Когда цвела сирень

  Первые послевоенные годы, сорок шестой и сорок седьмой,
выдались очень тяжелыми: засуха и неурожай повсеместно вызвали нехватку продовольствия, особенно хлеба. Люди, большей степени старики и дети, испытывали  страшный  голод. В ход шло все! Все, чем хоть немножко можно было как-то утолить жажду голода: желуди, конский щавель, луговая трава, картофельные очистки, гнилая  картофель, оставшаяся кое- где  не  тщательно убранной  на колхозных полях, молодые побеги деревьев, всякая живность. Сосед,  дед Игнат, у которого имелось старое-престарое одноствольное ружье, прозванное в народе "берданкой", утром выходил в сад и, спрятавшись за кустами, часами выжидал, когда на соседнюю яблоню слетится по больше воробьёв . И как только на её ветвях усаживалось    приличное количество пернатых,  дед палил по ним дробью и, в результате, за утро добывал десяток- другой  маленьких птичьих тушек. А уже из них баба Одарка варила на завтрак смачный суп. Так и утоляли голод. Но, ружья были не у всех. Большинство односельчан, в  основном  мальчишки  и девчонки, днями ходили по колхозным полям, выискивая оставшуюся  на зиму в земле,  сгнившую картошку, из которой затем дома старшие пекли оладьи и делали разную снедь.  Чувство  голода  по своей силе несравнимо ни с одной  пыткой!  Это, наверно, самое страшное испытание на земле, с которым сталкивается человек. У голодного мысль направлена лишь на одно – как бы поесть, поесть любой ценой ! Дети то и дело тянули за полы  своих родителей и просили дать им что-нибудь покушать. А что дашь, если в доме, хоть шаром покати?! Обстановка осложнялась еще и  тем, что в большинстве семей  не было кормильцев, они не вернулись с войны. Хозяйство вели, как умели, вдовы, да старики и старухи.  Голод еще более усложнял и без того невыносимую жизнь. И  голод  у многих  людей  ломал  привычные устои и понятия о нравственности,  морали,  доброте.  Из-за голода, иногда,  свершались такие поступки и деяния, о которых в нормальных условиях, и подумать было бы страшно. " И честь не в честь, когда нечего есть" --  гласит правдиво народная мудрость.
Нечто подобное случилось в то время в семье Татьяны  Матвеевны,  доброй  и уважаемой в селе женщины. Муж ее тоже не вернулся с фронта, и осталась она одна с отцом инвалидом, матерью старушкой, да  с тремя несовершеннолетними детьми, которые тоже, как и в других семьях, постоянно просили кушать. 
 Как-то, уже к вечеру, самый младший Татьянин ребенок, Гриша, которому по весне исполнилось  шесть лет,  выбежал на улицу, где его сверстники с криком и  шумом гоняли   тряпичный мяч. Только он ступил за ворота, как увидел  у самого забора в траве какой-то незнакомый, блеснувший в лучах уже заходящего  солнца, предмет. Гриша подошел вплотную. Перед ним лежал  довольно потертый,  но еще целый кожаный  бумажник. Мальчик с любопытством поднял  находку и тут же вернулся в хату. Дома в это время была только одна бабушка.
 -- Бабо, смотри,что  я нашёл!-- с порога прокричал Гриша.
-- Что там у тебя?
-- А вот что! Посмотри!--И Гриша протянул бабушке найденный бумажник.
Та взяла, раскрыла его  и   ахнула! В бумажнике лежали документы: паспорт, заводской пропуск, проездной билет на пригородный поезд, какие-то бумажки и …деньги. Много, по меркам бабки, денег, почти две тысячи рублей. Таких денег она,  отродясь,  в руках не держала, а за последние годы даже и не видела. Бабушка развернула  паспорт:
 "Прибрежный Яков Иванович",-- прочитала старушка.
-- Так это же Яшка, Фроськин сын,-- как бы про себя сказала она.  -- С соседней улицы!
Сердце трепетно забилось. Что же делать? Первой её мыслю было немедленно отнести находку Фроське. Но, такие деньги!.. Как же их отнесешь, если в   доме  ни копейки!? Вчера принесли квитанцию на уплату налогов, а  платить нечем.  Штрафом пригрозили! Да еще  Моте Денисовой долг десять  рублей не отдали, а она уже спрашивала…
 "Ладно, надо подождать прихода Таньки,--  успокаивала она себя, --а там и решим." Но, сама уже в уме строила планы, как надо поступить в сложившейся ситуации.
-- Гриша, --обратилась она к внуку, --видел ли  кто-нибудь на улице, как ты поднимал бумажник?
-- Нет, на улице никого не было. Пацаны побежали дальше, гоняя мяч,  и меня никто не видел. А что?
-- Да, ничего. Пока о находке никому не говори ни слова, даже ни Лиде, ни Шуре. Сейчас мама придет, и мы все решим. Понял?
