На берегу осталась крошка Нелли

RLD

На берегу  осталась крошка Нелли.
Она стоит в сиянье голубом.
Он верит ей. Он верит - и не верит,
И машет ей подаренным платком.

Из детских песен наших школьных лет.


Детство автора этой мемории пришлось на пору хрущёвского "волюнтаризма" и брежневского "застоя" ("развитого социализма"). Поэтому в официальной части своей жизни тех времён я пел официальные октябрятские и пионерские песни типа: "На свой флажок на маленький", "Звёздочка наша прекрасная", "Мы шли под грохот канонады", "Орлёнок, орлёнок, взлети выше солнца", "Я теперь вспоминаю, как песню", "Ровесники ровесники, девчонки и мальчишки" и т.д. Но после занятий, в школьном дворе и других наших укромных уголках, равно как и летом, в пионерском лагере или на даче, среди нас пользовались популярностью совсем другие песни, причём не только песня об оставшейся на берегу в сиянье голубом коварной крошке Нелли (их всего текста которой, в котором совершенно точно фигурировал, кроме уплывавшего в неизвестном направлении и машущего ей подаренным платком возлюбленного, ещё и старый морской волк-капитан, Ваш покорный слуга запомнил только приведённое, в качестве эпиграфа, четверостишие). Например:

Там тихо дремлет причал,
Там пьют бокалы до дна,
Там прочь уходит печаль,
Гремит разбитый рояль.
И дочь капитана, Жаней (именно так! - В.А.),
Вся извиваясь, как змей,
Танцует с матросом Гарри Мислон
Танго цветов.
И в этот чудный момент
Приехал красивый барон.
Он говорит Жаней:
"Ты будешь моей женой!
Ходить ты будешь в цветах,
Купаться в лучших духах.
Под цвет персидских ковров
Станцуем Танго Цветов".
Матрос был очень ревнив.
Услышав танго мотив,
С трудом ворвался он в зал,
Сорвал со стенки кинжал.
И тут весь зал замолчал.
Барон убитый упал (или "лежал", точно не помню - В.А.),
А через несколько дней
Скончалась крошка Жаней.
Она шептала в бреду:
"Барон, тебя я люблю!
Барон, вернись ты ко мне!
Я буду вечно твоей!"

Вот как-то так. Или:

Стою я раз на стрёме
У входа в ресторан,
И вдруг ко мне подходит
Подозрительный граждан.
Он говорит мне тихо:
"Куда бы мне пойти,
Где можно было б лихо
Мне время провести?
Мол, были бы только девочки,
Да было бы вино,
А сколько будет стоить,
Мне это всё равно!"
А я ему отвечаю:
"На Лиговке вчера
Последнюю малину
Прикрыли фраера".
А он говорит: "В Марселе
Таки кабаки!
Такие там, брат, девочки,
Такие бардаки!
Там девушки ходят голые,
Там дамы - в соболях,
Лакеи носят бороды (или: вина, тоно не помню - В.А.),
А воры носят фрак!"
Он предлагал мне франки
И жемчуга стакан
За то, чтоб я ему пЕредал
Советского завода план.
Последняя малина
Собралась на совет.
Советская малина
Врагу сказала: "Нет!"
Поймали мы эту суку,
Отняли чемодан,
Отняли деньги-франки
И жемчуга стакан.
Его мы передали
Властям ЭнКаВеДе.
С тех пор его по тюрьмам
Я не встречал нигде.
Меня благодарили,
Жал руку прокурор,
Но всё ж велел поставить
Под усиленный надзор.
Теперь я сплю и вижу
Заветнейшую цель:
Ах, как бы мне попасть бы
В эту самую Марсель,
Где девушки ходят голые,
Где дамы - в соболях,
Лакеи носят бороды,
А воры носят фрак!

Или:

Когда я был мальчишкой,
Был маленьким плутишкой,
Ходил по ресторанам
И шарил по карманам.
За все мои делишки
Отец снимал штанишки,
Не говоря ни слова.
Чик-чик - и всё готово!
У нас была служанка -
Красавица-испанка.
Нахальства я набрался
И к ней в постель забрался.
Она кричит с постели:
"Нахал! Как Вы посмели!?"
Я на её рыдания
Не обращал вниманья.
Не говоря ни слова,
Чик-чик - и всё готово!
Уж пять недель хожу я,
Держась за кончик хъуя.
Ничто не помогает.
Отрезать предлагают.
Вот ножницы беру я,
Держась за кончик хъуя.
Не говоря ни слова,
Чик-чик - и всё готово!

