На фоне красного диска заходящего солнца золотом горят купола московских церквей: Кремлёвских соборов, Храма Христа Спасителя, Новодевичьего, Елоховского… ТИТРЫ.
ПРОЛОГ
Яркий ясный солнечный день, голубое небо, чистый белый снег на полях, на холмах, на деревьях. По льду замёрзшей реки едут сани, запряжённые лохматой лошадкой. В санях сидит мужик, одетый традиционно по-деревенски, по-русски: тулуп, ушанка, валенки. Понять, из какого он исторического времени, невозможно. Бородатое, светловолосое лицо мужика имеет явное сходство с лицом главного героя фильма – Игоря Миролюбова.
Лошадка бежит споро, из ноздрей лошади и от седока валит пар. Чувствуется, что от езды по реке, от снега, от солнца, от полноты жизни мужик получает удовольствие.
Вдруг что-то блеснуло во льду на краю промытой у берега полыньи. Мужик остановил лошадь и пошёл к полынье. Он видит вмёрзшую в лёд на краю полыньи икону, ликом Христа вверх. От иконы исходит необыкновенный, чудесный свет.
Мужик крестится, достаёт из-за пояса топорик и аккуратно вырубает изо льда икону, целует её, несёт к саням, кладёт на солому и прикрывает икону попоной. Весело понукая лошадку, мужик направляет её в сторону стоящей на высоком берегу простой и строгой деревенской церкви.
Старая московская квартира. Стеллажи с книгами, книжные шкафы, по стенам – картины, на полке каминные часы. За стёклами книжных шкафов – фотографии деда, бабушки, других родных. Зеркала закрыты чёрным муаром, по всей комнате в вазах цветы. Траурная фотография улыбающегося мужчины, под ней рюмка водки, накрытая куском чёрного хлеба.
Неприбранный стол, остатки еды, питья. За столом сидит Игорь, мужчина лет тридцати пяти, обхвативший голову руками.
Спустя некоторое время Игорь поднимает голову, обводит взглядом комнату, наливает из графина водку, выпивает.
Из глубины квартиры доносится голос матери:
- Игорь! Где ты?
В комнату входит пожилая женщина, садится рядом, наливает себе:
- Я кричу, кричу. А ты не подаёшь признаков жизни. (Пауза). Ну что, сынок, так теперь и будем жить?
- Как так, мама?
- Без отца.
- А что? Что бы нам отец на это сказал?
- Отец?! Отец бы нам подсказал, как быть и что делать! Смотри: вот книги, дневники, диссертация докторская, вот статьи неопубликованные, вот плёнки и слайды за всю нашу жизнь до сих пор не разобраны. Архив нашей семьи, за все времена нетронутый. Смотри, кто за это возьмётся, кому это надо?
Подходит к шкафам, открывает створки, потом подходит к столу, выдвигает ящики, достаёт какие-то папки, коробки, фотоальбомы, саквояжики…
- Мам, ну и что? Кому это интересно? Мне? Тебе? Внукам? Они, кстати, так и говорят: «Ноу профит - нет выгоды».
- Да кто говорит о выгоде? Речь идёт о жизни твоих предков! А они жили так же, как и мы сейчас: им было плохо, было и хорошо. Любили, смеялись, плакали и грустили. Во что-то верили, на что-то надеялись. А после них вот осталось… (показывает на вынутые папки, фотографии).
- Ладно, ладно. Хорошо, мамуля. Наверное, ты права. Надо всё это посмотреть. Но сейчас ничего не могу. Даже водку пить противно…
- Так! Водку на сегодня, действительно, пить хватит. Оставь на завтра. Как говорится – утро вечера мудренее.
Сын встаёт из-за стола и уходит в другую комнату, взяв с собой пачку старых фотографий из архива, которые дала ему мать. Ложится на кровать, положив рядом фотографии.
СОН ИГОРЯ
XIII век. Старинная русская крепость – кремль. Крепость штурмует татаро-монгольская конница. Пожар. Бой. Скачут всадники, стреляют из луков и что-то гортанно кричат. Защитники крепости отбиваются, льют кипяток, отстреливаются, кое-где вспыхивает рукопашный бой. В церкви города молятся и ждут своей участи православные.
Видя близкий конец, жители прячут иконы. Молодой парень – инок с лицом «знакомого нам человека» прячет икону с ликом Спасителя под рубаху и бежит к реке.
Вслед ему за кадром раздаются голоса: «Беги, Егорка, беги…!»
За стенами города его догоняют татаро-монгольские конники, стреляя на скаку из луков. Падая, парень успевает достать икону и опустить в реку. Подхваченная течением икона медленно плывёт по реке. С берега в неё стреляют татары, соревнуясь в меткости. Смеются, кричат: «Ай, хорош урус!». Одна из стрел попадает в икону, но та не тонет, скрывается за излучиной, уплывает в темноту. На берегу умирает пронзённый стрелами инок…
В ужасе просыпается Игорь. Он встаёт, видит через дверь соседнюю комнату, где ещё не убран поминальный стол. Нетвёрдой походкой входит в комнату, подходит к шкафу, открывает створки, достает диапроектор «Кодак-карусель», ставит на стол, подключает к сети, наводит на белую дверь и включает проекцию. На белом фоне, сменяя друг друга, появляются слайды старых фотографий и писем, составляющих семейный архив. Игорь сам для себя комментирует картинки из жизни своей семьи, своих предков:
- 1980-е годы. Шереметьево, проводы сестры. Отец, мать. Игорь грустно: «Да, Машка уезжает…».
- 1970-е годы. Отец с мамой и детьми весёлые и молодые на зеленой лужайке. – А, ха-ха, мы на даче...
- 1960-е годы. Отцу вручают государственную награду. – Папин орден. А где же он?
- 1950-е годы. Мама в купальнике на берегу моря. – Ой, мама, какая молодая.
- 1940-е годы. Фотография военных лет. Молодые люди с суровыми лицами в строю. – Нет комментария.
- 1940-е годы. Письмо – треугольник с фронта. Игорь читает: «Дорогая сестричка Диночка! Наконец-то смог написать тебе…». – Дядька-то весь израненный вернулся…
- Дед на фоне стройки Комсомольска. – Да, это дед… Отец говорил что-то о Комсомольске.
- 1919 год. Другой дед на коне в будёновке. Дед Данила прошел Первую мировую и гражданскую. Расстрелян белыми.
- XIX век. Церковь. – Хм… А это что за фотография?
- Групповая фотография людей в церковных облачениях (бороды, платки, рясы, кресты…), сидящих на фоне иконостаса. – А это что? Кто это? Где я его видел? А это где я видел?
Взгляд Игоря скользит по незнакомым лицам, внезапно останавливается на «знакомом лице» человека из сна, за спиной которого видна икона с ликом Спасителя. Икона тоже знакома Игорю, он видел её в своём странном сне…
- А про какой архив мама вчера говорила?
Игорь идёт к отцовскому столу, выдвигает ящики, перебирает лежащие там вещи, листает фотоальбомы. Достаёт старый сундучок, открывает его, достает икону. В этот момент будто полилась чудесная неземная музыка, лицо Игоря озаряется светом, исходящим от иконы, от нимба над головой Спасителя…
Старинный русский город. Избы, церковь, люди в одеждах XII века. Несколько мужиков распиливают большого деревянного идола – истукана. Мальчик со «знакомым лицом» обтёсывает доску из огромного дубового бревна. Рядом лежат инструменты: тесло, скобель, горбач. Мальчик строгает, оглаживает доску рукой и входит в дом.
Внутри дома заготовки досок, кисти, краски, левкасы, недописанные иконы… За столом-верстаком сидит иконописец. Не отрывая взгляда от работы, спрашивает:
- Чисто остругал, сынок? Эту икону нужно будет лучше всех сработать! Нам, Крестам, сам князь так повелел ...
Берёт в руки принесённую доску, бережно проводит по ней пальцами, гладит ладонью, внимательно разглядывает поверхность. Берёт в руки тесло и в правом верхнем углу с оборотной стороны делает глубокий надрез в форме буквы «С».
- На ней лик Спасителя писать думаю, лучшего дерева, по всему, нынче уж и не сыскать… (Размыв).
Вновь московская квартира. В руках у Игоря икона из сундучка. Он внимательно осматривает её и вдруг от неожиданности вздрагивает: на поверхности изъян – будто след от стрелы. Опять этот сон! В задумчивости Игорь осматривает икону, замечает полустёртую букву «С». Достаёт из сундучка оставшуюся там записку, читает:
- Передать законному наследнику. Это же дед писал!? – Игорь узнаёт почерк.
В этот момент в дверь позвонили. Вынужденный отвлечься Игорь идёт открывать. На пороге его друг Генка Рабкин.
- Ну что, Игорёк, поправимся?
Проходят в комнату. Рабкин видит неубранный стол:
- Извини, не подумал, дурак… Ну, ты же понимаешь…
Наливает себе и Игорю водки, выпивают, не чокаясь. Протягивая руку за закуской, Генка замечает лежащую на столе икону:
- А это что за доска?
- Да вот, мама отдала… Там записка от деда…
- Какая записка? Дай гляну: «…отдать наследнику…»? Какой… ё… наследник? А ты кто? Ты и есть наследник. Или у деда какие-то другие наследники наблюдались? И вообще, где его завещание?
- Да вот же записка.
- Фигня это, а не завещание. А где нотариус, печать, бумажка – фигашка? Ты и есть наследник, а если ты – то насыпай.
Тянется за рюмкой, тут же выпивает и закусывает, берёт со стола икону, осматривает, вертит её в руках, с удивлением произносит:
- Уе! Ни ха-ха себе! Это же денег стоит. Ты это понимаешь?
- Я сейчас вообще ничего не понимаю.
- Ладно, это потом. Ещё по одной и поехали.
- Куда?
- Кто же о тебе в трудную минуту позаботится? Дед что ли? Значит так, Надежда уже в курсе, я звонил. Берём бутылку и мотор, тебе сейчас за руль нельзя, и вперёд. Поехали.
Игорь идёт за Генкой, надевает пальто, ещё раз осматривает комнату, произносит в пустоту:
- Мам, я ушёл.
По улицам Москвы середины 90-х годов прошлого века едет такси. (Атмосфера того времени: грязно, серые прохожие, уныние, курс USD – 6000 рублей, бензин – на щитах цифры того времени, везде торгующие с рук люди, рекламные щиты с американскими фильмами…).
В салоне автомобиля с отсутствующим взглядом, в состоянии отрешённости сидит Игорь. Рядом с ним Генка. Он смотрит в окно и, пытаясь как-то приободрить друга, заводит разговор:
- Смотри-ка, сколько красивых не наших машин развелось. И откуда у людей только деньги берутся? Ты вот на своей «шестёре» какой год бомбишь? Лет шесть, да? А толку? Нет, брат, тут момент ловить надо, иначе с кваса на кока-колу перебиваться будешь… Ну, ты прикинь… Отец покойный, само собой, что-нибудь оставил… Плюс твои кровные крохи, что после развода остались. Кстати, я вчера Иришку встретил – не узнал. Повзрослела сильно дочка твоя, как бы ты дедом до срока не стал. Шучу. Подбиваем бабки дальше… Мама твоя что-то подкинет. У меня что-то есть… А там, глядишь, и Машка в Америке смекнёт… Раскручиваться надо, а то без работы по миру пойдём. Дядек с волосатыми руками у нас нет. Скважин нефтяных да газовых труб нет. Заводов нет. И не будет. Разобрали всё, раздали по своим. Так? У народа ничего этого никогда и не было, теперь и вовсе обобрали как липку передовой класс, цепей железных – и тех не оставили.
В разговор вступает таксист:
- Вот-вот, и я говорю. У нас в парке 600 машин за раз на линию выходило. А теперь что? 30-40 от силы. Точно, распродали всё, гады. А вы говорите, кто на таких машинах ездит. Ворьё да бандиты! Разворовали всё, а денежки прикарманили. И так везде…(пауза). Чечню воюют, МММ расплодили. А нам-то что оставили? Вставные зубы на полку покласть? Мать их, вы уж меня извините, не сдержался. Но этих, что к трубе присосались, заводы порешили, точно вешать надо, пока они с деньгами за бугор не свалили. До чего народ довели… Сволочи.
- Верно, шеф, говоришь. Надо бы… А ты что как отмороженный сидишь, возрази…
- Да погоди ты, Ген, не надо. Не до того мне сейчас, о другом думаю. В себе разобраться пытаюсь.
- Ну-ну… Думай, думай… Мыслитель ты наш…
Такси подъезжает к дому в одном из спальных районов Москвы. Друзья расплачиваются, выходят из машины. Лифт поднимает их на нужный этаж. Генка нажимает на кнопку звонка, и почти тотчас же дверь открывает рыжеволосая, миловидная, ухоженная женщина лет тридцати. Приветливо улыбаясь, произносит:
- Ну, мальчики, я уже заждалась. Проходите, проходите.
Обнимаются, проходят вслед за хозяйкой. Комната обставлена стандартно: стенка с хрусталём, варёного хрусталя люстра, диван – «книжка», в углу телевизор «Рубин», на экране которого появляются знакомые всё лица: Жириновский, Зюганов, Черномырдин…. В середине комнаты стоит накрытый,
без особых изысков, стол: салат «Оливье», шпроты, солёные овощи, селёдка, нарезка колбасы, сыра. Друзья ставят на стол бутылку водки, вино. Садятся. Поднимая рюмку, Надежда произносит:
- Давай, Игорёк, помянем твоего отца, хороший был человек. Мне очень жаль, милый, я тебе так сочувствую. Я ведь до сегодняшнего дня ничего не знала.
Друзья выпивают, закусывают. Гена пытается завязать разговор:
- Надюша, хоть ты мне помоги, отвлеки Игоря от его тяжёлых мыслей. Вот сейчас ехали, казалось бы, таксист нам всё об этой жизни рассказал, объяснил. А этот даже не стал с ним спорить. Поверишь? Или вот сегодня: прихожу к нему, а он стоит, рассматривает какую-то доску, какую-то записку. Талдычит о каком-то завещании. О наследнике. Что-то понять хочет, найти.
Надежда слегка коснулась руки Игоря:
- А что за доска, милый?
Игорь отрывает взгляд от стола:
- Надь, а ты снам веришь?
- Не знаю, наверное, да. А что?
Гена не выдерживает:
- Да какие сны! Это реальная икона, раритет! Она хороших денег стоит. Игорёк, скажи!
- Ладно, Генка, давай об этом не сегодня…
- Хорошо, сегодня не будем. Но у меня есть знакомый антиквар – Эдик. У него свой магазин где-то на Арбате, и вообще, он разбирается… А у нас давно уже рюмки пустые… Выпьем, чтобы земля твоему отцу была пухом.
Спустя некоторое время Гена поднимается:
- Мне пора, я больше пить не буду. А ты, Игорёк, всё же над моими словами, про антиквара, подумай.
Надя, скорее из вежливости, предлагает Генке выпить на посошок.
- Нет уж, кончил – так кончил. Пока.
Дверь за Генкой захлопнулась. Надя берёт Игоря за руку, ведёт в спальню, медленно начинает целовать в лоб, глаза, губы… Близость женщины, её ласки заглушают боль, Игорь обнимает податливую, тёплую и желанную сейчас Надежду. На какое-то время они выпадают из реальности…
Из работающего телевизора по-прежнему доносятся речи политиков. Игорь сидит, привалившись спиной к подушкам. Прильнув к нему, лежит Надя:
- Игорёк, о чём ты все время думаешь?
- Да всё не идёт у меня из головы эта чёртова икона.
- Какая чёртова? Это же икона. Кстати, ты что-то о снах говорил.
- Да. Да, конечно. Понимаешь, мне сегодня странный сон приснился. Будто в старо-древние времена татары город русский берут. Парень какой-то от них икону спасает, пускает по воде. Я эту икону очень отчётливо вижу. Просыпаюсь, и меня словно тянет старые фотографии отцовско-дедовские посмотреть. И среди них я вдруг натыкаюсь на фотографию, на которой вижу эту икону из сна. Но и это ещё не всё! В отцовском столе нахожу сундучок, а в нём – всё та же икона лежит. И дедова записка – завещание. Мол, отдать законному наследнику. Какой-то непонятный законный наследник. Как это всё объяснять – понимать прикажешь?
- Я в сонниках про такое ничего не читала. Да забудь ты про сны! А лучше подумай о том, что тебе Рабкин говорил про Эдика, про антиквара.
- Да не хочу я с бизнесменами этими связываться.
- Ты сам не знаешь, чего хочешь.
