Иван Премудрый Часть I Глава VIII

– Не оправилась от болезни царица, померла. – вздохнув продолжала Царица (а как тут по другому напишешь? Та царица, была, и эта – царица). – Опечалился царь Салтан, уж очень он её любил, аж почернел весь от горя.

Но ничего не поделаешь, мёртвую продолжать любить и сохнуть по ней – себя заживо хоронить. Может быть царь и согласен был вслед за царицей отправиться, да царство не на кого оставить, детишек–то у них не было. Погоревал царь сколько положено да и начал присматриваться, определять, кого бы в жены взять? На этот раз в первую очередь он хотел, чтобы будущая царица родила ему наследника и обязательно богатыря. Всё остальное для него – Царица опять вздохнула. – было не таким уж важным, мол, стерпится, глядишь, да и слюбится.

Начал присматриваться, кого бы в жёны себе определить? Но видать уж очень он любил покойную, всех с ней сравнивал и выходило что нету лучше, поэтому и мучился. А тут появилась во дворце, неизвестно откуда она и взялась–то, не местная, это точно, сваха, Матрёной Марковной назвалась. И так она царя заговорила, да что там, вокруг пальца обвела, что согласился он чтобы Матрёна Марковна эта ему невесту сыскала. Ну а та и рада стараться. Девок каких–то во дворец понатащила и самое главное, никто из придворных девок этих раньше в глаза не видел, тоже не местные какие–то.

Матрёна объяснила царю, что хочет поставить дело так, чтобы результат был гарантированный, чтобы сбоя никакого не случилось. Девки, царь батюшка может не переживать и не беспокоиться, все как одна, знатного происхождения и документы соответствующие имееются. Ну а если не верит царь, то можно и родителей ихних ко двору призвать, и родственников, ну чтобы в качестве подтверждения знатности были.

Идея с родственниками царю не понравилась. Итак девок этих Матрёна столько понапривозила, что проходу от них не стало, куда не плюнь, в невесту попадёшь. Опять же, хоть и большой дворец у царя Салтана, а места всем мало оказалось. Пришлось ещё палаты строить, ну чтобы невест разместить. Построили, дело–то нехитрое и невест разметили, а дальше странные дела происходить начали.

Матрёна эта, Марковна, уж как–то очень быстро к царю в доверие влезла, да так ловко, что он с ней даже советоваться начал. Раньше он даже с царицей своей дела государственные не обсуждал, точно знаю. Для этого бояре у него есть, почитай день деньской, и так каждый день, сидят и думают как бы царство–государство Салтаново сделать ещё лучше и ещё сильнее?

Оно и понятно, соседи вокруг все только и ждут, чтобы напакостить или того хуже, территорию какую–нибудь себе оттяпать. Вот и сидят, соображают, что да как. Бояре, они все царю давным–давно известные, с некоторыми из них вместе даже под стол пешком бегал, потому и доверие к ним есть. А тут неизвестно откуда Матрёна припёрлась и давай царю советы советовать: что делать и как делать. Мало того, объяснять стала, почему сделать надо именно так, а не иначе.

Возмутились бояре, попытались царю глаза открыть, да тот их и слушать не хочет. Оно и понятно почему: бояре–то ему невесту не ищут, а Матрёна ищет, вон сколько кандидаток откуда–то притащила. Это я так думала, – продолжала Царица. – да и не одна я. Специально всё это было подстроено.

Чтобы бояре не мешали Матрёне царём руководить, заявила она ему, что мол хочет она не только царя по–новой женить, но и бояр ближних, и вообще, всех мужей знатных, во дворец вхожих, осчастливить.

С её слов выходило, что если боярин весь из себя умный и заслуженный, то жена у него, как правило, старая уже и некрасивая. А он, боярин тот, мужик весь из себя ещё о-го–го, ему только подавай и подавай, а подавать–то и нечего. Вернее есть чего, но уж больно вид у этого «подавай» непотребный, никакого желания не возникает. Поэтому, это так Матрёна царю сказала, надо чтобы у бояр жёны поменялись, со старых на молодых.

