Крысятник

Я просыпаюсь и вижу перед собой стены цвета слоновой кости. Моя комната хорошо звукоизолирована, и я никогда не слышу, что происходит снаружи. Моя металлическая кровать с белоснежным постельным бельём  и объёмной подушкой стоит в углу у стены прямо напротив двери. Рядом – белая раковина, над которой висит овальное вытянутое зеркало. Ещё в комнате есть шкаф с моей одинаковой одеждой и сменным постельным бельём, деревянный стол и два стула.
Мне нравятся звуки моей комнаты: они мягче, чем обычные, как будто в оболочке или скорлупе. Это всё из-за особого строения стен. В этом месте, в общем-то, всё особенное. И эта особенность, наверное, и есть моя обыденность.
Меня будит лёгкая вибрация кровати. Она никогда не бывает резкой, чтобы я не испытывал стресс. Я всегда должен быть в хорошей форме и в хорошем состоянии. Для них это важно. Я живу здесь по строго составленному расписанию и чувствую себя тем, кем, по сути, и являюсь. Я Крыса. Потому что я слышу ИХ.
Я сажусь на кровать и ставлю ноги на прохладный пол. Вибрация тут же прекращается. На мне серая хлопковая пижама. Её надо сменить на льняную цвета слоновой кости, потому что уже утро. Но прежде я чищу зубы, умываю лицо и приглаживаю коротко стриженые, некогда непослушно вьющиеся чёрные волосы.
Дверь открывается, и в комнату входит врач. Мои уши проверяют дважды: утром и перед сном, а ещё всякий раз до и после водных процедур. После осмотра мне приносят завтрак. Раньше я всегда ел его за столом, но потом – на кровати. Так хоть ненадолго перестаёшь чувствовать себя в клетке, и кажется, будто я дома. Наверное, этот Крысятник и есть мой дом. Наверное, так я должен считать.
Но надо сказать, что кормят тут хорошо. Сегодня у меня оладьи с бананом и шоколадом, нарезанные ананасы, сыр и апельсиновый сок.
После завтрака меня отводят в тренажёрную. Меня ведут мимо третьей и четвёртой комнат по широкому коридору к двери. Двери открываются по пропускам. Я никогда не знаю заранее, куда я пойду. Сопровождающие санитары ничего мне не рассказывают, они молча ведут, как конвой. Поначалу я чувствовал себя от этого неуютно, потому что не знал, что меня может ждать. Но ничего плохого мне здесь не сделали.
Врачи на процедурах всегда приветливые и обходительные. С ними я чувствую себя необычайно хрупким, как будто, если со мной обращаться по-другому, я рассыплюсь на тысячу осколков и никто меня уже не соберёт.
После тренажёрной меня ведут к мисс Гардан. Она психолог. И она мне нравится: она никогда не спрашивает, что я слышу и что они чувствуют; она всегда слушает меня и спрашивает, что чувствую я.
-Доброе утро, Маркус. Как твоё настроение?
-Обычное.
-Ты хорошо сегодня спал?
-Нормально.
-Что-нибудь снилось?
-Да, но, если честно, я уже не помню, что мне снилось. Значит, ничего особенного. А Вам что-нибудь снилось сегодня?
Она смотрит на меня удивлённо, расплывается в доброй улыбке и рассказывает свой сон.
-Как дела у остальных? – вдруг спрашиваю я.
-Ты же знаешь, что я не могу говорить о других пациентах.
-Врачебная этика, я знаю. Но мне не интересно, как они себя проявляют. Мне просто интересно, как они.
-Почему ты спрашиваешь? Ты чувствуешь себя одиноко?
Я молчу.
-Это будет твоя третья семья, - она задумчиво откладывает очки на стол. –Что насчёт…
-Какой рекорд? У меня третья. А у кого-то было больше? Пять, может быть семь?
-Ты же понимаешь, что мы стараемся для тебя. Тебе нужно попасть в лучшие условия. Мы делаем всё возможное.
У меня в горле появляется комок. Не ожидаю от себя такого. Пытаюсь его проглотить и непроизвольно тянусь к стакану с водой. Выпиваю всё.
-Лучшее? – я сжимаю губы. – Я помню, как я попал сюда. И каждый год меня привозят в новую семью «в поисках идеальных условий». Мисс Гардан, представьте, что Вас отвозят на вечеринку, где Вы должны танцевать. Кто-то однажды увидел, как Вы классно танцуете. Но вот проходит ночь, а Вам скучно на вечеринке, Вы не танцуете. И на следующее утро Вас сажают в машину и увозят на другую. И Вы там тоже не танцуете. Потому что, ну, это не Ваше. Но вместо того, чтобы прекратить это издевательство, Вас сажают в очередную машину и везут на очередную тусовку, потому что кто-то, просто кто-то хочет увидеть, как Вы танцуете.
-Но почему бы тебе не попробовать потанцевать в такой ситуации?
-Я забыл о самом важном: представьте, что Вы в инвалидной коляске.
-Но ты не инвалид, Маркус.
Я всплескиваю руками:
-То, что я физически здоров, ещё ничего не значит. Вы знаете, что со мной произошло и как я попал сюда. И всё, что я могу с этим сделать, - так это просто закрыть глаза.
-Ты не в клетке, Маркус.
-Правда? – ехидно спрашиваю я. – Это ведь лаборатория. А в лаборатории всегда есть клетки с такими, как я. Крысами.
-Не называя себя так!
-Я не хотел Вас обидеть или оскорбить. Мне нравится с Вами общаться, Вы интересный человек, но мне пятнадцать, мне нужно что-то еще. Мне нужно больше, чем всё это.
-Ты скучаешь по дому?
-Я не помню свой дом, - вру я. – Отрывки какие-то только. Как вспышки.
-Что конкретно?
-Старую плиту. Она вся в жире, её будто никто никогда не мыл. Огромного серого пса на цепи в будке на заднем дворе. Ржавые трубы, сырые доски.
-А что-нибудь светлое ты помнишь?
Я пожимаю плечами. Я помню больше, чем рассказываю. Я помню, как боялся серого пса по кличке Туман. Как дома постоянно ошивались странные люди. Они дымили, пили, сквернословили. Мать уводила меня на задний двор и наказывала сидеть рядом с собакой. Я боялся его до ужаса, пока не понял, что он такой же заключённый, как я, и так же устал от всего этого. Я спал в его конуре, только чтобы не слышать визги и противный смех. Я помню, как в десять лет подрался с каким-то придурком, который на утро допивал молоко из нашего шумного холодильника. Это было единственное, чем я мог позавтракать. Я помню, как прятался в подвале, на крыше, как неоднократно сбегал из дома.
-Нет. Это просто отрывки. У меня нет к ним эмоций.
Я вру. Другие Крысы бы поняли. Из всего светлого я помню только Мэгги – это мамина сводная сестра. Ей было двадцать, когда это случилось. Не помню, видел ли я её раньше. Её появление в доме – это как если бы на помойку вдруг спустился ангел. Чёрные волосы до плеч, завитые в крупные локоны, длинные ресницы, карие глаза. О чём она думала, когда пришла к нам? Я не знаю. Мне хотелось и хочется верить, что в тот день она пришла меня спасти. Но она ничего не знала обо мне. Никто не знал о том, какой я. Я помню, как я слышал ЕГО. Её страх. Она боялась нашего дома, мою мать и её парня. Страх – это когда образуется пузырь, гул в пузыре. Как будто кто-то кричит, но так далеко, как будто тихим голосом. Человеческим голосом.
