Трудности перевода

О, как же Эрик Уильям Пауэр мечтал проникнуть в святая святых, в закрома, в запасники старого лингвиста, профессора университета, полиглота, блестящего учёного и изобретательного рассказчика Дэвида Буржуа. Его загадочный  дом, за каменной оградой, находился на самой окраине города; из его окон, сквозь жалюзи и ветви вязов, пробивался свет на узкую, пустынную улицу, и словно когтями хищной птицы впивался в булыжную мостовую, которая сочилась дождевою водой. Про учёного рассказывали всякие небылицы: что он баснословно богат, что он воевал в иностранном легионе, что на его совести много грязных делишек, правда каких не уточнялось, и не одна загубленная душа. Во дворе его дома бегали два злобных ротвейлера и это обстоятельство подчёркивало нелюдимый характер обитателя жилища. И вот, о чудо, профессор Буржуа даёт объявление в университетской газете: «Срочно требуется переводчик с финикийского языка! Собеседование с 21:00 до 22:00 ежедневно. Дилетантам просьба не беспокоиться. Оплата по договорённости». Студенты факультета древних языков, зная крутой нрав старого мизантропа не рисковали пополнить список его жертв. Эрик рискнул. На факультете он был лучшим, но ему крайне не хватало денег, чтобы закончить образование. И вот, он стоял перед чугунной калиткой дома профессора и разглядывал черепичную крышу, которая блестела, как чешуя огромной, диковинной рыбы, облитая лунным светом. На втором этаже мутно светилось полукруглое окно, в поволоке бордовых занавесок, точно глаз выброшенного на берег кита. Где-то вдалеке задребезжал  звонок, и не задавая лишних вопросов калитку открыли. Эрик медленно вошёл внутрь, опасаясь быть съеденным ещё до собеседования и боязливо направился к входной двери. Его встретила древняя, как финикийский язык, экономка и проводила в кабинет. Гигантский стол красного дерева, с  резными слоновьими ногами, зелёным сукном на столешнице и ажурным заборчиком по трём сторонам, занимал полкомнаты. Лампа с изумрудным абажюром, на массивной бронзовой подставке; мраморное пресс-папье, которое в наше время служит скорее украшением антикварного магазина или, на крайний случай, орудием убийства; два огромных коричневых кресла, тяжёлые и величественные, как сфинксы, замерли по обеим сторонам стола; и никакие потрясения и катаклизмы не смогли бы сдвинуть их с места. Книжные полки ломились от соблазнительных фолиантов в кожаных переплётах. Единственное окно выходило во внутренний двор, где уныло горел одинокий фонарь.
— Я знал, что вы придёте, Эрик!— гаркнул профессор.—  Кто же, если не вы?
Студент вздрогнул и слегка поклонился, не в силах вымолвить хоть одно слово.
— Никто из этих богатеньких сынков, скучающих на моих лекциях, не способен мне помочь,— профессор дружески похлопал Эрика по плечу.— Садитесь, молодой человек. Нет-нет, не сюда, в кресло, которое за столом. Ближайший месяц это ваше рабочее место. По вечерам разумеется, днём—учёба.
Книжные полки слегка покачнулись; ещё немного и книги попадают на пол.
— Господин Пауэр, с вами всё в порядке? Желаете, что-нибудь выпить.
— Воды,— прохрипел Эрик.
Профессор взял со стола изящный колокольчик, который выглядел как музейная редкость и мелодично позвонил. Вошла экономка с пергаментным лицом.
— Эльза,— любезно сказал профессор,— господин Пауэр будет у нас работать. Если вас не затруднит, принесите пожалуйста воды молодому человеку, а мне вина.
   Дэвид Буржуа раскурил трубку, поблёскивающую инкрустацией и резьбой.
— Вы курите?— спросил он, щурясь то ли от дыма, то ли от избытка хитрости.
— Нет,— ответил Эрик.
— Правильно,— похвалил профессор.— И так, к делу!