Хитрая зараза, она что царю Салтану нашептала? Говорит, что мужчина, тем более государственный муж, больше пользы отечеству приносит, когда целиком и полностью востребован от головы и заканчивая, ну понимаете чем. А если в чём–то востребованность не происходит, тогда и толку от него в лучшем случае никакого, а бывает что и сплошной вред. Поэтому Матрёна предложила царю Салтану жён у бояр думских, это в первую очередь, поменять, со старых, на новых, на молодых.  Где взять?
 
А царь, что царь, ему самому жениться надо, наверное потому и послушал Матрёну эту, Марковну, и согласился с ней. Ну а дальше так вообще стыд и срам что началось. Объявил он своим боярам, мол для того чтобы они о государстве больше, и не только больше, но и лучше думали, надлежит им всем по–новой жениться.

Если раньше бояре, да почитай что всегда, с трудом меж собой соглашались думу государственную думая, то здесь сразу же попритихли как–то. Когда дело государства касается, тогда всё понятно. Тогда несогласному с тобой и в морду заехать можно и бороду выдрать, дело–то общее! А тут получается, что дело хоть и тоже вроде бы как общее, но всё–таки для каждого личное, потому и притихли.

***

После этого вообще, сплошное непотребство началось. Бояре, они тоже люди, а значит, когда жениться собирались, во всяком случае, все хотели, чтобы им в жёны ангелы достались. Хотели–то все, да не на всех видать ангелов хватило. Иные как женились, так и начали маяться. Нет, им тоже жены, так сказать, с крыльями достались, как у ангелов, только телом, в переносном смысле, разумеется, больше на змей походили, да и язык раздвоенным оказался.

Притихли бояре, каждый сам для себя решал, как поступить. А Матрёна, не иначе как самая главная змея, тут как тут. Говорит, что палаты новые для того и были построены, чтобы каждый из бояр, мужей, государственными трудами и заботами наделённых мог спокойно прийти и невесту себе выбрать. Зачем незнамо, где шляться? Всё в одном месте: и невесты, красавицы на загляденье, и сваха. Пришёл, присмотрел себе невесту, ну а дальше – честной пир да свадебка, всё как среди добрых людей заведено.

Что со старой женой делать? А ничего не делать! Разумеется, не на улицу выгонять, ещё чего! Определить ей деревеньку, желательно подальше, свезти её туда и пусть себе живёт, радуется, да варенье варит.

Не все конечно, но некоторые бояре возмущаться начали, а Матрёна им в ответ довод несокрушимый: мол, вы – люди государственные и жизнь ваша в первую очередь царству–государству принадлежит и царю Салтану конечно же, поэтому он о вас так и заботится, печётся. Цените мол, вам думы для царства судьбоносные надо думать, а для того, чтобы думы эти лучше думались, организм весь работать должен, а не только его верхняя часть.

И ещё, Матрёна строго наказала боярам, что если для баловства какого, то чтобы и близко не подходили. Для женитьбы – милости просим, а блуд чесать, дворовыми девками обойдётесь. Наврала, конечно.

И ведь ловко как завернула всё. Получилось, что заботится царь Салтан о слугах своих верных и помощниках ближайших, это первое. А второе, какому мужику, а боярин, что, не мужчина что ли, будет неприятно, когда его, без разницы, что борода  седая и внуки с внучками уже втихаря женихаются, считают ещё, вот именно, о-го–го?! Поддались на лесть некоторые, поплыли, так сказать, в прямом и переносном смысле. В переносном смысле – улыбка до ушей и неважно, что дурная, а в прямом – поплыли, в смысле, потянулись в палаты для невест построенные.

Были конечно и такие, кто ни за что и ни при каких обстоятельствах не соглашался менять жену, старую на новую, на молодую. Они как–то старомодно рассуждали и не по–государственному. Мол жена, Богом дадена, поэтому какая есть, такая пусть и будет. Негоже её менять, не лошадь в конце концов, и Матрёна здесь не указ, а дура набитая или хуже того, специально среди бояр смуту затевает.

