Спасибо - По следам Ордена

 «И год второй к концу склоняется,
Но так же реют знамена,
И так же буйно издевается
Над нашей мудростью война».

(Николай Гумилев, 02 1916)

—Лудза, Луца, почти Луция, — думалось молодому офицеру 5-ого Александрийского гусарского полка, чью храбрость давно оценили все, зная его как «конквистадора в панцире железном», а также как человека, у которого любвеобильное сердце, всё время твердившее ему: « Я любовь свою найду».

Накануне Лейб-гвардии Уланский полк Её Величества Государыни Императрицы Александры Фёдоровны прибыл в Режицу (Резекне) и получил приказание идти в город Люцин (Лудза). Предполагалось, что они будут расквартированы и останутся там на некоторое время перед отправкой в зону дальнейших активных действий.

Нынешнее передвижение полка от роскошного и в период уже идущей неподалёку войны Петербурга сюда, на северо-запад, вовсе не мешало Николаю позитивно воспринимать мир. Даже фронт не выбил из него романтического отношения к войне.

      Он не знал страха, потому что в его семье от прадеда и деда были наслышаны о военных былях. Так что война для него, Николая, как и для брата его Димитрия, с которым они погодки, была вполне естественной жизненной фазой. И он, Николай, будучи забракованным медкомиссией по зрению, всё же нашёл обходные пути уйти на фронт добровольцем, Димитрия же призвали на общих основаниях.

Николай после своих экзотических походов и поездок по миру в южные страны, во время которых ему пришлось выживать среди чужих людей и диких зверей, испытывая собственную силу духа, воспринимал войну как «дело величавое», у которого «серафимы ясны и крылаты за плечами воинов видны».

Не схожие друг с другом по характеру в детстве, он, Николай, романтик, книгочей и стихоплёт, и брат его — реалист до мозга костей, тем не менее в сознательном возрасте сблизились, и даже нашли, наконец, много общего. И жён у обоих звали Аннами. Вот только Николай, который так долго добивался своей удивительной неземной фарфорово-нежной красоты Анны Горенко, обладавшей мужским умом и дивным поэтическим словом, и которому она, Анна, прощала все его многочисленные романы, бывавшие у него постоянно, уже через несколько лет столь долго жданного им самим брака расстался с ней, так и не сумев развестись официально. Церковные браки удерживали супругов узами жёсткими долго-долго, не давая распасться парам, давно уже ставшим друг другу чужими.

Димитрий, женившись на своей Анне (Фрейганг), которая, кстати, была родом из этих балтийских мест, и где-то между Луцином и Режицей в фольварке проживают её родители, и при случае Николай мог бы их и навестить, был, наоборот, в отличие от брата, очень счастлив в браке. Его Анна, прознав, что Димитрий контужен, отправилась за ним на фронт медсестрой и выхаживала раненого.

А Анна Николая, как и он, сильная и с душой поэтически-крылатой, не могла, не умела и не хотела выстраивать дальнейшие отношения.

К тому же он, Николай, страшно ревновал всех к жене. Достаточно было во время их первой совместной европейской поездки одного взгляда Модильяни на Анну, чтобы он, муж, тут же рассвирепел и еле сдержал себя от рукоприкладства. Дуэлей Николай с его опытом ловеласа и дуэлянта не боялся, но Анной, которую он тогда, наконец- то, получил в жёны, очень дорожил...

Ей же, не глядя на формальную разлуку, он прислал с фронта ещё в 1914-ом своё первое стихотворение о войне, потому что её мнение по- прежнему было для него важным:

«Мне вдруг почудилось, что нем,
Изранен, наг, лежу я в чаще,
И стал я плакать надо всем
Слезами радости кипящей».

И всё-таки пути-дороги супругов разошлись.

***
Ему, Николаю, и в походах хорошо писалось. Стихи, датированные мартом 1916-го:

«Над широкою рекой,
Пояском-мостом перетянутой,
Городок стоит небольшой,
Летописцем не раз помянутый.
Знаю, в этом городке —
Человечья жизнь настоящая,
Словно лодочка на реке,
К цели ведомой уходящая».

И Режица, и Луцин, куда лежал сейчас его путь, — оба старинные городки на воде.
Режица — городок на нескольких холмах, на реке с
тем же именем, соединяющей два озера Лубанс и Разна. А на самом высоком холме аркообразные развалины крепости. Крепчайшие камни снесены огнём, временем, пепелищем, а крепость аркою в небо поднимается!

Первую построили здесь на пепелище латгальского городища ливонские рыцари в ХШ-ом веке. Магистр Вильгельм фон Шауэрбург назвал её Розиттен. И кто только не пытался взять её! И соседние псковско-новгородские племена русичей сюда хаживали, и литовцы, которые были столь сильны, что представляли из себя по-настоящему серьёзного противника, и поляки...

А уж народу тут намешано было! На рынке или в любой лавке в 1916-ом году здесь по речи да наружности можно было понять, что доминировали в городке евреи, люди, деньги делающие из воздуха, так шутили о них тогда в Европе. Их карманы были раскрыты для торговли, строительства, ведения войн...

Но и по -польски, и по-латышски, и по-литовски, и по -русски можно было здесь договориться. Побывала эта территория под властью Речи Посполитой, а с 1795-го года вошла в состав матушки России.

Кроме чиновников, из столицы присланных, местные русские были в основном староверами, что ещё со времён Петра I здесь осели. Была здесь и старообрядческая церковь Святого Николая со своей старинной иконой. Туда, к иконе этой, Николай Гумилёв часто хаживал:

«И счастием душа обожжена
С тех самых пор; веселием полна
 И ясностью, и мудростью, о Боге
 Со звёздами беседует она».

***

...До Луцина, добрались, наконец, с перерывами, и Николай тоже здесь всему увиденному удивлялся.

Городок на возвышенности на берегу четырёх озер! Из одного из них вытекает река Гарбарупе. И вся эта вода — часть бассейна Балтики.
Впервые о Луцине писали ещё в Ипатьевской летописи в ККом веке, связывая городок с вотчинами варяжско-русских Рюриковичей. Но в XIV веке крепость здесь построили ливонские рыцари. Это они каждый городок в укреплённую крепость превращали! И хотя через сто лет русский царь Иван III по пути во Псков таранными орудиями да огнедышащими бомбардами крепость разрушил, но она снова ливонцами была отстроена и принадлежала Ордену вплоть до середины ХУ1-ого века, пока сам Ливонский Орден не прекратил своего существования.

На высоком холме две разрушенные стены о три угла — вот что увидели однополчане Николая, да и он вместе со всеми, когда полк вошёл в городок Луцин.
При царе Николае I крепость пытались возродить. Но денег на сие благое решение требовалось много. В результате оставшееся от крепостных стен жители по- прежнему разбирали и уносили на строительство и укрепление собственных домов. Так что нынешний Луцин (Лудза) на камнях той первой крепости стоит, и камни эти, что городок укрепили, — основа всей жизни луцинской, краеугольные.

Перезнакомившись со всеми, узнали приезжие офицеры от местной интеллигенции, что в конце Х1Х-го века здесь же был найден археологами луцинский могильник, датированный УГНХ-ым веками, и что все найденные ценности были переданы в Петербург. Но, по слухам, земля эта до сих пор таит в себе несметные сокровища. И языческие, и рыцарские, и имперские...

Не только интеллигенция, но и люд простой, работный, с приезжими быстро знакомился, всем живо интересовался. Ну, а говорок русский местный был свой, особый.

Только и слышно было, как кто-то спрашивал, что, мол, «твой сапог совсем прохудился», или мол, «чаво тятенька сказывал», или на вопрос «где сын твой, матушка», можно было услышать, «папивши, паевши, ушовши ворогов бить, так ни слова и не сказавши».

«Ушовши ворогов бить» — таких, видно, было немало, потому что в основном лишь бабы да дети малые на каждом шагу попадались, впрочем, как и во всей великой империи, но сама империя, и люди её, большие и малые, должны были пройти свой долгий-предолгий крёстный ход, чтобы каждый народ, и каждый человек обрёл бы что-то своё. Кто ищет, тот обрящет. Кто-то обрёл мировую славу, кто-то нашёл смерть свою, кто-то — землю родную, которой дорожит и поныне.

После Луцина ждала Николая дальнейшая служб а, и никто, ни он сам, ни его однополчане не знали тогда судьбы своей.

...Век прошёл с тех пор, империя российская пала. И другие империи тоже пали, но на их месте выросли иные государства, и другие народы, понявшие горечь и мудрость бытия, живут и здравствуют теперь на этой земле.

***

— Лудзу! Лудзу! — в ответ кому-то из уезжающих гостей произнесла Мария, возившаяся со срочной мелкой работой на террасе отеля.

— Пал диез! — донеслось до неё сзади.

Она удивилась и обернулась. Это воскликнул сидевший здесь же всё утро молодой пианист из недавно приехавшей группы русских туристов. Он наигрывал мелодию на электрическом пианино, а, произнеся вдруг ни с того, ни с сего слова благодарности, что-то решительно чиркнул в своих нотных листах, встал и пошёл к себе в номер.

— Надо же! Приехал на пару дней, а уже язык учит, вежливый, — подумала Мария.

***

— Здесь были расстреляны тысячи евреев, - рассказывала гид группе туристов у памятника погибшим. Это случилось...

В это время высоко-высоко над ними запел жаворонок, которого никто обычно не видит, все только слышат его песнь. Но там же, в вышине, невидимая, порхала душа восьмилетней Анны Лудзич, которая прилетела сюда навестить родные места.

Незадолго до войны её дед Василь Лудзич поехал в Варшаву навестить дальних родственников. И внучку любимую с собой взял. 1 сентября 1939-го года они как раз собирались уезжать обратно, домой, в Лудзу. Не пришлось...

Маленькая Анна очень удивилась, когда дед нашил себе и ей на пальто шестиконечную жёлтую звезду, а потом увидела, что у всех на их улице были такие же. А однажды вдруг запретили выходить из дому. Через какое-то время к ним в дом пришли солдаты и велели всем выходить наружу, а потом бежать куда-то на другой конец города, где все они, родственники, бывшие соседи, оказались заперты в помещениях, огороженных колючей проволокой.

Никто не знал, когда это кончится. Анне всё время было страшно, и очень хотелось есть.

Через какое-то время многим, и ей, и дедушке в том числе, приказали грузиться в вагоны, оказалось, их везли на запад. Негде было сесть, она и дед приткнулись на полу в тамбуре, пили маленькими глоточками воду из фляги, больше ничего у них с собой не было.

Когда, наконец, приехали, мужчин и женщин отделили друг от друга. Анна не хотела уходить от деда, она повисла у него на шее и громко плакала. Солдат оторвал её руки от шеи деда и пихнул девочку к колонне женщин. Анна нечаянно налетела на кого-то, это оказалась соседка по варшавскому дому, та обняла её и взяла ладошку девочки в свою ладонь, и Анне было уже не так страшно без деда.

Какие-то женщины в форме подошли к приехав¬шим и сказали, что все после дороги грязные, завшивевшие, поэтому сейчас их поведут стричься и мыться, а потом для них начнётся совсем другая хорошая, светлая и сытая жизнь.

Анна очень обрадовалась. Хлеба сейчас ей хотелось больше всего на свете!
В узком тёмном здании, куда они пришли, им всем сначала обрили головы. Волосы рыжие, чёрные, соломенно-светлые кучами лежали везде! Анна увидела себя в зеркале с оголённым черепом (как у новобранца в армии!) и невольно потрогала ёжик остриженных волос! Кололо!

Потом велено было снять одежду и встать в очередь в душевую. Люди стояли стриженые и голые и разговаривали друг с другом. И всем казалось, что стоит шагнуть за эту дверь, и для них начнётся по-настоящему райская жизнь. Когда подошла очередь Анны, она смело пошла вперёд. С ней впустили в душевую ещё десять женщин. Войдя, они огляделись: никакого душа не было. Пустая комната, кафель и на стенах, и на потолке, и на полу. Только пол покатый, как бы под углом.

— Наверное, сверху сейчас вода потечёт, — предположил кто-то!

И все стали смотреть наверх.

Вдруг Анна почувствовала, как пол медленно наклоняется. Посмотрев вниз, она увидела на какое-то мгновение внизу огненную бездну. Пол, накренившись, вдруг быстро разверзся, поглотив свои жертвы, и опять вернулся в прежнее положение. Та же комната, на мгновение наполнившись людьми, снова стала пустой, только кафель на стенах и на потолке, и покатый пол, под углом.

А душа Анны вместе с душами других женщин выпорхнула птицей вместе с чёрным дымом из высокой трубы и полетела назад, к дому, где её уже ждали души родных, порхающие над лесным оврагом, потому что по иронии судьбы ровно в то же самое время, когда Анна вошла в душевую, на окраине Лудзы раздались выстрелы из автоматов. Теперь наверху, над лесом, Анна и её семья воссоединились, и даже дед оказался рядом!

— Мы в раю. Рай наверху! Ад остался на земле! — полушёпотом, потому что все они сейчас говорили полушёпотом, сказал ей дед.

***

— Палдиес!

— Лудза! — слышалось у туристического автобуса.

А вокруг была такая благодать, и такая синь земных вод и небес, и птицы пели так чудесно!..

***

Paldies (латыш.) спасибо, lйdzu (латыш.) пожалуйста,
Диез — музыкальный знак, повышающий звук на один полутон
5 - 17 05 2020, Клайпеда
В тексте использованы стихи Николая Гумилёва. Резекне — ранее Розиттен, Режица (с 1285 г.),
Лудза — ранееЛюцин (с 1177 г.)