-Ты же понимаешь, что у нас с тобой похожая цель, - говорит мисс Гардан, - ты должен понимать, что происходит с людьми, а я – что с тобой.
-Я взрослею – вот, что со мной происходит. Такое себе удовольствие.
Она тяжело вздыхает.
-Мисс Гардан, - вдруг говорю я, - Вы просили этого не говорить, но Вы знаете, что я не умею это контролировать: чем Вы обеспокоены? – в моих ушах лопаются тонкие струны.
Она улыбается, словно вымучивает улыбку из последних сил:
-Я просто устала.
-Нет, мисс Гардан, - я ёрзаю в белом кресле. – То есть, да. Вы устали. И это я тоже знаю. Но Вы обеспокоены. Я не психолог, мисс Гардан. Я просто слышу, что…
-Маркус, послушай…
-Нет! Я не понимаю, зачем всё это делают со мной, что я такое и что происходит. Плевать! Плевать, если никто не даёт мне на это ответы. Но Вы единственный человек, который хоть немного думает обо мне не как о Крысе. Это Ваша работа, я понимаю. Так что не сочтите за наглость, что я так лезу в Вашу жизнь. Может, для этого я здесь?
Струны начинают лопаться резче и громче. Мы сидим в тишине почти полминуты, и я чётко осознаю, как струны медленно перестают лопаться, словно уходят в тишину. Из тишины вырывается вихрь, как воет ветер в трубы, и от неожиданности, я закрываю уши и глаза.
За мной приходят. И ведут в бассейн.
Я не люблю бассейн. Он нагоняет какую-то тоску. Такое ощущение, будто это единственная радость, которая мне осталась, и я должен довольствоваться ей. Светло-голубые стены, холодная вода с хлоркой. Я залезаю в воду. Голос из будки говорит мне:
-Окунись на пятнадцать секунд.
Я окунаюсь, считаю время и выныриваю. Слушаю, что говорят в будке. Там человек пять не меньше. Они просто что-то обсуждают. Потом я плаваю. Опять окунаюсь. Слушаю. И так много-много раз. Когда звенит звонок, значит, пора выходить. Я вылезаю, вытираюсь полотенцем, за мной приходят и отводят наверх в будку. Там меня спрашивают разные скучные вопросы, я спокойно, хотя и неохотно на них отвечаю. После занятий меня ведут обратно в комнату. Там меня уже ждёт обед.
После обеда мне приносят ноутбук с номером «2». Я вторая Крыса. Ноутбук не подключён к интернету, но к нему прилагается целая коробка разных игр и фильмов на дисках. Ещё мне приносят ящик книг. Но, будучи в Крысятнике, я никогда не видел в них особого смысла. Находиться в Крысятнике – это как быть на границе в ожидании перелёта. Это никогда не занимает много времени, неделя, полторы – пока мне ищут новую семью, «идеальные условия», как тут называют.
Я включаю ноутбук. Он грузится. Пароль тут не ставят. На рабочем столе посередине красуется одна папка «Маркус». Её создала мисс Гардан. Я знаю. И я знаю, что там должно быть нечто особенное. Мисс Гардан не имеет к НИМ никакого отношения, но понимает меня. Наверное, она и остальных понимает также хорошо. Но мне нравится чувствовать себя особенным, её любимчиком, если уж на то пошло, хотя я понятия не имею, сколько других и как она относится к ним.
Музыка. В папке музыка. Я расплываюсь в улыбке. Музыка, наверное, единственное, что я обожаю. Неважно, что происходит вокруг, насколько ОНИ громкие, но музыка убавляет ИХ почти до тишины. С музыкой я чувствую себя, не других. Я растворяюсь в ней. Как бы я хотел, чтобы мне подарили колонки.
Я включаю музыку на полную громкость, кладу ноутбук рядом с кроватью и ложусь, закрыв глаза. Тут всё вперемешку. Музыка скачет из лирической в торжественную, мелодии сменяют песни. Они на разных языках, и я не понимаю, что поют в иностранных, но ощущаю себя. Я будто попадаю в совершенно иной, сказочный мир, где я - главный герой.
Я засыпаю.
Ноутбук за несколько часов работы полностью разряжается. Так что, когда я просыпаюсь в темноте, оказываюсь в тишине. Я люблю тишину, но сегодня становится неуютно. Я сажусь на кровать, обхватываю ноги руками и опускаю голову.
Они делают это для моего блага, пытаюсь я убедить себя, мне так будет лучше, потому что я точно не шизофреник, и есть такие другие. Я почти плачу. Ощущение, будто меня подставили: не кто-то конкретный, а вообще, будто меня обделили. Хотя на самом деле всё как раз наоборот: меня наделили тем, чтобы я ИХ слышал. И это доставляет только одни проблемы. Я оказался не нужен никому, стал Крысой, чувствую себя изгоем. И эта дыра во мне с каждой новой семьёй только растёт. Я падаю на подушку, не расцепляя рук. Я чувствую, как слеза ползёт к моему носу, задерживается на несколько секунд и падает.
Мне было тринадцать, когда я попал сюда. Мисс Гардан мне всё объяснила, хотя к тому времени я и сам уже начал понимать. Она спросила меня, помню ли я, как я услышал ИХ впервые. Я помнил. Но я соврал, сказав, что мать была под чем-то, я зашёл к ней и услышал в комнате что-то похожее на соловьиную трель. Странное было зрелище: мать лежала на кровати с глупой блаженной улыбкой, вокруг были бутылки, мусор, недоеденный фаст фуд, а я слышал трель. Но это был не первый раз, когда я ИХ услышал.
Мне было десять, когда я возвращался из школы. Я жил в неблагополучном чёрном районе. Мимо меня проехала машина. Чья-то рука высунулась и выстрелила в рядом идущих. Их было двое: девушка и парень. Обоим лет по двадцать. Она закричала. А он упал. Он умер мгновенно. А машина скрылась. Меня резко накрыло вихрем из труб. Он был настолько громким и диким, что я просто упал на дорогу и закрыл уши руками. Мне казалось, что у меня из ушей текла кровь. У меня текли слёзы, но не потому что мне было жаль незнакомого парня, а от боли. После этого меня отвезли в больницу, я боялся, что оглох. Но всё было в порядке.
Утром ко мне заходит мисс Гардан. Я в это время доедаю свой завтрак, сидя на кровати. Увидев её, я замер. Она никогда не приходила сюда. Прошло больше недели, как я вернулся в Крысятник и пока всё шло так же, как и прошлые два раза. Но появление мисс Гардан в моей комнате разрушает эту мнимую идиллию.
-Маркус, у меня для тебя есть новости.
-Плохие, я так понимаю.
Она стоит на месте, а я не сразу соображаю, что нужно предложить ей сесть. Дурацким, неловким жестом я указываю на стул. Она вся сжата внутри. Скованно подходит к стулу, берёт его за спинку длинными костлявыми пальцами правой руки и тащит поближе к моей кровати так, что пола касаются только задние ножки.
-Может так случиться, что ты здесь задержишься, - слова падают на пол подобно каплям в глубокой пещере.
-Надолго? – я откладываю откусанный сэндвич на тарелку.
-Это неизвестно.
-То есть навсегда? – я взрываюсь.
-Вряд ли. Но может быть.
-Они меня совсем теперь за человека не считают? Всё, я теперь окончательно Крыса? Где подписаться?
-Проблемы с поиском семьи. На данный момент это занимает больше времени, чем обычно.
-Почему?
-Это твой третий раз. Руководство считает, что это ненормально.