Но царь Салтан Матрёну полностью поддерживал, не иначе потому, что самому жениться надо было, а в одиночку выходит, скучно. Тех бояр, которые по–новой жениться отказались из думы боярской согнали и определили им опалу, так сказать. Нет, из стольного града в глухие крепостицы да деревни никого не ссылали и имущества не лишали, просто строго–настрого запретили в палатах царских появляться вот и всё.

А те, которые жениться по–новой согласились, зачастили в Матрёнино царство, палаты эти народ так и прозвал, невест себе выбирать значит. Некоторые и правда женились по–новой, но не все. В основном получилось совсем по–другому: старых жён в деревни сослать сослали, а новых, молодых, в дом не привели. Может расхотелось, а может достойную кандидатуру никак подыскать не могли. Народ по разному говорил, да что там, народ, он всегда что–то говорит и не поймёшь, то ли серьёзно, то ли насмехается.

***

Вот и получилось, что в думе боярской остались только те, кто заново жениться согласился, а те кто не согласился, не у дел оказались. Но и это ещё не всё. И здесь Матрёна тут как тут! Она царю сразу же других бояр в думу подсовывать начала. Бояре все местные, на этот раз без пришлых обошлось, но до сих пор без дела маявшиеся. Кто хоть и боярином был, да худородным, а таким в думе заседать испокон веку заказано. А некоторые, так откровенные дураки, какая разница что боярин, среди них дураков тоже хватает.

Вот и стала дума боярская, почитай что на половину новой, вернее, обновлённой. Но ничего такого не произошло, тихо сидели, думали, так сказать. Те, которые новые, видать присматривались что да как, ну и привыкали к новой должности. А те, которые заслуженные и родовитые, те вроде бы как не в своей тарелке себя чувствовали, среди новичков–то.

А царь, что царь, ему наследник нужен был, вот он на все эти перемены и согласился.

– Да уж, нелегка она жизнь царская, да боярская, оказывается. – в знак солидарности вздохнула Старуха. – Простых людей жизнь корячит–раскорячивает, так нет, и знатных оказывается тоже. Вон оно как!

А пряжа, что пряжа? Сколько–то напряли, а шерсти, её ещё много осталось, значит и разговоров–рассказов, тоже много, это только начало было…

***

– Кажись, всё тебе объяснил. Запомнил? – как и в первый день, Иван опять стоял перед Черномором, очередной раз выслушивал, что ему надлежит делать по возвращении домой. – Да ты садись, что вытянулся, не на параде.
– Всё я понял, Черномор. – Иван, в силу своей учёности и премудрости, а проще говоря, в силу природной наглости, уселся рядом с Черномором, ну прямо–таки как друг задушевный. – Исполню в лучшем виде и от себя, сверх того, придумаю и тоже исполню.
– Ладно, придумывай, только особо не увлекайся.

На самом деле эти два дня Иван не инструкции от Черномора получал, а себя в порядок приводил, морду лица распрямлял, так сказать. За месяц, а целый месяц он только и делал, что ел да спал и ни о чем не думал, его физиономия приобрела такой опухший и помятый вид, что без слёз не взглянешь. Конечно Черномор мог бы своим волшебством Иванову физиономию распрямить и привести в нормальный вид, но то ли волшебства пожалел, то ли какие–то другие соображения у него были, только пришлось эти два дня Ивану несладко.

Дабы привести Ивана в чувство и заново подготовить к жизни где шевелиться надо, да умом соображать, заставил Черномор его работать, причём, с утра до ночи. Сначала было Иван начал протестовать и возмущаться, мол какого, спрашивается, Черномор с ним как с необразованным обращается? Поскольку, де, он в университории учение принял, физический труд для него – сплошное противопоказание и вред для организма. В ответ Черномор лишь смеялся и давал ему всё новые и новые задания, одно другого неприличнее, не по статусу. А вы что подумали?

Так пришлось Ивану навести порядок в саду Черномора. Не сказать чтобы сад был уж очень большим, но запущен был дальше некуда. Ивану пришлось собрать всю опавшую листву, ветки там всякие, снести всё это в одну кучу и сжечь.

