Как я охотился с бывшими фронтовиками

   Работая лесником и проживая рядом, он часто бывал в местном лесу вместе со своими собаками-фокстерьерами, которых у него было несколько штук. Он любил их за работоспособность. Иногда они загоняли норного зверя в его логово.
 В таком случае, подождав и поняв ситуацию, Евгений был вынужден ходить в ближайший населённый пункт за лопатой, чтобы откопать нору или оставаться ждать,
когда одна собака пересилит другую и вытащит зверя на себя вместе со за раненой второй собакой, оставшейся баз задней ноги при переходе железнодорожной линии перед самым поездом. Потом он стрелял по иногда выбежавшему из норы зверю.
   Около его дома, расположенного рядом с росшим за проходившей рядом железной дорогой лесом, весь двор был в ямках, которые выкапывали собаки, пытаясь подобраться к брюшку ежа и перевернуть его лапой, чтобы быстро съесть. Такие умные были у него собаки. Обычно, при выходе на охоту, он носил собак в рюкзаке, если путь становился не близким. В результате во-первых, он экономил силы фоксов, и, во-вторых, они не задерживали хозяина при прохождении населённого пункта, где каждый раз норовили ввязаться в драку с местными псами.
  Он, как участковый милиционер в кинофильме Хозяин тайги", очень любил выпить парного молока и везде пробовал его достать, сразу выпивая кувшин. От этого у него вырос большой живот. Мы с ним нередко выезжали на охоту на машине моего
знакомого, бывшего фронтового лётчика, которого мы называли просто Ильич, т.е. по отчеству. Он, Ильич, несколько раз возил нас на своей "Победе" под Переяслав-Залесский, где в деревне он родился, а потому хорошо хорошо знал местность. В деревне жила двоюродная сестра Ильича, Фалина Михайловна, в своём домике. Там мы и размещались. С утра как-то отправились мы потропить зайцев, тем более, что в начале ноября выпал снег и следы зверей и птиц на нём хорошо отпечатались. Дядя Женя занялся распутыванием этих следов, а мы шли рядом и у него учились. Вскоре он обнаружил свежий заячий след. Меня поставили слева от него, и он пошёл по небольшому леску. Правее меня, по тому же лесу, т.е. правее его, пошёл Ильич.
  Минут через пятнадцать впереди я увидел русака, выбегавшего из редкого колка.
Мой первый выстрел не достиг цели. Я тогда взял небольшое упреждение вперёд и
снова выстрелил из второго ствола. До зайца было около 40 метров. Он лёг и стал дёргаться в последний раз. Выбежавший на мои выстрелы из леска Ильич оказался
ближе всех к зверьку и обнаружил, что тот делает последние движения. Тогда он
закричал, что заяц "готов". Но Евгений за деревьями не услышал его крик. Поэтому, когда он выбрался через какое-то время из того леска, то сделал мне
замечание, что надо было бы мне кричать, что заяц - готов. Тогда бы он быстрее выбрался к нам на открытое место. Поскольку всё было не так, пусть крик и был не мой, но имел место, я возразил. Ильич поддержал меня, подойдя ближе и сказав, что он это прокричал. На этом претензии ко мне за нарушение охотничьей этики
были сняты Евгением.
  В этот день мне пришлось возвращаться в Москву на общественном транспорте с охоты, так как имел договоренность с нашим секретарём парторганизации, что я стану  присутствовать на отчётно-выборном собрании коммунистов нашего управления. А дома моя добыча порадовала жену и тёщу, поскольку заяц к тому же оказался крупным. Другой раз мы выбрались поохотиться в те места осенью.
Решили пострелять уток, которые водились там во множестве небольших местных
водоёмах. Как всегда меня, как самого молодого, отправляли идти посредине водоёма, в высокие камыши, его наполняющие, а фронтовики, как более старшие,
шли по его краям по сухим берегам. Обычно я видел множество уток, если они обитали в данном водоёме, а другие охотники стреляли , когда утки на них налетали. Вскоре добыча составила довольно большое число сбитых птиц. Перед отъездом решили сходить к лесной речке, больше похожей на не широкий ручей, чем на речку. Когда до неё оставалось несколько десятков метров, с реки взлетело множество уток, напуганных нашим подходом. Мы начали в них стрелять и сбили несколько из них. Мы с Евгением шли рядом и, как оказалось, стреляли по одной сбитой кем-то из нас утке. Хотя каждый уверял, что именно его выстрел принёс удачу, Евгений всё же отдал мне эту добычу, хотя его дома и ждала большая семья. Он к этому времени имел более десятка уток, поэтому согласился с моим мнением и отдал эту утку. Евгений в этот раз настрелял почти всех уток ранеными, т.е. мог привезти более свежее мясо.
