Ох, яблочко...

Ночные снайперы.




          Еще две недели назад обычный рабочий день Тошка представлял себе несколько иначе.  Пусть не день, а вечер, затянувшийся за полночь.

          Для него, начинающего хирурга, нескончаемая медицинская рутина за два года пока не приелась. Не казались серыми будни,  замешанные на обходах, осмотрах, перевязках, операциях и снова перевязках. 

          Сборная солянка из бинтов и гипса, крови и гноя, чужой боли и слез, своих тревог и волнений, бессонных ночей и горечи во рту от постоянного, чтобы не заснуть за столом,  курения,  большинству показалась бы тошнотворной. А ему –  это была воплощенная мечта. 

          Постоянно появлялось что-то новое, незнакомое, необычное. В учебниках и других умных книжках встречалось далеко не все. И непрерывный поиск с последующей радостью узнавания не давали заскучать.

          А теперь… Всего-то бумажка в половинку страницы, а перевернула жизнь с ног на голову. Бумажка, как легко догадаться – не простая, а повестка. «Такой-то и сякой-то!  Приказываю Вам …  такого-то… не позднее… » и так далее.

          И вот на нем вместо привычного белого халата – мешковатая шинель, портупея, по-военному именуемая «офицерским снаряжением», на голове фуражка,  а на ногах – тяжелые «яловые» сапожищи. Через плечо – брезентовая сумка, так называемая «укладка», с кое-каким набором для кое-какой первой помощи. Попал…  Хорошо, только на два года. И не в Афган.

          Но уж касательно ежедневной новизны – этого хоть отбавляй!  Армия рождала неожиданные сюжеты и приключения буквально на каждом шагу. Казалось бы, что интересного услышишь в обычной казарме? А зашел вовремя –  довелось познать истинную силу словесного внушения.

          …Молодой кареглазый брюнет субтильного телосложения, с приметным орлиным носом, ссутулясь, внимал нотациям. Громы и молнии метал командир роты. Повод  к воспитанию имелся нешуточный. Рядовой  «первого периода» службы (период равен полугодию)  умудрился в течение суток сотворить аж два серьезно наказуемых проступка.

          Первое – запорол двигатель новенького «ЗИЛа», непостижимым образом запустив его без охлаждающей жидкости. Оказывается, на спор с земляками. Завел, дал газу и радостно восклицал: «Видишь? Работает! А ты говорил…»,  пока движок, издав характерный «кряк»,  не заглох навсегда… 

          А второе – еще круче. Узнав: командир вроде бы рассердился и придумывает, как его наказать, отправился на почту. Позвонить маме с папой, чтобы пока в отпуск  не ждали. Пошел – как на прогулку в родном ауле, перемахнув бетонный забор части.

          Горцу еще повезло встретить у отделения связи   не комендантский патруль, а всего лишь заместителя начальника штаба бригады.  Тот подозвал, выслушал, зачем пришел на почту без старшины, разрешил позвонить, а потом лично привел в расположение. Прямо в канцелярию, к ротному. Капитан, вскочив, пытался отрапортовать, но подполковник молча вручил подчиненного, развернулся и ушел. Лучше бы наорал, что ли!

          И в течение получаса офицер проводил воспитательную работу.  Вспотел. Исчерпал весь более-менее цензурный словесный запас великого и могучего, делая поправки на уровень преподавания в южных горах и долинах. Наконец головушка и плечи провинившегося окончательно поникли. Большего не добиться…

          – Ну? Все понял?  – в ответ прозвучало чуть слышное, но уставное:

           – Так точно…

           Ротный устало вздохнул. Что с него возьмешь…

           – Иди…, – а завершила процесс мечта старшеклассницы накануне выпускного бала, – Наряд получишь завтра!

           Со второй попытки повернувшись через положенное левое плечо, морально убитый удалился. 

          За дверью ожидали взволнованные объятия,  тревога и сочувствие  компании испереживавшихся соплеменников.

         – Совсем сердитый капитан, да?  Арестовать будет? Кричал? Что, что говорил?

          Жертва воспитания пожала плечами: 

           – ПугАль… 

          Мало кто знает, что на самом деле знаменитую  фразу «Тяжело в учении – легко в бою!» Александр Васильевич Суворов в семнадцатом веке сказал не о солдатах. Тогда,  якобы предварительно натренировавшись в Италии на ледяных горках, чудо-богатыри шутя одолели неприступные Альпы, а потом прошлись по Швейцарии, попутно оттырив всех встречных-поперечных. 

