Грехопадение

- Солдатка! – презрительно фыркали вслед молоденькой беременной женщине в девичьем застиранном платье из синего ситца, подол которого поднимался вверх из-за выпирающего острого животика. Дети внебрачные тогда были изгоями. Общество отрицало их еще до рождения. Общественная мораль в лице кумушек поселка осуждала бедную женщину и на скамейках у забора, и в пристанционном маленьком сквере, и в очереди в магазин.

Соседка баба Луша тоже осуждала, но советы и предсказания давала.

- Мальчик будет! – говорила она Ниночке.

- А мы и от девочки не откажемся, – улыбалась мама Нины, - подружкой для Даши будет.

- Тебе плакать нужно день и ночь, а ты смеешься. Муж сгинул на войне, дочь замуж не вышла, а дитя носит. Солдатка. Срам один.

- Все в поселке знают, а Вы тем более, что Нина моя полюбила парня.

- Полюбила? Было бы кого любить. Там и глянуть не на что.

- Зачем Вы так? Любят сердцем, а не глазами. А ребенок в доме разве будет помехой? Помните, моя мама говорила, что от мужчины в доме светлее, а от женского присутствия – теплее, а от детей – радостнее. Для радости нам дети. Нину мою не трогайте. Не ваше дитя. Я родила, я и беречь буду, пока глаза мои не закроются.

- Да я и не трогаю. Только быстро у неё любовь то свершилась. Как блин на сковородке испеклась. А мы вот в мои годы долго парня выбирали. Я своего углядела, да так обхаживала. И на танцах рядом с ним топталась, и частушки- завлекушки только для него пела, и в глаза ему заглядывала, и в играх только его выбирала. И на стороне громко говорила, что он самый умный и красивый на всей деревне хлопец. А он думал, что это он меня выбрал. Как же, выберут они. Наше бабье дело – завлечь, но черту не переступать. До свадьбы себя блюли! А сейчас срам один! Куда ни посмотришь – блуд, да еще и любовью его называют. Кака така любовь?

Мы с дедом век прожили, а про любовь сроду не говорили. Трудились рядом. Уважали друг друга. Семерых детей народили и подняли. Вон, четверо моих сыновей на фронте. Душа даже стонет. Война все перемешала. Вот тебе разве с твоими силами гравий на полотно железнодорожное бросать? Тебе мороженое деткам на станции продавать было нужно. Вот это тебе по силам. А гравий бросать – дело мужское. Не корю я твою Нину, не корю. Дело молодое и горячее. Только по поселку разговоры идут.

- Вы своих внучек учите жизни! Они у Вас на выданье. А мы своим умом проживем и своим трудом!
 
Поддержка матери для Нины была дороже всего. Окружающие демонстрировали ей свое презрение. Если она вечером приходила в железнодорожный клуб посмотреть фильм, никто не садился с ней рядом. Даже если в зале было много людей. Стул справа от Нины и слева оставался пустым. Матери не разрешали дочерям водиться с непутевой. Солдатка. А еще хуже – солдатская подстилка. Ждет ребенка от захожего солдата, который пробыл в поселке ровно три дня.

- Любовь! Любовь? Это за три дня? – говорили они Ниночкиной матери, когда она заступалась за свою дочь. – А то мы не знаем ничего. Сами молодыми были. За три дня только блуд мог случиться. Грехопадение.

- Да ни шастай ты по поселку! – в сердцах говорила мать дочери, - что ты ходишь туда и сюда. Рожать уже в июне, а ты все носишься, как угорелая. Себя не жалеешь, дитя пожалей. Да и разговоров побойся. Вон, какие слова говорят тебе вслед. Спина не горит сзади? Притихни и сиди за печкой.

- Да не буду я по углам прятаться! Я ничего плохого не сделала. Толик мне писал, что обязательно вернется живым, и мы с ним проживем долгую и счастливую жизнь.

- Писал, да примолк. За месяц до Победы. Сгинул, наверное, как и отец твой. Пропал без вести.

- Не говори так, мама. Жив он.

- Жив, а молчит. Трудно письмо написать? Тем более знает о твоем положении.

- Не знает.

- Ты ему не писала?

- Нет. Не хочу я так рядом его удерживать. Вернется ко мне, если сердце позовет.

