Не царское это дело - на любимых жениться

НЕ ЦАРСКОЕ ЭТО ДЕЛО – НА ЛЮБИМЫХ ЖЕНИТЬСЯ.
(История не по учебнику).

Говорят, Михаила Федоровича, первого царя из рода Романовых, даже не спросили: желает ли он и дальше на печи сидеть, да на девчонок румяных любоваться, или царские заботы на себя в шестнадцать лет взвалить? Приехали послы от Земского Собора в вотчину Романовых, в землях Костромских, с печи юношу не мешкая стащили, да в Москву увезли, а там шапку Мономаха на голову нахлобучили и царем «всеа Русии» объявили. И закончилась на этом юность Михаила Федоровича Романова, ушли вольные годы, а мечтания и желания царские мало кого интересовали, и даже жену ему другие выбирали. А дочку боярскую Марию Хлопову, первую любовь Михаила Федоровича, в которую он влюблен был страстно и на которой жениться мечтал, отравили слегка и в ссылку отправили. В Сибирь. Чтобы впредь царя не смущала.

Отравителей, говорят, потом нашли и наказали сурово, но это никак не поубавило стремлений и других царедворцев выдать дочек любимых за властвующих особ. Любыми способами. Уже в следующем поколении история повторилась. Правда, на этот раз интриганы действовали намного изобретательнее.

Кто был этот портной, какого роду-племени, и как его звали, никто при дворе сказать точно не сумел бы, но все звали его Сантимер, потому как портной этот пользовался особой измерительной вещицей, которую и называл сантимером, ловко прикладывая во многих местах к прелестным женским телам. Поначалу девицы при дворе и их маменьки конфузились и стыдливо прикрывались руками, а потом пообвыклись, и позволяли портному Сантимеру легкие шалости. Учитывая, что наряды женские у портного получались блистательные, всякий раз продуманно подчеркивающие красоту женской фигуры, в чрезвычайно короткой срок Сантимер стал самым популярным портным в царских палатах. И теперь, чтобы сделать заказ на очередной наряд, столичные красавицы записывались к Сантимеру на многие недели вперед.

Затаив дыхание, все присутствующие в примерочной слушали тихое бормотание портного: «О да, бонжур мадам, так мадам, и так мадам, сан – суасант дис – сан. Мон дьё, кель орер! Великолепная фигура, мадам! Идеально, мадам!» Про магические цифры вскоре заговорила вся женская половина Москвы. Все желали непременно соответствовать этим стандартам. Да вот досада, вещица сантимер всегда висела на шее у портного, он с ней не разлучался и никому в руки не давал, и как привязать эти «сан – суасан дис – сан» к привычным сажени или аршину никто точно не знал, тем более, что и в самом Париже того времени метрическую систему еще не ввели. А обладательницы «идеальных фигур» категорически отказывались предоставлять свои тела для снятия мерок прочим портным.

Зависть, слезы, бессонные ночи юных и не очень московских барышень будоражили столицу. Да и как могло быть иначе, когда царю российскому Алексею Михайловичу Романову в 1647 году пошел уже девятнадцатый год, и по горячим взглядам его в сторону встречаемых красавиц, опытные маменьки безошибочно почувствовали, что нельзя медлить ни минуты. Разговоры в то время у женихов царствующих с избранницами были не в моде, с микрофонами девчонки еще не подружились, да и шесты, полированные, с собой таскать везде не будешь: царя молодого может и не встретишь, а собаки точно облают. Румянцем во всю щеку опять-таки никого не удивишь. Оставались только наряды, чтобы глянул молодой Романов, и пропал… В пылу нешуточной борьбы чуть было Сантимера не разорвали на части, да спасибо боярину Морозову, выручил портного и спрятал в своих хоромах. Разгоряченные маменьки долго кругами вокруг боярского двора ходили, что-то там про свободу и моду кричали, но на штурм не решились. А караулы выставили.

В то время, как боярыни караулили Сантимера, а почти стройные дочки их торопливо поедали хлебные булки да калачи, надеясь понравиться для начала модному портному, царь Алексей Михайлович отправился на охоту. Надо сказать, что охота с соколами да кречетами была любимой потехой молодого царя. В ней он понимал толк, мог со знанием дела любую птицу «понять»: как кругами ввысь идет, как соколом на дичь падает или как ястребом в угон берет. Опять-таки охотники в его команду подбирались молодые, любители пошутить и посмеяться, это вам не степенные бояре, с которыми беседовать приходилось на скучные государевы темы. (Только в кино молодые правители все как один вровень с Сократом по мудрости). Поэтому Алексей Михайлович взял за правило выполнять самую трудную часть царских забот – подписывать грамоты, а чтение их дядьке своему доверил – Борису Ивановичу Морозову. (Дядька – должность наставника при молодом царе).

