Творчество М. Ахмадова в контексте постмодернизма

Муса Ахмадов – выдающийся чеченский прозаик конца ХХ – начала XXI веков, творчество которого свободно как от декларативности и почти идеологической лозунговости, характерной для ранней чеченской литературы, так и от нивелирования национальных традиций второй половины ХХ века. 
 
Муса Ахмадов родился 28 января 1956 г. во Фрунзенской области Киргизии, куда была депортирована его семья. Правда, совсем еще в младенческом возрасте его семья вернулась на историческую Родину - в селение Лоха-Варанды. Здесь и прошло детство писателя.   
 
В 1979 году, окончив Чечено-Ингушский университет, Ахмадов вернулся в родное село, где продолжительное время работал учителем. Кроме того, сотрудничал с  Шатойской районной газетой «Ленинец», а позже занимал различные должности от вузовского преподавателя, до заведующего литературной частью Чечено-Ингушского театра им. X. Нурадилова и редактора различных журналов и Чечено-Ингушского книжного издательства.

Ахамадов, начавший свой творческий путь с лирики и небольших рассказов, к началу 1980-х годов определился как прозаик, работающий в разных жанрах. Его произведения публиковались  на страницах альманаха «Аргун», а позже, в 1983 году,  вышли отдельной книгой на чеченском языке «Ночь в покинутом доме» на чеченском языке.
 
Центральной темой ранних произведений Ахмадова  можно обозначить осмысление Великой Отечественной войны. Так, героиня рассказа «Сказка о трех братьях»  - старая Сану живет одна в доме, в котором она закрыта вместе с воспоминаниями о далеком прошлом. Она – воплощение безоговорочной веры: женщина  ждет с войны своих погибших братьев: они живы в ее памяти, в ее воспоминаниях. Автор играет с читателем, плавно нарушая хронотоп и врисовывая в полотно произведения воспоминания героини, в том числе очень важные для нее имена, голоса. В своем сумасшествии она находит утешение в единственном друге – в корове, что очень символично для деревенской прозы, которая у Ахмадова перекликается с еще необустроенной жизнью после депортации.   

Для Ахмадова горы и село являются воплощением прямой связи с корнями народа, а потому для него очень сложно принять «опустившие села и дома», которым он противопоставляет  мечты о «прекрасном саде» Родины. В голосе автора чувствует обида и осуждение стремлений его сограждан покинуть села, разорвать кровные связи с родной землей, оказавшись во власти мнимых ценностей. 

В 1989 году выходит роман «Деревья в сумерках», достаточно непривычный для чеченской литературы по своему жанру, представляющий собой роман-исповедь, который занял особое место в художественной словесности чеченцев, так как подлинно явился новаторским для  своего времени. Да и сейчас почти тридцать лет спустя  проблематика романа не теряет своей актуальности, а сочетание «вечных» вопросов с необычной поэтикой, в которой фантастика гармонично переплетается с реальностью,  делает роман интересным как для читателей, так и для исследователей чеченской литературы.
 
Роман получил положительные отзывы известных литературных критиков и литературоведов, в числе которых Ю. Верольский, Л. Егоровоа Л. Довлеткиреева. Очень интересна и оценка, данная роману  писателем Вахидом Итаевым, утверждающего, что «чеченец многое потеряет, если не проштудирует»     роман «Деревья в сумерках».

Главный герой романа  Астамар – своеобразный «лишний человек», который вступил в конфликт с обществом, забывшим, по его мнению, «истинное предназначение человека». Критикуя современный уклад, современные ценности, Астамар утверждает, что наивысшее зло – забвение национальных корней. Достаточно вспомнить один только его монолог об исковерканных именах.
 
Примечательно, что оппонентами Астамара выступают его университетские преподаватели, обладающие большим жизненным опытом, которые, казалось бы, должны быть мудрее Астамара и нравственно выше, однако Ахмадов  посредством их полемик делает акцент на том, что возраст не является  показателем ни мудрости, ни нравственности. 