--Понял, понял!
--Ну, смотри, никому ни слова!..
--Да ты чего, бабуля, я же тебе уже сказал, что пооон-я-л! – ответил, растягивая для убедительности последнее слово, Гриша.
В коридоре послышались шаги. В хату вошла Татьяна Матвеевна.
-- Мама, мама! -- с радостью бросился к ней Гриша,--А я что-то нашел!
--Что же ты нашел?
--А вот, смотри,-- и он стал тянуть за руку бабушку, чтобы та показала маме находку.
--Гриша, ты иди, погуляй во дворе, а мы с мамой поговорим одни,--попросила его бабушка.
Мальчик выбежал. Варвара Петровна, так звали  бабушку, рассказала дочери все, что знала и они стали между собой судить да рядить. Татьяна тоже сразу высказалась за то, чтобы найденное немедленно вернуть владельцу:
 -- А как же иначе? Человек переживает, мается, места себе не находит, а мы тут решаем, что делать!  Отдать  быстрее,  и – баста! — заключила Татьяна.
 Но Варвара Петровна была другого мнения:
-- Сегодня Бог услышал наши молитвы и послал нам деньги. За наши муки и страдания благодарит он нас! Как же они, эти деньги, сегодня нам нужны! Может никому так не нужны,  как нам!.. На твоих плечах трое детей! Буханка хлеба на рынке -- сто рублей! Запасов --  никаких! Сегодня муки на баланду еле наскребла. Как жить будем дальше, не знаю? Дед вот  пухлый от голода  уже третий день лежит, и встать не может. На тебе одна кожа да кости! Дети голодные и оборванные. Если бы не такое время,  была бы я   против,  чтобы   вернуть  эти  деньги?  Но ты же пойми, как они нам сейчас нужны! А,  Яшка  -- парень молодой,   не женат, себе еще на жизнь заработает. Да  и   мать у него, посмотри,  –  баба , хоть куда: работает дояркой, молоко всегда в хате есть, так что перебьются, с голоду  не пропадут! Главное, чтобы никто об этом не узнал! Я Гришку предупредила, да не уверенна, не проболтается ли? Тебе тоже надо с ним поговорить, напугать хорошенько, что мол, если кто узнает, то подумает, что он, Гришка, мол, у пьяного документы стащил,  и его,  или тебя за него, могут посадить в тюрьму!   Может,  еще  что-нибудь придумаешь... Главное, еще раз повторяю, чтобы об этом никто не узнал! Особенно твои девочки.  Те явно будут против,  особенно Лида, пионерка наша!
--Шила в мешке не утаишь, мама…
--А, вот надо, надо утаить! И я уверенна, что об это никто  никогда не узнает! Если ты  сама своим  длинным языком бабам на  посиделках  не разболтаешь!
--Ох, мама, мама! Я то, не разболтаю, да  как же  жить с этим  будем?!  Мы что, нелюди!?  Я же с Фроськой,  его матерью,  считай --  подруги!  В девках вместе гуляли. Как мы людям в глаза  смотреть то  будем?!
-- Так и будем, как и раньше смотрели! Об этом никто не узнает, да и деньги эти – наше спасение! Ты, что, хочешь детей по миру пустить?!
-- Да лучше по миру, чем так поступать!
-- Да пойми же ты, мы же  деньги не воровали, мы никого не грабили, мы просто случайно их нашли. Ты думаешь, кто-либо другой поступил бы иначе? Если мы вернем деньги, то люди, я уверенна,  меж  собой,  нас дураками  считать будут!  Потому как по- другому,  никто бы не поступил!
-- Да,   так как мы хотим поступить, никто бы, конечно, не поступил! Бог нас накажет за это!  Посмотришь!
--Бога вспомнила, безбожница! А тех, кто  нас раскулачивал, кто
 все отобрал, по миру пустил?! Бог наказал их?! Живут и жируют за счет нашего добра. За что твой отец пять лет в Соловках отбарабанил?! За то, что всю жизнь горбатился  на земле!? Каждую копейку мозолями  добывал, а голодранцы пришли и все отобрали, сволочи! И еще кулаками обозвали, аспиды! Наказал их Бог!? Дудки! Живут и в ус не дуют! В общем, так!—чем дальше, тем больше распалялась баба Варя.
-- Я уже решила! Деньги я ни кому не отдам! Ты о них ничего не знаешь, я  тебе ничего не говорила ! Понятно?! А Гришка еще ребенок, что с него возьмешь? Ему с голоду что-то приснилось, померещилось, вот он и болтает о какой-то находке. Ничего он не находил и ты ничего не знаешь! Перед Богом и перед людьми, если что, я одна буду держать ответ! Понятно?!
-- Понятно, да не все. Ну ладно, с деньгами пусть будет и так. А как быть с документами!? Они ведь важнее денег!