Надя обиженно надувает губы, отворачивается от него, зарываясь в подушки. Игорь встаёт, одевается, уже с порога говорит:
- Надюш, ты не сердись, но я, пожалуй, пойду. Спасибо тебе.
Солнечный майский день. Почти по-летнему тепло. На старом московском кладбище недалеко от церкви могила с большим крестом. Возле могилы сидит на скамейке Игорь, смотрит в небо. Мать поправляет венки над холмиком свежей земли:
- Вот, сынок, и сороковины отцовские…
- Мам, а почему наша могила так близко от храма? За какие заслуги?
- Я знаю, что дед многие годы восстанавливал церкви, реставрировал иконы, расписывал стены. У него даже целая бригада была. Со священниками много общался, они у нас и дома бывали.
- А дед был верующим?
- Ну, а как же? Он очень религиозным был. Обряды соблюдал, посты держал, по нескольку раз в день молился, в церковь ходил обязательно. Он искренним был и честным. Верил, конечно, верил. И отец твой верил. Правда, в науку, в знания. А душу он чувствовал очень глубоко, тонко, хотя стеснялся показать это. А как природу, поэзию любил…Пушкина, Блока, Гумилева… Вот ведь как бывает: всю жизнь математикой занимался, конструкциями всякими, в душе же лириком был, романтиком неисправимым. Так-то вот… А вера… Ты знаешь, дед ведь тебя с Машей, когда вы ещё совсем маленькими были, окрестил, а крестики ваши сам носил.
- Так я, выходит, крещёный?
- Да, дед сделал это практически тайно. Правда, после купели вы оба в реанимацию попали с дизентерией. Но, как говорится, слава богу, выкарабкались. Дед, конечно, переживал очень. Знаю, за вас молился. Потихонечку, правда, незаметно.
- А почему он наши кресты носил?
- А вам ведь нельзя было. Вы же сначала октябрятами были, потом пионерами…
- Интересно. Я и не знал. Мам, а ты знаешь, куда он с бригадой своей ездил?
- Какие-то места знаю. Да и фотографии остались, в шкафу лежат, ты же их видел.
- Да, я уже там покопался. Письма, открытки, фотографии видел. На фотографиях незнакомые мне люди. Показалось, что из поповских.
- Это твои прадеды и прапрадеды. Они из московского духовенства. Прабабка твоя - просвирница.
- Так мы что? Из поповского сословия?
- Ты из старинного рода московских священнослужителей. Теперь, я думаю, этим и гордиться можно. А в недавнее время многих за веру изничтожали, да в лагеря гнали.
- А чего же они не отрекались?
- А никто отречения и не требовал, стреляли и всё. А там, кто знает, может, кто и отрекался. Не знаю. Дед об этом и не рассказывал. А в дневниках ты об этом ничего не нашёл? Может там и ответ есть, почему дед у храма похоронен. Ну ладно. Пойдём, сын, тяжело мне что-то.
Уходя с кладбища, мать и сын оборачиваются, кланяются могиле, церкви, крестам.
На московской улице стоит не новый «Жигулёнок» шестой модели. К нему подходит Рабкин, открывает переднюю дверь, садится, пожимая руку Игорю:
- Привет, хозяин! Взял?
- Взял, конечно.
- Дай посмотрю.
Игорь достаёт из кейса старую икону, протягивает товарищу. Тот разглядывает её:
- Ну, всё правильно. Так я Эдику и говорил. Вперёд, на Арбат.
«Жигулёнок» трогается с места.
Игорь и Гена входят в антикварный магазин. Генка обращается к продавщице:
- Нам к Эдуарду Наумовичу.
- Пройдите прямо по коридору.
Друзья подходят к двери с табличкой «Директор Пучков Э.Н.». Гена стучит в дверь и, не дожидаясь ответа, входит в кабинет. Навстречу им из-за стола выходит человек средних лет:
- Здравствуй, Геночка! А Вы, наверное, Игорь? Давно вас жду. Ну, что там у вас интересного? Показывайте, показывайте.
Здоровается за руку, жестом предлагая подойти к столу.
Игорь достаёт из кейса икону, протягивает Эдуарду Наумовичу. Антиквар вынимает из стола лупу, внимательно изучает икону, ковыряет ногтём оборотную сторону доски. Пауза затягивается.
- Ну, что, Эдуард, скажете?
- Ну-с, это любопытно, любопытно. Давайте скажем так. Предположим, поставлю я её за 10 кусочков. Американских денежек, разумеется. Хотя рынок икон сейчас перегружен… Но для вас… По реализации на руки получите 8, комиссионные, знаете ли. Я вам предлагаю по максимуму, доллар-то растёт сейчас о-го-го, будьте любезны.
От названной суммы у Генки глаза лезут на лоб, тогда как Игорь будто не слышит:
- Вы знаете, я бы хотел узнать подробнее об этой иконе: возраст, школа, может быть мастер…
- Ну, что добавить: вещь хорошая, мне представляется, XVII век, скорее всего. Откуда, кто писал, школа…не скажу. Но, позвольте, я же Вам уже 8 предложил?
- Извините, Эдуард Наумович, дело, может быть, не столько в деньгах… Мне было бы интересно побольше узнать.
- Так я же Ваш интерес и объявил. Постойте, может я смогу Вам и сейчас наличкой выдать.
- Нет-нет, спасибо.
Игорь забирает со стола икону, заворачивает в яркий полиэтиленовый пакет и убирает в кейс.
- Ещё раз спасибо за предложение. У Вас, Эдуард Наумович, по-видимому, очень хороший магазин, он мне очень понравился…но, я, пожалуй, пойду. До свидания.
Направляется к двери. Гена бросает ему вслед:
- Игорь, я сейчас догоню... Эдик, ну что?
Эдик недовольно:
- Что, что? Иди, догоняй, уламывай. Вещь именно предложенных денег стоит. Тебя в накладе не оставлю. Звони, когда этот определится. Пока.
Рабкин поспешно покидает кабинет. Эдуард берёт телефонную трубку, набирает номер. С азартом кидает фразы:
- Слушай, я сейчас в руках такое держал! Я упустить не могу. Ты представляешь, это натуральный вагон «зелени»! Давай быстро подгоняй своих, а мы уж потом с тобой, само собой, разберёмся.
Раздражённый Рабкин на улице догоняет Игоря, который уже садится в припаркованный недалеко от магазина «Жигулёнок», хватает его за рукав.
- Рабкин, ты чего?
- Я чего? Это ты чего? Что ты Эдику «ромашку» устроил: «хочу – не хочу»?! Тебе же нормальные деньги наличными предлагали. На них ты новую машину запросто купить сможешь. Да что машину? Две! А ты что: «Не знаю, узнать хочу…»… Тьфу, болван!
- Не ори, я не об этом думал. Я же не о деньгах узнать хотел.
- Ну, тогда в музей иди или в библиотеку… Куда хочешь!
С силой захлопывает дверь и идёт прочь от машины.
- Музей? Это мысль!
Машина трогается с места.
Третьяковская Галерея. В отделе древнерусской живописи Игорь беседует с сотрудницей музея:
- Подскажите, пожалуйста, к кому мне обратиться.
- Что вас интересует?
- У меня икона, от деда досталась. Я хочу выяснить, что она собой представляет, откуда, ну и тому подобное…
- Наш ведущий специалист в этой области – Арсений Васильевич Успенский. Но его сейчас нет. Он вообще редко сидит на месте. Вот сегодня – на консультации в музее Корина. Если вам срочно, могу подсказать, где это находится.
- Да, конечно, если вас не затруднит.
Сотрудница открывает какую-то тетрадь, находит нужную информацию, переписывает адрес на лист бумаги и протягивает его Игорю.
- Вот, пожалуйста.
- Большое спасибо, вы мне очень помогли.
- Ну что вы. Не стоит благодарности.
Игорь подходит к дверям музея-квартиры П.Д. Корина на Пироговской. Звонит. Дверь открывает охранник.
- Вам кого?
- Арсений Васильевич здесь?
- Одну минуту.
Поворачивается, кричит куда-то внутрь помещения:
- Арсений Васильевич! К вам пришли.
В дверях появляется среднего роста немолодой человек с бородкой, в очках, за стёклами которых умный, проницательный и в то же время озорной взгляд.
- Вот, говорит к Вам.
- Спасибо, Сергей. Я весь внимание, - Арсений Васильевич поворачивается к Игорю.
- Арсений Васильевич, меня из Третьяковки к вам сюда направили.
- По какому вопросу?
- Икону хочу вам показать.
- Ах, вот как! Ну, что ж, проходите, милостивый государь
Игорь проходит в небольшую прихожую музея. По её убранству чувствуется, что в этом доме жил и работал художник. Охранник запирает дверь и куда-то уходит.
Обращаясь к Игорю, Арсений Васильевич спрашивает:
- Простите, как вас звать-величать?
- Игорь.
- А по батюшке?
- Да не надо, я не привык. Просто Игорь.
- Ну, что же, просто Игорь, тапочки пока наденьте, а я сейчас. С другими посетителями закончу.
Игорь обувается, садится на стул, оглядывает помещение: старинная мебель, картины, скульптуры... В глубине дома приглушённо слышны голоса. Через непродолжительное время в прихожей появляются несколько человек, среди которых Арсений Васильевич. Гости благодарят его, прощаются и выходят из дома.
- Ну вот. Теперь я полностью в вашем распоряжении, Игорь. Прошу.
Музейный сотрудник жестом предлагает Игорю пройти в одну из комнат музея.
- Ещё бы полчасика, и вы бы меня не застали. Но раз уж вам так повезло, давайте посмотрим, что там у вас.
Игорь открывает кейс, достаёт икону. Арсений Васильевич какое-то время внимательно разглядывает её, подносит ближе к источнику света, поворачивает под разными углами. Берёт лупу, продолжая рассматривать. Неожиданно резко встаёт. Стремительно выходит в соседнюю комнату. Игорь в недоумении остаётся на месте. Так же внезапно Арсений Васильевич возвращается.
- Игорь, прошу Вас пройти за мной.
- А в чём дело?
- Идёмте, идёмте.
Минуя прихожую, собеседники проходят в комнату на противоположной стороне.
- Это, как называл её хозяин, «Зелёная комната» - кабинет с коллекцией русских икон Павла Дмитриевича, одной из крупнейших в мире, не по размерам, разумеется, а по ценности представленных здесь экспонатов. Здесь собраны лучшие образцы русской иконописи, практически всех её школ, всей тысячелетней истории русского православия. Как это удалось собрать, каких сил потребовало – только самому Корину да Господу Богу известно. Ну, да я не об этом. Молодой человек! Игорь! Вы хотя бы представляете, что Вы только что мне показали?
- Нет, но очень хотел бы узнать.
- Так вот, если не ошибаюсь, а я более чем уверен в этом, это одна из 12 легендарных икон, так называемого «чина Владимирова дуба», точнее – центральная, главная из них – «Спас Крутого Яра». Вам это о чём-нибудь говорит?
Во время всей этой тирады Арсений Васильевич нервно расхаживал по кабинету, эмоционально жестикулируя, явно увлечённый собственным рассказом, озарённый призрачными перспективами этого внезапного открытия, возникшего в лице молодого человека с неприметным чемоданчиком, свалившимся, словно снег на голову, неизвестно откуда.
- Ровным счётом ни о чём. Я, к несчастью, вообще мало просвещён в этой области.
- Ну, это, беря во внимание Ваш возраст, объяснимо. Так вот, в «зелёной комнате» нет ни одной иконы, которая была бы даже примерно равна возрасту и ценности той, что Вы сюда принесли. Это сенсация! Скажу больше, таких нет ни в Третьяковке, ни в Кремле. Это не Рублёв, это не Феофан Грек, их в то время и в помине не было. Это – XII век. Увы, это неизвестный мастер, равный по величине божественному Алимпию. Можете вообразить?
- А мне в антикварном салоне сказали, что это XVII век…
- Ха-ха, в салоне! Мягко говоря, Вас ввели в заблуждение. Вопрос: невольно или сознательно? Они, наверно, приняли её за подделку.
Постепенно успокаиваясь, приходя в себя, с усмешкой посматривая на опешившего Игоря, Арсений Васильевич продолжил свой рассказ.
- Да будет Вам известно, в 988 году от Рождества Христова великий киевский князь Владимир Святой крестил Русь. По преданию крестил своеобразно, по-русски, с размахом. Загонял киевлян толпами в Днепр, а священники, в основном, греки, прямо с берега совершали обряд. Символы прежней веры – дубовые идолы языческих богов – просто сбрасывали в реку с высокого берега – яра. Сжигать-то дуб хлопотно, а тут и так дел невпроворот. Позже, при Владимире Мономахе, был такой великий и мудрый киевский князь, доставили эти колоды, как их называли «с Крутого Яра», и по княжескому указу распилили на доски для будущих икон Святой Софии Киевской. Удивительная вещь – из дубовых языческих богов создавалась основа для символов победившей их веры. Всего, опять же по легенде, на этих досках было написано 12 икон. Судьба их мало известна. Вероятно, большая часть икон погибла во время ордынского нашествия, другие безвестно канули в Лету. «Спас» же с того времени несколько раз, как Феникс, возрождался из пепла, а точнее, возникал из воды. Так что, просто Игорь, в Ваших руках каким-то чудесным образом оказалась бесспорная святыня и одновременно – великая загадка нашего народа, если угодно.
Потрясённый Игорь, внимательно слушавший рассказчика, встрепенулся:
- Неужели это столь значительно?! Это просто грандиозно!
- Вот именно, грандиозно. Это, кроме всего прочего, настоящее научное открытие. Это доказательство высочайшего уровня русской иконописи дорублёвской эпохи. Что на это скажете?!
- Да что я могу сказать? Я просто потрясён.
Арсений Васильевич, довольный произведённым впечатлением, с видом победителя смотрел на Игоря. Придя в себя, Игорь достал из кармана дедову записку, фотографии:
- Арсений Васильевич, как эта икона могла попасть в наш дом? Вот, посмотрите.
- В разных источниках эта икона упоминается неоднократно. Сначала её в XIII веке якобы спас от татар некто по имени Егорка Крест, если я не ошибаюсь, пустив в плавание по реке. Потом её спасали от поляков во времена смуты в начале XVII века. Потом от французов. Потом от большевиков во времена «Великого перелома». Ну, а потом она исчезла. Вы только представьте себе, сколько видела эта икона, сколько всего пережила. Сколько людей молилось, глядя на неё! Это чудо, что она опять нашлась.
- Но, все же где мне искать наследника, о котором пишет дед? Подскажите.
- Так… Дайте подумать… Киев?... Нет, слишком давно… В XVII веке в Смоленске она была, это точно, там её от поляков спасали. Так, Смоленск отпадает. Какие-то сведения, опять-таки, если не ошибаюсь, о ней есть в записях Пафнутьево-Боровского монастыря. Как она туда попала – ума не приложу. Это же Калуга, рубеж XVIII-XIX веков. А вот перед революцией она, насколько помню, упоминалась в связи с Покровским собором города Ефремова, под Тулой. Вот ведь, правда, неисповедимы пути твои, Господи. Вот там её, судя по всему, последний раз и видели. Вывод: ответы на Ваши вопросы надо искать, видимо, близ заштатного Ефремова.
- Вот оно что! Дед мой в этом городе работал, что-то реставрировал. Думаю, туда надо ехать.
- Простите, а как фамилия деда?
- Миролюбов, как и я.
- Фамилия мне знакома, хотя реставрация не совсем моя область. Дайте-ка ещё раз взглянуть на фотографии. Нет, ничего, к сожалению, добавить не могу. Но, я надеюсь, вы обратили внимание, на одной из фотографий видна наша икона. А раз так, то это подтверждает моё предположение о месте наиболее вероятных поисков.
- Буду продолжать поиски в Ефремове, может там удастся зацепить какую-то ниточку.
- Вы, конечно, вольны делать, что вам угодно. Однако (поднимает вверх указательный палец), считаю своим долгом предупредить: в ваших руках, Игорь Миролюбов, находится сокровище, вы должны быть ответственны за его сохранность. Уверяю, найдётся немало охотников, желающих заполучить икону во что бы то ни стало. Тем более времена сейчас такие, когда большинство наших сограждан, и ранее не очень обременённых понятиями морали, не говоря уже о душе, за рубль готовы мать родную продать. Икона-то громадных денег стоит, вы это теперь должны осознать. Вы же своё, а вернее, наше, всеобщее достояние, извините, в чемоданишке просто так по улицам носите, первому встречному готовы показать. Несерьёзно это, безответственно.
- Но я же и вправду не знал, не предполагал даже… И что же мне теперь делать?
- Сделайте фотографии, не помешает. Саму же икону уберите подальше, спрячьте понадёжнее до времени. От греха подальше, как говорится.