- Начиталась своих книг ты, я вижу. Начиталась! В голове туман. Любовь какая-то! Да это просто сладкая сказка. Чтобы такие, как ты, верили и добровольно шли в эту каторгу. Посмотри на меня. Мне и сорока нет. А я уже старуха. И труд непосильный, и четверо детей на руках, и помощи ни откуда ждать не приходится. Бьюсь с этой жизнью день и ночь. И председатель косится на меня. Предался мой Степан. Три года воевал доблестно, медалями награжден был. Три ранения пережил. А на четвертый год  войны предался.

- Не слушай его, мама! Он - плохой человек. Он всех подозревает. Он и жену свою подозревает. Говорят, что ходит за ней тайно, когда она грибы в лесу собирает. Следит.

- Плохо он за ней следит. Не нужно бы тебе этого знать, но она тайком с лейтенантом из части встречается. Бегает сама к нему. А не нужно было на такой молодой жениться. Пятнадцать лет разницы. Он думал, что ему два века отпущено? А как и всем – один! Ей тридцать пять, а ему пятьдесят. Вот и злобствует он.

- Мама, да ты никак его еще и жалеешь? Он папку нашего вон как обижает, а ты его жалеешь? А я его видеть не могу.

- Горячая ты у меня головушка. А ведь и понять и простить можно каждого.

- Так уж и каждого?

- Каждого, милая, каждого! Давай лучше подумаем, из чего нам распашонки сшить, да пеленок сделать. Ведь и нет ничего в доме. Одни лохмотья. Давай в сундуке посмотрим. Мама моя бережливой была, все прятала и прибирала. Откроем её сундук.
Мать с дочерью вышли на веранду и открыли крышку старого сундука, выкрашенного красной охрой и расписанного синими голубями.

В нем лежали стопочкой старенькие льняные полотенца, бабушкина теплая клетчатая шаль, несколько ситцевых белых в синий цветочек платочков, да расшитая праздничная большая скатерть.

- Не густо. Полотенца и платки пойдут на пеленки, шаль станет одеялом малышу, из скатерти сделаем простынки в колыбельку, а распашонки сошьем из нового ситца, который я выменяла в военном городке на сметану у одной дамочки. Устоим, доченька! Мы не в таких бывальцах бывали. Помолчав немного, мать тихо спросила:

- Ну, как же ты так? Почему не устояла?

- Мама, если бы не война, я бы никогда такой шаг не сделала. Но я как подумала, что Толя на войну уйдет, а там с ним может всякого случиться, я и пошла к нему навеки прощаться.

- Навеки?

- Нет, я верю, что он вернется. Но разве ты не верила, что вернется отец? Верила. Это его уберегло? Нет, не уберегло. Про ребенка я и не думала тогда. Само получилось. А сама говоришь, что устоим.

- Иди, по спинке тебя поглажу, бедная моя головушка. Значит, ты его пожалела, Толика своего.

- Полюбила.

- Не говори таких слов. Что ты можешь знать о любви в такие годы.
Мать замолчала. Посмотрела в окно печально. Вздохнула.

- Давай делом займемся. Чего в ступе воду толочь? Пустое занятие. А ты насмешек этих не слушай. Еще никто не знает, как у их дочерей судьбы сложатся. Может, в вековухах век скоротают. Где они, женихи то? А ты у меня уже не одна. А вдруг будет мальчик? Да на дедушку похож. Должен же Степан к нам в новом виде домой вернуться?

- Нет. Пусть будет в отца. В Толика.

- Рыжий и голубоглазый?

- Работящий и умный! А ведь у Толика моего в Москве дедушка и бабушка живут и тетя и другая родня. Вот бы посмотреть на них хоть издалека.

- Может быть, и свидитесь. Войны нет, жизнь налаживается. Не досмотрела я за тобой.

- Мама, не ругай её. Она у нас хорошая.
Брат всегда заступался за Нину. Четырнадцатилетний подросток Костя встал рядом с сестрой

- А Толя вернется. Он же писал Ниночке с фронта.

- Писал, да перестал. Уже два месяца, как молчит. Уже Победу отпраздновали месяц назад, уже домой солдаты едут, а от него даже весточки нет никакой. Отец сгинул без вести. Сироты мы. Некому заступиться и поддержать нас. Так еще и эта беда нас нашла. Как жить будем. Как выживать? Кто кормить нас будет? Я – хворая, совсем без сил. А Нина теперь нянчиться будет с малышом.

