Липовый цвет

                Нынешний июнь в Москве выдался идеальным. Тепло, не доходя до жары, сменялось живительной прохладой и короткими летними ливнями, приведшими к буйному разрастанию всей зелени парков, скверов и роскошных цветочных клумб.

                На смену голубой, лиловой и белой сирени, улицы заполнились медовым волшебным волнующе-густым запахом. Липовый цвет. Ассоциации мгновенно включили машину времени и по волнам  памяти легко перенесли на полвека назад, в не такое уж далекое прошлое.      

                В Сокирянах явно что-то замышлялось. Это чувствовалось ещё  с раннего солнечного летнего утра, когда родители и бабушки, о чем-то возбужденно переговариваясь, сновали с какими-то мешками и мешочками по всему бесконечно длинному коридору.

                Все, что планировалось в нашем большом доме, делилось на две неравные части. Малую, о чем я имел право знать, и большую, о которой ребёнок "турнышт гывысн" ( не должен знать, идиш). Вернее, не должен бы даже догадываться.

                Легко понять, что и на этот раз, мне предстояли долгие часы кропотливой детективной работы. Надо было, кровь из носу, выяснить все мельчайшие детали грядущего мероприятия. Исходя из таинственных переглядываний взрослых, оно обещало быть рискованным и захватывающим.

                А тут, вдобавок, меня  сдал бабушке наш соседский буфетчик Яша-инвалид . Сдал со всеми потрохами. ,- Ох, как не вовремя!

                С войны он вернулся без ноги, отхваченной много выше колена. Жил Яша через дорогу от нас. Проживал  с  женой и двумя дочками,- Раей, моей ближайшей подружкой, и младшенькой Евой.

                Их дом располагался рядом с Лойфманами и Фройкой, по соседству с центральным парком. Прямо в торце их старенького строения находился буфет, куда, надев неудобный скрипучий протез, Яша мучительно ковылял к себе на работу.

                Пройдя метров двадцать по узкому проходу между домами, насыщенному приятным запахом навоза от лойфмановской коровы, он тяжело взбирался по нескольким высоким каменным ступенькам и заходил, наконец , в свой буфет. Там он сразу становился за высокий деревянный прилавок.
 
                Несмотря на трудности , на его лице, украшенном ироничными живыми умными глазами и характерной глубокой ямочкой на подбородке, часто блуждала добрая мечтательная улыбка.

                До этого случая, Яша производил на меня - пятилетнего сорванца, впечатление надежного фронтовика, не сдающего своих товарищей.

                - А он?!, -  Лучше бы вообще отказался продавать те злосчастные папиросы

                Улыбнулся, подмигнул, взял деньги, а потом сдал, сдал моей бабушке Риве со всеми вытекающими последствиями.

                Обидно, что пока я брал у него дешевые сигареты по шесть копеек, он ничего никому не говорил. С их помощью я, раздаривая, заработал  у соседского  Борьки Зайцева и других взрослых приятелей довольно солидный авторитет.

                Однако настоящей, желанной целью всегда была только та пачка папирос "Ароматные", прислоненная к стене так, чтобы ее все и всегда видели. Она овладела моими помыслами давно, безраздельно и сразу, как только появилась.

                Из-за космической цены - целых шестьдесят пять копеек, ее никто не покупал. Каждый день я заходил в буфет и зачарованно смотрел на эту манящую соблазнительную картонную коробку, где на цветной картинке красовалась большая белая папироса с волшебным синим дымком, вьющимся высоко вверх - куда-то, наверное, в бесконечность.

                Этот сизый соблазнительный и, наверное, очень ароматный дым, казался  прилетевшим  из-за далеких морей, белых пароходов, жгучих красавиц  и неизведанных стран.

                Стараясь достичь желанной мечты побыстрее, я полностью монополизировал все домашние поручения, связанные с мелкими покупками хлеба, соли и спичек.

                За несколько бесконечно долгих месяцев, наполненных упорной работой, в моем тайничке собралась, наконец, требуемая заветная сумма.

                - И вот!,- Неожиданное предательство заставило приоткрыть  в печке маленькую металлическую дверцу, откуда совком выгребали провалившийся через колосники пепел. Затем, несмотря на весь внутренний протест, пришлось доставать оттуда бесценные ароматные папиросы.