- Я так и сделаю.
- Слава Богу, я вижу вы вменяемый человек. И поменьше язык распускайте, тоже не повредит. Вот ещё что. Раз уж решили искать наследника, ехать в другой город, может даже не в один, держите меня, пожалуйста, в курсе дел, звоните. Я всегда помогу, можете не сомневаться. Вот мой адрес, по одному из этих телефонов всегда меня можно найти.
Арсений Васильевич протянул Игорю визитную карточку.
- Спасибо, Арсений Васильевич. У меня визиток нет, можно я вам свои координаты напишу? Я с мамой живу, так что, если меня не застанете, можете ей всё передать, она будет в курсе.
Игорь написал на протянутом ему листе бумаги свои адрес и телефон. Положив икону в кейс, пожал руку эксперту и направился к выходу. Попрощавшись, Арсений Васильевич о чём-то серьёзно задумался, подошёл к стоящему на полочке в прихожей телефону:
- Здравствуйте! Это Успенский. Можно мне Татьяну Николаевну попросить? Да, я подожду…
Уже знакомая нам старая московская квартира. Игорь сидит за письменным столом, заваленным картами, атласами, схемами. Что-то изучает, делает пометки в записной книжке. На столе лежит фотоаппарат «Полароид», рядом с ним несколько свежих фотографий иконы Спаса. Входит мать.
- Сынок, оторвись на минутку.
Игорь, поднимая взгляд от бумаг и поворачиваясь:
- Да, мам…
- Вчера у подъезда, я из поликлиники возвращалась, стоят два каких-то типа, дверь открыть не могут. «Бабулька, - говорят, - нам бы к Игорю Миролюбову попасть надо». Я им: «А вы кто?». «Да мы товарищи его по работе. Только вот код не знаем». Тут меня что-то насторожило, не понравились они мне. На товарищей твоих уж больно не похожи. Я возьми да и скажи: «Сама я здесь не живу, никакого Миролюбова не знаю и кода тоже. Вы к кому-нибудь ещё обратитесь». А кругом никого и нет. Они постояли, постояли, потоптались. Я не ухожу. Они и подались куда-то вдоль по улице. А у меня осадок какой-то нехороший остался. Игорь, может, я чего-то не знаю, ты скажи. Может, я не права была?
- Да нет, мам. Всё правильно. Странные товарищи, у меня таких нет. Но ты не бери это в голову, мало ли что бывает, разберусь со временем, не волнуйся.
- Да, вот ещё что! Сегодня, пока тебя не было, Генка Рабкин звонил. Говорил, что у вас какая-то размолвка вышла, что он не прав, хотел извиниться. Сказал, что если ты не сердишься, то приходи часикам к шести в вашу пивнушку – бар. Он ждать будет. Но мне бы не хотелось, чтобы ты опять с ним пил. Может, не надо?
- Мам, это по делу. Он мне самому сейчас нужен. Встретиться надо. Сколько у нас сейчас?
Смотрит на часы. Бьёт себя ладонью по лбу.
- Вот ведь, чуть не забыл. А ведь обещал.
Подходит к телефону, набирает номер, заглядывая в визитную карточку.
- Арсений Васильевич? Это Игорь Миролюбов, просто Игорь. Звоню вам, как договаривались. Я завтра с утра еду в Ефремов. Всё помню… Да, да. Конечно, буду осторожен… Конечно, не забыл. Да, переснял, по-моему хорошо получилось… Нет, я на своей машине… Нет, я, думаю не один, с другом… Ну, конечно… Спасибо, ещё раз спасибо… До свидания… Обязательно позвоню… Всего доброго.
Игорь положил трубку. Упаковал икону в пакет и вместе с пачкой фотографий положил в кейс.
Собравшись уходить, крикнул матери:
- Мам, я пойду. Тебе может в магазине что-нибудь надо? Я куплю. Деньги пока есть.
Типичная забегаловка с претензией на паб: негромко играет попсовая музыка 1990-х, под потолком, закреплённый на кронштейнах, беззвучно работает телевизор «Хундай». На экране всё те же лица: Ельцин, Чубайс, Гайдар. За барной стойкой сидит Гена с бокалом пива в руке. Проходя мимо немногочисленных посетителей, к нему направляется Игорь.
- Ну, здравствуй, Гена-друг! Что, совесть заела? Проставиться желаешь?
- Здравствуй, здравствуй!
Гена протягивает руку навстречу приятелю.
- Совести, да будет тебе известно, у меня нет и не было. А вот проставиться – желание и средства пока есть. Так что присаживайся и чувствуй себя, если можно так сказать, как дома. Вить, - обращаясь к бармену, - принеси нам туда (показывает рукой на столик в углу) по парочке пива и орешки.
Бармен здоровается за руку с Игорем (видно, что они знакомы). Друзья идут к столику.
- Игорёк, ты уж на меня не сердись. Я от Эдькиной суммы будто с ума сдвинулся. Это ж надо, такие деньжищи. Кто бы подумал? А потом в себя пришёл, сообразил: я-то тут причём. Доска-то твоя. Какое я к ней отношение имею. Тебе решать. Твоё право. Хотя, на твоём месте я бы не раздумывал.
- Ладно, Ген, проехали. Я тебя вот о чём спросить хотел.
В это время к столику подходит Витя – бармен. Ставит на стол кружки с пивом, блюдца с орешками.
- Ну, ребят, у вас всё в порядке?
- Да, Витюш, всё «хоккей», - смеётся Рабкин.
- Если что ещё, только мигни. Мигом устрою, вброшу, как шайбу, ха-ха, - смеётся в ответ бармен.
Выпив пива, похрустывая орешками, Гена возвращается к прерванному разговору:
- Так что за вопрос, мыслитель?
- Ты когда подрабатывал – экскурсии автобусом возил, в Тулу ездил?
- Ну, да, было такое.
- Не помнишь, как там с дорогами, какая гостиница лучше?
- Зачем тебе?
- Надо, раз спрашиваю.
- Нет, ты скажи зачем, мало ли что.
- Ехать я туда собрался… Не в Тулу, в Ефремов, но дорога-то одна. В Ефремове этом вроде бы концы, как ты изволишь выражаться, доски той могут находиться. Вот я и решил: надо проверить. Сам понимаешь, за день не справлюсь. Вот и спрашиваю знающего человека, что да как в тех краях.
Рабкин, подумав:
- Знаешь, что… Я в Туле был года три назад. С тех пор там бог знает, что могло произойти. У меня предложение. Давай вместе поедем. Мне на месте проще сориентироваться будет, тем более, каких-то знакомых я сейчас и не вспомню, а там, кто его знает. Дорога туда говённая, естественно, но проехать можно. Ты ведь на «Шахе» своей? Бензин, так и быть, пополам, а гостиница, извини, твоя. Гостиница приличная, обещаю. А то чего я в Москве сижу? Ни работы, ни отдыха, кому я сейчас здесь нужен? Ну, что, Игорёк, берёшь? Может, и я на что сгожусь?
- Ген, конечно, поехали. Завтра с утра и рванём. Как тебе?
- Я – за! Только доску не забудь.
Друзья чокаются кружками, выпивают. Генка поднимает руку, подзывая бармена:
- Вить, ещё по одной, на дорожку…
На следующее утро «Жигули» Игоря выезжают из Москвы. Друзья любуются проплывающими за окном пейзажами. Машин на шоссе немного, и езда доставляет им явное удовольствие. Потягиваясь, Гена со вздохом говорит:
- Хорошо-то как, Игорёк! Ты молодец, что вытащил меня из Москвы. Новые места посмотрим, тайны икон узнаем… Ха-ха! Ты, кстати, колёса хорошо прикрутил?
- Да, отличный денёк. Вот и я надеюсь, что мы докопаемся до истины… А насчёт колёс, не извольте беспокоиться, ваше неблагородие. Между прочим, антиквар-то твой, Эдик, то ли в деле своём не очень разбирается, то ли нас с тобой за лохов держит.
- А что такое?
- Помнишь, что он про дедову икону сказал?
- Что она 10 тонн зелёных стоит. И что?
- Сколько она стоит, я не знаю, зато знаю точно, что она гораздо старше, чем сообщил нам любезный Эдуард Наумович. На пять веков ошибочка. Прикинь!
- А я-то тут причём?
- Ты-то ни при чём. Это я к тому, что надо нам побольше узнать об иконах. И не только об иконах.
За окном проплывают неброские среднерусские пейзажи. В машине звучит музыка. Показывая рукой вперёд, Генка говорит Игорю:
- Эй, глянь! Какой-то «чайник» стоит, сломался видно.
На обочине шоссе стоит машина с открытым капотом. В моторе копается какой-то мужик. Рядом с машиной стоит девушка с небольшой дорожной сумкой, голосует. Она хороша собой, стройна, одета современно, по-летнему ярко. Девушка сразу понравилась Игорю, он даже заволновался:
- Да, что-то случилось. Что, тормозим?
- Тормозим, тормозим! Может, девчонку подберём.
Игорь тормозит, чуть объехав стоящую машину. Гена открывает дверь:
- Добрый день. Что случилось?
- Здравствуйте. Вот ехала на попутке, а она вдруг зачихала и встала. Не подбросите? Мне до Ефремова надо.
- Вот как! И нам туда же.
Из машины выходит Игорь, показывает в сторону стоящей на обочине неисправной машины:
- А что с ней делать будем? Надо бы посмотреть. Может, помощь нужна.
Направляется в сторону мужика, который по-прежнему копается в моторе. О чём-то с ним говорит и возвращается назад. К этому времени девушка уже устроилась на заднем сидении и мило беседует с Генкой.
- Ну что, можем ехать. Мужик сам справится, только повозиться ему придётся.
Машина трогается с места. Генка игриво продолжает разговор:
- Меня зовут Геннадий. Шеф наш – Игорь, мой друг. Оба мы потомственные москвичи. Рождены ещё в «совке». Из служащих, бывших, правда. В настоящем – не женаты.
- Татьяна. Года рождения не помню. Национальность – коренная. Прописка – московская. Из служивых. Еду в Ефремов тётку навестить. Поезд туда уж больно неудобный. Вот и пытаюсь добраться автостопом.
В это время мужчина у обочины, проводив взглядом удаляющуюся машину Игоря, закрывает капот, садится за руль, разворачивается и уезжает в сторону Москвы.
Девушка явно нравится и Генке, и Игорю:
- А мы вот решили на ефремовские достопримечательности посмотреть. По нашим сведениям, там Собор потрясающий был. Его в своё время мой покойный дед реставрировал, а мне стало интересно, как он там жил, работал, с кем общался. Вообще-то дед всегда в разъездах был, много храмов по России отреставрировал. Вот и я хочу объездить эти места, посмотреть.
- Это так интересно. Я всегда увлекалась историей, даже слушала в Третьяковке курс по искусствознанию и истории русской иконы. Очень поучительно.
В разговор встревает Гена:
- Во, в точку! И мы тоже увлеклись иконами. У нас здесь свой интерес. Игорь, скажи.
- Ген, хватит. Не думаю, что Татьяне интересна эта история. Давайте сменим тему. Таня, Вас наша музыка устраивает? Могу предложить другую. Или, может быть, пора остановиться, перекусить? Заодно и заправимся.
- Ну что же, мысль здравая. Попутно узнаем, чем в здешних широтах путников травят. Может, даже живыми останемся.
За столиком придорожной кафешки доедают шашлык Гена и Татьяна.
- Татьяна, если не секрет, а кем Вы работаете?
- Да какой же это секрет. Я, как теперь говорят, клерк, работаю преимущественно в офисе. Но работа связана с людьми, в основном, творческими. Иногда бывают командировки. Так что скучать не приходится.
- А как Ваш муж относится к командировкам?
- Я не замужем.
- Что так?
- Наверное, не встретила ещё свою половину. Честно говоря, не очень-то и искала. Всё некогда было.
- Оба-на! Так вы девушка свободная! Тогда, сударыня, разрешите за вами поухаживать. Может быть, как говорится, разорвём дистанцию, а?
- Уважаемый Геннадий! Я по натуре стайер и всегда держу дистанцию.
- Понял, не дурак. Отлетаю.
В шашлычную входит Игорь:
- Всё, заправился. Можем ехать.
Внимательно смотрит на Гену и Татьяну:
- Вы тут, смотрю, веселитесь?
- Игорь, а Татьяна-то у нас девушка на выданье. Вот, говорит, всё ищет принца. А что искать-то? Вот перед Вами два кандидата на вакантное место. Хороши собой, умны, образованы. Выбор есть. Да, Игорёк?
Все трое рассмеялись. Беззаботное настроение, непринуждённое общение им нравится. Татьяна продолжает с шутливой укоризной:
- Геннадий, что же Вы так сразу? Прямо в краску меня вгоняете. Я девушка серьёзная, положительная. А Вы, можно сказать, о святом, да ещё и всуе… Нельзя же так.
- Интересно, что Вы имеете в виду, говоря о святом?
Смех стихает. Татьяна задумывается, уже серьёзно произносит:
- Это трудно объяснить. По-моему, святое – это то, что есть в каждом из нас. Но есть и общее, то, что нас объединяет. Вера, например, или Родина, дом, история наша, судьба общая. Ну и любовь, конечно.
Гена, до этого молча слушавший, не выдерживает:
- Да к чему любовь-то? К тому, что нас сейчас окружает? Родина, история, общая судьба – общие слова это. Где она, Родина? Уж не СССР ли? Где он, Си-Си-Си-Пи, ау? Рассисисипился! Общая судьба – каждому своя. Кому миллионы, кому шиш с маслом. О чём говорим, Таня? Какая вера? Умерла она, если и была.
- А вот здесь я с вами не соглашусь!
- Почему с вами, я тоже не согласен, - Игорь решительно поддержал Татьяну. Прерывая назревающий спор, Генка сказал примирительно:
- Да ладно вам, хватит об этом. Утробы набили, успокоились, пора и в путь. Игорь, дай я теперь порулю.
Сидящая рядом с Игорем на заднем сидении Татьяна обращается к водителю:
- Геннадий, я знаю, как проехать к нашему Собору. Это километрах в 15 за городом. Вот сейчас направо, а потом на перекрёстке налево.
- Татьяна, так Вы с нами собрались в храм идти?
- Да. Я же говорила, что мне это тоже интересно. Ведь мои предки – ефремовские. Должна же и я о своей прошлой жизни что-то знать. А тут и история собора, и иконы, и их реставрация. Интересно же. К тётке я ещё успею.
Машина подъезжает к большому Собору, стоящему на возвышенном месте посередине широкой площади. Друзья выходят из машины, входят в Храм. Игорь не выпускает из рук кейс. Внутри Храма пусто, верующих почти нет. Только у церковной лавки со свечами, крестиками и церковной литературой сидит служка. Игорь обращается к нему:
- Простите… Подскажите, к кому нам обратиться? Нас интересует история храма.
- Сам я вам вряд ли помогу, я тут совсем недавно. Вам надо к отцу Афанасию. Он здесь с довоенных времён служит. Я его сейчас позову.
Служитель уходит и через минуту возвращается вместе с седовласым, одетым в рясу священником.
- Слушаю вас, дети мои.
- Здравствуйте, святой отец. Мы с друзьями приехали из Москвы. Интересуемся историей Собора. Его в своё время реставрировал мой дед – Владимир Иванович Миролюбов.
Священник, слушавший Игоря с видимым интересом, и в то же время как бы приглядывавшийся к нему, восклицает:
- Вон оно что! Вы, стало быть, внук Владимира Ивановича. А я смотрю, как будто лицо мне ваше знакомо! Потянуло посмотреть на деяния предка вашего? Вот (обводит руками вокруг), это восстановлено трудами многоуважаемого Владимира Ивановича со товарищи. Здесь его чтут и помнят с благодарностью. И молятся за упокой души (крестится).
- Спасибо за добрую память. Дедушка нам – внукам, когда мы были маленькими, рассказывал о своей жизни и работе здесь, об иконах. Вот, видимо, и настало время нам самим своими глазами всё это увидеть.
- Достойное желание. Благословенны чистые помыслы ваши. Идёмте же, посмотрим.
В это время в собор входят двое. Они одеты и ведут себя характерно для бандитов 1990-х годов: малиновые широкие пиджаки, золотые цепи, короткие стрижки, нервические ужимки, хамоватый говор. Оказавшись в незнакомой обстановке, в тишине храма, оба умолкают и в некоторой растерянности озираются по сторонам, не зная, к кому обратиться. Посоветовавшись, обращаются к служке в церковной лавке со свечками:
- Эта… В натуре… А как нам свечки тута поставить? Типа, за упокой и за, эта, здоровье, а?