- Нянчиться тебя определим, а Нина пойдет на работу. Её дядя Митя обещал в бухгалтерию взять ради памяти отца. Он её там всему научит. Она у нас в школе отличницей была. На лету все схватывала. У неё семилетка за плечами. Грамотная она. Справится.

- Хорошо бы! А то я всю жизнь на лопате. Бери больше – кидай дальше. В ремонтной строительной бригаде. На отсыпке полотна. Как встали мы на место мужиков, когда они на войну ушли, так и стоим. А мне и деться некуда. Вдова. Нет спины, за которой бы я спрятаться могла.

- А я на что? Я тебя в обиду не дам. И Нину в обиду не дам. Не ругайся. Мы выстоим. Устоим!

- Труженик ты мой! Ни детства у тебя как следует, ни юности! Война всё под себя подмяла. С десяти лет за мужика в доме остался.

После разговора с матерью поздно вечером Нина села во дворе на скамейку и стала вспоминать каждую минуту свою общения с Толиком. Ночь была теплая, темная. Месяц только народился. До полной луны ему было ещё расти и расти! А звезды, как бы желая сгладить вину своей молодой подруги, которая превратилась в месяц и узеньким серпом застенчиво покрасовалась в уголке, и быстро исчезла, горели так ярко на темном бархате небосвода. Они мигали. Иногда по небу пролетали метеориты, оставляя яркую полоску. Был звездопад. Ниночка верила, что если загадать желание до того, как звезда скроется за горизонтом, оно сбудется.

- Пусть мой Толя вернется живым к нашему порогу. И папа.

Мечтала ли Нина о любви? Конечно, мечтала! Когда по поселку слух пошел, что главнокомандующий всей армии отдал приказ частям, стоявшим в тылу, оказать посильную помощь в уборке картофеля мирному населению, все в деревне обрадовались. Председатель сказал, что по семьям будут распределены солдатики для оказания этой самой помощи.

Нина стала мечтать, что откроется калитка и войдет в неё писаный красавец, глянет на Ниночку – сердце у неё и замрет. В свои семнадцать с небольшим лет Нина, конечно, влюблялась уже несколько раз. Издалека. Смотрела на ровесников, вздыхала, у одного даже фотографию выпросила и носила её с собой. Но дальше вздохов и мечтаний о всяком таком разном, о чем она читала в романах, дело не шло.

Красивая была Ниночка, только нескладная какая-то. Роста небольшого, широковатая в плечах, она ходила какой-то мужской размашистой походкой, да еще и руками махала, как ветряная мельница. Как будто руки мешали ей в движении, и она не знала, куда их пристроить. Коса у неё была редкой, она заплетала её в какой-то хвостик и повязывала тесемкой.

Настоящим украшением мира были её глаза. Это были темные глаза восточной красавицы. Большие, карие, выразительные, опушенные темными ресницами, они смотрели так пристально на всех, как будто хотели выведать сокровенную тайну человеческую. А когда Ниночка разговаривала, она поднимала одну бровь выше, и это придавало лицу выражение капризной красавицы, той, которая знает себе цену. 

У Ниночки не было подружки. Ей было легче дружить с ровесниками брата. Она с ними ходила на рыбалку, играла в войну, мастерила кораблики, делала из палок пулеметы и рыла окопы на пустыре.

- Ты же девочка! – увещевала её мать.

- Сама знаю! – отмахивалась Нина.

- Непорядок у вас во дворе, - услышала Нина ранним утром незнакомый голос. - Что это грабли не на месте лежат? А вдруг кто наступит?

Ниночка выбежала на крыльцо.

- Вы – хозяйка? Показывайте, где у вас вилы и лопаты. Все просмотрю и в порядок приведу! Организовывайтесь, завтра с утра на копку картофеля. Чем могу - помогу. Прикомандирован я к вам на три дня. Питаться буду с вами. Спать тоже буду в избе.

Ниночка растерялась. Неказистый какой был парнишка. Остроносенький, со светлыми прозрачными какими-то глазами, не то рыжий, не то светловолосый, невысокого росточка, узкий в плечах, ручки тонюсенькие и молоденький очень. Ну и помощник!

- Анатолием зовите. Далеко ли до вашего поля?