Приходилось терпеть, никуда не денешься, и жаловаться Черномору и себе на судьбу свою хоть и учёную, но несчастную. Но зато, когда все задания Черномора были выполнены, выглядел Иван прямо как на картинке – весь молодой, симпатичный и премудрый, хоть сейчас в князья–бояре определяй. Отёки от сна долгого и следы от подушек сошли, а бока теперь если и болели, то не от дивана, а от трудов, здоровью помогающих.

После, по мнению Ивана, всех этих некультурных издевательств, Черномор позвал его к себе и объяснил, что тому надо будет делать по возвращении домой. Не знаю, что он там ему говорил! Пытался было подслушать, но сами понимаете, волшебство и всё такое – защита от посторонних ушей надёжная.

– А это, – Черномор вытащил откуда–то из–за спины и положил перед Иваном обыкновенную тарелку и яблоко. – чтобы со мной разговаривать о том, что сделал рассказывать, советы мои выслушивать и всё такое. Куда руки тянешь?!
– Ай! Ты что дерёшься–то?! – Иван потянулся было за тарелкой с яблоком, но получил от Черномора по рукам.
– Объясняю. Эта штука называется Ябтар.
– Чего, чего?
– Ябтар говорю, яблочко по тарелочке. Надо тебе со мной связаться, кладёшь яблоко на тарелку, оно по ней кататься начинает и в тарелке этой моё изображение появляется, ну и голос соответственно. Короче, поговорить можно будет. Понял?
– Да что ж я, дурнее паровоза что ли? – обиделся Иван.
– Это ещё что за паровоз такой? – переспросил Черномор, видать не знал что это такое.
– Это механизация такая, – довольный, что показал свою учёность и премудрость принялся объяснять Иван. – вся из железа сделанная. Она из железа, и ездит по железу, людей возит ну и грузы разные. Там где я учился такого добра навалом. Учёные и образованные люди придумали, не то что наша голытьба и темнота кромешная. А ты что, не слышал ничего про эту механизацию? – сволочь Иван, причём язвительная сволочь.
– Слышал, не слышал… Не твоё дело! – было видно, Черномор про паровоз этот ничего не знал, но вида старался не показать, волшебник всё–таки. – У нас, у волшебников, не очень–то по другим землям пошляешься, там свои волшебники имеются. А про паровоз этот, слышал конечно. Ладно, не отвлекай.

Значит так, будешь со мной каждый день разговаривать, отчитываться. Каждый день, потому что премудрый весь, дальше некуда, из–за премудрости своей этой можешь так напортачить, что потом я исправлять замучаюсь. Оно мне надо?

– Не надо, конечно. – согласился Иван. – Да не переживай ты так. Ничего я не напортачу, не придурок какой–нибудь там, всё–таки университорий за плечами имеется.
– Вот этого–то я больше всего и опасаюсь. – вздохнул Черномор. – Значит так! С тарелочкой с этой и с яблочком поосторожнее обращайся. Как самого себя храни! Тарелочка то небьющаяся, а вот за яблочко опасаюсь я. Смотри, не вздумай сожрать, а то я тебя знаю!
– Да ты что! – Иван аж подскочил, до такой степени его обидели слова Черномора. – Чтобы я да благодетеля ослушался?!
– Ладно, хорош врать–то. – отмахнулся Черномор, но словом «благодетель» остался доволен, даже улыбнулся. – Дома наврёшься, там тебе только этим и придётся заниматься.
– Не беспокойся, Черномор, не привыкать. Эта премудрость мне хорошо знакомая.
– Ну а раз знакомая, значит отправляйся–ка ты домой, прямо сейчас. Да, чуть не забыл, вернёшься ты в то же самое место и в то же самое время, ну как будто вообще никуда не исчезал. Это значит, пропажи твоей никто не заметит, ну а сам языком насчёт того, что у меня гостил, не мели, а то сам понимаешь…
– Не изволь беспокоиться. – Иван подскочил и встал по стойке смирно. – Всё будет исполнено в лучшем виде! Доволен останешься, ну и я тоже.
– Хм, знамо дело…
– Черномор, а как же с Русланом–то, с ним что делать? – хоть и было это обговорено и договорено, но Руслан этот Ивану покоя не давал.

Ничего не поделаешь, тот хоть и дурак, зато богатырь, а Иван, хоть и не дурак, премудрый весь, дальше некуда, но не богатырь. Вот душа и не на месте.