Энергичный старик вскочил, подошёл к книжной полке, зажав драгоценную трубку в зубах, присел на корточки, и с трудом, будто краеугольный камень мироздания, вытащил увесистый том, с облезшим золотым обрезом и потёртым тиснением; удерживая бережно книгу обеими руками и невыпуская трубку изо рта, что придавало его речи харизматический изъян, он   продолжал говорить без умолку.
— Да, любезный господин Пауэр, вы конечно же хотели бы узнать цену...
— Она бесценна профессор!— выпалил Эрик.
— Книга очень дорогая,— укладывая фолиант на стол, как младенца,  подтвердил профессор— но я имел ввиду нашу с вами сделку.
— Но я даже не знаю какой объём работы нужно выполнить.
— О разве можно этот, как вы изволили выразиться «объём», обозначить в цифрах!— воскликнул Дэвид Буржуа.— Чтобы не тратить времени, я сделаю вам предложение от которого вы не сможете отказаться: я оплачу ваше образование! Согласны?
— Согласен!— выпалил Эрик,— но, что точно я должен перевести?
Профессор хищно осклабился и все злые слухи о старике проснулись в воспалённом сознании студента.
— Как вы думаете, Эрик, что это за книга на столе?
— Как минимум, она должна быть на финикийском языке,— парировал молодой человек.
Профессор склонился через стол к студенту и глаза его сузились.
— Я читал несколько ваших работ в студенческом журнале и понял: вы в этом разберётесь,— профессор постучал тяжёлым перстнем, на указательном пальце правой руки, по фолианту.— Это трактат Геренского конника, «О стихосложении»!
— Так он же не существует!-удивился Эрик,— в разных источниках есть только упоминания о нём.
— Я не буду, молодой человек, вам рассказывать где я  добыл его, и чего мне это стоило. Но меня сейчас интересует только одна глава—«О четырёх элементах». Она не очень большая. Вот эта закладка поможет вам найти её.
Эрик дрожащими руками раскрыл фолиант.
— Но, профессор, во времена Геренского конника ещё не было книгопечатания.
— Вы предпочли бы работать с глиняными табличками, мой юный друг? Поверте мне — это очень утомительное занятие. Конечно же книга была напечатана в средние века, но это не меняет дела. Взгляните, что вы видите?
Эрик попытался прочесть первую строчку главы, там где лежала закладка.
— Профессор, это финикийский алфавит, но я не понимаю ни слова.
— И я не понимаю, поэтому я вас и пригласил. Эта глава зашифрована. О ней упоминает Аристотель, как о тайном знании, которое опасно для человечества.
— Как стихосложение может быть опасно для человечества?
— На этот вопрос ответите мне вы, Эрик!
— Но я не специалист по расшифровке текстов.
— Я дам вам ключ,— как-то обыденно произнёс профессор.— Из одного источника я знаю какие четыре главных элемента описывает автор. Первый— это стихотворный размер, самый необходимый и невинный элемент. Второй— это метафора, и в ней уже таится некая угроза. Третий — это рифма, и он называет её дьявольской игрушкой. И четвёртый элемент— он никак не называет, но описывает, как самый коварный и разрушительный. Им и владел Геренский конник...

— Господин Силин, может вы нам расскажете о поэтике Шекспировских комедий, созданных в так называемый «оптимистический период» творчества великого драматурга?
Эдик Силин вздрогнул, осмотрел аудиторию, и понял, что Давид Яковлевич обращается к нему.
— Что вы там всё время пишете? Я столько не говорю, сколько вы пишете.
Студент виновато улыбнулся и незаметно прикрыл книгу на английском языке “Best classic detective novels” из которой он черпал сюжеты для рассказов, печатавшихся в дешёвых изданиях, что б хоть как-то свести концы с концами и заплатить за следующий семестр.

       05.06.20