже выпить не дают на собственной свадьбе!

- После свадьбы напьюсь, как сапожник! – поклялся он Пашке.

- И я с вами! – поддержал его Пашка. 

   Сам Пашка не пил, и Бендеру не давал – им ещё сегодня вечером предстоял полёт на аэроплане.

   Гостей было много, половина из них – семья Анжелики: родители, бабушки, дедушки, тётушки, дядюшки, племянники, племянницы, а также многочисленные братья и сёстры – сколько их всего было, так и осталось неизвестным. Остап с Пашкой просто со счёту сбились. Анжелика была из многодетной семьи. Как оказалось. К прискорбию жениха.

   У Бендера даже голова закружилась от такого обилия новых родственников. Большая семья пугала его своими необъятными размерами. И откуда их столько взялось? Расплодились на его голову! И не сосчитать! Неисчислимая рать. Развелось, как тараканов.

- Жениться надо было на сироте! – пожаловался он Пашке.

- Любите свою невесту – любите и её родственников! – злорадствовал Пашка, - Многочисленных.

- Это ещё не все родственники! – признался Мигеле, - Дома ещё куча младенцев осталась с няньками. И глубокие старики. Неходячие. 

   Командор в шоке рухнул на стул:

- Если бы не сегодняшний полёт – напился бы в дупель! К чертям собачьим!

  Пашка радостно загоготал, а Мигеле свирепо погрозил жениху кулаком:

- Попробуйте только!

   Зато гости оторвались по полной программе. Особенно фрау Розенфельц – она так и заснула за праздничным столом. Лицо её было тёмно-сливового цвета, а большой нос грустно понурился, как синий переспелый баклажан.

   Левинский принёс гитару и услаждал всех своими сентиментальными и романтическими песнями. Пашка отобрал у солиста ансамбля балалайку и весело тренькал на ней «Барыню», «Комаринского» и «Калинку». И даже научил гостей плясать русские народные пляски. Вприсядку.

   Остап зажигал вовсю – он был непревзойдённым тамадой: произносил длинные витиеватые тосты, сверкал задором, блистал остроумием, искрился шутками, сиял весельем, балагурил, смеялся, источал радость, и даже проводил с гостями детские глупые игры и конкурсы. Словом, всячески развлекал и занимал гостей, как заправский массовик-затейник.

   И в конце концов так страшно устал, что готов был уснуть прямо за столом, как фрау Розенфельц. Но держался из последних сил – впереди ещё был полёт. Полёт был запланирован вечерним, так как днём съёмкам мешало яркое солнце, все фото получались засвеченными.

   Вечер был волшебным. На горизонте медленно и лениво всходила огромная розовая луна, окружённая радужным сияющим кольцом. Нежно-персиковые облака пышно клубились вокруг неё, как взбитые сливки. На западе ещё догорала вечерняя апельсиновая заря. Перламутровое небо сочно наливалось густой бархатной синевой. В зеркальной глади залива ярко отражались первые бледные звёзды и разноцветные огни порта. 

   Взмыленный Остап, вырвавшись, наконец-то, на свободу, радостно запел во всё горло:

- Ночной Зефир струит эфир,

  Бежит, шумит Гвадалквивир!

   Все гости в полном составе (даже фрау Розенфельц разбудили) высыпали пёстрой стайкой на лётное поле. Левинский построил их всех вокруг аэроплана и закружил в стремительном хороводе. Гармонист яро раздувал меха, наяривая разудалую русскую плясовую:

- Я за то люблю Ивана,
  Что головушка кудрява!

 - Ну-ну! Хватит! – пытался урезонить их Бендер, - Народные гуляния закончились! Пора в полёт – труба зовёт!

   Но его схватили за руки и втащили в хоровод. И центростремительная сила поневоле затянула жениха в стихийный водоворот. Он битых полчаса тупо кружился вокруг аэроплана, крепко держа за руку обессилевшего от бешеной карусели Пашку.

   Пока случайно не споткнулся и не упал под ноги гостей, утянув его за собой. Их чуть не затоптали, уже образовалась целая куча-мала, весь хоровод полёг на землю, сложившись по кругу, как карточная спираль. Но тут шустрый Мигеле ловко выдернул их из этой могучей кучки за ноги. И вовремя – они уже начали задыхаться, а смокинг Бендера был изрядно помят и запачкан. Ещё минута – и он бы лопнул по швам. Смокинг, конечно. Не Бендер.

   Упавшие на землю гости совсем не торопились подниматься на ноги. Отнюдь. Они восприняли это как временную передышку. Все безмерно устали от насыщенной культурной программы и от бесконечных обильных возлияний.

- Освободите лётное поле! – надрывался помятый жених, - Прочь со взлётной полосы! От винта!

   Только одни дети весело носились по всему аэродрому, играя в догонялки и жмурки.

   Так и сорвали бы пилотам полёт, если бы не ансамбль староверов. Они организовали с гостями, включая детей, увлекательную русскую игру «Ручеёк», и медленно, но верно проложили русло ручейка назад – в «Штиль». Гости восприняли новую игру с восторгом, особенно дети, и лётное поле постепенно опустело.

   Остап с Пашкой уже подходили к аэроплану, как вдруг он как-то странно содрогнулся, тронулся с места и медленно поехал, постепенно ускоряя ход. Винты закрутились и стали быстро набирать обороты. Мотор загудел, аэроплан закачал крыльями и уже собрался было взлететь. Сам по себе. Один.

- Стой! – заорал командор, - Ты куда?!! Паша! Вы что, на ручник его забыли поставить? Или мотор оставили включенным???

- Нет! – испугался Пашка, - Все приборы выключены! Стой! Зараза! Стоять, я сказал!

   Пилоты помчались галопом вслед за сбежавшим аэропланом, пока он от них не улетел. Анжелика и Мигеле мчались следом:

- Стойте! Мы с вами!

- Нас подождите!

   Догнав беглеца, запыхавшиеся пилоты запрыгнули на подножку, распахнули дверь, ввалились вовнутрь и втащили Анжелику с Мигеле. Дверь захлопнулась и прищемила хвост платья, который остался развеваться на ветру, как белый спортивный флаг.

   Пилоты заглянули в кабину и оцепенели от ужаса – в их пилотских креслах спокойно и по-хозяйски сидели два крохотных мальца-удальца, одинаковых с лица. Из-за нахлобученных лётных шлемов их головы казались карикатурно огромными, как две тыквы на поле, а самих пилотов и не видно было – от горшка два вершка, только головы одни и торчали. Суетливые маленькие ручонки споро блуждали по всем кнопкам и рычагам - наугад, методом тыка, малолетние угонщики пытались поднять аэроплан в воздух. И, возможно, им это и удалось бы. Но преступникам так и не дали совершить этот эпический угон. К их великому сожалению.