-Неужели? А я считаю, что это всё ненормально! И я ненормальный. Кто ещё их слышит? Почему бы меня просто не отдать в обычную семью, которая не имеет никакого отношения к этому Крысятнику. И оставить меня в покое. Может быть, тогда хоть что-то начнёт получаться? Может быть, мне просто не хватает ощущения реальной семьи? Я чувствую себя детдомовцем, которого возвращают как ненужную игрушку.
-Маркус, это я попросила оставить тебя здесь.
Я неотрывно смотрю на неё с чуть приоткрытым ртом. Я никак не ждал, что мисс Гардан так бесчеловечно, подобно всем остальным поступит со мной.
-Вы? – я медленно встаю с кровати. Она вскакивает, и в моих ушах образуется пузырь с далёким кричащим голосом внутри. Она пятится чуть назад. Крик растягивается, становится невыносимым, и я падаю я на стул. – Почему? – я думал, что спрошу тихо, но голос словно сорван, в нём слышен мой плач.
-Они готовы были отдать тебя в третью семью, но они действуют по одному и тому же алгоритму: и через год, а может быть раньше, ты бы снова оказался здесь. Но каждый раз, как ты тут оказываешься, в тебе словно что-то умирает. Я не хочу, чтобы ты сюда возвращался. По-хорошему не хочу.
-И поэтому я останусь здесь?
-Нет. Я обещаю, что я найду тебе то, что тебе поможет.
-Поможет раскрыться?
-Поможет ощутить себя важным. Я не согласна со многим, что тут делают. Моя цель – помогать вам. У меня есть одна идея. Она возникла тут, во время разговора. Но потребуется время, чтобы их убедить. Руководство не будет в восторге, я знаю наверняка. Но вот, что мы сделаем, - он бесстрашно подходит и садится передо мной, - я сегодня же попрошу руководство убрать этот тюремный режим, я попрошу предоставить тебе больше свободы. Если хочешь, я дам тебе какую-нибудь работу, будешь помогать мне, передвигаться по лаборатории. Может, не так свободно, как хотелось бы, но…
-Хочу! – прерываю я её.
Она улыбается и хлопает меня по коленке.
-Я сделаю всё, чтобы ты сюда не вернулся. Ты не Крыса. Пожалуйста, запомни это.
Она уходит, оставляя меня один на один с этими новостями. Я терпеть не могу обещания. Обещания подразумевают ожидание. А я не умею ждать. Слоняться, не зная, исполнится ли обещание или нет, надеяться, потому что доверяешь почти незнакомому человеку, ждать, когда решится твоя судьба, хоть это и звучит так пафосно и книжно, и ничего не мочь с этим сделать. А я ещё как дурак согласился на работу и большую свободу. А вдруг это очередной эксперимент надо мной? В этом Крысятнике можно ждать чего угодно. Им ничего не стоит так издеваться над человеком. Может, мисс Гардан хочет, чтобы я полюбил это место и решил остаться здесь? Противоречивые чувства, когда не знаешь, обманывают тебя или нет, но надеешься, что нет, и всё же внутри есть этот маленький червь, разъедающий дыру, так, на всякий случай, чтобы в случае банально плохого исхода, сказать себе: «А ведь ты знал, Маркус, во что это всё выльется».
После нашего с ней диалога пропадает желание что-либо делать. Хочется стать незримым, маленьким. И даже моя комната становится слишком большой для меня одного. Вот бы залезть под кровать и пролежать там до тех пор, пока всё не решится, а потом уж принять, что уготовила судьба. Так будет проще. Но так не бывает.
Через час за мной приходят и снова ведут по коридорам. Теперь всё кажется заговорщицким: они знают о нашем разговоре с мисс Гардан? Я начинаю вести себя странно: иду рядом с санитаром и вместо того, чтобы смотреть себе под ноги, смотрю в его безэмоциональное лицо. Пытаюсь угадать, что у него в голове. Но какие бы эксперименты надо мной не ставили, одно я знаю наверняка: я не читаю мысли. И теперь жалею об этом.
Меня сажают в кабинет. Напротив врач с бейджиком, но я даже не интересуюсь его именем. Мы приветствуем друг друга. Он раскладывает передо мной фотографии отличного качества.
-Посмотри на них, Маркус. Ты можешь сказать, какие эмоции испытывают люди на этих фотографиях?
Я беру одну, примерно из середины. На ней какая-то женщина с собранными волосами в высокий конский хвост кричит на мужчину, тыкая в него указательным пальцем правой руки. Мужчине это неприятно: он скривил лицо, но он не выражает своего гнева и недовольства так явно, как женщина.
-Они злятся. Они ссорятся. Это гнев.
-Как ты это слышишь?
-Я не слышу, - я переворачиваю фотографию лицом к врачу, чтобы он сам взглянул на неё. – Это очевидно, - и снова смотрю на неё, пытаясь понять, не упустил ли чего.
Врач улыбается, подавляя в себе смущение. Он без слов, сжав губы, забирает из моих рук фотографию и убирает в белый стол. Затем сдвигает оставшиеся на столе фотографии так, чтобы не было той дыры, которая осталась. Заметает следы своей неудачной попытки.
-Посмотри на них, Маркус. Сосредоточься. Попытайся ИХ услышать.
«Сосредоточься» - самое дурацкое слово, которое тут используют все врачи. Почему-то они убеждены, что мне нужно сосредоточиться, чтобы ИХ услышать. Кто им такое сказал? Я сам не знаю, с чего вдруг начинаю ИХ слышать. А они знают.
Я откашливаюсь. Изучаю фотографии: на первой девочка холодной осенью качается на качелях и, похоже, смеётся; на второй мать кормит ребёнка, который сидит в детском кресле, у него измазан рот; на третьей пожилая женщина, подперев лицо левой рукой, смотрит на горстку монет, оставленных на столе; на четвёртой день рождения какого-то мужчины, который в окружении людей вот-вот задует свечи на торте. Я могу придумать целый рассказ о каждой из этих фотографий, но правда в том, что я ничего не слышу.
Я беспомощно гляжу на врача, мне становится неуютно. Не оправдывать ожиданий – вот чем я занимаюсь тут третий год. Так и вижу, как после моего ухода их этого кабинета, врач записывает в моём отчёте: «Бесполезно тратим на него время».
-Я не слышу.
Врач вздыхает. Он хочет что-то мне сказать, но я успеваю сделать это первым:
-Сосредоточиться сильнее?
-Не надо, - он понимает мой сарказм. – Ты не помогаешь нам.
-Но я правда сейчас ИХ не слышу. Это не работает по моему желанию. Это не так работает.
-А как тогда? Как, Маркус?
-Я не знаю. Но явно не так.
-Вот ты и не помогаешь нам понять, как это работает.
-Да я просто не знаю, что должен делать. У меня нет кнопки «включить», «выключить».
-Возможно, ты расстроен пребыванием здесь, и это подавляет в тебе способность ИХ услышать.
-Возможно.
-Так ты расстроен?
-Как видите, я не в восторге.
-И что нам с тобой делать?
-А я здесь что-то решаю?
Врач что-то записывает в свой отчёт, складывает фотографии в стопку и убирает в стол. С каждым его действием становится только хуже. Если раньше я ощущал себя просто Крысой, то теперь – Крысой бесполезной.