          Бессмертные слова великий полководец однажды под вечер трудного  дня адресовал самому себе. Их истинный смысл таков: военачальнику не следует  жалеть на стрельбище, полигоне и спортплощадке своих сил, ног, рук и голоса. Без устали вдалбливать в головы и туловища служивых науку побеждать – гонять их, солдатушек, в хвост и гриву, орать и рукоприкладством не брезговать, приговаривая: «Оплеухи и пинки принимай, брат, как блинки!»

           Ну, это применительно к той славной эпохе, когда подзатыльник заслуженно считался главным командирским аргументом, хотя есть мнения – как раз Суворов никому в зубы кулачишком и не тыкал.  Можно понять: он могучей телесной статью не отличался. Мозгой брал.

          Поэтому афоризм надо бы переиначить примерно так: «Нелегко  учить болванов командиру, но зато успешным будет бой!»

          Далекие времена, когда едва-едва начиналась регулярная российская армия, славятся еще одной байкой: якобы мужицким хлопцам, становившимся рекрутами, командуя «левой-правой!», к ногам привязывали  сено с соломой. Таким вот образом приучали. И нечто подобное проделывали с мушкетами, для уяснения, с какого конца эта штука стреляет.

           В таких историях есть две стороны, одна веселая, про сено, а другая наоборот, весьма серьезная, ибо военная наука и в наш просвещенный век не всегда легко постижима простым парням, вчерашним подросткам. Призывают послужить-пострелять, зачастую не осознавая – не каждый на это способен. Сколько соломы ни подстилай, а падать больно.
 
          Ведь управляться мальчишкам приходится не с примитивной пищалью, а с довольно-таки хитроумными бяками-закаляками. А они  при неосторожном обращении не просто не слушаются лопуха.  Погладишь против шерсти – могут и укусить. Насмерть…

          Поэтому перестраховка была, есть и будет основой основ нашего военного дела. И военно-медицинского в частности. Эту истину любому врачу в мундире приходится познавать на собственной шкуре. Спрашивается, зачем на обыденных, рядовых стрельбах, пусть и ночных, и танковых, нужен квалифицированный хирург? Неизбежный вопрос.  Антон в который раз задавал его себе, скучая, зевая и куря сигарету за сигаретой, чтобы отогнать сон. А по летнему времени – и комаров. Ответ на него как-то  дал балагур с капитанским погонами, командир стрелявшей в ту ночь роты.

          – Удивляешься, какого хрена сидишь тут, когда за глаза хватило бы солдата-санинструктора? Вот послушай загадку,  сразу поймешь. Спорим на сигарету, не отгадаешь?

          Слушатель, понимая: бывалому вояке  неловко попросту стрельнуть курево,  приготовился к очередной хохме.

          – Знаешь, как не допустить проезда на территорию секретного объекта посторонних машин? – вопросил танкист и, видя готовность к очевидному ответу, добавил, – Можно двояко, по-людски либо по-военному.

          Окончательно заинтриговав, преподнес истину:

          – По-людски всем понятно – закрыть шлагбаум… А по-военному означает: поставить толкового майора!

          Прикурив законный приз, наставник внес существенное дополнение.

          – Не обижайся, но вот твоя профессия для стрельбища – самое то. Был бы терапевтом – спал бы спокойно. Понял, нет? От них, которые с таблетками в кармане, толку никакого.  Здесь все железное, запросто можно поцарапаться. Или чего похуже.  А хирург – он же все умеет, и главное – крови не боится!

         Этот же ротный провел ликбез при первом знакомстве труженика ножа с бронированными  монстрами под названием «Т-72М». Чрезвычайно серьезная мина знатока предполагала нечто важное.

          – Что в танке самое главное?

          Угадать полагалось с трех раз. Экзаменуемый добросовестно перечислил пушку, гусеницы, броню… Сверх лимита добавил  мотор и экипаж. Мимо…

          – Эх ты, а еще доктор… Самое главное в танке – не обосраться!   

           На досуге пришло понимание: да, действительно…  Наглухо закрытое тесное помещение, не убежишь, окошки не откроешь… Беда!

          А тогда, приехав к началу ночных стрельб на так называемую «директрису», а по-человечески – участок полигона, отведенный для танковых уроков, доктор поднялся на «вышку» и был не на шутку удивлен.

