Натуроплата по бартеру

18+
В  деревне.  Натуроплата  по  бартеру

Рассказ  содержит  сцены  мучений  и  унижений  девушки  подростка.  Кому  читать  такое  не  нравится  –  нажмите  крестик  в  правом  верхнем  углу  экрана.  Спасибо!


К  сожалению,  рассказ  основан  на  реальных  событиях.  Все  имена  изменены.

В  начале  лихих  девяностых  полностью  и  окончательно  добил  деревню  Ельцин  со  своей  "командой".    Под  видом  создания  фермерских  хозяйств  либералы    подкинули      идейку  выделить  крестьянам  "земельные  доли"  в  частную  собственность. 
В  результате  колхозы  и  совхозы  рухнули  в  одночасье.  А  заодно  и  Егор  Гайдар  разорил  15    000  птицефабрик,  оставив  без  средств  к  существованию  не  только  деревни,  но  и  небольшие    города.
Итог  печальный:  с  карты  России  исчезло  более  двадцати  тысяч  сел  и  деревень,  а  более  40  миллионов  гектар  ранее  обрабатываемых  плодородных  земель  заросли  бурьяном.  Даже  вторая  мировая  война  не  нанесла  такого  ущерба,  ну  а  люди  или  выживали  как  могли,  или  погружались  в  беспробудное  пьянство.
Катенька  со  своими  родителями  и  зимовала  в  такой  вот  агонизирующей  от  реформ  Ельцина  деревне.

  На  улице  лёгкий  мороз,  снежинки  кружились  в  замысловатых    хороводах.  Чудесные  создания  природы  –  колючие  холодные  снежинки!  Белоснежный  ковер  покрыл  крыши  изб,    скосы  ворот  и  даже  столбики  и  деревянные  рейки  заборов  искристыми  снежными  шапками.
«Неужели  мне  надо  снова  рассчитываться  собой  за  бутылку?  –  думала  Катенька,      стряхивая  снег  с  валенок.  –  И  я  сама    иду  в  дом  этого  сластолюбивого  мироеда?  Нет!  Этого  не  может  быть!    А  может,  дядя  Боря  пощадит?  Во  рту  появился  солоноватый  и  очень  неприятный  вкус,  а  попа  предательски  зачесалась.  –      Неправда!  Дурной  сон!  Нет!  Нет!  Не  хочу!"

–  Чтоб  дядю  Борю  черти  взяли!  –  Катенька,  юная  блондинка  с  ангельскими  чертами  лица,  уже  превращалась  из  девочки  подростка  в  русскую  красавицу:  хорошенькое  личико,  огромные  синие  глаза,  пухлые  губы  толстая  коса  до  лопаток.

Она  выбирала  куст  с  длинными  ровными  ветками  темно-красного  цвета  под  падающим  снегом  и  думала  о  своей  несчастной  жизни,  о  снеге  и  о  том,  что  очень-очень  скоро  случится.  Снежинки  ложились  на  щеки    и  обнимали    ее,  смешиваясь  со  слезами…
"Мои  одноклассники  по  углам  обжимаются,  целуются  а  я...  "  Стряхнув  с  куста  краснотала  снег,  девушка  стала  срезать  один  длинный  красный  прут  за  другим.

"Младших  и  интернат  родители  отдали,  им  хоть  не  голодно!  А  мне  с  ними  зиму  зимовать!  Лучше  бы  и  меня  в  интернат!  Будет  мне  сегодня  больно,  а  потом  проктор  и  по  самые  гембл!  Ну  как  же  не    хочется!"
Дорога  к  дому  соседа  показалась  очень-очень  длинной.  Замка  на  калитке  не  было:  закрывать  огород  не  от  кого!
В  избе  дяди  Бори,  дым  из  трубы  шел  светлый  и  с  характерным  запахом  бересты,  печь  топилась  березовыми  дровами.  Электрический  звонок  изобразил  веселую  мелодию.