-- Документы – это бумага!  Их заменить всегда можно. Заявление  написал – и все дела! Я уже сколько раз меняла  свои метрики. Надо было года прибавить—пошла в райисполком, написала заявление, что потеряла их , и выдали новые, потом еще раз и еще раз! Так что документы — это все чепуха! Отдать документы без денег, у нас  не получится, будут претензии. Деньги  важнее  всяких документов и не морочь мне голову! — подытоживая разговор, заключила баба Варвара.
Спорить с Варварой Петровной  -- дело бесполезное. Она всегда имела собственное мнение. Была напористой и дерзкой. Редко с кем соглашалась по тому или иному вопросу. Ее муж, дед Матвей, в доме не  имел решающего голоса. Все решала она сама, единолично и Татьяна это знала.  На этой почве, у них нередко возникали споры, перебранки, но верх всегда брала баба Варя! Вот так и в данной ситуации! Доводами матери Татьяна была сломлена, хотя в глубине души ей и  самой, чувствовалось, было жаль возвращать дармовые  деньги.
 В конце концов, бумажник с документами на следующий день  рано утром полетел в печку, а деньги  баба Варя спрятала в укромное место, "про черный день", как она выразилась.
 Как ни парадоксально, но никто из остальных домашних в эту историю посвящен не был и о ней не узнал. Гриша, несмотря на свой детский возраст, понимая не по годам всю важность момента, молчал, как рыба! Даже нашел откуда-то в себе силы побороть нетерпимое  желание рассказать обо всем  этом своим старшим сестрам Лиде и Шуре, и своим друзьям. Но никому не проболтался ни единым словом!

*       *        *

Яшка в селе был видный хлопец: высокий,  стройный, с копной густых, каштановых волос и с постоянной легкой улыбкой на лице. Девчата на него засматривались. Да и молодые вдовы, которых в селе  в то время было немало, нередко со вздохом задерживали на нем свой взгляд. "Хороший жених кому-то достанется!" – судачили бабы. Ему в ту пору шел уже двадцатый год,  но от призыва в армию он  был освобожден, так как недавно окончил  ФЗУ (фабрично-заводское училище) при оборонном заводе и остался на нем работать слесарем-наладчиком в одном из ведущих цехов.  По этой причине  имел бронь от призыва в армию.  Отец его в сорок третьем году, как и многие односельчане, погиб под Гомелем, освобождая Белоруссию от фашистов. Так и жил Яков вместе с матерью, да младшим братом Витькой, который еще был дошкольником.
Завод, на котором работал Яша, находился в райцентре, небольшом полесском городе, расположенном в двенадцати километрах от села. Почти все рабочие , кто из села,  жили дома, а на работу  ездили на  специально организованном для этих целей, рабочем поезде, который  назывался почему-то "веселым". Поезд останавливался от деревни на приличном, примерно в два километра, расстоянии  и до города  шел немногим  более получаса. За  это время рабочие успевали поиграть в карты или в  домино, забить, как они выражались, несколько "козлов". За годы  поездок уже у каждого сложилась своя игровая команда, куда других принимали только в случае отсутствия кого-то из игроков. Проигравшие гордо говорили: "Ну, на обратном пути мы вам покажем!.." И так было ежедневно. У Яшки тоже была своя команда заядлых картежников, игравших в «козла»,  в которой своей активностью и энергичностью особенно   выделялся дядя Вася.
-- Вы, шнурки!-- говорил он шутя своим противникам, начиная игру.—Сегодня я вам не оставлю ни одного шанса на выигрыш!  Быть вам  "сухими" козлами!  "Сухим" козел считался, когда счет в игре был 12—0. Поэтому, чтобы не быть "сухими", а такой счет для проигравших  считался  позорным, каждая команда старалась, во что бы то ни стало, "размочить" счет, то есть,  набрать хотя бы  пару очков ! И так, начинался "битва"! Бывало, поезд уже приходил на станцию, а они все еще доигрывали "козла"! Благо, что поезд со станции уходил в депо минут через двадцать, и они успевали  все закончить начатую игру!
Работу свою Яков любил. В цеху стояло много станков, на которых работали, главным образом, молодые девушки и женщины, делавшие детали.
В цеху то и дело то тут, то там раздавалось:
--Яша, подойди сюда, что-то забарахлило!
--Яша, станок не фуричит! Помоги!
 И Яков торопился на вызов, быстро устраняя неисправность. Он нравился всем за спокойный характер, деловитость, за умелые руки и, главное, за коммуникабельность. Каждой работнице  за смену он подарит комплимент, шутку-прибаутку, скажет доброе слово, а если надо,  подбодрит и утешит  мудрым  советом. Работницы  ему отвечали тем же. Бывало, в конце смены кто-то из девчат позовет его к себе и предложит:
-- Яшка, на дорожку не хочешь чуть-чуть?
