Дачные происшествия кота Бегемота

Пушистый шмель садится на раскидистые, синие с желтыми прожилками, лепестки ириса. Под его тяжестью нижний лепесток отклоняется и шмель, не удержавшись, падает в траву. В жестких листьях цветка паук сплел паутинку и засел в засаде, спрятавшись под лист крапивы, но падающий шмель своим весом легко ее порвал и рухнул в мелкую жгучую крапиву. Своим жужжаньем он разбудил меня, сладко дремавшего под самым большим кустом смородины.
Этот удобный уголок деревенского рая в саду, среди ягодных кустов, я присмотрел еще в первый день приезда на дачу, и теперь по праву считаю его своей собственностью. Мне, как хозяину, неохота подниматься с удобного лежачка на мягкой молодой травке и смотреть, как незваный шмель выбирается из крапивы. Но противное насекомое уже нарушило мой покой. Приятно потянувшись, я поднимаюсь и осторожно, согнув лапы, медленно просовываю голову между ветками смородины и листьями ириса. В этот момент шмель взвивается из крапивы и ударяется прямо в мой лоб и на какое-то мгновение запутывается в моей шерсти. Оторопев от неожиданности и боли, я резко вспомнил, что значит жало у этого мохнатого изверга и, изо всех сил, ударом лапы сбил его в траву. Шмель, видимо, привычный к таким маневрам, быстро сориентировался и взмыл ввысь.
Я еще с минуту посидел в позе лотоса, раздумывая, стресс я себе мозги собственным ударом или нет. Тихонько тряхнул головой и от боли проклял всю шмелиную родословную со времен Древней Руси.
Негодование захлестнуло меня целиком, от усов до кончика хвоста, отчего вся шерсть на мне поднялась дыбом. Я попытался освободить свою голову из ловушки упругих веток и понял, что это не так просто. В сердцах я рванулся и кубарем вывалился из-под куста. Настроение было абсолютно испорчено. Треклятый шмель нарушил мое благоговение под ветками сладко пахнувшей смородины, да и солнышко спряталось за тучки, еще и дождь может заморосить. Для весны - это очень хорошо, а вот для меня - нет. Оглядев окружающие кусты и нависшую иргу, со стаей любопытных воробьев, я неспешно направляюсь в дом.
Неспешно еще потому, что соседский кот (если его можно так называть за местами облезлую, местами свалявшуюся шерсть и разодранный левый глаз) наблюдал за мной через щели чердака старой соседской бани, такой же древней, как и позор кошачий породы, что прятался на ней. Этому неотесанному варвару, я еще в первый день приезда показал, чья теперь эта дача.
«Глупец деревенский,- говорю я про себя, гордо шагая по дощатой дорожке,- думает, что я его не вижу. Да его подбитый глаз, даже в самую темную ночь будет светиться за два километра. И сейчас освещает чердак, как разряд молнии». Что бы показать, что меня ценят как члена семьи, я не полез в лаз в подполье, а постучал в дверь. Но Вика как назло не открывала. «Опять, поди, болтает по телефону»,- негодую я, но вида не показываю. Краем глаза вижу злорадную ухмылку на облезлой морде соседского нахала и чувствую, как он впивает когти в старые доски чердака, от предвкушения моего позора.
Но я не предоставлю ему такой возможности, я пошел на хитрый ход. Лег на крылечке на круглый вязаный половичок и зажмурил глаза. Благо в этот момент выглянуло спасительное солнышко и пригрело крыльцо. Для пущей убедительности в своей, якобы беспечности, я покрутился на спине, потянулся, вытянул лапы, прищурясь посмотрел на солнышко, изо всех сил изображая негу, чтобы облезлое чудовище на чердаке лопнуло от зависти.
Нарушая мои планы, погода явно хотела испортиться, а солнце вообще предательски спряталось за черную тучу. Еще минута и по крыльцу автоматной очередью забарабанят свинцовые капли дождя. Но я лежу и не показываю вида. И когда только облезлая морда оккупанта сдаст позиции и смоется со своего наблюдательного пункта.
Минута подходит критическая, скоро мне придется срочно бежать с крыльца и как обычной деревенской кошке прятаться в лаз подполья. Но, в этот момент фортуна повернулась ко мне лицом. На чердак по боковым бревнам полез соседский мальчишка – гроза всех кошек и собак в округе. Во рту он держал увесистую рогатку. Облезлое подобие кота, при виде вихрастой головы местного забияки так подрапал с чердака, что не с первого раза попал в дыру под шифером. Даже с крыльца было слышно, как он шарахнулся своей головенкой об доски, а потом шуганулся вниз по стене и спрятался в майских лопухах на огороде.