–  Что  тебе  Катенька?  –  Сорокапятилетний  сосед  открыл  дверь.
Снежинки  кружили  вокруг  Кати  медленно  и  размеренно.  Кусты  в  пушистых  белых  шапках  почти  утонули  в  снегу.
–  Дядя  Боря,  родители  послали  меня  за  бутылкой.  –    Катя  смотрела  в  обледеневшие  доски  крыльца.
–  А  деньги?
–  А  денег  у  них  нет!  –  Она  показала  прутья.  –  У  меня  вот!  Бартер!  Вы  же  с  лета  делаете  им  скидку!
–  Скидка  это  не  бесплатно!  На  морозе  говорить  негоже!  Ну,  проходи,  красавица!  Не  надо  тепло  из  дома  выпускать!

Дверь  на  хорошо  смазанных  петлях  даже  не  скрипнула,  пропуская  гостью  в  дом.
"Вот  ловушка  и  захлопнулась!"  –  подумала  девушка.
В  натопленном  доме  бобыля  Бориса  было  тепло,  пол  был  застлан  половиками,  и  ходить  босиком  в  шерстяных  носках  было  комфортно.
–  Летом  ты  попалась  на  воровстве  в  саду!  Пришлось  поучить!  –  Он  налил  гостье  большую  чашку  горячего  какао  и  дал  небольшой  кусок  пирога.  –  Твои  родители  посчитали,  что  я  поступил  слишком  строго,  но  мой  самогон...  Но  это  было  летом,  а  сейчас,  напоминаю,    зима!  Вот  книга.  Вот  их  долг,  с  учетом  скидок  и  твою  помощь  в  моем  холостяцком  хозяйстве!  Я  больше  в  кредит  не  верю!  И  я  не  Инком  банк,  и  не  фонд  Сороса,  и  не  сберкасса!  Благотворительностью  не  занимаюсь!

Борис  варил  самогон.  Этот  незаконный,  но  прибыльный  бизнес  был  семейным,    и  его  зелье,  настоянное  на  травах,  славилось  на  всю  округу.  Со  времен  прадеда  и  производство,  и  товар  были  так  искусно  спрятаны,  что  ни  в  советские,  ни  перестроечные,  ни  в  ельцинские  времена – милиция  найти  не  могла!
–  Мой  покойный  отец  был  старостой  деревни  и  за  свой  фирменный  самогон  умудрился  выкупить  деревню  и  у  немцев,  и  у  партизан.  На  территории  нашей  деревни  немцы  не  зверствовали,  и  партизаны  не  стреляли!  Но  и  те  и  другие  соблюдали  договор!  А  твои  родители?

–  Дядя  Боря,  денег  у  родителей  нет!  Они  просили  как  в  прошлый  раз!  –  Борис  видел,  с  каким  трудом  даются  девушке  эти  слова.  –  Я  вот,  прутья  с  собой  принесла!  Хватит?
–  Как  в  прошлый  раз  говоришь?  Тем  лучше,  ничего  объяснять  не  надо!  –  Борис  смотрел  на  девушку,  словно  та  сама  была  пирожком.
–  Только  можно  без  прутьев?  –  Голос  гостьи  дрогнул.
 
–  Нет!    Раз  расчет  по  бартеру!  –  Борис  отодвинул  от  стены  лавку.  –  Доедай,  допивай  и  раздевайся!  Приступим!    Мой  самогон  самый  лучший  в  округе.  Если  бы  не  Павловская  реформа  жил  бы  в  Сочи!  Но  мои  деньги  оказались  государству  нужнее!
–  Пожалуйста,  пожалейте  меня!  –  умоляла  Катя,  стаскивая  с  себя  свитер,  –  у  моих  родителей  денег  совсем  нет!  Я  же  много  чего  умею!  Она  облизнула  губы.
–  Знаю,  что  умеешь!  Сам  научил!  –  ухмыльнулся  Борис.  –  И  учил  и  учу,  что  халявы  не  будет!  Я  не  ангел,  а  на  дворе  не  коммунизм!  Тебе  скоро  шестнадцать?  Соображать  должна!