Отчаяние во мне борется со злобой. Я злюсь на себя, на всю лабораторию, на две прежние семьи и ту, которую я должен звать «родной». Я готов разгромить кабинет, разломать стол, а потом упасть от бессилия на колени и зарыдать как ребёнок. Я чувствую, как становится жарко и душно. Я сдерживаюсь из последних сил, чтобы не сделать ничего из ряда вон выходящего, потому как понимаю, что это только усугубит и без того моё плачевное состояние. Я стараюсь сделать взгляд отрешённым. Врач замечает это. Но, похоже, у меня плохо получается скрывать своим эмоции.
-Не расстраивайся, - говорит он. Его ручка падает со стола, и он нагибается, чтобы её поднять.
Я взрываюсь как попкорн на сковородке. Становлюсь больше, и весь гнев, собранный в моём теле, превращается в воздушный шар. Я вскакиваю, и одновременно с этим открывается дверь. Врач ударяется головой о столешницу.
-Мисс Гардан?
Я спасён. Если бы не этот седой врач, бросился бы её обнимать. Как нельзя кстати. Но я смотрю на неё ошарашено.
-Срочное собрание, - говорит она, переводя взгляд с меня на врача.
-Да? – он как будто бы не верит и смотрит на меня. Я пожимаю плечами.
-Быть всем. Абсолютно всем.
-Да?
Мисс Гардан как-то странно влияет на мужчин: в её присутствии я чувствую себя более защищённым, а старый доктор тупеет поминутно.
-Да, - ничуть не смущаясь его глупости отвечает психолог.
-Но… но кто отведёт мальчика?
-Мальчику пятнадцать, - напоминаю я. – Мальчик сам дойдёт.
-Так не положено, - возражает мисс Гардан.
-Но не пойдёт же он с нами!
-Почему нет?
-На собрание?
-До зала. Посидит рядом.
-Но он же может…
-Если бы я хотел сбежать отсюда, меня бы уже давно здесь не было, - вставляю я быстрее, чем соображаю, что этого не стоит говорить.
Врач кивает. Я окрылён. Мы выходим из кабинета и идём по коридору.
-Я быстро, - говорит врач и семенящими шагами скрывается за правым поворотом.
Я начинаю ИХ слышать. Что-то похожее на быстрые шлепки по воде. Мисс Гардан вдруг берёт меня за руку. Это странно и естественно одновременно. Мне приятно. Я смотрю на неё, в моих ушах шлепки по воде сливаются воедино. Это ей нужна моя рука или мне её? Она красивая. Без пяти минут влюблён в неё. Такая воздушная нежность. Почти материнская.
Мы идём молча до самой двери зала. Мы расцепляем руки.
-Будем обсуждать моё предложение по поводу тебя, - наконец-то объясняет она. – Посиди пока здесь. Ничего не обещаю. Но очень надеюсь, - она улыбается и скрывается за дверью.
Сидеть тут негде. Это не приёмная. Так что я просто сажусь на пол. Мне кажется это забавным. По крайней мере, я выполняю её просьбу дословно. Вот появляется врач. Он удивлён, что я на полу, но не говорит ни слова. Дверь закрывается. Я прислоняюсь затылком к стене. Жаль, что я не слышу через стену. Это полезнее. Почти суперсила.
Когда я узнал, что я ИХ слышу, то испугался, потому что это ненормально и я никогда не думал раньше, что так бывает. Потом мне казалось, что я супергерой, а это – моя суперсила, и я должен спасти мир. Ну, а чего ещё ждать от тринадцатилетнего мальчишки? Но, в конце концов, я осознал: даже если это моя суперсила, то никто, в том числе я и этот Крысятник, не в курсе, как её развить и что с ней делать. Это как найти обломок НЛО, но так и не понять, зачем он и как им пользоваться. Очевидно, что меня хотят использовать. Неочевидно, как именно.
Медленно ползу спиной по стене вверх. Подхожу к двери и прислоняю ухо. Я слышу голоса, но боюсь, что в маленькой щели между дверью и полом могут увидеть мои голые ступни.
-Он не сотрудник, Вы должны это понимать. Кто будет за ним следить? – слышу я старый женский голос.
-Послушайте, он всего лишь подросток, а ощущает себя в тюрьме, - парирует мисс Градан. - Сейчас он в самых худших условиях, которые только можно создать!
-Ваши эмоции тут неуместны, - отвечает мужской незнакомый голос.
-Мои эмоции? – я представляю, как её брови поднимаются. Она смеётся.
-Мисс Гардан, мы все…
Я отстраняюсь от двери. Не люблю слушать, как спорят взрослые: они так много говорят, но так долго и ни о чём, что мне жаль потраченного времени. Взрослые редко говорят всю правду. Они часто говорят правду, но не до конца. Потому что, если раскроют свою точку зрению от и до, то выплеснут все свои эмоции по отношению к той или иной ситуации. А это как-то не по-взрослому. Глупо. Эмоции не имеют отношения к возрасту. Взрослые постоянно подавляют их, а потом ходят к психологам, становятся замкнутыми и кончают жизнь самоубийством. Всё недосказанное, всё эмоционально не выплеснутое становится паразитом внутри здорового тела, подрывая дух, паразитируя на нём и подчиняя себе. Странно, что они так и не поняли этого, работая с такими, как я.
Напротив зала, чуть справа кабинет. Я подхожу и касаюсь ладонью белой гладкой двери. На ней нет номера. К моему удивлению, дверь оказывается не закрытой. Очевидно, спешили. Очевидно, что на собрание. Я захожу.
Никогда здесь не был раньше. Большая, просторная комната. Я насчитал двенадцать рядов. В каждом ряду двенадцать сейфов с меня ростом. Похоже, тут хранят документы. На первых сейфах с боку красной краской вручную написаны цифры. Меня тянет к номеру «2». Я живу во второй комнате. Прохожу по второму ряду, пытаюсь открыть несколько верхних и нижних сейфов, но неудачно. Не столько любопытно, есть ли во втором ряду что-то про других, сколько про меня. Ряд длинный. Сколько нас сидело во второй?
Но потом я понимаю, что могу ошибаться. Мало ли по какому признаку тут хранят документы. И документы ли? Я хожу мимо рядов, бездумно пытаясь открыть тот или иной сейф, не надеясь на удачу, скорее от скуки. Возвращаюсь ко второму ряду, пропускаю его и иду к первому. Прохожу почти до самого конца и замечаю белый уголок под одним из сейфов. Невольно смотрю на дверь в кабинет. Она чуть приоткрыта. Боюсь, что кто-нибудь зайдёт. Двумя пальцами прижимаю лист к полу и тяну к себе. Похоже, этот пыльный лист бумаги пролежал тут давно. На нём что-то напечатано и вписано от руки. Любопытно прочитать его здесь и сейчас, но я не решаюсь. Всё время кажется, что собрание резко закончится и меня поймают с поличным. Небрежно складываю лист пополам, а затем ещё раз пополам и затыкаю за пояс, благо резинка тугая. Выхожу и аккуратно, бесшумно закрываю за собой дверь.
Адреналин ударяет в голову. Первая мысль после того, как я покидаю этот архив, - вернуться и просмотреть все щели под сейфами. Кто знает, сколько документов может там быть! Листок за поясом только подогревает мой интерес. Но я и так хожу по лезвию: прямо сейчас решается, смогу ли я перестать быть лабораторной Крысой и стать Крысой обыкновенной, той самой, которая свободно передвигается по зданию, как ей хочется, потому что считает это здание своим. Появляется азарт. Сколько новых мест можно посетить с новыми интересными находками! Вряд ли это можно будет называть незабываемым и увлекательным приключением, но это явно будет интереснее мой жизни здесь.
