Когда зацветёт земля... 4

***
На подъезде к Гёреме возле туристического бюро висело несколько часов, показывающих время в разных частях света. В Париже тринадцать, в Нью-Йорке семь, в Стамбуле два часа пополудни. Антон съел гёзлеме, как и обещал Мустафе, купил билет и прошёл на территорию музея. Он любил бродить среди вырытых в туфе монастырей и часовен, заглядывая мимоходом в легендарные древние храмы. В одних не сохранилось ничего, кроме стен, в других попадались красноватые остатки фресок разной степени разрушения. Тут и там на скалах росли усыпанные розовыми и белыми цветами кустарники, по-японски изысканные на фоне замысловатых очертаний пейзажа.

В одном из храмов Антон улыбнулся, наблюдая, как старенький турок показывал туристам отпечатки сандалий Иисуса Христа. В другом – смотритель демонстрировал путешественникам чьи-то несчастные скелетики.

Антон приблизился к Каранлык Килисе – Тёмной Церкви. Остановился, размышляя, стоит ли дополнительно платить за то, что видел уже неоднократно. Всё же купил билет и по лестнице, обрамлённой железными поручнями, поднялся на скалу ко входу.  Проникающий через единственное окно свет с трудом освещал Тёмную церковь.  «Странно, – думал Антон, в который раз возводя глаза к потолку, – как всё-таки здешний Христос похож на Одиссея. Да и все остальные святые. Настоящие хитрые греки».

Японцы сновали по храму, словно стайки вездесущих маленьких грызунов. У стены слева стояла молодая женщина и смотрела на Христа-Одиссея. Антон видел её смешной профиль. Нос какой-то маленькой профитролью, удлиненная шея, чуть по-черепашьи выглядывающая из воротника куртки, русые густые круглой шапочкой подстриженные волосы. «Забавная», – Антон улыбнулся про себя.

Неожиданно женщина опустилась на колени и заплакала. Её быстро намокшее лицо тускло блестело в косо падающем из окна свете. Обескураженные японские туристы неловко жались к стенам. Внезапное столкновение с чужим горем всегда ставит в тупик приехавших развлекаться. Испытывая сочувствие, они одновременно раздражались и сожалели о том, что плачущая женщина, непрошено вторгшаяся в их день, отныне навсегда испортит им воспоминания об интересной экскурсии.
Антон ощутил тянущую боль под лопаткой и удивился. Уверенный, что выработал иммунитет против женского нытья, он развернулся, чтобы направиться к выходу. Однако, всё там же в спине что-то вновь сильно кольнуло и сжалось. Чёрт, он не мог вот так отойти от этой женщины. Отодвинувшись в угол, он не сводил с неё глаз. Она плакала беззвучно, безутешно и так долго, что за это время сменилось шесть стаек японских туристов-грызунов. Антон попытался рассмотреть движения её губ, но церковь не случайно называлась Тёмной. В скудном свете, струящемся через единственное окно, он не мог видеть, что на самом деле её губы не шевелились. «Как же мало здесь воздуха», – машинально отметил он. По его левой руке разливалась немота.

Спустя некоторое время женщина прекратила плакать, неуклюже поднялась с затёкших колен и быстро пошла к выходу. Задевая панамки японцев, Антон пробирался за ней. У выхода она остановилась, как человек, впервые выбравшийся наружу после тяжёлой болезни. Её покрасневшие глаза привыкали к дневному свету. Затем она медленно сдвинулась с места. Рассеянно бродя по территории, она читала туристическую информацию возле других церквей, но больше никуда не входила.  В конце концов, Антон обогнал её и, буквально встав на пути, спросил заученной в школе фразой:

– Excuse me, can I help you?
От неожиданности она попятилась. Немного испуганно ответила по-русски:
– Извините, я… нет… 
– Послушайте, – волнуясь, произнёс он. – Я подсмотрел за вами… совершенно нечаянно. У вас горе? Я хотел бы помочь, если смогу…
Он взглянул в её близко посаженные большие глаза глубокого серого цвета, и внезапно вспотел. Несмотря на недавние слёзы, она улыбнулась ему в ответ улыбкой, показавшейся Антону яркой, как вспышка праздничного огня, и… родной. Женщина весело сказала:
– Не берите в голову, я просто впечатлительная дурочка… Лики святых со стёртыми глазами отчего-то меня растрогали. Раньше тут была жизнь, люди молились в этих пещерах, а теперь всё ушло, утекло… одни скелеты, полустёртые фрески, голые камни и голуби. Видимо, я очень поверхностна. Говорят, у неглубоких людей вечно глаза на мокром месте… 

Он не поверил ни единому слову. Но кто он такой, чтобы выпытывать чужие секреты.