Или:

По ночной Москве идёт девчонка
Каблучками цок-цок цок.
Вдруг, откуда ни возьмись, сторонкой -
Незнакомый паренёк.
Говорит он ей со знаньем дела:
"Знаете, который час?"
А она ему на это смело:
"Два-двенадцать-сорок пять".
Говорит он ей: "Пардон, не понял,
Что такое сорок пять?"
А она: "Да это ж телефон мой!
Господи, какой болван!
Позвоните, позовите Асю -
Это буду лично я.
Ну, а Вас зовут, я вижу, Вася.
Вот и познакомились!".
Спрашивает он: "А Вы поэтов
Любите ли Вы стихи?"
А она ему в ответ на это:
"Евтушенко - мой дружок".
Говорит он ей: "А Вы простите,
Может быть, мы - в ресторан?"
А она: "Вы лучше позвоните!
А теперь меня ждёт муж".

Или:

Мы - чистильщик самый лучший,
Знает весь Кавказ.
Приходи в удобный случай -
Выбью правый глаз.
Ни пылинки, ни соринки,
Не оставим вам
Будут чистыми ботинки -
Зеркало для дам.

Припев:

И, музыкой играя (именно так! - В.А.),
Поёт, поёт зурна.
Так вот она какая,
Армения моя.
Вай-вай-вай, вот она какая -
Большая! -
Армения моя.

Чистим ваксой и бензином,
Чистим в две руки.
На каблук кладём резину,
Продаём шнурки.
Есть подковок много разных.
Ты о чём грустишь?
На подковках, как лошадка,
Быстро побежишь.

Припев

Подходи поближе, крошка!
Туфли заблестят!
Вах-вах-вах, какая ножка -
Номер пятьдесят!
Ты поставь на ящик ножку!
Туфлю сам сниму!
Я в тебя влюблён немножко!
Денег не возьму!

Припев.

На базаре в Ереване
Тихо пой, свирель.
Мы на озере Севане
Лопали форель
И коньяк душистый пили,
Пили там и тут.
Голова у нас в порядке,
Ножки не идут.

Припев

Или:

Прибыл из Германии посол -
Х@й моржовый, глупый, как осёл:
"Отдавайте Украину
И Кавказа половину,
А не то пойдём на вас войной!"
Сталин ему и отвечал:
"Ты, наверно, парень, х@я не сосал!
Поезжай в свою Берлину,
Пососи себе х@ину,
А потом иди на нас войной!"
Гитлер был большой скотиной -
Присылает кучу палачей:
Немцев, венгров, белофиннов,
В жопу йобаных румынов,
Чтоб отведать русских пъиздюлей.

Или совсем короткая (но предполагающая некоторое, пусть самое поверхностное, знакомство её безымянного автора с романом Виктора Гюго "Отверженные"):

Как однажды Жан Вальжан
И слуга его Али
Ночь в гареме провели,
А наутро их нашли.
Что они там делали,
Рассказать нельзя,
Только слуги плакали,
Трупы вынося.

Вернемся, однако, к вышеупомянутому Сталину. Со временем в нашем "Б"-классе обрела популярность и песня "Товарищ Сталин, Вы - большой ученый" (о том, что ее сочинил Юз Алешковский, мы тогда, конечно, не догадывались):