Я сажусь обратно на пол, чтобы никто не заподозрил, чем я тут занимался. Спиной чувствую листок бумаги и никак не могу перестать о нём думать. Рассказать об этом мисс Гардан? Нет, никому не рассказывать. Это мой секрет. Что-то моё личное. Впервые за три года у меня есть что-то личное. Моё последнее – это воспоминание о Мэгги. Никому о нём не рассказываю. И не расскажу.
Их совещание переходит в спор, а потом и вовсе в ссору. Не думал, что из-за меня взрослые люди будут так неистово ругаться. Я бы не удивился, если бы они стали швыряться стульями. И даже расстроился, что этого так и не произошло. Потом наступает тишина. В третьем классе я играл главную роль в школьном спектакле. И я помню эту тишину – всего мгновение, тянущееся вечность, перед аплодисментами. Ты либо покорил их своей игрой, либо они сейчас покорят тебя своей непробиваемостью.
Но в третьем классе всё проще: конечно, тебе будут аплодировать. И не только тебе. Что будет тут, я не знаю. Ещё одна отличная суперспособность, которая в разы лучше, чем ИХ слышать, - перемещаться во времени, но не столетия, а на маленькие его периоды, когда ожидание невыносимо.
Дверь открывается. Я вздрагиваю и испуганно смотрю на санитара.
-Они хотят, чтобы ты зашёл.
Я встаю. Почему-то я не думал, что раз речь обо мне, то я им понадоблюсь. Я захожу в зал. Он больше архива раза в два, и в нём стоит человек восемьдесят, не меньше. Все в белых халатах. Лица некоторых красные как раки. Похоже, они отстаивали свою точку зрения активнее остальных. Или ругались. Кому какое понятие ближе. У противоположной стены невозмутимо стоит мисс Гардан. Её руки спрятаны за спиной, лицо ничего не выражает, но она пристально следит за мной. Непоколебимая женщина. Без четырёх минут влюблён в неё.
Я понимаю, что сейчас за мной наблюдают не только её глаза. Кстати, какого они цвета? Восемьдесят, а то и больше, пар глаз смотрят на меня. Мне неловко, и я не двигаюсь с места. Санитар подталкивает меня вперёд. Я киваю в знак приветствия.
-Маркус, - говорит мужчина, которого я никогда раньше не видел. Он среднего роста с красивыми седыми волосами и с родинкой под правым глазом. – Мисс Гардан сообщила нам, что ты предложил ей изменить некоторые условия твоего пребывания здесь. Это так?
-Да, - я стараюсь казать уверенным.
-Так это ты предложил?
Я понимаю, в какую игру они играют. Моё первое инстинктивное желание – взглянуть на мисс Гардан, чтобы она подала хотя бы малейший знак, как мне действовать дальше. Но это неправильно.
-Да, - ещё уверенней отвечаю я. И теперь уже этот мужчина смотрит на мисс Гардан, словно она должна подсказать ему, что делать дальше.
-Мы согласны пойти на смягчение условий, но – он поднимает указательный палец правой руки, - в экспериментальной форме. Если это будет нарушать ход нашей работы или любым другим образом препятствовать нашему исследованию, мы вернём тебя к исходным условиям. Это понятно, Маркус?
Я киваю и стараюсь скрыть свою радость.
-У меня есть вопрос.
-М? – он так удивляется, что я могу говорить не просто «да», отчего я снова чувствую себя Крысой.
-Как изменятся мои условия? И когда? Прямо сейчас? Могу ли я как-то повлиять на них? – я сам не ожидал, что вопросы так и посыпается из меня. Похоже, тут никто этого не ожидал.
-Вот что мы сделаем: сейчас все расходятся по своим рабочим местам, - он взглядом обводит всю толпу, -  а мы с мисс Гардан обсудим, что конкретно мы можем изменить.
-Я могу присутствовать?
-Твои интересы итак представляет мисс Гардан. Думаю, этого будет достаточно.
-Ладно, - расстроено произношу я и в следующую же секунду корю себя за это. Ощущаю раболепствующим кроликом перед хищным удавом. Надо протестовать за место под солнцем, а я поджимаю хвост.
Мужчина с родинкой под глазом ударяет в ладони, и все оживают от транса и начинают выходит из зала, создавая пробку. Я жду, пока все выйдут, и смотрю на мисс Гардан. Мне хочется знать все подробности их совещания, но я не рассчитываю на дружескую беседу за чашкой чая и обсуждение случившегося. Мисс Гардан и мужчина с родинкой под глазом выходят в числе последних. Меня до комнаты провожает санитар.
Дверь во вторую закрывается. Я сажусь на кровать, достаю бумагу и быстро её разворачиваю. Текста немного. Я жадно впиваюсь в него глазами, пытаясь выхватить из впечатанных букв больше, чем они могут мне сейчас дать.
«Испытуемая номер пять не проявляет признаков восприятия эмоционального фона окружающих. Не выявлено признаков отклонения обоняния, осязания, слуха, зрения и вкусового восприятия.
В виду небольшого возраста испытуемой…»
Дальше вписано что-то неразборчивое. А затем также ручкой, но другим почерком:
«ВАЖНО! Проведение совместных экспериментов испытуемой номер пять с остальными испытуемыми только для конкретной экспериментальной цели! Запрещено нахождение испытуемой номер пять в радиусе двадцати метров с остальными испытуемыми. Ограничить любое воздействие испытуемой номер пять на остальных испытуемых».
Ниже красуется печать «ЗАСЕКРЕЧЕНО». Я несколько раз перечитываю отрывок документа. Меня охватывает паника, хотя нахождение в лаборатории максимально безопасно для меня.
В этом коридоре четыре комнаты. Я думал о том, что комнат может быть больше. Но сама мысль о некой пятой меня пугает. В очередной раз вчитываюсь в документ. Она влияет на остальных Крыс. Но как? Почему это «ВАЖНО!»? От этого становится только страшно. Думая об этом, я даже не сразу замечаю, что они называют нас «испытуемыми», а не «подопытными», хотя я был уверен, что именно «подопытными» они нас и считают.
Она не воспринимает ИХ, но влияет на нас. Что, чёрт возьми, она такое? От этой мысли мне становится смешно. Наверное, именно она пролетает в голове у тех, кто впервые сталкивается с нами. Я складываю листок и кладу его под матрац. Видел ли я когда-нибудь пятую? Нет. Я не видел других Крыс.
Меня распирает любопытство и страх. Страшно, что из всего этого может выйти. Но так любопытно узнавать о таких, как я, или мне подобных.
Всё складывается, как нельзя удачно, понимаю я. Мне дадут больше свободы и доступа, и я приложу все усилия, чтобы выжить из этого как можно больше выгоды для себя. Я должен узнать всё о всех, кто тут есть. Они молчат обо мне и молчат о других.
Они боятся нас.
Это мысль меня словно отрезвляет от одновременного страха и любопытства. Я встаю с кровати, прохожу до стола и обратно. Потом ещё раз. Они боятся нас, потому что не знают, на что мы способны. Это же так элементарно! Но наши способности ничтожны. Мои уж точно. Кому, вообще, нужно то, что я могу ИХ слышать? А потом вспоминаю, что меня собираются отправить в третью семью, потому что так и не нашли «идеальных условий для развития моего потенциала». И вот я уже злюсь. Я ничего не понимаю. Кто кого боится? Какого результата они от меня хотят? Зачем я им нужен? Почему это со мной происходит?
Я сажусь на стул и утыкаюсь лбом в стол. Чувствую себя бесполезным куском дерьма. У меня на руках невероятно ценный документ. Как карта, способная привести, к невиданным сокровищам. Только я не могу её прочесть, то есть правильно понять. Мало одной карты, нужно видеть всю картину целиком.
