Бог и библиотекарь 1 - Францишек

Францишек сел на край стула и задумался о богах.

Он знал, что их много – больше, чем можно себе представить. Что они могущественны – настолько, например, что могут сосчитать свое племя. При том, что и «счет», и «племя» в отношении их – бессмыслица. Что иметь с ними дело… как бы это сказать… в общем, если ты решил завязать со всем, просто вот ну со всем на свете, то, конечно, можно. Это не будет суицидом в буквальном смысле, как им не является, скажем, бег по краю крыши с закрытыми глазами в очень скользких ботинках, в очень ветреную погоду. То есть всяк разумный скажет тебе, что ничего путного из этого не получится, да еще дворнику потом прибираться…

Поэтому-то Францишек и был так напряжен и задумчив. Проснувшись сегодня утром он обнаружил, что делает стойку на руках на перилах Эмпайр-стейт-билдинг. Ощущения чуть более острые, чем входит в привычку библиотекарей.

Здесь я вынужден признаться, что подвержен влиянию стереотипов. Не исключая такую возможность в принципе – библиотекарь, сражающийся с драконом, или таковой в номере с лауреатками порно-Оскара – все же придерживаюсь тех взглядов, что библиотекари в большинстве своем являются людьми мирными, даже мягкотелыми, далекими от излишеств плоти. Конечно, библиотекарь способен устроить выволочку за не сданного вовремя Шопенгауэра, и даже лишить беднягу абонемента, в конце концов[1]! Но едва ли тут потребуются меч и боевой конь.

А вот нашему герою они бы пригодились как нельзя лучше.

– Что раскис?

Фраза вырвала Францишека из задумчивости. Даже у библиотекарей случаются подчиненные. И они, конечно, ведут себя иногда по-хамски.

Францишек поднял глаза. Перед ним стоял толстый Гавел, разнорабочий. Скорее даже – разнобездельник.

Главной заботой Гавела было изучение способов ничегонеделанья. Если бы он не был таким успешным в своем призвании, то вполне мог написать, вслед за стариком Дарвином, «Происхождение лени путем сознательного отбора».

В принципе, абстрактно – Гавел должен был что-нибудь таскать или ремонтировать. И по той же мерке, он вполне справлялся со своим делом, таская собственную немалую тушу, а также вечно ремонтируя стул, который под ним ломался. В его оправдание скажем, что он не помещался между книжными стеллажами. В крайнем случае – выдохнув, боком и очень медленно. Так что будем людьми культурными и явим должный запас терпимости, ведь иначе чем мы лучше него? Я ведь не ошибусь, сказав, что вы сразу же про себя решили: «Господи, я-то ведь не такой!»

Так вот – Францишек поднял глаза. И ничего не сказал.

– Ну ты, шеф, даешь… Хлебнул что ли с утречка?

– Нет, ничего, – выдохнул Францишек печально, снова погружаясь в раздумья.

Гавел не стал ломать ментальные копья об эту стену, и даже не стал пожимать плечами. В конце концов, каждый имеет право на одиночество. Ад – это другие, не правда ли? Сунув в карманы руки, он просто удалился по коридору в свою кладовку, освещенную негасимым экраном телевизора. На каком-нибудь канале обязательно шли новости, а толстяк был гражданином интересующемся. Особенно его волновали перипетии брюссельской жизни, единственной целью которой, по убеждению Гавела, было нарождение проблем матушке-Европе и ее рабочему классу.

Францишек проводил глазами качающийся овал своего сотрудника, пока тот не скрылся в боковой двери. И почувствовал движение воздуха возле шеи. Горячего и сухого, словно кто-то на секунду приоткрыл топку.

______________________

[1] Естественно, не самого Шопенгауэра, хотя не исключаем, что такое происходило.



Далее http://proza.ru/2020/06/06/1745