- Вот вам свечки: справа – за упокой ставьте, слева – за здравие. И вот здесь записочки напишите, кому что.
Братки совещаются, затем делают так, как сказал служка. После установки свечек, они возвращаются к лавке.
- Мы, эта, ещё хотели, чтобы нам, типа, грехи все отпустили, блин.
- Молодые люди! Чтобы причаститься и исповедаться у нашего батюшки, ведь нужно сначала подготовиться: исправно посещать службы, молиться, поститься, а потом только обращаться к батюшке.
- А… Нам конкретные ребята, пацаны, говорили, типа, надо только реально бабки отдать и можно каяться и всё такое.
- Не знаю, кто вам мог такое сказать?
Братки, наперебой, смущённо:
- Нам реальные пацаны толкали, эта, блин, наверно, ошибка. Мы типа потом придём, в натуре.
Уходят из собора, пятясь.
Некоторое время наши герои ходят по Собору, осматривая его убранство, задавая вопросы отцу Афанасию. Трудно передать душевное состояние Игоря, охваченного незнакомым ему самому чувством, то ли просветления, то ли спустившейся на него благодати. Уже в конце осмотра Игорь достает из кейса фотографии и обращается с вопросом к отцу Афанасию.
- Отец Афанасий, посмотрите, пожалуйста, эти фотоснимки, я нашёл их в домашнем архиве. Вы знаете что-нибудь об этих людях и об этой иконе?
Священник при виде снимков вздрагивает. Он явно взволнован, крестится:
- Это же икона-мученица! «Спас Крутого Яра». Она же была в нашем Соборе, славой его была. Не сберегли мы её. Пропала в годы большевистского погрома. Где она сейчас? Что вы о ней знаете?
Но у Игоря свои вопросы:
- А люди, что Вы о людях можете сказать?
Показывая на одну из фотографий, отец Афанасий говорит:
- Вот видите, на этом снимке, рядом со «Спасом», наши служители, некоторые из них ещё с дореволюционных времён в Храме. Все они мученики, все репрессированы. Исчезли с лица Земли, будто и не было их вовсе, участь «Спаса» разделили.
- Святой отец, подробнее об этих людях, прошу Вас!
- О времени том даже сейчас, когда столько уж лет прошло, без содрогания вспоминать не могу! Нехристи окаянные столько всего натворили, иноземцам - душегубам такого не придумать! Мурашки по коже бегут, душа цепенеет. Что я могу о людях сказать, кто не понаслышке о том узнал, через себя пропустил? Кого, как связку хвороста, через колено обломали. Мало у кого из убиенных единоверцев моих потомки были, которые бы могли рассказать вам о них ту правду, которую вы ищете. Хотя у отца Георгия, вот он, справа, есть продолжение на земле. Внук его, Юрий Крестовцев учительствует в Ефремове. Наш прихожанин… Он живёт на улице Красных Героев, раньше называлась Всехсвятской, дом 5. Поезжайте к нему. Может он вам не только о деде, но и о прочих поведает. Да поможет вам Бог.
Игорь благодарит священника, друзья прощаются с ним, выходят из Храма, садятся в машину и уезжают.
Поплутав по городу, путешественники находят, наконец, улицу Красных Героев, останавливаются возле нужного им дома. Игорь, не выпуская из рук кейс, выходит со спутниками из машины. Какое-то время они разглядывают приусадебный участок. За цветущими кустами и фруктовыми деревьями, почти полностью скрывающими его, виден не очень большой, крепкий и основательный, похожий на деревенский, бревенчатый дом. В отличие от деревенского, у него есть мезонин и терраса, утопающая в зелени. Калитка оказалась открыта, и друзья по дорожке из битого кирпича подошли к крыльцу. Игорь постучал в дверь.
Гостей встретил мужчина, по виду - ровесник Игоря, поразительно похожий на парня из его снов – видений, а так же на одного из батюшек на фотографии. Предполагающий увидеть нечто подобное, но всё же поражённый Игорь в некоторой растерянности задаёт вопрос:
- Здравствуйте. Вы – Юрий Крестовцев?
- Он самый. А вы, очевидно, Игорь Миролюбов?
- Откуда вы знаете?
- А мне недавно отец Афанасий, батюшка наш, звонил, предупредил о вашем визите. Я сильно удивлён и в тоже время обрадован. Вот уж никак не ожидал познакомиться с потомком Владимира Ивановича Миролюбова! Но что же мы стоим на пороге, пройдёмте в дом.
- Это мои друзья – Татьяна и Геннадий.
- Очень приятно, Юрий.
Здороваясь с гостями, хозяин приглашает их в дом. Внутри он оказывается весьма просторным, светлым и чистым. В комнате, куда вошли гости, высокие потолки, по стенам – книжные полки-стеллажи, несколько картин, фотографии в рамках. В красном углу – иконы. В центре гостиной под лампой с абажуром – большой круглый стол со скатертью, вокруг него тяжелые стулья, видно, что старинные. Убранство дополняют старый диван с подушками в углу, два кресла рядом с небольшим, но увесистым журнальным столом, на котором лежат несколько толстых книг. Возле большого окна на полу две деревянные кадки с тёмно-зелёными крупнолистными растениями.
Предлагая гостям проходить, Юрий говорит:
- Прошу, располагайтесь поудобнее. Сейчас будем чай пить. У меня уже всё готово. Да вы не стесняйтесь, не стесняйтесь…
Все рассаживаются за столом, на котором помимо заварочного чайника и чайника с кипятком, стоят чашки, блюдца, розетки для варенья, варенье в вазочке, сахар, нарезанный дольками лимон, баранки, конфеты. За чаепитием завязывается беседа.
- Отец Афанасий мне вкратце рассказал, что привело вас в наши края. Теперь давайте подробнее. Что вас интересует?
Игорь, в который уже раз, достаёт из кейса фотографии, в том числе, сделанные им с иконы «Спаса» и записку деда.
- Вот, Юрий, посмотрите. Я, видимо, подошёл к такому рубежу своей жизни – особенно ясно это ощутил после недавней смерти отца – когда прошлое начинает интересовать больше, нежели будущее. Семейные архивы подтолкнули к поискам того, о чём ранее и не задумывался даже. Захотелось узнать о жизни отца, деда… О всех Миролюбовых, что ли… А это повлекло, одно за другим, много чего ещё: икона, неизвестный наследник, Ефремовский собор и дальше, дальше… Поэтому сел в машину, друга прихватил и оказался здесь. От отца Афанасия узнал, что дед мой весьма уважаемый и небезызвестный здесь человек. А вот что за люди на фотографиях, что за икона? Об этом, по совету батюшки, хочу у вас спросить.
Юрий, внимательно разглядывавший снимки во время рассказа Игоря, встаёт из-за стола и задумчиво произносит:
- Обратите внимание, точно такая же фотография есть и у меня в доме. Вот она.
Подходит к фотографиям в рамках на стене, указывает на одну из них.
- Это снимал Владимир Иванович Миролюбов, твой дед, в Покровском соборе, на Пасху 1934 года. 60 с лишним лет тому назад. Ещё не разгромлен храм… Ещё не сгорели иконы… Ещё не пропал «Спас», хранитель веры предков наших… Тогда трагедия ещё только надвигалась, брезжила где-то вдалеке. Вы в глаза этих людей вглядитесь! Будто знают они о неизбежном, чувствуют погибель, но не могут в это поверить, не могут предотвратить. Вот это – мой убиенный дед, протоиерей отец Георгий Крестовцев. Арестован, как и все здесь запечатлённые, в конце 1935 года. Из застенков не вышел. По официальной справке, умер от сердечной недостаточности в 1941. Место захоронения неизвестно. На самом же деле, я это со слов покойного отца знаю, расстрелян в 1937-ом. Последняя весточка от него в 1936-ом пришла. А дальше – тишина…
Помолчав, думая о чём-то своем, Юрий продолжил:
- Между прочим, Игорь, наши деды большими друзьями были. Владимир Иванович примерно за месяц до трагедии 1935-го проездом был здесь, у нас. Последний раз, как оказалось, они с моим дедом виделись. Твой чудом каким-то под красное колесо не попал, просто чудом. Может потому, что каноническим священником не был, может потому, что на месте никогда не сидел, всё время в разъездах, трудах постоянных… Хотя, что сейчас можно с уверенностью о тех временах сказать? Так уж случилось. Винить за то, что не посадили, совсем уж глупо…
Повисло тяжёлое, томительное молчание, которое каждый из участников беседы боялся нарушить. Но Игорь всё же задал мучающий его вопрос:
- Юрий, если можно, расскажите о «Спасе». Я уверен, вы о нём тоже думаете и знаете гораздо больше нашего.
Подавив вздох и тряхнув головой, отгоняя мрачные мысли, Юрий соглашается:
- Думаю, вы знаете, что писана та икона на дубовой доске, ранее бывшей частью деревянного истукана – Перуна языческого, сброшенного с крутого яра?
- И историю спасения от татар, и про Егорку, как бишь его…, Креста, кажется, тоже слышал, – продолжил Игорь.
- Да, история богата преданиями. Про Смоленск смутного времени слышали?
- Нет, вот об этом узнать не довелось.
- Тогда, вот вам о том мой рассказ. (Размыв).
РАССКАЗ ЮРИЯ
(Рассказ представляет собой иллюстрацию событий, стилистически близкой снам – видениям Игоря).
В начале XVII века, в 1609 году, войска польского короля Сигизмунда III осадили старинный русский город Смоленск. Более полутора лет обороняли защитники отрезанный от внешнего мира город. На исходе были запасы провизии, воды, боеприпасов, оружия. С каждым днём иссякали силы осаждённых. К концу весны 1611 года положение стало почти безнадёжным…
В горнице с невысокими потолками на лавке сидит седобородый, но ещё не старый воевода Михаил Борисович Шеин – предводитель войска и ополчения, защищающих город. Чуть поодаль от него сидит священник в черной рясе. Видно, чего-то ждут. Раздаётся стук и, согнув голову в низком дверном проёме, в горницу входит молодой стрелец. Поклонившись воеводе и старцу, спрашивает:
- Звали, князь-батюшка, Михайло Борисович?
- Да, Егорий (поднимаясь с тяжёлым вздохом), звал. И звал тебя, Крестов, потому, что надёжней человека мне не сыскать. Долго говорить не стану. В Москву тебя посылаю. Подмога мне сейчас позарез нужна. Не продержимся мы дольше, силы выходят. Что в столице? Почему, почитай чуть не с зимы, никаких вестей оттуда нет? Вот ты узнать должен, силы, какие ни есть, сюда направить, коль дорог ещё русским людям Смоленск. Грамоту мою в Москву доставишь, а отец Кирилл тебе своё напутствие молвит.
Воевода передаёт стрельцу свиток с княжеской печатью и грузно опускается на лавку. Священник, подходя к Георгию, крестит его:
- Благославляю тебя, сын мой, на дело святое, путь крестный. Отдаю тебе во спасение и сохранение от ворогов проклятых реликвию нашу священную – «Спаса Крутого Яра».
С этими словами монах разворачивает кусок полотна, который до этого держал в руке, целует открывшуюся взглядам икону. Протягивая её Георгию, говорит:
- Псы Сигизмундовы на веру нашу посягают. Папе католическому присягнуть пытаются нас заставить. Не бывать тому. «Спас» - наш заступник. От предков вера наша. Сохраним икону в смуте – сохраним веру, а вера и землю нашу спасёт.
Георгий с почтением принимает икону, заворачивает её в холст.
Под покровом ночи немногочисленная группа пеших русских воинов бесшумно выбирается из города. Подкравшись к польским позициям, внезапно атакует их. Воспользовавшись возникшей суматохой, тенью отделившись от городской стены, одинокий всадник на бешеном галопе минует отчаянно дерущихся противников, проскальзывая в образовавшуюся между ними брешь, и скрывается в темноте.
Утром следующего дня, усталый, проскакавший всю ночь гонец, сталкивается с отрядом польских улан. Пытаясь избежать встречи с ними, Георгий резко поворачивает коня, тем самым привлекая внимание поляков. В завязавшейся погоне, сила явно на их стороне. Измученный конь беглеца хрипит, удила уже в мыле, пена на боках. Неожиданно взгляду всадника открывается река. Он направляет своего коня к ней. Обессиленный, тот вместе с хозяином буквально падает в воду и плывёт по течению. Преследуя беглеца, поляки тоже бросаются в реку. Георгий сползает с коня, незаметно для врагов достает из седельной сумки завёрнутую икону, крестится и, развернув холст, опускает икону в воду. Сам же плывёт против течения к противоположному берегу. Выбравшись из реки, без сил валится на землю. Конные поляки окружают его. Не желая сдаваться в плен, Георгий поднимается с земли, выхватывает саблю и тут же падает, пронзённый несколькими пиками. Спешившись, один из преследователей обыскивает бездыханное тело. Достаёт из-за пазухи свиток, разворачивает его, медленно, разбирая буквы, читает. Поворачиваясь к остальным, насмешливо бросает по-польски:
- Дурной москаль, вшистко борзый, до Москвы хотел доехать, Смоленску помощь подогнать. Того не ведал, что Москва та наша вже. Понапрасну живот свой за то положил, пся крев.
Толкает сапогом безжизненное тело, переворачивая его на спину. С улюлюканьем поляки скачут прочь от берега.
В широко раскрытых мёртвых глазах Георгия отражаются безмятежно плывущие по голубому небу облака. (Размыв).
Завершая свой рассказ, Юрий произносит:
- Мне кажется, вот что интересно: во времена тяжких испытаний – нашествий, смут, революций икона эта пропадает, исчезает как бы, но, не даваясь в руки врага, продолжает охранять русских людей. Потом, когда всё заканчивается, она вновь появляется, возникает из небытия как символ, знак грядущего возрождения. И если в это поверить, то с новым обретением её мы можем надеяться на зарождение лучшей жизни, светлой и чистой, пусть и не сразу это становится очевидным. Ведь без веры ничего на этой земле не будет.
Вновь наступает молчание – есть о чём задуматься. В чашках остывает недопитый чай, слышно одинокое жужжание проснувшейся мухи и шелест листьев за окном.
- А как же быть с законным наследником, о котором написал дед? Получается, что вы, Юрий, и есть тот самый человек - единственный живущий из потомков тех церковнослужителей, кому довелось стать последними хранителями древней святыни.
- Не думаю, что это так. Не может один человек стать владельцем достояния, которое принадлежит всем. Да и к тому же, где сама икона? Давно хочу спросить вас об этом.
Неожиданно, перебивая Юрия, в разговор вмешивается Генка:
- Да подожди ты, Игорь, со своим наследником! Я вот о чём хочу Юрия спросить. Вы тут всё о вере, Боге, возрождении говорите. А если человек не верит в это? И вообще, к православию не имеет никакого отношения? Если он просто порядочный человек, приличный, ну, работящий там? Верит во что-то своё – в ту же порядочность, например, или во всеобщую там справедливость, или в любовь, как некоторые (бросает взгляд на Татьяну), или в науку, наконец. Как с ним быть? Что он, по-вашему, недоделанный какой-то?
- Я этого не говорил. И потом вы от меня слишком многого требуете. Сами-то себе пробовали ответить на этот вопрос? Ответив, сами и определитесь со своим мировоззрением. Здесь я вам не подсказчик. Могу только сказать, что в той же науке есть глубоко верующие люди. Они этого не афишируют, это внутреннее состояние их души и ума. Им даже не нужно какое-то внешнее оформление этого состояния в виде регулярного посещения церкви. Это внутренняя духовная жизнь человека. Но в чём-то вы правы. Ведь область веры – та зона, где знания теряют силу. Вера – это очень тонкая материя, так сказать, путеводная нить жизни, духовной её составляющей. Повторюсь, человек сам в себе должен разобраться, гармонию почувствовать. Здесь и здесь, – при этих словах Юрий коснулся рукой головы и левой стороны груди. – Я же считаю, что для русского человека без искренней веры в Бога не может быть полнокровной, истинной жизни на этой земле.
Гена с жаром ухватился за последнюю фразу Юрия:
- Ах, значит, для русского человека! Какого – такого русского? Кто же это такой? Можете определить?
- Русский, я полагаю, это тот, кто сам себя таковым считает. Не более, но и не менее того.
До сих пор сидевшая тихо и с интересом слушавшая спорящих Татьяна убеждённо произносит:
- Я согласна с вами, Юрий, полностью согласна. Человек тогда прочно стоит на земле, когда искренне верит. И смерть для верующего не так страшна, что тоже важно. Я даже не сильно осуждаю тех наших теперешних руководителей, бывших партийных работников, кто по праздникам стоит в церкви, крестится и свечи жжёт. Может, через ритуал лежит их путь к Богу.
