Штыковая на месте

Перекоп спасли весной 1920 года юнкера
                генерал - майора Слащева Я. А.
                С.В. Волков «Исход русской армии
                генерала Врангеля из Крыма»


      Редкая цепь, залитых жидкой грязью окопов тянулась к Сивашу. Солнце, иногда пробивавшееся, сквозь низкие облака, посверкивало на кокардах, находящихся в каждом втором, а то и в третьем окопе. Прямо, из-за небольшого соленого озерца, выходила на махах кавалерийская лава корпуса товарища Жлобы. Хриплое дыхание сотен лошадей, тяжко идущих по грязи, пена с боков и налитые кровью, кричащие лица всадников.  То, что неполных две роты, разбросанных по окопам, не остановят эту лавину, капитан понял сразу:

    - Принять бой на месте? Порубят! Без пулеметов порубят прямо в окопах. Отступить во вторую линию, к двум пушкам?.. Не успеем … по такой грязи полторы сотни шагов?... нет, уже не успеем! Что ж делать!?..

   Он вдруг на секунду представил, как их будут добивать, ползающих и копошившихся в этих окопах, рубить со спины и стрелять на выбор по убегающим … как они будут лежать мертвые в этой грязи…

   На дрожащих ногах, оскальзываясь и срываясь, он выбрался из окопа и встал на бруствере:

   - Р-р-рота! Из окопов во-о-он! Штыки примкнуть! – дрожащий от страха голос позорно сорвался на фальцет.

   Сердце бухало в уши глухими ударами, ноги предательски разъезжались в жиже, не давая стать твердо. Пытаясь оттереть левую руку от грязи, он смотрел, как его бойцы вылезали из оплывших окопов и становились перед ними в рост. Идти вперед не было ни сил, ни смысла. Просто стояли молча, со штыками наперевес, перед надвигавшейся с топотом, лязгом и хриплым дыханием сотней глоток, конной лавой. Вот уже видны раскрытые в крике рты и безумные, горячечные глаза. Шашки занесены, поводья брошены и шпоры в бока для решающего рывка, который сбросит эти жалкие фигурки в  грязь, под копыта …

    - Па-ачему в штыковую без песни?! – командир второй роты, заправляя полы шинели за пояс, взмахнул револьвером, - А ну-ка ротную! Запе-е-евай!…

    Кто-то затянул неожиданно сильным и  чистым баритоном:

                Белой акации гроздья душистые
                Вновь аромата полны,…

    А окрепшие голоса, словно увидев надежду, подхватили слова старого романса:
               
                Вновь разливается песнь соловьиная
                В тихом сияньи, сияньи луны.

    В конной лаве  колыхнулось неуверенное:
 
    - Что там?! Почему не стреляют? Поют!? Или молятся?!-  глаза всадников тревожно искали командиров.
 
    Дрогнули занесенные шашки, стали опускаться в стременах, сломался строй и холодок скользнул змеей по спине:

    - Как же? Это неправильно! Так не должно быть!..

    А голоса крепли и крепли. Капитан, наконец-то встав крепко и пытаясь попасть в ноты:

                Помнишь ли лето, под белой акацией
                Слушали песнь соловья?..

- скосил взгляд на своих бойцов.
 
    Ближайший молоденький кадет, держащий в трясущихся руках винтовку, просто выкрикивал слова, а из-под закрытых от страха глаз, по щекам,  текли слезы.
               
                Помнишь ли лето: под белой акацией

    Старовер-крестьянин выводил басом, щуря взгляд словно целясь.
               
                Слушали песнь соловья?..

    Командир взвода, молодой, из студентов, как на сцене пытался тянуть высокие ноты, и только от напряжения побелели костяшки пальцев на цевье и часто-часто дрожал кончик штыка.
               
                Тихо шептала мне чудная, светлая:
                «Милый, навеки, навеки твоя!»…

    - Ну, вот и все! Вот эти двое мои. Вырвавшийся вперед, усач на гнедой, держа шашку на отлете, уже повернулся в седле в мою сторону, и молодой на каурой, идущей неровным аллюром. Вот сейчас! Сейчас!... Как же не вовремя вспотела рука, держащая наган …

    Вдруг усач, прямо перед ним, резко рванул повод, не жалея, обрывая губы, осаживая лошадь и нервно оглянувшись, спрыгнул с седла:

    - Да ну к чертям!– вскрикнул он навзрыд, воткнул шашку в землю, и сел прямо грязь, обхватив голову руками. Молодой закрутился глядя испуганно и тоже  бросил шашку, и другой, и третий …

    Всадники, приблизившись уже на последний бросок к поющей цепи, вдруг осаживали лошадей, крутились на месте, распространяя вокруг неуверенность, и вдруг возникший все возрастающий страх. Следующие налетали на них, сбивались в кучи и добавляли сумятицы …
               
                Годы давно прошли, страсти остыли,
                Молодость жизни прошла…
                Белой акации запаха нежного
                Мне не забыть, не забыть никогда…

неслось над окопами, стылой степью, взлетало к облакам и к чуть блеснувшему солнцу.

     … брошенные кони, тяжело поводя боками и роняя пену, сбились перед окопами в табун. Подошедший батальон собирал оружие и уводил пленных в тыл.

     Капитан, пытаясь унять внутреннюю дрожь, шел вдоль окопов, проверяя бойцов. Молодой все стоял и плакал, только винтовку опустил.

     - Кадет, что Вы! Соберитесь. Уже все кончилось. Ну что Вы, в самом деле?- капитан приобняв, похлопал его по спине.

     - Я-я-я, г-господин к-капитан - заикаясь и плача навзрыд, боец вцепился в шинель и, заглядывая в глаза, тряс его, - Я н-не со страха г-господин к-капитан!  Я н-не со страха! Я-я н-не трус! Я просто б-б-боялся, что будет б-б-больно  к-когда ш-шашкой … или когда лошадь. Я-я, г-господин к-капитан,… я-я об-обмочился,  г-господин к-капитан! Как же мне теперь?!...

     - Ну, ничего, ничего, не кричи. Успокойся, - капитан гладил трясущиеся лопатки молодого кадета, -  Никто не видел и никто не узнает. Я сам-то, по правде, чуть не подпустил. Честное слово. Тоже брат страшно … Эх, зато спели-то как славно. А?…