   Пилоты выволокли угонщиков за уши из кресел, попутно надрали им эти, уже пунцовые, уши, и вышвырнули в салон, как котят, заняв свои законные места.  И вовремя – аэроплан уже почти оторвался от земли.
 
- Вот поганцы! – возмущался Пашка, - Аэроплан угнали! Прямо из-под носа увели! Чуть не угробили! Я с вами ещё разберусь! На земле. Мелочь пузатая!

- Приборы мне все испортили! – орал Бендер, - Приборы навигации вышли из строя! Щенки паршивые! Руки бы им оторвать! Приземлимся – обоим по шее накостыляю! Если приземлимся, конечно… Без приборов-то…

   Анжелика грубо схватила детишек за руки и насильно посадила рядом с собой:

- Поросята! Вы как тут очутились? На земле мама с папой волнуются, ищут вас, наверное. Полюбуйтесь на них, господа! Это мои братцы-близнецы. Не сердитесь на них, они ещё маленькие, глупые. Вот я вам уши откручу дома! Угонщики! Чуть аэроплан не разбили! А если бы сами разбились? Дефективные! Детдом по вам плачет!

   И крепко схватила за оттопыренные уши красных от рёва карапузов.

- Близнецы-огольцы! – сердито ворчал Пашка, - Вот сдадут вас родители в приют – будете знать, как аэропланы угонять!

- Огольцы-огурцы! – злобно шипел Бендер, - Как природа всё же бездумно расточительна! Создать таких хулиганов в двойном экземпляре – это уже чересчур! К чему копировать отпетое хулиганьё? Это так пошло и бездарно! 

   Останавливать аэроплан не стали – он уже оторвался от земли, пришлось продолжать взлёт.

   Аэроплан наконец-то поднялся в воздух, волоча за собой длиннющий хвост из разноцветных лент и воздушных шаров. И командор впервые за весь день вздохнул свободно, полной грудью. Всё в порядке. Всё хорошо! Почти… Если не считать приборов… Он в своей стихии. Вырвался-таки на волю!

   Аэроплан быстро набирал высоту и уже был высоко над морем, как вдруг его неожиданно тряхнуло, и он резко ухнул в воздушную яму.  Бендер аж подпрыгнул от неожиданности, больно ударившись головой об потолок кабины. Пашка чуть штурвал не выпустил, но вовремя спохватился.

   Салон огласился испуганным детским рёвом. Анжелика еле удержала братцев в креслах, они едва не вывалились на пол.

-  Вы чего ревёте? Сами виноваты! Зачем аэроплан угнали?!! Возись тут теперь с вами!

- Мы хотели летать! – хором завопили малютки.

   Командор весело расхохотался:

- Паша! Вот и смена наша подрастает! Летуны!

- Нет! – ещё пуще заревели близнецы, - Мы высоты боимся!

- А зачем же вы сюда забрались? – разозлился Пашка.

- А мы не знали! Что боимся.

   Икая и пуская пузыри, малыши вцепились, как клещи, в Анжелику и рыдали от ужаса.

   Паника потной волной захлестнула ребятишек и лишила их разума и воли.

- Ыыыыыыыы!!! – ныли они на одной нудной ноте.

   Мигеле закрыл лицо руками и обречённо простонал:

- Опять съёмки сорвали!

   Анжелика печально вздохнула:

- Придётся вернуться на аэродром! И отправить их домой.

- Нет! – в один голос заорали детишки, цепляясь за ноги сестры, как мартышки за ствол пальмы, - Не надо домой! Мы будем летать!

- Вас не понять! – возмущался Пашка, - То вы боитесь летать, то не хотите на землю!

- Выпороть бы вас! – пригрозил Остап, - Ладно! Оставайтесь! Чёрт с вами! Всё равно скоро возвращаться – полёт сегодня короткий. Только больше не ревите! А то выкину за борт. Без парашютов!

- И он не шутит! – серьёзно подтвердил Пашка.

   Дети испуганно смолкли и смирно уселись в кресла, тесно прижавшись к сестре.

- Мигеле! Снимайте их вместе со мной! – нашла выход Анжелика, - Небесные купидоны – хорошая реклама для нашего «Купидона».

- А что! Это мысль! – оживился фотограф.

   Дети и вправду были похожи на купидонов – пухлые розовые щёки, кудрявые соломенные шевелюры и круглые невинные, чересчур невинные, голубые глаза. Правда, их носы распухли, а глаза покраснели от слёз. Но это даже придавало им пикантности и оригинальности.

- Дети!  Утрите ваши слёзы! Подотрите сопли! – скомандовал Мигеле, - Мы снимаем! Дети! Не смотрите в окно! Раз высоты боитесь. Внимание! Съёмка!


   Кадры получились потрясающими: яркая абрикосовая луна в иллюминаторе, озорные детские лица, сияющая невеста в пышном платье и жених-штурман в смокинге и шлеме.

   От иллюминаторов детишек было не оторвать. Они прилипли к ним намертво, расплющив о стекло свои сопливые носы. Если бы не съёмки, так и проторчали бы там до самой посадки.  Затаив дыхание от страха и замирая от восторга, они с увлечением рассматривали горы великолепных розовых облаков за окном. А больше ничего и не было видно. Земля скрылась под облаками, будто укрывшись пуховой периной на ночь. Только полная луна украдкой выглядывала из-под кучи пушистых облаков-одуванчиков.

   Однако живописная облачность постепенно сгущалась, подозрительно темнея и наливаясь тяжёлой дождевой чернотой. Облака уже откровенно и стремительно превращались в грозовые свинцовые тучи. Изредко за окном посверкивали молнии, мелькая синими ветвистыми зигзагами.

   Оглушительный раскат грома потряс аэроплан и расколол небеса мощным электрическим разрядом гигантской молнии. Шквальный ливень и ураганный ветер подхватили лёгкий аэроплан и закружили его в воздухе, как голубиное пёрышко. В небе бушевал настоящий свирепый ураган. Сезон тропических дождей начался.

- Диспетчер! – орал Пашка в микрофон, - Мы попали в штормовую полосу! Почему нас не предупредили, что надвигается шторм?!! Погода нелётная!!!

- Шторм должен был пройти стороной! – взволнованно затараторил диспетчер, - Возвращайтесь на аэродром! На земле шторма нет! Пока всё тихо!