 И наливала ему в мензурку чистый спирт, оставшийся  от протирки изделий. На заводе с выпивкой обстояло дело  весьма строго. Замеченного в пьянке,  тут же увольняли  и никогда больше на завод не брали. Потому, иногда, некоторые рабочие, в том числе и Яков, перед самим окончанием смены выпивали чистый спирт и, как ни в чем не бывало, со смелой  решительностью проходили проходную.  Уже потом, за пределами завода, подходили на улице к водопроводной колонке и  запивали  водой недавно выпитый спирт. От этого многие сильно  пьянели, но то, что было за пределами завода, администрацию уже не волновало. На заводе вообще царили строгие порядки. Увольняли за опоздание, за допущенный брак, за воровство. Начальник режима предприятия, выдавая пропуск на завод, предупреждал рабочего:
-- Потеряешь пропуск – пойдешь под суд! 
Поэтому, рабочие берегли  его, как зеницу ока.

               
               
                *    *    *

    
 Этот майский последний рабочий день недели выдался приятным  во всех отношениях. Поломок станков  за смену почти не случалось,  у все настроение было приподнятое – выдали зарплату и премиальные. Якову насчитали вместе с премиальными около двух тысяч рублей. Солидно! На других предприятиях нормальной в то время считалась зарплата семьсот-восемьсот рублей.  А тут почти две тысячи! Яков уже  предвкушал радость матери, от лежащих в его кармане денег!  Зарплату  он всегда  отдавал ей, оставляя себе небольшую сумму на карманные расходы.
Рабочий день шел к завершению. Завтра воскресенье. Выходной. К концу смены к Якову подошла аппаратчица Рита. Между ними уже давно сложились более чем дружеские отношения. Все  уже  в смене знали о серьёзных намерениях Якова в отношении Риты.
-- Яша, не хочешь чуть-чуть на дорожку? Сегодня такой день!
--Ну, если чуть-чуть, то давай!
Рита подала ему почти стограммовую мензурку чистого спирта, собранного аппаратчицами трех станков.
--А твоя где мензурка?!
--Да, ты что? Я же вообще не пью, тем более спирт!
-- Ну, ладно, тогда за тебя!
--Хорошо, давай за нас !
Яков сделал глубокий выдох и залпом выпил содержимое мензурки.
--Уууууххх!,-- крякнул  Яков после выпитого, и бросил в рот, протянутую Ритой, мятную карамельку.
Через проходную Яша  уверенно прошел вместе с односельчанином  Борисом  Хромченко,  работающем в другом цеху, своим напарником по игре в "козла".  Хромченко тоже, чувствовалось,  сумел  "тяпнуть" перед выходом мензурку спирта. Настроение  у обеих было на высоте!
--Яшка,-- обратился Борис,-- до отхода поезда у нас еще час. Может по пивку врежем!? А!? Что-то так пить хочется!..
 Чистый спирт делал своё дело!
-- Согласен! Вперед!— поддержал инициативу Яшка.
 В пивной было много народа. Большинство знакомых заводчан.
Холодное бочковое пиво  приятно щекотало горло! Одной кружкой друзья не ограничились, в ход пошла вторая, третья.
В вагон зашли  уже навеселе. Там было шумнее обычного, по всему чувствуется, что рабочие получили зарплату.
На привычном месте уже сидел, дожидаясь игроков, дядя Вася. На крючке над его головой висела авоська, в которой виднелись  пара буханок хлеба, кулек хамсы и еще что-то завернутое в рыжую бумагу.
--Ну что, шнурки, сразимся?!—обратился он к подсевшим и, не дождавшись ответа, достал карты.
Уселись в привычном порядке. Игра пошла своим ходом.
К концу первой партии тронулся поезд  и  друзья  продолжали играть под размеренный стук колес.
-- Все! Баста! Козлы !— на весь вагон закричал дядя Вася.
Начали вторую партию. И снова  фортуна оставалась на стороне
дяди Васи и его напарника. У Яшки и Бориса игра не клеилась!
--Ну, давайте еще одного сыграем! Время-то есть !
Третья игра прошла быстро. За первую сдачу—шесть очков и за две последующие по три.
--Ура! Сухие "козлы"!  Радости дяди Васи не  было предела.
—Как же вы пойдете домой сухими?! -- не унимался он и начал снимать с крючка авоську. Быстрыми движениями достал сверток в рыжей бумаге . Там была бутылка водки.
--Ну так что, размочим "козла"?!
--Размочим!!! --  поддержали все дружно.
Сразу откуда-то появился граненый стакан, репчатый лук, ржавая хамса и буханка почти свежего  хлеба.