                Я мечтал о них столько, что дым во рту от первой - по-настоящему роскошной красавицы-сигареты, вызвавший у меня удушливый кашель заправского морского пирата, показался  воистину волшебным.

                В обмен на безропотную сдачу папирос бабушка клятвенно,- А штох мир ин ды  затн!( А чтоб у меня прострелило поясницу, идиш), - пообещала ничего не говорить. Ни Розе, ни родителям.

                В дополнение, если  посплю после обеда, она обещала походатайствовать,  чтобы вечером меня взяли на дело. Правда, о сути этого загадочного мероприятия  она, таинственно приложив палец к губам, распространяться  не пожелала.

                Слово своё бабушка сдержала. Но вначале, мы всей семьёй сходили в большой сокирянский клуб, где главную героиню в музыкальном спектакле " Севастопольский Вальс" блестяще сыграла моя очаровательная учительница.

                В сокирянский музыкальной школе, которую я посещал в то время, она преподавала пение. Втайне, я очень ей симпатизировал. Впрочем, как и матери Вовки Ткачука. Кто из них мне нравился больше, я тогда ещё не решил. Получалось, что каждая из взрослых обольстительниц, казалась мне самой-самой. Но представлялась самой лучшей  именно в момент непосредственного визуального контакта.

                В спектакле понравилось все. И красивые морские мундиры с золотыми кортиками, и пышногрудые сладкоголосые красавицы, и песня о вальсе, который знают все моряки.

                Тем более, что бравые офицеры , мечтательно устремляя глаза ввысь, обещали не никогда забыть, эти самые, золотые деньки.

                После оперетты, толпа медленно поплыла в сторону соседнего стадиона. Воздух был переполнен пением соловьев, жужжанием жуков, детским гомоном и густым душистым ароматом многочисленных лип.

                Вдоль одной из сторон стадиона, прямо в направлении далекого леса, тянулась большая липовая аллея из громадных раскидистых деревьев, посаженных, наверное, ещё на рубеже веков девятнадцатого и двадцатого.

                Смеркалось. Однако все пространство вокруг каждого древа натужно гудело, звенело и попискивало. Впервые я наблюдал, как тучи пчёл и прочих любителей сладкого нектара трудились, не покладая крылышек, лапок и прочих частей. Работали они почти в полной темноте, да ещё так азартно.

                Вдруг, совсем неожиданно для меня, сотни гуляющих, весело перекрикиваясь, достали откуда-то мешки, сумки, сетки и фонарики.

                Все стали резво обламывать большие и малые липовые ветви, покрытые сотнями и тысячами благоухающих соцветий.

                - Такой удачный день, когда собирают липовый цвет, бывает только раз в году,- объяснила мне бабушка, ловко укладывая в мешок цветущие ароматные драгоценности

                - Мы обламываем только нижние торчащие ветки. Для деревьев это только полезно,- успокаивающе  добавлял отец, не отстающий от других в этом лихорадочно-веселом соревновании

                - А вдруг милиция?,- раздался чей-то тревожный вопрос

                - Не бойтесь. Мы им объясним, что здесь ещё  наши деды с прадедами десятки и сотни лет всегда собирали липовый цвет. Это ж запас на целый год, который, и вылечит, и удовольствие доставит

                - Может, для милиционеров пару мешков приготовить? На всякий пожарный?

                Хорошо зная непредсказуемый характер советских правоохранителей, все тревожно оглядывались и дышали довольно неровно до тех самых пор, пока объёмные мешки не наполнились благоухающим содержимым под самую завязку.

                На следующий день, мы взобрались на "Бойдым"(чердак,- идиш) и равномерно распределили  соцветия по обширной поверхности ветхого брезента. Так все просушивалось, по словам моей бабушки, от ,- Гит (хорошо, идиш),- до,- Фоарте бине (Очень хорошо, Рум).

                Круглый год, чердак благоухал густым духом волшебного медового аромата. В долгие-предолгие зимние вечера, и в болезни, и в радости, мы часто баловали близких душистым чаем, щедро насыщенным удивительным богатством раскидистых лип, сокирянского лета и бесконечной родительской Любви...