Caridea daedalus

     Caridea daedalus…. Если по-русски, то это всего-навсего Креветка причудливая. Вы, наверное, про такую даже и не слышали. Её не подают к пиву. Во-первых, она не имеет ровным счётом никакой пищевой ценности для человека, а, во-вторых, (хотя, наверное, это самая главная причина!) размером она с ноготок взрослого молодого человека. Представляете, сколько сотен экземпляров надо было бы отловить, чтобы удовлетворить потребности хотя бы одного любителя пива!
     Нет, caridea daedalus любят и ценят не за это. Само название её намекает на внешний, весьма необычный вид. Её жёлтый панцирь, стоит только солнечным лучам коснуться его, начинает так переливаться, так блистать, что может показаться, будто неведомые речные боги зажги на илистом и мшистом дне крошечные гирляндочки!
     Конечно, столь декоративный вид привлёк в свое время к этому виду внимание аквариумистов из многих стран. Одно плохо, обитают эти креветки исключительно в медленно текущих речках, канавках и болотах острова Тайвань. И что ещё хуже, даже в естественных условиях размножаются проблемно и неохотно, а вот в условиях аквариума…за шестьдесят лет в научных журналах всего мира можно встретить считанное число описанных случаев размножения этих подводных лампочек в неволе, да, и то это носило разовый характер. Разводить их на постоянной основе не получалось ни у кого.
     Этот факт, да, и ещё значительное ухудшение экологии, привели к тому, что этот необычный вид креветок оказался под угрозой исчезновения: города расширяются, болота осушаются, в реки и маленькие речки сбрасываются тонны всякого рода химических удобрений. А caridea daedalus, как и их собратья-креветки, вроде неокардин, весьма чутко реагируют даже на малейшие параметры изменения привычной им среды обитания.
     Не поверите, но международные организации по защите природы готовы платить деньги и, нужно сказать, немалые деньги, тому, кто не просто содержит у себя этих креветок, но и добивается их размножения!
     И вот в редакцию нашего журнала пришло сообщения, что, мол, такой человек есть! Честно признаться, вначале никто особо в эту историю не поверил: весточка пришла не от самого разводчика, а от какого-то непонятного старичка, представившимся его соседом. Опять же, смущало и место жительства предполагаемого заводчика – посёлок Торфяные Выемки. Место даже по меркам нашей области очень и очень дикое – населённых пунктов в том районе почти не осталось, иного транспорта, кроме узкоколейки, построенной ещё во времена активной разработки торфяных месторождений, не было. И со всех сторон непроходимые, тянущиеся на десятки километров леса и мшистые, но, однако, ягодные топи и болота.
     В то время я ещё был молодым и начинающим журналистом. Авторитетом ещё не обзавёлся, поэтому главный редактор ничем не рисковал: если бы сообщение оказалось ложным, то было весьма маловероятно, что я стал возмущаться из-за этой командировки. Да, и даже, если бы и стал, то меня бы без зазрения совести выгнали на мороз…
     В общем, ни моё начальство, да, и я сам не испытывали ровным счётом никаких особенных эмоций в тот день, когда пришлось выдвинуться в путь.  Ожидание провала вот что занимало мои мысли. «Ну, может, хоть красивые снимки сделаю», - пытался я хоть немного успокоить себя, удобно устроившись на деревянной лавочке в электричке.