Едва выпили и закусили, как поезд сделал остановку. Надо выходить. Немного пошатываясь, игроки вылезли из вагона. На горизонте виднелась деревня, но к ней надо еще идти пару километров.  Яков чувствовал, что распитая в вагоне водка была лишней. Он  опьянел. Раньше с ним такого не случалось. До деревни дошли более – менее нормально. В разговорах и не заметили, как прошли деревенское кладбище, и вышли на главную сельскую улицу, называемую в народе шляхом. Здесь надо было расставаться: друзьям -- идти направо, а Якову --  налево. Оставшись один, он почувствовал себя совсем  плохо, кружилась голова, ноги не слушались и, заплетаясь, уводили куда-то в сторону от дороги. В одном месте он чуть не упал, но вовремя схватился за забор. Немного постоял, закурил и пошел дальше. Навстречу шли какие-то люди, но он их не узнавал, их лица расплывались перед глазами. После табака, голова закружилась еще больше. Схватившись опять руками за чей-то забор, он не удержался и упал. Немного полежал, но все же поднялся и пошел дальше. Уже с пригорка виднелись дома с его улицы, но туда надо было еще дойти!  Возле вербы, зацепившись за корягу, он упал и сильно ударился головой, разбил нос,  из которого кровь побежала на пиджак.  Кое-как поднялся, вытер нос платком и пошел дальше. Перед глазами все двоилось, шло кругом.
Вот уже и  соседняя улица. По ней в перегонки бежит  гурьба пацанов, гоняя  тряпичный мяч. Никто из них на Якова не обратил внимания. Они вихрем пронеслись мимо. Якова снова повело в сторону, и он опять упал под забор  рядом с чьим-то домом. Немного полежал, нашел в себе силы подняться и, всем нутром чувствуя близость своего дома,  шатаясь, все же стал настойчивее и   увереннее продвигаться вперед. Наконец-то и родной дом! Открыв калитку, он рухнул во двор.  В сторону полетела авоська с буханкой хлеба, кульком развесных конфет и пустой бутылкой из-под молока, которое он брал с собой на работу. В это время во двор с огорода , с полной корзиной травы вошла мать. Увидев все это, она запричитала и бросилась к сыну.
-- Яша, Яшенька, что с тобой? Что  случилось? Ты в крови! Тебя били? Кто бил тебя, Яша?! Сыночек ты мой, милый! Что же это такое?!
Яков лежал с закрытыми глазами и что-то невнятное бормотал. Мать поняла, что он пьян.
--Где же ты набрался так, сынок?!
--Мама, я хочу спать, спать хочу!
Она помогла ему подняться,  завела в хату, сняла  верхнюю одежду и уложила на  стоящий в углу комнаты старый топчан. Через несколько минут Яков  захрапел, глубоко войдя  в сон. Мать тем временем забрала во дворе брошенную авоську, стала проверять карманы сына. Кроме выпачканного кровью носового платка, полпачки папирос "Север", да коробки спичек в карманах ничего не было.
"А где же документы? Где бумажник? Где деньги?  У него же должна быть сегодня зарплата? Где она? "  Евфросиния не находила себе места. " Надо, наверно, сбегать к Хромченкам. Может Борис что-нибудь знает?"— решила Фрося и стала быстро переодеваться.
Старая Хромчиха, баба Наталка, сказала, что внук пришел с работы выпившим. Отдал матери зарплату и улегся спать.
--Вот храпит, на всю Ивановскую!..
Фрося пролепетала что-то такое невнятное и быстро помчалась обратно  домой.
Яшка лежал на том же боку и похрапывал, но  уже  потише.

Проснулся Яков, когда только начало рассветать. В хате было тихо, только слышался умеренный стук висящих на стене ходиков, с изображением вверху над циферблатом  шишкинской картины "Утро в лесу".  Сильно хотелось пить. Яков  поднялся, еще шатаясь, подошел  к  стоящему на старой табуретке  ведру с водой и зачерпнул оттуда алюминиевой кружкой.   Выпил всю кружку залпом! Немного полегчало, но голова раскалывалась  от тупой боли , слегка подташнивало. Мать услышала, что сын поднялся, вышла к нему.
Вид сына ее поразил больше вчерашнего: лицо грязное, отечное, нос расцарапанный, опухший, волосы взлохмачены. От него сильно несло противным перегаром.
-- Иди, умойся, потом поговорим,--сказала она ему.
 Когда Яков привел себя немного в порядок , мать первым делом спросила:
-- Ты зарплату получал вчера?
-- Да, получал.
-- И где же она?
-- Как где? В кармане, конечно!
--Ну, посмотри сам свои карманы!
Яков снял с гвоздя висевший пиджак и стал проверять карманы. В них было пусто. Проверил карманы брюк – то же самое. Яшку бросило в жар!
-- Мам,  а ты не брала деньги?
-- Да, Господь с тобой, как бы я их взяла?! Сколько ты получил?
-- Тысячу восемьсот семьдесят пять рублей с копейками.
--Так где же они ,сынок?  Ой, горе, горе! Ты что, может их вчера пропил или одолжил кому?
-- Да никому я ничего не одалживал и  не пропивал !
-- Ну, тогда тебя, наверно, вчера кто-то хорошенько почистил. Ты же лыка не вязал! Поди, ничего и  не помнишь!