Товарищ Сталин, Вы - большой учёный —
В языкознанье знаете Вы толк,
А я простой советский заключённый,
И мне товарищ — серый брянский волк.
Товарищ Сталин, Вы - большой ученый,
Во всех науках просто корифей,
А я - простой советский заключённый,
Не коммунист и даже не еврей.
За что сижу, поистине не знаю,
Но прокуроры, видимо, правы,
Сижу я нынче в Туруханском крае,
Где при царе бывали в ссылках Вы.
На Вас сияют ордена, медали,
А наша жизнь не стоит пятака…
Вот Вы семь раз из ссылки убегали,
А я ни разу не сумел пока.
(Или: Вся грудь у Вас в наградах, вся в медалях,
А волос от заботы поседел.
Ведь Вы семь раз из ссылки убегали,
А я, дурак, ни разу не сумел!)
В чужих грехах мы с ходу сознавались,
Этапом шли навстречу злой судьбе,
Мы так Вам верили, товарищ Сталин,
Как, может быть, не верили себе.
И вот сижу я в Туруханском крае,
Здесь конвоиры, словно псы, грубы,
Я это всё, конечно, понимаю
Как обостренье классовой борьбы.
То дождь, то снег, то мошкара над нами,
А мы в тайге с утра и до утра,
Вы здесь из искры разжигали пламя —
Спасибо Вам, я греюсь у костра.
Вам тяжелей, Вы обо всех на свете
Заботитесь в ночной тоскливый час,
Шагаете в кремлёвском кабинете,
Дымите трубкой, не смыкая глаз.
А мы нелёгкий крест несём задаром
Морозом дымным и в тоске дождей,
Мы, как деревья, валимся на нары,
Не ведая бессонницы вождей.
Вы снитесь нам, когда в партийной кепке
И в кителе идете на парад.
Мы рубим лес по-сталински, а щепки —
А щепки в наши головы летят.
В Москве открыли Ваш музей подарков,
(Или: "Для Вас в Москве открыли "Дом подарков" - точно не помню! _ В.А.)
Сам Исаковский пишет песни Вам,
А нам читает у костра Пекарку (именно так! - В. А.)
Фартовый парень — Оська Мандельштам.
Вчера мы хоронили двух марксистов,
Но их мы не накрыли кумачом.
Один из них был правым уклонистом,
Другой, как оказалось, ни при чем.
Он перед тем, как навсегда скончаться,
Вам завещал последние слова (или: "Вам завещал кисет и те слова", точно не помню! — В.А.)
Велел в евонном деле разобраться
(Или: "Просил он Вас во всем тут разобраться", точно не помню! - В.А.)
И тихо вскрикнул: "Сталин — голова!"
Дымите тыщу лет, товарищ Сталин!
И пусть в тайге придётся сдохнуть мне,
Я верю: будет чугуна и стали
На душу населения вполне.

Помню, на вопрос, заданный мной моему однокласснику "Бате", в чьём исполнении я впервые услышал эту весьма популярную в наши школьные годы песню, что такое "Пекарка" (о великом поэте итальянского Предвозрождения Петрарке аз многогрешный тогда слыхом не слыхивал, как, впрочем, и об "Оське" Мандельштаме, считая его и впрямь "фартовым парнем"), мой закадычный друг (также еще ничего не знавший ни о Петрарке, ни о Мандельштаме) с важным видом знатока ответил, что "Пекарка" - это такая газета, издаваемая специально для заключенных)...И смех, и грех...

Что касается песенного творчества Владимира Семёновича Высоцкого, то две его песни - "В заповедных и дремучих страшных муромских лесах" и "Чудо-юдо" - аз многогрешный (не имевший ещё собственного магнитофона) впервые услышал не в своём школьном классе, а за его стенами, в исполнении моего старшего друга Пети Космолинского (и запомнил этот эпизод на всю оставшуюся жизнь).

Следует заметить, что в нашем "Б"-классе было принято записывать наиболее популярные песни в общие тетради или записные книжечки и переписывать их друг у друга. Разумеется, содержание песенников наших мальчиков и девочек заметно различалось. Как сейчас помню, что в песеннике Наташи Барышниковой, в который мне как-то довелось случайно заглянуть, когда она волею случая и преподавательницы оказалась совсем ненадолго моей соседкой по парте, содержалась довольно-таки душещипательная песня про последний эшелон (именно так!), уносящий от героини её возлюбленного, с припевом

Синие глаза,
Словно берёза (именно так, через "е" и "ё"!- В.А.),
Вас мне позабыть нельзя!

У нашего одноклассника "Вовы-Коровы" Смелова имелась отдельная общая тетрадь для песен Высоцкого, в которой каждая песня была проиллюстрирована соответствующим, выполненным простым карандашом, рисунком. Например, "Песня про стукача" - изображением финки с наборной рукояткой, песня "Когда с тобой мы встретились" -  изображением глаза с пышными ресницами и вытекающей из этого глаза слезы, а песня про Нинку - даже изображением обнажённых женских чресел (выполненным достаточно неумело, что и понятно, принимая во внимание наш тогдашний нежный возраст).