- Нет, рядом, за околицей.

Нина была в семье за старшую, а братья и сестра все время хотели есть. Вот она и пласталась и в огороде, и в поле, и на сенокосе. Знала, что без тяжкого труда им просто не выжить. А братья были такие работящие. Даже Даша – пятилетний ребенок и самая младшая в семье, маленькими ручками своими полола картошку. Помогала Ниночке. Подростки братья все лето рыбачили, заготавливали ягоды и грибы, ходили на поля собирать колоски, пасли корову. Никто не сидел сложа руки.

Стояла осень 1944 года. Помощник в солдатской форме был призван в армию совсем недавно. Когда началась война, ему шел пятнадцатый год. Но через три года его возраст стал призывным. Он сказал, что откомандирован в помощь гражданскому населению. Так им сказал. Строго и официально. Он пришел помочь в уборке картофеля.

В доме Анатолию тоже все не понравилось.

- Такой просторный дом, а полы не мыты, окна – тоже, и мух полно.
Солдат организовал ребятишек, они выгнали всех мух, занавесили окна всем, что нашлось в доме. И материнской шалью, и скатертью со стола, и цветной домотканной дорожкой, которая свернутая лежала в уголке дома. Не до парадности было! Толик с ребятишками в минуты вымыл полы везде.

- Спать буду в закутке на топчане, а на парадной кровати пусть мать отдыхает.

Он говорил таким тоном, что Нина и не смела ему возражать. И голос у него был грубоватым, мужским, тон речей – требовательным. Ни минуты он не сидел без дела. И бочку под капусту запарил и потом выскоблил. Нашел точило и наточил все ножи. Поменял черенки у лопаты и вил. Пересмотрел все мешки. Вместе с Ниной и ребятишками отремонтировал их. 

Мальчишки смотрели на него с восхищением! Он и в рыболовной снасти разбирался очень хорошо. Картошка, сдобренная постным маслом, и большая кружка молока показались ему царским угощением. А хлеб он вынул из своего вещевого мешка и положил на стол. Не с пустыми руками пришел. С Ниной они были погодками, но рядом с ним девушка вдруг почувствовала себя просто девчонкой.

Толя обо всем знал и все умел. Он вырос в интеллигентной семье. Мама была учительницей, отец – инженером на заводе. Но в деревне жили его дедушка и бабушка по маминой линии. Он все лето проводил на крестьянском подворье, в крестьянской семье. И дед его – старый казак - умел делать все и внука с малых лет приучил к труду.

Толик осмотрел подполье и немного его углубил. Завалинка за домом ему не понравилась.

- Вы почему землю на лето не откидали? Хотите, чтобы дом у вас пропал.
И опять вместе с мальчишками за час всего они откидали землю с северной стороны дома. И действительно, бревна отсырели, даже покрылись плесенью.

- Ну, вот! Видите! До чего нерадивость довела. Закидаете завалинку снова, когда осенние дожди перестанут лить и ударят первые морозы. А сейчас берите траву, делайте веники, разводите золу из печки и пройдите бревна. Спасайте дом. Вам в нем жить!

Мальчишки кивнули. А когда вечером корова пришла из стада, Анатолий вызвался сам её подоить. И справился. И корова признала в нем хозяина. И стояла смирно у стеночки теплого хлева.

С каждым часом и с каждой минутой Нина смотрела на неказистого парнишку все теплее и теплее. И уже не замечала ни его бесцветных ресниц и белесых бровей, ни малого роста его, ни хрупкости. Он её заворожил! Она, как телочка на привязи, ходила за ним везде следом, и старалась ему угодить, помогая во всем.

Мать пришла с работы  в сумерках. Быстро поела, сходила на берег речки и умылась там, купаться уже было поздно. Вода была холодной.

- А баньку почему не топите?

- Дымится. Печка дымится. Угарно становится. У соседей моемся по субботам.

- Так это мы сейчас исправим, Ниночка! Вы только покажите мне эту печку. У меня дедушка всей деревне печки клал и меня с малых лет научил понимать в печном деле. Пойдем, посмотрим.

Анатолий обращался к Нине на «Вы» и очень смущал таким высоким обращением девушку. До него никто и никогда не обращался к девушке на «Вы». Нина и так была поражена его удивительной манерой общения. Но если он еще и в печках разбирается, то это удивительно дважды.

