Страхи

Переехав из конезавода на Иссык-Куль в Ананьево, мы сняли хатку на краю села и поселились в ней. Не помню из какого материала было сотворено это строение, но оно было тёплым и уютным. Состояла хатка из одного большого помещения с пристроенным к нему сенцам. Сенцы имели всего одно маленькое окошко и поэтому, в них всегда царил полумрак днём, а ночью непроглядная темнота. В самой же хате было аж два окна и оба на южном фасаде. В углу между северной и западной стенками располагалась огромная русская печь с большой лежанкой под потолком. На лежанке было всегда тепло, даже когда на окнах мороз расписывал свои узоры, там помещались мы втроём: я, младшая сестра четвероклассница, и братишка второклассник.
Перед самым Новым Годом, мы купили, на рынке, курдючного барана за двести пятнадцать рублей, я его зарезал, снял шкуру и разделал тушу на большие части, всё это повесил под потолком в холодных сенцах. О холодильниках в те времена никто и слыхивать не слыхивал, ну разве что читали в фантастических романа.. шкуру я выбрасывать не стал, решил пусть повисит до весны, может к тому времени найду решение. Может возникнуть вопрос, почему  четырнадцатилетний пацан занялся столь недетским делом, как убой животного? Ну в то время я уже не считал себя дитём это во первых, а во вторых резать мне пришлось впервые а вот топором рубить головы птице или палкой забивать кроликов я умел давно. Мы смотрели на домашнюю живность не как на членов семьи, кроме собак и кошек, а как на что то, что выращенное будет употреблено в пищу. Поэтому, кстати, хозяева к таким животным стараются не привязываться, потому, что при забое испытывается стресс. Но мы, дети, привязывались, например к поросятам. Когда их маленьких, розовеньких притносили для откорма, мы не могли улдержаться, чтобы не поиграть с ними, а потом так привязывались, что когда наступало время забоя, нас выгоняли куда нибудь подальше от дома, но мы всё равно ревели за Васькой или Чунькой. Отревев, мы возвращались домой, по зову родителей и с большим удовольствием и завидным аппетитом принимались поедать свежеприготовленных Васек или Чунек. Ладно, отставим в сторону эти лирические отступления и вернёмся к нашему барану.
Баран был довольно упитан и мы натопили немало жиру из внутренностей и курдюка. Так что Новый год, мы встретили сытной и обильной пищей. А через какое то время, после встречи нового года, сильно заболела самая младшая сестрёнка, ей ещё не исполнилось полутора годика и её положили в районную больницу, а вместе с нею, естественно, и маму. Отец и старшая сестра были в Караганде, вот и пришлось мне выполнять роль мужчины в доме. Готовить пищу себе и младшим, следить чтобы готовили уроки, навещать мать и сестру в больнице. Иногда я готовил печенье. по собственному рецепту.

Тесто я замешивал не на сливочном масле, как положено, а на бараньем жире. раскатывал в большие лепёшки и стаканом выдавливал кружочки и полумесяцы. Затем всё укладывал на поддон и отправлял в раскалённую пасть русской печи, откуда через определённое опытом время, вынимал золотистые, рассыпчатые, ароматные печеньки. Брат с сестрой слопали бы их в один миг, поэтому я выдавал им  такое количество, чтобы можно было растянуть это удовольствие на дольше. Само собой, свои кондитерские изделия я приносил и маме при посещениях..
В те времена, в Ананьево уже на некоторых улицах и в учреждениях, школе и магазинах, даже у некоторых жителей было электричество, но в основном. народ, как и прежде освещался, по ночам, керосиновыми лампами. Само собой, в нашей окраинной хате было тоже керосиновое освещение. Зимой ночи, как известно, длинные и темнеет рано и спать ещё не хочется, а время коротать надо. Мы его коротали за чтением. Удобно расположившись под потолком, на тёплой лежанке, иногда горячей настолько, что приходилось подкладывать побольше тряпок, чтобы не пекло, мы погружались в сказочный мир книги. Я читал вслух, как правило с выражением, брат с сестрою слушали затаив дыхание. Свет от керосиновой лампы. освещал кусок восточной стенки. да и тот на самом верху, потому, что лежанка была закрытой с трёх сторон, а лампу мы затаскивали вовнутрь, остальная часть дома была погружена в непроницаемую. чёрную тьму. Свет снаружи не мог проникнуть в дом, так. как окна покрылись толстым слоем инея, а уличного освещения электричеством ещё не существовало.
В один из вечеров я начал читать, принесённого из школьной библиотеки гоголевского "Вия". Как всегда, читая я изображал героев, менял голос по тембру и громкости, где надо басил, где надо пищал, делал страшные глаза и скалил зубы. Мои слушатели дрожали от страха и боялись глянуть в сторону открытой части лежанки. А там происходили страшные вещи. от колебания пламени лампы, на стене появлялись какие то тени, они, появившись, быстро исчезали, но я успевал заметить, то рогатую голову. то козлиную бородку, то ещё какое нибудь чудовище выглядывающее из тёмных углов. Становилось жутковато и. хотя я не верил в мистических домовых, леших, чертей и другую нечисть, но прочитанное вселяло страх, видимо гоголевское слово имело магическую силу сопереживания. Верилось, что гроб с панночкой действительно раскачивается в воздухе перед дрожащим от страха Хомой, мало того он вот вот влетит в наше уютное, тёплое местечко.  Всё бы ничего. но чтецу приспичило, как говорится сходить по малой нужде. Не предусмотрел и не опорожнил пузырь заранее. Воленс не воленс, а с печи слезать пришлось.

Спустившись на пол. я погрузился в абсолютную темноту . Глаза. после "яркого" света десятилинейной кеоросиновой лампы, ещё не адаптировались и я с трудом, ощупью добрался до входной двери. При этом, мне казалось, что за моей спиной. что то огромное, лохматое. тянет ко мне огромные лапы, пытаясь схватить меня за плечи, а оглянуться страшно, а вдруг это происходит в действительности. А вот и дверь, сбрасываю, наощупь, крючок. открываю и погружаюсь в ещё большую темноту. Если в хате было хоть небольшое пятно света под потолком, то в сенях темнота была полная и чудовище, следующее за мной приблизилось настолько, что я  "почувствовал" его дыхание. Я сделал ещё один шаг, как мне казалось к двери ведущей на улицу, и тут, что то лохматое схватило моё лицо. Это был уже не плод воображения, это была реальность. Грубая шерсть, упёрлась мне в нос, щёки, лоб. Меня, словно током, пронзило с головы до ног и я потерял способность двигаться. На себе самом я испытал то, о чём только читал в романах, о сковывающем страхе. Я перестал не только двигаться. но потерял и способность мыслить. Слава богу эти секунды были не вечны, вскоре способность мыслить вернулась ко мне и я вспомнил, что в сенцах висит баранья шкура и я, в поисках двери. упёрся в неё лицом. Только после этого, я получил способность двигаться.  Как это ни странно, возвращался я назад уже без всякого страха, никого за моей спиной больше не было.
Взобравшись на лежанку, я продолжил чтение, всё так же входя в роль персонажей, дети дрожали, а мне было весело.