* * *

     Знаете ли вы, как ездят по узкоколейке? Да, и вообще, знаете ли вы, что вообще такое узкоколейная железная дорога? Вопросы не такие детские, как может показаться с первого раза. Узкоколейки исчезают так стремительно и внезапно, что вырастают целые поколения, не видевшие, не испытавшие на себе это удивительное транспортное явление! Знаете, когда я сталкиваюсь с ними, то мне всегда кажется, будто какой-то ребёнок игрался в железную дорогу, но не на ковре в детской комнате, а в реальной жизни, на реальном ландшафте. Маленькая, узенькая колея,  петляющая и огибающая чуть ли не каждое деревце на своём пути, мосты через речки, собранные чуть ли не из палок и каких-то ржавых металлических балок, практически полное отсутствие насыпей.   Узкоколейные пути способны пролегать, где угодно, взбираться на любую высоту. Узкоколейка не настолько привередлива и сложна, в отличие от своего старшего железнодорожного брата. Вообще узкоколейка – это пионер, именно эти неказистые, практически игрушечные пути первоначально тянутся вперёд на много-много километров в неизвестные дали. Именно по ним в маленьких, качающихся вагончиках, прибывают первые поселенцы, работники, старатели, да, кто угодно, закладывающие в таёжной глуши первые посёлки, осваивающие новые месторождения. Для их прокладки не нужны сложные геологические изыскания, не нужно тратить годы затратного труда: руби лес, убирай бурелом и клади рельсы!
      Со временем такие узкоколейки «перешивали» на стандартную колею со стандартными поездами и стандартными железнодорожными правилами. Где-то от узкоколеек отказываются из-за нецелесообразности, так как появляется автодорога, по которой можно перевозить значительно больше грузов и товаров.   А где-то, особенно в таких местах, где ещё лет сорок-пятьдесят назад добывали торф, узкоколейки превратились в разветвлённую сеть и единственным способом связи с Большой Землёй.
     Хотя Большая Земля всяческим образом хочет забыть и избавиться от этих неказистых и практически полностью вымерших населённых пунктов. Жителям Торфяных Выемок каждый год приходится писать письма начальнику железной дороги, губернатору области, чтобы отстоять, пускай и редкое, но железнодорожное сообщение с остальным миром. Машинисты с большой неохотой ездят в такую даль: мол, какой смысл гонять состав туда-сюда, если в Торфяных Выемках живёт всего двенадцать человек, а ещё в трёх деревнях по ходу движения, дай Бог, наберётся ещё человек двадцать пять! Естественно это старики, которым некуда  и не на что уехать, и, самое главное, они и сами не хотят, так как прожили в этих краях всю свою жизнь.
     По узкоколейке ходит даже не поезд, в нашем привычном понимании, так как в этом нет экономической целесообразности. До Торфяных Выемок мне пришлось добираться на автомотрисе – дизельном самоходном железнодорожном вагоне. Издалека можно подумать, что это обычный рейсовый автобус. Хотя от истины мы будем недалеко, по сути это и есть автобус, только рельсовый. Курсирует этот необычный вид транспорта два раза в неделю, туда и обратно по средам и воскресеньям.
     Быстрее 20-25 километров в час автомотриса не разгоняется, что позволяет вдоволь насладиться окрестными пейзажами, а это не только глухие леса и болота, но и дивные широкие-широкие поля, поросшие цветами! Не знаю, как насчёт торфа, но туристический потенциал у этих мест определённо есть!
Кроме меня в тот день в автомотрисе никого и не было, потому появилась уникальная возможность пообщаться с машинистом. Васильич оказался старожилом местной железнодорожной ветки. Как он рассказывал, тридцать лет назад по этой ветке ходили и грузопассажирские поезда. Конечно, расписание было куда более удобным для местных жителей, которых тогда в этих местах проживало значительно больше, нежели сейчас. И скорость у этих поездов была выше, но… обнищание и вымирание населённых пунктов внесли свои коррективы в местное железнодорожное сообщение.
     Васильич вообще единственный машинист, который соглашается вести свой состав в этом направлении, поэтому оптимизма насчёт существования этой узкоколейки он не испытывает: «Через два года мне уже на пенсию. Молодые сюда ездить не хотят, а начальству только дай повод, чтобы всё это дело оптимизировать и прикрыть. Так что, пока есть я, будет и дорога. Никому эти старики и старухи больше не нужны».
     Узнав, что я журналист из издания по аквариумистике, он тут же раскусил мой замысел:
  - Значит, к Евгению Викторовичу, креветочнику, едете?
  - Получается, что к нему. Неужели правда, что он этим занимается?
  - Ещё какая правда! Всю свою жизнь на этих креветок положил! Этот тут все знают.
  - И что народ об этом думает?
  - Блажь это всё, вот что я скажу…
     После этих слов Васильич многозначительно уставился в лесную заросшую даль, через которую ещё каким-то чудом умудрялась проезжать автомотриса.
  - А что будет, если дерево упадёт на пути?
  - Да, ничего особенного! Тут такое часто случается. Тем более сообщение тут нерегулярное. Если дерево небольшое, то сам лично выйду и руками сволоку с путей, а если дерево чуть побольше и потолще… В общем, пила у меня всегда с собой. Железнодорожных бригад тут нет, в деревнях окрестных старички уже совсем старые и немощные. Помощи всё равно ждать некогда и неоткуда, а ехать же нужно…
  - Вы прям хозяин узкоколейки!
  - А так оно и есть! – с нескрываемой гордостью отозвался Васильич.
     Через час мы уже были в Торфяных Выемках. Надо сказать, что остановка случилась внезапно. Местный «вокзал» оказался деревянной будкой с покосившейся лавочкой. Издалека её можно было принять за самый обычный деревенский туалет. Моё немое удивление Васильич уловил сразу:
  - Тридцать лет назад здесь было вполне приличное деревянное здание: с кассой, с залом ожидания. Но потом случилась гроза… пожар. Кое-как потушили. Восстановить вокзал не представлялось возможным, да, и надобность отпала. Народ более-менее уцелевшие брёвна растащил по домам для своих нужд. Ну, и будочку эту построили.
  - Да… дела.
  - Это вам в первое время всё кажется диковинным! Если бы с моё тут поездили и пожили, то удивлялись бы не этой будке, а полноценному, новому вокзалу.
  - Наверное…