- Какого чёрта!!! – взбеленился Бендер, - С нами дети! До аэродрома далеко! Дайте аварийную посадку!

- Какие дети?!! – ужаснулся диспетчер, - Где аварийную посадку я вам дам? В море? Пилот! Возвращайтесь назад!

- Невозможно! Сплошная облачность! Видимость нулевая! Все приборы навигации барахлят! Гроза! Молнии, электрические разряды! Аэроплан мотает, как … мусор в проруби! Дайте срочно координаты для аварийной посадки!

- Хорошо! Тогда садитесь на поле! Держите курс к берегу! Снижайтесь постепенно! Штурман! Ловите координаты! Квадрат А-9!

- Понял! Снижаюсь! Хлопцы, держитесь! Анжелика, держи своих братцев крепче! Паша, курс на посадку! Квадрат А-9!

   Аэроплан мощно тряхнуло, и все пассажиры подпрыгнули до потолка и снова рухнули в кресла. Ребятишки визжали от ужаса и восторга – какое крутое приключение в воздухе! Анжелика прижала их к себе покрепче и накрыла им головы руками. Мигеле бережно прижал к груди фотоаппарат и крепко зажмурился. Главное, чтобы молния в аэроплан не попала!

   Бендеру самому хотелось зажмуриться – видимости всё равно никакой нет. А стрелки на приборах крутились, как бешеные – почти все они пришли в негодность. Наверное, ещё и от близости электрических разрядов. 

- Паша! Держите крепче штурвал! – заорал он в отчаянии, - Тряска жуткая! Как бы не войти в штопор!

- Снижаемся! – объявил Пашка, - Держитесь все крепче! Садимся на поле!

   Аэроплан вынырнул из-под низких угрюмых туч, и внизу смутно зажелтело бескрайнее раздольное поле.

- Командор! – закричал Пашка, - Поле маисовое! И маис не убран!

- Да и чёрт с ним! – махнул рукой Бендер, - Садитесь! Вон одна полоса сжатая! На неё и садитесь! Если попадёте!

- Попробую! Попасть. Еееееее-ха!

   Аэроплан могуче тряхнуло, и он кривобоко поскакал по взрытым колдобинам, ухабам и стеблям маиса, едва не рассыпавшись на части от жестокой тряски. Да и сами они все чуть не рассыпались на части. От тряски. Еле-еле душа в теле.

- Здорово! – восхитились детишки, - Вот это да! Маис!

   И, поспешно выбравшись из аэроплана, побежали рвать сладкие сочные початки – любимое лакомство бедняков.

   Анжелика тихо плакала и беззвучно молилась. Мигеле радостно поскакал снимать маисовое поле. И невесту с собой уволок – фон красивый для платья. Хотя темно – уже ночь. Но есть вспышка. Магниевая. И луна ярко светит.

   Остап устало откинулся в кресле, впервые за весь полёт расслабился и вздохнул с облегчением.


   С поля аэроплан тащил фермерский трактор на буксире. По сжатой полосе. С небес на землю рухнул запоздалый тропический ливень, и аэроплан временами завязал в грязи, глубоко вспахивая колёсами влажную почву.

   Переждав с часок небесную бурю и кое-как отрегулировав приборы, взлетели с заброшенной бетонной дороги, найденной фермерами, и благополучно добрались до своего аэроклуба. Уже без приключений. Небо прояснилось, и вновь выглянула желтая, как маис, крутобокая луна – теперь заходящая.

   Ночной полёт удался! Дети были довольны и счастливы. Под сиденьями гулко перекатывались тугие и хрусткие маисовые початки. Трофеи домой везли. Теперь можно жить! И высота уже не страшна.


 
   Малютки мужественно выдержали весь полёт и на землю вернулись уже полностью умиротворёнными и довольными жизнью. С полными охапками маиса. На аэродроме их уже встречали покинутые ими родители, сходившие с ума от беспокойства.

   Отец вытащил ремень из брюк и погрозил им сыновьям. Близнецы-сорванцы с громким визгом разбежались в разные стороны, выронив и раскидав по полю початки. Мать только руками всплеснула:

- И вот так всегда! Морока с ними! Хулиганьё! А не дети. Испереживались тут с отцом. Чуть не поседели от тревоги. Волнуемся, ищем их повсюду! А им хоть бы хны! Откуда маис-то? Зачем в аэроплан забрались? Засранцы! Вот я вас сейчас отшлёпаю! Когда поймаю.

   Мигеле, не теряя времени зря, с ходу предложил родителям контракт с «Купидоном» для близнецов, и скрепя сердце они дали своё согласие. Семья была многодетной и всегда нуждалась в деньгах.

 

                ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ.


                ДЕТИ – ЭТО ЦВЕТЫ ЖИЗНИ. В ГОРШКАХ.


   Снимать близнецов было очень удобно – они были абсолютно одинаковы, как две капли воды. Поэтому, когда один ребёнок уставал от съёмок или капризничал, снимали другого, такого же точно. Даже Анжелика их путала:

- Рауль! Нет! Это Пауль. Или наоборот. Ты кто? Пауль? Надо на лбу вам написать ваши имена. Надоела эта путаница!

- Мама сама нас путает! – признались малютки.

- Поэтому папа и не пытается вас различить! – рассмеялась Анжелика, - И называет каждого просто – Пауль-Рауль. Как же вас в школе будут различать учителя?

- Надо отправить в школу только одного! – предложил Остап, - А ходить будут двое – по очереди, через день. Зато на обучении можно сэкономить – аж в два раза! А образование получат оба.

- Ага! Наполовину! – усмехнулся Пашка.

- И аттестат будет один на двоих! – добавил Мигеле.

   Лицом «Купидона» стал розовощёкий кудрявый бутуз – купидон с куриными крылышками в белой рубашонке, Пауль-Рауль. Что, конечно же, привлекало к салону покупателей – в Бразилии обожали детей.

   Остап теперь тоже работал в «Купидоне» моделью – вместе с Анжеликой. Они были прекрасной парой и хорошо смотрелись вдвоём.

   Времени для полётов теперь оставалось всё меньше и меньше, что страшно раздражало Бендера и бесило Пашку.

- Красавец! – издевался он над командором, - Вешалка для одежды! Променяли полёты на тряпки! Зачем вам всё это барахло? Бабское это дело – тряпки рекламировать!

- Деньги нужны! – однообразно отвечал Остап, не вдаваясь в подробности, - У меня теперь семья! Вам, Паша, этого не понять. Увы!

