Владивосток. Остров Русский. 1960-1969 годы. 2 гл

 Фото из архива В. Бердышева               

               

                ОСТРОВНАЯ ФЛОРА И ФАУНА

      
       Конечно, подводный мир прибрежной зоны острова в то время показался мне настоящей экзотикой. Однако не меньше очаровали меня флора и фауна о. Русский. Многочисленные сопки острова были покрыты лесом – где среди невысоких, кряжистых дубов высились толстенные липы, клены, маньчжурский орех. Попадались в те годы здесь и реликтовые дальневосточные растения: кусты элеутерококка колючего, заросли заманихи, лианы лимонника китайского, дикого винограда, актинидии. Среди подлеска красовались кусты шиповника, калины, местного ореха, по типу нашей западной лещины, только большей частью с колючими плодами. Из цветов радовали глаз луговые и полевые ирисы, лилии, пионы, медуницы; осенью вовсю цвели голубые ромашки, лиловыми соцветиями покрывались кусты «китайский сирени».

       Знатоки отмечали места, где произрастает дикий лук и черемша – трава с чесночным запахом и вкусом, по виду похожая на ландыш. Весной 1961 года М.Д. Болтянский даже устроил несколько выездов на машине с целью заготовки для отряда этих витаминосодержащих дикоросов. Тогда мне удалось увидеть остров со всех сторон и во всей его красе.

       Из всех цветов, растущих в округе отряда, меня больше всего поражали ирисы. Они росли во влажных местах с проточной, ручьевой водой, в первую очередь на обширной лужайке, около бухты Бабкина. Это были именно те ирисы синие-фиолетового оттенка, которые волновали меня в детстве и которые я собирал по окраине родной Шуи. И эти цветы каждую весну красовались в виде небольших букетиков на рабочих местах у всех женщин – служащих нашего отряда. Но мне они нравились больше в естественном виде. И я любоваться ими на мокрому лугу, вспоминая картину кого-то из французских художников-импрессионистов «Мокрый луг с ирисами». И то, и другое было прекрасно!

       Вначале меняя поражало то, что несмотря на обилие цветов, на острове практически не было насекомых-опылителей. Я там не встречал ни бабочек, ни стрекоз, ни пчёл, не шмелей, ни кузнечиков, к которым привык с детства. Встречались одни осы да мелкие рыжие муравьи, обитавшие в земле, или в стволах погибших деревьев. Через несколько лет знакомства с местной природой я понял, что это результат опрыскивания местных лесов инсектицидами с целью борьбы с клещами – носителями клещевого энцефалита. Эта работа проводилась по линии Вооруженных Сил, поскольку в городе и вокруг него располагалось много воинских частей, и вероятность укусов и заражения была высокой.
       В 60-е годы в окрестностях Владивостока клещей практически не было (как и иных насекомых). После же грандиозного сокращения Вооруженных Сил в 60-е годы по распоряжению Хрущева работы по борьбе с клещами прекратились, и природа постепенно восстанавливалась.
      
       В 70-х годах леса Горностая, Патрокла и Тихой бухты (до превращения этой территории в жилой микрорайон) уже изобиловали и бабочками, и стрекозами, и иной насекомой живностью, естественно, вместе с клещами, в том числе и энцефалитными (11% от их общей численности). На Патрокле в те годы и бабочек, и стрекоз было видимо-невидимо, и прекрасные цветные фотографии дальневосточных красавиц (перламутровки, павлиний глаз, адмирал и др.), сидящих на белоснежных медуницах, или на цветущих кустах «китайской сирени», украшали в те и последующие годы наши семейные альбомы.

       Полезных и биологически активных дикоросов на острове в начале шестидесятых было так много, что впору было делать и домашние заготовки. Это и дикий лук, и местный чеснок (черемша), и маньчжурский орех, и колючая лещина, и виноград, и калина. О местном элеутерококке, лимоннике и актинидии рассказывал мне через несколько лет сослуживец по санэпидотряду флота Никанор Кузьмич Казаков, капитан мед. службы. Он работал в токсико-радиологической лаборатории, но частенько выезжал на остров для заготовок местного реликтового продукта.