Я пытаюсь пробить стол лбом, но это больно. Меня выворачивает от того, что вокруг столько всего, что я могу узнать, но сидя в этой комнате, я ничего не могу.
Я дохожу до кровати и падаю на неё ниц. Лежать так неприятно, но я долго не меняю позы. Потом поворачиваюсь лицом к стене. Через время я засыпаю.

***

Утро начинается так же, как и остальные дни. Я просыпаюсь, умываюсь, мне приносят завтрак. Я ем. Дальше наступает тишина. За мной никто не приходит. Дверь заперта, и я не могу выйти из комнаты. Если это мои новые правила, то я разочарован. Не так я себе представлял новую жизнь в Крысятнике.
Дверь открывается спустя несколько часов после пробуждения. Я ожидаю увидеть мисс Гардан или на крайний случай санитара, но на пороге стоит мужчина с родинкой под глазом. Он стоит в дверях с синей папкой в руках, а я сижу на кровати в позе лотоса. Не знаю, чего он ждёт.
-Проходите, - говорю я, словно это мой дом, и скрещиваю руки на груди. Я явно не рад его видеть, но встреча неизбежна. Он чуть проходит по комнате, изучает её, даже проверяет, есть ли пыль на столе, и кладёт на него папку.
-Познакомимся, Маркус? – он оглядывается, выбирая, куда бы лучше сесть. Места тут немного, и всего два свободных стула. Они его чем-то не устраивают. Присесть ко мне на кровать он не решается: мы едва знакомы друг с другом, а сидеть на одной кровати – это очень доверительно. Он выбирает опереться на стол руками и скрестить ноги.
-Ну, моё имя Вы знаете, - говорю я. Не понимаю, чего он от меня ждёт. Сам создаёт такие бессмысленные паузы.
-Говард Хиггинс, - представляется он более звучным и уверенным голосом. Видимо, его имя должно быть у меня на слуху. Но я ничего о нём не знаю.
-Приятно… Какие-то вопросы, мистер Хиггинс?
-Зови меня Говард, - он отталкивается от стола с секундным порывом подойти ко мне поближе, но тут же возвращается в исходное положение. Он выглядит нелепо. Да и его «зови меня Говард» только отталкивает. Он не отец моего друга, не мой дядя и не друг. Нарочито пытается показаться добрым. Это вызывает неприязнь.
-Мистер Хиггинс, - гну свою линию я, - что насчёт правил? Они изменились?
-Да, Маркус, изменились, - его голос стал тише, а сам он побледнел. – Мы выписали пропуск на твоё имя. Пропуск нулевой, то есть максимально ограниченный. Создан специально для тебя. Ты можешь перемещаться по всем коридорам, имеешь доступ в некоторые кабинеты, в основном те, где тебе проводят тесты, в бассейн и залы. Каждый раз, когда ты будешь проходить с пропуском, система будет отмечать это, и мы всегда будем знать, где ты находишься. Ну, о наличии камер, я думаю, ты уже знаешь.
Я пугаюсь. Я не думал о камерах, когда лез в архив.
-Да, конечно, - я стараюсь сделать свой голос максимально ровным.
-Отлично, - он хлопает в ладоши. – Но это ещё не всё! – его интонация похожа на ту, что у ведущего, разыгрывающего автомобиль в телепередаче, где всё подстроено. Он нарочито медленно тянет к себе синюю папку, а затем резко подхватывает её, ударяя по ней пару раз левой ладонью. Играется передо мной. – Твоё расписание. Мы даруем тебе больше свободы, - какое дурацкое слово «даруем», будто не они меня её лишили, - но не стоит забывать о своих обязанностях.
Он протягивает ко мне папку. Я беру, открываю. Это моё расписание. Семь страниц. Каждая на один день недели.
-Это…
-Расписание, я понял, - перебиваю его я. – Спасибо, - я выдавливаю на своём лице улыбку. Надеюсь, она получается не слишком кривой. Впрочем, если и так, что с того? Кажется, он понимает мой настрой по отношению к нему и начинает причитать:
-Маркус, эти тестирования, как и эксперимент в целом, имеют небывалое, я бы даже сказал, колоссальное значение для всей науки. Ты – феномен. Такие как ты уникальны. И наша задача…
-Я просто должен быть в обозначенное время у кабинета, или меня будут отводить санитары?
Мистер Хиггинс разочарован моим прерыванием его пламенной речи. Его патетичность спадает на нет:
-Да, в указанное время нужно быть у кабинета. Если тебя не будет, санитары найдут и приведут тебя. Поэтому лучше приходить чуть заранее. И важное: не приходишь на тесты – мы лишаем тебя твоих новых прав.
-Понятно.
Мистер Хиггинс слишком сильно хлопает меня по плечу.
-И маленький подарок лично от меня.
Какая щедрость! Он достаёт из кармана белого халата наручные часы.
-Чтобы всегда знал, который час.
-Спасибо, - я надеваю часы и разглядываю уже после того, как он скрывается за дверью.
Не Мисс Гардан оповестила меня, а он. Это мерзко и обидно. Наверное, она хотела, но он настоял. Что ж, похоже, я только что познакомился с одним из самых мерзких типов в этой лаборатории.
Я получаю свободу, но не знаю, что с ней делать. Тупо сижу и изучаю своё расписание, на сегодня – более детально.
08:30 – подъём
08:45 – первичный осмотр
09:00 - завтрак
09:30 - тест у доктора Хармшира
10:40 - тест у доктора Эванс
12:00 – обучение
13:30 – обед
14:45 - тест у доктора Бо
16:00 – обучение
20:00 - ужин
Водных процедур нет – облегчённо выдыхаю. На два первых теста и обучение я уже опоздал. В это вина мистера Хиггинса. Что ж, остаётся ждать обеда. Ко мне заходит мисс Гардан.
-Знакомишься с расписанием?
-График плотный, мисс Градан, - пытаюсь сострить я, - даже не знаю, могу ли я сейчас Вас принять, – делаю вид, что изучаю расписание. – А, да, могу.
Она улыбается.
-Не хочешь пообедать?
-Что Вы, ещё рано! Ещё целых полчаса, - играюсь я, и только потом понимаю, что, наверное, это неприлично отказать ей в приглашении на обед. Меня ещё не приглашали на обед. Тем более, женщина.
-Предлагаю посетить столовую.
-Тут есть столовая?
-Тут много чего есть, - подыгрывает она мне, - даже туалет. Вижу, мистер Хиггинс успел подарить тебе часы.
Я почему-то виновато пытаюсь спрятать руку.
-У меня тоже для тебя кое-что есть.
Она протягивает мне  большой сложенный лист бумаги. Я разворачиваю. Это карта лаборатории.
-Ого! Это же круто!
-Не удалось заламинировать, так что только в таком виде. Я тут тебе подписала кабинеты. Красные кружочки на дверях значит, что доступ запрещён.
Я впиваюсь в карту и нахожу архив, над которым красуется красный заштрихованный круг. По моему телу пробегает полчище мурашек.
-Спасибо! Очень полезная вещь.
-А теперь обедать, - говорит она. – Столовая вот тут.
