Запись девяносто четвёртая. И все так невинно

19.05.05 Ольга Геннадьевна дала на «рецензию» книгу недавно умершего Перервенко - был, оказывается, в Томске такой поэт, очень неплохой, только никто его не знал – богема, похоже, полная. Книжечка маленькая, но афоризмы – есть очень ничего, просто зафиксированные наблюдения. Иногда банальности, т.е. открытий нет, но четко сформулированные – читаются нормально. Особенно если учесть, что человек ушел уже, а наблюдения остались. Конечно, читай известного какого-нибудь философа – там этих мыслей пруд пруди, ничто не ново. Но вот такой доморощенный философ жил в Томске.

28.05.05 В «Пушкинке» прошёл вечер Б.Н. Климычева, ему 1 июня 75 лет.
Пришло человек 20.
Я его фактически не читала. Стихов нет в продаже, в «Сибирских Афинах» встречалась проза – не понравилась: написано нормально, словом владеет, но мне не интересно было читать.

Родился в Томске, на Тверской улице. Отца его чуть было не репрессировали, спас знакомый по детским годам, как раз вернувшийся  работать  в Томск из Новосибирска - предупредил, и отец с началом войны сам на фронт попросился, хотя попадал под бронь – боялся, что арестуют. Во время войны отец погиб... 
Служил Борис Николаевич в средней Азии, там и начал стихи пописывать, посылал  их в местные газеты. После демобилизации работал корреспондентом в Ашхабаде, потом вернулся в Томск.

Пока был на югах, повращался в писательских кругах – «К нам много приезжало из столиц – подкормиться. Окуджава был – шинель с лисьим воротником. Николай Старшинов (он Климычева и вывел «в свет»: помог ему в Московские журналы «просочиться»), Луконина знал, переписывался с Заболоцким (Ольга: «А письма сохранились?» - «Нет, при переездах утрачены»).
Прочитал несколько рассказов из детства. Спрашивали – как он легенды сочиняет, мол, его проза полна каких-то легенд о Томске, которых никто не знает (какой-то крокодил в Еланьке – такая речка в районе площади Новособорной). «Это я от старушек слышал, которые жили на нашей улице. Прислушивался, запоминал». Память у него, конечно, отменная.

Я взяла пару книг (стихов) почитать: воспоминания детства, оформленные в стихи. Такие короткие рассказики. Конечно, есть там и кое-какие обобщения (про Батенькова, например: вполне под декабристом и его сетованиями можно было какого-нибудь шестидесятника иметь в виду – проблемы те же: нет свободы, грязь на улицах и тускло светит фонарь). Но в основном – все же это короткие миниатюры в стихах, в которых ничего, кроме сюжета, больше не увидишь. Никаких порывов ни вверх, ни вниз, все – как нужно. Дар слова есть, но поэзии – нету. А прозу мне и читать не хочется.

На вечере было несколько восторженных почитательниц из туристических контор. Им главное, что об улицах Томска в стихах есть (Приходьковский синдром). Валентина Дмитриенко была, почти весь вечер на себе держала – очень хорошо знает творчество Климычева, благожелательна. То ли ей тоже от поэзии ничего не нужно – складно и ладно, то ли воспитанность не позволяла повернуть разговор не в сторону реверансов, а серьезную – зачем, мол, был дан вам дар, чтобы вы в стихах свое детство вспоминали? Или все же чтобы читатель через вас новым взглядом на окружающее посмотрел?
Ведь помимо удивления у неискушенного: «Надо же как складно он про Обруб написал!», должно и другое восхищение возникнуть – ах, мол, ты, надо же! Ведь я мимо этого который год хожу, а не видел, не понимал! Или: «Так! Точнее не скажешь, как это он здорово подметил, сформулировал. Я тоже это чувствовал, но не осознанно, а вот прочел –  в точку!»
А так – «бесхитростные, хорошо сшитые строчки» - и всё!

Но вечер был полезен – еще одна личность. Климычев – воплощение конформизма в хорошем смысле, надеюсь. Прожил жизнь, многим нравился, себе – тоже. Пусть его!
 
(Вернувшись, почитала сборник  стихов Бориса Николаевича. Пару штук нашла – ничего, и поэма – тоже хорошо идет. Но поэма - она и есть поэма, его автобиография в стихах. Вот преимущество стихов – то пришлось бы роман (повесть многостраничную) писать, а в стихах – два листа – уже он в армии, еще два листа – он отслужил и стихи пишет, а детство, война, гибель родителей, друга, голод – все в тех 4-х страницах уместилось и очень чувствительно воспринимается).

А после вечера мы с Ольгой посидели в уличной забегаловке, рассказывали друг другу кое-что из жизни. Я была ошарашена – ей в январе, оказывается, стукнуло 50 лет, а я ее за сорокалетнюю держала.

***
Дым от костра,
Суп из пакета,
Что-то по небу во тьме пронеслось -
Прошлое наше,
Далекое лето
Ночью израильской вспомнилось.

Лето как лето,
Лишь в самом начале
Мы забурились толпою в поход.
Помню, как я
С рюкзаком за плечами
Тщетно искал на реке старый брод.

После, в лесу,
На зеленой поляне -
той, что давно уже мы застолбили -
Минифутбол,
Газировка в стакане…
Крепче мы, вроде, тогда и не пили.

Боже, как вспомнишь!
Ведь правда - не пили,
А веселились тогда, как могли -
Песни, гитара.
Еще говорили,
Просто сидели, гоняли чаи.

Девочки, взгляды…
И все так невинно.
Только смущение в тихих словах,
Смелость мечтаний и - капельку стыдно
За неумелость в дрожащих руках.

Образы, лица
Проходят и тают,
Дымом табачным струятся в окно.
В чем-то фантазии явь замещают,
Многих имен и не помню давно.

Этих уж нет.
Ну а те? Те далече.
Я вот и сам… Ко всему уж привык.
Время, а знаешь, ты вовсе не лечишь.
Ты ведь не доктор, скорей - гробовщик.

2009 г.