Художественные тексты Ахмадова всегда полны знаков и символов. Едва ли у него можно найти хотя бы одно лишнее слово, лишний образ. Так, в эпизоде, когда Астамар едет в аул, его дорога – символ нравственного очищения, восхождения к самому себе и к своим национальным истокам. Для понимания художественных приемов, к которым прибегает Ахмадов в романе, важен  и эпизод, когда главный герой проезжает рынок. Голоса, смех, крики – все сливается в единую массу – поток сознания, который автором используется для того, чтобы в очередной раз показать полную бездуховность собравшихся здесь людей, их нравственную деградацию: образ одинокой старухи,  которая «забросила намаз и четки» - еще одно тому доказательство.   

Но даже здесь Ахмадов вводит своих излюбленных «стойких» нравственных героев, одной из которых становится Лайса, которая предпочла гибель бесчестью. При этом, бросившись из окна особняка, не разбилась, а растворилась, как чистое невесомое невинное облако или же как птица, обретя наконец-то свободу. 

Любопытна и своеобразная реминисценция, связанная со словами, сказанными Астамаром в самом начале о том, что для крушения основ жизни не надо и ядерной бомбы, подразумевая, что у его университетских преподавателей это выйдет гораздо эффективнее и быстрее, и новостью о том, что в день аварии  на Чернобыльской атомной станции один из его преподавателей погиб. Реакция Астамара с одной стороны дает нам возможность предположить обращение автора к традициям школы «черного юмора», но с другой стороны – Астамар, в отличие от героев постмодернистских произведений, не хочет и не может плавно плыть по течению, проявляя абсолютное бездействие, так как он четко видит свою задачу -  противостояние всеобщей нравственной деградации.

Символичен и образ  проректора Евгения Ахмархаджиевича, воплощающего собой бесхарактерный тип людей, «подстраивающихся» под время. Проректор решился совершить жуткое дело – сменить имя, «чтобы было созвучно времени». Здесь мы узнаем о его  «странных снах». Невнимательный читатель вполне мог бы подумать, что ничего символичного за ними не скрывается, что это всего лишь результат борьбы его убеждений и голоса совести. Впрочем, обратимся к образам, возникающим в снах: во-первых, образ отца, давшего ему, проректору, имя, - слабый, угасающий старик, символизирующий связь  Евгения Ахмархаджиевича с национальными корнями – они также слабы. Обратимся также и ко второму образу, возникшему в тот момент, когда проректор решился отказаться и от отчества -  «никогда не виденный какой-то великан» - отсылка к фольклорным богатырям нартского эпоса, которые, в свою очередь, символизируют многовековую связь потомков проректора. Та связь так же крепка и могущественна, как и «великан с закрученными вверх усами и огромным кинжалом на поясе». И третье, что будет высказано, как предположение, так как нет достоверных источников, посредством которых можно было бы доказать объективность суждения: имя, данное отцом своему сыну  - Эдалби - в различных источниках трактуется как «враг по отцовской линии», «кровный враг отца». И если Ахмадов целенаправленно выбрал это имя, то многое становится на свои места. И как же жалко выглядит проректор, опечаленный тем, что отец его так и не узнал, что «такое дача, Черное море и готовые на все из-за паршивого зачета девушки». Тут и раскрывается вся система ценностей проректора. 

Его попытки оправдать свое нравственное падение и неверие в Бога не только жалки, но и печальны. В своем цинизме приспособленчества, герой  винит социальную трагедию, он утверждает, что делает все ради того, чтобы его дети, как и он когда, не были вынуждены тянуть «после убоя скотины то, что брошено собакам», он желает для них лучшего будущего. Свое неверие в Бога он «оправдывает» задаваясь вопросом, почему он, Бог, позволил   «вывезти нас, как скотину, в вагонах», почему он вверг его в такой голод, что тот был вынужден «разжевывать выброшенный собакам мочевой пузырь скотины». Но оправдывает ли это его неверие во Всевышнего? Разумеется, нет.
 
Здесь важно не упустить еще одну деталь: в оценках некоторых современников приводятся предположения, что голос автора в эпизоде, указанном выше, созвучен голосу проректора. Но так ли это? Уместно ли говорить о том, за кого выступает автор? Да и есть ли он и вовсе? Смею предположить, что Ахмадов в лучших традициях постмодернистского текста скрывается за разными героями романа или же и вовсе отстранен от своих персонажей, давая тем самым возможность читателю самому строить оценочные суждения о героях романа, самостоятельно интерпретировать все происходящего. Так, показывая трагедию народа, пережившего депортацию, Ахмадов вводит образы двух молодых людей, превратившихся в волков, что опять же весьма символично, учитывая тот факт, что для чеченцев волк - своеобразное тотемное животное.
 