Вспомнилась автору этих строк, по ходу дела, и ещё одна из песен наших незабвенных и чудесных школьных лет - своеобразный вариант известной "Мурки" (а точнее - её "еврейского" варианта, начинающегося со слов: "Раз пошли на дело я и Рабинович"), исполнявшийся, однако, на несколько иной мотив:

Шли мы с Рабиновичем на дело.
Рабинович выпить захотел.
Отчего ж не выпить
Бедному еврею,
Коль в запасе нету срочных дел?
Мы решили выпить, надо закусить.
Мы зашли в шикарный ресторан.
Там сидела Сара,
У неё под юбкой
Дробью был заряженный наган.
Чтоб не шухериться,
Мы решили смыться,
Но потом решили отомстить.
В тёмном переулке
Возле синагоги
Мы решили Сару застрелить.
Рабинович стрЕльнул,
Стрельнул - промахнулся.
Он попал немножечко в меня.
Я лежу в больнице,
Сара - на свободе.
Рабинович пьёт уже три дня.

(Хоть и гласит еврейская народная пословица: "А ид из нит кейнмол нит шикер!")

По ходу дела, мне вспомнилась ещё одна примечательная деталь - Полина Григорьевна, бабушка моего закадычного школьного друга Виктора Милитарёва, пела свой собственный вариант песенки про Мурку, в котором имя "Мурка" было заменено на "Любка": "Здравствуй, моя Любка, здравствуй, дорогая..." и т.д. (упоминаемый, кстати говоря, и в посвященной событиям Гражданской войны в нашем многострадальном Отечестве автобиографической повести Константина Паустовского "Начало неведомого века"). Пели мы и "классический" вариант "Мурки", но только без исполняемого в наше время обязательно припева:

"Мурка, ты мой Мурёночек,
Мурка, ты мой котёночек!
Мурка, Маруся Климова!
Прости любимого!"

Воспоминания, как говорится, "накатили", и мне вспомнилась еще одна популярная в нашем "Б"-классе песня на мотив широко известной в то невозвратное время, начинавшейся со слов: "Как же нам не веселиться, не грустить от разных бед..." советской эстрадной песенки про удивительного соседа, день и ночь играющего на трубе, в исполнении "вечной" Эдиты Пьехи (автор текста, содержащего ряд смысловых, географических и прочих нестыковок и противоречий, в то время был нам не известен, да и сейчас я, грешным делом, не вполне уверен в авторстве исполняющего ее барда Константина Беляева):

Чудный лес под солнцем зреет в среднерусской полосе,
Все медведи там - евреи, барсуки - евреи все,
Чудный праздник "симхастойра", бреют пейсы старики,
Все доярки пляшут "фрейлехс" у излучины реки.

Припев:

Пап-пап, па-ба-да-па пап-пап,
Па-ба-да-па пап-пап,
Пап-па-да-бу-да,
Ла-ла-ла- ла-ла,
Пап-пап па-ба-да-па пап-пап,
Па-ба-да-па пап-пап,
Пап-па-да-бу-да.

Тетя Двойра варит пиво, пьянка - тут же у ворот,
И сбегается счастливый весь аидишен народ.
Ну-ка, солнце, ярче брызни! Всюду - кипеж, всюду - хай,
"Мы идём к социализму!" - шепчет резник Мордехай.

Припев

Разрумяненный как пончик, вызывающий как шиш,
Он младенцам режет кончик и кошерно варит фиш.
Птицу режет он умело, тиф и рак его врагу,
Этот резник знает дело - он работал в ГПУ.

Припев:

Ветер дует, шторм на море, волны ходят за кормой,
Жарко Лёве, потно Боре, жутко хочется домой,
Но летят из урагана, ветер дует в паруса,
Восемь Шмулей, два Натана, у форштевня - Исаак.

Припев

В огороде квохчут куры, ловят карпа без живца,
На "ёнкипер" и на "пурим" есть и цимес и маца.
Море Чёрное играет, море Чёрное шумит,
Два еврея тянут сети, как один антисемит.