- Сомнительная мысль, хотя всё может быть. Правда, уж больно от этого фарисейством и пошлостью несёт. Ну да, Бог им судья.
Переводя взрывоопасный разговор в несколько иную плоскость, хозяин дома предлагает:
- Для более обстоятельного разговора на эту тему, могу предложить достойного, знающего собеседника. Если хотите, разумеется. Человек этот, верующий, заметьте, пережил многие драматические события нашего века, будучи непосредственным их участником. Кстати, большой специалист в области исторических памятников. О «Спасе» много больше моего знает. Ну, как, хотите?
Получив согласие гостей, Юрий продолжает:
- Он мой добрый друг, Иван Максимович. Наш, местный. Но лет десять назад переехал в Калугу, стал старостой церковного прихода. Вы, как я понимаю, на машине приехали. Предлагаю на ней завтра отправиться туда. И хоть дорога не очень близкая, уверяю – не пожалеете. У меня в ближайшие дни в школе занятий нет, так что с удовольствием составлю вам компанию.
Поднимаясь из-за стола, Игорь благодарит хозяина:
- Отлично, вот и договорились! Спасибо вам за угощение, за радушный прием. За добрую память о деде. Нам сейчас в гостиницу надо, о ночлеге подумать. А завтра утром мы за вами заедем.
- Да зачем вам в гостиницу-то ехать? Я думал, вы у меня останетесь. Места всем хватит, тем более, что жены с сыном всё равно нет. Они у тестя с тёщей в деревне, помогают по хозяйству. А мансарда, на которой так любил отдыхать Владимир Иванович, полностью в вашем распоряжении.
- Ну что, Игорь, может, и впрямь останемся, воспользуемся предложением?
- Я не против, если хозяина не стесним.
- Что вы, что вы!
- Но вот Татьяне надо, как я понимаю, к тётке добраться. Не забыли, зачем она сюда ехала?
- И ничего я не забыла! Тётя уже, наверно, волнуется.
- Таня, сейчас я вас к ней доставлю. Поехали. А ты, Гена-друг, место ночлега обживай, хозяину помоги, если что потребуется.
Машина Игоря въезжает в квартал, застроенный многоэтажными домами. Татьяна с грустью говорит:
- Ну, вот и всё, приехали. Это дом моей тётушки. Спасибо тебе за прекрасный день, за путешествие, за всё.
Неожиданно она наклоняется к Игорю, обнимает его за шею, притягивает к себе и целует в губы. Игорь, отвечая тем же, с трудом отрываясь от Татьяны, прерывающимся голосом произносит:
- Что-то голова кругом пошла. Теперь бы выпить не мешало.
- Тебе нельзя, ты же за рулём.
- Да нет, это я к тому, что мы перешли на «ты», поцеловались и для полного брудершафта наоборот, только и осталось, что выпить.
Смеясь, Татьяна высказывает предположение:
- Не кажется ли тебе, что эту недоработку можно будет исправить?
- Когда?
- Я думаю, это можно будет сделать уже завтра.
- Но завтра я же буду в Калуге.
- А почему бы тебе не взять меня с собой? По многолетнему опыту общения с любимой тётушкой, знаю: не выдержу я общения с ней больше, чем полдня. Вот и считай: завтра утром я уже буду думать о побеге на вокзал как о спасении. И представь, мне вдруг опять выпадает счастливый билет! Как говорил сегодня небезызвестный нам Геннадий: симпатичный, образованный, умный молодой человек, тёзка легендарного князя, тем же утром отправляется на машине, которая привезла Татьяну в городок Ефремов, в город её мечты – Калугу. Неужели она упустит такой шанс? Неужели же её рыцарь не возьмёт её с собой? И она останется одна, на грязном перроне, в ожидании пассажирского поезда с общим вагоном, который, дребезжа немытыми оконными стеклами, отвезёт её опять в Москву, всего лишь день назад покинутую ею.
Игорь с удовольствием подхватывает шутливый тон Татьяны:
- О нет, моя принцесса! Благородный рыцарь не допустит такой вопиющей несправедливости. Он с радостью предложит ей тёплое, уютное место в своём экипаже.
- Благодарю тебя, мой господин! Завтра, с восходом солнца, я буду ждать тебя у ворот вот этого замка.
Татьяна снова обнимает и целует Игоря. Получив не менее страстный поцелуй в ответ, выходит из машины и идёт к подъезду дома. Оборачивается и кричит:
- Я это серьёзно! Буду ждать! Часов в 10, да?
Игорь, высовываясь из машины:
- Да, да, да! До завтра, до 10. Уходи же скорее, а то не отпущу.
- Ты только дорогу не забудь!
Татьяна смеётся, посылает Игорю воздушный поцелуй, машет рукой и скрывается в подъезде. После того, как машина с влюблённым Игорем отъехала от дома, дверь подъезда открывается, Таня выходит во двор, оглядывается и быстро уходит куда-то в сторону.
Игорь возвращается к дому Юрия. Вокруг – цветущие деревья. Тепло. Тихо. В палисаднике перед домом на лавочке сидит и курит Генка.
- О! Влюблённый наш Ромео прибыть изволили. А меня вот опытные люди учили: не тащи девушку в постель в первый же вечер. Чем меньше, как известно, тем больше. Хоть координаты московские взять не забыл? Учу тебя, учу…
- А ты, я смотрю, испереживался весь! Давай, успокойся. Не ревнуй и не завидуй. Тебе это не идёт.
Счастливый Игорь блаженно улыбается, присаживается на лавочку рядом с Геной, закуривает.
- Ладно, не буду ломать твоё влюблённое состояние своим природным цинизмом. Я хотел с тобой поговорить совсем о другом. Вот мы сегодня целый вечер говорили с Юрой о чём-то.
- Что значит – о чём-то? Об очень важных вещах, я думаю, о главном.
- Ты и впрямь считаешь, что все эти рассуждения серьёзны? Брось. Не замечал я за тобой что-то подобных предрассудков.
- Какие предрассудки? Речь идёт о поисках истины, о душе, о смысле жизни. Ты что, никогда не задумывался, как и зачем живёшь?
- О том, как жить, я задумывался. Причём, жизнь сама заставляла меня делать это постоянно. Ты что же, думаешь, в нашей стране этим не очень русским Рабкиным легко и просто живётся? Ты что, в их шкуре был?
- В их шкуре я не был. Но в нашей стране никому, между прочим, и никогда легко и просто не жилось, да и вряд ли когда-то будет. Но в этой же стране временами вольно и свободно дышится. И это, по-моему, самое важное.
- А я полагаю, что сейчас, когда вокруг такое творится, самое важное – успеть обзавестись собственным делом, деньги в него вложить, бизнес раскручивать. Могу представить, что для тебя деньги – это низкая материя, презренный металл. И всё же, куда без них? Я-то думал, что ты ехал сюда узнать реальную стоимость «Спаса» своего. А ты опять о наследнике речь повёл, антимонии философские разводишь о смысле жизни и смерти. Не понимаешь, что ли: в своём деле весь смысл. Ты бы саму эту икону Юрию предъявил, узнал бы, сколько она стоить может. Он наверняка знает. А то строит, понимаешь, из себя непорочного. Тебя же, видишь ли, цена Эдика Пучкова смущает. Не подходит, что ли? Что же ты тогда тянешь, доставай доску, показывай Юрию!
Вмиг помрачневший Игорь, упрямо стоит на своём:
- Ты меня не подначивай! Надо будет – покажу. (После паузы) Как же ты не поймёшь – деньги не самое главное. Правда, и Надежда этого не понимает, в отличие от Тани, которая, кажется, принимает это близко к сердцу. Не видишь разве, что икона эта, сама по себе – наша история, связывающая в длиннющую цепь события и людей, которые во имя веры своей шли на смерть, спасая не только икону, но и нечто большее. Вот до этого я докопаться хочу! А мы-то где в этой цепочке? Ты пойми, ну не в деньгах же смысл.
Понурившись, Гена подводит итог:
- Из всего вышесказанного я заключаю: пресловутая дощечка продаваться не будет. Так?
- Именно так! И прошу тебя, не называй больше икону так пренебрежительно. Аукнется тебе это, вот увидишь.
С силой отшвырнув окурок в кусты, Генка поднимается с лавочки. Но говорит примирительно:
- Ну что ж, тема закрыта. Пойдём-ка, друг мой, в дом. Там Юра, не без моего участия, по русскому обычаю за встречу и отъезд накатить сообразил.
Игорь поднимается, и друзья идут в дом. Пока Юрий и Гена разливают водку и раскладывают по тарелкам закуску, Игорь берёт со стены гитару и поёт песню о любви.
Ясное солнечное утро следующего дня. Лишь пение птиц нарушает звенящую тишину. На крыльце дома, наслаждаясь красотой окружающего их мира, стоят Игорь и Гена. Юрий где-то задерживается, заканчивая приготовления к отъезду. Наконец, он появляется, запирает дверь, окидывает взглядом дом и сад:
- Ну что же, я готов. Можно трогаться.
Выходя за калитку и направляясь к машине, Игорь обращается к спутникам:
- Вчера я вам не сказал, что Татьяна едет с нами. С тётушкой она за вечер вдоволь наговорилась, больше ей здесь делать нечего, а в Калуге она ещё не была, а очень бы хотела. Я предложил ей поехать с нами. Надеюсь, вы не против?
Спутники разводят руками.
- Вот и отлично. Заезжаем за девушкой и прямой дорогой к Ивану Максимовичу!
Машина подъезжает к дому тётки. Татьяна уже ждёт у подъезда. Сегодня она выглядит ещё краше: свежая, воздушная, просто сияет. Невольно залюбовавшись, очарованный Игорь, выйдя из автомобиля, подходит к ней и целует руку:
- Принцесса! У меня нет слов, чтобы выразить Вам своё восхищение!
- Полноте, сударь! Я польщена вашими словами и очень рада новой встрече с вами. Это относится и к вам, господа.
Последние слова обращены к Гене и Юрию, которые подходят к девушке и здороваются с ней. Проявив учтивость, они предлагают даме занять место впереди, рядом с водителем, сами располагаются на заднем сидении.
Надавив на газ, Игорь трогает машину с места.
За окном автомобиля проплывают сельские пейзажи. Под лучами солнца поблёскивает тёмная вода безвестной речушки, текущей наискось от дороги куда-то вдаль. До самого горизонта раскинулись бескрайние поля, зелень которых расцвечена мириадами желтых точек пробившихся на свет молодых одуванчиков. За перелесками вдоль обочины спрятались неказистые крестьянские избы немногочисленных деревенек. Изредка встречаются коровы и козы, одиноко пасущиеся на пустующих полях. Гораздо чаще встречаются ржавые, покорёженные останки былой сельхозтехники: тракторов, сеялок, косилок. И на всё это многообразие жизни бесстрастно и безучастно взирает необъятное, бездонное синее небо.
Как бы улавливая общее настроение, в унисон ему, Татьяна произносит:
- Да, почти как по Гоголю: грустна ты, земля наша – матушка Русь! Куда же несёшься ты? Дай ответ!
- Не даёт ответа…, - поддерживая Татьяну, включается в разговор Игорь.
Наступает молчание. Разговор продолжает Юрий:
- Я думаю, всё это звенья одной цепи: пустая душа – пустая земля – пустая жизнь. И сама идея создать общество потребления без общества производства, без морали – абсурдна. Значит ли, что люди в большинстве своём этого не понимают? Или не думают всерьёз об этом? Просто растят ВВП…
- Зачем им об этом думать? Жизнь всё время другие, сиюминутные проблемы выдвигает: что поесть, где достать, что-то где-то урвать, ухватить… Душа здесь ни к чему, не требуется. Винить ли людей за это?
- Знаешь, Игорь, винить или не винить – не берусь судить. Тут ведь в чём главный вопрос? Как противостоять этому. Как не потеряться, спастись от зряшного прозябания, пустоты, бездуховности внутри себя. Извечный вопрос.
Почувствовав зарождение затрагивающей его представления о жизни темы, с едва скрываемой издёвкой в разговор влезает Генка:
- Юр! Я прекрасно понимаю, о чём сейчас пойдёт речь. Спаситель и всё такое… От чего, это мне ясно. А вот каким образом он нас должен спасти? Объясни, пожалуйста.
Юрий заговорил твёрдо и уверенно:
- А он, доложу я вам, никому и ничего не должен! Пути же его неисповедимы. Доказывать и объяснять что-то тем, кто не верит в него – бессмысленно. Что толку кричать глухому, рисовать картины незрячему, а от немого пытаться услышать речь?
Татьяна, охваченная внезапной догадкой, заговорила взволнованно:
- Я вот совсем недавно песню слышала. Казалось бы, совсем не имеющую отношения к теме нашего разговора. «Наутилус» что-то совсем абстрактное, в своем стиле, пел. Но мне почему-то слова запомнились. Как же там, сейчас: «та-та-та… и если никто не задал вопрос, откуда я знаю ответ, что воздух выдержит только тех, только тех, кто верит в себя. И ветер дует туда – куда прикажет тот, кто верит в себя…». По-моему, очень точно передано ощущение и смысл того, о чём мы здесь говорим и думаем.
Во время этого страстного монолога Татьяна сидит в пол-оборота к Гене и Юрию. Поворачиваясь к дороге, она вдруг закричала:
- Игорь! Стой! Что ты делаешь!
Заслушавшись, тот на повороте не замечает застрявшую посередине дороги деревенскую бабу, тянущую в обход большой лужи за верёвку козу. Мгновенно среагировав на крик, вдавив в пол педаль тормоза, Игорю удаётся остановить машину чуть ли не у самых копыт злополучной козы. Бабка же, ничего не замечая, продолжает тянуть упрямое животное за привязь, сетуя при этом:
- Что ж ты встала, божье наказание. Ни молока, ни мяса! Чтоб тебя телега какая зашибла, что ли, прости господи. Дура проклятая! И за что ж мне такое мучение, господи спаси, на старости лет? Пропади ты пропадом, окаянная! На живодёрню тебя прям сейчас отволоку, поганую.
Слыша эти словоизлияния, сидящая в машине компания с облегчением заливается неудержимым смехом. Посигналив, Игорь трогается с места, объезжая нежданное препятствие. Подпрыгнув от неожиданности и всё же угодив в злосчастную лужу, бабка с козой моментально оказываются на обочине. Вслед удаляющемуся автомобилю летят её запоздалые проклятия:
- Чтоб вы провалились, гады! Понаехали тут нехристи всякие! Бедняжку мою любимую, Дусю-кормилицу, жизни чуть не лишили, ироды!
Смех в салоне автомобиля постепенно стихает. Гена подводит итог произошедшему:
- Вот вам и весь сказ о вере и духовности. Бабушка жирную точку на том поставила, своим простым, незлобивым словом. О чём теперь спорить будем?
- А разве есть тема, на которую с тобой, Рабкин, можно говорить не споря? – усмехается Игорь. – Мне бы Юрия послушать хотелось. Он вчера вечером начал было ещё какую-то историю, связанную с иконой, рассказывать, но так и не закончил. Юра, просим.
Юрий, подавив остатки смеха, соглашается:
- Ну, что ж, если вам это интересно. История такова. Представьте, осень 1812 года. Уже прохладно, чувствуется дыхание надвигающейся зимы…
РАССКАЗ ЮРИЯ
Авангард конницы Мюрата, в поисках продовольствия для отступающей из Москвы армии Наполеона, подъезжает к Пафнутьево-Боровскому монастырю. Французы беспрепятственно входят в него. Спешиваются. Рассыпавшись по территории монастыря, тащат к своим телегам, кто что может, невзирая на робкое сопротивление монахов и немногочисленных церковных прихожан. Среди награбленного выделяется церковная утварь: кресты, паникадила, серебряные подсвечники, иконы в дорогих окладах. Гружёные награбленным телеги выезжают за монастырские ворота, направляясь по разбитой дороге в сторону расположения основных сил французской армии в сопровождении небольшого конного отряда. В сумерках из перелеска на обоз нападает группа вооружённых кольями, топорами и вилами русских крестьян под предводительством гусарского офицера с «знакомым лицом». Завязывается скоротечная яростная схватка, верх в которой берут партизаны. Оставшихся в живых связанных французов уводят к виднеющемуся невдалеке лесу. Телеги же поворачивают и направляют в другую сторону. Гусар Жорж Крестовский, подзывая к себе одного из мужиков, говорит:
- Давай-ка, Еремеич, добро это отсюда увози на юг, за Калугу, к Туле. Куда точно – потом разбираться будем. Места эти ты лучше меня знаешь. Главное – от басурманов подальше. А то ишь чего надумали, церкви наши грабить! Ну уж, покажем мы им, супостатам! Ты смотри, - подходя к одной из телег, доставая из неё икону и разглядывая её, - «Спаса» им подавай! Нет уж! Нашим он был, нашим и останется! Правду говорю, Еремеич? Вот так-то! Ну, давай, с Богом!