"Вот  и  началось!"  –  Вздрагивая  от  страха  и  предвкушения  боли,  девушка  разделась,  оставив  на  себе  только  нательный  крестик.
–  Не  надо  меня  бить,  пожалуйста!  –  девушка  стояла  перед  Борисом,      пытаясь  прикрыть  груди  руками.  –  Я  же  на  все  согласна!  И  на  бартер!  И  на  натуроплату!
После  смерти  жены  Борис  жил  один.  Взрослые  дети  строили  жизнь  в  городе.
На  окнах  избы  бобыля  расцвела  вязь  узоров и скрыла все, что происходит в доме.  Никакой  прохожий, и не догадается о разыгрывающемся страшном спектакле. Да  кто бы смог  подойди  близко  к  дому  по  глубокому  снегу  в  полуживой  деревне?  Это  летом  приезжают  дачники,  а  зимой  жителей  по  пальцам  пересчитать  можно!
Увидев,  что  хозяин  задернул  занавески  перед  иконами  в  красном  углу,    девушка  потеряла  последнюю  надежду  на  спасение.

–  Господи,  прости  меня  грешную!  –  Катя  наскоро  перекрестилась.  –  В  бога  она  толком  не  верила,  но  в  этот  момент  была  готова  поверить  во  все,  что  угодно,  чтобы  спастись  от  порки  и  того,  что  за  этим  последует.
Борис  увидел  нагое  юное тело,  широкие  бедра,  длинные  ножки,    которые  заканчивались    круглыми  и  выпуклыми  полушариями.
"Катенька  выросла!  Почти  взрослая  стала!  Похорошела!"  –  Под  двумя  изящными  кругляшками,  там,  где  они  переходили  в  длинные  ножки,  даже  если  ножки  сдвинуты  вместе,  образовывалось  сердцевидное  пространство,  подчеркивающие  округлость  и  широкость  бедер.

–  Сказано  в  писании.  –  Борис    выбрал  прут  и  попробовал  его  в  воздухе.  –  Каждый  питается  от  трудов  своих!
"Платить  за  самогон  придется  по  полной!"  –  Девушка  низко  опустила  голову,  и  послушно  легла  на  длинную  скамью,  и  схватилась  руками  за  ее  ножки.
Борису  предстала  полузабытая  картина:  девушка  зажмурилась,  готовясь  в  любую  секунду  принять  на  себя  первый  удар,  но  он  не  торопился  начинать    натуроплату.

Дети  Бориса  давно  выросли,  и  скамья  пустовала.  Маленьких  внуков  привозили  только  на  лето,  но  они  были  слишком  малы  для  розог,  а  свои  дети  слишком  большие.
–  Ну,  вот,  молодец!  –  Борису  понравился  вид  нагой  девушки,  покорно  ждущей  своей  участи.  –  Привязывать,  как  в  прошлый  раз,  не  буду!  Встанешь  до  срока  –  бутылку  не  получишь!  Теперь,  кажется,  все  готово!  Ельцину  с  Гайдаром  и  Чубайсом  нужны  мои  деньги,  твоим  родителям  нужен  мой  самогон.  А  ты,  как  любящая  дочь,  сейчас  на  него  заработаешь,  а  Ельцин  со  своими  либералами  пусть  кукурузный  виски  пьет!

"Причем  тут  Ельцин?  Сейчас  будет  больно!"  –  девушка  зажмурилась,  готовясь  в  любую  секунду  принять  на  себя    прут,  но  наказание  не  начиналось.
Борис  не  смог  отказать  себе  в  удовольствии  помучить    девушку  еще  сильнее:  он  провел  кончиком  прута  по  обнаженному  телу  от  пяток  до  шеи,  любуясь,  как  оно  вздрагивает  от  прикосновения.
–  Милосердия!  –  рискнула  сказать  девушка.
–  Нет,  Катенька,  от  твоего  желания  тут  уже  ничего  не  зависит!  –  рассуждал  Борис,  любуясь  вздрагивающей  на  лавке  гостьей,  –  ты  уже  достаточно  взрослая,  и  честно  зарабатываешь  своим  телом  родителям  на  бутылку!  Родителям  нужна  водка,  а  денег  у  них  до  получки  нет!  Пионеркой  ты  побывать  успела,  а  комсомолкой  нет!  Крестик носишь! Ты  готова?