Анатолий обошел старую печку в бане со всех сторон. Послал мальчиков в овраг за глиной. Песок принес с берега речного. Сделал замес. Молотком выбил кирпичи в основании, и темная печная сажа посыпалась прямо на некрашеный пол сплошным потоком.

- Дом без хозяина – сирота! – громко сказал солдат.

Уже на следующий день рано утром мальчишки наносили воды в баню, и она была вечером вытоплена и очень порадовала все семейство и своим теплом, и своей светлой водицей. Добрая старая банька вернула всем силы. Потому что день был очень трудный. На рассвете отправились Смирновы в поле. Работники. Солдат, Нина и трое ребятишек. Они толкали перед собой тележку, на которой восседала сонная Даша. Братья-подростки шли бодро. На работу, как праздник. Народ был работящий.
Солнце уже взошло. Утреннее пение дня уже отзвучало. День обещал быть теплым. И не верилось в то, что где-то гремят взрывы и гибнут солдаты, что там мир наполнен болью и мукой.

Шел тысяча сто семьдесят пятый день войны. Диктор торжественным голосом говорил, что в течение 8 сентября юго-западнее города ЛОМЖА наши войска продолжали вести бои по улучшению своих позиций и выбили противника из нескольких населённых пунктов.

В Румынии наши войска, продвигаясь вперёд, совместно с румынскими войсками заняли город СИБИУ…

Названия были странные. Джурджу, Мангалия, Рущук, Туркутай, Солитра, Добрич.
Наши войска шли по чужой земле. Председатель объяснял всем, что мы не можем прекратить войну прямо на границе страны.

- А они с силами соберутся, да и на нас опять.

И все в поселке были с ним согласны. Даже бабушка Луша, у которой четыре сына было на войне. Хоть и ранены были её сыновья, но не покалечены. Это они шли с боями по неведомой стороне. А баба Луша молилась и утром, и днем, и вечером за своих сыновей.

- Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, молитв ради Пречистыя Твоея Матери услыши меня, грешную и недостойную рабу Твою Лукерью. Господи, в милости Твоей власти чада мои Иван, Николай, Василий и Дмитрий, помилуй и спаси их имени Твоего ради. Господи, благослови их в доме, около дома, в поле, работе и в дороге и на каждом месте Твоего владения. Господи, сохрани их под покровом Твоим Святым от летящей пули, стрелы, ножа, меча, яда, огня, потопа, от смертоносной язвы и от напрасныя смерти. Господи, огради их от видимых и невидимых врагов, от всяких бед, зол и несчастий.

Господи, даруй и мне родительское благословение на чад моих в наступающие утра, дни, вечера и ночи, имени Твоего ради, ибо Царствие Твое вечно, всесильно и всемогуще. Аминь.

Текст молитвы в списках ходил по поселку. Молитву знала старая бабушка Марфа. Она и проговорила её, а библиотекарша записала. А потом давала тайно переписать всем матерям. Переписывали и читали и верующие и неверующие. А вдруг поможет и спасет? Однако похоронки все еще приходили в поселок, хотя и гораздо реже, чем в первые дни войны.

И как же можно было думать о войне, о взрывах, о гибели людей, когда солнце лило на землю такой яркий и добрый свет, когда по тропинке вдоль глубокого оврага за деревней шли совсем молоденькие мальчик и девочка, и между ними рождалась симпатия друг к другу. Если бы они встретились в мирное время, у них бы было время на ухаживания, на проверку чувств. Сейчас у них было всего три дня. Один из которых уже прошел. Они шли рядом и толкали перед собой тележку. Но мальчик оберегал девочку. Он налегал на тележку, а на просто шла рядом. Он был сильный, и он прикрывал её и берег. Это было новое чувство.

- Ой, а что это ты, Толя, говоришь ей «Вы»? Она же одна. А так говорят, когда много народу.

- Нет, так говорят воспитанные люди. Она – барышня. С ней нужно обращаться почтительно! Правда же, Нина?

Нина густо покраснела и ничего не сказала. Анатолий ровно на год был старше Нины, но на много лет мудрее. И его первенство она признала сразу. И мальчики его слушались по одному слову. Нина неловко наступила на землю, и чуть не упала в овраг. Толя мгновенно подхватил её. Она на секунду почувствовала себя в его объятиях, и ей стало очень хорошо от его прикосновения. Сердечко её громко застучало. Исчез весь мир. Она видела только Анатолия, она слышала только звуки его голоса, она ощущала только его присутствие.