В момент, когда пятнадцатилетняя, совсем хрупкая и юная девушка с матерью пытаются забрать тело умершего брата, не страшась ни оружия, ни смерти чувствуется даже если и не реминисценция, но  некое созвучие с легендой «Берзан бекхам», когда волчица также рвалась к своему детенышу, не страшась ни оружия, ни неминуемой смерти.
 
Девушка вспоминает, что  вырывая голыми руками могилу для брата во дворе мечети, впервые почувствовала, что превращается в волка. И теперь она понимает, что более никогда не станет человеком, «люди-собаки», которые в течение пятнадцати лет рыскали за ней, «холодные ночи, беды, державшие в печали» ее глаза и сознание,  навечно превратили девушку в зверя. Девушка, превратилась в зверя, отреклась от мира,  чтобы бороться, чтобы помнить.

«Дядя-волк»  вспоминает, что его пытались превратить в овечку, «у которой бы не было ни чести, ни воли», которая «выполняла все их поручения, даже брата предала бы». И тут же он подчеркивает, что после этого овечку можно было бы  «просто уложить и прирезать». Потрясающе прорисован Ахмадовым этот персонаж, утверждающий, что  он , «потомок, происшедших от волка»,  не может быть «овцой». А дальше, развивая тему  Судного дня, как единственного способа очищения мира от грязи или единственно возможного сценария развития событий, утверждает, что так продолжаться вечно не может и что, «если и дальше грех, жестокость и несправедливость будут побеждать чистоту, добро и порядочность, то Солнце обожжет эту землю и превратит в пепел или она сама взорвется…»
 
Астамар размышляет о метаморфозах, произошедших в сознании людей, противопоставляя цинизму и обману время, когда «все были бедные». Он приходит к выводу, что нынче «одни тела и остались», а «души продали и тряпки купили».

Странствия Астамара – своеобразное торжество утопии о прошлом «золотом веке», что подтверждается включением в художественный текст древнего вайнахского мифа о времени - «дунен беркат».

Встреча Астамара с илланчой, исполняющим илли -  старинные чеченские песни, и дар, которым он  его наделяет, становятся очень важными для главного героя, ведь теперь у него появляется возможность понять «каждый ручеек, куст, камешек,  муравей»…Надо отметить, что все эти образы имеют свой  фольклорно-мифологический смысл. Фантасмагоричны, кстати,  и отдельные детали, ситуации: к примеру, его «перемещения» во времени, встреча с душой Лайсы, которые то можно воспринимать как бред, то как галлюцинации, так как Астамар заболел и пролежал с температурой несколько дней.  С бредом граничат и его сны, да так, что он сам начинает задаваться вопросом: «Во сне это, или я с ума схожу?»

Финал, как и ожидалось, также символичен: Астамар теряет отца и брата, посаженный некогда с друзьями сад  также сгорает дотла,  становясь символом его выжженной души. Впрочем, в последней своей мысленной «схватке» с «дождем беды» он осознает ценность жизни, все как будто приобретает смысл и он кричит: «Нет, нет, нельзя смириться с ним, теперь нельзя!» Выиграв самую сложную битву – битву с самим собой, Астамар ощущает желание жить.

Роман «Деревья в сумерках», может быть, не сразу понятый и принятый, дающий широкий простор для трактовки и интерпретации, все же был, надо полагать, о необходимости перестройки общества, это был своеобразный крик о помощи, который и сейчас вполне актуален.  Алогизм жизни заставил писателя обратиться к совершенно новым художественным формам для чеченской литературы, сочетающим в себе изощренный психологизм, жесткий рисунок сатирического гротеска и поэзию родного фольклора, вне нравственно-эстетического богатства которого  писатель не мыслит и не видит будущего. Без всякого сомнения, Роман «Деревья в сумерках», как истинная классика, будет обретать все новые и новые смыслы.