Эльфирия. 11. У хозяев

     Предыдущая глава: http://proza.ru/2020/06/05/1051

     Только сейчас я обратила внимание, что в дверном проёме, прикрытом тяжёлой портьерой, стоит невысокая блондинка в шикарном халате, украшенном то ли настоящими драгоценностями, то ли искусной подделкой. Пристально разглядывая меня, она подошла вплотную, провела мягкой ладонью по моему лицу:

     — О, Эльфор, какая нежная кожа! А там ещё нежнее. Не бойся, детка, тебе у нас будет хорошо. Если будешь слушаться — будешь полностью свободна. Будешь наряду со мной и моим мужем полноценной хозяйкой этого дворца. Если заслужишь — избежишь исполнения приговора. Или, по крайней мере, он будет отложен. Ты ведь знаешь, что приговорена к эксцизии, не правда ли?

     — А что такое эта ваша эксцизия? — мой голос прозвучал хрипло.
     — Эксцизия — это, душенька, по-медицински клитородектомия. При этой манипуляции женщину лишают клитора и малых половых губ. Но нам с мужем не хотелось бы уродовать такую прекрасную девушку.
     Я всё поняла. Вспомнила, что рассказывал Сэми, и сердце подкатило к горлу и так заколотилось, что могло выскочить.

     — А сейчас пошли, познакомишься с моим мужем. Ну, и проведём пробный урок.
     Я не поняла, о каком уроке она говорит, но надеялась, что это не касается того страшного, чего я больше всего боялась.
     — Да, кстати, называй мужа хозяин, а меня хозяйка. И держи язык на привязи, отвечай только «да, хозяин» или «да, хозяйка». Поняла?

     Я молчала.
     — Я спрашиваю: поняла? — я кивнула.
     И вдруг меня обожгла пощёчина.
     — Я ещё раз спрашиваю: поняла? Отвечай! — она сорвалась на крик.
     И я ответила:
     — Да, хозяйка.
     — Иди за мной, — приказала блондинка.

     Мы прошли мимо анфилады комнат и зашли в полутёмный зал. На стене на огромном экране творилось что-то безобразное. Голая девица, стоя на коленях лизала промежность у женщины в странной одежде, состоящей из одних ремешков, оставляющих открытыми все интимные части тела. А сзади девицы качался вперёд-назад огромный негр. Я поняла, что это и есть порно, мне о нём рассказывала моя всезнающая сестричка. Да и студентки в университете не прочь были делиться друг с дружкой «клубничкой».

     Стараясь не смотреть на экран, я обвела взглядом зал. Никогда ещё я не видела такой странной обстановки. У одной из стен стояло что-то наподобие огромного деревянного креста, вернее не креста, а скорее буквы Х, со всех четырёх концов которой свисали верёвочные петли. Рядом с этим сооружением было что-то вроде стойки бара и вешалки для одежды. Однако в отверстиях и на крючках были не бутылки с напитками, а многохвостые плётки, как у Карабаса-Барабаса, палки разного калибра, от тоненьких и гибких, до толщиной в два пальца. В других отверстиях стояли странные пластиковые «выбивалки для ковров» с лопаткой на конце, усеянной зубцами, как у щётки для волос. На крючках висели тонкие ремни, и зачем-то плоскогубцы и обычные кусачки, а также проволочное кольцо с прищепками и какими-то зажимами на болтах. Были и предметы, которых я вообще никогда в жизни не видела. Всё внушало такой страх, что моё тело немедленно покрылось мурашками.

     Посреди зала, ближе к противоположной стене, царствовала огромная кровать. Таких огромных я ещё никогда не видела. В ней, наверное, спокойно и вольготно поместилось бы четыре человека, а может, и все шесть. В дальнем углу, справа от экрана, с потолка свисали две цепи с затягивающимися ременными петлями, между ними свисала толстая верёвочная петля, как на виселице, а строго под ней торчал какой-то кол с конусом на конце. Тут же располагался сбитый из чуть оструганных тёмных досок стол, на поверхности которого было множество ещё более тёмных пятен. Неужели кровь?
     Всё это больше напоминало пыточную, а не зал, или спальню, или вообще какое-то жилое помещение.