А он работал споро и сноровисто. Очищал от ботвы ряды картофеля вилами, потом ими же подкапывал кусты, а ребятишки собирали картофель и в больших корзинках относили к телеге и высыпали картофель в короб. Мешков было мало, но и их наполнили и погрузили сверху вороха картофеля. Телега осела. Вот теперь понадобились усилия всех, чтобы довести повозку до дома. Несколько метров дорога шла в гору. Пришлось поупираться. Мальчишки, Нина, Толя и даже Даша помогала катить тележку. Потом дорога пошла под уклон. Теперь тележка ехала почти сама. За ней приходилось даже бежать. Легкая и веселая езда насмешила всех. На улице поселка тележка вдруг вырвалась из рук и решила проехать часть дороги сама. Но её колеса уперлись в чужой забор.

- Фулюганы! Фулюганы! – закричала на них какая-то старушка, - смотрите за своей тележкой.

Тележку вытащили опять на дорогу и покатили дальше под присмотром. Но крики бабушки так насмешили Нину, что она никак не могла насмеяться.

- Ой, не могу! Держите меня двое! Фулюганы! Где она только слово такое отыскала? Так в поселке никто не говорит! Ой, не могу!

- Когда ты смеешься, Нина, ты становишься еще прекраснее. Глаза так и сияют, как у принцессы! Я глаз от тебя отвести не могу! –  серьезно и тихо сказал Толя.

- Нравлюсь? – дерзко спросила парня Нина.

- Очень!

- И ты мне.

После этих слов, сказанных девчонкой в поношенном платьице, из которого она уже выросла, в ситцевом платочке, с грязными руками после копки картофеля, с ореолом шелковистых волос вокруг головы, с роскошными глазами восточной красавицы, с повадками подростка сердце молодого солдатика замерло, а потом учащенно забилось.

Его чувства не были отвергнуты! Он любит, может быть, впервые в жизни, и – любим! Стоило родиться в далекой Москве, стоило проводить лето у дедушки и бабушки, стоило пойти на войну и попасть на курсы командиров, стоило оказаться в городке далеко от прифронтовой полосы, стоило попасть для помощи в уборке урожая именно в эту семью, чтобы встретить здесь свою единственную. Вот эту. Которая умеет так искренне смеяться, которая умеет так усердно работать, которая умеет так заботиться о своих братьях и сестре, и у которой такие глаза, в которых можно просто утонуть!

Вечером, когда в доме всё стихло, они вышли во двор и уселись на скамье под  домом. Толя рассказал Ниночке о своей жизни и слушал её сбивчивый рассказ о её жизни.

Как они стали целоваться? Все произошло как-то само собой. Он обнял её, она не отстранилась. Он нашел её красивые полные губы и осторожно поцеловал их. Она не отвергла его ласку. 

Он опомнился первым.

- Впереди у меня война. Я не знаю, что со мной будет. Но если я выживу, я к тебе из любой дали приду! Пешком по шпалам, на попутных машинах и пешком. Так и знай.

- Письма мне пиши! Станционная, семь, Смирновы мы. Запомнил? А теперь спать. Завтра день трудный. Погода бы не подвела нас.

- Видишь, какое небо звездное. Погода будет хорошая.

Весь следующий день они также проработали в поле, только собранный картофель им помог довести до дома добрый сосед, у которого были конь и телега.

И весь день Анатолий не сводил глаз с юной хозяйки. И она смотрела на него с нежностью. Эту тайную игру и тайный разговор двух сердец можно было заметить по выражению глаз молодых людей. Рождалась страсть, и нешуточная.

Осталась последняя ночь пребывания солдата Анатолия в доме Смирновых. Он уже собирался возвращаться в часть. Вечером он постирал свое обмундирование и развесил его на просушку во дворе. Нина после бани пошла в дом и уснула в своей комнате на девичьей своей кровати. Сказалась почти бессонная ночь.

Толик был разочарован. Он зашел в её комнату и хотел разбудить осторожно, но не посмел.

