про наше всё

       Однажды вечером мы сидели в тенёчке на террасе, пили вино и читали стихи. Наизусть. В том числе, свои. Такие уж мы утончённые натуры.

       Замечено, что на большой кувшин молодого калифорнийского уходит ровно один пакетик слайсов из вяленой козы. Замечено также, что после очередного кувшина всегда приходится бежать за следующим. Потому что не договорили. И не все стихи вспомнили. Да заодно и проветриться.

        Естественно, пошли все. Заветная мексиканская лавка в пяти минутах ходьбы. В этом районе Сан Хосе сплошняком "Se habla espanol".

       На обратном пути, под виадуком, нам пришлось притормозить.

       Шарага обаятельно улыбчивых, танцевально развинченных "латиносов" перегородила тротуар и вкратце обозначила свои претензии на кэш, вино и почему-то на нашу обувь. Демонстрируя узкие блестящие предметы. Не то для обмена, не то ...

       В целом всё было логично. Мы просто  ненароком заглянули за фасад того самого-пресамого распрекрасного мира и там было, как везде. Не прибрано. Но вот зачем им наши кроссовки?! Тут их всяких разных полным-полно и недорого. Хотя ... может наркоманы? Нюхать будут?!

       Мы приступили к общению. Как нас учили. Разговорный жанр в стиле «трибуна ООН».

       "Русо мы, пацаны! Мучос проблемас!!!"

       Нас не понимали. Или не воспринимали всерьёз. В ООН, по-моему, происходит то же самое.

       Да и произношение у нас, конечно ... увы! Росли-то мы не на королевских лужайках. Ну да ладно! Есть у нас в арсенале, если что, ещё и национальные магические заклинания и всякие волшебные пассы.

       Мы уже интенсивно разминали хрящи, но тут неожиданно из-за спины раздался хрипловатый голос Марата, нашего коллеги из "Казахтелекома".

       - Мой дядя самых честных правил, когда не в шутку занемог, он уважать себя заставил и лучше выдумать не мог. Его пример … -  с лёгким восточным акцентом, убедительно, почти задушевно обратился он непосредственно к главарю местных и, раздвигая нас своими борцовскими плечами, вышел вперёд.

       С непроницаемым азиатским лицом, весьма сдержанно жестикулируя, ни на секунду не сбиваясь с ритма, ровным голосом Марат пару минут рассказывал о родственных отношениях и перипетиях судьбы Евгения Онегина.

       Русский арап Пушкин это вам не американский чиканос Аларкон. Это наше всё. Мы сами заслушались.

       Глаза главаря неумолимо расширялись в процессе декламации первой главы поэмы и взгляд его, в конце концов, съехал куда-то вбок. Он нервно сглотнул и чуть ли не умоляюще поднял руки вверх, ладошками вперёд. Ладошки были заметно влажными.

       - Сорри, сорри!!! - залепетал он, одновременно поворачиваясь к своей ватаге, уже явно находившейся на низком старте.

       Межцивилизационный контакт был исчерпан. Заметно потрясённые мощью и красотой нашего культурного наследия, аборигены в один момент рассосались в сумраке своей знаменитой "силиконовой долины".

       Марат повернулся к нам и смущённо улыбнулся.

       - Вспомнил, мужики ... Главное, всё стою и думаю, как его этот термин?! Интероперабилити! Правильно?!

       Именно в такие моменты вопрос о том, откуда родом был Чингисхан, полностью теряет актуальность в силу очевидности ответа.

       В истории человечества нет ничего нового. Всё время повторяется одно и тоже, только в разных местах и с разными действующими лицами ... Прошло пять лет ... Мы гуляли по чистому и уютному вечернему Саранску и вышли к фонтанному спуску.

       Пока мы изучали артобъекты с барельефами выдающихся представителей народов мокша и эрзя, нас, как выяснилось, изучала шумевшая неподалёку группа молодых людей с  асоциальными наклонностями.

       Первым неладное заметил опытный Григорьич.

       - По-моему, у нас сейчас попросят закурить! - Негромко проинформировал он нас чуть осевшим голосом.

       И точно, от группы в нашу сторону уже направлялись трое гонцов с какой-то вестью. Их танцующая походка навевала мне воспоминания о Калифорнии. И об интероперабельности.

       - Когда горит степь, огонь останавливают встречным палом! - Сказал я задумчиво. - Пошли!

       И мы пошли навстречу.

       - Привет, ребят! Закурить будет?!

       С нашей стороны самый насущный вопрос вечера прозвучал на мгновение раньше. Это ввело неприятеля в ступор. Других заготовок у них в запасе явно не было. Пока они чуть растерянно переглядывались и машинально рылись в карманах, доставая сигареты, я решил ошарашить их ещё одним вопросом. Развить инициативу.

        - А это кто, не подскажете?!

        Я указал на изящную скульптурную группу метрах в десяти справа от нас. Под невысокой арочкой, опираясь на неё плечом, стоял чуть взхломаченный мужик в коротком плаще. Над мужиком, параллельно земле висела тоненькая фигурка с венком в руках. Судя по крылышкам на спине, это был какой-то ангелочек. На фоне светлого ещё, вечернего неба вся композиция выглядела немного романтично и загадочно.

        Все дружно повернули головы в сторону памятника.

        - Как кто?! - пожал плечами крепыш, стоящий напротив нас в центре, и снисходительно хмыкнул, усмехнушись нашему невежеству - Пушкин это!

        - Пушкин?!  - Изумлённо протянули мы все вместе. - А чего он здесь делает у вас?!

        - Как чего?! В Болдино приехал!

        - Болдино??? А где оно?

        - Ну, километров восемьдесят отсюда!

        Мы были потрясены. В нашей картине мира Болдино находилось где-то в европейской части страны, недалеко от Тригорского, Михайловского и прочих Пушкинских гор. Даже вопрос никогда не возникал, где это. И вдруг Мордовия. Вот те на. В памяти сразу всплыло устойчивое словосочетание "мордовские лагеря". Ссылка? А за что?

        Этим симпатичным и эрудированным, как неожиданно оказалось, хулиганчикам было, что нам порассказать. Благодаря Александру Сергеевичу через час мы расставались с сожалением и уже почти друзьями. Пушкин оказался небольшой вселенной, в которой мы до сих пор знали только ближайшие планеты.

        И вновь прошли годы. И вновь Калифорния. И вновь Пушкин. В эпицентре внимания.

        Заголовки американских новостных агентств вопиили - "Русская мафия с оружием в руках охраняет свою собственность!". На фотографиях на фоне хаоса и пожаров Сан Диего, у входа в свой, нетронутый разгорячённой толпой ресторан, стояла группа решительных крепких парней. Над их курчавыми, как у Пушкина, армянскими головами, гордо сияла надпись "Pushkin". Потомственный арап-аристократ через века и океаны клеймил и презирал  "лучшую на свете" демократию за "рабство негров посреди образованности и свободы"*. Это выглядело апофеозом интероперабельности.

     "Темницы рухнут ... " - вспомнилось мне.


      * Из статьи А.С. Пушкина «Джон Теннер», журнал «Современник», 1836 год.