   А деньги были нужны семье Бендеров по очень важной причине. Что, впрочем, пока являлось маленькой семейной тайной, которую суеверная Анжелика не хотела никому раскрывать до поры до времени – даже Паше.

   У молодых скоро должен был появиться ребёнок – Анжелика была беременна и вне себя от счастья. Что, однако, повергало будущего папашу в великое изумление и недоумение.

   «И когда только успела? - тоскливо думал Остап, со страхом вглядываясь в счастливое лицо любимой жены, - Мало ей своих братьев и сестёр? Целая чёртова дюжина! Плодятся, как кролики! Неужели и меня ждёт эта страшная участь? Каждый год по ребёнку! Пока не наберётся с десяток. Не дай бог!..»

   И будущий папаша затосковал – он не любил детей, тем более, маленьких. А младенцев вообще терпеть не мог. А своих детей тем паче не собирался заводить. Пока. Потом, когда-нибудь. Лет через пять. Не меньше. 
 
   Бендер с ужасом представлял себе, как в его доме вскоре поселится странное, вечно орущее существо. И его покою придёт конец! Надолго. Лет на десять. Пока оно не вырастет. А потом будут появляться ещё и ещё новые беспокойные существа? И его дом превратится в ясли для младенцев?.. НЕТ!!! Только не это!

   Остап ясно видел в своём воспалённом воображении, как эти маленькие злобные карлики заполонили его дом и расползлись по всем комнатам, как клопы. Они пачкают паркетные полы, рвут штофные обои, разрисовывают стены, разбивают дорогие часы, грызут важные документы и оставляют лужи на новых диванах и креслах. И в конце концов поджигают дом. Дом, его дом!

   «Боже, за что мне всё это? – паниковал командор, - И зачем я только женился? Вот дурак-то! Любовь и брак – две вещи несовместные! Права была Лусия. Тысячу раз права! Брак – это добровольное пожизненное рабство. Пожизненное??? О боже!!!»

   И Бендер всё чаще стал пропадать у прекрасной соседки. Только одна Лусия его понимала и умела утешить, как никто другой. Она была мудрой женщиной и поэтому просто любила его и принимала таким, какой он есть. И командор, не терзаясь муками совести, жил на два дома, благо дома были рядом.

   Анжелика до поры до времени скрывала свою тайну от всех, особенно от руководства «Купидона». Она не хотела лишаться любимой работы, которая давала ей хороший стабильный доход и возможность помогать родителям.

   И спешно стала искать себе замену. Втайне она начала готовить новую модель – свою сестру Марию. Другого выхода не было. Лучшей замены и не найти. Мария была красавицей, и ей недавно исполнилось шестнадцать лет. Она всегда завидовала сестре и теперь была на седьмом небе от счастья.

   А будущей мамаше с каждым днём всё труднее было скрывать свою беременность. И в конце концов она была вынуждена уйти из «Купидона» - временно, на полгода-год. Не больше.

   Мария её вполне успешно заменила и в будущем надеялась затмить сестру своим великолепием.


   И вот наконец Анжелике подошёл срок освободиться от столь тяготившего её бремени. Схватки начались внезапно, прямо на аэродроме, где она провожала в полёт Остапа с Пашкой. Анжелика привела им двух туристов на экскурсию. Но все экскурсии в этот день пришлось отменить. 

   Не успели туристы сесть в аэроплан, как будущая мамаша пошатнулась и слабо простонала:

- Стойте! Остап! Кажется, началось!

   Командор схватился за сердце и побледнел. Пашка немедленно вытолкал туристов из аэроплана, подскочил к Анжелике и под ручки осторожно посадил её в салон:

- Долетим до роддома скорее, чем неотложка домчится!

   И вовремя – едва аэроплан поднялся в воздух, как схватки усилились и мамаше стало совсем плохо:

- Быстрее! А то рожу прямо тут! В воздухе!

   Страшная угроза подействовала на пилотов, как удар хлыста на упряжных лошадей. Через десять минут аэроплан уже кружился над роддомом, выискивая место для приземления. Пришлось посадить аэроплан прямо на шоссе, распугав и чуть не передавив все автомобили.

   К ним тут же примчались полицейские машины, дико завывая сиренами и тревожно мелькая мигалками. Пашка подхватил Анжелику на руки и опрометью помчался с ней в роддом. Следом скакал неровным галопом будущий папаша и орал не своим голосом:

- Осторожно! Не уроните её! Смотрите под ноги! Отдайте её мне! Я сам понесу!

   Вслед им рысью неслись полицейские под громогласный рёв репродукторов:

- Освободите шоссе! Немедленно уберите аэроплан с проезжей части! Вы перекрыли движение на дороге!

   А навстречу уже бежали врачи и санитары с носилками. Пролетев мимо них по инерции, Пашка со своей ношей вихрем ворвался в приёмный покой и тут же растерянно остановился:

- Куда её???

- Сюда! В родзал! – направил его бег врач.

   Рванул вперёд, как гончая, и распахнул дверь родзала.

- Да положите вы роженицу на носилки! – кричали сзади санитары.

- Лучше сразу на каталку! – скомандовал акушер.

   Остап бежал рядом с Пашкой, готовый подхватить жену на руки, если он её, не дай бог, уронит:

- Уроните – убью!

  Пашка сдал Анжелику с рук на руки акушерам, и они увезли её в родзал на каталке. И захлопнули дверь у них перед носом:

- Вам сюда нельзя!

   Бендер тяжко вздохнул и в изнеможении осел на стул, крепко зажмурившись и зажав уши руками, чтобы не слышать криков роженицы. И тут же отключился – от волнения, тревоги и нервного перенапряжения.

   А когда открыл глаза, ему в лицо уже совали орущего багрового младенца:

- Папаша! Вы уже папаша!

- Кто это? – еле слышно прошелестел пересохшими губами папаша.

- Ребёнок! – радостно доложил акушер, - Ваш ребёнок!

- Я догадываюсь! Кто родился? Мальчик?

- Нет!

- Девочка?

- Нет!

- А кто??? – безмерно удивился Остап, - Есть другие варианты?..

- Есть! И мальчик, и девочка! – гордо ответил доктор.

   И кивнул на Пашку.

   На руках у него орал благим матом второй младенец.

- Не может быть! – слабо прошептал папаша и потерял сознание.

  Его мозг отказывался верить в такое счастье.

- Я же говорил – не надо было ему второго сразу показывать! – попрекнул акушера Пашка, - Хорошо, что мы ему третьего ещё не показали – а то удар бы хватил папаню на радостях-то…

   Третий младенец был у акушерки, она его пеленала. У Бендеров родилась тройня – два мальчика и одна девочка. Случай не такой уж редкий для семьи Анжелики, были у них в роду и двойни, и тройни.