Припев
 
И ни бога нет, ни чёрта, сшиты снасти из портьер,
Яркий сурик вдоль по борту, Фима Ферштер - флибустьер.
Выступаем, выступаем, вся команда на ногах,
И написано "Лехаим!" на спасательных кругах.

Припев
 
К нападенью всё готово, на борту - ажиотаж:
Это ж Берчик, это ж Лёва, отмените абордаж!
Боже, Лёва, Боже, Боря, "Зайгезунд!" - кричит пират,
А над лодкой в пене моря - ослепительный плакат.

Припев
 
"Наименьшие затраты можно каждому везде,
Страхование евреев от пожаров на воде".
(Следующие две строчки я, увы, забыл)

Припев

В море буря, шторм на море, волны ходят за кормой,
Застрахованные Шмули озабочены собой,
А струя светлей лазури, дует ветер - и какой!
Это ж Берчик ищет бури, будто в буре есть покой.

Мой закадычный друг Саша Шавердян по прозвищу "Остап" очень любил (и виртуозно исполнял под гитару) ещё одну популярную в то время среди нас песню следующего содержания:

По прямой извилистой дороге
Ехал бесколёсый грузовик.
Ехали дистрофики на свадьбу
Через горы прямо напрямик.
Вдруг из лесу выскочила банда.
Грузовик пришлось остановить.
Что-то прошептал Немой Глухому,
А Безрукий вынул дробовик.
Тут раздались выстрелы Слепого
И упало несколько людей.
В страхе разбежалася вся банда,
А Безногий кинулся за ней.

Уже много позже, после окончания обучения в "доме страха" (как мы называли нашу школу), автору настоящей мемории довелось услышать иную, гораздо более полную и развёрнутую, версию этой трагикомической песни:

По кривой укуренной тропинке
Ехал бесколёсный грузовик.
Ехали уроды на поминки,
Ехали Живого хоронить.
Из дурдома все сбежали вместе,
Подкопав чердак через подвал.
И Немой орал блатные песни,
А Глухой записывал слова.
За рулём сидел у них Безрукий,
А Безногий жал на тормоза.
Им Слепой показывал дорогу,
А Дурак бибикал без конца.
Вдруг с-за поворота вышла банда.
Грузовик пришлось остановить.
Тут Немой Глухому чтой-то гаркнул
И Безрукий вскинул дробовик.
Вот Слепой прицелился и стрЕльнул.
Половину банды - наповал!
Остальные в страхе разбежались,
Но Безногий мигом всех догнал.
В спешке не заметил атамана.
Тот в болоте спрятаться решил,
Но Живой достал его с нагана,
А Дурак носками задушил.
А потом в машину загрузились -
Каждый расстарался, кто как мог.
Очень уж уроды торопились,
Чтоб Живой до похорон не сдох!

Наш с "Остапом" сосед по даче в Абрамцево, замечательный русский художник и вообще очень хороший человек Сергей Павлович Викторов (в просторечии - "Сергунчик"), по совместительству -  муж маминой начальницы Натальи Николаевны, от которого я многое узнал и многому научился, очень любил песню, не только запавшую мне в душу, но и популяризированную мной среди друзей и одноклассников. Исполнялась она на мотив входившей в официальный пионерский репертуар вполне себе большевицкой песни "Все пушки, пушки грохотали / Трещал (или строчил, точно не помню - В.А.) наш пулемёт...", но текст её был совершенно иным, а именно:

Среди лесов, лесов дремучих
Разбойнички идут.
В своих руках могучих
Товарища несут.

Припев:

Все тучки, тучки понависли
И с моря пал туман.
Скажи, о чём задумался,
Скажи, наш атаман?

Носилки - эх, да, не простые:
Из ружей сложены,
А поперёк стальные
Штыки положены.

Припев

На этих, эх, да, на носилках -
Сам Чуркин молодой.
Он весь окровавлЕнный,
С разбитой головой.

Припев

А песня, песня удалая
Ещё вдали звучит.
А пуля, пуля роковая
Ещё в стволе лежит.

Припев.

Тогда автор этой мемории ещё не догадывался, как много старых русских песен было попросту присвоено большевиками, давшими им свой собственный текст. Не зря вместо "украсть" тогда в народе говорили "скоммуниздить" (как впоследствии говорили не "украсть", а "прихватизировать")...