– Вы видели архангела Михаила с яблоком? – спросила она.
– Ха! – сказал Антон, с удивлением ощущая, что покраснел при виде жеста, которым она поправила волосы. - Просто турки предпочитают называть этот шар яблоком.
– И всё же здесь такие поэтичные названия: Яблочная церковь, Церковь с пряжкой, Церковь с сандалиями…
– Я вижу, Вы – настоящая туристка, уже всё изучили… Вы приехали давно?
Она внезапно замешкалась, словно что-то её смутило, но всё же ответила:
– Я – недавно… только сегодня… я толком ещё ничего не видела…

Они бродили по Гёреме. Точнее толклись на небольшом пятачке, обмениваясь вежливыми фразами. 
– Я прилетела на три дня, – сказала она. – Вы тоже турист?
– Нет, – коротко ответил он. – Я – по делам.
Разговор, казалось, себя исчерпал, и следовало любезно попрощаться. Но Антону уже хотелось и дальше видеть эту необъяснимо родную яркую улыбку. Тогда он с надеждой сказал:
– Так получилось, что до вечера мне совершенно нечего делать. Говоря откровенно, не знаю, куда себя девать. Если хотите, я бы мог отвезти вас в Пашабаг или в Долину Воображения. Что скажете?
Она сказала, ничуть не ломаясь:
– Меня зовут Антонина.
И на лице её вновь зажглась вспышка.

Факт одинаковости их имён очаровал Антона, обычно не придающего значения совпадениям.  В машине, поглядывая на неё в зеркальце над лобовым стеклом, он заметил:
– Редко сейчас дают это имя…
– Да, старомодно, но что ж поделаешь, приходится донашивать то, что есть…
Она продолжала улыбаться, теребя застёжку на своём рюкзаке. Антон сказал совершенно искренне:
– Мне очень нравится… особенно «Тоня».

Он не мог уточнить, что это имя и вправду кажется ему нежным и каким-то беззащитным, как и его носительница. Время для таких уточнений ещё не пришло.
Погода, меж тем, и не думала меняться. Антона и Антонину окружала всё та же тусклая действительность цвета верблюжьей шерсти, над которой время от времени хлопали голубиные крылья. Возле входа в долину туристов встречало дерево, увешанное сотнями синих глаз - талисманов от сглаза. Внизу стояла табличка с синей надписью от руки – Wish Tree – Древо желаний. Многоглазое дерево поглядывало на Тоню с Антоном с расположением. 
 
– Что ж, – сказал Антон на правах местного жителя и знатока здешних красот, - эти штуки, то есть вулканические столбы называются «перибаджалары». Иначе говоря, «камины фей». То есть феи живут под землёй, а трубы их отопительных приборов торчат на поверхности. Но, может, вы уже об этом читали…
Тоня собралась было ответить «конечно», затем спохватилась, желая, чтобы он думал, будто первый сообщает ей эти сведения. 
– Нет… но это просто сказочно! - воскликнула она.
 И тут же, смутившись, добавила: 
– Наверное, все говорят эти банальности.

– Что ж, – сказал Антон, почувствовав себя увереннее, – посоревнуемся в фантазии, это же Долина Воображения, в конце-то концов…
– Верблюд, – сказала Тоня, указывая на один из «перибаджаларов».
– Улитка!
– Игуана!
– Воющий волк!
– Орёл!
– Близнецы!
– Выводок опят!
– Вот это точно Ромео и Джульетта, – сказала Тоня, показывая на пару столбов. – Какие у них средневековые шапочки на головах!
– Категорически не согласен! – возразил Антон. – Это просто два старых гнома-брюзги.
Тоня прыснула, зажав рот рукой.

Смущение Антона улетучилось, и он почувствовал, как невероятно легко ему с ней. Измученный вампиркой Альбиной, он напрочь позабыл, что общение с женщиной бывает таким воздушным. Он посмотрел на цветущие розовые деревца – единственное напоминание о весне - и давно утерянное ощущение – предвестник чего-то радостного и важного – шевельнулось в его груди. Оно было такое краткое и смутное, как обрывок мелодии, внезапно вырвавшийся в зал из какофонии звуков настраивающегося симфонического оркестра. Оно было мимолётное, как мгновенно возникшая, но тут же растаявшая пена, как вспыхнувшая и потухшая искра. Но всё-таки оно было.

– Поедем в Долину Любви, – предложил он.
Соглашаясь, она быстро кивнула.

Они сели в машину и некоторое время ехали молча, взирая на неизменно матовый пейзаж. Возле Долины Любви тоже стояло синеглазое дерево, а под ним уютно попыхивал настоящий самовар, греющийся на пихтовых ветках. Тонкий аромат исходил от горящего дерева, наполняя собой воздух Каппадокии, неизвестно отчего лишённый запахов.

Антон и Тоня вошли в долину сбоку.
– Не знаю, не знаю… – насмешливо рассуждала Тоня, – я не уверена, что они так уж похожи на то, на что претендуют…*  По-моему, это скорее свечи на именинном торте.
Антон улыбался в ответ, с удовольствием приглядываясь к своей неожиданной компаньонке. Основания некоторых столбов были дырявыми и предлагали путешественникам укрыться в них от дождя, солнца или уединиться для чего-нибудь другого.