--Я помню все ,мама, но  где деньги , не знаю?!  Они все время были при мне. Я их часто проверял на ощупь. Они лежали вот здесь, в боковом кармане, -- и Яков рукой показал,  где именно.

 Евфросиния сидела на стуле и  постоянно вытирала слезы.
Яков уже давно не видел мать такой расстроенной! С тех пор, как в дом пришла  похоронка на отца.
-- Может они выпали у меня как-то по дороге , я сейчас  пойду, поищу пока люди еще спят ,-- стал он успокаивать мать.
-- Вряд  ли ты их  найдешь! А дома ни копейки! Как дальше жить будем?!
 Она встала. Лицо её посуровело. Подошла к сыну  и твердо вымолвила:
-- Яков, делай что хочешь, но без денег домой не возвращайся!   Ты понял?! – и бросилась на кровать лицом вниз,  громко рыдая…
     Яков вышел из хаты. На улице было тихо и свежо. Рассветало. Слабый ветерок доносил приятный запах цветущей возле дома сирени. Как она цвела этой весной!  С каждой, самой маленькой веточки, свисали пышные  цветущие гроздья:  светло сиреневые, темно сиреневые и белые! Белые особенно выделялись на фоне, густой зеленой листвы. Проходя мимо, один цветок коснулся лица Якова, оставив на щеке влажный след от утренней росы. Яков машинально вытер ладонью лицо.  Он не видел ни сирени,  ни царствующего  над землей восхода.  Все громче и насыщеннее становился гомон птиц,  просыпающихся с восходом солнца. Звонко со всех  сторон, не умолкая, разливались  соловьиные трели. Утро вступало в свои права. Но, все это было не для Якова…
    Он тихо шел по улице, присматриваясь к каждому  лежащему предмету. Особенно пристально  осматривал   места под заборами. Но кроме щепок, ржавых консервных банок, старых тряпок, окурков, ничего ему  не попадалось. Особенно тщательно он высматривал  место  возле дома, где вчера, а это он хорошо помнил, лежал под забором. Он же не мог знать, что буквально  через несколько минут после того как он, поднявшись, ушел оттуда , на  выпавший из  его кармана бумажник, случайно наткнулся жилец этого дома, подросток  Гриша и  находку уже передал  своей бабушке.  И, что судьба его потери к этому времени уже была, к сожалению,  решена.  Но, Яков, не зная этого, двинулся дальше, тщательно  обследуя  шаг за шагом свой вчерашний маршрут.  Так он дошел до самого переезда, где вчера сходил с поезда. Еще было рано и  на  переезде  никого не было. Он сначала обследовал  все вокруг насыпи, затем поднялся наверх, прошелся по шпалам. Но кроме обычного мусора, ничего другого не увидел. Спустившись вниз, зашел в придорожную  лесополосу, сел на пенек и закурил. Голова шла кругом: "Что же делать?"— не давал покоя вопрос. Решил еще раз пройтись по известному ему маршруту, туда и обратно. Идя опять к разъезду, он увидел  в придорожной канавке что-то похожее  по форме и цвету на бумажник. Сердце так и ёкнуло! Подбежал поближе. Там лежала кем-то брошенная  старая  дерматиновая  тетрадная обложка. Ткнув её со злости ногой, он пошел дальше. Снова пришел к разъезду. Опять тщательно  обследовав порядочный участок железнодорожного полотна, но, как и прежде, все было безрезультатно.
Яков опять пошел  в лесополосу к знакомому пеньку. Сел  и продолжал напряженно   ломать  свою голову: "Что же делать дальше?"  На ум ничего путного не шло. На работу идти  в понедельник без пропуска – смысла нет, на завод  без него никто не пропустит. Тут же вспомнились слова начальника режима предприятия: "Потеряешь пропуск – пойдешь под суд!"  Посадить, конечно,   размышлял Яков, не посадят , а уволят точно .Здесь и в гадалки не ходи! Уволят! А что потом? Куда пойдешь? В колхоз? Без прав тракториста или комбайнера, там делать нечего! Идти чернорабочим, бессмысленно. На трудодень почти ничего не дают! Работать за так? Кому это надо?!  От безысходности голова шла кругом! Если завтра выгонят из завода, а Яков в этом не сомневался, сразу же  лишат брони от призыва в армию. А как же мать с малолетним братом?!  И тут перед глазами, как бы воочию предстал  образ матери, и зазвучали ее слова:
-- Яков, делай что хочешь, Но без денег  домой не возвращайся!