- Правда, Ваше благородие, господин капитан Крестовский, истинная правда! – с уважением подтверждает заросший до самых глаз волосами Еремеич. – Сохраним наши достояния, никому не отдадим. Будьте спокойны! (Размыв)
- Вот таким образом икона оказалась в Ефремовском Соборе, откуда и исчезла неизвестно как и куда, – завершает свой рассказ Юрий. Сидящий за рулём Игорь, не отрывая взгляда от дороги, поборов собственные сомнения, мучавшие его последнее время, решается на откровенность:
- Юра! Среди прочих фотографий, которые я показывал, ты обратил внимание на цветные снимки «Спаса»? Как думаешь, откуда они у меня?
- Я задавался этим вопросом. Фотографии совсем, вроде бы, свежие. Откуда им быть? Хотел было спросить, да вижу, ты не расположен к ответам.
- Ты прав, Юра. Были у меня кое-какие опасения, теперь вижу – напрасные. Так вот, фотографии эти сделал я сам четыре дня назад. А икону случайно обнаружил после смерти отца, разбирая старые вещи – семейный архив. Правда, тогда я ещё о ней ничего не знал. Стал расспрашивать, в результате чего оказался здесь, с тобой повстречался, теперь вот с Иваном Максимовичем познакомлюсь…
- Постой, но где же сама икона, где «Спас»?
- Не торопись, всему своё время. Вот приедем в город, с Максимычем побеседуем, там на все вопросы и отвечу. Да не волнуйся ты, всё со «Спасом» в порядке, цел и невредим он, часа своего ждёт в надежном месте.
Впереди, меж тем, уже показались постройки, здания и трубы промышленных предприятий крупного города – цели наших путешественников – Калуги.
Иван Максимович оказался, невзирая на почтенный возраст, весьма подвижным, бодрым человеком небольшого роста, с веселыми молодыми глазами. Встречая выходящих из машины гостей, проявляя искреннее гостеприимство и радушие, он произносил скороговоркой:
- Здравствуйте, здравствуйте! Милости просим, гости дорогие! Вот сюда, пожалуйста, вот сюда. Отдыхайте в тенёчке с дороги, вот здесь, под деревцем. Там у меня в садике стол приготовлен. Обедать будем. Проголодались, поди. Это мы быстро сейчас исправим. Юрочка, ты тут всё знаешь. Покажи гостям, что здесь к чему, а я сейчас. Супругу свою, Марью Степановну, позову. Будем знакомиться.
Ненадолго скрывшись в доме, хозяин возвращается в сопровождении жены, женщины отнюдь не старой, гораздо моложе его самого.
- Ну вот, теперь все в сборе. Это, как я уже говорил, моя жена, Марья Степановна.
- Моя личность вам известна, а это мои новые друзья: Игорь, Гена и Таня. Прошу любить и жаловать.
- Очень приятно, очень приятно! – здороваясь, Иван Максимович пожимает всем руки. – Прошу за стол, за стол. И в ногах правды нет, и на пустой желудок беседовать несподручно.
Хозяин с супругой проводят гостей в глубину небольшого сада рядом с домом, где стоит уже накрытый стол. На столе – картошка, колбаска, селёдочка с лучком, солёные огурчики, капусточка, хлеб. Не забыл хозяин и про водочку, для женщин припас бутылочку сладкого винца. После того, как все расселись, Иван Максимович произносит традиционный тост:
- Дорогие гости! С приездом в наш Богом хранимый город. Будьте здоровы!
Выпив, все приступают к закуске, действительно почувствовав голод при виде этой незатейливой русской еды, радушно предложенной хозяевами. После недолгой естественной паузы, Иван Максимович начинает разговор на ту тему, которая, собственно, и привела всех в его калужский дом:
- Мне Юрочка коротко поведал о том, кто вы такие, и что ищете. Сначала о Владимире Ивановиче, о деде вашем. Удивительным он был человеком! Начинал как живописец. Художественную академию в Москве закончил. Затем жизнь, душевное стремление к тому привели, что возродителем духовных ценностей постепенно становился. Фрески стал восстанавливать, иконы реставрировать. Затем целую бригаду сколотил, идеей увлёк: из руин храмы поднимать. В бригаде той не простые шабашники подвизались, люди, за длинным рублём погнавшиеся. Это вам не коровники да бараки строить: стены под потолок подвели, деньги получили, и поминай, как звали. Тут, помимо мастерства, искусства ремесленного, ещё что-то важное должно было быть. Понимали люди те – для потомков трудятся, все делали с душой, основательно, не ради выгоды своей мимолётной. А ведь таких людей ещё поискать надо было, постараться. Выходит, и здесь талант Владимира Ивановича проявление своё нашёл. Нет сомнения. Меня с ним отец Георгий, Юрочкин дед, познакомил году этак в 1933-34. Мне тогда лет 15 было, молодой ещё совсем. Я поначалу помогать ему стал: землю рыл, кирпичи, воду, доски таскал, раствор замешивал. Потом, когда навыков поднабрался, стал он меня к более сложным делам подпускать: кладку научился класть, своды вести, в плотницком деле много чего узнал. Пригодилось мне это потом, ох как пригодилось!
- Иван Максимович, а вы не знаете, как дед в Ефремове мог очутиться?
- Так ведь он туда ещё раньше, когда студентом был, на этюды приезжал. Знакомства завёл, сдружился с кем-то. А вот кто ему на эти места указал – не знаю. О том разговоров не было. Да и при мне, помню, дед твой занятия рисованием не бросал. Возьмёт, бывало, подрамник, краски, кисти. Баклажку с водой прихватит. И чуть не на весь день в леса да поля уходит. Натуру, как говорил, искать. Какие-то из тех рисунков и мне видеть довелось. Нравились они мне, честно надо сказать. Впервые я тогда настоящие картины увидел. А он чаще чем-то недовольный бывал. «Не совсем бы так, как хотелось, надо бы по-другому попробовать», - помнится, говаривал.
- Какие-то из старых его эскизов у меня дома точно сохранились. Я на них наткнулся, разбирая бумаги. Дед рассказывал, что многие картины, по этим этюдам написанные, были украдены с выставки выпускников академии. Тогда их и искать никто не стал. А он после того сильно засомневался в праведности существующей действительности.
- Может, это и послужило толчком к повороту его в сторону Бога. Основа ведь у него, насколько я знаю, уже была, нет сомнения. Он же из духовного сословия происходил. Душа, она ведь всё равно рано или поздно своё возьмёт! Давайте же, помянем светлую его память. За бессмертную его душу выпьем.
Все молча, не чокаясь, выпивают. Иван Максимович продолжает:
- Последний раз довелось мне с Владимиром Ивановичем встретиться в 1970-х годах. В Ефремов он тогда приезжал, видимо, проститься. Может, из старых знакомых кого повидать, может ещё зачем. Нам тогда шибко пообщаться не удалось, не сложилось как-то. Кто ж знал? Но вот последние его слова помню. «Ванька, - спросил он тогда, - ты «Спаса»-то нашего помнишь?». «Ну, как не помнить?», - отвечаю. А он мне: «Помяни моё слово, не пропал он бесследно. Объявится ещё, дай только срок». На том и расстались. Как оказалось – навсегда.
После этих слов Иван Максимович горестно вздохнул. Помолчав, оживился:
- Машенька! Гости-то наши загрустили, надо бы погорячей чего им предложить. Ты же у меня сегодня супу грибного наварила. Не суп, а сказка! Давай-ка его быстренько на стол, не ровен час, остынет совсем. А под горяченькое мы ещё по рюмочке выпьем.
- Нет, спасибо, Иван Максимович. Мне больше нельзя. Мне ещё за руль сегодня. Я бы с удовольствием, но, как уж говорится, нельзя – так нельзя. Не обессудьте. Ребята вот вас поддержат – на здоровье.
Меж тем, расторопная Марья Степановна уже подносит большую кастрюлю с дымящимся супом, расставляет тарелки, раскладывает ложки. Наливая суп, хлопочет:
- Вы вот сметанку берите, лучок, кто любит. Ешьте на здоровье, ешьте, не стесняйтесь. Грибы-то мы с Ваней еще прошлым летом собирали. Солили, сушили. Ох, и много же грибов в тот раз было, думала, не справлюсь. Ан, вон оно как вышло, разошлись все. За обе щеки только и уплетали. Ванюш, помнишь ли, тогда в лесу на мужичка наткнулись? Он, бедолага, ворону хотел пугнуть, а та всё не боялась, издевалась вроде бы над ним. Он тогда палками стал в неё бросать, не рассчитал, и палка ему прямо в лоб отлетела. Мужичок от обиды все собранные грибы, полную корзину, разбросал, ногами их потоптал, орал страшно от горя – досады. А мы, прости нас господи, смеялись, чуть не до упаду. Уж так разобрало, так разобрало, спасу нет.
Вспомнив о том случае, Марья Степановна и сейчас не удержалась от смеха, а вместе с ней не удержались и все остальные, живо представив себе ситуацию.
Покончив с супом, Юрий обратился к Ивану Максимовичу:
- Дядя Ваня, расскажи про моего деда, что тебе в лагерях рассказывали.
- Ох, Юрочка, страшное время было, вспоминать тяжело. Но вы, молодые, о том знать должны, нет сомнения.
РАССКАЗ МАКСИМЫЧА
Маленькая грязная комната в подвалах ЧК. За столом, вальяжно развалившись, заложив ногу за ногу, сидит человек в форме ОГПУ. Он ведёт допрос стоящего перед ним человека в рясе. Человек этот избит, лицо в ссадинах, борода в запёкшейся крови, одежда порвана. Лицо этого человека знакомо – это отец Георгий (Крестовцев).
- Таким образом, вы не признаётесь, что оказывали сопротивление представителям законной власти?
- Как истинно верующий человек, я не мог допустить разрушения нашей церкви. Этот храм, построенный на пожертвования…
- Значит, всё-таки, признаётесь! Так и запишем. Тогда последнее. Куда подевался, отмеченный в описи конфискованного церковного имущества объект номер 6 – икона «Спаса», народное достояние?
- Мне о ваших описях неведомо. А об иконе «Спаса Крутого Яра» всем православным верующим известно, что она священная и имеет свойство исчезать и возникать из небытия.
- Ты ещё глумиться будешь над органами! Прекрати мне тут проповедовать! По тем материалам, что у нас уже есть, приговор вы себе, гражданин поп, подписали. Но наш справедливый народный суд всегда учитывает чистосердечное признание и добровольную выдачу сокрытых от народа ценностей. Стоит ли тебе об этом говорить?
- Не стоит. Справедливость ваших судов мне известна, снисхождения от них я, потомственный русский священник, не жду. А только уповаю на суд Божий и молюсь о спасении души. Впрочем, в одном я с вами согласен: народное достояние – народу принадлежит и с ним навсегда и останется.
- С тобой мне всё понятно. Своей жизнью не дорожишь! Ничего, другие скажут всё. Конвой, увести.
Отец Георгий, уходя из кабинета:
- Всему лишь Бог судья и каждому воздастся по делам его… (Размыв).
- Это достоверная история, нет сомнения. Мне её старые лагерники рассказали. Отца Георгия Крестовцева и многих других тогда же и расстреляли. Но икону чекисты так и не нашли. Никто о ней ничего не сказал. Верили ведь люди! Вот и всё, о чём могу поведать. (Пауза) А теперь пойдёмте-ка, покажу вам, как мы живём.
Все поднимаются и идут за Максимычем в сад. Останавливаются у цветущих кустов, любуются деревьями и цветочными клумбами.
- Иван Максимыч! А я вот всё слушаю, думаю и не понимаю, а как это - поверить в Бога?
- А, правда, как?
- Эх, молодые люди! Ну и вопросы вы задаёте… Передо мной такого вопроса никогда не стояло… Тут ведь не понимать надо, чтобы почувствовать и поверить, а почувствовать, чтобы понять…Вот как, нет сомнения.
После небольшой паузы, Иван Максимович продолжил, размышляя:
- Душу надо свою открыть! Она-то всё и подскажет. Путь укажет. Какая душа – такой и путь. Найдёшь его, может, и себя поймёшь, вопросы твои сами собой отпадут, праздными станут. Я большую жизнь прожил, многое повидал, людей разных. Вот что скажу, многие к Вере приходят через страдания: нравственные, физические, душевные. Свои, близких своих, случается, и через чужие. Они просветляют человека, очищают душу его от суетного, пустого. Вот тут-то Бог ему и открывается, проникается он словом Божьим. Нет сомнения, я вам страданий и пожелать не могу. Но думать о Всевышнем, о пути его земном, о заповедях его, советую. А там сказано: «Просите и дано будет вам, ищите и найдёте, стучите и отворят вам»…
Вся компания молча стоит в саду, с сосредоточенными лицами переваривая услышанное. Просветление на лицах. Тишина.
Молчание прервал Игорь:
- Хорошо, Иван Максимович. Я вот знаю теперь, чтобы поверить, надо сомнения свои отбросить и слепо следовать?
- Во-во-во… и я тоже должен? – не к месту вклинивается Генка.
- Слепо!? Как может быть слепо то, что даёт вам свободу и более глубокое понимание сути? Истинно то, во что веришь без сомнения! И так потом бывает на душе хорошо. Вот хотя бы ради просветления этого и верить надо.
Гости прощаются, Игорь благодарит хозяев дома:
- Иван Максимович, спасибо Вам за приём, за угощение и за рассказ. Поверьте, никогда не забуду. Юра, мы за тобой завтра заедем.
После отъезда гостей, оставшиеся располагаются за столом в доме Ивана Максимовича. Чинно, не торопясь, пьют чай из большего самовара. За окном надвигаются сумерки.
- Любопытные ребята! Что они узнать-то хотели: то ли про веру, то ли про деда, то ли про икону? Не совсем понятно.
- Да нет же, всё как раз ясно. У них икона, с собой! По фотографиям понятно это. Вот только что с ней делать и как быть дальше – не знают или говорить не хотят. Игорь, видно, весь в сомнениях. Отсюда и вопросы о Боге, о вере.
- Если так, значит, твой-то дед Георгий передал «Спаса» Владимиру Ивановичу для сохранения, тот тайну сохранил, уберёг в лихие времена, прятал у себя всю красную смуту, а наследник теперь должен решать, что же дальше, так?
- Да-да, так и было. Повезло, что он к нам обратился, а не в скупку пошёл. Так есть шанс спасти икону, вернуть её людям.
- Как бы их направить на путь истинный?..
- Ребята, вроде бы, серьёзные… Да и как их направишь, всё должно быть по правде, само. Иначе, мне кажется, мы что-то важное нарушим. А икона… Она сама должна вернуться. Ведь так?
- Пожалуй, так.
Молча пьют чай. Матушка хлопочет у стола.
- Всё вспоминаю наши с ними разговоры о путях к Вере и Богу. И я сожалею вот, что не сказал им самое для меня важное.
- И чего же мы им не сказали?
- Да я всё-таки думаю, что самое-то главное – это всё же любовь, всеобъемлющая любовь к ближнему, к дальнему, к Всевышнему.
- Ну, так что ж не сказал, не добавил?
- Подумал, что и так для них всего много сразу-то. Потом это расскажу, да и многое другое.
- Правильно, Юрочка, ты всё сделал, нет сомнения. Про страдания, как ты думаешь, они поняли? Кажется мне, вот сейчас в этой ситуации с иконой нашей священной, они свои испытания-то и проходят, а?
- Возможно, так оно и есть. Будем за них молиться.
Разговор закончен, за столом повисла тишина.
Машина Игоря двигалась по незнакомому городу.
- А я под впечатлением. Максимыч-то каков! Вот ведь судьба у человека… сколько теперь мне передумать надо, – Татьяна глубоко вздохнула.
- Ха-ха-ха. Старые песни о главном. Думать-то о чём? Он с нами, как с малыми детьми, а вы ему ещё поддакиваете. Так! С меня довольно. Разговоры эти меня уже достали. Наелся, хватит! Я еду домой!
- Ген! Что ты психуешь! Куда ты поедешь?
- Домой, сказал же. Надоело мне твоё богоискательство. Чушь всё это! Юродивым тебя никогда не видел и не хочу. Отвези на вокзал, электрички ещё ходят. Давай.
- А чего же ты хотел-то? Ты и сам вопросы задавал.
- И что мне на них ответили, а?
- Ты сам на них и ответишь, если сможешь. А если не сможешь, то никто в этом виноват не будет.