– Говорил же тебе, не беспокойся. Руслана я беру на себя. Я его к Бабе–Яге перенаправлю, она с ним быстро разберётся. Ладно, хватит лясы точить, ступай домой. – Черномор взмахнул рукой и Иван, вместе с яблочком и тарелочкой, а больше при нём ничего и не было, исчез, растворился в воздухе.

***

Как нитка тянется, да наматывается, так и разговор. Вся разница лишь в том, что если нитка остаётся, то слова исчезают неизвестно куда. Опять же, из пряжи можно варежки связать, например, рукам тепло и сердцу приятно. А что можно связать из слов? Бывает, что можно, а бывает что и нет. Это смотря какие слова и по какому поводу сказаны, и как.

Старуха поначалу хотела Царицу в слушательницы определить да рассказать ей о своём житье–бытье, выговориться, но,  как–то само–собой всё получилось, по–другому.

Оно чудно конечно, но если немного подумать, так и получается. Человеку ведь на что способность говорить дадена? Правильно, чтобы о себе рассказать, чтобы люди знали, кто он такой есть и какая от него всем польза. Ну и, желательно конечно, чтобы восхищались, но можно и попроще – одобряли то, о чём он думает и что делает. Вот для этого разговоры и существуют.

Опять же, внутри каждого человека, в душе если хотите, гораздо больше находится, чем снаружи. Иными словами, ну если сравнить с мешком крупы какой–нибудь, то наговаривает он за свою жизнь примерно столько, сколь крупы потребно, чтобы кашу сварить и то на один раз. А всё остальное внутри томится и страдает. Ему, тому, что внутри, тоже наружу хочется, чтобы кашу из него сварили, вот поэтому и любит человек, да что там любит – хлебом не корми, дай о себе рассказать.

Но сами знаете, жизнь наша, как всех вместе, так и каждого по отдельности – штука несправедливая. Насчёт того, какими мы задумывались и планировались, ничего не скажу – не  знаю потому что. А  вот получились мы все какими–то одинаковыми.

Если по справедливости, то должны мы были получиться двух видов, так что ли: одни для того чтобы говорить, а вторые для того чтобы слушать. Если кто не согласен, я аргумент приведу. Посмотрите по сторонам, из кого род человеческий состоит? Правильно, из мужчин и женщин он состоит, или наоборот, неважно. Справедливо? Здесь конечно разные точки зрения присутствуют, но в общем и целом всех это устраивает. А насчёт поговорить, о себе рассказать, душу раскрыть – сплошные однобокость с несправедливостью.  Все любят поговорить и никто, ну разве что придурки какие, никто не любит послушать. Наверное у Создателя  желание на то, чтобы разделить нас на мужчин и женщин было, а на то чтобы разделить на говорящих и слушающих закончилось, а может быть это нам, сразу и авансом, наказание такое определил, правда неизвестно за что.

Кто–то возразит и правильно сделает, мол, хорош ерунду городить, давно всем известно: женщина создана для того, чтобы говорить, ну а мужчина для того чтобы её слушать, это ему наказание такое определено. Оно верно и спорить всё равно, что самому себя дураком называть. Когда мужчина и женщина разговаривают – всё понятно, кому что делать, а когда два мужчины разговаривают или две женщины, тогда как, а? Насчёт мужиков ладно, они сами меж собой разберутся, а вот что делать с женщинами, вернее, что женщинам делать, когда они меж собой разговаривают?

Обидно конечно, но никуда не денешься, женщины нас, мужиков, и здесь по всем статьям обошли. Повторюсь, ну да ладно. Когда мужчина и женщина меж собой разговаривают, там всё понятно, там мужикам терпеть надо и желательно во всём с ней соглашаться. Единственная радость, после того как выслушал и согласился можно и нужно всё сделать по–своему, всё равно недовольная будет. Но это ладно. Оно само вырвалось, потому что несправедливо это всё, а значит обидно.

