Шурка

Ленинград, январь 1942.
***

Петрович уже двое суток замерзал на голом матрасе, накрывшись пледом, бушлатом и пальто. Хорошо, хоть, что ноги были обуты в неснимаемые старые валенки. Квартира стояла пустая и стылая. Последнее чучело головы кабана днями распотрошили и съели. Соседи давно не появлялись, а кого-то видать уже отвезли. Одолевал голод и холод, но воспоминания всё же не давали заснуть:

"Хорошо, что жена с дочкой нынче где-то там, за Уралом. А мы уж тут с Шуркой как-нибудь, доживём... Правда, как дожить на одну пайку хлеба?."

 Петрович слышал у своего уха тяжёлое дыхание волка, лежащего рядом, и нервные подергивания его лап радовали:

"Жив Шурка! Видать что-то свое чует."

 Вспомнилось, как лет пятнадцать назад, приехав под Красноярск поохотиться на кабана, выпросил этого махонького волчонка у охотников, убивших волчицу. Привёз в Ленинград. Сашенька, дочурка, назвала его "Шуркой".

 
Петрович открыл глаза. Рядом с матрасом лежала неотоваренная за два дня хлебная карточка. Очень хотелось есть и пить, но сил подняться уже не было. Кидало в дрёму.

Но воспоминания не отпускали:

"В сороковом году полетел с Шуркой в его места, под Красноярск. Стоял январь. Снег по колено. Местные охотники устроили гон на кабана с собаками. Попросили меня не пускать Шурку с собаками - разгонит всех. Оставил его на привязи у базы. Охотников с собаками отвезли подальше на километров десять. Пошли искать кабаньи следы. Кручусь в кустах с двустволкой. Смотрю, ломая кусты, на меня несётся секач с огромными клыками, щетина дыбом, уши торчком, а мимо проносится, невесть откуда-то появившийся Шурка и бросается сзади на него. Я с испугу выстрелил дуплетом кабану в голову, и он замертво осел на снег.

Спас мне жизнь тогда Шурка... Сорвался с привязи, почуяв беду.

И я в обиду его не дам. Ведь он людям верит, а они его убьют с голодухи."

 
Глаза Петровича были полузакрыты. Голод и холод отступили.

Так и нашли их двоих спустя несколько дней, уснувших навсегда в счастливых воспоминаниях...

Июнь 2020 г.