–  Начинайте!  –  несчастная  поняла,  что  до  порки  остались  секунды,  и  теперь  думала  только  о  том,  чтобы  все  закончилось  быстрее.  –  Я  готова!
–  Раз!  Это  тебе  за  гиперинфляцию!
Боль  горячей  дугой  пересекла  попку,  белой  молнией  лопнула  в  мозгу,  заставив  девушку  вздрогнуть.
–  Ай!  –  девушка  подпрыгнула  и  вновь  упала,  держась  руками  за  ножки  скамьи.
Воспитатель любовался первым следом от пруда: тот побелел и стал наливаться красным. "Самое  тяжелое  в  порке  –   думал Борис, -   не  стыд,  деревенские  к  обнажению  относятся  спокойно.  Они  в  речке  купаются  голыми,  и  в  бане  моются  вместе,  самое  страшное  –  не  встать  и  не  убежать,  куда  глаза  глядят!"

–  Зима  снежная  —  значит,  лето  будет  дождливое,  к  комарам  и  урожаю!  –  Борис  снова    провел  кончиком  прута  по  обнаженному  телу  от  пяток  до  шеи,  любуясь,  как  девушка  вздрагивает.  –  Впрочем,  кому  сейчас  урожай  нужен?  Птицеферма  закрылась!  Окорочка  в  сельпо  американские,  хлоркой  воняют!
Первая  боль  превратилась  в  зуд.
"Я  давно  курятины  не  ела!    –  Катенька  слегка  отдышалась,  –  ни  нашей,  ни  американской!  Только  каши  ивовой  вдоволь  дают!"

–  Два!  Это  за  либерализацию  цен.
–  Ой!  –  девушка  подпрыгнула  еще  раз,  дернулась.
  Прут  оставил  второй вспухший  рубец рядом с первым.  Там,  где  кончик  прута  куснул  кожу,    выступила  капелька  крови.
–  Это      твоих  родителей  проблемы,  где  взять  деньги,  и  теперь  твоя  тоже!  Чем  больше  жду,  тем  дешевле  деньги,  тем  большее  разница!  И  тем    больше  ударов!

–  Три!  –  Третий  удар  прошелся  по  середине  ягодиц  –  полоса  быстро  вспухла.  –  Это    тебе,  Катенька,  от  фонда  Сороса.
–  Ау!    –  Девушка  вздрогнула  и  заелозила  на  скамье,  но  подавила  желание  встать.
Борис  дал  время  девушке  успокоиться  и  отдышаться.
–  От  Сороса  хорошо  вошло!  Стрункой  лежать!  А  это  лови  от  Гайдара!
Девушка  согнула  ноги  в  коленях,  но  удержалась  на  лавке.  –  Четыре!
–  Не  сладко?  Ничего,  до  свадьбы  заживет!  –  Борис  продолжил  наказание.  –    Лежи  смирно!  А  у  нас  с  тобой  натуроплата!  Ельцинский  капитализм!  Он  хоть  денег  ни  с  тебя,  ни  с  меня  за  наш  бартер  не  получит!

–  Пять!  Это  тебе  за  свободные  цены!  –  Борис  размахнулся  и  хлестнул  поперек  ягодиц,  на  которых  тут  же  вспухла  новая  полоска.  –  Я  свободен  цену  назначить,  а  ты  и  твои  родители  свободны  платить!
От  боли  девушка  запрокинула  голову,  прикусив  губы,  вздрогнула  и  тонко  взвизгнула.
После  десятка  розог  Катенька  закричала  в  голос,  но  никто  ее  на  улице  не  слышал,  а  дома  родители  ждали  самогон,  и  им  было  все  равно  как  дочка  ее  достанет.
–  Может,  хватит?  –  пока  мучитель  менял  прут,  девушка  выровняла  дыхание,  надеясь,  что  порка  уже  позади.  –  Пощадите!  Моя  попа  реформ  не  выдержит!  –  Катя  повернула  к  Борису  заплаканное  личико  и  раздвинула  свои  ягодицы.  –  Зачем  так  больно?
 
–  Ты,  Катенька,  должна  понимать,  что  ничего  бесплатно  не  бывает!  Чай  не  коммунизм  на  дворе,  а  Борис  Николаевич  Ельцин,  мой  тезка,  чтоб  ему  подавиться,  сам  многократно своим батюшкой поротый,  Россией  матушкой  правит!  –  Он  снова  начал  гладить  девочку  кончиком  прута.  –  Твои  родители  за  него  проголосовали?
Вот  теперь  им  и  тебе  возмездие  за  наивность!  Работы  нет  и  денег  нет!  Натуроплата!  Бартер!  И  заодно  как  не  надо  вести  себя,  когда  замуж  пойдешь  и  своих  детей  родишь!  Руки  назад!  Продолжим!