   Молодая мамаша чувствовала себя прекрасно и была счастлива втройне, а вот папаша чуть ли не впал в кому, еле-еле откачали и привели в чувство нашатырём. Придя в себя, Остап едва не зарыдал. Но не от счастья. Отнюдь.

   Узнав о третьем младенце, он попытался выпрыгнуть из окна. С первого этажа. Его с трудом удержали. Командору остро захотелось сбежать из больницы. Немедленно!

   И, наверное, он бы сделал это в приступе отчаяния, но был ещё слишком слаб от пережитого им потрясения.

- Паша! Никогда не женитесь! – горько шептал он Пашке.

   Полицейские за это время уже уволокли аэроплан на буксире и доставили в аэроклуб. И выписали пилотам огромный штраф. Хорошо, прав не лишили. Лётных.

   Бендера в полном трансе Пашка увёз домой на такси. Анжелику с детьми обещали выписать через неделю. Все трое младенцев были совершенно здоровы, без отклонений. Чего нельзя было сказать об их папаше. Он впал в прострацию и не хотел ни с кем разговаривать.

 
   Всю неделю Остап провёл у Лусии и совершенно отстранился от всех дел. Кроме полётов. Только в полёте он чувствовал себя человеком. Свободным человеком. А не мужем и отцом. Отцом троих детей. Троих??? Боже! Ну за что ему привалило такое счастье?!! За какие грехи?

- Вы должны радоваться, Остап! – лукаво улыбалась Лусия, - Редко кому удаётся такое – стать отцом сразу троих детей! Вы счастливчик, Остап!

- Да уж! Счастливчик! – тоскливо вздыхал Бендер.

   Неделя пролетела, как один миг – миг призрачной свободы. Остап и оглянуться не успел. Пора! Пора забирать жену из роддома. И детей. Всех. Троих. И никуда от этого не деться…

   Когда они с Пашкой подъехали к роддому, там уже столпилась вся семья Анжелики. Младенцы вопили дурным голосом на руках у бабушки и тётушек.

   Глядя на них, счастливый папаша тоскливо думал: «Размечтался! Каждый год по ребёнку! По три!!! Минимум! А дальше что? Четверни пойдут, пятерни? Шестерни?!! Бендеры плодятся, как кролики, – в геометрической прогрессии!»

   И ему страстно захотелось бежать от такой жизни куда подальше – куда глаза глядят, желательно на край света. Он бессильно плакал злыми слезами, кусая губы и едва сдерживаясь, чтобы не закричать в истерике.

   Остапу уже самому захотелось впасть в детство, чтобы отрешиться от всех проблем, предстоящих забот и хлопот. «Хорошо детям! – грустно размышлял он, - Их любят, балуют, заботятся о них. А кто об их родителях позаботится?»

   И командор зарыдал, как дитя.


   У Бендера развилась тяжёлая депрессия. Он окончательно забросил и плантацию, и «Купидон». Салон был вынужден расторгнуть с ним договор.  Все дела были им заброшены и пущены на самотёк. Кроме полётов. Только полёты и отвлекали его от счастливой семейной жизни. Он почти перестал появляться дома.

   Весь день он проводил в воздухе с Пашкой. Именно полёты и вывели его постепенно из состояния полного оцепенения. Знакомое ощущение счастья снова пришло к нему в полёте и вернуло ему прежнее равновесие.

   Весь мир снова распахнулся для них с Пашкой. Для них сияло солнце, для них светила луна, кучерявились облака и пел привольный ветер. И жизнь как-будто бы не так уж и плоха. Временами. Как оказалось. Можно жить дальше!


                ***
 

   Бендер с Пашкой стояли на причале и до боли в глазах вглядывались в туманную даль. Они встречали «Карелию». И Лёньку. На этот раз «Карелия» везла в Рио-де-Жанейро делегацию кинематографистов – снимать ежегодный бразильский карнавал.

   Пашка маялся от жары в полосатом щегольском костюмчике, и в конце концов не выдержал, снял пиджак и повесил его на плечо. Бендеру было страшно жарко в своём белом полотняном костюме колониального покроя, но пиджака он не снимал принципиально.

   Пиджак казался тесным и неудобным, его хотелось сорвать и выбросить в море, а под мышками стало горячо, как в доменной печи, и там уже можно было плавить руду. Пришлось расстегнуть его и помахивать полами, проветривая раскалённое, пышущее жаром тело.

   Но вот, наконец, судно причалило, и по сходням одним из первых колобком выкатился Лёнька, сверкая белозубой улыбкой.

- Паша! – радостно завопил он и чуть не задушил друга в могучих дружеских объятиях.
 
- Отпусти! – отбрыкивался Пашка, - Жарко от тебя, чёрт!

   Бендера Лёнька не узнал:

- О, командор! Ну, вы забурели! Прям бразильский мачо!

- Да, мачо! – с достоинством ответил командор и отстранил Лёньку рукой, - Только без объятий! И так жарко.

   И, крепко пожав другу руку, стряхнул пылинку со своего белоснежного костюма.

- А я не один сюда прибыл! – признался Лёнька, - Сюрприз вам привёз.

- С женой, что ль, приехал? – обрадовался Пашка.

- Нет! Лена экзамены в институте сдаёт, выпускные. Маму вашу привёз, Паша. И не только маму. И ещё кой-кого.

- Маму?.. – поразился Пашка.

   И только тут он увидел около трапа маленькую сухонькую старушку в белом платочке и синем платье горохом.

- МАМА!!! – заорал на весь порт Пашка и понёсся ей навстречу.

- Сынок! – замахала в ответ старушка обеими руками.

   Пашка подхватил её на руки и понёс к выходу из акватории.

- Пусти меня, оглашенный! – вырывалась мать из нежных сыновьих объятий, - Чемоданы! Чемоданы-то забыли!

   Пашка бережно опустил мать на землю и поскакал назад, за чемоданами.

- Как же вам это удалось? –  изумился Бендер, - Привезти старушку? Вы её в трюме прятали?

- Так же, как и вы сюда прибыли! – рассмеялся Лёнька, - Помощница она моя! Устроил её помощником повара на судно. Адрес её саратовский мне Паша сам выслал – просил навестить старушку, беспокоился о ней. Ну я и навестил. А она со мной напросилась в плавание. Сына хотела повидать.  Слёзно умоляла. Как ей откажешь? Замечательная стряпуха оказалась! Готовит лучше меня. Пальчики оближешь!