       До 1961 года на острове базировалась санэпидлаборатория флота (СЭЛ), ставшая потом подвижной лабораторией 23 ОСПО. Там и принимали Кузьмича на несколько дней, вместе с собранными им дарами местной природы и последующим удивительным лечебно-оздоровительным напитком – экстрактом элеутерококка, под именем «Никаноровка».
      
       Я лично тоже участвовал в подобного рода заготовках, вместе со Шмидтом. Собирали калину, лещину, плоды шиповника. Но самым впечатляющим для меня был сбор дикого винограда, – в первую осень моего пребывания на острове. Надо сказать, что виноград в Приморье обильно плодоносит далеко не каждый год. И в сентябре 60-го нам с Андреем просто здорово повезло – год выпал именно такой, плодоносящий. Местные старожилы из числа гражданского населения давно разведали основные места сбора ягоды, и даже отдельные лозы. Провели предварительную разведку и некоторые наши строители из хозяйственной части. Нас со Шмидтом взяли с собой в виде особого уважения к медицинской службе.

      Двинулись на сопку, в район Подножия – на которой размещены огромные антенны РЛС (радиолокационной станции), видные в хорошую погоду из самого Владивостока. Конечно, у такой особо секретной части где-то было и соответствующее ограждение из колючей проволоки. Но нам не потребовалось высоко взбираться. Виноград стал попадаться чуть ли не с самого подножия сопки. И уже совсем зрелый: тёмно-синий, ароматный, с удивительным вкусовым букетом. Небольших лоз было довольно много – на троих хватало. И мы постепенно пробирались всё выше и выше. Сопка оказалась довольно пологой, встречались почти горизонтальные поляны с высокими деревьями. А винограда становилось всё больше и больше. Тёмно-синие кисти свисали со всех сторон с невысоких деревьев и кустарников. Их легко было достать прямо из земли. Мы со Шидтом собирали ягоды в пакеты, наш гид – прямо в вещевой мешок.
       В какой-то момент мы разделились. Я остался на небольшой поляне, обирая гроздочки с отдельных деревьев, а Андрей вместе с Сашкой ушли немного вперёд, чуть поднявшись вверх по сопке. Через какое-то время слышу:
       – Товарищ лейтенант! – Андрюхеус зовёт меня.
       Но я ещё не обобрал всё на моём месте! Через минуту, примерно, призыв стал еще настойчивее:
       – Товарищ лейтенант! Сюда идите!
       Быстро добираю оставшиеся кисти и спешу к Андрею. Прохожу метров двадцать среди густых кустов, чуть поднимаюсь по сопке кверху. Смотрю вперёд... и вижу чудо. Огромное, раскинувшееся во все стороны толстыми ветками дерево, сплошь увешанное полными гроздьями винограда! Сотни, многие сотни полноценных гроздей, покрывающих дерево снизу доверху, сверкающих на солнце то синим, то фиолетовым оттенком, висят среди зелёных и уже краснеющих виноградных листьев, создавая великолепный, живой натюрморт, доступный только гениальному Творцу-Создателю. Вот бы был с собой фотоаппарат! Были бы потрясающие кадры удивительной красоты творения с висящими на нём (на дереве) моими спутниками...

       Да, нам повезло! Досталась уникальная лоза, почему-то никем не тронутая, обойденная многочисленными местными (с Подножья) сборщиками... Но надо было спешить. Ловкий, юркий Сашка может и в одиночку справиться со всем деревом. А его огромный мешок вместит всё. Андрюхеус же куда менее проворен и ловок – совсем не имеет опыта коллективного сбора лесных дикоросов. Пришлось срочно включаться в работу, призвав на помощь все свои навыки полу-деревенской жизни. Стал просто скидывать ягоды на пакеты, обрывая лозу снизу. Как приятно было держать в руках тяжелые кисти с сочными, ароматными ягодами – то прохладные, взятые из тени, то тяжёлые – согретые на солнце. Андрей только покрякивал от восторга при виде моей творческой активности. Он отрывал грозди намного медленнее, держась левой рукой за ветку дерева. Но тоже стал скидывать кисти по моему методу.