- Ну, уж, нет! Я и так всю жизнь ни одного ответа «да» не получил. В анкете пятый пункт – «нет», институт – «нет», аспирантура – «нет», партия – «нет», заграница – «нет». А теперь что? И в вере – «нет»?
- Гена, дорогой, к вере путь не через анкету ведь.
Рабкин, моментально успокоившись, прощается:
- Ребята, я очень рад за вас, но я всё же поеду. Спасибо. Игорь, останови. Пока.
Игорь и Татьяна сочувствующими взглядами провожают входящего в здание вокзала Генку. А Гена сквозь пыльное вокзальное окно наблюдает за отъезжающей машиной, затем направляется в сторону телефонного узла, занимает пустую кабинку. Вставив телефонную карту в аппарат, набирает номер. Услышав ответ, что-то говорит в трубку. На другом конце телефонной линии кабинет директора антикварного салона Пучкова Э.Н. Хозяин кабинета, сидя в кресле, слушает собеседника:
- Подожди, не тарахти. Что вы в Калуге-то делаете? Вот оно что… Дощечка-то при нём?... Ладненько. (Подумав). Значится, делаем так. Сиди, жди меня там, я с ребятками на машине завтра утречком, часикам, думаю, к пяти подгоню… Ты уж перекантуйся как-нибудь, главное этому больше на глаза не попадайся… А на хрена ты мне в Москве-то нужен?.. Дело сделаем, я тебя на джипчике домой и верну. Деньги на дорогу сэкономишь, ха-ха-ха… Да не бзди ты, ей богу! Чего разнылся, всё путём будет, обещаю. Ничего я с твоим малохольным не сделаю. Ему ведь деньги не нужны, так? Соответственно твоя доля увеличивается. Тем более, как ты узнал про XII век, так небось и сам смекнул о разнице, так сказать, курса валют… Вот и сиди, не рыпайся, делай что тебе говорят. Покажешь ребяткам клиента, где остановился и всё, можешь спокойно банк для вложения законно полученного гонорара подыскивать, ха-ха-ха…
В телефонной будке на Калужском вокзале Генка озабоченно говорит в трубку:
- Слышь, Эдуард Наумыч! Он ведь там не один в гостинице-то… (Выслушав вопрос). Да, девочку какую-то по пути подобрали. Я-то думал развлечься и всё. А она, дурочка, влюбилась, видно, в хозяина машины и московской профессорской квартиры. Ворковали с ним как голубки. Ночевать в гостиницу поехали вместе. Тьфу ты! Ну, да ладно. Я тебя на вокзале встречу, ты уж поскорей там давай. Не очень мне здесь как-то… Хорошо проверю… Да-да. Жду. Пока.
Повесив трубку, Гена достаёт телефонную карту и, вздохнув, направляется в сторону зала ожидания, на всякий случай ещё раз взглянув через окно на привокзальную площадь.
Игорь и Татьяна входят в гостиничный номер. У Игоря в руках по-прежнему кейс и бутылка шампанского. Он явно смущён. Таня, ставя свою сумку на тумбочку, оборачивается:
- Игорь, я ведь отнюдь не шутила, когда в Ефремове говорила, что хочу выпить с тобой на брудершафт. Вот теперь, кажется, самое время. Ну, что же ты, я жду!
Игорь нежно обнимает девушку за талию:
- Хорошо, что мы остались вдвоём. О, господи, как хорошо от тебя пахнет, как же мне хочется тебя!
Таня страстно обнимает Игоря за шею, притягивает к себе и долго целует в губы…
- А шампанского глоток всё-таки хотелось бы…
Игорь не выпускает Татьяну из объятий:
- Как же ты сделала такое?
- А что я сделала?
- Я чувствую, что не могу теперь без тебя… Это так стремительно…
- Да я ничего не делала… Я сама растеряна и не знаю, что со мной происходит…
- Нет, я тебе не верю, ты меня обманываешь… Так не бывает…Нет…
- Тебя? Обманываю? Ну, что ты. Я тебя никогда не обману. Я чувствую тебя, я люблю тебя.
- Да? Неужели это так? У меня такое же чувство. Хочется всё время быть с тобой, говорить, видеть твои глаза…
Влюбленные прильнули друг к другу, долго и нежно целуясь. За окном уже темно, но с улицы в комнату льётся мягкий голубой лунный свет.
- Я чувствую тебя…. И я люблю тебя… И я никогда не обману тебя…, - Игорь увлекает Таню к постели, не встречая ни малейшего сопротивления.
- Люблю, люблю, люблю…
Влюблённые лежат без сил на кровати, которая чудом осталась на своём месте после бурных занятий любовью. Гостиничный номер напоминает поле боя: разбросанные вещи, упавший стул, сдвинутые в стороны тумбочка и телевизор.
- Любимый, я хотела тебя спросить…
- Потом, душа моя, всё потом…
- И всё же, я совсем ничего о тебе не знаю. Всё это так внезапно и неожиданно. И вдруг стало самым главным…
- Ты уже многое знаешь: о моей семье, о деде, об отце, о моих поисках. В остальном в моей жизни всё банально: родился, учился, женился, развёлся. В общем, все основные глаголы я уже прошёл. А вот теперь, как мне кажется, у меня появился главный глагол – влюбился. И это серьёзно.
- Да, и у меня появился этот глагол. И я думаю, что это серьёзно.
- А шампанское сейчас точно бы не помешало, освежает, – помолчав, произносит Игорь.
Таня, поднимаясь с кровати и осматривая помещение, находит бутылку.
- Милый, желанный мой! Как такое может быть? Ещё вчера мы и знакомы-то не были… Может это «Спас» твой нас свёл? Но я, простит ли он меня, о нём и не думала…
Игорь, наливая в протянутый стакан шампанское:
- Не понял, а за что тебя «Спас» прощать будет?.. Ладно, неважно. Важно, что я люблю тебя!
- Потом поймёшь. Поймёшь, может быть…
Таня целует Игоря и, накрывшись простыней, прячется вместе с ним в кровати.
Раннее утро следующего дня. На Калужскую привокзальную площадь, немноголюдную в это время, въезжает большой чёрный джип. Из него вылезают трое: двое здоровых детин и Эдуард Наумович Пучков, собственной персоной. Пока троица разминает затёкшие конечности, от здания вокзала к ним подходит Рабкин, здоровается:
- Здравствуй, Эдуард Наумович. Заждался я тебя, всю ночь промучился, устал.
Рабкин, и правда, выглядит неважно, видно, что ему не по себе.
- Здравствуй, здравствуй, Рабчик. Вижу, что поработал, так ведь не за даром же. Ничего, скоро отдохнёшь. Денежки, они ведь быстро усталость снимают и сил придают. Давай показывай, что здесь к чему. И быстренько, быстренько. Сейчас мы всё правильно оформим и отдыхай. Говори где он, куда ехать?
- Да в «Центральную», там они. Только ты с Игорем расплатись, как обещал, да? Чего стоим? Погнали.
- Обещал? Не помню. Так, ребятки. Давайте туда, куда он покажет. Поехали, поехали. Хоп!
Компания забирается в джип. Машина отъезжает.
Безмятежный сон Игоря и Татьяны прерывается скрежетом и скрипом вскрываемого кем-то снаружи дверного замка. Разбуженные этим звуком, ещё не понимая, что происходит, влюблённые машинально начинают одеваться. В этот момент, преодолев, наконец, сопротивление замка, в номер вваливаются двое громил. Даже не заметив оказавшуюся на их пути хрупкую дверь, оттолкнув её в угол, ворвавшиеся детины бросаются на Игоря. Свалив его на пол и придавив к полу, один из них рявкает:
- Не рыпайся, сука, удавлю. Быстро, где доска твоя грёбаная?
Игорь пытается вырваться, получает удар ногой в живот от второго верзилы, с хрипом выдыхает:
- Какая доска? ... Кто вы такие, чёрт побери?...
Бандит, который удерживает Игоря, придавливая его к полу, угрожающе поднимает кулак:
- Так, блин, не хочешь по-хорошему…
- Постой, Чеснок. Вот же-ж чемодан лежит, сейчас гляну.
Берёт с тумбочки пресловутый кейс, открывает его. На пол высыпаются фотографии, карты, схемы, ещё какие-то бумаги. Иконы в портфеле нет. Громилы с недоумением переглядываются:
- Я что-то не пойму, он что, издевается над нами, слизняк? Сейчас я тебя…
В этот момент происходит нечто совсем неожиданное. Раздаётся властный голос забытой бандитами девушки и одновременно с ним характерный звук передергиваемого затвора пистолета. Татьяна стоит у окна. В одной руке раскрытая сумка, в другой – пистолет, направленный на двинувшегося в сторону лежащего на полу Игоря бандита:
- Стоять на месте! Ещё шаг – стреляю. Отпусти его. Живо!
Опешившие налётчики на миг замирают. Изумлённый не менее их Игорь, всё же быстрее приходит в себя, вскакивает с пола и с силой бьёт ногой в пах удерживавшего его Чеснока. Тот со стоном заваливается на бок. Рванувшегося было к Игорю второго бандита останавливает удар Татьяны пистолетом в затылок, от которого тот мешком падает на корчащегося от боли напарника.
Игорь, согнувшись и уперев руки в колени, переводит дух. Поворачивается и удивлённо смотрит на Татьяну. Она подходит к нему:
- Ну, как ты?
- Да, вроде, ничего. Ты-то как? И вообще, что это такое? Ничего не понимаю.
- Тебе же говорили … Ладно, потом, объясню. Сейчас нам быстрее уходить надо. Сможешь?
- Попробую.
Пнув ногой и отодвигая с дороги препятствие – лежащих бандитов, Игорь, насколько может быстро собирает и укладывает в кейс разбросанные по полу бумаги, натягивает рубашку и куртку. Татьяна тоже приводит себя в порядок, прячет пистолет в сумку.
- Готов?
- Я-то да. А с этими что делать будем? – Игорь указывает на лежащих налётчиков.
- Сами пусть теперь разбираются. Нам некогда. Пошли!
Выйдя из номера и пройдя по коридору к лестнице, Игорь с Таней спускаются вниз в вестибюль гостиницы. В столь ранний час здесь никого нет, если не считать задремавшего за стойкой дежурного портье. Оглядевшись по сторонам, Татьяна подходит к окну, смотрит на улицу.
- Игорь! Ты где машину поставил?
- На стоянке, с другой стороны.
- Хорошо, а теперь взгляни-ка на это. Как тебе это понравится?
- Что там такое?
Игорь подходит к Татьяне, смотрит в окно. Наискосок от здания гостиницы на безлюдной ещё улице стоит большой чёрный джип. Возле него двое. Один из них – Рабкин.
- Генка! Он ведь в Москве должен быть! И Пучков с ним! Этот-то, что здесь делает?
Игорь потрясён, подавлен – он начинает о чём-то догадываться. И вдруг его осеняет:
- Это ведь Генка меня и подставил. Пучкову, этому хапуге. Как же так? Из-за денег – настоящего друга, многолетнего. Взял и продал! Вот уж чего не ожидал, даже представить не мог. Как же так? Вот это да!
- Игорь, милый! Возьми себя в руки! Не об этом сейчас тебе думать надо.
- А о чём? О чём мне сейчас думать?
- О том, что вот эти тебя просто так не оставят. Поймут, что здесь своё упустили, куда рванут?
- Так ведь к Максимычу! Генка, покажет.
- Нам их опередить надо. Давай через заднюю дверь к машине.
- А может в милицию?
- Ей долго объяснять придётся, время потеряем. А эти ждать не будут, опоздаем. Нам сейчас главное – успеть. Милиция – уже потом.
Татьяна тянет Игоря от окна через вестибюль, мимо так и не проснувшегося портье в сторону служебного выхода. На полпути Игорь вдруг останавливается, словно вспомнив что-то важное:
- Постой, я и тебе теперь не верю. Ты кто? Ты-то с какой стати, каким боком здесь оказалась? И ещё с пистолетом! Меня лучший друг банально продаёт, а тебе что надо? Никуда не пойду! Если здесь и сейчас не объяснишь кто ты, что тебе надо и кем тебя в этом во всём воспринимать?
- Ну что же, раз ты мне не веришь, изволь. Только давай уж на ходу! Бежим! – Таня хватает Игоря за руку и тянет к машине, но тот упирается.
- Тебе имя Арсений Васильевич Успенский о чём-нибудь говорит? Помнишь такого? Не он ли тебя об опасности предупреждал? Не надеясь на твою осмотрительность, он рассказал обо всём мне, зная, кто я такая. Дальнейшие детали уже не так интересны. Сломанная машина на трассе – это, грубо говоря, «подстава». Единственное, что неправда – это тётушка, мне это неприятно, но что было делать. Если заметил, я не очень охотно говорила с тобой на эту тему, пыталась уходить от неё. Тёткина квартира – это блеф. Я там не была. Личность Пучкова мне известна. Тёмная личность. Ему до антиквара – как нам до Луны. Что именно он на тебя вышел, нам было неизвестно, а как – теперь и тебе понятно. Все остальное обо мне – правда. Так вот, считай, я – твоя страховка, соломенная подстилка, чтобы падать не больно было в том месте, о котором ты, дурень, и не знаешь. И на самом деле я Татьяна Николаевна Котова, сотрудница антикварного отдела ГУВД, капитан милиции, которая влюбилась на задании, как последняя дура. Удостоверение показать? Оно в сумке, там же где и пистолет.
Татьяна очень взволнована, говорит страстно, горячо, искренне. Хватает Игоря за куртку, толкает его. Порывается открыть сумку, но Игорь хватает её за плечи, прижимает к себе, целует в губы, прерывая эмоциональный монолог.
- Я на самом деле дурень. Прости меня.
Не произнося больше ни слова, молодые люди бегом направляются к выходу. На улице буквально прыгают в машину и уносятся прочь от гостиницы.
Из центральных дверей той же гостиницы вываливаются двое незадачливых грабителей. Один держится за низ живота, другой за затылок, мотает головой. От джипа к ним навстречу бросается Пучков.
- Ну, как? Что там у вас? Где моя икона?
- Шеф, не было там доски. Бляха муха!
- А с вами-то что, убогенькие?
- Отметелили они нас, спасибо, не пристрелили.
- Это вас-то, мордоворотов? Кто не пристрелил? Клиент малохольный? Ушам своим не верю!
- Дык, у бабы ствол был. Говорил я тебе, нам надо было волыны взять. А ты: «Нет, нет».
- Мне только-то и надо было, чтобы вы, идиоты, стрельбу тут открыли. Вот радости не доставало. Сопляка с девчонкой расколоть не смогли! На кой хрен вы мне вообще тогда сдались, помошнички!
- Шеф! Ну, кто ж знал? Мы же-ж думали: зайдём, возьмём, выйдем. А доски там, в натуре, не было.
- Я же сказал: в чемоданчике, в чемоданчике…
- Да пустой этот грёбаный чемоданчик, пустой.
Пучков, поворачиваясь к подошедшему Рабкину:
- Рабчик! Ты что мне напел про кейс этот сраный?
Рабкин растерянно:
- Может, он её в машине оставил, а с чемоданом он правда не расставался, как приклеенный к нему всё время ходил. И здесь, и в Ефремове.
Пучков не выдерживает, срывается на крик:
- Где его машина? Где он сам?
Рабкин:
- Ты же сам видел, отсюда он не выходил. Машина, наверное, на стоянке. Надо посмотреть.
- Иди и смотри! Что стоишь?
Рабкин поспешно идёт за угол в сторону автостоянки. Пучков продолжает распекать понурых громил:
- Ну ладно. Чеснок он и есть Чеснок. Что с него взять. Но ты то, ты-то, как мог так подставиться, Пиня? Не за хлебом в булочную шёл, не за пивом в ларёк. Думал, раз Эдуард Наумович рядом, стало быть, Пиню не обидят? Я о тебе был лучшего мнения, паренёк. Теперь, не обессудь, денежку тебе урежу. Наука тебе будет, коли поймёшь.
Подбегает запыхавшийся Рабкин:
- Машины нет. Охранник сказал, что совсем недавно «Жигуль» московский сорвался. Они должно быть, за Юркой Ефремовским к старосте поехали. И икона, скорее всего там, у него.
- Ты там с ними был? Хоть тут от тебя прок, подельничек. Опять стоим! Мигом в этот адрес! Генка показывай!
Все бросаются к джипу.
То же утро. По пустым и тихим улочкам Калуги на большой скорости проносится автомобиль Игоря. Игорь поворачивается к сидящей рядом Татьяне:
- Я дорогу вроде бы помню, но ты всё же подсказывай, а то могу где-то и проскочить. Голова не совсем моя, столько вдруг всего навалилось.