          Главное полигонное сооружение, на самом деле довольно высокое – обычная кирпичная коробка, поднятая  на  сваях метра на четыре. Панорамное окно во всю переднюю стену, обращенную к мишенному полю. Изнутри облицовано веселенькой разноцветной плиткой-«кабанчиком» с неопрятным темно-серым пятном посредине задней стенки.  Недоумение вызвала практически полная темнота. И тишина.  Сидят четверо – командир батальона –  майор,  ротный – Тошкин «танковый просветитель»  Федор,  и  двое старших лейтенантов. 

          Шипит, потрескивает динамик «громкой» связи. На пульте под окном несколько махоньких красных огоньков. В углу низкий походный столик, отгороженный плащ-накидкой, на нем – единственный источник света. Скудный фонарик слабо освещает полевой телефон и толстый журнал наподобие школьного.

          Попытку Антона «четко» доложить о прибытии  мгновенно пресекли.

          – Ну, чего разорался? Приехал, и ладно. Начинаем.

           И Федя, взяв с пульта что-то, оказавшееся микрофоном, скомандовал:

          – Броня, я вышка… Вперед!.. Вперед!

          Где-то справа и слева заревело, и стали видны кормовые огни двух «семьдесятдвоек», довольно бодро уходящих в поле. На пульте мигнули красные лампочки. Ротный, буркнув в микрофон: «Рубеж!»,  чем-то щелкнул  на панели, желтые  искорки подмигнули, и вдалеке синхронно возникли точечные вспышки. Буквально через пару секунд отрывисто треснуло раз, другой, еще и еще… Один желтый огонек сменился зеленым.  Остальные продолжали мигать, хотя выстрелов было как минимум десять-двенадцать.

          – Отличники,  е…ать-колотить! – прокомментировал майор.  – Ладно, продолжай хоть до утра, но чтоб попали все! Через неделю штатная, не забыл? Или сам за всех собрался стрелять?

          – Никак нет… – уныло отозвался Федор.
 
          После ухода комбата Тошка осмелел, достал сигареты.

         – А чёй-то вы тут в темноте сидите? И молча…

          – Ну, молча – это по привычке. Чего зря трепаться. А насчет темноты… Старлей, расскажи доктору, а то еще вздумает тут спичками чиркать… 

          Один из военных помладше чином кивнул на заднюю стенку.

          – Видишь, вон там?

          – Вот это пятно?

           – Ну да, штукатурка еще толком не высохла. Стань туда, у тебя рост как раз подходящий.   

          Антон встал, затылком аккурат к пятну.

         – Смотри вперед, что видишь?

          – Ну, фанеру на стекле… Кстати, а как вы ее там прицепили?

          – Да просто шурупом, через дырку.

           –  А дырка откуда? – все еще недоумевал новичок, и капитан  уже сам с явным удовольствием продолжил просвещение.

          – На прошлой стрельбе тут один штабной умник свет зажег. Во-он там, в углу, лампу  настольную включил. Розеточка имеется, мы ее потом для верности открутили.  И ровно через минуту сюда прилетело…

          – Что прилетело?   

          – Товарищ не понимает…  Ты слышишь, как они стреляют?

          – Ну, слышу…

          – Не кажется странным?

          – Да, для танков как-то слабовато, больше на винтовку похоже...

          – Вот именно. Это вкладной ствол, пятнадцать миллиметров. Один наш отличник, он, кстати, и сегодня будет выполнять,    позавчера в движении башню развернул…

          – По вышке саданул?! 

            – Прямо вот сюда, в стеклышко. Снайпер хренов… Скорость у пульки около тысячи, все стекло два на четыре метра – целехонько, а дырочка, вишь, аккуратненькая получилась… И в стену, где твоя башка… 

          Антон непроизвольно пригнулся.

         – Да не боись, в темноте они ни за что не попадут.   А вот если бы штатным, тут ни нас, ни половины вышки в помине не было…

          Добивали по очереди.

          – Закон подлости знаешь? Наши мастера по мишеням попадают хорошо если раз из десяти. А сюда, в окно – с первого выстрела, красота!  Так что сидел бы ты лучше в своей «санитарке», целее будешь…  Да шутка, шутка. Они отстрелялись уже, назад катят.