–  Добавлю  горячих,  за  рост  цен,  инфляцию  и  чтоб  за  Ельцина  голосовать  неповадно  было!  –  Борис  понял:  в  этот  момент  она  готова  на  все,  лишь  бы  избежать  продолжения    мучений.  –  Можешь  потереть  попу!
Борис  отступил  на  шаг,  полюбоваться  вытянувшейся  на  скамье  гостьей.  Девушка-подросток    мелко  вздрагивала,  а  на  попе  оставалось  не  так  много  нерасписанных  мест.    Борису  показалось,  что  еще  не  совсем  созревшее  тело  ждет  не  наказания,  а  ласки.
–  Пожалуйста,  хватит!  –  рыдала  она.  –  Пощадите!

–  Хватит,  когда  я  скажу!    Ну,  красавица,  –  тут  Борис  взял  свежий  прут,  –  отдохнула?  Тогда  продолжим!  Берись  руками  за  ножки  скамьи!
Катя  услышала  знакомый  свист,  и  потом  боль.
–  Хорошие  прутики  срезала!      –  Борис  размахнулся  и  хлестнул  прутом  поперек  ягодиц,  на  которых  тут  же  появилась  новая  тонкая  красная  полоска.
–  А  это  от  Горбачева!  А  это  от  Раисы  Максимовны!
От  неожиданной  боли  девушка  запрокинула  голову,  прикусив  губы,  вытянулась  и  тонко  взвизгнула.
На  попе  уже  не  оставалось  свободного  места,    удары  пришлись  выше  ягодиц  и  по  ляжкам.

–  Больно!  –  девчонка  извивалась,  визжала  и  просила  не  сечь  больше,  уверяя,  что  все  поняла.
–  Это  не  больно!  А  вот  так  больнее  будет!  –  Борис  сек,  не  делая  послаблений.  –  Шестнадцать,  семнадцать,
–  Минутку  отдыха  заслужила!    –  Борис  провел  кончиком  прута  по  голым  ножкам.  –  Девушка  тяжело  дышала.
–  Восемнадцать!  Продолжим?
Розга  снова  и  снова  опускалась  на  беззащитные  бедра  каждый  раз  оставляя  красные  рубцы.  Там,  где  кончик  прута  кусали  кожу,  вспухающие  полоски  оканчивались  капелькой  крови.
–  Двадцать!  Двадцать  один!  –    Борис,  решая  растянуть  наказание,  провел  кончиком  прута  по  сжавшимся  от  страха  и  предвкушения  новой  боли  ягодичкам.

«Хороша  ведь,  негодница!»,  –  подумал  Борис,  любуясь  проделанной  работой.
–  Ничего,  –  Борис  решил,  что  последние  удары  должны  быть  наиболее  сильными  и  болезненными.  –    А  с  родителями,  если  будут  качать  права,  я  разберусь!  Бутылку  ты  им  честно    заработала!  Пару  луковиц  дам  на  закуску!

–  Двадцать  четыре!  Двадцать  пять!  Это  как  раз  половина!  Надеюсь,  ты  помнишь,  как  надо  себя  вести?  –  Борис  провел  кончиком  прута  по  голым  пяткам.    –    Не  забыла  с  прошлого  раза,  что  будет  вместо  второй  половины  наказания!  Но  ты  сама  выбираешь!
Девушка  только  кивнула  головой.

В  бобыле  давно  проснулся  мужчина,  и  упускать  возможность  разрядиться,  когда  на  лавке  лежит  красивая  и  вкусная  девушка,  было  глупо. 
–  Ну,  Катенька,  продолжим?  –  Борис  несильно  пошлепал  ладонью  по  исполосованной  попе  и  протер  ее  самогоном.
Девушка  взвизгнула,  ей  показалось,  что  на  попу  плеснули  кипятком.