Мы спускаемся на первый этаж. Она называет его «цокольным». Он выглядит отлично от лаборатории, и поэтому здесь я кажусь совсем не к месту. Тут есть люди в халатах и без, подсобные рабочие и белые воротнички. Я один в пижаме на босу ногу. Пол тут холодный и скользкий. На меня глазеют как на животное в зоопарке. Я стараюсь ни на кого не смотреть: глаза в пол и идти рядом с мисс Гардан. Не знаю, замечает ли она мою скованность, но действует так, словно в моём присутствии нет ничего странного.
Мы заходим в столовую. В столовой стоит гул от жующих и болтающих. Постепенно он начинает снижаться и исчезает совсем. Зато я слышу, как нарастает их тревога. Я начинаю чесать в правом ухе, заранее зная, что это мне не поможет. Мисс Гардан берёт меня за кисть и тянет в очередь. Я смотрю на всех с таким же удивлением, что и они на меня. К тому времени, как мы подходим к витрине, я уже ничего не слышу, кроме шума в ушах. Мисс Гардан что-то спрашивает и одёргивает меня за рукав. Я смотрю ей в лицо и вижу, как шевелятся её губы, но не разбираю ни слова. Теперь я хватаю её за рукав и медленно притягиваю к себе. Её правое ухо оказывается у моих губ. От неё вкусно пахнет цветочными духами.
-Я ИХ слышу, - шепчу я, словно что-то постыдное, и смотрю ей в глаза. Её взгляд растерянно бегает, ища в моих глазах ответ. – Я ИХ слышу, - также тихо повторяю я, не слыша собственного голоса.
Она о чём-то меня спрашивает, но я не понимаю её. Мне становится страшно и хочется сбежать. Мисс Гардан вопреки моим ожиданиям разворачивается и делает заказ. Себе и, кажется, мне. Я растерян и напуган. Люди продолжают глазеть на меня. Но теперь, похоже, приходя в себя от оцепенения, которое я принёс с собой, начинают меня обсуждать. Потому что я интереснее всего, что происходило тут за несколько минут до этого. Я крепко цепляюсь за рукав мисс Гардан, как трёхлетний малыш, который боится потеряться в супермаркете. Тревога волнами поступает и отступает, но слух не возвращается. Мне кажется, это длится слишком долго, хотя проходит не больше пяти минут.
Мисс Гардан вручает мне мой поднос, и мы садимся за столик друг напротив друга. Неужели она собирается спокойно есть, когда я в таком состоянии? Она словно читает мои мысли и садится рядом со мной.
Она берёт мою папку, достаёт лист с сегодняшним расписанием, ручку из своего нагрудного кармана и пишет на обратной стороне: «Как ты себя чувствуешь?»  Она смотрит на меня, протянув ручку, но я не знаю, что ответить. Тогда она резко пишет второй вопрос: «У тебя что-то болит?»
Только сейчас я меняю фокус с того, что я слышу, на то, как я себя чувствую. Да, мне страшно от происходящего, но в целом мне это не доставляет неудобства. Я мотаю головой в знак отрицания.
«Позвать санитаров?» Она хладнокровна. Это меня успокаивает. Тревога волнами отходит, шумит где-то на дальнем фоне, а на передний выдвигается что-то новое, еле уловимое. Я начинаю разбирать звуки и голос.
-Всё в порядке, - говорю я, - я снова начинаю слышать. Как все.
Я беру лист и возвращаю его обратно в папку. Ем, будто ничего не случилось, ожидая, когда мой слух вернётся до конца. Мисс Гардан тоже ест, но настороженно.
-Нам следует об этом поговорить, - прерывает тишину она.
-Психолога в расписании на сегодня нет, - я оттягиваю момент разговора. Мне стыдно обсуждать то, что произошло. Она выглядит растерянной, и я чувствую себя в этом виноватым. Мы едим молча.
-Я попрошу, чтобы тебе выдали обувь, - в конце безмолвного обеда говорит мисс Гардан.
-Спасибо.
Мы вместе выходим из столовой.
-Проводить до кабинета мистера Бо или дойдёшь сам?
-Сам.
Он кивает, и мы расходимся. Я делаю пару шагов, а потом кричу на весь зал:
-Мисс Гардан!
Я подбегаю к ней. На нас опять все смотрят. Не стоило мне кричать.
-Не говорите никому, что я ИХ слышал. Пожалуйста.
-Моя работа делать твоё пребывание здесь и твоё состояние от всего, что с тобой происходит, спокойным.
-Мне будет спокойнее, если об этом никто не узнает.
Она не решается. Кажется, я подталкиваю её на что-то не совсем законное или противоречащее работе в лаборатории.
-Поговорим об этом позже.
-Но в расписании на сегодня нет психолога!
-Но ты можешь зайти ко мне. По-дружески, - она не улыбается и уходит.
Я иду проводить тест у доктора Бо, потом у меня занятия. Никогда их особо не любил. Быть единственным учеником, когда всё внимание направлено только на тебя, - то ещё удовольствие. Я зеваю на литературе, скриплю мозгами на английском, оживляюсь на информатике и с энтузиазмом решаю задачки на алгебре. Прошу задать по математике побольше, но больше нормы не задают. Я бегу в комнату и сажусь за стол делать домашнее задание, пока не улетучилось настроение. Не замечаю, как в дверях оказывается мисс Гардан.
-Хотела только спросить, ты идёшь на ужин в столовую или попросить, чтобы тебе принесли сюда?
-Сюда, - не отрываясь, отвечаю я.
Она ещё стоит столько-то и уходит. Наверное, думает, что я обиделся. Санитар приносит ужин на столике с колёсиками и оставляет у меня. Я доделываю алгебру, вздыхаю, и берусь за английский. Литературу игнорирую совсем. Когда я приступаю к ужину, с удивлением обнаруживаю, что он остыл. Приходится его есть холодным. На половине ужина вспоминаю, что в столовой есть микроволновая печь.
Я везу столик вниз. По лестницам спускать неудобно. Вероятно, тут где-то имеются лифты, о которых мне никто не сказал. Не знаю, указала ли их мисс Гардан на карте. Но карту я с собой не взял. Пропуском открываю дверь в столовую. В ней не горит свет и совсем тихо. Качу столик вперёд, хотя почти ничего не видно. Разогреваю еду, сажусь за стол и ем в темноте и одиночестве. Иногда мимо столовой проходят люди, но дверь почти закрыта, поэтому никто не заглядывает.
Столик я оставляю прямо в столовой и возвращаюсь к себе на этаж. Уже в своём коридоре я останавливаюсь напротив четвёртой комнаты. В голову приходит дурацкая идея, и я своим пропуском пытаюсь открыть в неё дверь. Дверь не поддаётся, но и я не сдаюсь. После трёх неудачных попыток иду к третьей. Уверен, что все мои попытки входа отображаются в системе доступа, но любопытство – то единственное, что побеждает страх. Доступа ко второй нет. Проверяю ещё раз.
Первая почему-то интересует меня менее всего. Наверное, сказываются пять неудачных попыток доступа к третьей и четвёртой. Прикладываю пропуск. Загорается красный светодиод. Автоматически прикладываю второй раз, и дверь открывается. Отступаю и считаю комнаты в обратном порядке: не свою ли я только что открыл. Четыре, три, два… Один. Я подхожу к своей комнате и открываю её. Открывается с первого раза.
Я залетаю в первую и останавливаюсь у самого порога. Комната идентична моей. Та же кровать с матрацем, объёмной подушкой и одеялом. Только без постельного белья. Те же зеркало и раковина под ней, только без умывальных принадлежностей. Тот же стол, два стула, шкаф.