- Да, жаль, что Паше это кулинарное мастерство не передалось по наследству! – расхохотался Остап.

   Пашка поставил рядом с ними два больших рыжих чемодана и ласково подтолкнул маму к Бендеру:

- Маманя, знакомьтесь – это мой друг, Остап Бендер! Командор, прошу любить и жаловать – маманя моя, Зоя Капитоновна!

- Рая! – закричала вдруг Зоя Капитоновна и мелко засемафорила руками, - Мы тут! Иди к нам! Сюда!

   Со сходней осторожно спустилась и направилась прямиком к ним вторая старушка – такая же точно, сухонькая и шустрая, в белом платочке и синем платье горохом.

- Тётя Рая! – радостно завопил Пашка и помчался старушке навстречу.

- А вот сейчас не понял! – побледнел Бендер, - Что-то мне нехорошо! Наверное, солнечный удар…

   И судорожно схватился за воротник рубашки, тщётно пытаясь расстегнуть его трясущимися руками.

   Пашка подвёл к ним вторую страрушку и шутливо представил:

- Вторая моя мама, тётя Раиса Капитоновна! В детстве я их путал, поэтому обеих называл мамами, всё равно различить не мог.

   Старушки   мирно стояли рядышком и улыбались одинаково добродушно и безмятежно.

- Лёня, пойдёмте в тенёк! – дрожащим голосом прошептал Остап, - У меня кружится голова. И двоится в глазах. Кажется, у меня начались галлюцинации…

- Не двоится! – рассмеялся Лёнька, - Просто они близнецы. Раиса Капитоновна – буфетчица на нашем судне.

- Близнецы?.. – удивился командор, - В таком возрасте?

- Ой! – спохватилась Раиса Капитоновна, - Дуньку с Дашкой надо забрать! Их уже выгрузили.

- Тут ещё и Дунька с Дашкой?.. – насторожился Бендер, - А кто это? Кого ещё вы нам привезли, Леонид? Признавайтесь! И сколько ещё вы нам приготовили сюрпризов?..

- Да вон они! – махнула рукой Зоя Капитоновна, - Паша, забери их!

- Маманя! – укоризненно покачал головой Пашка, - Зачем же вы их сюда притащили?

   И нехотя поплёлся к трапу. Там уже стоял большой дощатый ящик-клетка. Сквозь щели в досках мелькали белые силуэты каких-то мохнатых животных.

- Кто это? – обомлел командор.

- Мееееееее! – донеслось из ящика.

- Козы наши! – засмеялась Зоя Капитоновна, - Дунька с Дашкой! Ну не оставлять же их одних в Саратове. Зато молоко своё будет! Козье – самое полезное для здоровья.
 
- Козы! – простонал Остап и рванул ворот рубахи.

   Пуговицы горохом посыпались на землю.

- Ну ладно! – стушевался Пашка, - Я пойду машину закажу! Мамаш надо домой везти – устали они с дороги. Да и коз тоже. Командор, вы едете? Куда их везти-то? К вам на виллу? Или в пансион?

- Ну конечно же, к нам! Куда же ещё-то?.. Мне ведь только коз не хватало! В моём зоопарке… Не в пансион же коз везти! Всех жильцов распугаете.

   И командор с опаской приблизился к ящику.

   Козы разом перестали блеять и с подозрением уставились на него своими круглыми жёлтыми глазами со странными поперечными зрачками.

- Ме! – серьёзно сказала правая.

   И выронила лист капусты.

- Мее! – строго сказала левая.

   И выплюнула морковку.

   Высокомерный взгляд их выражал полное презрение и пренебрежение. Казалось, они говорили друг другу:

- И вот это вот называет себя человеком? Посмотри на него, Дуня! И откуда он такой взялся? Чучело гороховое!

- И не говори, Даша! Местный, наверное! И где таких только выращивают? Двуногое недоразумение! Пугало огородное!

   И, брезгливо передёрнув шкурой, козы с отвращением отвернулись от командора и сосредоточенно углубились в изучение своей кормушки.

   Бендер поспешно снял с себя широкополую соломенную шляпу и утомлённо стал ею обмахиваться.

- Они же одинаковые, как два капустных листа! Козы тоже близнецы?..

- Гыыы! – ухмыльнулся Пашка, - И они тоже… Близнецы!

   Козы синхронно повернулись к ним и хором заблеяли:

- Мееее!

  Отойдите, мол. Не мешайте есть. И без вас тошно. До сих пор мутит. От вашего моря.

- Кругом одни близнецы! – скорбно заключил командор, - Не слишком ли много близнецов на мою голову?.. Свалилось...

   И ему стало по-настоящему дурно. Голова стремительно закружилась, в глазах потемнело, сознание помутилось. И он чуть не грохнулся в обморок. Прямо на причале.

   Он торопливо стащил свой насквозь пропотевший белый пиджак и устало присел на корточки. Его уже не дежали ноги, колени подкашивались. Тошнило противно и муторно, как с похмелья.

   Кажется, командора хватил-таки тепловой удар.

- А пойдёмте все в «Штиль»! – предложил Лёнька, - Выпьем! Там и поговорим.

- Сначала мамаш отвезти надо. Вместе с чемоданами, - засуетился Пашка.

- К нам домой! – пригласил нехотя Бендер, -  Жить будете у нас.  С козами… Чёрт бы их задрал! Коз. Паша тоже у нас живёт.

- Я хотел в пансион переехать! –  признался Пашка, - Когда командор женился. Но меня Анжелика не отпустила – ей помощники нужны в доме.

- Да уж! Помощник! – усмехнулся Остап, - Вас и дома-то никогда не бывает. Впрочем, так же, как и меня…


   Мамаш отправили вместе с козами на виллу в сопровождении Дона Хосе, на его продуктовом фургончике – отдыхать. Устали они с дороги. Укачало их на судне. Всех четверых. Даже морская болезнь приключилась. У всех. И у коз тоже.

   А сами отправились в кабак. В «Штиле» заказали праздничный обед с шампанским и продолжили беседу.

- Так вы всё-таки женились, командор? – не верил ушам своим Лёнька, - А я думал, вы закоренелый холостяк!

- Не только женился! – расхохотался Пашка, - У него уже трое детей!

   Бендер покраснел и больно пнул Пашку под столом.

- Когда это вы успели? – изумился Лёнька, - За год?!! Бендер, вы их штампуете, что ли? У вас тут прямо конвейер! Или это от разных женщин?

- Кролик! – радостно загоготал Пашка.

- Тройня! – нехотя признался Остап и побагровел ещё гуще.