–  Только  в  меня  нельзя,  я  девушка!  –  Катя,  догадалась  о  намерениях  воспитателя.
–  Как  мы  и  договаривались  в  прошлый  раз!  Девушкой  и  останешься!  –  Борис  провел  рукой  по  ягодицам,  с  удовлетворением  ощущая  жар  исполосованного  тела,  склонился  над  бесстыдно  выставленной  маленькой  шоколадной  дырочкой,  намазал    палец  мазью...
Кишочка  пустая!

"Вот  и  проктор!"  –  Катя  раздвинула  руками  свои  ягодицы  мечтая,  чтобы  все  кончилось  как  можно  быстрее.
–  Ай!  –  Катя  попыталась  сжаться,  но  Борис  ввел  туда  смазанный  указательный  палец  до  самого  основания.
–  Дыши  ровно!  Будет  Легче!  –  Борис        приступил  к  делу.
Катенька,  как  только  бесстыдный  палец  убрался  из    попки,  почувствовала,  как  сильные  мускулистые  руки    разворачивают  ягодицы,  и  тут  внезапная    боль  вторглась  внутрь  девичьего  тела.
–  Ой!  –  хрипела  Катя,  поняв  что  происходит.    –  Нет!
–  Мне  решать,  что  надо,  а  что  нет!  –  мужчина,  преодолев  охват  кольца,  начал  двигаться,  постепенно  увеличивая  темп,  а  потом  тяжело  задышал  и  навалился  на  нее  всем  телом.  –  Лежи,  как  лежала,  если  не  хочешь  еще  розог!
–  Уй!  –  Катя  вздрогнула  и  попыталась  сжаться.
–  Расслабься!  –  Борис  принялся  разрабатывать  отверстие,  в  такт    движениям  сжимая  нежные  девичьи  грудки.

Время  для  несчастной  растянулось.  Казалось,  это  никогда  не  кончится.
–  Можно  встать?  –  Катенька  посмотрела  на  своего  мучителя,  когда  то,  довольно  урча,  слез  с  ее  тела.
–  Вставай!  –    Он      любовался      чудесной  девушкой,  которая  стояла  на  дрожащих  ногах  напротив  него.
Вдруг  разом  у  Бориса  появилось  что-то  похожее  на  укол  совести.    В    глазах,  наполненных  слезами,  будто  в  зеркале,  он  вдруг  увидел  истинную  свою  сущность:  похотливый  козел  во  всей  неприглядности,    дурными  страстями  и  грешными  намерениями.  В  миг  отрезвила  мысль,  что    Катенька    видит  в  нем  куркуля-мироеда.  Он  перед  этими  зареванными  глазами  настоящий  зверь!  Всё  дурное  –  наружу,  ничего  не  скроешь.
При  этом  Катенька,  стоя  перед  мучителем,  ни  тени  презрения    не  выказывала,  и  ни  намека  на  укоризну  с  содеянный  грех.

–  Теперь  можешь  умыться!  Только  не  торопись  одеваться!  –  Борис  швырнул  прут  на  пол.  –  Приберись,  умывайся    и  прошу  к  столу!  Отобедаем,  чем  бог  послал!
Бориса  охватил  легкий  стыд  за  самого  себя  и  свою  выходку,  и  он  решил  хоть  чем-то  отблагодарить  Катеньку  за  сладкие  удовольствия.
–  К  столу?  –  Набухшие  грудки  приподнялись,  и  Борису  показалось,  что  соски  уставились  на  него  недоуменным  взглядом.
–  А  можно  мне  в  туалет?  –  униженно  попросила  она.
–  Пожалуйста!  –        Ведро,  как  ты  знаешь,  за  занавеской!
Мочевой  пузырь  и  прямая  кишка  подавали  Катеньке  сигнал  о  последних  секундах  задержки.
–  Чем  богат!  Сильно  сомневаюсь,  что  у  вас  дома  есть  ужин.
"Шприц  одноразовый!  –    Катенька  не    стала  отказываться.  –  Мучитель  бессовестный!"