* * *

     Но так было не всегда. В пятидесятые годы прошлого века, когда разработка торфа была в самом разгаре, местный край процветал. В одних Торфяных Выемках жило восемьсот человек, работал дом культуры, функционировали почтовое отделение, железнодорожная станция, школа, библиотека. Помимо добычи торфа, осуществлялись и лесозаготовки. Из областного центра приезжали по распределению молодые инженеры, геологи. Они заводили семьи, хозяйства, составляли основу локального «высшего общества». Была своя газета, была культурно-массовая и литературная жизнь. Просто была Жизнь в этих диких краях. В радиусе тридцати километров, в которые попадали Торфяные Выемки, пилорамы, лесничества, крошечные деревушки, сеть узкоколейных железнодорожных веток проживало почти четыре тысячи человек. Когда говорили, что «где родился, там и пригодился», то это воспринималось буквально. В здешних краях, на торфе можно было вполне прилично жить, многое себе позволить, выезжать в другие города…
     «Золотой век», пускай и недолгий, начал подходить к концу на рубеже семидесятых и восьмидесятых, когда торфяные месторождения начали истощаться. Именно тогда начались первые переезды в город, в одном направлении. Но даже тогда это не носило массовый характер. Настоящее бегство началось во время «перестройки», перетекшей в развал Советского Союза…
     Молодёжь уехала вся. Закрыли школу, почту, вокзал сгорел, дом культуры закрыли летом 1992 года на большой амбарный замок, изрядно проржавевший за двадцать лет. Примерно в эти же годы до Торфяных Выемок перестал ходить вагон-лавка, началась ежегодная борьба за то, чтобы железнодорожную ветку окончательно не упразднили, не законсервировали и не разобрали. Слава богу, за электричество так отчаянно и рьяно пока бороться не приходилось…
     Вырубка леса и лесозаготовки прекратились. Природа наступала. Притом наступала так решительно, что старички нередко замечали на улицах ещё, казалось бы, совсем недавно, многолюдного посёлка, волчьи и лисьи следы…. Про зайцев даже и говорить не приходится! Косые не боялись устраивать свои норы и выводить потомство на придомовых участочках и в покосившихся и почти полностью сгнивших сараях.
     Торфяные Выемки – это единство почти полностью разобранных, сгоревших или развалившихся от времени и погодных условий, строений. Относительно нормально (отмечаю, что по местным меркам) выглядит лишь пять домов. Расположены они на улице, идущей параллельно железнодорожным путям. И, знаете, не уверен, что в некоторых из них живут их законные владельцы.   Немного пообщавшись с местными, удалось выяснить, что на неком своём сходе они решили жить, как можно ближе друг другу, дабы всегда можно было прийти друг к другу на выручку. Мне кажется, что только Евгений Викторович вместе со своими креветками жил в доме, который ему дала советская власть. Юридические тонкости жители Торфяных Выемок обсуждать не любят, да, и мне выпытывать у них ничего такого не хотелось…. Не за этим я сюда приехал.