- Вот это да! – восторженно ахнул Лёнька, - Как же вам это удалось?

- Уметь надо! – ухмыльнулся папаша.

- Я тоже хочу! – позавидовал Лёнька, - Вернусь домой – тут же детей заведу.

- Дети – это вам не тараканы! – назидательно заметил командор, - Сами по себе в доме не заводятся! Детей не заводить, а делать надо. Займитесь этим на досуге, Леонид!

- Специалист! – фыркнул Пашка.

- Мачо! – засмеялся Лёнька.

- Дети – это цветы жизни! – глубокомысленно заключил Пашка.

- Угу! Только не надо сажать их головками вниз! –  усмехнулся Бендер.


   Друзья сидели на открытой террасе кабака и любовались роскошным видом прекрасного залива. Горячее тропическое солнце сияло на волнах ослепительными бликами, жирные чайки с пронзительными воплями носились над водой, огромные портовые краны серьёзно и глубокомысленно качали головами, осторожно перенося тяжёлые грузы с пристани на корабли.

   А трое друзей наслаждались покоем, прохладой, вкусной едой и дружеским общением. Мечты исполнены! Чего ещё желать? Живи и радуйся! Молодые люди безмятежно развалились в плетёных креслах и впали в нирвану.

   Жить на белом свете было хорошо, легко и весело. Впереди была ещё целая жизнь. И друзьям казалось, что так будет всегда – жизнь будет вечной, молодость – бесконечной, а сами они станут бессмертными, как боги.

   И молодые люди жили настоящим, не задумываясь о далёком будущем. Простим им эту наивность – молодости свойственно легкомыслие.


- А как там Жора? – очнулся от глубокого забытья Бендер.

- И как там Мерседес? – оживился Пашка.

- Очень хорошо! – улыбнулся Лёнька, - У них родился смуглый малыш, и они назвали его Ильёй – по настоянию бабушки.

- Илья Муромов! – усмехнулся Остап, - Как папаша.

- А где отец Мерседес? – вспомнил вдруг Пашка.
 
- Работает! – рассмеялся Лёнька, - В столовой моей тёщи – главным поваром. Я его туда устроил. И столовая теперь стала образцово-показательной – на радость Карелии. То есть Калерии. Вечно я их путаю! Кажется, они нашли друг друга. Дон Карлос в восторге от моей тёщи. Он увидел в ней женщину. А тёща в восторге от Дона Карлоса – она открыла в нём повара. А повар он от бога. Готовит быстро, вкусно и дёшево. Что немаловажно для рабочей столовой. Талантище!

   Друзья весело расхохотались: они не представляли себе хозяина бразильского кабака в роли главного повара советской столовой.

- Айда купаться! – предложил Пашка.

   И друзья тут же снялись с места и помчались к морю наперегонки, на бегу срывая с себя одежду и скидывая сандалии. Море было тёплым, как парное молоко, ласковые волны гладили и обнимали разгорячённые молодые тела. Плавали и плескались долго и с великим наслаждением, пока не устали и не выбились из сил.

   Вернувшись на берег, загорать не стали – слишком жарко. А вернулись снова в прохладный тенёк - на веранду «Штиля». Заказали ещё пару бутылок холодного шампанского и фрукты. День клонился к вечеру, солнце медленно скатывалось к горизонту, сочно наливаясь пурпуром и багрянцем, как спелое яблоко.

- Хватит прохлаждаться! – спохватился вдруг Бендер, - Паша, нам лететь пора! Туристы ждут. У нас сегодня вечерний полёт.

- Завидую вам! – вздохнул Лёнька, - Летать – это, наверное, здорово! Может быть, даже лучше, чем плавать.

- А вы что, никогда не летали? – удивился Остап.

- Нет! – признался Лёнька, - Только плавал.

- Так полетели с нами! – предложил Пашка.

- А можно? – засветился надеждой Лёнька.

- Нужно! – улыбнулся командор.

    И тут же сорвались и понеслись на аэродром.



                ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ.


                ЗА ПРЕДЕЛАМИ МЕЧТЫ.


   В воздухе Лёньке внезапно стало плохо – закружилась голова, тошно замутило и заложило уши. Но, когда набрали высоту и полетели над океаном, тут же воспрял духом. Родная стихия – море! С высоты птичьего полёта.

   Восхищению его не было предела – он просто онемел от восторга, лишился дара речи и потерял голову. Весь полёт он не отрывал горящих глаз от иллюминатора. Лёнька любил море, но никогда не видел его с высоты. И даже не представлял себе, насколько оно прекрасно!

   Это великолепное, блистательное зрелище повергло его в шок, и он от счастья впал в полную прострацию. Его взгляду предстала потрясающая картина пышного вечернего заката: ярко-алое солнце садилось в океан, окрашивая волны в сочный вишнёвый цвет. Всё небо полыхало розовым, оранжевым и пурпурным светом, перистые пушистые облака сияли всеми цветами радуги – синие, голубые, фиолетовые, салатовые, жёлтые. Было от чего потерять голову!

   На земле Лёнька долго не хотел выходить из аэроплана, оцепенев от изумления и не в силах сдвинуться с места. Пришлось насильно влить ему в рот стаканчик крепкого коньяка из заветной Пашкиной фляжки.

   Лёнька радостно замычал и счастливо выдохнул:

- Невероятно! Это просто невероятно! Ущипните меня – может быть, я сплю? И это всего лишь прекрасный сон?

   Пашка с готовностью ущипнул его за руку.

- Ой! Ну не так же больно! – возмутился Лёнька.

   И ущипнул его в ответ.

   Туристов высадили, а сами долго ещё бегали по всему лётному полю и дурачились, как дети. Разминали ноги, которые затекли в полёте. И даже устроили чехарду.

- Может, мне тоже аэроплан купить? – затосковал Лёнька, - вместо кооперативной квартиры. Деньги я сохранил, не потратил ещё.

- Но только не в Советской России! – рассмеялся Бендер, - Там нет частной собственности. Как-то раз я пытался купить аэроплан. Исключительно в целях пердвижения – как транспортное средство. В пустыне. В песках Каракумов. Но мне это не удалось. Увы.

- Тут можно купить! – обрадовался Пашка, - И у нас тогда будет свой таксопарк!

- Не получится! – закручинился Лёнька, - У меня семья, жена в России, работа на судне.

   Душа его разрывалась на две части – ему очень хотелось остаться здесь, вместе со всеми, но сердце его рвалось домой, в Россию, к любимой жене. Тут оставались его друзья и – небо, которое он успел полюбить так же, как море.