  Яков прекрасно  знал, что мать у него ласковая, добрая, что сказано это было в пылу гнева, виновником которого он был сам.  Он прекрасно понимал, в какое безвыходное положение сам  поставил свою семью.  Но , что же делать , как быть?! Вдруг его тяжелые мысли  прервал раздавшийся вдалеке свисток приближающегося  паровоза. Часов у Якова не было. Наверно уже восемь утра. У разъезда  слышались голоса людей – это селяне ехали в город на базар, что-нибудь продать, да купить буханку хлеба ,  хамсы или еще каких-либо продуктов. Яков поднялся и пошел вперед, навстречу поезду. Ему  не хотелось встречаться ни с кем из знакомых. Прошел метров десять-двадцать и, вдруг, остановился. Его осенила мысль, от которой он почувствовал какое-то  внутреннее облегчение. Она сразу решала все проблемы. Оказывается все так просто! Главное не передумать! Он все отчетливее слышал приближение поезда. Яков вышел из лесополосы и поднялся на насыпь. Поезд набирал после остановки нужную скорость. Уже отчетливо был виден паровоз и идущие за ним вагоны. Яков поднялся на насыпь и стал в недопустимой близости к  рельсам. Заметив это, машинист сильно стал сигналить: дал несколько непрерывных гудков. Но парень, с приближением поезда, сделал резкий рывок вперед и оказался на рельсах. Резкое торможение  поезда  от трагедии не спасло. Колеса  не оставили никакого  шанса на спасение…
Когда о случившемся сообщили Евфросинии, она упала в обморок и потеряла сознание. Сельский  фельдшер,  живший по соседству, отхаживал ее нашатырем и делал какие-то уколы.
Хоронили Якова  все селом. На поминки, как было заведено спокон веку, несли  хлеб, яйца, выпивку, деньги -- кто сколько мог. Пришли, как ни в чем не бывало, и Варка с Татьяной, принесли с собой пол-буханки хлеба, бутылку самогона и пять рублей.
Узнав о причине гибели дяди Яши, мальчик Гриша, никому ничего не сказал, но  сам, как-то невольно , не совсем осознанно,  почувствовал и  свою причастность к его гибели.


*        *        *

Со временем, происшедшая в селе трагедия, постепенно, на фоне  других событий, стала забываться и только на сердце матери Евфросинии,  она навсегда осталась незаживающей кровоточащей раной. Все шло своим чередом  и  в семье Гриши.  Права была баба  Варка: никто в селе так и не узнал, где потерял деньги с документами добровольно ушедший из жизни Яков, и кто их нашел. Никого эта тема, спустя некоторое время, уже не интересовала. Её никогда  больше  не обсуждали между собой  Варвара с Татьяной, как будто ничего  и не было. Гриша вскоре пошел в школу и  разные новые события, явления, действия все сильнее и сильнее затушевывали картины прошлого.
 Но Создатель наделил человека великим чудом – памятью, которая помимо нашей воли, фиксирует все происшедшее с нами и в нужный момент высвечивает его в нашем сознании. И чем взрослее становился Гриша, тем чаще в его памяти всплывало то страшное событие его детства, и тем глубже он начинал копаться в себе. И тогда в голове прокручивалось тысячи вариантов: " А если бы…?" Но прошлое, к сожалению, сослагательных наклонений не  приемлет.    Оно нам  предоставляет лишь  возможность извлекать уроки, сделать правильные выводы, чтобы в дальнейшем, в подобной ситуации,  избежать ошибок.
 Взрослея, Гриша понимал, что поступок мамы и бабушки противоречил принятым в обществе принципам морали и нравственности, что он не может быть оправдан ни какими доводами. Но вот вопрос: почему же его  сердце нисколько  не очерствело к этим дорогим для него женщинам, которых он продолжал любить  так же горячо и нежно?! Может это потому, что он сам, вольно или не вольно, был соучастником такого позорного случая. Его оправдывает то, что он был несовершеннолетним. Но это малолетство не помешало же  ему поступить  по-взрослому, выполнить указание бабушки – держать язык за зубами!?
 Значит, он уже понимал: что к чему.
Гриша особенно любил бабушку, потому что целыми днями крутился возле неё. Она  для него всегда была доброй, мудрой, заботливой, часто брала его с собой  в город на рынок продавать молоко, и он ни на шаг не отходил от прилавка, выполняя любое её указание. А за  это она ему покупала  на  вырученные деньги длинную, завёрнутую в полосатую бумажку мятную конфету, от которой сладко и прохладно становилось во рту.