* * *

     Когда попадаешь в такого рода деревни или посёлки, соблюдать режим инкогнито не представляется возможным. В любой деревне новый человек привлекает внимание, а в Торфяных Выемках это внимание увеличивается многократно.
     Меня заметили ещё на «станции» (уж, извините, назвать эту будку вокзалом, как это делают местные, я не могу).  Спрятаться от деда, занимавшимся сбором грибов и ягод, не представлялось возможным. Да, я и не пытался спрятаться. Учитывая местное транспортное сообщение, мне всё равно придётся задержаться в Торфяных Выемках на несколько дней, поэтому проблему ночлега и размещения нужно было решить в первую очередь.
     Грибник, которого звали Александр Саныч, первым делом принял меня за… чиновника! Поэтому вместо приветствия он первым делом задал вопрос, который интересует жителей уже много-много лет:
  - Ну, что, приехали нашу дорогу закрывать?
  - С чего это вы так подумали?
  - Ну, а что вам ещё нужно…
     На слове «вам» Александр Саныч сделал особое ударение, пытаясь подчеркнуть им различие между жителями Торфяных Выемок и обитателями других мест земного шара.
  - Не, я не по этой части! Я журналист…
  - А… так вы к этому… к интеллигенту хренову!
  - К кому?
  - Да, к Женьке…
  - А, ну, да…. Не подскажите, где он живёт?
  - Да, со мной по соседству. Бабка моя его обстирывает, кормит. Он ни черта не умеет и не может! Кроме креветок своих, ничего его не интересует! Будь они прокляты!
  - Как я понимаю, к нам в редакцию письмо писали не вы…
  - Нет, конечно! Мне прям заняться нечем! Это всё Димка, дружок его!
  - Тоже интеллигент?
  - Да, какой там! Всю жизнь на лесопилке проработал. Ну, и ещё у нас в ДК по праздникам частушки пел. Это разве интеллигент?
  - Ну, да…
     Улица превратилась в узенькую тропинку. В иных домах, особенно в тех, которые оставили лет двадцать назад уже обвалились крыши, а сквозь прогнившие половицы проросли ёлочки, дубки и клёны…
  - А сюда уже почти никто и не ездит. Даже почтальон. Пенсию привозит нерегулярно. Хотя деньги тут особо и не нужны. Считай, с земли и леса живём. Даже телевизор посмотреть не получается – антенна не ловит.
  - А если в город уехать…
  - А кому мы там нужны? Да, и почитай, всю жизнь здесь живём. Здесь и умирать будем. На этом всё и кончится.
  - Неужели никаких планов на вас нет?
  - Да, ходят какие-то слухи, мол, может дорогу построят, может, санаторий какой-нибудь откроют. Места-то здесь уникальные!
  - Ну, санаторий бы оживил местную жизнь. В посёлок бы народ потянулся…
  - Зачем нам эта шантрапа! – перебил меня Александр Саныч.

* * *

     Евгений Викторович попал в Торфяные Выемки вместе с несколькими молодыми агрономами в 1961 году.  Посёлок развивался, осушённые болота собирались использовать в сельскохозяйственном обороте, поэтому без квалифицированных кадров обойтись было, ну, никак нельзя. Вообще перед тогда ещё молодыми людьми рисовались заманчивые перспективы, исходя из которых, лет через десять-пятнадцать Торфяные Выемки должны были стать пусть хоть и маленьким, можно даже сказать крошечным, но всё-таки городом. Обещали, что узкоколейка, по которой их привезли в этот дикий лесной край, совсем скоро превратится в полноценную железнодорожную магистраль. Обещали строительство нескольких панельных двухэтажных домов. Обещали…. Да, много чего обещали на самом деле. Тем более, когда посёлок переживает «золотой век» в это сложно не поверить!
     Примерно в те же годы у Евгения Викторовича появились и креветки, вначале простенькие и не сильно притязательные неокардины, плодившиеся неимоверно. Ничего интересного и сложного. Молодой агроном хотел найти задачку позаковыристее. Тут-то ему и попалась заметка про caridea daedalus. В середине шестидесятых достать их было чуть сложнее, чем неокардин, но всё-таки представлялось возможным. И именно с тех самых пор началось его беззаветное увлечение этими маленькими созданиями.
     Разговаривая с Евгением Викторовичем, я заметил интересную особенность: он толком не помнит, когда и при каких обстоятельствах от него уехала в город жена, не помнит деталей развода, подробности пожара на станции он знает только по рассказам очевидцев. Да, и вообще, собственная биография даже у него самого не вызывает живого интереса. Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы вытянуть из него хоть немного даже самых обыкновенных сведений, как то, где учился, чем занимался в посёлке, интересы помимо аквариумистики (уверен, большую часть из них он специально и тут же выдумал, чтобы я отстал от него с расспросами).
     Но совсем по-другому вёл себя Евгений Викторович, стоило только сказать волшебное слово «креветки»! О, как преображался, как оживал этот дедушка! Он с таким упоением пересказывал содержание всех научных статей по этой тематике. А его рассказы про то, как он несколько лет пытался подогнать качество и химический состав местной воды под соответствующие тайванские аналоги. Где-то часа полтора он рассказывал мне, как несколько лет он лазил по местным болотам, собирая ряску, роголистник, элодею для декорирования своих аквариумов.  Про каждый свой аквариум, а их у него в доме было два десятка, он готов был рассказывать часами.
     Создавалось ощущения, что для него не существует жестокого и невзрачного окружающего мира. Казалось, скажи ему о том, что посёлок почти полностью вымер, что через два года сюда перестанет ходить даже неказистая автомотриса, то он не поймёт, о чём собственно речь. Есть только он, креветки и собственные записи и наблюдения, которые он скрупулёзно ведёт с середины шестидесятых годов.
  - Если всё это объединить, привести в порядок и издать, то получится настоящая книга, настоящее пособие по содержанию и разведению креветок причудливых! – радостно доложил он мне.
  - То есть вы хотите сказать, что вывели способ, как разводить этих креветок в неволе?
  - Именно так!
  - И сколько же вам потребовалось лет для этого?
  - Десять лет каждодневной работы и наблюдений. И последние годы лишь подтверждают, что мой способ, мои изыскания, если уж и не истина в последней инстанции, то, по крайней мере, очень близки к этому.
  - Неужели не бывает ошибок? Неужели потомство не теряется?
  - Как видите сами, нет! Нет никакого вырождения вида, нет никаких признаков потери декоративности. Эти креветки точно такие же, как и их сородичи из далёкого Тайваня.
  - И этот способ заключается…
  - Тут в двух словах не расскажешь! Всё зафиксировано в моих записях! И ради науки, ради просвещения широких масс я дарю их вашему изданию!
     Я опешил. Подумал, что Евгений Викторович так увлёкся, так подействовало на него моё внимание, что он просто-напросто перестал отдавать отчёт своим действиям и поступкам.
  - Но, Евгений Викторович, подобного рода сведения стоят денег и немалых денег…
  - А куда я их буду здесь тратить? На что?
  - Можно необязательно здесь…. Можно переехать в город.
  - Нет. Исключено. Я живу здесь всю жизнь. Никуда я не поеду. И мне будет жаль, если итог всей моей жизни пропадёт вместе с этим посёлком. Вы молодой журналист, ваше издание  я знаю, и даже выписывал его, пока позволяла возможность. Для меня будет честью издаться на ваших страницах!
     И он так посмотрел на меня…. Столько надежды и одновременно твёрдости я увидел в его взгляде, что отказать ему, когда он принёс мне все свои записи, я не имел никакого права.
     А когда уже в наш последний вечер рассказал ему, что мировое научное сообщество учредило целую денежную выплату человеку, который сможет на постоянной основе размножать этих креветок в неволе, только отмахнулся от меня и добавил: «Лучше б чем-нибудь полезным занялись. Дети ведь в Африке голодают…».