     Из-за высокой спинки кресла, стоящего перед экраном, на котором продолжалась всё та же, но уже в другой позиции, мерзость, послышался мужской голос:
     — Ну-ка, куколка, иди сюда, покажись.
     Я не поняла, к кому обращается этот голос, возможно куколка — это хозяйка. И осталась стоять. Но ехидный хозяйкин голос произнёс:
     — К тебе, шлюха, обращаются! Отвечай, как положено, и немедленно выполни, если не хочешь быть наказанной.

     Никто и никогда ещё не называл меня шлюхой. Это слово ударило меня больнее, чем плётка. Но я была в полной их власти, и потому, проглотив жгучие слёзы, прерывающимся голосом ответила:
     — Да, хозяин, — и прошла за кресло, повернувшись к нему лицом.
     — Риса, добавь свет, чтобы я её хорошо разглядел.

     Свет ярко вспыхнул и безжалостно залил страшный зал. В кресле сидел довольно крупный мужчина лет сорока — сорока пяти. Голова с причёской ежиком серебрилась лёгкой сединой, чувственные губы в окружении чёрной бородки, прямой, прямо-таки римский нос. Мягкие, нежные руки, никогда не державшие в руках ничего тяжелее авторучки. Чем-то он напоминал одного из моих преподавателей в университете. Его внешность вызывала скорее симпатию, чем страх. Правда, вот голос, какой-то медовый, липкий, противный и такой же липкий взгляд, ощупывающий всю меня.

     — Да ты прямо конфетка! Подойди-ка ко мне поближе.
     Ответив положенное «да, хозяин», я приблизилась.
     — Да что ж ты так медленно? Боишься, что-ли, меня?
     Он встал с кресла и подошёл ко мне вплотную. Взял за плечи и повернул как куклу, ощупывая всю меня липким взглядом.
     — Хороша! Ох, хороша. Правда, Риса? Будет чем заняться с этой куколкой. Как там твоя пещерка? — это он ко мне обратился. — Ты не потекла ещё от этого фильма? — он кивнул на экран с порно.

     Неожиданно он задрал мою юбку и схватил меня сквозь трусики за промежность. Я содрогнулась от омерзения, и на автомате, как когда-то учил меня папа, изо всех сил двинула его коленом между ног. Мужчина взвыл и, схватившись руками за причинное место, упал на пол.

     Риса сдёрнула моток верёвки с «барной стойки», и меня опутала ловко брошенная петля, прижав мои руки к бокам. А второй конец верёвки так ожёг меня по правой руке и груди, что на руках и, скорее всего, на груди тоже, вспух багровый рубец. Верёвка свистнула ещё раз, и параллельно первому вспух второй рубец. Скользящим движением Риса дёрнула меня за петлю и одновременно подставила ножку. Я грохнулась на пол, обо что-то ударившись виском, и свет для меня померк.

     Очнулась я, вдохнув чего-то едкого, совершенно голой на Х-образном кресте. На шее было нечто вроде собачьего ошейника, притянутого за кольца на нём к верхним перекладинам креста. Руки и ноги затекли, и их кололо будто иголками. Они были больно притянуты к перекладинам петлями. Но эту боль и близко нельзя было сравнить с болью в груди. Сколько могла, я опустила голову вниз и увидела, что мои груди, абсолютно бордовые и похожие на два шара, обвиты туго затянутыми верёвками, а под соски вогнаны заострённые спицы.

     — Ну что, оклемалась? — раздался вкрадчивый и одновременно ехидный голос. — Ну что, Риса, приступим к уроку? Я займусь подготовкой своего богатыря, а ты развлеки девушку, пока она не потечёт. Да смотри, шкуру ей сильно не попорть. А потом сделаем нашу красавицу навеки послушной, с помощью маленькой-маленькой операции.