          Чем отличается «штатный» от «вкладного», тоже прояснили. Чтобы научиться попадать, надо стрелять, а танковый выстрел полным стодвадцатимиллиметровым калибром   стоит примерно врачебную зарплату. Поэтому тренируются, закрепляя в орудии учебной машины специальную трубку – ствол типа винтовочного. Так намного дешевле. И безопаснее.

           Да, интересные получились в ту ночь открытия. Недаром военные не смеются над шуточкой «напился до потери ориентации». У них такое случается и по трезвянке.  В полной темноте, в мягко идущей современной боевой машине случайный разворот башни вместе с пушкой вполне возможен, конечно, для неопытного экипажа. И тогда жди беды…

          Мишень по команде с «вышки» обозначает себя мигающей подсветкой.  Но мигающий – это по-русски. И, к сожалению, не все тогдашние танкисты сразу понимали, в чем суть этого самого мигания.  Вот перед каждым «заездом» командир берет фонарик и демонстрирует наводчику. Прямо в глаза, чтоб дошло наверняка.

            – Вот, гляди сюда: горит-потух, горит-потух, горит-потух… Это значит мигает. Мишень. Туда стреляй. А если просто вот так ГОРИТ, туда не стреляй, потому что это не мишень, а вышка!

          А ведь мигнуть может и зажигалка  беспечно прикуривающего доктора…

          Директриса на полигоне не одна. Кроме танкистов, стрелять учатся и артиллеристы, и минометчики,  и мотострелки. И у каждой палящей гадости полно своих особенностей. Неподалеку от вышки, где Антону преподавали «основы танкового боя», учились как раз эти, моторизованные, из соседней части. Там бухало погромче, и его любопытство на этот счет удовлетворили.

          – У них, на БэЭмПэ, никаких вкладных не предусмотрено. Только боевые. Поменьше наших пушечных, всего тридцатка, но им хватает. Зато бьет, зараза, очередями. Мишени – в клочья… Если не мажут, само собой. 

          – А как у них насчет ориентации? Тоже бывает?

          – Типун тебе на язык!  Пока не случалось…

          Ближе к полуночи грохот у соседей почему-то стих.  Антон, позевывая, собрался выйти на очередной перекур, когда раздался зуммер телефона. Федор, послушал, поглядел на него.

          –  Так точно, здесь. Наш, из медроты, хирург. Есть. Пару минут… – и уже другим, совершенно не шутливым тоном обратился к Тошке:

          – Док, ноги в руки, хватай свою машину и дуй к соседям! Похоже, у них кого-то зацепило.  Вперед, ни пуха…

          Сапоги стали невесомыми. Антон, считая про себя: «минута… две…», скатился по лесенке, домчался до стоянки, забарабанил в заднюю дверь фургона. Буквально через мгновение оттуда выскочил будто ожидавший водитель. Синхронно впрыгнули в кабину, и громоздкий санитарный «АС-66», густо дымя непрогретым мотором,  на шестой минуте уже выползал на асфальтовую дорогу, соединяющую полигон в единое целое. 

          «До соседней директрисы – три километра, доедем быстро», –  успел подумать в предвкушении настоящего дела. Но на обочине, напротив вышки, в свете фар показался давешний старлей. Вскинул руку: «Стой!»   
 
          –  Отбой, доктор. Соседи уточнили, ты уже не нужен. Давай к нам, сейчас заезд кончится, и на сегодня всё.

          – Как всё? Комбат вроде говорил, до утра…

          –  Всё, всё. Видишь, на вышке фонарь? – на крыше горел яркий красный, далеко заметный огонь, – ЧП, боевая работа запрещена!

          Назавтра стали известны подробности.  Две боевые машины пехоты, выполнявшие ночную стрельбу, двигались параллельно в полукилометре друг от друга. В правой наводчик был опытнее, а может, удачливее – сразу засек мишень, дал очередь, потом еще и еще.

          А в левой вышла заминка, цель не видели… С вышки заорали: «Ты чо, ослеп?! Трам-тарарам…! Огонь!!!» Растерявшийся гвардеец пошарил прицелом, заметил вспышки, поймал «мишень» и … 

          Боковая броня пехотного транспортера надежно защищает от пуль и  не рассчитана на попадание даже тридцатимиллиметрового снаряда.  А очередь получилась снайперская. Все три – в «яблочко». Снаряды, пробив борт, разорвались внутри стальной коробки, не оставляя экипажу ни малейшего шанса. Хватило бы и их, но вдобавок сдетонировал боекомплект…