       При виде активности нашего тандема Сашка ещё более заторопился, но быстрее работать уже не мог. Правда, он сразу перенял наш метод сбрасывания ягод. В какой-то момент, перебираясь на более высокий уровень с особо крупными кистями, он чуть было не слетел метров с трех, сорвавшись со скользкой ветки одной рукой. Но, как истинный шимпадрил, виртуозно повис на одной правой, правда, уронив при этом пакет с добычей, сопровождая его полет подходящими междометиями.

       Сколько мы собирали – час, полтора? Пакеты и рюкзаки были наполнены. На дереве оставались еще грозди, но на самом верху, и вряд ли стоило ради них рисковать здоровьем. Хотелось, конечно, поискать и увидеть ещё что-то подобное. Но время подходило к приему больных, и надо было возвращаться. Попестовав свой рюкзак, решил возвращаться и наш проводник, обеспечивший себя ягодами на весь зимний период. В наших условиях сохранить их можно было только в одном варианте – приготовив посредством брожения особого вида продукт, пригодный для длительного хранения. Этим мы с Андреем и занимались в течение нескольких последующих дней.

       Ягоды уместились в 40-литровую бутыль, будто специально хранившуюся у Шмидта для этих целей. Затем Андрей добавил туда необходимое количество сахара, любезно предоставленного ему младшим звеном продовольственной службы. Хорошенько встряхнул бутылку своими могучими руками и упрятал в аптеку – подальше от глаз посетителей и проверяющих. Тару опломбировали и на всякий случай повесили этикетку Тinctura аmaraе (настойка горечи). Последняя была кстати, ибо вездесущий командир отряда подполковник Самуилов Иван Иванович с первого же посещения санчасти (как всегда с проверкой нашей деятельности) обратил внимание на нестандартную по величине тару с лекарством, к тому же, спрятанную в дальнем, темном углу аптеки. Он так и не был до конца удовлетворён моими, весьма квалифицированными объяснениями. Правда, сразу переключился на другие, куда более важные медицинские проблемы.

       Уже не помню, сколько времени зрело наше тинктурное зелье, но уже через несколько недель оно казалось нам вполне приемлемым к внутреннему употреблению, и Андрей, провожая меня в очередное «увольнение» в город, наполнял мне полулитровый (а то и больше) сосуд этим чудодейственным напитком, с удивительными вкусовыми качествами и ароматом, сравнимым с ароматом лучших марочных вин, с которыми я был знаком к тому времени. И эта бутылочка приятно украшала наш с Танюшкой небогатый в те годы семейный стол, иногда, правда, дополнявшийся фруктовыми деликатесами (китайскими яблоками и мандаринами), приобретенными мною в военторговском магазине на острове.
 
       К сожалению, осенью 1961 года такого виноградного счастья нам уже не представилось. На деревьях висели либо пустые лозы, либо – с одной, двумя маленькими синеватыми кисточками, дразнившими нас с многометровой высоты дубов, или маньчжурских орехов.
       Однако, азарт сборщика уже не покидал нас с Андреем, и мы переключились на куда менее экзотические ягоды – калину и шиповник, произраставшие здесь в избытке. За ними и ходить далеко не надо было. Они густым кустарниковым ковром покрывали значительную часть нашей, отрядовской сопки, под названием «Уши». Но и здесь была конкуренция. Так что калину приходилось собирать значительно раньше заморозков. Продукт из неё получился далеко не высшего качества, но вполне приемлемый для повышения настроения.

       На юго-западном склоне нашей сопки, в небольшой лощине, росли дикие яблони – с мелкими, крепкими, розового цвета плодами. Поздней осенью, прихваченные морозом, они становились мягкими и даже приятными на вкус, и мы с Андреем ходили сюда, чтобы сделать витаминные заготовки. А вот чем мы по весне по-настоящему любовались на нашей стопке, так это цветущим багульником (рододендрон даурский). По рассказам местных старожилов, он когда-то покрывал розовым ковром значительную часть возвышенного пространства. Сейчас же сохранился небольшими скоплениями только на северных обрывистых склонах, и до него нелегко было добраться. Так что мы любовались им снизу, совершая порой весенние прогулки вокруг всей стопки, с выходом на бухту Бабкина.


Продолжение сдедует.