Победа была на моей стороне. Но теперь и мне надо было так же драпать с крыльца, так как в окне чердака я уже разглядел светлые вихры малолетнего живодера. Еще не дай Бог в меня, благородного городского кота с родословной от котов Елизаветы, запульнет из рогатки камнем.
Я еще раз постучался в дверь и заорал так, что услышал, как мальчишка на чердаке от неожиданности ударился головой о перекладины и чертыхнулся. Вика наконец-то открыла дверь, я гордой походкой прошел в зал и лег на свой любимый пуховичок на диване. Сейчас я закрою глаза и постараюсь уснуть, а потом расскажу вам все по порядку.
…Мы с Викой на даче. Только не подумайте, что наша дача – это трехэтажный каменный дворец, какие показывают по телевизору. Мы с Викой не олигархи, хотя хотелось бы. Наша дача – это деревянный домик в деревне, но со всеми удобствами, доставшийся Вике по наследству от тетки, умершей несколько лет назад. Все эти годы дачей занималась мама Вики. А этой весной она где-то подцепила хахаля с деньгами и укатила с ним на моря. Вот нам с Викой и пришлось на все майские выходные приехать в эту глушь.
Дорога на дачу, скажу вам, не мед и даже не свежая деревенская сметана, ехали мы в маршрутке. Вика, всю ночь, смотревшая очередную мыльницу по телевизору (я так называю ее фильмы про любовь) уснула, отчего моя коробушка постоянно съезжала с ее колен, и я боялся, что сейчас рухну на пол под ноги пассажиров. А рядом сидел явно бомж, от него несло таким перегаром, что я думал, водитель опьянеет и врежется в столб. Курил этот бомж, видимо, самосад или какую-нибудь дрянь похлеще, я чуть не задохнулся и думал, что не доеду живым. Помимо перечисленных неудобств, этот бомж еще и пытался дуть на меня, от чего я хотел выпрыгнуть в окно вместе с коробушкой. К тому же, Вика поставила мою коробушку так, что я носом уперся в его карман. Не знаю, что он там хранит, но воняло оттуда хуже, чем от нашей городской мусорки, когда в летнюю жару у возчиков сломалась машина и они целую неделю не приезжали. Тогда весь дом ходил в противогазах, а я не открывал окно.
Ну, короче, мы все - таки приехали, и я уже три дня дышу свежим воздухом. Оказывается, Вика – очень удалая огородница. Она быстренько организовала крот – это такой мужчина с машиной, которая землю рыхлит. Своим оборудованием он за час перепахал весь огородчик. К вечеру Вика уже поделала грядки и посадила всю мелочь: морковь, свеклу, редиску и прочую снедь. И теперь она спокойненько валяется днями с книжкой, а по вечерам щелкает семечки с соседскими бабульками на нашей лавочке. В принципе, мне все нравится. Я каждый вечер устраиваюсь у нее на коленях, свысока поглядываю на всю кошачью деревенскую братию и мурлычу себе под нос любимые песенки.
За время посиделок я узнал все деревенские новости: как дед Фишка в лесу поймал зайца и «раззява лесная» упустил его, пока выпутывал из силков; как Колька, сын Евтехи-тракториста напился пьяный и сломал всю городьбу у бабки Акулины, а потом «горе деревенское», латал ее чем мог; как Надька – почтальонка бегает за Степкой, только что вернувшимся из армии, а ейный жених Витька остался на сверхурочные и ее «зараза такая» не позвал к себе. Причем, эти все новости я переслушал на сто раз и каждый раз они обрастали новыми, якобы самыми точными сведениями, что теперь я уже не совсем понимаю, кто врезался в городьбу, а кто за кем бегает.
Окончательно разобравшись, а вернее совсем запутавшись в деревенских перипетиях, довольные вечерними посиделками бабульки, расходятся по домам. Вика держит меня на руках и все стараются меня похвалить, какой я хороший и спокойный, не то, что их деревенские шалопаи, которые только и знают, что дерутся или спят на печке и совсем не ловят мышей. Мышей я тоже не ловлю, не царское это дело, а остальное мне нравится. Я возвращаюсь домой на руках Вики с царственным нимфам над головой и ощущением своего исключительного превосходства перед всеми деревенскими котами. Вика продолжает смотреть свою мыльницу и пьет чай, а я иду к своему другу.