      Риса знала толк в пытках. Возможно, она работала чёрным палачом. Вскоре я знала назначение почти каждого предмета с «барной стойки». Множество раз я теряла сознание, а затем меня приводили в себя, и пытки продолжались.

     Наконец хозяин зарычал, затрясся… Да и его садистка-жена устала.  Она развязала мои груди и вытащила из них спицы. Я было вздохнула облегчённо, но вместо верёвок и спиц нелюдь вновь проткнула обе груди острыми крючками и растянула их за верёвки в стороны. Оставив меня висеть на кресте, они куда-то ушли. Руки и ноги так затекли, что потеряли чувствительность. Зато кожа на животе и спине горела огнём. Но уже привычным. Я потеряла счёт времени: сколько я так висела, несколько минут, или часов? А может дней? Честно говоря, я мечтала только об одном — поскорее умереть. Желание жить покинуло меня.

     Вернулись мои мучители. Я безвольно обвисла на кресте и мне уже было всё равно, что со мною сделают. Мечтала лишь об одном, чтобы они меня быстрее убили.
     — Посмотри, эта дура обмочилась. Эку лужу сука напустила! — воскликнула Риса.
     Я восприняла эти слова абсолютно равнодушно. Мой стыд улетучился вместе с желанием жить. Не было стыдно ни что я голая и раскоряченная перед моими мучителями, ни что я описалась. Я была не человеком, просто куском мяса.

     — Эй, Зиль, — обратилась Риса к мужу, — помоги мне снять её с креста. Пусть замоет за собой ссанки, да сама обмоется и подмоется, чтоб не воняла.

     Меня сняли с креста, но ноги не держали, и я упала в свою же лужу. Эти двое возились около стола, а у меня постепенно кровь возвращалась в омертвевшие конечности. Это тоже была та ещё пытка. Через какое-то время я смогла встать на колени. Риса подтолкнула ко мне ногой ведро с водой, которой они окатывали меня, приводя в чувство, и бросила тряпку. Я безропотно замыла пол под крестом, а затем меня подтащили к двери в одной из стенок. Оказалось, там была ванна и душ. Меня вкинули в ванну и пустили воду. Господи, какое это было блаженство, несмотря на раны на теле и кровавые рубцы. Я оживала, и уже минут через пять, цепляясь за стенки ванны и пару раз грохнувшись, сумела встать на ноги.

     Я бы оставалась тут вечно, но пришла Риса, бросила мне полотенце и приказала вылезать. Вытираться было больно, так что я только промокнулась полотенцем и, как запрограммированный робот, вернулась в пыточную.
     — Ложись на стол! Да не на живот, остолопка, а на спину.
Безо всякого сопротивления я легла на стол.
     — Ноги согни в коленях и разведи в стороны! — последовал новый приказ.

     И снова мне на колени и на щиколотки надели петли. На этот раз ременные. Вдвоём, каждый со своей стороны, зафиксировав ноги в нужном положении, они закрепили также руки и голову. Я лежала как бабочка, наколотая на лист бумаги.

     — Вот, малышка, вот, наша красавица, видишь эту штучку? — Риса, поднесла что-то зажатое в пальцах к моим глазам. Это был маленький, сантиметра полтора очень острый ножичек треугольной формы. Попрощайся со своей любовной пуговкой и нежными губками. Теперь тебе никогда не захочется любви ни с мальчиками, ни с девочками. Ты станешь просто прибором для траханья и вынашивания детей.

     Её ухмыляющаяся голова исчезла из моего поля зрения. Последнее, что я услышала:
     — Ну, муж мой, уступаю тебе "право первой ночи", — с кривой ухмылкой произнесла она. — Держи скальпель.
     А через секунду меня резанула такая боль, что я отключилась, а может умерла.

     Продолжение здесь: http://proza.ru/2020/06/06/860