–  За  окном  вьюга  неистовствует!    Даже      деревенские  собаки  замолкли,  я  своего  пса  в  прошлом  году  в  такую    погоду  в  избу  запускал.
Умывшись,  немудреный  ужин  девушка  ела  с  жадностью.  Ее  лицо  было  красным,      глаза  блестели,  а  слезы      успели  высохнуть.
–  Я  пошептал  над  бутылкой.  –  До  следующей  получки  они  пить  не  будут!  А  полоски    родителям  в  бане  покажешь!  Может,  у  них  совесть  проснется,  и  они  долг  отдадут.  пока  он  в  ноль  не  превратился  с  такой  инфляцией!  А  тебе  вот...  Он  достал  из  шкафа  горсть  конфет-ледяшек.  Бери  с  собой  в  карман!  Пригодится!
–  Спасибо!  А  потом?  –  Катеньке,  сидевшей  на  подушке,  очень  хотелось,  чтобы  "потом"  никогда  не  наступило.
–  Старый  стал,  сила  не  та!    Приходи  ко  мне  завтра  мыть  полы  и  половики  пора  выбивать!
И  долго  Бориса  не  отпускали  покаянные  раздумья,  о  том,  что  он  сделал:  «Ох,  не  проста  Катенька…  Ох,  не  проста,  но  какая  вкусная…  И  что-то  в  ней  есть!"
Вьюга  прошла  так  же  быстро,  как  и  началась.  На  небе  зажглись  звезды.  Вечерний  воздух  освежал  и  бодрил,  и  Катенька  согрева  себя:  паром  изо  рта  –  дышала  на  сложенные  "лодочкой"  ладошки.  Мороз  игриво  пощипывал  измученную  девушку    за  лицо.  Снег  поскрипывал  под  ногами.
 
Вот  и  родительский  дом.  А  дым  из    избы  темный,  с  запахом  смолы  –  родители    топили    сосновыми  обзолами,  приватизированными  по  случаю  на  лесопилке.  Перегаром  пахло  уже  в  сенях.
–  Наконец-то!  –  Папа  вырвал  бутылку  из  Катиных  рук.
–  Могла  бы  и  быстрее  прийти!  –  Добавила  мама.  –  Брысь  на  печь!
О  том,  как  дочка  заработала  на  бутылку,  родители  не  думали.  Им  было  все  равно!  Спать  девочка  легла  без  ужина.

"Вот  дядя  Боря  и  пирога  дал,  ивовой  кашей  с  картошкой  и  минтаем  в  масле!  И  конфет  дал  на  дорогу!  Вспоминать  об  оплате  по  бартеру  не  хочется!  А  мои  все,  что  могли  уже  съели!  Вот  я  вырасту,  и  ни  никто  больше  не  будет  меня  бить!"  –  Думала  Катя,  засыпая  на  печи.
Утром  родители  похмелились  и  пошли  на  работу:  хозяин  лесопилки  получил  партию  краденого  леса,  и  его  надо  было  быстро  попилить  на  доски  и  брусья.
–  Значит,  завтракать  надо  к  дяде  Боре  идти!  –  Катя  подавила  подступившую  к  горлу  тошноту.  –  У  всех  нормальных  детей  каникулы!  А  мне  завтрак  отрабатывать!  И  одними  половиками  не  отделаюсь!

***
Эпилог.

Эта  деревня  во  время  войны  уцелела,  но  в  ельцинские  времена  погибла,  так  же  как  и  десятки  деревень  вокруг.
Родители  Кати  умерли  от  алкоголизма,  не  пережили  гайдаровско-ельцинской  капитализации  страны.  Борис,  мой  пациент,  скончался  от  скоротечного  рака  гортани:  возможности  получить  квалифицированную  помощь  у  деревенского  жителя  не  было.  Ну,  а  Катя  не  пополнила  ряды  проституток,    она  по  контракту  пошла  служить  в  Армию,  и  там  вышла  замуж.
Вспоминать  о  безрадостной  юности  она  не  любит,  с  мужем  и  детьми  на  эту  тему  не  разговаривает.
В  заброшенной  деревне  больше  никто  не  живет.    А  на  содержание  Ельцин  центра  в  современной  России  тратится  денег  столько,  что  можно  было  бы  вернуть  к  жизни  не  один  десяток  деревень,  а  юные  "предприниматели"  тусуются    на  гайдаровском  форуме.