   Иногда мы собирали грибы, что в большом количестве росли там, особенно белые.
Здесь я проявил себя самым большим умельцем из всех, обойдя любого по набранным
белым. Я даже заметил тройку белых из окна проезжавшей автомашины и попросил остановиться, чтобы собрать увиденное. В тот раз Евгений помог мне определить,
что около пруда я сбил налетевшего на высоте около 3-х метров коростеля. Летел он забавно: опустив, а не поджав под себя свои ноги. Когда его на месте поджарили, то мясо оказалось очень вкусным.
   Евгений метко стрелял и добыча редко от него уходила. Однажды мы охотились с
ним в подмосковье недалеко от моей дачи на норных енотовидных собак, чьи жилища
он заранее разведал. Собаки загнали зверя в логово и залезли туда сами, не показываясь. Тогда Евгений пошёл за лопатой в ближайшую деревню, до которой было километра три. Перед откапыванием, надеясь, что енот ещё живой, он поручил мне с ружьём стеречь отнорки. За время отсутствия его ничего не изменилось. Когда мы откопали собак и зверя, то увидели, что каждая собака тянула зверя к себе, но тот застрял на повороте норы. Сам же енот почти издох. Дядя Женя на всякий случай стукнул его по голове лопатой, чтобы не мучать зверя. Затем  он вытянул его из норы наверх, засунув в рюкзак и прежде дав псам отвести душу, потискав его. Мы отправились дальше и вскоре увидели зайца-русака, прятавшегося за кустом. До зайца было метров двадцать пять.
  В те старые времена от владельцев охотничьего оружия не требовалось хранить его и боеприпасы для оружия в специальном железном сейфе. Поэтому опытный охотник вроде дяди Жени мог хранить его висевшим на стене и регулярно, снимая оружие оттуда, тренироваться
   Дядя Женя отработал метод стрельбы навскидку до автоматизма, регулярно снимая ружьё со стены.
  Он редко охотился на птицу специально, где особенно мог пригодиться данный метод стрельбы. Разве что утки становились хорошей его добычей, когда в доме требовалась мясная пища. Основной добычей Евгения становились лисы, енотовидные собаки, которые наносили большой вред птичьему сословию, часто им питаясь, а также зайцы.
  Из некоторых не очень разбитых выстрелом птиц он делал чучела, которые вешал на стенах своего дома. Порою он стрелял и белок, чьи шкуры сдавал заготовителям, а мясо шло на корм собакам. Однако, после того, как псы разорвали и сожрали ещё не упавшую на землю белку после его выстрела, не дав дяде Жене снять с неё шкурку, он перестал охотиться на белок. Стрелок же Евгений был хороший и этим вызывал добрую зависть у тех, кто охотился вместе с ним.
  Как-то я поехал на "москвиче" его младшего сына Виктора на охоту в Орловскую область. Мы решили поохотиться на лис. Дядя Женя узнал предварительно, что местные охотники имеют только гончих собак, которые перестают гонять зверя, когда он спрятался в норе. Евгений вооружил Виктора своим ружьём, с которым, как и с моим, мы и караулили свои отнорки, т.е. выходы из подземного логова. Вначале мы не очень напрягались, надеясь на собак, которые периодически выбегали из норы, чтобы протереть о землю глаза, засыпанные сопротивлявшимся зверем, а потом снова убегали туда. В итоге мы с Виктором промазали двух выскочивших лис. К слову, в них не попал и местный старих-охотник, хотя мы стояли и стреляли метров с десяти. Видимо, заряд в начале пути шёл плотно. Евгений отругал нас, но когда мы исправились и взяли очередные четыре лисы, он похвалил нас, так как мы собрались и не допускали больше никаких ошибок. Шкурки "чулком" сняли на месте, оставив мясо лесным зверям.
  Возвращались, довольные результатами охоты.