Наступила пора долгожданная, пришла весна, и охотники отправились из села Измайлова на первую охоту. Царь был взволнован необыкновенно, на руке его, защищенной крепкой рукавицей, сидел молодой сокол-красавец, которого Алексей Михайлович сам пожелал испытать на этом выезде. Голову птицы до поры до времени прикрывал бархатный клобучок, ноги в суконных «ногавках» были опутаны узорчатой тесьмой, а в хвосте крепился маленький серебряный колокольчик. Сокол сидел на царской длани спокойно и гордо, не переступал, не дергал как другие новички крылом, и все более и более нравился охотнику.

Царь долго выжидал, не желая отвлекаться на куликов и уток, которых затравили другие охотники, он надеялся встретить достойную добычу. И вот ему повезло: в одной из проток именно он наткнулся на большую белую цаплю, неторопливо вышагивающую в неглубокой воде. Миг – другой они смотрели друг на друга, и вот уже цапля взмахнула крыльями, а Алексей Михайлович сорвал с соколиной головки бархатный клобучок, поднял руку и подбросил красавца. Снурок развязался, и молодой сокол начал кругами уходить ввысь. Там, в доступной лишь ему высоте, он высмотрел летящую добычу и, сложив крылья, камнем упал вниз.

Ведомо мне, что белая цапля птица хотя и крупная, но легкая и в полете стремительная, и в отличии от большой серой способна преодолевать за один перелет большие расстояния. Царь видел, как цапля разворотом ушла от соколиной атаки и стала, не набирая высоты, уходить вдаль, а промахнувшийся сокол бросился в погоню. Терять красавца Алексей Михайлович не хотел и, пришпорив своего резвого коня, поскакал следом.

Найти птицу было непросто, серебряный звон колокольчика растаял где-то вдали, и только чутьем ведомый добрался царь до… прекрасной усадьбы. Где нашел и сокола, и цаплю, и необычайной красоты девушку. Впрочем, и рассмотреть-то ее Алексей Михайлович толком не успел: сбежала зардевшаяся под царским взглядом красотка и спряталась надежно.

Это она так думала, что спряталась надежно, и что на этом ее встречи с царем и закончились, и была очень удивлена, когда в зимний день прискакал в их усадьбу гонец царский и зачитал указ о намерении Алексея Михайловича жениться, и что для выбора невесты решено собрать со всех земель русских двести красавиц, и что в составленном царским советом заветном списке есть и ее имя – Евфимии, дочери дворянина Рафаила Родионовича Всеволжского.

Рафа Всеволжского это известие глубоко взволновало, в отличии от женской половины, пребывающей в радостном и восторженной состоянии, отец семейства к этому событию отнесся со всей серьезностью. Надо сказать, что во время посещения молодым царем их усадьбы, старшие Всеволжские были в отъезде, в своей Касимовской вотчине, и не были свидетелями встречи их дочери с Алексеем Михайловичем. Поэтому Раф Родионович собрал еще раз всю прислугу и внимательно выслушал каждого. В последнее время он редко бывал при дворе, но какие там нравы творятся, знал от многих знакомых бояр. Будь его воля, не отпустил бы на смотрины Евфимию, но царского решения ослушаться не посмел.

К февралю в Москву съехались все двести достойнейших семейств. Царским советом было решено провести в Кремле для избранниц общий обед, на котором им прислуживали молодые люди в одинаковых одеждах, чьи лица были скрыты масками. (Вот когда в России был проведен первый конкурс красоты!) Среди тех, кто ходил между столами, появился и не узнанный никем Алексей Михайлович. Он и выбрал шесть «финалисток».

Борис Иванович Морозов чутко уловил случившиеся с молодым царем в последнее время перемены, и когда в число «финалисток» попала Евфимия Всеволжская, все подозрения царского дядьки переросли в уверенность. И Морозов взялся претворять свои коварные замыслы, которые готовил исподволь. У Евфимии, единственной из «финалисток», не было наряда от Сантимера, и по шепоткам, и по критическим замечаниям московских красоток, она вскорости узнала о вышедших из моды своих лучших нарядах. И конечно же они с маменькой теперь стеснялись своей провинциальности, и искали возможности как-то поправить дело. Вот тут-то и нарисовался Борис Иванович и пообещал помощь. Ну а поскольку «светить» Сантимера было нельзя, то от Всеволжских в боярский дом Морозовых была направлена одна из девушек, помощниц Евфимии. Ее провели в комнату к Сантимеру, где портной подробно объяснил помощнице, как следует производить замеры. Измерительную вещицу Сантимер ей не доверил, а вручил три ленточки: белую, лазоревую и алую, чтобы после замеров обрезала в нужных местах.