Тоня просила Антона сфотографировать её то у гладкой округлости, то у шершавого выступа, то рядом с акварельно-нежными розовыми кустами. Ему нравилось это занятие, ведь, позируя, Тоня всегда улыбалась такой тёплой улыбкой, что двое парней-туристов, при виде неё замедлили ход. «Проходите, проходите…» – ворчал про себя Антон, любуясь тонкой Тониной кистью, подносящей к лицу изысканную розовую ветвь.

– Не знаю, что происходит, – весело крикнула Антонина, спускаясь с возвышения, на которое залезла для выгодного ракурса, – я всё болтаю и болтаю, а обычно из меня и слова не вытянешь…
Она замолкла, застеснявшись своих собственных искренних фраз. Антону хотелось взять её за руку, но он позволил себе лишь дотронуться до её локтя.

– Давай поднимемся наверх и выпьем чаю, – предложил он.
Они вернулись к многоглазому дереву и уселись на деревянные лавочки, приставленные к простому деревянному столу.
– Ики бардак чай,**  – сделал заказ Антон.
Им принесли два стеклянных стаканчика, стоящих на изящных белых блюдцах, расписанных красными цветами.
– Аристократично, – сказала Тоня, – а у нас пьют из кружек размером с мини-самовар…

Аромат напитка, заваренного по всем правилам чайного искусства, его настоящий живой вкус, тепло, отдаваемое тем, кому повезло им наслаждаться, растворили последнюю гранулу неловкости, обычно испытываемой недавно знакомыми людьми. Несколько секунд остатки этой гранулы ещё виднелись на дне чайных стаканчиков, однако и они, в конце концов, исчезли без следа. В тишине Тоня устремила взгляд вдаль на шлемы вросших в землю древних воинов – очередную каппадокийскую гряду.

– Странная здесь атмосфера… – задумчиво произнесла она, каждой клеточкой чувствуя, как густой воздух Каппадокии обволакивает её тело.  – Будто затягивает в себя. Мне сейчас кажется, что я никогда отсюда не уеду, потому что ехать просто некуда. На свете и правда есть что-нибудь, кроме этого места? 
Задавая вопрос, она чудесно улыбнулась уголком рта. Антон сглотнул.
   
– У меня было что-то подобное, – сказал он, взволнованно радуясь схожести их ощущений и расценивая это как ещё один добрый знак. – Когда я приехал сюда в первый раз, мне чудилось, что если дойти до границы Каппадокии, то за последним столбом окажется пустота.

Антон, уже не таясь, смотрел на забавный Тонин профиль. На её удлинённой шее он заметил тёмное пятнышко и решил, что туда попала крупинка Каппадокии, но через секунду понял: это родинка. Ему захотелось обнять Тоню сзади и прикоснуться к её пятнышку губами.  «Пригласи её на ужин», - сказал он себе. Однако в нём сидел страх. Вот сейчас она произнесёт: «Извини, что сразу не объяснила, но я с мужем (или с любовником). Мы поссорились, и поэтому я плакала. Теперь мне пора возвращаться в отель, чтобы найти его». Несколько минут эти мысли водили неприятный хоровод у него в голове. Наконец, как-то зло и глухо, боясь услышать нехороший ответ, он спросил:
– Ты точно путешествуешь одна?

Она выдавила одно только слово: «Да». У него кольнуло под левым ребром. Сердце отбило несколько ударов и замерло. В горле наступила засуха.

– Тоня, – сказал Антон, – я вижу, тебе моя помощь не нужна. Но, может, ты согласишься помочь мне… Я – не турист, а бизнесмен. Утром я подписал договор купли-продажи и кое-что приобрёл здесь, в Каппадокии. Вечером турецкие партнёры устраивают по этому случаю ужин. Но я, Тоня, тоже совсем один. В общем, не хотела бы ты пойти туда со мной?      
– Один… – вдруг вырвалось у неё.
– Ты даже могла бы изобразить мою жену, – проговорил он быстро, стараясь выглядеть как можно более непринуждённым, но уже жалея, что зашёл так далеко, – это понравилось бы туркам. Восточные люди очень ценят семью, женатый человек производит благоприятное впечатление…

Он выдумывал всё это на ходу, лишь бы уговорить её, и она это чувствовала. На самом деле туркам-продавцам было глубоко плевать на его семейное положение. Антон выглядел странным и даже неуверенным, что, по мнению Тони, не должно быть свойственно деловым людям. Ей захотелось согласиться.
 
– Хорошо, хорошо, – сказала она, пряча свою неподражаемую улыбку-вспышку, которая, увы, совсем погасла в следующее мгновение.
– Только… у меня нет приличного платья. Это ведь будет праздничный ужин.
Он проговорил торопливо, словно пытаясь помешать ей передумать:
– Поедем в Аванос, там полно магазинов.
Она кивнула в ответ, и он ликовал. Когда они садились в машину, он изо всех сил сдерживался, чтобы не обнять её сзади.

* Считается, что природные изваяния в Долине Любви по форме напоминают фаллосы.
** Два стакана чая (турец.)

Продолжение
http://proza.ru/2020/06/06/1620