* * *

     Автомотриса трясётся, качается и медленно-медленно вывозит меня в сторону Большой Земли. Дизельный двигатель мерно постукивает, стараясь убаюкать меня, как можно скорее. Да, и погода способствует крепкому сну: вот уже два дня, как не переставая льёт дождь. Наверное, мало кто может похвастаться таким сном, какой был у меня в те минуты!
     Останавливаемся. Я в панике подскакиваю. И не потому, что боюсь проспать свою остановку (она у меня всё равно конечная), скорее, из-за того, что испугался, будто пропустил пейзажи, которые мне больше никогда не доведётся увидеть.
     Но причина остановки оказалась банальной для этой узкоколейки – на пути упала старая сосна. Выхожу из вагона, Васильич уже возится с пилой. Кое-как распиливаем дерево и волоком, вдвоём оттаскиваем две половинки с путей:
  - Может, бросишь свой журнал? – ухмыляется Васильич, - пойдёшь ко мне в помощники. Работка непыльная, считай, что на свежем воздухе!
  - Ой, нет! Может быть, лет через двадцать!
  - Да, боюсь, через двадцать лет здесь такой вакансии не будет…
     Оставшийся путь проходит без приключений. Есть время на мысли.
     Кто-то спасется от окружающей действительности на дне гранённого стакана. Кто-то забывается в объятиях распутных баб. Кто-то накладывает на себя руки…. Евгения Викторовича спасали тайванские креветки. Жаль, что Торфяные Выемки спасти значительно труднее, нежели отдельно взятую человеческую душу.
     Когда лет через пять после этой командировки, мне на глаза попалась новая карта области, то на ней я уже не обнаружил Торфяных Выемок. И, знаете, мне почему подумалось, что старички, которых я там видел сравнительно недавно, всё ещё живы, даже Евгений Викторович всё так же продолжает разводить своих креветок (кстати, его метод действительно оказался действенным и его взяли на вооружение аквариумисты из других стран).
     Просто ведь легче отменить единственную автомотрису, легче признать деревню, даже при наличии трёх местных жителей, вымершей, чем сделать хоть что-нибудь стоящее? Или скажете, что я не прав и сгущаю краски?


Рецензии