Когда помощница Евфимии воротилась с размерными ленточками, ее провели к боярину Морозову, который сам вызвался передать ленточки Сантимеру. Что было дальше, думаю, все догадались: от лазоревой был отрезан приличный кусок, и Сатимер только головой крутил и восклицал удивленно «Мон дьё!», когда готовил наряд для дочки Рафа Всеволжского. Это восхитительное платье не было готово к смотру «финалисток», но Евфимия и в старых своих нарядах нравилась влюбленному в нее царю, и получила из рук его заветные платок и колечко.

Вся Москва, да что там, все Русское царство было шокировано этой новостью. И пока несчастные претендентки лили горькие слезы, к Всеволжским подъезжали и подъезжали на расписных каптанах – каретах столичные богачи, чтобы засвидетельствовать свое почтение. Был среди них и Борис Иванович Морозов, который и преподнес царской невесте подарок желанный, платье несравненной красоты, вышитое жемчугами да каменьями заморскими многоцветными, скрепленными нитью золотой.

В суете предсвадебной платье невеста сразу не примерила, и открылось неудобство великое в последний час. Прочие наряды Евфимии событию никак не соответствовали, и пришлось прибегнуть к помощи жесткого корсета, про коварство которого невеста никогда и не слыхивала. Ей хватило еще духу до Кремля доехать, да царских рук коснуться. Так в руки возлюбленного она без чувств и упала…

Всеобщее оцепенение приглашенных на венчание длилось всего-то несколько мгновений. «Падучая», - прошептала одна из отвергнутых девиц. «У невесты падучая!» - взвизгнула ее маменька. И началось! Все неудачницы спешили отомстить царской избраннице за свое унижение. Вскоре о тайной болезни невесты говорила вся Москва. А двор царский единодушно решил, что выбранная невеста испорчена. Евфимию, конечно же, привели в чувство, разрезав жесткий корсет, и более она никогда в своей жизни сознания не теряла. Но о свадьбе теперь не могло быть и речи. Возможно, будь Алексей Михайлович немного постарше да порешительней, да знай он возлюбленную поближе, и по-другому решилась бы судьба Всеволжских, а так царя и спрашивать не стали. Сгоряча обвинили во всех напастях Рафаила Родионовича и выслали со всем семейством в Касимовскую вотчину. Потом подумали немного и отправили воеводой в далекую Тюмень.

Что касается Сантимера, то исчез он вдруг, и никто не ведал, в какой стороне и к каким женским телам прикладывал в будущем модный портной свой изящный измеритель. Девицы московские и их маменьки погоревали маленько, забросили изучение языка французского и вновь доверились столичным портным с их саженями и аршинами.

Царь же молодой долго не мог в себя прийти, все снилась ему любушка Евфимия Рафаиловна. Но жизнь свое берет. Под давлением настойчивых царедворцев Алексей Михайлович через год женился, на дочери медынского стольника Ильи Даниловича Милославского – Марье Ильиничне. (Медынский стольник – очень важная государственная должность: не всякому доверишь медвяные напитки в царский кубок подливать).

 А дядька, Морозов Борис Иванович, не сильно от Алексея Михайловича отстал и через десять дней после царской свадьбы обвенчался со старшей сестрицей царицы – Анной Ильиничной. (Сестрица хотя и была старшей, но Морозову значительно в возрасте уступала: дядьке в ту пору чуток до шестидесяти не доставало).  Еще через год у Алексея Михайловича и Марьи Ильиничны родился первенец - Дмитрий.  Радовался вся Москва, но недолго, и года не прожил наследник.

Трудно назвать сей царский брак по настоящему счастливым: слишком часто болели дети, а желанные наследники жили недолго. Вообще-то первая жена Мария родила царю тринадцать! детей, и ушла в мир иной вослед за последним ребенком, скончавшись от родильной горячки. Двум наследникам от этого брака довелось на царском троне посидеть.

Через два года после смерти Марьи Ильиничны, царь женился во второй раз. Супругой его стала Наталья Кирилловна Нарышкина, которая успела родить Алексею Михайловичу трех детей. Первенца назвали Петром Алексеевич. Мы его привычно называем Петр I.

Читайте Историю России – она порой тяжелая, жесткая, но Прекрасная!