А вот когда две женщины меж собой разговаривают, тогда не ленись, подглядывай, любуйся, умиляйся. Они как–то умудрились сделать так, что когда разговаривают, то говорит одна, долго говорит, а вторая слушает и тоже долго. Как это у них получается, не то что науке, вообще никому неизвестно. Да и вообще, женщины, они странные какие–то, не такие как все.

***

– Царь сначала было зачастил в палаты Матрёнины, – продолжала  Царица. – а потом интерес к ним вдруг, раз, и потерял.
– С чего бы это? – удивилась Старуха.
– А кто его знает? Не была я в палатах этих. Что там происходило и что происходит сейчас, сказать не могу, сама понимаешь. Но ничего хорошего там не происходило, это точно. Бояре, те кто по–новой жениться согласились, стали все какие–то уж очень всем довольные и почему–то на тех, кто заново жениться не захотел, очень злые.

Скандалы в думе боярской начались, большие скандалы. А тут и Матрёна, говорила уже тебе, царю нашёптывает, мол, те, которые за старых жён держатся – чуть ли не первые враги царю Салтану и царству его изменники.

А царю что, ему наследник нужен, вот он и слушался Матрёну. А та и рада стараться. Выжила она тех бояр из думы, а на их место других определила. Царь же после этого как–то ко всему равнодушным стал: целый день или на охоте, или рыбу ловит, а по вечерам по дворцу всё ходил, в каждую комнатку заглядывал. Вот так и жили…

– А ты что?
– А что я?! Как жила при дворце, так и продолжала жить. Батюшку моего из думы боярской тоже согнали, не захотел он жену менять, хоть и была она такой что хуже не придумаешь, не захотел воспользоваться случаем. Но меня никто не тронул, да и что трогать, если меня не видно и не слышно?

И вот однажды, вечером было дело, сидим мы троём, пряжку прядём, вот как сейчас и о своём, о девичьем, разговариваем.  Хоть житьё в царском дворце и сытное, и привольное, а всё равно не то.

– Чего ж не то?! – удивилась Старуха. – Какого рожна вам ещё надо?
– Замуж надо, вот чего. Годы подошли такие, требуют своего, мол, хватит в девках–то сидеть, пора косу девичью под кокошник прятать, пора детей рожать. Хоть и боязно, но хочется, аж трясёт всю как хочется.
– А что женихи, неужели нету? Или девки те всех женихов к себе переманили?
– Нет. Которых с собой Матрёна привезла, они только на бояр и заглядывались, на тех кто постарше. А на молодёжь они внимания вообще не обращали.
– Ну и что же тогда? Мешал–то кто?
– Выходит, что сама себе и мешала. О других, таких как я, кто тоже во дворце царском жил, не скажу, пусть сами за себя говорят. А вот о себе скажу: женихов вокруг много, да так много что выбрать кого–то одного – не выбирается. Так чтобы влюбилась без оглядки, такого не было, а выбирать с расчётом, сама понимаешь, кажется что следующий будет лучше, чем предыдущий, вот и ждёшь неизвестно кого и чего. Вот и дождалась…

Сидели мы, значит, в тот вечер, пряжу пряли и о своём, о девичьем, вслух мечтали. Ну не о девичьем конечно, а о том что перво–напрево сделаем, когда замуж выйдем. Подружки мои, кто во что: одна про пиры да гулянья, вторая по наряды, а я возьми да ляпни, что первым делом мужу сына рожу – богатыря. Подружки мои давай смеяться, мол, не о том думаешь! Сначала для себя надо пожить, успеешь ещё кадушку под подол засунуть–то. Ну, посмеялись вместе, короче.

Вот только смех этот не смехом оказался. Царь–то наш, Салтан, стало быть, подслушивал, он как раз дворец обходил, вот и услышал. Заходит он в светёлку нашу и прямо с порога спрашивает:

– Кто это здесь собрался богатыря рожать?
– Я. – отвечаю, а сама красная вся, стыдно мне почему–то стало.

Подружки мои сразу притихли. Смотрят на царя, слова сказать боятся и тоже краснеют. А царь мне и говорит:

– Значит и быть тебе царицей! Свадьба завтра. – и ушёл, как будто его вообще не было.
– А ты что?
– А что я? В обморок я упала, водой отливали, чтобы в себя пришла.