Я подхожу к шкафу и открываю его. В нём лежит комплект постельного белья и комплекты одежды на ночь и день. Шарюсь по полкам, но ничего не нахожу. На столе пусто. За зеркалом тоже. Я немного разочарован и сажусь на кровать. И тут я вспоминаю, что оставил важный секретный документ у себя в комнате. Меня бросает в дрожь от того, что кто-то мог так же шариться у меня. Я влетаю во вторую и достаю заветную бумажку. Цела.
Моя комната мне кажется совершенно не укромным местом для хранения столь ценной информации, и я решаю сделать своим тайником первую. Целая комната, которой никто не пользуется. Я возвращаюсь в неё и, прежде чем спрятать лист, перечитываю его.
Пятой комнаты нет. Но пятая Крыса есть. Я прячу документ под матрац в первой, закрываю её и возвращаюсь во вторую. Беру папку с картой. Карта большая: чуть больше стола. Я разворачиваю её и быстро начинаю искать глазами пятую комнату. Быстро ничего не находится. Я сажусь на стул и теперь внимательно изучаю коридоры, залы и кабинеты. Вот мой коридор: тут четыре комнаты, цифры с номерами красуются жирным крупным шрифтом. Ищу похожий для пятой комнаты. Не нахожу. Пытаюсь найти просто цифру пять, и вот что получается: 5л. и 5к. 5к. отпадает сразу, потому что это кабинет, где мне проводят тесты. Его я узнаю. 5л. я не знаю, но очень сомневаюсь, что это то, что я ищу. На всякий случай делаю пометку карандашом. Ещё раз пробегаюсь глазами по карте, убеждаясь, что других пятёрок тут нет. Аккуратно складываю карту и смотрю расписание на завтра.
Свободного времени, оказывается, у меня не так уж много, зато в моём распоряжении вечер после ужина и утро до завтрака. Понимаю, что раньше будильника я не встану. Надо достать себе будильник. А завтра вечером я отправлюсь в 5л.
С этой мыслью иду спать и ещё долго не могу уснуть от перевозбуждения.

***

Утром мне приносят завтрак, а вместе с ним кроссовки. Кажется, мисс Гардан всё-таки обиделась. Или у неё дела. Или я ничего не смыслю в женщинах. Я надеваю кроссовки и, кажется, выгляжу ещё более нелепо чем прежде. Но это подарок, тем более новый и удобный. Кроссовки совсем не скользят по плиточной поверхности полов лаборатории. Пока жду начало бегаю от одного конца коридора до другого. Один раз даже падаю. Санитары смотрят на меня косо, словно им никогда не было пятнадцать. Я смеюсь.
Не знаю, замечает ли кто моё нервное напряжение. Постоянно смотрю на часы мистера Хиггинса и отсчитывают время до вечера. На приёме у психолога отвечаю отрывисто, бегло, но не забываю поблагодарить за подарок. Вначале она ещё пытается перейти на случившееся в столовой, но я уклоняюсь от ответа, и мы закрываем тему.
После уроков не бегу решать алгебру, а бегу в 5л.
5л. – это лаборатория номер пять. Не пятая комната. Доступа в неё у меня не оказывается, и я чувствую себя обманутым. Я сажусь на пол, раскрываю карту и без особого энтузиазма изучаю этажи лаборатории. Не хочется тратить вечер впустую и я пытаюсь выбрать место, которое может оказаться полезным в моих поисках нового и неизведанного. Мимо ходят санитары и врачи, но я не обращаю на них никакого внимания. Один даже спрашивает, не заблудился ли я и не нужно ли отвести меня в свою комнату. Я дружелюбно отвечаю, что всё в порядке и что я просто изучаю карту. Ногтем отмечаю пару мест, куда, по моему мнению, стоит сходить. Замечаю перед собой чьи-то ботинки, из которых растут ноги в серых брюках, скрываемые под белым халатом. Поднимаю взгляд и вижу мистера Хиггинса.
-Добрый вечер, - говорю я.
-Да уже почти полночь.
Я смотрю на часы.
-Не заметил, как время пролетело, - хотя мне совсем не хочется уходить, я начинаю складывать карту. Мистер Хиггинс садится рядом с картонным стаканчиком, из которого пахнет кофе и корицей. Я замираю.
-Ты любишь кофе?
-Да.
-В столовой, в которой ты вчера устроил кипиш, есть хороший кофейный аппарат. Можешь пользоваться.
Хочу возразить, что я ничего не устраивал: я просто пришёл поесть, но вместо этого лишь благодарю за информацию.
-Только на ночь не пей. На ночь вредно.
Взрослые всегда так: говорят не делать что-то, потому что это вредно, опасно, неправильно или даже незаконно, но сами делают. Я киваю.
-Изучаешь карту? Нашёл что-то интересное?
Мистер Хиггинс выглядит уставшим. Наверное, поэтому у него стаканчик с кофе и поэтому он такой болтливый сегодня.
-Да вот нашёл лабораторию 5, - указываю я на дверь.
-Ты её помнишь?
-Нет, а должен?
-Здесь ты сдавал кровь на анализы, когда только-только поступил.
-Там моя кровь?
-Нет, конечно. Мы не фанатики какие-то. Просто оборудование для анализов. Эту лабораторию открывают только, когда нужно сдать анализы.
Это так банально, что я расстраиваюсь ещё больше.
-Ну, вставай, - он поднимается сам, - тебе пора домой.
-Вы нашли мне новую семью?
-Я имел в виду твою комнату.
-А! Да, - я поднимаюсь. – А Вы найдёте мне новый дом? – я пытаюсь задать этот вопрос настолько жалобно, чтобы это не казалось слишком убогим, но и так, чтобы показать, как мне это необходимо. Мистер Хиггинс сейчас в странном упадническом настроении, возможно, на него можно надавить.
-Ищем.
Мы медленно и долго идём по коридору к лестнице.
-Мисс Гардан говорит, что вы ищите идеальные условия, но, может, сойдут и не идеальные? Как можно раскрыться в идеальных условиях? Когда всё идеально, наоборот работоспособность понижается, тонуса никакого. Нужны шероховатости, чтобы их преодолевать. Идеальные условия не дают развития.
-Да-да, я подумаю, - он хлопает меня по плечу. – Мне наверх, а тебе вниз. Доброй ночи, Маркус.
-Мистер Хиггинс, у меня есть просьба.
Он смотрит на меня умоляюще, чтобы я ничего не говорил и не просил.
-Можно мне будильник?
Он кивает:
-Будет.
Пока спускаюсь и иду к своей комнате, думаю, что нужно максимально благоустроить свою жизнь тут, если мне так и не удастся выйти наружу. Например, надо попросить расширить список развлечений. И больше общения. Я могу сдружиться с санитарами, хоть они и выглядят сурово и постоянно молчат. Мы можем вместе проводить сеансы кино. Могу помогать на кухне, хоть научусь прилично готовить. Может, мне разрешат не посещать уроки литературы? А ещё было бы неплохо заняться спортом, но только не водным. У меня есть кроссовки, и их нужно использовать. Тренажёрная – это хорошо, но было бы здорово устроить соревнования, например, по бегу. И музыка. На полноценные концерты я, конечно, не рассчитываю. Но можно устраивать музыкальные вечера. Обязательно найдётся тот, кто умеет на чём-нибудь играть. Может, и меня научит. Я мечтаю обустроить этот Крысятник под себя, создать в этом мире свой, удобный и подходящий мне. Если мне здесь жить, то пусть это будет стоящей жизнью. И тогда, возможно, не так уж плохо, что я никогда не попаду в город. По крайней мере, здесь безопасно. Ведь место Крысы в Крысятнике.