Да, я не рассказал вам самого главного. Я познакомился с домовым! Раньше я даже не думал, что они реально существуют, а в этом доме сразу обнаружил странный запах, как будто в доме еще кто-то живет. Два дня я вынюхивал, выслеживал и наконец-то ночью, услышав подозрительный шорох на кухне, осторожно прокрался и замер от неожиданности. На кухонном столе, свесив ноги, сидел маленький дед в синем кафтане, подпоясанный широким ремнем, в холщовых штанах и в лаптях. Длинные седые волосы, переходящие в бороду ниже пояса, на голове были перехвачены тесьмой. Он спокойно пил чай из цветной кружки и прикусывал печеньем из вазочки. Я таких дедов видел только на картинках в интернете и в мультиках. Шерсть мгновенно поднялась у меня дыбом, хвост ощетинился трубой, глаза увеличились в два раза и в таком воинственном виде я прыгнул на стол. Мое появление было так внезапно и неожиданно, что дел опешил и чуть не уронил печенье в чай.
-Печенье в кружку упадет,- говорю я ему снисходительно - железным голосом, как видел в кино,- ешь быстрей.
-А ты че, меня видишь?- постепенно приходя в себя, спрашивает дед.
-А то,- отвечаю я и замечаю, как печенье неумолимо отваливается и падает в кружку,- думаешь, я слепой или у меня нюха нет. Теперь вылавливай ложкой.
Дед смотрит на меня, на печенье, на кружку с чаем, опять на меня. И только сейчас сообразил, что перед ним кот, хотя и разъяренный.
-Ладно,- говорит он примирительно,- давай знакомиться. Я – домовой и зовут меня Василий.
-Так значит,- стараясь скрыть удивление, переспрашиваю я, а в уме пытаюсь вспомнить, что про них читал и слышал. Как назло, в памяти всплыло только то, что живут они тысячу лет.
-Хорошо выглядишь,- на ходу придумываю я,- кот Бегемот,- добавляю и делаю реверанс.
-Ну что,- вдруг говорит Вася,- давай Бегемот, выпьем за знакомство.
Василий быстро взбирается на шкаф и достает из-за него чекушку с темно-красной жидкостью и две граненые стопки. Как хозяин, он наливает в стопку вино и по кухне разносится аромат трав и ягод.
-Знатная наливка,- удовлетворенно крякнул домовой,- давно берегу. Выпить повода подходящего не было.
Я достаю из холодильника нарезанные огурцы, салат и хлеб. Мы чокаемся и, по-русски, первую выпиваем до дна. Василий смешно причмокивает и щурится, но ловко орудует вилкой.
-Расскажи о себе,- говорю я, чувствуя, как настойка приятно разливается по телу и доходит до кончика хвоста,- сколько лет в этом доме живешь?
-Дык, как построили, так почитай и живу,- по-хозяйски Вася облокотился на стол, подпер щеку рукой, закинул нога на ногу и заулыбался на все тридцать два абсолютно целых и белых зуба.
«Какой пастой чистишь?»- чуть не вырвалось у меня, но я вовремя зажал рот.
-Уже почитай, годков двести как Наполеон прошел и все пожег. Тады баре и начали по новой строить, так и этот флигель построили. Поначалу дом был двухэтажный, дочка барская жила. А как баре укатили за границу, тут все и запустело. Дом обветшал и разрушился, а энтот флигель слуги поддерживали и жили в нем. Перед революцией, домом завладел купец, на первом этаже лавку устроил, а на втором с семейством своим проживал. Я тогда совсем мальчишкой был - восемьдесят годков, шалил пропасть как. Приказчиков любил пугать в лавке: то кусок сукна разорву, то спички зажгу, то сахар с солью перемешаю. Они все такие напомаженные щеголи, а придут утром и от страха коленки дрожат. Все изменилось с революцией. Богач энтот чуть не спалил дом перед своим побегом, благо мужики потушить успели. Это все орешки, самое трудное было - от фашистских бомбежек дом сберегать. Я почти не спал, ни ел: обереги накладывал, молитвы читал, трубу заговаривал. И сберег дом-то, сберег,- улыбается Василий и наливает еще,- вот хозяина только не сберег,- вспоминает он, и слезы наворачиваются на его черно-угольные глаза.- Пока домом занимался, шутка-ли трое своих ребятишек у Матренушки, да беспризорных четверых подобрала. Восемь ртов в избе, того и гляди, с голоду начнут пухнуть или фашисты постреляют ради забавы. Вот я и старался сберечь всех, а хозяин - Федор-то погиб. На ту минуту фашисты проклятущие прикатили, карательскую операцию справлять, деревню под корень изничтожить. Я к партизанам и мотался, упредить всех, чтоб подоспели. Да в бою, старался фашистам зенки ихние заморочить, что бы они не видали, куды стрелять. Партизаны успели, деревню и народ спасли. Я тут к Федору кинулся, а он – родимый, уже в воронке лежит. Посидел я рядышком, глаза ему прикрыл, навел наших, что бы нашли и земле его предали. Жалко, хороший мужик был.