- Успокойся. Всё, думаю, будет хорошо. А потом, когда всё это закончится, я, если захочешь, останусь с тобой, что бы ни произошло. Я ведь на самом деле, икону пытаясь уберечь, в тебя вот как девчонка влюбилась, не устояла. Знала, что не надо, да не смогла. Никогда такого не случалось.
- Цела, цела икона. Здесь, у нас она. Раз уж за столько веков не погибла, то теперь мы вместе ни за что её в обиду не дадим, отважная соломенная страховка моя. По имени Татьяна Николаевна. По фамилии, надеюсь, Миролюбова. Как тебе такая мысль? Что думаешь?
- Мне и думать не надо. Я на всё согласна. Ты любимый мой, и я не стыжусь даже кричать об этом. А-а-а-а … Я самая счастливая-я-я-я…
Прохладный утренний ветерок разносит этот радостный крик далеко вокруг, наполняя его особым ароматом уже наступившего раннего лета. Крик этот подхватывают вспорхнувшие с деревьев птицы, бог весть откуда донёсшийся то ли тепловозный, то ли фабричный гудок, автомобильные клаксоны и окончательно пришедший в себя Игорь.
- А-а-а-а! - самозабвенно кричит он в открытое окно автомобиля, несущегося, кажется, неизвестно куда.
«Жигули» останавливаются у дома Ивана Максимовича. Игорь и Таня бегут к дому, стучат в дверь.
- Танюш, я сейчас! – неожиданно Игорь возвращается к машине и достаёт из неё спрятанный в тайнике под сиденьями пакет. Между тем, дверь дома открывается. На пороге заспанный Иван Максимович:
- Танечка?! Что-то случилось? (Подбегающему Игорю) - Игорь! А где Гена? Нет сомнения, что что-то случилось!
- Иван Максимович! Буди Юру! Беда!
Все быстро входят в дом. Иван Максимович на ходу громко зовёт:
- Юрочка! Машенька! Поднимайтесь скорей! Ребята наши приехали, неладное что-то.
В комнате, куда привёл ранних гостей Иван Максимович, почти одновременно появляются Юра и Матушка. Лица их встревожены.
- Полчаса назад на нас в гостинице напали, – начинает Игорь – «Спаса Крутого Яра» искали, продать его хотят, били. Генка налётчиков навёл.
- Ох, ты боже мой! – невольно вырывается у Ивана Максимовича.
- Мы чудом вырвались. Но, скорее всего, они скоро будут здесь. Вот то, за чем они гонятся.
С этими словами Игорь разворачивает пакет. Комната будто наполняется сиянием, исходящим от явленного миру лика Спасителя. Немая сцена. Все ошеломлены. Оцепенение длится недолго. Иван Максимович с трепетом протягивает руки, берёт у Игоря икону и не может оторвать от неё взгляда. Медленно опускается на колени, в глазах слёзы, лицо его преображается. Со спины к нему подходят Юра, матушка и Татьяна. Юра также встаёт на колени, крестится. Рядом с ним крестится матушка. Не очень умело крестится и Татьяна.
- Я же чувствовал, чувствовал, ещё вчера, как только вы приехали, что кто-то с вами рядом, что-то необъяснимо важное вместе с вами, - глотая слезы, срывающимся от волнения голосом произносит Иван Максимович.
- Вот оно и случилось! Явился он, снова, как в детстве, его вижу, чувствую его. Чудо свершилось!
Целует икону, крестится. Обращаясь к иконе, как к живому существу:
- Сберечь тебя нам надо. Для всех твоих наследников сберечь. И мы среди них.
Поднимается с колен. Одухотворенное лицо Ивана Максимовича сосредоточенно и решительно:
- Здесь нам его не спасти. Юра! Тут в лесу километрах в тридцати глухой скит. О нём мало кто знает, дорога только своим известна. Но мы с тобой не раз там бывали. Помнишь? Игорь! Дай ему машину! Юрочка! Давай-ка туда. Самое надёжное место. А мы попытаемся их здесь как можно дольше задержать.
Игорь передаёт Юрию ключи от машины. Иван Максимович заворачивает икону в пакет. Татьяна спрашивает:
- Где у вас телефон?
- Сюда, сюда, милая! – матушка ведёт её за собой по коридору.
На ходу Таня, порывшись в сумке, достаёт записную книжку и набирает номер:
- Полковника Диденко. Капитан Котова. Срочно! … Анатолий Дмитриевич, вы в курсе? Да, ваша помощь… Улица Артемьева, 13… Усиленный наряд… Возможно вооруженное нападение… Быстрее… Так точно. Спасибо!
Повесив трубку, вместе с обомлевшей матушкой выходит во двор, где Юрий уже садится в машину.
- Бензина хватит, я заправился.
- С Богом, Юрочка! – напутствует его Иван Максимович.
Машина трогается с места, набирая скорость и в тот момент, когда она уже готова скрыться за поворотом, на тихой улице, ревя мощным мотором, появляется чёрный джип. Сидящие в нём бандиты успевают заметить «Жигули» на повороте. Джип проносится мимо дома, не замечая стоящих возле калитки людей, и устремляется за «Жигулёнком» Игоря. Страх и досада отражаются на лицах Ивана Максимовича, Игоря, Татьяны и матушки. Они понимают: их план срывается, и они уже ничего не могут сделать.
ПОГОНЯ
«Жигули» петляют по улицам города, пытаясь оторваться от преследования. Юрий понимает, что на трассе ему не уйти от мощной машины бандитов. Преимуществ у него нет и, как назло, на пути не встречаются посты ГАИ. Движение в этот час свободное, преследователи неумолимо приближаются. Единственное спасение – разбитые загородные дороги, узкие просёлки. И Юрий, приняв решение, направляет машину за город.
У дома Ивана Максимовича стоят два милицейских УАЗика. Вокруг них люди в форме и с оружием. Татьяна ведёт резкий разговор с командиром отряда:
- Скорее, капитан, связывайся по рации с постами. Мы пока не знаем, куда они поехали. Светлые «Жигули»-шестёрка и чёрный джип. Обе с московскими номерами. В джипе вооружённые бандиты. Предупредите всех по трассе.
Капитан говорит в потрескивающую рацию:
- Всем постам! Всем постам! Говорит «Тополь»! Говорит «Тополь»! Светлая «шестёрка» и чёрный джип… Светлая «шаха» и чёрный джип… Номера московские… Московские номера… В джипе стволы…. В джипе стволы…Приём!
Сквозь треск эфира из рации прорывается:
- «Тополь»! «Тополь»! Я - седьмой! Через пост проследовали на большой скорости светлые «Жигули» и чёрный джип. Московские. Приём!
Капитан, оборачиваясь к Татьяне:
- Седьмой пост – это на Сухиничи. – Седьмой! Седьмой! Когда?
- «Тополь»! Минуты три назад. Преследовать не могу. Я без колёс. Отбой!
- Мать твою! – капитан опять поворачивается к Татьяне – Вот так всегда, капитан. Чёрт бы их всех побрал! Бойцы! А ну, по машинам! Давай на Сухиничи. Мы минут на 10 отстаём. Давай, пошёл!
Вместе с бойцами к одной из машин бросаются и Татьяна с Игорем.
- А вы-то куда? Назад! – кричит командир. Но Таня и Игорь уже в УАЗике, времени на разговоры больше нет, и машины тут же рвут с места.
Иван Максимович провожает их взглядом и крестит на дорогу.
- Анатолий Дмитриевич за вас с меня голову снимет, – ворчит сидящий рядом с водителем капитан.
- Не робей, капитан! Изначально это моя операция. За все головы я перед полковником отвечать буду.
УАЗики с сиренами и мигалками, миновав городские окраины, вырываются на сельские просторы, прыгая на ухабах разбитой дороги. Игорь, зажатый с двух сторон вооружёнными людьми, молится вслух:
- Теперь только бы успеть, только бы успеть.
Поворачиваясь с переднего сидения, его успокаивает калужский капитан:
- Догоним! Должны догнать! А как же иначе. Давай, Боря! Дави, родной до пола!
«Шестёрка» несётся по неровной дороге. Юрий выжимает из неё всё, что можно. Тем не менее, расстояние между машинами сокращается. Сидящий на переднем сидении Чеснок достаёт пистолет и пытается высунуться с ним из окна. Пучков с возмущением кричит ему:
- Ты, что, идиот, делаешь! Сейчас и так его возьмём! Раньше надо было этими игрушками пугать. Теперь-то уж всё, он наш. Отбегался, малохольный. А ты сиди пока. Не высовывайся.
Дорога пересекает довольно большую реку. На мосту что-то с треском ломается внутри измочаленной «шестёрки». Машина резко виляет, уходя в занос, водитель теряет управление. Пробив хрупкие перила, «жигулёнок» летит в воду прямо посередине реки. Тут же начинает тонуть. Джип, проскочив место аварии, резко тормозит. Четверо выскакивают из него и бегут назад. Подбегают к пролому в перилах, склоняются над водой. Пучков кричит:
- Ну, что там? Глубоко ушла? Видно её?
- Ушла глубоко, даже крыши не видать. Всё, хана. И шоферюге тоже, - подводит итог Пиня.
- Да хрен с ним, с шоферюгой! За доской нырять надо. Давайте, хлопцы, давайте быстренько. Ну!
Громилы пятятся назад от сломанных перил, как по команде отрицательно мотая головами:
- Нет, Эдуард Наумович, мы так не договаривались! Кто его знает, какая там глубина. Да и течение вон какое. Не-е-е, про воду у нас базара не было.
Похоже, что Чеснок полностью разделяет мнение Пини. Молчавший до этого Генка кричит:
- Очумели вы все! Там человек погибает, а они об иконе, пусть и дорогой, спорят! Полезу – не полезу! Там же Игорь, друг мой! Я вот так друзей не бросаю!
Стягивая на ходу куртку, футболку, скидывая ботинки, Генка бежит к краю моста. Спускается по откосу к воде. Оставшиеся на мосту с изумлением смотрят на него.
Под водой в салоне машины Юрий, зажатый рулём, безуспешно пытается открыть заклинившую дверь, чтобы выбраться наружу. Поняв, что это ему не суждено, теряя последние силы, нащупывает рядом с собой пакет с иконой, вынимает ее. Смотрит с любовью в глаза Спасителя и, собрав последние силы, перед тем как потерять сознание умудряется вытолкнуть её через узкую щель окна в реку. Икона, теряя пакет, быстро уплывает по течению в наступающую из глубины темноту.
Из темноты навстречу теряющему сознание Юрию возникает чудесный свет и одно за другим выплывают видения: бегущий с иконой к реке инок –подмастерье Егорка Крест; плывущий на коне через реку стрелец Георгий Крестов; гусарский капитан Жорж Крестовский, разглядывающий «Спаса»; сидящий перед художником Владимиром Ивановичем протоиерей отец Георгий. Все они, по сути, одно лицо, и все улыбаются Юрию, на лице которого тоже появляется умиротворённая улыбка. Затем окончательно наступает темнота.
Доплыв до места, где машина упала с моста в воду, Генка ныряет. Выныривает. Снова ныряет и задерживается под водой. С моста за ним наблюдают остальные пассажиры джипа.
- Эх! Такие деньги из-за такого пустяка пропали! Из-за какого-то дурака! – в сердцах поизносит Пучков. – Сколько сил потрачено, такие надежды. И всё псу под хвост!
Вдали слышится вой сирен. Подельники переглядываются. Пучков:
- Валим отсюда! Быстренько, быстренько! Нам такие встречи ни к чему.
- А если повяжут?
- Дурак ты, ей богу! А что они нам предъявят? Стволы оформлены. Никого мы не трогали. Машинка скорость превысила, факт! Даже Генка малохольный это подтвердит. Отдыхали мы, катались тут, любовались полями. Что нельзя? То-то. Но лучше, конечно, с ментурой не вязаться. Так что, валим скорей.
Они бегут к своей машине и поспешно уезжают с места событий, быстро исчезая за поворотом.
Нырнув в который уже раз, Генка долго не появляется. Наконец, выплывает и с трудом тянет что-то за собой. На поверхности показывается голова Юрия. Генка тянет его к берегу, тяжело дышит, вытаскивая тело на берег.
Слыша приближающийся вой сирен, переводит дыхание:
- Юра! Как же ты здесь? Я сейчас, сейчас…
Кладёт бездыханное тело на спину, с силой давит на грудь руками, делает искусственное дыхание.
От подъехавшей милицейской машины к реке бегут Игорь, Татьяна, капитан с бойцами. Измученный Генка без сил валится на землю.
Капитан милиции, обращаясь к Генке:
- Ну, что? Есть признаки жизни?
- Не знаю… Я делал, что мог… Не знаю…
Генка медленно уходит от всех, устало бредёт по берегу.
Подбежавшие Игорь и Таня склоняются над распростёртым Юрой. Капитан милиции берёт ситуацию в свои руки и начинает отдавать распоряжения:
- Бойцы! Ну-ка взяли потерпевшего. И в машину. В больницу его. Срочно!
Ребята – милиционеры подхватывают Юрия, несут к машине, и с включённой сиреной, на предельной скорости увозят в город.
Татьяна обращается к капитану:
- Как я понимаю, погоня закончена, товарищ капитан?
- Так точно, товарищ капитан! У нас сейчас нет никаких оснований для задержания преследуемых. Формально они невиновны, инкриминировать им нечего. Вы же видели следы на мосту. Ну, а в Москве вы сами будете с ними разбираться.
- Да уж. Теперь придётся по полной программе прессовать. А вам и вашим ребятам большое спасибо. Будем надеяться, Юру они быстро довезут. Это сейчас самое главное.
- Да-да, конечно. Вот такая у нас работа, да… Можно сказать, почти успели… За машиной вашей я тягач пришлю, вытащим. С ремонтом поможем, еще побегает, надеюсь. Всех вас я с собой взять не смогу, сами видите – места нет. Но тут за мостом недалеко остановка автобусная. Сами до города доберётесь?
- Конечно, товарищ капитан, спасибо. Как тебя, кстати, зовут-то? В этой кутерьме и спросить раньше не сообразила.
- Саша, Татьяна Николаевна! Капитан Александр Цыбин. Разрешите идти? Всего хорошего!
Козыряет, направляется к машине. Таня и Игорь смотрят вслед отъезжающему милицейскому УАЗику.
Встрепенувшись, Игорь оборачивается к Татьяне:
- Так, а где же икона? Где Генка?
Осматривается и видит медленно уходящего Генку.
- Генка! Стой! Как же ты мог?!
Гена поворачивается и бредёт обратно.
- Гена, друг, ты меня всё больше удивляешь. Ты что, гад, наделал. С кем связался? Зачем?
- Игорёк! Ты меня, подлеца, прости, если сможешь. Видно бес меня попутал, наваждение какое-то. Сам не знаю, как такое случилось. Наверное, Бог всё-таки есть, если я чёрта поминаю. Поверь, ну не хотел я плохого ни тебе, ни Юре. Я был уверен, что знаю, как правильно, как лучше! Но так уж вышло… Выходит, сам во всём виноват, дурак безмозглый! Ну, хочешь, убей меня.
- Ген, ты же друг мой! Неужели ты из-за денег? Да не стоят они того! Вовремя ты, похоже, остановился, грань всё-таки не перешёл. Вон Юру бросился спасать. Эх, да что уж там…
- Ты просто камень у меня с души снял. Прости меня.
Друзья обнимаются. Таня молча наблюдает эту сцену, потом говорит:
- Эй! Мужики! А «Спас»-то остался без присмотра!
Все трое спешат опять на берег, смотрят на место недавней аварии. В воде, зацепившись за ветки прибрежных кустов, плавает хорошо знакомый всем яркий пакет, в который ранее была завернута икона. Татьяна указывает на пакет Игорю и Генке, и им всем становится ясна картина произошедшего с Юрой и иконой.
- Боже мой! Так начнёшь верить в легенды. Смотрите, опять погоня, река, икона…
- Более того! Всё это значит, что она обязательно вернётся к нам. Ну, да, конечно же! Наверно, мы и есть настоящие наследники всего этого: и иконы, и веры, и земли, и истории. В общем, всего-всего, всей жизни. И мне кажется, что мы только-только начинаем подавать те самые признаки жизни…
На фоне восходящего над полями, лесом и рекой солнца друзья идут по дороге навстречу ему.
Последняя картина: на высоком берегу реки в зелёном летнем светлом лесу стоит белоснежная деревенская церковь из пролога к фильму.
КОНЕЦ
Признаки жизни. Киносценарий
© Copyright: Сахаров Борис, 2020
Свидетельство о публикации №220060401611
Свидетельство о публикации №220060401611
Рецензии