Варвара Петровна была активной, легкой на подъём, женщиной, взваливала на свои плечи всю домашнюю работу, трудилась с утра до позднего вечера . И в труде, нет-нет, да и забывалось её неуёмное горе –- как  и зять , не вернулся с фронта  её любимый младший сын, студент института, которому исполнилось только двадцать лет. Она не жалея себя, спасала семью от голода и холода . Взваливала на свои плечи, в полном смысле этого  слова, непосильную ношу. Бывало, навьючит на плечи  канистру с керосином, мешок с мелом, торбу с карандашами,  ручками, ученическими  тетрадями в линейку и клеточку,  другими школьными принадлежностями, и идет пешком за несколько десятков километров по глухим селам, чтобы там обменять свой товар на что-нибудь съестное. И меняла: то на кусок хлеба, то на килограмм-другой картошки, то на  совок муки или какой-нибудь крупы, или на кусочек сала, чтобы  хоть чем-то накормить внуков!  Из-за слепой любви к ним, своим осиротевшим  внукам, она и пошла на сделку с совестью. Единственное, что может быть в какой-то степени   позволяет сделать по отношению к ней снисхождение – это то, что она никак не могла предвидеть трагичных последствий своего поступка. Вот, если бы…

    
                *     *     *
   

    То ли это совпадение, то ли Божья кара за содеянный проступок, но в повседневной жизни  Варвары и Татьяны начали неожиданно происходить весьма печальные  события. Предрекание Татьяны, сказанное матери: «Нас Бог накажет!», стало сбываться в полной мере.  Всего лишь через месяц  после гибели   Якова,  рано утром баба Варвара, как всегда, пошла  доить  корову.  Открыла сарай, а корова лежит на полу  мертвая. От ужаса хозяйка чуть не потеряла  сознание. Своим криком она не только разбудила всю свою семью, но и живущих рядом соседей. Прибежавший на крик сосед Николай  Данилович, расторопный мужик, велел послать девочек  Лиду и Шуру в сельсовет, за ветеринаром. Того на месте не было и он явился только после обеда. Осмотрел животное, он, как специалист, вынес своё предположение, что причиной гибели коровы, явилось отравление чем-то на пастбище, а чем не понятно. И поспособствовал  перевозке погибшего животного в колхозный скотомогильник. Семья  осталась без  своей главной кормилицы.
Но гибель коровы была только началом  бед и горя  в этой  семье. Выше говорилось, что  младший  из сыновей Варвары в свои двадцать лет погиб на фронте. Старший сын Федор  вернулся с войны  лишь в 1947 году, через два года после её окончания. Сведений о нем никаких не было, так как часть где он служил, была засекреченной. Военнослужащим категорически запрещалась всякая переписка  с кем бы то не было, под угрозой военного трибунала.  Варвара Петровна даже ходила к ворожее, чтобы узнать судьбу своего сына. Та ей убедительно сказала, что её сын жив и невредим и скоро вернется домой. Так и случилось. Часть, в которой служил Федор, находилась на очень ответственном участке до окончания войны. Видный, красивый парень, Федор устроился на оборонный завод,  где  по должности дорос  до главного энергетика предприятия. Завод широко отметил его пятидесятилетие, о чем свидетельствует многотиражная газета завода «За доблестный труд». Но,  спустя три месяца, он умирает. Варваре пришлось хоронить своего  старшего сына. Среднего  сына она похоронила перед войной, тот  в девятнадцать лет заразился от товарища дифтеритом и  скончался. А третий, младший сын Алексей, погиб в сорок третьем году в Белоруссии при форсировании Днепра. Похоронить трех сыновей, для матери это невиданное горе, и  баба Варвара мужественно его перенесла. Она прожила долгую жизнь и  умерла  на восемьдесят первом году. Внучки Шура и Лида  давно вышли замуж. Шура после окончания училища переехала в другую область и там создала свою семью. Лида осталась жить с матерью. Лиде попался замечательный муж,
который  остался  жить в доме Лиды.  Парень оказался  мастером на все руки. Перестроил дом, устроился на хорошую работу. Лида родила ему двух дочерей. Жить бы, да жить! Но опять пришла беда. Возвращаясь на мотоцикле поздно домой с работы, он на дороге столкнулся с грузовиком и погиб! Это  горе Татьяну потрясло  до глубины души. На этой почве она получила тяжелое заболевание  и через два года умерла, перешагнув только  за  шестьдесят лет.
Лида  одна осталась  с двумя  дочерьми. Замуж  больше не выходила. Все свои силы и энергию отдала  воспитанию любимых дочерей. В скорости старшая  вышла замуж  и создала свою семью. Младшая, окончила среднюю школу и поступила  в институт. Учась на последнем курсе, накануне преддипломной практики, у неё произошёл конфликт  с однокурсниками. Не перенеся полученных от них обид,  она покончила жизнь самоубийством.  А спустя сем лет  таким образом  ушел из жизни и младший внук Лиды, которому было уже двадцать лет. Причина, по которой он это сделал до сих пор так и не установлена.
     Наверно, достаточно приводить примеров, чтобы доказать, что кара Божья существует и об этом нам всем надо помнить. Извините, а Гриша  понес какое-либо  Божье  наказание  за невольное участие в этой трагедии? Понес, и очень серьёзное ...
 
*       *       *

     Уже давно нет на свете многих из участников, свидетелей рассказанного события – ни бабы Варвары, ни Татьяны, ни Евфросинии,  осталось только село с буйно цветущей по весне сиренью, да память, тревожащая иногда уже пожилого Григория.