Нина проснулась глубокой ночью, как от толчка. В доме стояла глубокая тишина. Мать спала в горнице и дверь на чистую половину дома была плотно закрыта. Сестра спала рядом с Ниной тоже крепким сном уставшего за день ребенка. Братья спали на крыше дома. Там они спали все лето и не хотели возвращаться в дом, хотя ночи становились все прохладнее.

Уже завтра Толя покинет этот дом навсегда. Завтра? Навсегда? Сердце отказывалось в это верить. Пропадет на дорогах войны. И она его больше не увидит. Никогда.
Слова эти шептали девичьи губы. Каждое из них свинцовой тяжестью сдавливало ей сердце.

И не ведая, что творит, Нина поднялась и в своей старенькой сорочке, которая ничего не прикрывала почти, потому что была такой коротенькой, она встала и на цыпочках прошла к топчану в закутке, на котором спал её любимый. Спал ли?

Нет! Он смотрел в полумраке на неё широко открытыми глазами. Он откинул край старенького байкового одеяла, которым был укрыт. В темноте Нина успела заметить, что его тело было нагим. И она с тихим вздохом опустилась с ним рядом на широкий топчан и прильнула, припала к его мальчишескому молодому телу. А когда граница между ними исчезла, и они стали одним целым, она вскрикнула.

- Больно? – тревожно прошептал он.

- Не больно, не больно, не больно, - горячо шептала она ему одними губами прямо в уши.

- Не больно, не больно, не больно, нет!
Она уговаривала и его, и себя.

И действительно, боль ушла, а потолок над ними вдруг раскрылся, Нина увидела над собой темное небо в россыпях звезд и по спирали, с поднятыми вверх ладонями она медленно поднялась, взлетела к какой-то бархатной и теплой точке там, на небе, и прикоснулась к ней руками. Открытыми своим ладонями. И от этого прикосновения по всему её телу прошла сладкая дрожь. Она оглянулась, увидела внизу Толика, там на топчане, и протянула ему руку, и увлекла его за собой следом. И вот уже вместе они, кружась и ликуя, вернулись опять на грешную землю.

- Милая, родная, дорогая! Мы теперь на всю жизнь вместе. Мне бы только уцелеть. Я останусь с тобой на всю жизнь. Ты меня сделала самым счастливым человеком на земле. Я тебя никогда не брошу!

Когда под утро Нина вернулась в свою комнату, только тогда она осознала, что пошла против всех, что переступила все запреты. Грехопадение. Но ведь его могут убить? УБИТЬ его могут там, на этой войне. А что тогда с ней будет? А как же она жить без него будет? А как же мир без него обойдется?

Некому было задавать такие вопросы. И ответы на них никто не знал.
Машина за солдатом пришла уже к обеду. Прощаться пришлось на глазах у всех. Они справились, они не подали виду. И только руки их сцепились так крепко, что никак не могли разжаться. Никто не решался первым отпустить руку.

- Хватит прощаться. Завтра и увидитесь. До нашей части всего сорок пять километров отсюда. Можно на попутных добраться, а можно и пешком. Дело молодое!

Нина добралась до части через два дня. Но на контрольно-пропускном пункте ей сказали, что курсант Давыденко отбыл по месту назначения.

Стали приходить письма. О ребенке Нина не написала, потому что хотела, чтобы милый вернулся к ней не из-за ребенка. А потому что он её любит. В мае переписка вдруг прекратилась.

И вот уже два месяца Нина была в неведеньи. Мальчика она назвала Толиком в честь отца. А пусть будет Анатолием Анатольевичем.

Малышу было ровно две недели от роду, когда Ниночка уложила его в большую и чистую корзину на пуховую подушку, накрыла простынкой, покрыла корзинку марлей от мух и мошкары и пошла полоть картошку в огороде. Она пропалывала рядок за рядком, а корзинку осторожно переставляла с места на место.

- А что это у вас грабли опять не на месте стоят? Вдруг кто наступит? – услышала она знакомый голос во дворе. Это был родной голос. Это были долгожданные звуки.

- Не может быть! – закричала Ниночка.

- Так вот ты где спряталась! Где же еще может быть моя труженица? Примешь ли ты меня такого?

И тут только Нина разглядела, что один рукав у гимнастерки Анатолия был пустым. Правый рукав.

Она от растерянности только кивнула.
 
А он уже шел к ней прямо по грядкам, не разбирая дороги.