-А вы и хозяев оберегаете?- удивляюсь я, сочувственно глядя на собеседника.
-А как же,- вздыхает Василий,- у нас, у домовых, работы вот так,- он проводит ладонью по горлу,- и за домом присмотреть, и за двором, и за скотиной, и за хозяевами. Чем лучше будут жить хозяева, тем и мне лучше. В худой избе ссоры да скандалы, домовому покоя нет ни днем, ни ночью: мири, лечи, убеждай, заставляй. А когда все хорошо: в доме – лад, на дворе – склад, домовому только и остается, что на печи лежать да подремывать.
Долго мы еще в ту ночь сидели с Василием, выпивали, разговоры вели о житье-бытье. Добрейшей души домовой оказался в нашем доме. Частенько теперь мы с ним встречаемся на кухне, говорим о том, о сем, старые времена вспоминаем, нынешнее бытье обсуждаем. Люблю слушать его шутливые и грустные, были и небылицы.
А сегодня я пожалел, что сам не попросил о помощи. После наших ночных посиделок, я, как и положено, сплю до обеда. Вот и сегодня проснулся, когда солнце уже за полдень перевалило. Сладко потянулся на своем пуховичке, хотел телевизор включить и посмотреть сериал про ментов и бандитов, как услышал странный шорох на кухне. «Василий что ли проснулся так рано?- подумал я,- так еще не должен бы».
Осторожно пробираюсь на кухню и … О Боже, кровь остановилась в жилах и не только шерсть, но и усы встали дыбом. На кухонном столе в тарелке с тортом (который мы вчера с Викой не доели), сидел тот самый облезлый кот и уплетал мой любимый крем-безе. Наверное, со времен Тарзана, никто не слышал такого крика, какой издал я при виде наглого грабежа и разбоя. Тут же я вспомнил, как Василий защищал дом, не жалея себя. Кровь вскипела в моих жилах и со словами: «Но, пасаран!», я бросился на врага.
Суть схватки описывать долго. Скажу только, что торт улетел на пол, тарелка разбилась, чайник на газовой плите перевернулся, мусор из ведра разлетелся по кухне. Я защищал свой дом, отчего стал в пять, нет – в десять раз сильнее и почувствовал такую мощь, что кажется, убил бы медведя, не то, что облезлого оккупанта. Шерсть летела клочьями, уши раздирались в кровь, когти обдирались о стены и печку. Сила противника чувствовалась, но я не отступал. Ведь некуда, позади Москва! Наконец настал миг победы! Обескровленный враг пустился в бегство. В порыве битвы, я даже не заметил, как гнавшись за врагом, юркнул в подпольную дыру, промчался по подполью и выскочил во двор через лаз. И только когда затрещали доски соседского чердака, на который пулей взвился поруганный варвар зализывать раны, я остановился. Гордо глянув на воробьев, осаждавших иргу и явно видевших мою победу, я развернулся.
Неожиданно дверь в доме открылась, и на пороге появился Василий.
-Заходи, победитель,- сказал он и распахнул дверь.
Я гордо прошагал по крыльцу, краем глаза наблюдая, как облезлый оккупант пожирал меня ненавидящим взглядом.
-Так будет с каждым,- громко заявил я.- кто посягнет на мой дом.
Василий ту же напоил меня каким-то горьким отваром, на раны наложил припарки из трав и к вечеру я выглядел молодцом, как будто ничего и не было. Оказывается, домовые еще и колдовать умеют. Разбитая тарелка оказалась целой, чайник полным, мусор в ведре. Вот только торт выкинули, его все равно бы никто есть не стал.
В разговорах и битвах время пролетело незаметно и выходные быстро закончились. Уезжать было грустно. С Васей мы проговорили до утра, обнялись как братья, даже всплакнули. Воробьи с ирги махали мне крыльями на прощание. Я даже не забыл нарвать свежей мягкой травы кукушке из часов, хотя было не понятно, что она из нее делать собралась, гнездо что ли свить в часах. Но просьбу ее уважил.
Вот только поверженного врага на прощанье не добил взглядом. Спрятался куда-то. Ну ничего, мы еще ни раз наведаемся на дачу. Лето большое.