- Плавать – хорошо, а летать – ещё лучше! – признался Лёнька, - Если бы можно было это совместить…

   И тут же хлопнул себя по лбу:

- Можно! Летать на гидроплане! Вот что мне нужно – гидроплан!

   Остап с Пашкой расхохотались.

- Привози сюда Лену! – посоветовал Пашка.

 - И купите гидроплан! – добавил командор.

   Лёнька задумался. Уехать с Леной от тёщи на другой край земли было очень соблазнительно и заманчиво.


                ***


   С приездом Пашкиных родственниц жизнь Бендера круто изменилась. В лучшую сторону.

   Первое время после рождения тройни Бендерам помогала Розалинда, мать Анжелики.  Но у неё самой было семеро по лавкам – и это только младших. И совершенно не было времени помогать молодым постоянно. А нянек и гувернанток Анжелика не хотела пускать в свой дом – не желала доверять детей в чужие руки, незнакомым людям. И прислуги в доме не было.

   На хрупкие плечи бабулек свалилось множество забот и хлопот. В их лице молодая мамаша нашла своих деятельных и активных помощниц. Целый день с раннего утра и до позднего вечера шустрые старушки носились по всему дому, как угорелые. И, казалось, они были одновременно во всех комнатах, на кухне и во дворе.

   Готовили они божественно, особенно борщ и пироги. Пока Леонид не уехал назад в Россию, он готовил вместе с ними. И периодически устраивал праздник живота, настоящие кулинарные пиршества.

   Дети уже подросли, встали на свои крепкие ножки и уверенно топали по дому, с любопытством залезая во все углы. Жить стало проще, но в то же время сложнее. Не надо было уже таскать на руках сразу троих ребятишек. Но зато уследить за ними стало всё труднее и труднее.

   Во дворе весь день мирно паслись козы, с удовольствием объедая кусты и оставляя после себя органические удобрения. А за козами по пятам следовали трое близнецов, обрывая листочки с кустов и пробуя их на вкус.

   Первым словом тройняшек было не «мама» и не «папа», а краткое, но ёмкое и всобъемлющее слово «мее». Это слово означало у них всё. Но, сказанное с разной интонацией, имело самые разнообразные значения.

   На каждого ребёнка теперь было по няньке, мамаша и бабульки. А няньками старушки были замечательными. Весь день они их пестовали, как собственных внуков, а по вечерам рассказывали детишкам русские сказки.

- И что бы я без вас делала? – умилялась Анжелика, - Без вас, как без рук!

- Своих вырастили, и твоих вырастим, голубушка! – успокаивали её старушки.


   А Бендер совсем заскучал. Уж слишком гладко текла жизнь. Слишком благополучно. Из «Купидона» он давно ушёл, пансионом занимались Левинский и фрау Розенфельц, плантацией – управляющий. А полёты уже не давали ему полного удовлетворения. Для полноты жизни чего-то не хватало. Каких-то лишений. Преодолений. Приключений!

   И великий комбинатор начал обдумывать новую авантюру. Лусия посоветовала ему удариться в политику. Остап взбрыкнул и встал на дыбы:

- Какая политика, Лусия, ненаглядная моя? Я и политика – две вещи несовместные!

   И жестоко высмеял эту нелепую затею. Но потом призадумался. Политика – это власть. А власть – это деньги. Много денег. А деньги Остап любил. С детства. Глубокой, неразделённой любовью. Любовь не была взаимной. Деньги не любили Остапа. И всё время ускользали у него из рук.

   А деньги сейчас нужны были, как никогда. Все средства уходили на содержание дома и большой семьи. На саму, собственно, жизнь, денег почти не оставалось. А Бендер любил шиковать. И кутить со вкусом.

   В политику он, разумеется, не собирался ударяться.  Командор был далеко не дурак и не желал влезать в это грязное дело.

   Президенты приходили и уходили, их убивали, смещали, свергали. Страну лихорадило. Время от времени её сотрясали революции, антиправительственные восстания и народные бунты. То она была республикой, то военной хунтой, то демократическим государством.

   Свирепствовал глобальный кризис. Бразилию захлестнула волна безработицы. Люди голодали. Бедные нищали.  Народ роптал. И требовал полной национализации и экспроприации - отобрать землю у помещиков и плантаторов и отдать крестьянам. А фабрики и заводы – рабочим.

   Партии раскололись на две коалиции – богатых помещиков-плантаторов и буржуазии.

   Заводы и фабрики периодически вставали из-за забастовок. Владельцы несли огромные потери. Плантации стали убыточны. Бушевал кризис. Кофе катастрофически падал в цене.

   Остапу пришлось продать плантацию за бесценок. Тому же Амарантесу. Как это ни печально. К великому сожалению Анжелики. Пока окончательно не разорился.

- А то раскулачат ещё! – опасался обедневший плантатор.


   А на вырученные деньги купил себе адвокатскую практику. Надо же было снискать себе хлеб насущный. И семью содержать. Диплом покупать не пришлось – командор успешно закончил Высшие адвокатские курсы. Заочно. С помощью Лусии, разумеется. А, вернее, с помощью её старых добрых знакомых.


   Первым делом новоиспечённого адвоката стала тяжба по дележу и межевой границе земельных участков двух кофейных корольков – Амарантеса и Жонейро. Бендер, конечно же, защищал Амарантеса. 

   Велеречивость великого комбинатора не знала границ. На него снизошло вдохновение. Его несло. Он превратил зал суда в свою трибуну. И совершенно покорил судей ораторским искусством. Остап был великолепен. Его глаза горели благородством, высокое чело дышало интеллектом, жесты были порывисты и выразительны, как жесты фокусника.

   Бендер моментально завоевал сердца зрительской аудитории и самих судей. Он был гениальным актёром и умел зажигать людей и вести за собой массы. Его артистичность и мужское обаяние очаровало публику. Талант адвоката дремал в нём, очевидно, с детства. И теперь развернулся во всю свою ширь и мощь.

   Остап сумел бы защитить самого падшего грешника. И убедить всех чертей в его невиновности. Речь его была блистательна и неподражаема. Великий комбинатор нашёл себя и превратил суд в театр, а заседание – в фарс.

   Оставим его на этих театральных подмостках. И опустим занавес нашего повествования. Впереди командора ждёт шумный успех, аплодисменты и овации зрителей, признательность подзащитных, любовь пламенных поклонниц, и, наконец, великое творческое удовлетворение.

   Итак, слово предоставляется адвокату:

- Дамы и господа! Леди и джентльмены! Синьоры и синьориты! Заседание продолжается! Заседание продолжается, господа присяжные заседатели!



                КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ.