II. Не парадным коридором. повесть

военная повесть

ISBN 978-5-4491-1164-7 Д21 УДК 821.161.1 ББК 84(4Рос=Рус)6-44 М.: Де’Либри, 2021. — 302 с.

АННОТАЦИЯ

«ИСТОРИЯ ГЕРОЕВ, СРЕДИ КОТОРЫХ ХОЧЕТСЯ ЖИТЬ!»

— о 6-ти солдатах Афганской войны (1979-1989).
Её цель — донести сермягу тех далёких дней без прикрас, дабы читатель всё прочувствовал, а воины-афганцы узнали в героях самих себя и своих боевых товарищей.
 

НЕ ПАРАДНЫМ КОРИДОРОМ
               
И нашей памятью в те края
Облака плывут, облака... А. Галич
 
АФГАНИСТАН. СОЛДАТСКАЯ ПАЛАТКА
 
СОВЕТСКО-АФГАНСКАЯ ГРАНИЦА СУРХАНДАРЬИНСКАЯ ОБЛАСТЬ ТЕРМЕЗСКИЙ РАЙОН у моста через реку АМУДАРЬЯ

Конец января 1985 года. Учебный период курсантов-разведчиков: Костяна, Стрелы, Костра, Руста, Сидора и Монгола завершился. За неделю до их возвращения из ГУЦ «Шерабад» на Термезский полигон, откуда предстояла отправка в Афганистан, всем курсантам сделали обязательную комплексную вакцинацию от инфекционных заболеваний: гепатита В и Е, тифа, дифтерии и малярии. После трёх месяцев изнурительных физических нагрузок и недоедания разведчикам дали три дня свободного режима. Подъем и отбой стали формальностью, построения отменили. Кормить стали значительно лучше. На столах появились компот, макароны, один раз даже выдали тушёнку и сгущёнку. Накануне передачи в штаб части списков воинов, направляемых в Афганистан, командир разведроты старший лейтенант Ровба В.И. перед строем спросил: «Желающие остаться в Союзе, выйти из строя!» Но таковых не нашлось. Каждый ждал избавления от изнурительных занятий учебного курса и муштры, в обмен на глоток свободы и испытание войной.
Первого февраля 1985 года началась переброска разведчиков в Афганистан. К знаменитому мосту «Дружба» через Амударью проводить подопечных прибыли все офицеры разведроты: старший лейтенант Ровба, лейтенанты Кара и Крылов. В строю перед ними стояли сто крепких восемнадцатилетних парней из разных уголков нашей Родины, готовых выполнить интернациональный долг. Три месяца подготовки по военно-учётной специальности в горном учебном центре Шерабад и на полигоне пустыни Сурхандарьи сделали из них настоящих воинов-разведчиков. Старший лейтенант В.И. Ровба произнёс короткую речь:
— Товарищи бойцы! Командный состав разведроты научил вас всему, что поможет вам достойно нести службу, сохранить свои и товарищей жизни. Служите честно! Не подведите нас!
В заключение, он обошёл вместе с командирами взводов весь строй, пожал руку и обнял каждого. Затем приказал грузиться на КамАЗы. Костян, Сидор, Стрела, Руст, Монгол и Костёр сели в один кузов. Севший у края борта Сидор запел старую матросскую песню автора А.Гурилёва «Раскинулось море широко»:

Раскинулось море широко,
И волны бушуют в дали,
Товарищ, мы едем далёко,
Подальше от нашей земли.

АФГАНО-СОВЕТСКАЯ ГРАНИЦА Хайратон — КУНДУЗ, АФГАНИСТАН 1 февраля 1985 года.
День выдался солнечный безветренный. Было свежо, но не холодно. КамАЗы с молодым пополнением пересекли советско-афганскую границу по мосту и, въехав на сопредельную территорию, высадили молодое пополнение на маленький аэродром приграничного с СССР афганского города Хайратон. Через два часа на его взлётно-посадочную полосу прилетели вертолёты Ми-8МТ, перебросившие Стрелу, Костра, Костяна, Руста, Монгола и Сидора на аэродром в провинции Кундуз на северо-востоке Афганистана. К этому времени на пересыльном пункте Кундуза, сбочь с аэродромом, новоприбывших ожидали начальник разведки полка капитан Василий Прохоров, командир разведывательной роты старший лейтенант Борис Налётов и старшина разведроты прапорщик Киселёв. Спешно отобрав пополнение для полковой разведывательной роты: Ивана Кострова, Константина Тевса, Дархана Бадмаева, Германа Стрельцова, Сергея Сидоренко и Рустама Тукаева, капитан Прохоров и старший лейтенант Налётов, удалились на постановку задачи к начальнику разведки дивизии. А прапорщик Киселёв повёл молодых разведчиков организованным строем напрямик через взлётно-посадочную полосу в стоявший по обратную сторону аэродрома полк.
Полковая разведывательная рота была задействована в разных по масштабу войсковых операциях, как на северо-востоке страны, так и в других её регионах, проводила засады и реализации разведданных. Прибыв в расположение части, молодое пополнение увидело, как на фоне выстроенных в ровную линию зелёных выцветших палаток, медленно тянулся строй не в ногу шагавших, изнемождённых рот — это осыпанный жёлтой пылью, с опустошёнными взглядами и потрескавшимися губами, увешанный грудой оружия и пулемётными лентами, полк возвращался с боевых действий. После прохождения банно-прачечных процедур в виде присущного горячего душа, прапорщик Киселёв привёл вновь прибывших к стоявшей в центре первого ряда палатке разведроты.
Вечерело. У входа двухметровый атлет ловко жонглировал двадцати четырёх килограммовой гирей. Окрест, на турнике беспрестанно совершал подъёмы с переворотом с голым торсом, стриженый налысо, акарёнок. Подле них, шаркая эмалированной кружкой из железного ведра, боец с высоты тоненькой струйкой поливал намыленного по пояс своего товарища. Увидев молодое пополнение, они прервались. Мывшийся выпрямился, вытер с глаз мыльную пену, молча окинул прибывших взглядом и, вадно махнув поливавшему рукой, продолжил помывку.
Прапорщик Киселёв, Костян, Сидор, Стрела, Руст, Стрела и Монгол вошли в палатку.  Её пространство освещали, свисавшая на длинном проводе лампа и стоявшие вразброс, пять керосиновых ламп. На входе стояла цилиндрическая «буржуйка» с выходящим наверх дымоходом и два ведра, горкой наполненные каменным углём. От входа по обе стороны прохода стояли двухъярусные кровати. Находившиеся в палатке чем-то занимались. В ближнем углу, сидя у швейной машинки «Zinger», один — спорый портной, ушивал дембельский ПШ. Напротив него другой, сбойливый боец, упёршись ногами в ножки кровати, силой тянул за концы обёрнутую по кругу брезентовую ременную ленту, шлифуя плотно намотанный на изогнутую стальную трубу изножья кожаный ремень. Сидевший на той же кровати, третий, отрывом войлока, с пастой Гойи, золотил, закруглённую солдатскую пряжку. За буржуйкой в центре прохода — четвёртый, в длинных синих трусах и белых кроссовках, начёсывал металлическим гребнем, накинутую на себя шинель. Сбочь, поставив на табурет кирзовый сапог, ножом скашивал наращенный дембельский каблук пятый. Два таджика-тарджимона — переводчики с языка дари отрешённо играли в нарды, тихо общаясь на своём языке. Обапола лежал и читал книжку восьмой. Поодаль, лёжа, что-то курил и о чём-то думал, слушая портативный японский транзистор, девятый. В тыльном углу, обособившись от всех, десятый ваял одиннадцатому прилаженной бритвенной машинкой наколку на уровне сердца — группу крови на фоне патрона. Визави через проход, в другом углу семеро сидевших на ближних нижних койках и лежавших на верхнем ярусе слушали, как двенадцатый под игру перебором на гитаре декламировал подводку к песне Михаила Смурова «Я Воин-интернационалист»:

Я — Воин-интернационалист!
Хотя конечно дело даже, в общем, не в названье —
Пусть даже б назывался я расист,
Вам легче не стало бы от этого — ихване.

И после этого четверостишья, он перешёл на бой и надрывное пение:

Мне надоело нервничать, ведь нервы не сучок,
Я нажимаю ласково на спусковой крючок,
И хладнокровно трассеры по воздуху летят,
И я хочу того же, чего они хотят.

Дехканин изогнулся и дыбом стала шерсть,
Вот их осталось пятеро, а раньше было шесть,
Затем четвёртый, пятый, третий и второй упал.
А в первого мой Сашка друг, нечаянно попал.

И падают душманы на землю, а потом,
Мы складываем их рядышком ровненьким пластом,
Работаем на славу, и Сашка друг и я,
Нас где-то за кордоном зовут рукой Кремля.

К нам вообщем проявляют огромный интерес
Папаша Збив Бжезинский и дядя Сайрус Вэнс,
Винтовка М-16, китайский автомат,
Но нам ведь не сломаться, скажи — не правда ль, брат?!

И всё же лезут сволочи сюда в Афганистан,
Их словно плодоносит соседский Пакистан,
Ведь им война такая совсем не по нутру,
И морщатся от этого агенты ЦРУ.

Душман такая сволочь в окно в дувал залез,
Но здесь уж мне поможет родимый АКС,
Ведь он с плеча не слазит, сроднился он с плечом
И от меча погибнет, тот, кто пришёл с мечом.

А где-то дома, шурави духтар,
Цветёт сирень, в поход идут туристы,
А ты рассматриваешь в триплекс Чарикар,
И очень тихо слушаешь транзистор.

Певший снизил тембр и, вновь перейдя на игру перебором, продекламировал стихи из песни:

Опять звучит воинственный набат,
Мы в три минуты покидаем роту,
И вот опять летим в Джелалабад,
Всё, так как прежде, будто на работу.

— Гвардейцы! — обратил внимание находившихся в палатке бойцов прапорщик Киселёв. — Я привёл в роту молодое пополнение! Объясните им, что почём. Смотрите, только без рукоприкладства. Арманд, ты давно гражданский, проследи! — крикнул он напоследок, лежавшему с книжкой, лениво поглядевшему на молодых, бойцу.
С этими словами прапорщик хитро улыбнулся и покинул палатку. Но воины открыто проигнорировали появление шестерых новоприбывших, продолжив заниматься своими делами. Внимание молодых обратилось на две, стоявшие в середине левого ряда, кровати. Они были аккуратно застелены. Поверх одеял, от изголовья к изножью по диагонали был растянут белый кант. Вверху на железных спинках в деревянных рамках за стеклом были закреплены две фотографии. С них, на фоне бронетехники смотрели двое улыбавшихся молодых парней. 
— Так, молодёжь! На эти кровати не садимся ещё двадцать дней, — предостерёг зашедший после физического занятия, атлет, — пока сороковины не истекут. Традиция здесь такая! 
Молодые переглянулись, повисла тишина. Её нарушил гнусавый голос щуплого, невысокого роста бойца, с высоким лбом, утиным носом и выдвинутой вперёд нижней челюстью:
— Вешайтесь, духи! — произнёс он с ехидной улыбкой, уменьшив звук транзистора.
— Отвали, Лепёха! По нашей традиции у них есть десять суток вольных, — фундировал, вытиравшийся цветным полотенцем атлет, — парни, всё в порядке! Осмотритесь пока, войдите в курс дела. Я — Капуста! — представился он. — С Алтайского края есть кто?! — спросил он, вглядываясь в лица. Но молодые промолчали. 
— Нет никого оттуда?! — переспросил Капуста и, не получив ответ, резюмировал. — А может оно и к лучшему. 
— Располагайтесь. Теперь это ваш дом! — произнёс он по-доброму, усугубив. — Если повезёт, то на двадцать один месяц и до двух лет! 
— Это, если повезёт! — подключился к наставлению сидевший спиной и строчивший на швейной машинке битюг с рябым лицом и наколкой с надписью «ОКСВА» на правом плече. Он выдержал паузу и продолжил, — а если не повезёт, то наименьше.   
Чувствуя неловкость, молодые конфузливо расселись на стоявшие у изножья кроватей пары табуретов, скреплённые воедино.
Лепёха заметил в руках Монгола забитый под завязку рюкзак:
— А это что такое? — спросил он, и дёрнул рюкзак на себя.
Монгол держал его цепко и не выпускал из рук. Лепёха дёрнул рюкзак с усилием ещё раз. Завязалась потасовка. Монгол насупил брови и бросил Лепёху, как пушинку через туловище поворотом, распластав на бетонный пол. В мгновенье, с разных концов палатки, слетелись все, кто дотоле был чем-то занят, за исключением, продолжавших играть в нарды и не пожелавших участвовать в кафирской задыме, двух немотных тарджимонов и, лытавшего от мирской колокуты умиротворённого Арманда. Началась жёсткая сеча, на шестерых молодых — Монгола, Стрелу, Руста, Костяна, Сидора и Костра накинулось более тридцати человек. Учитывая физический потенциал новоприбывших и наносимый ими урон, старики пустили в ход, парные табуреты, пока стычку криком «Амба», не остановил Капуста. Он протиснулся меж зарубившихся сторон, плотно подступил к Монголу и, потянув вниз, поправил на нём х/б с выдранными верхними пуговицами. На оголившейся шее блеснули пять, с пятикопеечную монету, шаманских медных зеркал, висевших на чёрном кожаном шнуре.
— Я гляжу, вы все спортсмены, костоломы и даже шаманы, среди вас имеются, — начал менторским тоном Капуста, — извещаю напредки! Тратить время и силы на облом не будем! А попросим ротного убрать вас из подразделения — служите в другом месте!
Капуста на миг осёкся, окинув молодых пристальным взглядом, и продолжил наставление:
— В разведроте сызвеку вся ответственность лежит на старослужащих. Наши требования просты — техника должна быть на ходу, вооружение исправно, боеприпасы в достатке, провиант в избытке, палатка в чистоте, в полку разведчики дерзкие и меж собой спаянные. Толкую до тютельки! Ноне в роте четыре призыва: вы — духи, отслужившие три месяца и прибывшие сегодня из учебки в Афган. Затем те, кто старше вас на полгода — старые духи, прослужившие девять месяцев. После них идут черпаки, те, кто отдал Родине год с лишним. Замыкаем цепочку мы — деды, за спиной которых уже более полутора лет службы.
Я не беру в расчёт одного гражданского, то бишь — дембеля. В роте ещё остался один ихтиозавр, особо полюбившийся командованию, по кличке Арманд — вон он, на койке и читает книжку. Ему, и от него, ничего уже не нужно и ничто не грозит. Поэтому он лежит себе и плюёт в потолок. На операции он уже не ходит — не положено. До конца месяца по любому уволят — понеже, край. Далее — на боевых все равны! Нет ни стариков, не молодых! Пока рота находится в расположении, ватажимся по призывам — деды с дедами, черпаки с черпаками, а духи соборно — старые и новые. Ближайшие три месяца, пока сроку службы старых духов не исполнился год, они будут ломить наравне с вами.
Когда же начнёт веять Приказом Министра обороны СССР «О мобилизации и демобилизации из рядов СА СССР» — в конце марта, переводящим старых духов в черпаки, их взгляды на вас начнут суровиться, а щёки надуваться. Они преднамеренно начнут обострять с вашим призывом отношения, ведь духовщина для них будет уже пройденным этапом. А вам, отслужившим на тот момент всего полгода — предстоящие полгода, надлежит пахать уже одним. А вы учебку-то, где прошли? — отвлёкся от темы Капуста.
— В Шерабаде! — ответили молодые.
— А ротным, кто был, — спросил Капуста.
— Ровба! — в один голос ответили все шестеро.
— О, Ровба, — командир авторитетный!  — К сведению, в палатке сейчас находятся только деды и черпаки, не считая Арманда. Старые духи бороздят просторы полка и окрестности дивизии. Поглядим, что намоют к концу дня, — задумавшись, произнёс Капуста и направился в конец палатки, где кололи группу крови.
Всё было ровно так, как и предрекал Капуста. Старые духи сначала высокомерно сторонились молодых, но деваться им было некуда, ведь задач стояло непочатый край. Посему, они постепенно начали вводить их в курс дела.
Утром после завтрака Капуста благовестил Арманду — его военный билет был оформлен для демобилизации, и ему надлежало выйти на прощание со знаменем полка. Обрадованный Арманд стал спешно переодеваться. На его парадном кителе сверкали орден «Красной Звезды» и медаль «За Отвагу». Проводить его высыпала вся разведрота.
В это время у штаба части скопилось более двух десятков таких, как и он, особо полюбившихся командованию дембелей с парадными шинелями и однотипными тёмно-серыми дипломатами. На их груди блистали ордена «Красной Звезды», медали «За Отвагу» и «За Боевые Заслуги». Вскоре, двое бойцов из комендантского взвода вынесли из штаба Боевое знамя полка. Вышедший за ними подтянутый офицер — начальник штаба полка в звании майора раздал дембелям военные билеты и дал приказ строиться. Они сложили дипломаты и шинели в сторонке и встали в две шеренги.
Зычно скомандовав: «Равняйсь! Смирно!», начштаба выступил с короткой напутственной речью и, выдержав паузу, приказал: «Развернуть Боевое Знамя! К прощанию с Боевым Знаменем полка приготовиться!». С этой командой, дембеля по очереди чётким строевым шагом подошли к священному полотнищу и, преклонив колено, приложились к нему губами. В завершении, из рупорного громкоговорителя, деявшего над дверью штаба полка, громко заиграл марш «Прощания Славянки», и дембеля, держа равнение на Знамя, чеканя шаг высоким подъёмом ноги, начали проходить торжественным маршем.
— Эта традиция повелась со дня формирования полка в 1941 году, — поведал молодым Капуста, — в суровые дни Великой Отечественной войны. Она сохранялась на этапах Венгерского восстания 1956-го и Пражской весны 1968-го годов, чтится гвардейцами и по сей день — уже в Афганистане.
Торжественность момента вызвала у друзей — Костяна, Монгола, Руста, Стрелу, Сидора и Костра трепет. Вместо дембелей с боевыми наградами, браво шагавших под аккомпанемент военного марша и равнявшихся на знамя полка, они представлял себя. Но мысль о том, что этот таланный момент зело далёк, дюже их бередил. 
День затухал, солнце клонилось к закату. Выцветший под палящим солнцем зелёный палаточный городок, раскинутый в десяти шагах от взлётно-посадочной полосы аэродрома Кундуз, созерцал на десятки винтокрылых Ми-8МТ и Ми-24, устало склонивших свои лопасти и, набиравшихся сил перед новым днём. А друзьям — молодым разведчикам, тем временем, предстояло вхождение в боевую среду и испытание войной.

ЗАСАДА в АЛИАБАДЕ

КУНДУЗ, АФГАНИСТАН. РАЗВЕДОТДЕЛ ШТАБА ДИВИЗИИ — начало февраля 1985 года
 
По агентурным данным начальника разведки дивизии подполковника Захарова в один из кишлаков уезда Алиабад ожидалось прибытие каравана одной из исламских партий с оружием и боеприпасами. Он вызвал к себе начальника разведки полка капитана Прохорова и поставил задачу организовать засаду. В рамках выполнения данного приказа, командир разведроты Налётов приказал ответственным воинам зарядить аккумуляторные батареи радиостанций и бинокли БН-2 «Реликвия» для ведения разведки в ночное время, пополнить боеприпасы, получить сухой паёк и до вечера лечь отдыхать.
Надысь молодых закрепили на штатные должности: Монгола — Дархана Бадмаева, согласно его гражданской специальности, назначили разведчиком-санинструктором, Руста — Рустама Тукаева — старшим разведчиком, Сидора — Сергея Сидоренко — разведчиком-снайпером, а Костяна — Константина Тевса, Костра — Ивана Кострова и Стрелу — Германа Стрельцова — разведчиками-пулемётчиками.
Начало смеркаться. Переодетая для засады разведрота с оружием вышла на построение перед палаткой. Старший лейтенант Налётов ставил боевую задачу и проводил инструктаж:
— Объясняю в большей степени для молодых, — он посмотрел на Стрелу, Руста, Монгола, Костяна, Костра и Сидора, — после спешивания с брони, при выдвижении на рубеж, разведывательному дозору и основной группе строго держать интервал и дистанцию. Если дозор заметил что-то подозрительное, надо остановиться и поднять руку — вот так! — он показал, как это следует сделать и продолжил: — Это будет сигналом для всех — остановиться. Когда дозор сядет, то же самое делает и основная группа. В случае освещения местности ракетой, всем залечь и не вставать, пока она не догорит. Если в ходе наблюдения будет обнаружена группа противника до трёх человек, стараться брать живьём, если же их окажется больше, ликвидировать. На особый случай — всем необходимо запомнить пути отхода к месту, куда прибудет броня.
Начальник разведки капитан Прохоров, одетый в горный костюм и новенький бушлат, вместе с замполитом роты старшим лейтенантом Хромовым, командирами взводов старшим лейтенантом Демичевым и лейтенантом Викуловым, стоял за спиной старшего лейтенанта Налётова и глядел на разведчиков. После инструктажа, Демичев и Викулов тщательно осмотрели увешанных оружием и радиостанциями «Р-143», «Р-147», «Р-159», «Ромашка» разведчиков и чтобы исключить лишний шум, приказали по традиции попрыгать на дорожку. Затем разведчики сели на броню боевых машин БМП-2 и БРМ-1 и, выйдя на трассу «Кундуз-Баглан», на высокой скорости проследовали в южном направлении к плановому месту засады у одного из кишлаков уезда Алиабад. По прибытию в заданный район, разведчики на среднем ходу спрыгнули с брони, колонна развернулась и стремительно убыла в полк. После километра пути, разведрота остановилась и выбрала позицию на широком увале между двумя кишлаками. Рядом с Рустом, Сидором и Костяном, оказался и начальник разведки капитан Прохоров.
Стемнело. Руст включил бинокль ночного видения БН-2 и поочерёдно с Сидором и Костяном начал вести наблюдение. Удачно выбранная позиция давала широкий обзор местности, позволяя обнаружить автотранспорт или караван с вьючными животными мятежников ещё на дальних подступах. Молодых по обыкновению клонило ко сну. Руст, налив в ладони воду, опрыснул глаза, Костян ущипывал себя в грудь, а Сидор, не морщась, хрумкал сочной луковицей. Прошло три с лишним часа, уже брезжил рассвет, внезапно в извилистой рвине Руст увидел головной дозор мятежников.
— Идут, товарищ капитан! — возбуждённо сообщил он начальнику разведки.
— Сколько их?! — спросил взбодрившийся Прохоров.
— Впереди четверо, а за ними ещё человек двенадцать. Подходят с навьюченными лошадьми и верблюдами, — хладнокровно доложил Руст.
— На каком расстоянии?! — спросил капитан.
— Метров триста! — довёл Руст.
Капитан Прохоров сразу же передал по связи старшему лейтенанту Налётову, а тот дальше командирам взводов. По цепочке обратно донеслось: «Приготовиться к бою, без команды не стрелять!» Стали ждать, пока караван поравняется с занимаемой ротой позицией, чтобы максимально поразить его. Но нежданно по приближавшемуся каравану с одного из кишлаков открылся кинжальный огонь. В ответ на это, из глинобитных строений кишлака напротив, другой отряд, вероятно, тот, которому принадлежал груз, открыл ответный плотный огонь. Между двумя отрядами завязалась ожесточённая перестрелка, усилившаяся применением крупнокалиберного пулемёта, гранатомётов и миномёта. По радиосвязи повторился приказ старшего лейтенанта Налётова: «Огонь, ни в какую из сторон не открывать, ждать моей команды!» Молодые пребывали в недоумении:
— Что же всё-таки произошло?! Кто были те, стрелявшие по каравану, опередившие их в забое? Может это были свои, не знавшие о засадных действиях разведроты?
Терявшиеся в догадках Руст, Монгол, Стрела, Сидор, Костян и Костёр ждали приказа командира роты Налётова на открытие огня в указанном направлении. В ходе перестрелки конфликтовавших отрядов старший лейтенант Налётов вышел по радиостанции на связь с артдивизионом полка, указал географические координаты и, скорректировав точки нанесения дымовыми снарядами, вызвал удар артиллерии по окраинам обоих кишлаков. В результате, нарастившие себе урон советским артиллерийским огнём, два противоборствующих отряда мятежников спешно покинули местность.
— Без меня, меня женили, — иронично досадовал капитан Прохоров.
— Товарищ капитан! А что это было?! — поинтересовался Руст.
— Старая история. Им бы у себя внутри разобраться, — стал растолковывать Русту, Костру и Сидору начальник разведки полка капитан Прохоров. — Наряду с непримиримым джихадом против нас идёт междоусобная борьба между отрядами исламских партий моджахедов за контроль над территориями. В провинциях Кундуз, Баглан, Тахар отряды «Исламской партии Афганистана» Гульбеддина Хекматияра активно противостоят отрядам партии «Исламское общество Афганистана» Бурхануддина Раббани. Говоря по существу, первые блокируют вторым коммуникации из Панджшерского ущелья на север, парализуя взаимодействие Панджшерского фронта с северо-восточным, — охватывающим вышеназванные провинции. Этим же маршрутом осуществляется тыловое обеспечение отрядов партии «Исламское общество Афганистана» в северных провинциях — Фарьяб, Джаузджан, Балх, Сари-Пуль и Саманган. Схема проста: кто контролирует больше территории, тот получает больше иностранной помощи. В первую очередь от саудитов и американцев, — провёл короткий ликбез Прохоров.
Когда огонь стих, разведчики вызвали броню и, погрузив полтора десятка крупнокалиберных пулемётов ДШК, столько же миномётов, гранатомётов и другого вооружения, взятых с каравана, направились на сторожевую заставу, где базировался взвод одной из рот третьего батальона своего полка. Это было недалеко от места проведения засады, на кряже расположенном вскрай трассы «Кундуз-Баглан» в окрестности Алиабада.
— Да, хороший куш! — отметил с удовлетворением старший лейтенант Налётов, глядя как разведчики грузят трофей в десанты и поверх брони боевых машин.
— Всегда бы так! — пожелал капитан Прохоров, добавив: — вот, что значит хорошая работа агентуры! — и, немедля доложил об успешных итогах засады начальнику разведки дивизии подполковнику Захарову.
Когда засадные действия растягивались на несколько суток, на днёвку разведрота оставалась в расположении сторожевых застав и охранений полка, которые находились на удалении от его главных сил, в полной изоляции и враждебном окружении — в Алиабаде; в Северном, Центральном и Южном Баглане, Ханабаде, Талукане, на мосту Банги. Их трудные боевые будни, суровый окопный быт в ограниченном пространстве при слабом освещении керосиновых ламп, скудном однообразном питании, редкой передаче писем, под регулярным миномётным огнём и ударами реактивных снарядов вызывали у разведчиков сочувствие и уважение. Сторожевая застава в Алиабаде была оборудована на маленьком плато общей площадью около тридцати соток,  высшей точке в гряде холмов. Она была огорожена глинобитным забором, с растянутой поверх колючей проволокой и окольцованного минным полем. Её гарнизон состоял из взвода роты 3-го батальона, взвода танкового батальона. На территории было несколько врытых в землю помещений и по единице бронетехники — танка Т-72 и БМП-1, скрытых маскировочной сеткой. Одним словом, служба здесь была не мёдом. Едва разведчики разгрузили трофейный арсенал, как по гарнизону начался обстрел мятежников из миномётов. Офицеры скомандовали: Всем в укрытие!
— Да, весело тут у вас! — заметил галасом Монгол, забежавшему за ним в землянку, с голым торсом дюже загорелому бойцу охранения.
— Привычное дело! То миномёты бьют, то РС-ы — знай себе, перебегай да тарься, — невозмутимо ответил боец, с ярко выраженным кубанским акцентом.
— И что часто бьют?! — поинтересовался Монгол.
— По-разному, — повестил боец, — бывает на дню по несколько раз, а то и неделю не колготят.
В это время в солдатскую землянку спешно спустился старший лейтенант Налётов. Он громко приказал старшине:
— Капустин! Когда миномётный огонь прекратится, всем помыться и сразу лечь отдыхать! — уведомив абие о ближайших планах, — вечером выходим на засаду.
С наступлением сумерек пришла броня и разведрота выступила на юг в направлении Джалавгира к предгорью Яккабадам.
Ночью существенно похолодало до +7оС. Добравшись до заданного района, разведчики спешились с брони и, разбившись на разведывательный дозор и основную группу, выдвинулись на задачу. Успев преодолеть несколько километров в потёмках, разведчики встретили рассвет. В сизой туманной дымке дозор оттянулся от основной группы, скрывшись за кромкой  следующей сопки и, потеряв с ней радиосвязь. 
— Тукаев! — обратился озадаченный Налётов к Русту.
— Я! — откликнулся Руст.
— Надо догнать дозор и остановить! Куда они разогнались?!
Руст быстро поднялся по косогору и также скоро спустился в подол. Когда он оказался в самом низу, то сквозь пелену марева разглядел обернувшихся на топот и остолбеневших от неожиданной сходки трёх вооружённых мятежников. Оценив численное превосходство, они не предприняли срочных мер по ликвидации Руста, очевидно, замышляя взять его живым. Когда же он припал на колено и резко изготовился к стрельбе, времени нанести ему поражение у мятежников уже не оставалось. Поняв это, они кинулись бежать по петлявшему подолу, не давая стрелявшему короткими очередями Русту прицелиться. Трассирующие пули из его АКС-74, как заколдованные, пролетали мимо их тел и между ног, но не попадали.
Руст продолжал преследовать мятежников и вести стрельбу. Увидев, что пуля Руста ранила в ногу одного из мятежников, двое других повесили его АКМ на плечи и, взвалив раненного на себя, побежали дальше. Когда основная группа и разведывательный дозор услышали стрельбу, то торопко поднялись на противоположные гребни и, дойдя по кромке до места над подолом, где она велась, открыли сверху шквальный огонь. В этот момент Руст понял, что дальнейшее преследования мятежников чревато гибелью от пуль своих, и, прибившись спиной к круче, выждал, пока стрельба свыше не прекратится. Вскоре разведчики спустились в подол и капитан Прохоров увидел, как из места, по которому минутами ранее он вёл интенсивный огонь, появился Руст. От нахлынувших эмоций, он схватил его за грудки и сильно оттолкнул.
— Ты что делаешь, солдат?! Я ж тебя чудом не убил! — исступлённо прогорланил Прохоров.
Руст понимал душевное состояние начальника разведки полка, и обиды не затаил. Мятежники скрылись, засада расстроилась, а разведрота сначала заехала на охранение в Алиабад за добытыми ранее трофеями, а затем возвратилась в расположение части. По прибытию, БМП-2 и БРМ-1 разведроты заехали в парк техники и заняли свои места. Парк был вторым после палатки местом постоянного обитания разведчиков. По ночам здесь кипела жизнь. Сюда несли добытые на стороне продукты питания, разводили огонь, готовили домашнюю еду — плов, оладьи, торты из галет и варёной сгущёнки, жарили, из сбитой в фарш тушёнки, котлеты, а из консервированного картофеля — белорусские драники. 

СИДОР и КОМАНДИРСКАЯ КОЛБАСА

КУНДУЗ. РАСПОЛОЖЕНИЕ ВОИНСКОЙ ЧАСТИ. Воскресенье марта 1985 года — первые месяцы службы в Афганистане.
Костян и Сидор, отобедав, вышли из солдатской столовой и разговорились о жизни.
— Костян! Давно хотел тебя спросить, как твои пращуры в Казахстане оказались? — изневесть поинтересовался Сидор. — А то, я мерекаю: где та Германия, а где Казахстан?!
— Это давняя история, — проговорил улыбнувшийся Костян, — во времена своего правления Российская Императрица Екатерина II подписала в 1762 и 1763 годах манифесты «О дозволении всем иностранцам, въезжающим в Россию, селиться в разных губерниях по их выбору, их правах и льготах» и предложила Прусскому королю Фридриху II отпустить пожелавших переехать своих поданных.
Для свидетельства сведущности в вопросе, Костян с патетикой продекламировал внушительную выдержку из Манифеста Царицы Екатерина II от 22 июля 1763 года:
«Мы, ведая пространство земель Нашей Империи, между протчаго усматриваем наивыгоднейших к поселению и обитанию рода человеческого полезнейших мест, до сего еще праздно остающихся не малое число, из которых многия в недрах своих скрывают неисчерпаемое богатство разных металлов; а как лесов, рек, озер. и к коммерции подлежащих морей довольно, то и к размножению многих мануфактур, фабрик и протчих заводов способность великая... Всем иностранным дозволяем в Империю Нашу въезжать и селиться, где кто пожелает, во всех Наших Губерниях... Чтоб все желающие в Империи Нашей поселиться иностранные видели, сколь есть велико для пользы и выгодностей их Наше благоволение...»
— Глубокие познания! — похвалил Сидор. — И всё наизусть. Ну, и?
— В России тогда было не более 30 миллионов населения, а земли нужно было осваивать. – продолжал Костян. — Вот мои пра-пра-прадеды в числе первых немецких семей-переселенцев и прибыли. А расселились так, как было, доподлинно прописано в манифесте Царицы:
«От Саратова ж вниз по реке Волге, ниже речек Безъимянной; Еруслану; Камышевом и Ябланном буяраке; Мухар-Тарлика; Меньшаго и Большаго Тарлика, при довольной же пахотной земле десятин — столько-то, для сенокосов — столько-то, лесу дровянаго и для строения годнаго — столько-то... А всего таких способных и удобных к поселению мест более 70.000 десятин простирается».
Вот так мои древние предки, по преданию прибывшие с юго-запада Германии города Фрайбурга поселись в российском Поволжье в Саратовской губернии.
— С этим всё ясно, но в Казахстане-то вы как оказались?! — допросил Сидор.
— По злому року судьбы! С началом Великой Отечественной войны, 28 августа 1941 года вышел Указ Президиума Верховного Совета ПВС СССР «О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья». Согласно ему была ликвидирована Автономная Республика немцев Поволжья — АССР НП. В соответствии с ним — с сентября 1941 года под конвоем подразделений дивизий НКВД в эшелонах началась тотальная депортация немцев на Урал, в Коми, Сибирь, Алтай и Казахстан. Общая численность выселенных немцев достигла до 1-го миллиона человек. Много стариков и детей умерло в пути. Мужчин возраста от 15 до 55 лет и женщин от 16 до 45 лет, у которых дети были старше 3 лет, призывали в Трудовую армию. Они строили заводы, фабрики, разрабатывали рудники и трудились на лесозаготовках. Согласно другому Указу ПВС СССР от 26 ноября 1948 года все выселенные в годы Великой Отечественной войны были приговорены к ссылке навечно.
— Да, подлинно злой рок! — выразил сострадание Сидор. — И что, никак нельзя было сбежать?
— За побег с мест обязательного поселения предусматривалось наказание в виде 20-летней каторги, — поведал Костян, продолжив своё повествование. — Моего деда по отцу звали Бруно. Он был военным. В 1932 году по комсомольской путёвке призвался в Красную Армию и поступил в 1-е Саратовское танковое училище. По окончании в звании лейтенанта в октябре 1936 года первой группой добровольцев офицеров-танкистов был направлен в Испанию и воевал в экипажах танков Т-26 и БТ-5 против фашистов генерала Франко до весны 1939 года. Был там тяжело ранен, горел в танке.
В начале лета 1939 года после короткой побывки в звании капитана деда Бруно перебросили в Монголию на Халхин-Гол, где он воевал и был инструктором, обучая военному делу экипажи Т-26 китайских танкистов. В июле 1939 года участвовал в сражении у горы Баин-Цаган. К сентябрю 1941 года — началу переселение немцев, дед уже как два месяца воевал на фронтах Великой Отечественной войны. В звании майора, в должности командира танкового батальона, участвовал в битве под Москвой. Затем Сталинград, Курская дуга, Вена... Был награждён шестью боевыми орденами и многими медалями. Закончил службу полковником. Это редкая биография для русского немца. 
— А чего же семью героя-танкиста не отставили от переселения?! — недоумевал Сидор. — Неужто не могли сделать исключение? 
 — Но почему же нет?! — возразил Костян. — Были исключения. И семье деда Бруно НКВД было готово также его сделать, после того, как командование дивизии, в которой он воевал, вышло с таким ходатайством. Но моя бабушка Инесса — его жена, имела твёрдый нрав и не захотела оставаться в Поволжье, сочтя это предательством перед многочисленной роднёй и престарелыми родителями. С тремя детьми на руках, младшим из которых был мой отец, она отправилась в эшелоне в южный Казахстан.
За рассказом Костяна они с Сидором обошли по кругу три строения полковой столовой и оказались в их тыльной стороне. За распахнутыми дверями одного из служебных входов их внимание привлёк повар офицерской столовой, доставший на их глазах из холодильника овал колбасы и начавший его ловко нарезать. В Афганистан мясные продукты доставляли в консервированном виде. Колбаса же была исключительной редкостью. Костян, целиком погруженный в толкование предковых терний, не придал увиденному особого значения, в отличие от Сидора,  абие унесённого мыслями прочь.
—  Да, надсадная фама! —  резюмировал он благовидно с отрешённым взглядом.
Уловив угасший к нарративу интерес, Костян снисходительно хлопнул Сидора по плечу и удалился. Утром объявили полковое построение. На нём командир полка подполковник Остроумов А.И. оповестил о предстоявшей армейской операции и дал командирам подразделений конкретные указания. После завершения официальной части Остроумов А.И. перешёл с серьёзного тона на благодушный, и поведал случай, приключившийся с ним накануне:
— Месяц назад, я попросил отъезжавшего в отпуск в Союз зампотыла полка навестить мою семью. Просьбу мою он выполнил, заодно передал мне вместе с письмами гостинец — приготовленную женой домашнюю колбасу. Желая угостить заместителей, да и самому попробовать, я передал её повару офицерской столовой. Попросил его нарезать и подать нам на командирский стол к ужину. За вечерним обсуждением с моими заместителями ближайших задач, я принял пищу и совсем забыл о переданной домашней колбасе. Прошлой ночью, я решил планово пройтись по палаткам подразделений и проверить, как отдыхает личный состав. Я обходил палатки одну за другой и добрался до расположения разведывательной роты. Разведчики уже отдыхали, а у обогревавшей палатку раскалённой буржуйки, вороша кочергой угли, истопником сидел молодой солдатик, — после этих слов командир полка устремил взгляд на строй разведывательной роты:
— Ну, где ты там, разведчик, — покажись нам! — обратился громким голосом Остроумов.  —  Выйди из строя!
Из заднего ряда, сделав три шага вперёд, вышел и повернулся лицом к строю Сидор. Он зарделся, опустил голову и с трудом сдерживал смех. Командир полка продолжал:
— В одной руке у него, значит, кочерга, а во второй — огромный такой бутерброд… с уложенными сверху нарезанными кусочками домашней колбасы. А он ещё меня не видит. Я незаметно приблизился из-за спины и, положив руку на его плечо, тихо спросил:
— Сынок! А ты колбасу-то, где взял? А он, повернулся вполоборота и, глядя на меня честными глазами, отвечает: «Нашёл».
После непродолжительной паузы, обращая вопрос к личному составу полка, командир спросил:
— Так подскажите мне, товарищи, где в Афганистане колбасу найти можно?!
Полк дружно зареготал. Сидор вернулся в строй и, с этого дня, он стал известной в полку личностью. 

ОПЕРАЦИЯ в КИШИМЕ и ДЖАРМЕ АФГАНСКОГО БАДАХШАНА

КУНДУЗ. ПАЛАТКА РАЗВЕДРОТЫ — первая половина февраля 1985 года
 
День выдался ясный и безветренный, грело солнце. Три дня назад Костяну из дома пришло письмо с радостной вестью — у него родился сын. Костян был уверен, что будет именно сын и ещё до призыва в Армию заблаговременно подобрал имя — Бруно, в честь своего деда. Друзья решили это как-то отметить и, в отсутствие молодого папаши, собрались сзади палатки.
— Требуется-то от нас немного, — начал Сидор, — торжественно поздравить и вкусить разом доброго брашна.
Отметить событие договорились в парке техники, там планировалось разжечь очаг, приготовить на нём еду. И вообще, по ночам молодые чувствовали себя там комфортно. Понеже им никто не мешал приказами да указаниями. На праздничный стол планировалось подать: плов, жареные котлеты с пюре, оладьи и большой торт из волглых галет, слоёный варёной сгущёнкой. Для реализации замысла насущно было добыть достаточное количество банок говяжьей тушёнки, консервированных в стеклянной таре моркови и картофеля, говяжий жир, пару килограммов риса, репчатый лук, муки, а также галеты и сгущёнку. Места, где это можно достать были известны: полковой и дивизионный продуктовые склады. Друзья распределили меж собой искомый перечень продуктов и разошлись. Сидор предпочёл для поисков провианта расположение дивизии.
Вечером того же дня начальника разведки полка капитана Прохорова срочно вызвал к себе начальник разведки дивизии подполковник Захаров. В кротчайшее время в кабинет начальника разведотдела постучались.
— Здравия желаю, товарищ подполковник! Капитан Прохоров по вашему приказу прибыл! — уставно доложил начальник разведки полка.
Из-за стола, затушив сигарету, навстречу к нему вышел рослый широкоплечий с круглым лицом, усеянным веснушками, рудый подполковник Захаров и сразу перешёл к делу:
— Василий, — обратился он по-свойски, — тут один твой разведчик по фамилии Сидоренко фланировал мимо бани комсостава дивизии в момент, когда в ней безмятежно парились командир дивизии и приехавший с проверкой из штаба ТуркВО генерал-майор. Так вот, этот Сидоренко проник в раздевалку и покинул её в пришедшемся впору новом спортивном костюме «adidas» с тремястами чеками в кармане, принадлежавшими проверяющему. Оттуда прямиком направился в гарнизонный магазин и успел отовариться на полсуммы продуктами и одёжей. Хорошо, что вовремя спохватились. Дежурный по дивизии проявил сноровку, задержав злоумышленника со всем этим добром у выхода из расположения дивизии. На наше счастье, проверяющий оказался по натуре доброхотом. Узнав, что боец этот Сидоренко — разведчик, просил его крепко не наказывать. Комдив также пребывал в хорошем расположении. Поэтому отделался боец Сидоренко тремя сутками гауптвахты. Ты передай Налётову, если кто из его разведчиков вновь во что-нибудь вляпается, оставлю в Афганистане ещё на год. Хотя, о ком это я?! Он такому насланию только обрадуется. Отставить! О наказании не говори!
С тем и разошлись.
Прошло трое суток. Разведрота только что провела строевой смотр перед выходом на частную войсковую операцию в районах уездов Кишим и Джарм провинции Бадахшан. Перед строем, напротив палатки стояли командир роты старший лейтенант Борис Налётов, прибывший намедни, его заменщик старший лейтенант Леонид Петров, начальник разведки полка капитан Василий Прохоров, замполит роты старший лейтенант Хромов и командир взвода — старший лейтенант Демичев. Тем временем, со стороны расположения дивизии к ним приближались, отбывший на гауптвахте трое суток Сидор и, вызволивший его оттуда командир взвода лейтенант Викулов. Увидев их, рота пересмехнулась. Всем уже была известна история о похищенном у проверяющего из ТуркВО генерала спортивном костюме с тремястами чеков в кармане. Викулов легко коснулся ладонью плеча Сидора, и он спешно направился на доклад к командиру роты, отчеканив три крайних шага строевым:
— Товарищ старший лейтенант! Рядовой Сидоренко с гауптвахты прибыл!
Командир роты старший лейтенант Борис Налётов, высокий, с восточным типом лица, смольно-чёрными волосами и усами, приказал ему встать в строй и громко скомандовал:
— Рота! Равняйсь, смирно! Вольно.
Товарищи разведчики! — обратился он зычно. — Представляю вам старшего лейтенанта Петрова — с сегодняшнего дня, он ваш новый командир.
Я горд, что прошёл эту войну вместе с вами. Разница в чинах и званиях не мешали нам спасать друг другу жизнь, есть из одного котелка, делиться в горах последним глотком воды. Как командир роты, главной своей задачей в боевой обстановке, я считал сохранение жизней своих подчинённых! Пусть простят меня родные и близкие погибших наших товарищей, чьи жизни уберечь я не сумел. Желаю, чтобы, как и у меня, у каждого из вас, на этапе службы наступил счастливый момент прощания с Афганистаном. Вернувшись домой, мы с гордостью скажем: мы защищали южные рубежи нашей Родины и помогали афганскому народу строить справедливое общество. Но! — Налётов сделал короткую паузу. — Несмотря на то, что я уже не командир разведроты, выхожу с вами на крайнюю операцию. Это позволит скорее ввести в курс нового командира роты старшего лейтенанта Петрова.
Когда Налётов распустил строй, к нему подошёл начальник разведки капитан Прохоров:
— Борис Алексеевич! Плохая примета ехать на «боевые», когда заменщик уже в полку — временем проверено. 
— Товарищ капитан! Петров в Афганистане второй день, — аргументировал Налётов, — и было бы полезным за несколько дней поделиться с ним накопленным опытом. Возможно, это сохранит жизни нашим бойцам.
— Вы уже за штатом, поэтому приказывать я не буду! Но с приметами на войне не шутят, — предостерёг Прохоров.
На этом вопрос был исчерпан. Перед выходом на боевые действия командир полка подполковник Остроумов в соответствии с боевым уставом вскрыл секретный конверт и зачитал перед личным составом в парке бронетехники приказ на совершение марша. Дослушав, сидевшая на собственной броне разведрота со старым и новым командирами — старшими лейтенантами Налётовым и Петровым, и начальником разведки полка капитаном Прохоровым встала в авангарде полковой колонны и начала покидать пункт постоянной дислокации южнее Кундуза. Боевые машины разведчиков: пять БМП-2 и три БРМ-1 разнились от техники других подразделений, привязанными к длинным антеннам лисьими хвостами, скоростным ходом, и сидевшими поверх брони бойцами в разнородной амуниции, подлинно согласовавшейся с речёвкой: «Форма одежды номер восемь — что добыли, то и носим». Она включала: маскхалаты, горные комбинезоны, свитера, олимпийки, и пёстрые, надетые поверх штанов до колен афганские шерстяные вязаные носки. На головах различные головные уборы от панам до спортивных шапок, а вместо берцев — белые кроссовки PUMA и ROMIKA.
Едва бронетехника преодолела контрольно-пропускной пункт, бывалые разведчики направили стволы своих оружий вверх, сняли их с предохранителей и передёрнули затворы. Молодые повторили за ними. Спустившись с плато, где располагался полк, броня проехала по длинной пихтовой аллее с высокими кронами пятьсот метров и, выйдя на трассу «Кундуз — Баглан», повернула на север. Старослужащие с серьёзными лицами указали молодым руками — смотреть в оба и приказали быть начеку. Молодёжь прониклась серьёзностью обстановки и мобилизовалась на боеготовность. Не пробывшим в Афганистане и месяца, молодым бойцам было интересно созерцать раскинутые вдоль трассы светло-жёлтые глинобитные жилища, рукотворные акведуки, орошавшие земельные наделы, тянувших гружёные арбы ишаков или за оглобли благоусердных дехкан. Им было любопытно наблюдать, как жители ближайших к трассе кишлаков, ожидавшие прибытия автотранспорта, кагалтились у дороги по гендерному признаку. Мужчины, беседуя друг с другом, горделиво стояли. Некоторые из них, вероятно, провожавшие или встречавшие, держали за узду ишаков. В большинстве своём афганцы благодушно с любопытством глядели на проезжавшую с рёвом моторов и лязгом гусениц броню шурави. Женщины, неизменно и повсеместно, приковывавшие к себе внимание советских солдат, садились в тесный круг, отступя с десяток метров от ватаги мужчин. Незамужние и молодые всегда располагались спиной к мужчинам, к дороге и уж тем более к неудержным шурави. Но когда внимание пестовавших ослабевало, они тишком глядели в сторону ловивших их взгляды сквозь сетку паранджи шурави. При подходе новых людей, как по команде, дружно вскакивали и также садились. Все женщины без исключения были в разного цвета парандже. Голубой цвет превалировал — одежды такого цвета носили дамы с изящными фигурами молодого и среднего возраста. Бордовые и темно-синие одеяния красовались на невысоких грузных женщинах преклонного возраста. Дождавшись подъезда бурбухайки — ряженого и раскрашенного, подобно хохломской росписи, стародревнего автотранспорта, навьюченного горой поклажи, весь народ с остановки набивался в него до предела, взгромождаясь ижна на крышу, и не быстро ехал. На подъезде к Кундузу количество придорожных ветхих деревянных лавок с выстроенными в ряд бутылками кока-колы и фанты возрастало. Зауряд с этим росло и число стоявших на обочине чумазых афганских пацанят — от младенцев, не начавших ещё говорить, до тринадцати, четырнадцатилетних юношей. При виде советских солдат каждый из них считал своим долгом сделать характерный жест вытянутой рукой, на которой был поднят большой палец и выпрямлен мизинец. Это означало: «Чарса купить не желаете?!»
При въезде в Кундуз по обе стороны дороги, друг за другом, тянулись одноэтажные и двухэтажные обветшалые здания. В них было большое количество лавок, дуканов, чайхан. У входов стояли их хозяева: пуштуны, таджики, сикхские индусы, этнические арабы, узбеки и хазарейцы, в большинстве своём занятые обслугой. От расположенных в торговом ряду чайхан исходил ароматный запах, приготовленных на углях хвороста, сочного шашлыка, кебаба и тандырных лепёшек. Хворост покупался тут же на улице. Фашины завешивали по обратную сторону чаш, на которых вместо весов клались гладкие камни. Железные весы кубыть были в дефиците. На знаменитом Кундузском кругу виделась сутолока из народа, навьюченных животных, бурбухаек, мотоциклистов. Стоявший в центре на постаменте регулировщик движения, одетый в белую форму с аксельбантом и фуражку с приподнятой тульей, активно манипулировал руками и беспрерывно дул в свисток. Едва воины внюхались в запахи яств, колонна на большой скорости промчала по центральной улице Кундуза и направилась на восток в сторону Ханабада. В ходе движения по трассе «Кундуз — Файзабад» колонна внезапно подверглась минно-взрывным поражениям и нападению с применением стрелкового и гранатомётного огня мятежников. В результате атак были потери личного состава и выведено из строя свыше десятка единиц бронированной и автомобильной техники полка.
К вечеру разведрота достигла местности в долине Дарайи-Вахши уезда Кишим. Там находилась площадка подскока для вертолётов Ми-8МТ, которые с восходом солнца должны были погрузить себе десантные группы и вылететь в район операции в горах. После ночлега на бронетехнике и демонтажа с башен БРМ-1 и БМП-2 крупнокалиберных пулемётов ДШК и автоматических гранатомётов АГС-17 для усиления огневой мощи десанта, разведрота высадилась в стиснутой высокими горами долине реки Машхад. Экипажи боевых машин тем временем остались ждать их возвращения на месте. Высаженная в заданном районе первой, разведрота сокрушила группу мятежников и захватила её арсенал. Боеприпасы, за исключением коробов со снаряжёнными лентами от ДШК, взорвали. А трофейное оружие распределили среди личного состава. Так, дополнительно, к штатному оружию и демонтированному с брони тяжёлому вооружению ДШК и АГС-17, добавились китайские ДШК и АКМ-47, ручные противотанковые гранатомёты РПГ-7, английские винтовки Lee-Enfiеld и Lee-Metford, называемые БУР. Через трое суток горного похода, физические силы разведчиков были истощены, запасы воды иссякли. Основная группа роты, следуя за разведывательным дозором, согласно поставленной задаче восходила на заданную высоту. В замыкании шёл пулемётчик Костёр. Последние тридцать метров давались ему нелегко. Идти в конце всегда было сложнее. Изневесть он услышал доносившийся сверху знакомый голос: «Машины не ходят туда, бредут, спотыкаясь, олени».
Это, свесив ноги с большого валуна, напевал песню колымских сидельцев отрадный Сидор.
— Сейчас я заберусь и прокачу тебя на олене! — пригрозил Костёр.
— Не надо на меня базлать! — призвал тешившийся Сидор. — Ты ноги свои пошустрее передвигай!
Когда Костёр взошёл на вершину, злость к Сидору куда-то улетучилась. На фоне всеобщего изнеможения, Сидор был свеж и пребывал в приподнятом настроении. 
Увидев у Костра растрескавшиеся в кровь губы, он сменил весёлость на серьёзный тон: 
— Дружаня! У тебя вода-то есть?! 
— Нет у меня воды! — резко ответил Костёр. 
— Да ты не ярись! На вот, возьми, — достал из рюкзака полную фляжку воды Сидор и, словно с барского плеча, передал Костру. 
— Ого! — огорошился Костёр. — Ты хорошо подумал?! Воды может ёще долго не быть. Гляди не пожалей!
— Не отговаривай, а то передумаю! — шутейно погрозил Сидор.
Костру стало неловко. Но он взял воду. Минувшей ночью, когда он нёс караульную службу, кто-то залез в его рюкзак и похитил последние две фляжки с водой. Обнаружив пропажу, Костёр поднимать волну не стал. А начал назирком следить за бойцами, стараясь уловить егозу злоумышленника. Когда наблюдение перешло к сидевшим особняком на взгорке и снедавшим дедам, Костёр застал момент подноса Лепёхой в общий котёл двух фляжек с водой. Не удержав упорного взгляда Костра, Лепёха отвёл глаза и подтвердил его подозрения. Изобличение в таком неприглядном поступке грозили Лепёхе полной дискредитацией и изгнанием из разведроты. Но к несчастью Костра, фляжки не имели характерных отличий. Доказать вину было невозможно. Посему о пропаже фляжек с водой и своём подозрении Костёр никому не поведал. В итоге, аспиду Лепёхе, скабрёзная фитина сошла с рук. Теперь же, увидев добросердечность Сидора и его благородный жест с передачей Костру фляжки воды, не упускавший доселе случая напакостить молодым, Лепёха взлютовал: 
— Ты чего, душара, тут куражишься! Воду разбазариваешь?!   
— Твоё какое дело?! — дерзнул Сидор, не повернувшись к Лепёхе. — Моя вода! Что хочу, то и делаю! Захочу, вылью всю!
— А если ранен будет кто?! — продолжал Лепёха. — Вода понадобится. Откуда её брать, как не слиться?!
После этих слов оголтелый Лепёха торопко подступил сзади к сидевшему Сидору и ударил прикладом снайперской винтовки СВД в спину. К удивлению Костра, Монгола, Руста, Костяна, Стрелы, Сидор в ответ даже не шелохнулся. Он лишь зло усмехнулся и, не выдав эмоций, остался на месте в расслабленном состоянии. Но, дождавшись сумерек и отхода Лепёхи по нужде, Сидор скрытно прокрался к его месту в биваке, живо переложил в сторонку спальник. Откинул постеленную под ним плащ-палатку. Достал из кармана гранату Ф-1 и, выдернув кольцо, силой вдавил запалом в скальный грунт, зафиксировав на боевом взводе. Затем он расправил плащ-палатку, потянув за углы, сгладил складки, и, вернув на прежнее место лежавший сверху спальник, удалился. Сидор был убеждён: взорвавшуюся гранату беспременно примут за духовскую растяжку, оставленную незамеченной.
Всю ночь он не сводил очей с застывшего в одном положении спящего Лепёхи, ожидая, когда тот наконец сдвинется с места и прогремит взрыв. С восходом солнца прозвучала команда «подъём» и ничего не чаявший Лепёха начал свёртывать свою плащ-палатку в рулон. Оголив место, где лежала граната, он снял нагрузку со сжатой чеки, вдавленной в горную твердь, и послышался характерный щелчок. За мгновенье, Лепёха перевёл взгляд с гранаты на Сидора и вспять, а затем прыгнул и, схватив, бросил её в подол. Граната взорвалась в воздухе. Поняв, чьих это рук дело, Лепёха, вошёл в амок и, передёрнув затвор попавшегося под руку АКС-74, дал очередь над головой Сидора. На лице Сидора не дрогнул ни один нерв. Он остался невозмутимым и испепелял пребывавшего в исступлении Лепёху взглядом. На взрыв и стрельбу сбежались офицеры роты, но узнав суть произошедшего, оставили оргвыводы до прибытия в расположение. Молодым было известно, что в разведроту Лепёха попал за месяц до их прибытия в Афганистан в результате ротации в бывшей роте, попавшей в засаду мятежников и понёсшей значительные потери. Не получив в том бою даже царапины, Лепёха притворился мёртвым. Поразившие наших воинов мятежники спустились в подол, чтобы забрать их оружие и добить раненых. Они двигались в его сторону, переворачивая ногами тела и выстреливая дышавшим ещё раненым советским воинам в головы. Когда мятежники приблизились к лежавшему среди мёртвых тел Лепёхе, он резко вскочил и, с силой оттолкнув одного из них, рванулся по склону вверх, петляя и ускользая от автоматных очередей.
Между тем, в горном походе в провинции Бадахшан прошло трое суток. Последние запасы воды закончились сутки назад. Ночью впрасол выпал тонкий слой снега. Посему личный состав разведроты и приданные ей артиллерийские корректировщики и авианаводчики с помощниками в составе двух офицеров и двух солдат, разбились на группы и начали организованно соскабливать снег с валунов и каменистой осыпи, собирая в ёмкости. В течение часа Костян, Руст, Стрела, Монгол, Костёр и Сидор, вапти с солдатом помощником офицера-арткорректировщика, наполнили до середины оттаявшей бурой жидкостью крохотный заварочный чайник. Они вскипятили на сухом горючем эту жидкость, бросили туда дезинфицирующий пантоцид, лимонную кислоту, пакетик заварочного чая, кусочек сахара. Всё это имелось в наборе сухого пайка. Затем встали всемером в круг, делали маленький глоток и передавали следующему. Солдат-арткорректировщик, до которого дошла очередь, зримо старше всех шестерых друзей годами, кубыть призванный в Армию после института, произнёс проникновенную речь:
— Эти горы, этот чайник и этот наш круг, мы будем помнить всю свою жизнь!
— Интересно было б сюда вернуться через много лет, — представил Сидор.
– А по мне так, это ни к чему! — отметил старшак. По этому поводу есть мудрые стихи Геннадия Шпаликова:

По несчастью или к счастью, Истина проста:
Никогда не возвращайся в прежние места.
Даже если пепелище выглядит вполне,
Не найти того, что ищем, ни тебе, ни мне.

Путешествие в обратно, я бы запретил,
Я прошу тебя, как брата, душу не мути.
А не то рвану по следу — кто меня вернёт?
И на валенках уеду в 45-й год.
В 45-м пятом угадаю, там, где — боже мой!
Будет мама молодая и отец живой.

В скором времени задачи горного этапа были решены. Разведрота взошла на очередную вершину и, ожидая подлёта вертолётов Ми-8МТ, обозначила своё месторасположение сигнальными ракетами с оранжевым дымным следом. С коротким током времени, издалека стал доноситься стрекот Ми-8МТ, юрко маневрировавших в межгорном пространстве. В зависшие, едва касавшиеся колёсами горной тверди вертолёты, разведчики погрузили трофейный арсенал и покинули район. На площадке подскока, утомлённый горным походом десант ожидали ёмкости с питьевой водой и горячий обед, домовито наготовленный экипажами бронемашин. Бойцы десантных групп помылись, приняли пищу и продолжили марш дальше на восток — в район Сар-э-Санг уезда Джарм. К вечеру того же дня броня доставила десант на место новой площадки подскока. До наступления сумерек, старшие лейтенанты Налётов и Петров с командирами взводов провели рекогносцировку местности. На вероятном направлении подхода противника — в сообщавшихся с извилистым логом рвинах, стволами вперёд, старший лейтенант Налётов скрыл восемь единиц ротной бронетехники, возвратив на их башни, демонтированные для горного этапа, крупнокалиберные пулемёты ДШК. 
— Ваша БРМ-1 встанет здесь! — указал Налётов старшине Капустину на ближайшую к предгорью рвину, пошутив по случаю. — Ежели пойдут ночью, с вами точно не разминутся.
После этих слов Налётов с новым командиром роты Петровым, ушёл ставить задачу другим экипажам. Разведчики распределили часы ночной караульной службы. Одни тотчас легли спать, другие заступили на дежурство. Первые часы по обыкновению выбрали старослужащие. Была промозглая ночь. В экипаже БРМ-1 под командованием старшины Капустина из молодых были Стрела и Монгол. К  ним же каптировался новый командир роты старший лейтенант Петров. К тому времени он обошёл с Налётовым позиции роты и занял для отдыха один из десантов БРМ-1. Минула полночь. Пришла очередь дежурства молодых. Монгол добросовестно отстоял свои два часа и с трудом растолкал Стрелу: 
— Стрела, вставай! Теперь твоя очередь! 
Чтобы окончательно проснуться, Стрела помотал головой, смочил водой из фляжки глаза, достал целиком снаряжённую пулемётную ленту и заменил ею частично израсходованную. Затем он перезарядил свой ПКМ и с боеготовностью заступил на смену. Первый час дежурства, дабы не иззябнуть и не клониться ко сну, Стрела кружил у брони БРМ-1, меняя направления. Приседал и приплясывал. Когда заморосил мелкий дождь, он забрался на башню, накрылся с головой плащ-палаткой и, заняв место наводчика-оператора, свесил ноги в люк. Чтобы не заснуть, он решил себя чем-то активно занять и взялся за ручку крупнокалиберного ДШК, закреплённого на треноге к башне, начав водить его грузным телом из края в край, считая количество раз. При достижении числа девяноста пять, веки его сомкнулись, и он медленно припал головой к ручке пулемёта. Изневесть, как ударом тока его пробудило то ли фырканье лошади, то ли рык верблюда. Стрела вмиг раскрыл широко очи и увидел перед собой проходивший мимо караван. Более трёх десятков вьючных животных — верблюдов и лошадей в сопровождении двадцати вооружённых людей безмятежно двигались по логу, не замечая советской бронетехники. На талан Стрелы, механизм пулемёта ДШК был на боевом взводе и сразу им применился. Непрерывным кинжальным огнём в упор — фронтально и косоприцельно, Стрела укладывал в штабеля, стиснутых в тесном пространстве лога мятежников и несчастных животных, пока не закончилась пулемётная лента. В мгновенье, к расстрелу каравана из пушки БРМ-1, башенного пулемёта ПКТ , подключились Капуста и Монгол. Когда огонь прекратился и наступила тишина, к БРМ-1, с которого накалив докрасна ствол ДШК, уничтожался вражеский караван, первым подошёл Сидор. Он был в шлемофоне, обмотан пулемётной лентой, с ПКМ наперевес и, тихо напевал песню Михаила Смурова «Я — воин-интернационалист»:

Мне надоело нервничать, ведь нервы не сучок,
Я нажимаю ласково на спусковой крючок, 
И хладнокровно трассеры по воздуху летят, 
И я хочу того же, чего они хотят!

— Якiй жах! Ну, ты, Стрела, и накостробушил! — изумился он. — Намолотил, аж целую кучу! Я восе поблизу поблукаю, — отпросился Сидор и негромко запел снова: — Такая тишь над городком, таким покоем дышат дали…
Вскоре подтянулась и вся рота. Старший лейтенант Налётов скомандовал:
— Осмотреть содержимое каравана!
Рота, предвкушая поживу трофеем, стала активно вскрывать неподъёмные кули и корзины. Но к всеобщему разочарованию, за исключением оружия, которым были вооружены сопровождавшие, иного в караване не оказалось. Однако было обнаружено большое количество горного камня с крупными сине-фиолетовыми вкраплениями, о чём сразу было доложено командованию полка, а также начальникам разведки полка и дивизии. Утром к месту ликвидации каравана на вертолёте Ми-8МТ прибыли начальник разведки дивизии подполковник Захаров и начальник разведки полка капитан Прохоров. Личному составу разведроты приказали построиться.
— Рота равняйсь, смирно! — скомандовал старший лейтенант Налётов. — Равнение на середину!
Он строевым прошагал к начальнику разведки дивизии и доложил:
— Товарищ подполковник! Разведывательная рота по вашему приказу построена!
— Вольно! — скомандовал Захаров.
— Вольно! — повторил Налётов.
Офицеры роты встали за спинами большого начальства и слушали их речь перед строем. Говорил подполковник Захаров:
— Объявляю экипажу БРМ-1 благодарность! Командиру разведроты приказываю представить экипаж к правительственным наградам. Молодого бойца, подпустившего караван на близкое расстояние и открывшего по нему огонь, — после этих слов он повернулся к Налётову, — где он?! Выведите его из строя!
— Рядовой Стрельцов, выйти из строя! — скомандовал Налётов.
— Есть выйти из строя! — чётко ответил Стрела и, выйдя, повернулся к нему лицом.
— Рядового Стрельцова, — продолжил подполковник, положив ему руку на плечо, — за своевременное обнаружение сил противника, выдержку, хладнокровие и проявленную храбрость при ликвидации каравана, приказываю представить к ордену «Красной Звезды»! По прибытию с операции — наградной лист мне на подпись!
— Есть представить наградной лист на подпись, — принял к исполнению Налётов. 
Затем подполковник Захаров начал проводить краткий ликбез: 
— Товарищи разведчики! Довожу до вашего сведения: в забитом вами караване, принадлежавшем партии Исламское общество Афганистана (ИОА), перевозился добытый в недрах Сар-э-Санг афганский лазурит. Замечу: лучший по качеству в мире! Отсюда из уезда Джарм провинции афганский Бадахшан, отряды Ахмад Шах Масуда и Абдул Халеда Басира, контролирующие его разработку через перевал Дора, транспортируют сырьё в долину Читрал в Пакистан. Там он извлекается из скальной породы и пересылается в Пешавар. Оттуда расходится по всему миру. Вырученные от продажи средства, лидеры партии ИОА Бурхануддин Раббани и Ахмад Шах Масуд направляют на покупку вооружения, оснащая им свою группировку. Таким образом дестабилизируется обстановка в Афганистане.
Когда подполковник Захаров закончил, старший лейтенант Налётов распустил строй. Старшие призывом разведчики тут же разошлись, горделиво уклонившись от поздравления молодого с успехом, за исключением Капусты, подошедшего к Стреле первым:
— Молоток, Питерчанин! — отрадно произнёс он, хлопнув в рукопожатии. — Шаришь!  Следом, Стрелу начали тепло поздравлять Костян, Сидор, Руст, Монгол и Костёр. Глядя на зардевшегося Стрелу, Сидор с улыбкой отметил: «Как Христос — и спокоен, и тих!» 
Для Стрелы и Монгола забитый караван стал боевым крещением.
Посмотрев, на сложенный в сторонке груз с лазуритом, старший лейтенант Петров не удержался и спросил Налётова:
— На какую интересно здесь сумму?
— А зачем нам это знать?! Наше дело военное — воюй себе! — дежурно ответил Налётов.
В полдень из Кабула прибыли три транспортных вертолёта Ми-6 с группой офицеров афганской Службы госбезопасности ХАД. Они с ужасом осмотрели последствия боя. Затем, попросив разведчиков загрузить весь трофей с каравана на борта вертолётов, убыли назад. Спустя час с позиций снялась и разведрота. Путь её лежал сначала на запад к населённому пункту Кишим, а там надлежало изменить курс на север и выйти на трассу «Файзабад — Кундуз». Первой в колонне, поднимая клубы пыли, неслась командирская БРМ-1 старшего лейтенанта Бориса Налётова с тремя членами экипажа и пятью разведчиками, сидевшими поверх брони. Среди них были заменщик Налётова — старший лейтенант Петров, старшина роты прапорщик Геннадий Киселёв и три старослужащих сержанта. Второй шла БМП-2, в которой командирское место временно занял оставшийся с ротой начальник разведки полка капитан Василий Прохоров. На броне из молодых были Сидор, Костёр и Руст. За ними двигалась остальная бронетехника роты. Едва колонна прошла Кишим, как находившиеся сзади командирской БРМ-1 на броне БМП-2, воины были внезапно оглушены мощным взрывом и увидели, как впереди шедшая броня взлетела на воздух, а их самих закидали фрагменты человеческих тел, кусков материй и залило кровью. В ушах повис протяжный гул. Над объятой пламенем машиной вознёсся чёрный гриб дыма. Подорвав командирский БРМ-1, мятежники ударили по колонне стрелковым и гранатомётным огнём с двух сторон. Наводчики-операторы нырнули в люки бронемашин и ответили из башенных пушек и пулемётов. Сидевшие на броне разведчики спрыгнули и присоединились огнём. Капитан Прохоров немедля запросил поддержку авиации. Через пятнадцать минут к месту подрыва прилетела пара вертолётов Ми-24 и начала обрабатывать реактивными ракетами НУРС прилегавшие к трассе, заброшенные глинобитные постройки, откуда вели огонь мятежники. Стрельба вскоре прекратилась. Произошедшее произвело на молодых разведчиков удручающее впечатление. Разорванные части тел и личное оружие погибших, отброшенные на много метров, собрали и сложили в вертолёты Ми-8МТ, и вместе с ранеными эвакуировали в Кундуз. Один из выживших раненых разведчиков скончался в госпитале на следующее утро, а старшина роты прапорщик Киселёв, не приходя в сознание, — через неделю. Потери разведроты при подрыве на фугасе составили восемь человек убитыми. По прибытию в полк, встав на заре Капуста и взятые им в подручные Сидор, Костёр, Костян, Руст, Монгол и Стрела привезли в несколько ходок на санитарном УАЗ-452 «буханке» из гарнизонного морга восемь цинковых гробов с погибшими товарищами для прощания у палатки разведроты перед отправкой в «Чёрном тюльпане» в Союз. 

КУНДУЗ. ПАЛАТКА РАЗВЕДРОТЫ
 
Непогодилось, капал мелкий дождь. Он стучал по установленным в ряд на табуретах цинковым гробам, заливая всклень рамки их стеклянных окошек. Разведрота построилась для прощания с товарищами и ждала подхода командования полка. Замполит роты старший лейтенант Хромов, командиры взводов старший лейтенант Демичев и лейтенант Викулов стояли перед строем и тихо разговаривали. Стоявший в заднем ряду, Сидор шёпотом декламировал стихи старой матросской песни «Раскинулось море широко»:

Проститься с товарищем утром пришли
Матросы, друзья кочегара.
Последний подарок ему поднесли—
Колосник обгорелый и ржавый…

— Идут! — оповестил кто-то из глубины строя.
Офицеры всполошились, и, спешно поправив форму, повернулись в сторону, откуда подходили командир полка подполковник Остроумов и начальник разведки полка капитан Прохоров. При их приближении старший лейтенант Хромов громко скомандовал:
— Рота! Равняйсь, смирно! Равнение налево!
И строевым шагом направился навстречу к командиру полка на доклад:
— Товарищ подполковник! Личный состав разведывательной роты для прощания с погибшими построен!
Завершив доклад, Хромов принял вправо и, развернувшись, встал сбочь командиру полка Остроумову лицом к строю.
— Вольно! — приказал подполковник Остроумов
— Вольно! — повторил за ним Хромов.
Командир полка с горечью начал прощальную речь:
— Товарищи разведчики! Сегодня мы провожаем в последний путь наших боевых товарищей: старших лейтенантов Налётова и Петрова, старшину роты прапорщика Киселёва и пять доблестных разведчиков. Все они с честью выполнили воинский и интернациональный долг, пожертвовав жизнями. Они останутся в наших сердцах навечно!
После подполковника Остроумова с последним словом выступил капитан Прохоров. Его очи наполнились влагой, к горлу подступил ком. В своей речи он был ещё кратче:
— Товарищи разведчики! — произнёс он с дрожью в голосе. — Сегодня у нас тяжёлый день. Мы скорбим по погибшим нашим товарищам. Вечная им память!
Капитан Прохоров считал каждого погибшего личной потерей. За время службы со старшим лейтенантом Борисом Налётовым и погибшими разведчиками он не единожды попадали в сложные ситуации. Но сегодня настал день горестного прощания. Офицеры и солдаты разведроты помнили, как Прохоров отговаривал Налётова выходить на последнюю операцию.
— Видно это был его фатум! — думал о том Прохоров.
Разведрота скорбела. Тем временем в заднем ряду строя Сидор продолжал неслышно нашёптывать строки из песни:

…Был тих, неподвижен в тот миг океан,
Как в зеркале воды блестели,
Явилось начальство, пришёл капитан,
И вечную память пропели.

После завершения прощания разведчики подняли на плечи восемь цинковых гробов и понесли на аэродром к ожидавшему груз-200 «Чёрному тюльпану». А Сидор, нёсший гроб с телом командира роты старшего лейтенанта Бориса Налётова, довершал декламировать шёпотом стихи старой матросской песни: 

…Напрасно старушка ждет сына домой, —
Ей скажут, она зарыдает,
А волны бегут от винта за кормой,
И след их вдали пропадает.

НАЧАЛЬНИК РАЗВЕДКИ ПОЛКА КАПИТАН ВАСИЛИЙ ПРОХОРОВ

Капитан Василий Прохоров был невысоко роста маштаком, с круглым лицом и узким лбом. Его ярко-голубые глаза, русые волнистые волосы в тон густым чапаевским усам выдавали в нём типичного уроженца российского центрального Черноземья. Он родился в деревне Дёмино Курской области, восьмым по счёту ребёнком в семье ослепшего после ранения инвалида Великой Отечественной войны — Василия Кузьмича Прохорова. После восьмого класса поступил в Киевское суворовское военное училище, а затем на разведывательный факультет Киевского высшего военного общевойскового командного училища имени М.В. Фрунзе, которое окончил с отличием и стал офицером войсковой разведки.
Сказать, что карьера его очень успешна, нельзя. К тридцати годам он был ещё капитаном и поступить в Высшую Военную Академию имени М.В. Фрунзе не стремился. Вместе с тем, у разведчиков полка капитан Василий Прохоров пользовался большим уважением. Это была его вторая командировка в Афганистан. С 1980-го по 1982-й годы в должности командира взвода разведроты в звании старшего лейтенанта, он проходил службу в этом же полку. Поэтому, когда в 1983-м году, спустя год после возвращения в Союз, встал вопрос о возвращении в Афганистан или отправке в Германию, Венгрию, Чехословакию, он не раздумывая выбрал первое, попросившись в родной полк. За три неполных года участия в боевых действиях в Афганистане, он был награждён тремя боевыми орденами: «Красного Знамени» и двумя «Красной Звезды».

КУНАРСКАЯ ОПЕРАЦИЯ

ПЕШАВАР ПАКИСТАН. ОФИС МЕЖВЕДОМСТВЕННОЙ РАЗВЕДКИ ISI
 
В кабинете начальника афганского бюро пакистанской межведомственной разведки ISI полковника Юсуфа Ахтар-хана сидели девять полевых командиров «Исламской партии Афганистана (ИПА) Гульбеддина Хекматияра» и «Исламской партии Афганистана (ИПА) Юнуса Халеса» – все из провинций Кунар, Лагман и Нангархар.
- БисмилЛяхи Рахмани Рахим! – прочитал Басмалу Юсуф Ахтар-хан. - По нашим данным Советы готовят крупную войсковую операцию и стягивают к Пакистанской границе большое количество войск и военной техники из Кундуза, Кабула, Баграма, Газни, Гардеза и Джелалабада. В связи с этим, на повестке дня две важные задачи. Первая – это мобилизация в формирования моджахедов в приграничной полосе, вторая - оснащение их злободневным количеством вооружения. По первой задаче я уже дал распоряжение нашим сотрудникам и уполномоченным обеих исламских партий объехать все лагеря беженцев в Пакистане и центры подготовки моджахедов, действующие вдоль приграничной с Афганистаном полосы с целью призыва молодёжи на джихад и скорейшей переброски их в формирования провинций Кунар, Лагман и Нангархар. Теперь по второй задаче! В начале мая мы уже передали исламским партиям «Пешаварской семёрки» большое количество вооружения: ракетные комплексы ПЗРК «Стрела-2» Grail SA-7 и «Блоупайп»; безоткатные орудия; зенитные малокалиберные пушки «Эрликон»; ручные противотанковые гранатомёты РПГ-2, РПГ-7; миномёты разного калибра и модификаций; крупнокалиберные пулемёты ДШК; автоматы Калашникова АКМ-47. К указанному перечню вооружения переданы боеприпасы, а также противотанковые и противопехотные мины и радиостанции. Список и количество вам известны. Кроме того, ISI обеспечила исламские партии десятками единиц автогрузового транспорта и большим числом вьючных животных для транспортировки арсенала в Афганистан. Сообщаю новость, что на днях в порт Карачи из Индии, нашими партнёрами из ЦРУ США доставлена партия британских винтовок Lee-Enfield - 10 тысяч стволов с большим количеством патронов. Перевалка арсенала на склады в Пешавар займёт сутки. Мы распределим его между исламскими партиями по рациональному принципу – заверил Ахтар-хан: 
Теперь о глобальной новости, относящейся ко второй задаче! ЦРУ США поставила в Пакистан партию ПЗРК «Стингер» FIM-92. В переводе с английского означает «жало». Это идеальное оружие для сухопутных сил против воздушных целей. С его появлением моджахеды воспряли духом. Каждая исламская партия союза Пешаварской семёрки просит нас как можно скорее предоставить им эти комплексы. К нашему общему сожалению, оснащение «Стингерами» затянулось на годы. Но отмечу, это произошло не по нашей вине, а политиков. В середине мая десять пакистанских военнослужащих, прошедших восьмимесячные курсы на полигоне Макгрегор базы Форт-Блисс штат Техас в США под наблюдением американских инструкторов за трёхнедельный срок подготовили первую группу операторов этого ПЗРК. Они прошли курс обучения на специальных тренажёрах, которыми теперь оснащена наша база в Равалпинди «Оджири Кэмп» под Исламабадом. По договорённости ЦРУ США и ISI в Пакистан ежегодно будет поставляться до 250 установок ПЗРК «Стингер» вместе с 1000-1200 ракетами. Мы создали условия для подготовки новых групп по их применению, посему ПЗРК и ракеты не будут скапливаться на складах в Пешаваре или в Кветте. Приоритетными целями для поражения ракетами «Стингер» выбраны транспортные самолёты Ил-76, Ан-12, Ан-26, ударные вертолёты Ми-24, транспортные Ми-8МТ, Ми-6А. Нам выпала высокая честь применить это высокоэффективное оружие в боевой обстановке против реального противника. Теми же, кому представилось почётное право произвести пуски ракет «Стингер», стали два боеспособных отряда из Исламской партии Афганистана Гульбеддина Хекматияра, действующих в районах аэродромов Кабула и Джелалабада. Для наиболее успешного применения ПЗРК против советской авиации нами разработана тактика двух групп. Первая должна заблаговременно подобраться на близкое расстояние к взлётно-посадочной полосе аэродрома и расположиться на направлении штатного захода авиамашин на посадку. Вторая, находясь на радиосвязи с первой, в условленное время должна начать обстрел реактивными снарядами РС либо миномётами ближайших к аэродрому, советских гарнизонов. Это вызовет поднятие в воздух советских ударных Ми-24, стремящихся поразить точки, откуда были выпущены РС-ы или мины. Таким способом, первой группе представятся цели для пусков ракет «Стингер». В районе аэродрома Джелалабада поражения планируется осуществить силами отряда инженера Джаффара из ИПА Гульбеддина Хекматияра на этапе начала крупной войсковой операции намеченной шурави в ближайшее время. Тогда на взлётно-посадочной полосе будет скапливаться большое число бортов Ил-76, Ан-12, Ми-6А, Ми-8МТ с прибывающими войсками. Это позволит нам поразить максимальное количество авиационной техники и живой силы противника.

АЭРОДРОМ КУНДУЗА. Солнце в дуб +43С. Полк ждал погрузки на Ан-12 и вылета в Джелалабад на армейскую операцию в провинции Кунар. Разведрота собралась для коллективного фото, и лейтенант Викулов сделал несколько щелчков из своего фотоаппарата «Смена». Монгол, Стрела, Руст, Костян, Костёр и Сидор сели в круг, откинулись спинами на рюкзаки и, вытянув ноги, безмятежно беседовали о жизни. Изневесь прошла команда грузиться в самолёты и Сидор, взвалив на себя грузный рюкзак, по случаю пропел четверостишье из песни М.Смурова «Я воин-интернационалист»:

…Опять звучит воинственный набат, 
Мы в три минуты покидаем роту, 
И вот опять летим в Джелалабад, 
Всё так, как и прежде, будто на работу.

Через час Ан-12 уже подлетал к аэродрому Джелалабада. Меж тем, инженер Джаффар, получивший накануне сведения о начале операции, провёл с помощниками топографическую рекогносцировку. Хорошее знание местности и наличие в рельефе скрытых проходов, позволили отряду Джаффара в тридцать пять мятежников с пятью ракетами «Стингер», под покровом ночи, незаметно прокрасться к заросшему кустарником взгорку на увале в километре северо-восточнее аэродрома Джелалабада. Выбранная лазутчиками позиция, открывала вид на взлётно-посадочную полосу, посты охранения и бронетранспортёры БТР-80, выставленные по периметру. С течением времени, около 15.00. на горизонте появились шесть советских вертолётов, проводивших воздушную разведку. Впереди шла пара огневой поддержки Ми-24, в середине пара Ми-8МТ, прикрывала их пара Ми-24. Приблизившиеся к аэродрому вертолёты начали облетать прилегавшие территории. В случае обнаружения сил противника, для обеспечения безопасного приземление транспортных самолётов с войсками, они должны были их уничтожить. Когда устойчивым курсом вертолёты стали приближаться к позициям залёгших мятежников, поняв неизбежность своего обнаружения и срыв плана применить ракеты по самолётам с войсками, Джаффар мгновенно решил направить их на пары Ми-24 и Ми-8. Он скомандовал по радиосвязи командирам трёх расчётов: «Готовьсь!», - и операторы подняли снаряженные установки на плечи. Они встали в позицию и навели ракеты с инфракрасными головками самонаведения на цель. Преобразовав импульсы теплового излучения двигателей Ми-24 в электронный сигнал, система «свой-чужой» прерывистыми звуками оповестила - объект взят под контроль, и мятежники приготовились к пуску. Один из них, которому была отведена важная роль видео-оператора, навёл объектив включенной видеокамеры на стремительно снижавшийся для нанесения удара Ми-24, стараясь запечатлеть непосредственно момент его поражения.
Стоявшие за спинами расчётов, мятежники приготовились к быстрой перезарядке ракет и осуществлению новых пусков. Когда ведущий Ми-24 начал снижение в районе первого разворота в 200-х метрах над землёй, Джаффар скомандовал: «Огонь!» И под возгласы такбир: «Аллах акбар» ракеты взмыли ввысь. Первая ракета не достигла цели. Вторая попала в область расходного бака Ми-8МТ и воспламенила его, заставив вращать падавшую вниз машину. Третья ракета ударила уже в объятый пламенем вертолёт, выбросив взрывной волной лётчика-штурмана из кабины. Он раскрыл парашют и приземлился на минном поле, откуда вскоре был эвакуирован наземными подразделениями. Расчёты мятежников немедля оснастили комплексы новыми ракетами и приготовились к заходу «на боевой», прилетевшей пары Ми-24. По ведомому вертолёту Ми-24, выполнившему разворот для нанесения удара, была выпущена четвёртая ракета, попавшая в главный редуктор и, повредившая половину отсеков лопастей несущего винта. Её командир приказал экипажу покинуть борт, а сам предпринял попытку посадить машину и приземлился в подконтрольной шурави зоне. Однако вследствие сильного повреждения несущего винта, возросшей вертикальной скорости и жёсткой посадки, командир Ми-24 получил ранение несовместимое с жизнью. Он скончался при эвакуации с места падения командиром звена вертолётов Ми-8МТ. Это был первый опыт применения ПЗРК «Стингер» в Афганистане: четыре выпущенных ракеты - три поражённые цели. Мятежники ликовали. Мелкие фрагменты сбитых машин разбросало на большое расстояние, а крупные, догорали, поднимая ввысь клубы черного дыма. 
Тем временем на взлётно-посадочную полосу аэродрома Джелалабада садились транспортные Ан-12 из разных частей Афганистана, доставляя на Кунарскую операцию войска. Костян, Монгол, Сидор, Костёр, Стрела и Руст, сидевшие у иллюминаторов приземлявшегося Ан-12, видели, как к пылавшим вертолётам подъезжали пожарные машины и пытались их потушить. Они сошли с рампы и ощутили себя словно в финской парной. Волглый джелалабадский субтропический воздух мрел и был густой, как вата. Казалось, его можно разрезать. Он был насыщен ароматами эвкалипта и цитрусов. На ночлег разведчики расположились на окраине аэродрома, откуда были видны сгоревшие вертолёты, вызывавшие у них баттхёрт. Утром воинам предстоял десант в горах на границе с Пакистаном. Задача войск состояла в захвате складов вооружения и боеприпасов и уничтожении членов мятежных формирований. Едва рассвело, вертолёты Ми-8МТ наполнили борта четырьмя десантными группами разведроты и полетели в направлении строго на восток от города Асмар. 

АФГАНО-ПАКИСТАНСКАЯ ГРАНИЦА, УЕЗД НАРАЙ ПРОВИНЦИЯ КУНАР

Сюрприз врагу — последняя граната.
И ждать, когда поближе подойдут...
Мы даже смерть приветствовали матом —
Как жаль, меня не многие поймут...
( М.Кошкош)

Высадка десанта была проведена у сопредельной линии Дюранда на вершине, нависшей над кишлаком Бар-Сур-Камар. Визави к ней на пакистанской территории возвышалась гора Сургулосар с отметкой 3236. Она была господствующей в окружении ближайших высот, включая и те, что были на афганской стороне. В недрах Сургулосар находился крупный арсенал, который переваливал из Пакистана в Афганистан партии оружия и боеприпасов. На вершине горы реяло тёмно-зелёное полотнище с белым полумесяцем и звездой государственного флага Пакистана и были оборудованы опорные пункты с огневыми точками. Их высотное превосходство позволяло поражать цели на вершинах гор, находившихся на афганской территории. Сургулосар имел свой гарнизон. Здесь проходили подготовку группы афганских моджахедов «Исламской партии Афганистана Юнуса Халеса» и базировались наёмники из различных исламских государств: Саудовской Аравии, Иордании, Египта, а также бойцы подразделений специального назначения пакистанской межведомственной разведки ISI. Накануне начала войсковой операции Советских войск в Кунаре по приказу начальника афганского бюро межведомственной разведки Пакистана ISI Юсуфа Ахтар-хана с арсенала Сургулосар на перевалочную базу Бар-Сур-Камар в Афганистане была переправлена крупная партия винтовок Lee Enfield и Lee Metford – 10 тысяч
стволов; крупнокалиберные пулемёты ДШК; автоматы Калашникова АКМ-47; миномёты разного калибра и модификаций; ручные противотанковые гранатомёты РПГ-2 и РПГ-7; ракетные комплексы ПЗРК «Стрела-2» Grail SA-7 и «Блоупайп»; безоткатные орудия; зенитные малокалиберные пушки «Эрликон» и другое вооружение.
Когда четыре вертолёта Ми-8МТ высадили десантные группы с разведчиками на высоту, находившуюся над кишлаком Бар-Сур-Камар, было слышно, как внизу шёл бой. Его вёло специальное подразделение правительственных войск армии ДРА «Коммандос» с превосходившим силами отрядом мятежников. Потери афганской армии к тому времени составляли уже свыше двадцати человек. Всё началось с того, что в уездном центре Нарай, прибывший из Пакистана отряд мятежников и иностранных наёмников захватил уездный партийный актив НДПА. По данным афганской Службы госбезопасности ХАД, отряд мятежников с захваченными пленными ретировался в направлении пакистанской границы к горе Сургулосар. Поднятый в связи с этим по тревоге батальон Коммандос начал в приграничной полосе поисковые действия, прочёсывая населённые пункты Зор-Баравуль и Бар-Сур-Камар. Обнаружив в последнем отряд мятежников, он ввязался в бой и стал его преследовать. В итоге попал к мятежникам в западню. При попытке вынести тела погибших товарищей, Коммандос столкнулся со шквальным огнём мятежников и потерял ещё десять человек. Это вынудило командование армии ДРА запросить помощь советских подразделений. На поддержку Коммандос были брошены десантные группы разведчиков под командованием старшего лейтенанта Середы.
Первыми высадились  1-я и 4-я группы, состоявшие, в основном, из старослужащих солдат разведроты под командованием старшего лейтенанта Демичева и лейтенанта Викулова. За ними 2-я и 3-я, куда вошли старший лейтенант Середа, старший лейтенант Хромов, старшина Капустин, Сидор, Монгол, Руст, Стрела, Костёр, Азим Ахмедов и другие. Разведчики сходу вступили в бой и безостановочным огнём прикрытия начали переносить рубежи в глубину, обеспечивая себе возможность приблизиться к позициям противника. При очередной смене позиций 2-я и 3-я группы не смогли закрепиться на рубеже и прикрыть дальнейшее продвижение 1-й и 4-й групп, что привело к сосредоточению на них плотного огня противника. 2-я и 3-я группы, продолжали вести устойчивый огонь с флангов, поддерживая 1-ю и 4-ю группы, однако усиленные подошедшей с Сургулосар свежей живой силой, мятежники нарастили по ним свою огневую мощь. В отряде, прибывшем из Пакистана, находились экипированные в чёрную униформу иностранные наёмники и бойцы пакистанского спецназа «Черные аисты». Они наступали на позицию 2-й группы, состоявшей из девяти бойцов, цепью в полный рост, рассчитывая этим сломить их моральный дух. 
- Держите их на удалении! Не давайте подойти ближе! – командовал Капуста.
Костёр, Костян и Стрела, подавлявшие мощью своих пулемётов, выполнили приказ старшины и сдерживали натиск мятежников, не позволяя подступить ближе. Потеряв людей, противник залёг. Затем, оттащив своих убитых и раненных, переместился на рубеж, где шло противостояние с 1-й и 4-й группами.
Старший лейтенант Середа по радиостанции запросил помощь ударной авиации: 
- У меня 200-е и 300-е, противник преобладает числом, нужна помощь авиации! 
Но близились сумерки и воздушной поддержки так и не последовало. Вскоре стрельба прекратилась и наступила темень. Под покровом ночи, разведчики из 2-й и 3-й групп, организовав прикрытие, выдвинулись к позициям 1-й и 4-й групп. На месте они обнаружили погибших товарищей. Тела их были сильно изрешечены пулями. На рассвете прилетели пары штурмовиков Су-25 и обработали ударами позиции мятежников. С их удалением прибыли вертолёты Ми-8МТ и эвакуировали тела четырнадцати погибших разведчиков из 1-й и 4-й групп. По злому року судьбы все они были дембелями. Срок их службы истёк ещё полтора месяца назад, и они ждали отправки домой. 2-я и 3-я группы, с остатками 1-й и 4-й захватили арсенал в Бар-Сур-Камар и, переправив его вертолётами Ми-8МТ, были переброшены в район северо-западнее города Асадабад. Высадка десанта была проведена на высоте, находившейся над кишлаком Вотапур в долине реки Печдара. Оттуда разведрота с другими подразделениями полка следовала по маршруту, оставляя на пути кишлаки Пероне, Шамиркот, Паджигаль. 
У кишлака Коньяк, два взвода четвёртой роты полка и приданные ей силы гранатомётного взвода и миномётной батареи, действуя в авангарде головной походной заставе второго батальона, оказались в хорошо подготовленной засаде мятежников, и приняли смертельный бой. Первым засаду обнаружил разведывательный дозор, он предупредил об этом основную группу и сосредоточил огонь мятежников на себя. Гвардейцы 4-й роты и приданные ей подразделения, стойко отражали натиск противника. Оставшийся прикрыть отход товарищей гвардии младший сержант Василий Кузнецов, раненый в ноги, расстрелял весь свой боекомплект и подпустил мятежников на шаговое расстояние. Когда мятежники взяли его в плотное кольцо, взрывом последней гранаты Ф-1, он взорвал их и себя. В бою у кишлака Коньяк погибли 22 воина Ограниченного контингента Советских войск в Афганистане. По возвращению в пункт постоянной дислокации в Кундуз, командир полка подполковник Остроумов А.И. организовал прощание однополчан с погибшими в Кунаре товарищами. Они подняли цинковые гробы на плечи и понесли по пыльной дороге к аэродрому Кундуза. Впереди несли гроб с телом командира 4-й роты гвардии капитана Перятинца А.В. На аэродроме подхода траурного шествия ожидал раскрывший рампу «Чёрный тюльпан». Когда командир полка произнёс прощальную речь, гвардейцы погрузили тела в самолёт, и он грузно взмыл в небо.

ПАНДЖШЕРСКАЯ ОПЕРАЦИЯ

ПИШГОР, ПАНДЖШЕРСКОЕ УЩЕЛЬЕ, июнь 1985 года. ВРЕМЕННАЯ СТАВКА ПАНДЖШЕРСКОГО ФРОНТА

Поздний вечер, 22.30. На горной террасе в одноэтажном строении, в плохо освещённой комнате, застеленной верблюжьим ширдаком, сложив по-турецки ноги, сидело более тридцати моджахедов. Шло заседание Наблюдательного совета Панджшерского и Северо-восточного фронтов. Обсуждался вопрос о боевом слаживании. Докладывал — полевой командир Сафиулла-хан из Панджшера:
— БисмиЛляхи Рахмани Рахим! — начал он истово с Басмалы. — Вчера отряд наших моджахедов провёл успешную операцию по захвату одного из пяти гарнизонов правительственных войск в Панджшерском ущелье. Речь идёт о батальоне «Коммандос» в Пишгоре численностью в 450 военнослужащих. Операция по захвату гарнизона состояла из нескольких этапов. Сначала, на протяжении месяца мы методично распространяли листовки со списками фамилий военнослужащих батальона и именами членов их семей с угрозами неминуемого возмездия. Дополнительно к этому, внутри гарнизона, наши люди сеяли панику, подстрекали к саботажу и вспышке мятежа. В дальнейшем, за две недели до захвата мы отрезали гарнизон от поставок продовольствия и горючего, привели в негодность каналы электроснабжения. Среди личного состава начало расти недовольство. Тем самым были созданы предпосылки для проникновения и малокровного захвата гарнизона. На заключительном этапе наша артиллерия нанесла удары по сторожевым заставам, расположенным на высотах господствующих над Пишгором и провела массированный обстрел гарнизона из миномётов. После этого мы начали штурм. В ходе него командир гарнизона, его заместитель и заместитель начальника центрального корпуса вооружённых сил ДРА генерал-майор Ахмад Ад-дин, находившийся в тот момент в Пишгоре, оказали вооружённое сопротивление и были убиты. Правительственная делегация в составе 11-ти человек, прибывшая намедни из Кабула в Пишгор, и 150 военнослужащих батальона «Коммандос» офицеров и солдат, сохранивших верность официальной власти, были арестованы и конвоированы нашими моджахедами в другое место. По итогам боя было подбито 4 танка, захвачено 400 автоматов АКМ-47, 10 миномётов, 4 артиллерийских орудия, 12 радиостанций, 6 автомобилей, значительный запас продовольствия и обмундирования. Выслушав все доклады, итоговое слово взял Ахмад Шах Масуд:
— Бисми Лляхи Рахмани Рахим! — начал Шах Масуд. — С взрывами складов в гарнизоне Руха и захватом гарнизона в Пишгоре, шурави неминуемо начнут в Панджшере крупную войсковую операцию. Первоочередная задача — гуманитарная. Она состоит в эвакуации жителей долины с особо опасных участков. Главной же военной задачей Панджшерского фронта вижу удержание второстепенных ущелий, прилегающих к главной долине. Для этого необходимо использовать огневую мощь наших опорных пунктов, сочетая с внезапными нападениями мобильных групп на растянутые по долине силы Советских войск — в тыл и с флангов, минировать дороги и устраивать завалы, склонив их к прекращению операции. 

АЭРОДРОМ КУНДУЗ, раннее утро. Ясно +30оС. Десантные группы услышали гул запущенных двигателей и свист закрутившихся лопастей Ми-8МТ и, погрузившись на борта, полетели в район операции. Разведрота высадилась в низовье Панджшерской долины на высоту в районе населённого пункта Джарий-аб. Здесь издревле разрабатывались серебряные рудники, и в результате добычи металла, в горной породе образовалось большое количество выработанных брошенных шахт, в которых панджшерцы оборудовали свои мощные опорные и наблюдательные пункты. Задача разведроты состояла в недопущении стягивания на данном участке к главной долине атакующих мобильных групп мятежников из второстепенных ущелий. Боевой разведывательный дозор: Капуста, Стрела, Сидор и, пулемётчик-Костёр в замыкании, вели за собой основную группу: командира роты старшего лейтенанта Середу, приданного разведроте штатного переводчика полка с языка дари старшего лейтенанта Абдулло Кодирова, Лепёху, Монгола, Руста, Солодуху, Замятина, тарджимонов Ахмедова, Курбанова, Липкина, командиров взводов Демичева и Викулова, и остальную часть разведроты. В замыкании шёл пулемётчик Костян. Рота двигалась по оврингу, опоясывавшему крутой склон горы. Пройдя некоторое время в пути, дозор натолкнулся на пещеру-склад. О недавнем присутствии в ней мятежников свидетельствовали тлевшие угли очага, горячий чайник и приготовленная еда. В глубине пещеры Костян и Стрела обнаружили два десятка английских винтовок Ли-Энфилд и Ли-Мэтфорд — «Lee Enfield» & «Lee Metford», больше известных со времён англо-бурских войн 1880-1881, 1899-1892 годов под названием «БУР» с большим количеством ящиков с патронами калибра 7,74; а также два крупнокалиберных пулемёта ДШК и к ним несколько коробов со снаряжёнными лентами.
— Оружие и боеприпасы уносим с собой! — приказал капитан Середа.
Руст, стоявший особняком у дальнего ящика, начал доставать из него БУРы и заметил лежавшую среди винтовок чёрную матовую коробку с серебристым теснением «BERETTA 92». Он приоткрыл её, и увидел новенький пистолет. Вмиг поняв, что это лучше спрятать, Руст спешно запихнул коробку за пазуху. Пещерный арсенал разведчики забрали с собой, основную часть боеприпасов взорвали. Трофей шёл в копилку боевой деятельности разведроты. Пришедший на место погибшего в Кишиме старшего лейтенанта Леонида Петрова, новый командир роты старший лейтенант Середа, планировал представить его командованию полка и добиться для личного состава наград и поощрения. Так, к транспортируемым разведчиками личному оружию, боеприпасам и тяжёлому вооружению — ДШК и АГС-17, с их телами и треногами, добавился трофейный арсенал. На шеях и плечах появились соединённые льняной верёвкой пары коробов от ДШК со снаряжённой лентой и по паре винтовок БУР. При переброске вертолётами на другую высоту, выпрыгнувшим с этим грузом, сложно было не то, что встать, даже отползти в сторону. Прыгавшие следом сваливались им на головы. После окончания высадки, старший лейтенант Середа указал роте на вершину, куда надлежало взойти. Молодым разведчикам, загруженным горою оружия, её достижение казалось невероятным. Ближайшей задачей после высадки для них было просто встать. А уже потом, не думая — можешь или нет, взбираться в гору, неся на себе тяжёлую поклажу. 
В эти часы, они спиной чувствовали прикованные взгляды старослужащих, наблюдавших за их преодолением. Одно дело дерзнуть в палатке, другое показать себя в горах. Твёрдой поступью, выдерживая темп, размеренно — за шагом шаг, тысячу раз, молодые разведчики повторяли про себя заученную в учебке Шерабаде фразу: «Врёшь, не возьмёшь!», и медленно поднимались в гору. В минуты общего привала не садились, ибо понимали — если сядут, встать, и идти потом будет значительно тяжелее. Посему в минуты роздыха, поставив БУРы прикладами на горную твердь, поддав тело вперёд, дабы распределить тяжесть груза с ног на спину, опирались ладонями о горную кручу и переводили дух стоя. А уже к вечеру, добравшись до конечной походного дня вершины, скидывали с себя рюкзаки, короба ДШК, БУРы и личное оружие и отдыхали без задних ног, запрокинув голову. Следующие дни оставались такими же продолжительными и трудными. Но молодые вошли в ритм, привыкли к тяжести и передвигались значительно легче. Фляжки их, к тому времени опустели. На пути, случаем встречались жёлтые лужи неизвестного происхождения — то ли не успевшие испариться дождевые осадки, то ли следы, опорожнившихся ишаков. Но тогда это было неважно. Жидкость набирали во фляжки вместе с мутной тиной, бросали в неё дезинфицирующий пантоцид, лимонную кислоту из сухпайка и спустя минуту пили.

ПРОШЛО ДВОЕ СУТОК. ШЁЛ ТРЕТИЙ ЭТАП ОПЕРАЦИИ
 
Разведроту перебросили вертолётами в верховье Панджшерского ущелья в район населённого пункта Пирьях юго-восточнее кишлака Пишгор. С рассветом, оставив на высоте один взвод с лейтенантом Викуловым, командир разведроты старший лейтенант Середа, приданный роте штатный переводчик полка с языка дари старший лейтенант Кодиров и два взвода со старшим лейтенантом Демичевым, спустились в долину для разведки местности и набора воды. Когда разведчики подошли к каменистой стремнине реки Панджшер, старший лейтенант Середа громко предупредил:
— Воды много не пить, иначе будет тяжело идти!
— Духи, это вас касается! — недобро прогорланил постылый Лепёха, презрительно поглядев на молодых.
Руст, стоявший выше всех по течению, не спеша помыл руки, потом лицо и стал было набирать в сложенные ладони воду для питья, как вдруг заметил её багровость. Он стряхнул ладони, привстал, и посмотрел вверх по течению.
— Товарищ старший лейтенант, глядите! — воскликнул он, показав рукой на воду.
Все враз перевели взгляд вверх по реке Панджшер, нёсшей в бурном потоке по всей ширине русла огромное количество тел расстрелянных афганцев. Они переворачивались, накоротке цеплялись за валуны, наваливались друг на друга и проплывали дальше.
— Это афганский батальон «Коммандос», уведённый людьми Ахмад Шаха из захваченного гарнизона в Пишгоре, — провестил с затугой Середа, — вот они и отыскались!
Разведчики были огорошены. Но расспрашивать командира роты не стали и, дождавшись пока течение унесёт тела, набрали во фляжки воду и покинули урез. Пройдя некоторое расстояние по долине, они вышли на местность, где столкнулись с глинобитными постройками брошенного афганского кишлака и, не корреспондирующейся с ним волейбольной площадкой. Складывалось впечатление, будто команды, недавно завершив игру, удалились в раздевалку. Весь инвентарь, скамейки для игроков и наблюдателей, судейская вышка и не снятая со стоек сетка, были в идеальном состоянии. Разведчики поняли — это база мятежников. У глинобитной постройки, служившей им казармой, стояли десять, привязанных к жердине ишаков. А вскрай на пажити блеяла и, пощипывая траву, медленно перетекала отара из двадцати овец. Судя по всему, она была предназначена для снедания мятежниками. Учитывая, что к завершению третьего дня этапа операции сухой паёк уже съели, вопрос с питанием решился сам собой.
Товарищ старший лейтенант, неплохо было бы мясца свежего отведать, — предложил, Капуста, не отводя взгляда от овец.
Вмале поразмыслив, ротный согласился:
— Кто у нас умелец по свежеванию овец? — спросил Середа подчинённых.
— Тевс Константин! — воскликнул Сидор — Он из южного Казахстана и мастерски этим владеет.   
— Кодиров, берёшь рядового Тевса, ловите некрупного барана, спешно его свежеваете и покидаем местность! — приказал Середа переводчику.
— Товарищ старший лейтенант! А почему некрупного-то?! — недоумевал недовольный Лепёха. — Давайте наоборот — дебелого! Не мы, так духи их съедят. 
Костян попросил Монгола достать из санитарной сумки, смотанную в круг, силиконовую трубку от капельницы и сделал два отрезка. Попытки догнать и схватить, хоть какого-то барана, успехом не венчались. Отара ускользала, уводя за собой вглубь ущелья и удаляя от сил роты. Отчаявшись поймать руками, Кодиров прибег к помощи оружия. Он выстрелил из своего АКМС-47 с ПБС — глушителем для бесшумной стрельбы в хвост отары и попал в одного из животных. Когда они с Тевсом подошли ближе, то увидели, что подстрелили самого крупного барана. Успев выпустить кровь, они уложили животное на спину, и Костян приступил к свежеванию. Сноровными движениями ножом он сделал надрезы в обе нижние части бараньей голени и, вонзив под шкуру трубку от капельницы, начал в каждую вдувать ртом воздух. Баран стал наскоро надуваться, а скопившийся под шкурой воздух отделил её от туши. Легкими похлопываниями, Костян равномерно распределил воздух по всей туше и, спорко, острым лезвием ножа, отделил шкуру от мяса.
В это время внезапу послышались, бьющие издали, одиночные выстрелы, скоро переросшие в короткие очереди. Кодиров и Костян живо сообразили — открытая местность не позволит им дотянуть до рубежа, где осталась ждать рота, и без слов, рванулись к ближайшему укрытию, находившемуся в ста пятидесяти метрах в противоположном направлении. Они бежали, крепко держа за ноги барана, но когда огонь мятежников достиг высокой плотности, и стало ясно, что с грузом не добежать, Кодиров крикнул: «Бросай барана!» Костян разжал пальцы и понёсся со своим ПКМ наперевес к ближайшему упалому дувалу  уже налегке. Забежав за угол, он стоял, наклонясь, упёршись ладонями в колени, стараясь отдышаться, ожидая появления Кодирова. Но того всё не было. Зачуяв неладное, Костян выглянул из-за дувала и увидел, как за клубами садившейся пыли, поднимал руку, лежавший раненый Кодиров. Он оценил обстановку и, вобрав в лёгкие больше воздуха, порато срываясь на короткие перебежки, падая и переворачиваясь, по-пластунски дополз до раненого Кодирова. Костян погрузил на себя Кодирова и начал с ним быстро перемещаться. Для недопущения достижения ими рубежа взводов, разделявший их участок активно простреливался мятежниками. По ползшим на открытой местности в укрытие двум шурави, мятежники били с двух сторон. Взвода пытавшиеся прийти им на помощь, мятежники сдерживали устойчивым огнём, не давая высунуть головы. Когда Костян и Кодиров заползли за полуразрушенную глинобитную стену, возникла кратковременная пауза. Костян осмотрел рану Кодирова и вколол промедол.
— Ну что там?! — насилу проговорил занемогший от боли Кодиров. 
— Пуля вошла в поясницу и спряталась глубоко! — сообщил, осмотрев пулевое отверстие Костян.
Затем он вынул из рамочного приклада АКМС-74 Кодирова индивидуальный перевязочный пакет, и наскоро наложил повязку. Тем временем отрезанным от основных сил Кодирову и Костяну, с противоположных склонов стали спешно спускаться мятежники. Костян притиснул приклад своего ПКМ к плечу и прицельно, экономя патроны, поражал цели короткими очередями. Сдерживаемые огнём мятежников, взводы вели непрерывный огонь по подножью, не давая им сойти со склонов и взять офицера и разведчика в плотное кольцо. Командир разведроты Середа вызвал на помощь авиацию. Через 20 минут прилетели две пары боевых Ми-24 и стали обрабатывать ближайшие склоны реактивными снарядами. Это вынудило мятежников срочно отступить. Когда удары по целям были отработаны, огонь прекратился. Вскоре под прикрытием пары Ми-24 в долине приземлился вертолёт Ми-8МТ, и переводчика Кодирова эвакуировали в госпиталь. Не возвращаясь за бараном, разведчики наполнили фляжки водой и вернулись на удерживаемую высоту. Все они оставались под впечатлением боя и проявленной храбрости Костяна. Друзья — Стрела, Руст Сидор, Монгол, Костян и Костёр расположились особняком. Сидор, словно посвящая единственному среди них женатому Костяну, запел песню барда-афганца И. Морозова «Этот мир без тебя»:
 
Этот мир без тебя — просто голые скалы,
От палящего солнца не спрятаться в тень.
Здесь душманские буры стерегут перевалы,
И в тревожных рассветах рождается день.
 
Этот мир без тебя перечёркнут ракетой,
И погибшим друзьям не закончился счёт.
Здесь отмерена жизнь пулемётною лентой,
Караванной тропою и чем-то ещё.

Этот мир без тебя — после рейда усталость,
Недописанных писем скупые слова.
Здесь в сердцах уживается ярость и жалость,
И по-прежнему в душах надежда жива.

Этот мир без тебя неизменен и вечен,
Мир нежданных разлук и случайных встреч.
Здесь ремни автоматов врезаются в плечи,
И звучит иностранная странная речь.

Этот мир без тебя — он расколот войною,
Эхо выстрелов скачет по склонам крутым.
Этот мир без тебя все же полон тобою,
И становишься ближе далёкая ты.

Близился вечер, но ещё не смеркалось. Уставшая после трудного горного перехода разведрота отдыхала. Бойцы рассредоточились на вершине столовой горы. Сидор и Костян, лежали откинувшись спинами на рюкзаки, Стрела и Костёр грели себе еду из горного пайка на сухом горючем, Руст и Монгол беседовали, глядя в дальнюю даль и, наслаждаясь баским горным пейзажем. Панджшер поражал величием. На горизонте под куполами плывших облаков, горделиво возвышались заснеженные вершины Гиндукуша, а плавно паривший в вышине в потоках тёплого воздуха огромный беркут, длиною в метр и размахом крыльев в два с половиной метра, вызывал у разведчиков взбуду. Не отводя взора от царь-птицы - Сидор, вдруг тихо запел душевную украинскую песню Петренко М.М.:

Дивлюсь я на небо та й думку гадаю:
Чому я не сокіл, чому не літаю,
Чому мені, боже, ти криллів не дав?
Я б землю покинув і в небо злітав!

Находившийся отступя от Монгола, Лепёха взял орла на прицел своей снайперской винтовки СВД. 
— Не надо этого делать! — предостерёг Монгол. — Орёл — творец земной тверди, его изведение предвещает карачун.
— Плевал я на ваши шаманские запуки! — надменно процедил Лепёха, и точным выстрелом сразил птицу.
Монгол сумно покачал головой, но промолчал.
Смеркалось. Рота распределила время караульной службы и легла на отдых. Неожиданно тишину нарушила серия приглушённых взрывов в недрах горы.
— Что это?! — поинтересовался лейтенант Викулов у старшего лейтенанта Середы.
— В этой местности добывают бериллы, похоже, взрывают горную породу, — без воодушевления допустил Середа.
— Что добывают?! — переспросил Викулов.
— Изумруды! — уточнил Середа.
— Товарищ старший лейтенант!— воспалился Викулов. — Разрешите мне со взводом под прикрытием сверху до восхода солнца спуститься и разведать обстановку?
— Игорь! — сердито с недоумением воззвал Середа Викулова. — Я понимаю у солдат вечно шило в заднице! Но ты-то офицер видалый! Ты что, приключений на наши головы найти хочешь?!
— Да я не за бакшишами! — оправдывался Викулов. — Подумайте сами! Стали бы горняки рвать породу, знай, что в этот момент, над их головами находятся шурави?! Конечно, нет! Поэтому мы непременно застанем их врасплох. Глядишь, и трофеев возьмём!
— Разработку изумрудов ведут люди Ахмад Шах Масуда. Это крайне опасная затея! — предостерёг Середа. Но подумав внедолге, согласился. — Хорошо! Проверь, чтобы работала радиостанция! Обязательно возьми опытных бойцов и двух пулемётчиков. А мы вас прикроем сверху.
После короткого отдыха, поднявшись за два часа до рассвета, лейтенант Викулов, Капуста, Лепёха, Сидор, Монгол, Руст, Костян, Костёр, тарджимоны Ахмедов и Курбанов с личным оружием скорым шагом, но бесшумно, стали спускаться в подол. Когда до него оставалось меньше пятидесяти шагов, они увидели полоски светящихся фар белого микроавтобуса, направленные на широкий вход в рудник и загружавших в него что-то пятерых, невооружённых людей. Трое из них были в европейской одежде.
— Крикни им, чтобы остались на месте! — скомандовал Викулов Азиму Ахмедову.
Тот громко крикнул:
—«Дар джоятон биистед!   
Они обернулись, но, увидев спускающихся к подножью шурави, запрыгнули в микроавтобус и дали ходу. Движение автосредства пресекли короткие очереди по колёсам и в заднюю дверь.
Услышав их, Середа вышел на связь: 
— Викулов! Что у тебя там за стрельба?!
— Товарищ старший лейтенант! Задержали микроавтобус с людьми. Они без оружия, наскоро их обыщем, допросим и отпустим. Если разрешите, поверхностно, не углубляясь, осмотрим штрек и назад.
— Давай недолго! — приказал Середа и вышел из связи. 
Когда разведчики подошли к расстрелянному автотранспорту и направили стволы на сидевших в нём людей, то из салона спешно высыпали трое европейцев, горланивших что-то по-немецки, дюже оробевший водитель-афганец и статный азиат. Последний одет в традиционный афганский перухан из дорогостоящей материи тёмно-синего цвета, богато расшитый войлочный жилет и пуштунский головной убор в виде пилотки из серебристой каракульчи. Он был хладнокровен и держался с достоинством. При осмотре микроавтобуса TOYOTA выяснилось, что это мобильная геммолого-минералогическая лаборатория, оснащённая современным западногерманским оборудованием. В его багажном отделении обнаружели карты местности, измерительные приборы, геммологические микроскопы, различный геологический инструмент, фирменные спальные мешки из гагачьего пуха, консервированные продукты и портативные японские радиостанции Yaesu.
— Бойцы! Слушай мою команду! — громко скомандовал лейтенант Викулов. — Стрельцов и Бадмаев, направили стволы на вход рудника! Тукаев и Тевс, встали за мою спину и держите на прицеле всех задержанных! Костров и Сидоренко, ведёте наблюдение за противоположным склоном! Ахмедов и Курбанов, допрашиваете водителя!
— Тевс! Ты же у нас немец?! Переведи, что они говорят! — приказал он.
Костян коротко опросил немцев и доложил Викулову:
— Они утверждают, что маркшейдеры — горные инженеры из ФРГ. Помогают панджшерцам разрабатывать руду, — перевёл Костян.
— Пусть покажут паспорта! — потребовал Викулов. 
Костян перевёл приказ лейтенанта, немцы враз достали бордовые книжицы с изображение орла и передали Викулову.
Воодушевлённый задержанием европейцев, Викулов немедля вышел на связь с Середой: 
— Товарищ старший лейтенант! — спешил он сообщить об удаче. — Мы немцев взяли! Инженеров-горняков! 
— Хорошо! — ответил Середа, — не задерживайтесь, уходите!
В то время, как Викулов и Тевс занимались немцами, Ахмедов с Курбановым допрашивали водителя-афганца, Капуста осматривал салон подвижной лаборатории, а Костёр, Стрела, Монгол, Руст и Сидор держали задержанных под прицелом и вели наблюдение, Лепёха, учуяв нахлынувшую калгазу фешенебельного азиата, подвёл его к открытой задней двери автомобиля и, заставив положить ладони на кромку крыши кузова, начал активно обыскивать. В ходе обыска азиат заёрзал и крепко схватил втиснутую во внутренний карман его жилета Лепёхину руку, не давая что-то оттуда вынуть. Разбесновавшийся противлением Лепёха ударил его прикладом СВД в грудь и силой вытащил толстый кожаный бумажник с ярко-зелёной книжицей с надписью «ISLAMIC REPUBLIC OF PAKISTAN PASSPORT» и, приставив ко лбу ствол СВД, прошипел:
— Истад баш! — что означало — стой ровно! Товарищ лейтенант, у нас в руках пакистанец! — самодовольно доложил он Викулову, продолжая держать азиата под прицелом. — Вот его паспорт! — он передал документ Викулову, а бумажник оставил себе.
Утратив интерес к пакистанцу, Лепёха оттолкнул его в сторону и начал шарить в багажнике микроавтобуса, выбрасывая оттуда геологический инструмент, измерительные приборы, спальные мешки и другой скарб. Неожиданно его взору предстал спрятанный в углу небольшой алюминиевый ящик 40/30/20, связанный в петлях тонким тросом, кончики которого были соединены воедино и опломбированы сургучной печатью. На нём лежал большой плотный конверт, очевидно с сопроводительными документами. Он также был с сургучной печатью. Поживу заметил и келейно надзиравший Сидор. Почуяв большой куш, Лепёха пронзил пакистанца взглядом и, приняв его уструшни за подтверждение своей догадки, каверзно улыбнулся и неторопливо потянулся за ящиком. Вшайрай, резким наскоком пакистанец бросился на Лепёху и порато оттолкнул его в сторону. Засим приподнял плотный войлочный настил, достал припрятанный под ним АКМ-47 и дал по нему короткую очередь, тотчас сосредоточив на себя огонь из нескольких стволов. Лепёха схватился за живот и, тихо застонав, завалился у заднего колеса микроавтобуса, сразу войдя в агонию. Этой же очередью через заднюю дверь зацепило находившегося в салоне Капусту. Не выдержав драмы, водитель-афганец, метнулся по ущелью, но был настигнут короткой пулемётной очередью Костра. 
— Этот готов! — констатировал гибель Лепёхи Монгол, определив отсутствие пульса на сонной артерии.
После этого он сразу перешёл к осмотру раны Капусты, который хрипел и тяжело дышал. Монгол вколол ему промедол и сделал перевязку.
— Пуля прошла в сантиметре над сердцем! Состояние ургентное! — сообщил Монгол Викулову.
Викулов незамедлительно вышел на связь с Середой.
— Почему снова стрельба?! — опередил доклад вопросом Середа.
— Товарищ старший лейтенант! У нас один двухсотый и один трёхсотый! — куце доложил Викулов.
— Японский транзистор! — выругался Середа.
И немедля приказал четверым ведущим на склоне наблюдение разведчикам взять две плащ-палатки и спуститься в ущелье для подсобы в эвакуации раненого и убитого. Тем временем Викулов приказал Костру и Стреле держать немцев на прицеле, а Сидору и Костяну взять из багажника TOYOTA смотанную в клубок верёвку и крепко связать им руки.
— Уходим! — скомандовал Викулов.
Спустившиеся разведчики переложили Капусту и Лепёху на плащ-палатки и, пустив вперёд конвоируемых немцев, стали спешно поднимать их наверх. Цепь замыкал прихвативший из микроавтобуса какие-то пожитки, Сидор. Светало. Едва рота поднялась на высоту, старший лейтенант Середа вызвал вертолёты. Состояние Капусты оставалось критическим, рота была удручена. 
— Товарищ старший лейтенант, до госпиталя не дотянет! — предрёк Монгол, подойдя к Середе. — Разрешите попробовать нашим методом?!
— Каким ещё… вашим?! — нервозно бросил Середа.
— Шаманским ведовством, — повестил Монгол.
— Выбор невелик, — согласился Середа, — пробуй!
Монгол сел рядом с неподвижным телом Капусты, снял с шеи кожаный шнур, удерживавший на запаянных по реверсу петлях, пять круглых в пятикопеечную монету медных «толи» — шаманских зеркал, обвил его до предела и отпустил. Пока толи вращались, он исступлённо молился духам, прося их дарования Капусте жизни. Засим, Монгол достал из рюкзака фляжку с водой и положил её на аверсы пяти толи. Спустя минуту он вытащил толи, вытянул из петель шнур, положил все пять вдоль оси тела раненого Капусты от горла до пояса и аверсом каждой медной окружности стал поочерёдно прикладывать к ране Капусты и в том же порядке сложил их наземь. Наконец достал свёрнутые в тряпку три среза коры кедра, каждая размером в долонь, разжёг их сбочь тремя разными спичками и, приподняв ладонью десной за завоек Капусте голову, замахами шуйцы, стал задувать за выю клубы едкого кедрового дыма. Пока они воскуривали Капусту, Монгол приложил к зубам варган и, закатив зеницы, лёгким касанием пальца начал бой, издавая чародейные звуки: эй-я, ой-я, ай-я, ий-я. В увенчание, взяв в руки одну из головешек тлевшего кедра, он три раза обвёл коло тела Капусты. Когда кедр догорел, Монгол собрал весь попелуйник, всыпал во фляжку с водой, взболтал и, вновь приподняв Капусте голову, влил ему в уста. Изневесь, вдали послышался стрекот приближавшихся вертолётов Ми-8МТ и разведчики пустили сигнальные ракеты с оранжевым дымным следом, обозначив своё месторасположение. В повисшие в воздухе Ми-8МТ, едва касавшиеся колёсами горной тверди, разведчики погрузили погибшего Лепёху, раненого Капусту, трёх пленных немцев и трофейный арсенал, взгромождённый на гору, десятью вьюченными ишаками, уведёнными с базы мятежников. И дабы они ужотко не служили инсургентам, при отлёте застрелили.
С течением времени, вертолёты чередой приземлялись на аэродроме Кундуза. Стоял июньский зной +40С. В окне иллюминаторов были видны ожидавшие на взлётно-посадочной полосе две «буханки» санитарных УАЗ-452 и стоявшие отступя заместитель командира полка по политической части подполковник Скворцов и начальник особого отдела майор Семёнов. Капусту выгрузили первым. Он тем временем аккурат пришёл в себя, и у разведчиков затеплилась надежда, что старшина выкарабкивается. За ним вынесли покойного Лепёху. Из других бортов начали выгружать трофейный арсенал и высадили пленных немцев. Оттягивавший момент схода с борта Ми-8МТ и, остававшийся в числе последних, Сидор был всполошён. «Уже донесли», — досадовал он мысленно, твёрдо полагая, что встречавшие на взлётно-посадочной полосе замполит полка и начальник особого отдела, это «про ящик». Он наскоро прогнал в голове все варианты и окликнул, впередистоявшего Викулова:
— Товарищ лейтенант! — обратился Сидор. — Я уходил с рудника последним и забрал баул с тремя духовскими спальниками. Вы ж сами знаете цену спальникам в горах?! Когда я уже взошёл на вершину, внутри одного из них обнаружил вот этот алюминиевый ящик и какие-то ещё документы, — Сидор протянул их офицеру. 
Лейтенант приподнял ящик за ручку и, оценив его увесистость, с ухмылкой, сквозь густые русые усы повторил, — обнаружил, говоришь?! Ну, конечно же, он ведь совсем невесомый! Ладом, эквилибрист! Потом всё разложишь! — резюмировал Викулов. А сам, сжав подмышкой конверт с документацией и, прихватив набитый ящик, спрыгнул с Ми-8МТ. Пока шла разгрузка трофейного арсенала, Викулов, подошёл к стоявшим в сторонке и ожидавшим дальнейших указаний, трём пленным немцам. Он всучил одному из них ящик и, пригрозив пальцем, предостерёг:
— Гляди не потеряй! А вы следите, чтобы этот Ганс ящик куда-нибудь не припрятал, — иронично наказал он, конвоировавшим немцев, Костру и Стреле.
Конверт с документами Викулов оставил себе. Тем временем, старший лейтенант Середа раздал роте приказы и направился на доклад к замполиту Скворцову и особисту Семёнову. Было зримо, что он тотчас попал под перекрёстный допрос и начал оправдываться. После недолгого разговора Середа приказал Костру и Стреле подвести к ним трёх пленных немцев, к которым на ходу каптировался и Викулов. Получив разрешение от старших по званию подполковника и майора обратиться к старшему лейтенанту Середе, Викулов коротко доложил командиру роты о находке, объяснив следом причину, не позволившую ему в суматохе своевременно о ней доложить. Подробно изложив суть событий произошедших у рудника, он передал вышестоящим офицерам конверт с документами. Затем бойко забрал из рук немца алюминиевый ящик и, положив на металлическое полотно взлётно-посадочной полосы, оттянул в стороны два конца тросика, скреплённые сургучной печатью воедино, и вскрыл его. Ящик был всклень наполнен зелёными камнями разного размера и формы. Замполит Скворцов и особист Семёнов изумились трофею. Глядя на их радостные лица, старший лейтенант Середа с облегчением выдохнул.
Панджшерская операция июня 1985 года завершилась взятием большого количества оружия и боеприпасов. Потери в разведроте полка были минимальные.

МАРМОЛЬСКАЯ ОПЕРАЦИЯ

ПАНДЖШЕРСКОЕ УЩЕЛЬЕ, кишлак БАЗАРАК. СТАВКА АХМАД ШАХА МАСУДА

Погожий августовский вечер. В небольшой комнате глинобитного строения на горной террасе встречи с Ахмад Шах Масудом ожидал прибывший из Балха молодой полевой командир Абдул Кадер, известный также, как Мохаммад Забиулло. Невысокого роста крепыш с круглым лицом и чёрной густой бородой, он 20-летним парнем в 1981 году, как наиболее перспективный полевой командир Панджшерского фронта, Ахмад Шах Масудом был направлен в северные провинции Балх и Саманган для организации вооружённой борьбы отрядов партии «Исламское общество Афганистана». Бывший школьный учитель богословия, Абдул Кадер имел аналитический ум и глубокие познания в теологии, был сдержан и харизматичен. К 1983 году он подчинил себе все разрозненные отряды Балха и Самангана и лично управлял большей частью боевых действий при нападении на советские колонны, войска, гарнизоны, органы государственной и исполнительной власти ДРА в северном регионе, поделив его на 73 территориальных сектора. В каждом из них назначил своего военачальника, управлявшего действиями вооружённых групп от 10 до 30 мятежников. Под управлением Абдул Кадера находились мощные укреплённые районы с перевалочными базами: Альбурс, Агарсай, Байрамшах, Шорча партии «Исламское общество Афганистана». В них хранился арсенал, питавший вооружённую оппозицию по всему северу. Правительство в Кабуле, не единожды предпринимало попытки подкупить Абдул Кадера деньгами или статусной должностью в обмен на прекращение им вооружённой борьбы. Но он оставался непреклонен. Ставка Абдул Кадера находилась в горном массиве Мармоль, называемом «ущельем красных скал». Оно пролегало южнее — юго-восточнее в 17-ти километрах от города Мазари-Шариф, перпендикулярно растянутому на 80 километров с запада на восток, глубокому каньону оранжево-бурого цвета, стиснутому с двух сторон крутыми склонами. Изнавись, Абдул Кадер услышал голоса и в комнату в обществе четырёх моджахедов вошёл Ахмад Шах Масуд. Он торопко встал и, приложив ладонь к сердцу, традиционно поприветствовал: «АсСаламу Алейкум!» Шах Масуд и сопровождавшие его сподвижники поздоровались в ответ, после чего все соборно прочитали молитву:  «БисмиЛляяхи валяджна, вабисмил-ляяхи хараджнава'аляя раббинаа та-ваккяльнаа» — с именем Всевышнего мы вошли и с Его именем выходили. И только на Господа нашего мы уповаем.
Завершив молебства, моджахеды сели на ширдак — Ахмад Шах Масуд с соратниками по одну сторону, Абдул Кадер напротив.
— Как ваши успехи? — спросил Шах Масуд Абдул Кадера.
— Хвала Всевышнему! Ведём священную борьбу! — с патетикой ответил Абдул Кадер.
— Мы наслышаны о ваших успехах, — обратился на «Вы» Шах Масуд, — и у нас к вам ответственное поручение.
— Слушаю вас, достопочтенный Шах Масуд! — наполнился вниманием учтивый Абдул Кадер.
— Необходимо, чтобы ваша группировка на время отвлекла Советские войска от Панджшерского ущелья на север, — начал толковать Шах Масуд, переведя взгляд на помощника, сидевшего ошую, чтобы он изложил суть задачи.
— Нужно совершить резонансную акцию! — призвал смуглый щедровитый моджахед в коричневом паколь . — Одним из вариантов может быть похищение советских гражданских специалистов, работающих на хлебозаводе в Мазари-Шариф. По нашим данным их численность составляет 20 человек.
— Так и есть, — подтвердил Абдул Кадер, — их возят с противоположных окраин города на автобусе — из общежития на завод и, обратно. Они ездят в сопровождении двух вооружённых охранников. Какова должна быть их дальнейшая судьба? — поинтересовался Абдул Кадер, ожидая на сей счёт вводных.
— Это подскажет сложившаяся обстановка! — ответил помощник Шах Масуда.
Абдул Кадер принял приказ Ахмад Шах Масуда к исполнению. Понимая неотвратимость последствий акции с похищением советских граждан, проведением Советами войсковой операции, он в считанные дни усилил свою группировку, мобилизовав из населённых пунктов Мармоля ещё 1300 мужчин. 

МАЗАРИ-ШАРИФ, НЕДЕЛЮ СПУСТЯ

Стоял жаркий августовский день. +41оС. Автобус ПАЗ-672 из партии автотранспорта некогда подаренных правительством Советского Союза братской Демократической Республике Афганистан возвращал с рабочей смены 16 советских специалистов: инженеров и рабочих — наладчиков конвейерного оборудования хлебозавода в Мазари-Шариф. Следует отметить, что хлебозавод был также построен на государственные средства и усилиями граждан СССР. Настроение специалистов было приподнятым. Впереди им предстояли празднества по случаю ввода в эксплуатацию нового конвейерного цеха. В машине громко звучала популярная среди афганцев песня «Sultoni Qalbam» в исполнении меметичного певца Ахмада Захира. Путь от хлебозавода до общежития пролегал по центру Мазари-Шариф. Оставив позади поражавшую видами знаменитую голубую джума-мечеть Хазрат Али, автобус выехал за пределы плотной застройки и уже находился на подъезде к пункту назначения. Изнавись, автобус обогнал легковой pickup «ISUZU» и, резко приняв вправо, преградил ему путь. Из ISUZU выскочили вооружённые люди и, угрожая оружием, потребовали водителя увести транспорт с пассажирами в указанном ими направлении.

СПРАВКА: Советский Союз оказывал Демократической Республике Афганистан значительную экономическую помощь в строительстве и эксплуатации заводов, фабрик, вузов. Это вызывало откровенную злобу у врагов Саурской (Апрельской) революции. Они не могли смириться с тем, как в Кабуле, Суруби, Герате, Пули-Хумри и других городах Афганистана советские гражданские специалисты конкретными делами завоёвывали расположение гражданского населения и выжидали случая нанести по ним удар. До похищения 16-ти советских специалистов в Мазари-Шариф, в их адрес неоднократно звучали угрозы мятежников с требованием покинуть Афганистан. Руководство СССР постановило — наказание за похищение советских граждан должно быть жёстким и неотвратимым. 

КАБУЛ. АФГАНИСТАН. ШТАБ 40-й АРМИИ

В кабинете начальника оперативной группы Минобороны СССР в Афганистане маршала Советского Союза Соколова раздался звонок. Звонил военный советник зоны «Север», полковник.
— Здравия желаю, товарищ маршал Советского Союза!
— Здравствуйте, слушаю вас, — поздоровался Соколов.
— Шестнадцать наших гражданских специалистов, трудившихся по контракту на хлебозаводе в Мазари-Шариф, были похищены при возвращении с рабочей смены. Автобус, в котором осуществлялась их перевозка, был найден на южной окраине Мазари-Шариф. Внутри салона были обнаружены следы крови. По предварительным данным водитель был связан с похитителями. В ходе поисков в 5-ти километрах южнее Мазари-Шариф было найдено тело одного из наших специалистов. Судя по всему, он был ранен и не мог передвигаться. Поэтому мятежники его расстреляли. Собранные данные позволяют полагать, что специалистов увели в направлении горного массива Мармоль.
— Какие вы предприняли меры?! — строго спросил маршал СССР. — Похитившая группировка уже установлена?!
— На текущий момент ещё нет, товарищ маршал Советского Союза! — продолжал доклад военный советник. — Мы создали в Мазари-Шариф штаб и оперативную группу по их поиску. В неё вошли представители афганской Службы госбезопасности ХАД, Вооружённых сил ДРА и Народной милиции Царандой. Собираем разведывательные и агентурные данные. Проверяем их достоверность.
— Хорошо, — резюмировал Соколов, — наладьте взаимодействие с командованием 40-й Армии.
В свою очередь маршал СССР Соколов приказал командующему 40-й армии генерал-лейтенанту Генералову срочно разработать план войсковой операции и приступить к его реализации. Руководителем операции был назначен заместитель начальника штаба 40-й Армии генерал-майор Шевченко

КУНДУЗ. ПАЛАТКА РАЗВЕДРОТЫ

Жаркий день августа. +43оС. Разведрота возвратилась с засадных действий. Сидор, Костёр, Руст, Стрела, Костян и Монгол, прослужившие к тому времени «за речкой» уже более полугода, становились матёрыми воинами. Установив в парке на места бронетехнику и вставив оружие в пирамиду, осыпанные жёлтой пылью они вошли в палатку.
— Капуста! — возликовал Сидор, увидев встречавшего у входа, исхудавшего до неузнаваемости хвилого старшину.
— Мы знали, что ты выжил! — присоединился радостный Стрела. — Остались кожа да кости.
— Нам сообщили, что тебя направили в Кабульский госпиталь, и в роту ты уже не вернёшься. Оттуда прямиком в Союз! — поделился Костян.
— Ну как я мог с вами не попрощаться?! — пошутил Капуста. — Хотелось бы домой в парадке вернуться. Не в больничной робе и уж точно не в цинке!
— Резонно! — заметил улыбнувшийся Руст.
— «Кому повезёт — тот на двадцать один месяц и, до двух лет» — помнишь свои слова? — процитировал Капусте Костёр его же фразу произнесённую по прибытию друзей в Афганистан.
— Главное, что ты выжил! — выгодно заметил Руст.
— Исполать Монголу! — благодарно счёл Капуста. — Он набурханил! Доктора оценили. Говорят, мол, невидальщина. Пуля прошла в сантиметре от сердца. Апропо, где  он сам?!
— Сейчас зайдёт, — объяснил Сидор, — подотстал трохи!
— Ну как вы тут без старшины?! — поинтересовался Капуста.
— Роту пополнили после потерь в Кунаре. Много новых парней прибыло, — сообщил Костёр.
— А вот и сам шаман! — конферансировал Стрела, вошедшему в палатку Монголу.
Увидев Капусту, Монгол сдержанно обрадовался и уставно прогорланил:
— Здравия желаю, товарищ старшина! С возвращением в роту! — После приветствия, Монгол не откладывая абие перешёл к просьбе: — По случаю удатного выживания и с целью полного исцеления, — воспользовался он доброхотством Капусты, — дозволь совершить сэржэм. Иными словами, провести в палатке шаманский обряд прошения помоги у онгонов — духов наших священных предков.
— Монгол, ты опять за старое?! — посмеялся Сидор с друзьями.
— Что нужно будет делать? — с готовностью поинтересовался Капуста, проверивший на себе чудотворность ведьмака-Монгола.
— В молебне я буду просить онгонов отвести пагубу от моих товарищей и твоего полного излечения. Это будет сопровождаться слитием воедино трёх напитков: молока, чая и водки и окроплением этой смесью стен нашей палатки.
Друзья Сидор, Руст, Стрела, Костёр и Костян с усмешкой переглянулись.
— А от нас-то что требуется?! — поинтересовался Капуста.
— Я обязан поднести онгонам жертвенный дар — сладости, например сгущёнку, сахар. Также необходимо — найти и налить, непременно в разную посуду молока, водки и чая. Проведём сэржэм после вечерней поверки, когда офицеры убудут на отдых.
— Ну что, парни, найдём молоко и водку?! — обратился за подсобой Капуста.
Авторитет старшины Капустина в разведроте был непреложным. А тут ещё всеобщая радость от его неожиданного возвращения в роту. Конечно же, все были за то, чтобы добыть насущное.
— С чаем проблем нет! Со сгущёнкой тоже! — по-хозяйски излагал Сидор. — Молоко можно добыть в дивизии. Там есть корова, кормящая комсостав дивизии молочными продуктами. А вместо водки — самогон сгодится?! Я бачил у сапёров. Они давеча гнали.
— Главное, чтобы спиртное было бесцветным, мутность допустима, — ориентировал Монгол.
— Первач, как стёклышко! — заверил Сидор. — Они знатные умельцы!
После этих слов Сидор созвал Костяна, Стрелу, Костра, Руста и Монгола и, предложив встретиться за палаткой, там объявил:
— В ночное время нужно перенести большой объём продуктов из расположения дивизии в полк. Там каждого наименования: сгущёнки, толстолобика, сливочного масла — по тридцать ящиков. Есть ещё десять мешков сахара. Нам потребуется несколько ночей и большое количество ходок. Время выхода определим после вечерней поверки.
Наступила ночь. По расположению дивизии друзья передвигались скрытно и по двое. Местом встречи Сидор установил палатку Ленинской комнаты Агитотряда дивизии. Когда все подтянулись, Сидор повлёк за собой вовнутрь и во мраке зажёг фонарь. Взору друзей предстали висевшие на стенах портреты генсеков ЦК НДПА Бабрака Кармаля и ЦК КПСС Черненко К.У., наглядная агитация советско-афганской дружбы, большой бюст Ленина и парты со скамейками для политзанятий. Сидор подошёл к ближнему из двенадцати квадратных окон и, скатав внутреннее прозрачное целлофановое полотно, зафиксировал рулон на подвязках. Затем придвинул вдоль стены скамейку и предложил кому-нибудь из друзей подняться на неё, чтобы заглянуть в проём между прорезиненным палаточным полотном и деревянным каркасом. Первым заинтересовался Стрела. Он встал на скамейку и, направив луч фонарика вовнутрь проёма, воздивился:
— Вуйма! Ну, Сидор наямился. Здесь же брашна до дембеля! Да ещё нашим молодым останется.
— Тихо ты! Чего горланишь?! — одёрнул его Руст.
Пространство в сорок с лишним сантиметров шириной и полтора метра высотой от пола до нижнего уровня окон в несколько рядов по всему периметру палатки было наполнено ящиками и мешками с провиантом. Технологически, оно служило воздушной подушкой для теплоизоляции. Летом сохраняло прохладу, а зимой тепло. Визави к палатке Ленинской комнаты Агитотряда — дверь в дверь, стоял огромный дивизионный склад, представлявший собой ангар, собранный из профилированных листов стали.
— Продукты со склада? — поинтересовался Руст у Сидора.
— А вовнутрь-то, ты как проник? — спросил Костян.
— Разобрал в кровельной части один лист, — неохотно признался Сидор.
— Не берусь даже представить, сколько после этого ампоше спишут ревизоры, — пошутил Костян.
— Как он эти неподъёмные мешки и ящики со склада поднял на крышу? — озадачился Монгол, насилу доставая из проёма мешок сахара.
— А с крыши, как спустил?! — удивлялся Стрела. — Да при этом ещё и не засветился.
— Надо ж было выбрать время и всё это ещё по периметру разложить?! — представлял Костёр.
— Без завсклада провернуть этот гешефт было бы сложно! — предположил Руст.
Розыск данного провианта вели повсеместно в расположении дивизии и полка. Но предположить, что он находится в стоявшей, дверь в дверь, палатке Ленинской комнаты агитотряда дивизии, не смог никто. Три ночи в несколько ходок — Стрела, Костёр, Монгол, Руст, Костян и Сидор переносили провиант из расположения дивизии, складывая его у себя в палатке сходно тому, как это было в Ленинской комнате агитотряда. Однако внедолге весь он был съеден разведчиками во время выходов на боевые действия.

КАМЛАНИЯ МОНГОЛА

«Вынув трубку длиной с его плечо, взяв кисет из черной овчины величиной с рукав,
он затолкал «мышиное ухо» (отломанный кусок скрученного табачного листа) в серебряную головку и, ударяя кресалом о кремень, подобно молнии, он дул,
завывая подобно ветру, подымая дым подобно костру».
«Сказание об Абае Гэсэре» — Сыне Неба и Покровителе Воинов

НОЧЬ. Душно +33оС. После знойного дня рота отдыхала. Накинутые на горячие тела мокрые простыни, источая лёгкую прохладу, минутами высыхали. И всё же чувствовалось дыхание скорой осени. В палатке тускло святили пять керосиновых ламп. Одна из них стояла на тумбочке, накрытой белой наволочкой, на которой в ряд были выстроены пять открытых банок сгущёнки. Впереди их были четыре глубокие алюминиевые тарелки. Одна была пустая, в три другие, всклень налиты молоко, самогон и чай. Рядом с каждой тарелкой лежала, предназначенная токмо для неё, столовая ложка. Монгол, уведомил товарищей о скором начале сэржэм, а сам ненадолго отлучился. Бойцы откинулись на железные спинки кроватей и ждали начала действа. Гомон в палатке прервал громкий бой колотушкой-орба в висевший на груди бубен-хэсэ облачённого в шаманское одеяние-боо хояг Монгола и треск вращаемой шигшуур-трещотки. Монгол мерно переваливался с ноги на ногу и, мотая головой, горланил шаманские камлания.
— «И голос этого гудка, я узнаю, как голос друга», — процитировал М. Матусовского, засмеявшийся Сидор.
Монгол продвигался по проходу палатки до конца и на обратном пути передал Сидору бубен, а Костру трещотку, попросив круговым жестом руки вперёд продолжать в том же духе. Сам же розными ложками из трёх тарелок поочерёдно наполнил четвёртую. Затем под зычный бой в хэсэ, треск шигшуур и громкое камлание стал ложкой окроплять стены палатки. Знавшие в роте силу ведовста Монгола на примере спасения Капусты, молча, наблюдали за погружавшимся в исступление Монголом, принимая его ритуал всерьёз. Новоприбывшие же едва сдерживали смех. Когда смеси в тарелке осталось на ложку, Монгол метнул её на потолок и, упав на колени со вскинутыми вверх руками, протяжно возгласил заклинание «Тоорэг!» Засим он достал из лежавшего под его койкой куля длинную деревянную курительную трубку, набитую им загодя и, раскурив, передал товарищам. Её пьянящий терпкий дым при передаче изручь наскоро расплылся по палатке, окутывая сизой мглой. Тем временем, Монгол приложил к зубам варган и, закатив зеницы, начал бой кончиком пальца по тонкому металлическому язычку инструмента, издавая надмирные звуки: эй-я, ой-я, ай-я, ий-я. Когда он закончил, возбуждённая сэржэмом рота обсуждала его, а Костян, Сидор, Монгол, Руст, Стрела и Монгол обступили койку старшины.
— Капуста, — обратился подсевший к старшине с гитарой Сидор, — старший лейтенант Середа не хочет брать тебя на операцию, ссылаясь на квёлость. А сам-то ты хотел — махнуть с нами в горы перед дембелем?
— Хотел, конечно! — признался Капуста. — Но горный поход, подлинно могу не сдюжить. Я часто вспоминаю нашего покойного ротного старшего лейтенанта Бориса Налётова — Царствие ему небесное! «Не стоит шутить на войне с приметами!» — убеждал его не выходить на последнюю операцию начальник разведки полка капитан Прохоров. Нет уж! Покуда талан в Панджшере мне уже представлялся, вряд ли он явится вдругорядь.
— Оно, верно, вдругорядь не явится! — согласился Сидор и запел песню Юрия Кирсанова «Письмо»:

Здравствуй, дорогая! Из Афганистана
Я пишу как прежде. Жив я и здоров.
Что в часы свободные ходим по дуканам.
Базарнее Кабула я не видел городов.

Не могу рассказывать о своей работе,
Что всегда с оружием в город я хожу,
Что бронежилеты среди нас в почёте,
О ночных дежурствах тебе я не скажу.

Я писать не стану о Кундузской пыли,
Тряске в БТР-ах, горных кишлаках,
Что во время рейдов в переделках были,
И ложились пули рядом в двух шагах.

Не скажу тебе я, как мы потеряли
Лучших из товарищей в этой стороне.
Зря своей судьбе они жизни доверяли
И лежать остались на стальной броне.

Лишь одно скажу тебе, ангел мой хранитель,
Что во всех походах ты была со мной.
Тысячью невидимых связаны мы нитей,
Я тебе обязан тем, что я живой. 
   
Миновала ночь, на утреннем разводе роте было приказано подготовиться к выходу на операцию. Разведчики получили боеприпасы, сухой паёк и провели строевой смотр.

МАЗАРИ-ШАРИФ. ШТАБ ПО ПОИСКУ СОВЕТСКИХ СПЕЦИАЛИСТОВ

К поисками советских граждан по всему северному региону Афганистана были привлечены 40 единиц советской и афганской авиатехники: 20 транспортных вертолётов Ми-8МТ и столько же боевых МИ-24. По данным, полученным Службой госбезопасности ХАД из сочувствующей мятежникам социальной среды, похищенных советских специалистов лидеры оппозиции планировали переправить в Иран. Дополнительно к этому, одна из групп ХАДа, проводившая опрос гражданских лиц в населённых пунктах южнее Мазари-Шариф, разведала от владельца караван-сарая в Шадианской долине, что в одном из кишлаков урочища Коркудук в доме местного муллы видели группу пленных советских специалистов. На место срочно вылетели вертолёты Ми-8МТ с 50 сотрудниками ХАДа. Однако при подлёте к Коркудуку на перевале Шикаф советские борта были обстреляны крупнокалиберными пулемётами ДШК. Одна из машин получила серьёзные повреждения и едва дотянула до аэродрома Мазари-Шариф.

УРОЧИЩЕ КОРКУДУК между ШАДИАНСКИМ и ТАНГИМАРМОЛЬСКИМ УЩЕЛЬЯМИ

Оперативная группа штаба по розыску советских специалистов получила от хазарейцев Шадианского ущелья сведения о том, что намедни отряд мятежников конвоировал в Тангимармольское ущелье 15 советских гражданских лиц. Стало также известно, что командир отряда мятежников мулла Мир Саид, орудовавший в Мармоле, представил созванному из жилищ местному населению кишлака в Коркудуке гражданских специалистов, как советских военных:
— Перед вами стоят сбитые нашими моджахедами советские военные лётчики. Это они бомбили наши кишлаки! Они пришли в Афганистан, чтобы отвратить нас от нашей веры и вековых традиций. Всем нам, как одному, нужно подняться на священный джихад с кафирами и изгнать их с нашей священной земли!
Его эмотивное выступление вызвало бурю негодования и стремление свершить жестокое возмездие. В беззащитных советских специалистов полетели камни. Дикий средневековый ареопаг сорвали, изневесь, появившиеся в небе пара боевых Ми-24 и четыре Ми-8МТ с десантными группами разведроты под командованием старшего лейтенанта Середы. Вертолётчики Ми-24 отсекли очередями своих бортовых четырёхствольных крупнокалиберных пулемётов ЯкБ-12,7 группу мятежников и свирепую утугу, жаждавшую линчевания советских граждан. А подлетевшие вослед Ми-8МТ начали высадку десантных групп на горные террасы над кишлаком. Мятежники поняли, что их план по переправке похищенных советских гражданских специалистов в сопредельное исламское государство провалился и открыли по ним беспорядочный огонь. Вступившие в бой разведчики уничтожили нескольких мятежников, но большая их часть ретировалась в горы. Шесть советских специалистов мятежники смогли расстрелять. Другие девять были отбиты разведчиками. Их вместе с телами шестерых погибших на бортах Ми-8МТ эвакуировали в тыл. Преисполненные ярости и порыва расквитаться за распыл соотечественников, советские воины целиком овладели инициативой и стали преследовать мятежников, ломая их сопротивление. При подъёме на одну из вершин разведчики были встречены плотным пулемётным огнём противника. В толще горных складок и выдолбленных в скальной породе опорных пунктах мятежники оборудовали огневые точки, создав эшелонированную оборону. Чтобы сохранить людей, старший лейтенант Середа вызвал боевые Ми-24 и навёл их удары на оборонительные сооружениям противника. После подавления сопротивления разведчики продолжили движение по оврингу шириною в метр, проходя над горной кручей, и ворвались в пещеру. В её длинных лабиринтах, соединявших несколько пещер, был найден обширный арсенал, склады продовольствия, тюрьма со средневековыми дыбами и камерами, где лежали трупы истерзанных пытками афганских военных.
— С этим хозяйством можно жить, товарищ старший лейтенант! — обратился Сидор к старшему лейтенанту Середе, показывая банку тушёнки с надписью арабской вязью.
— С собой брать не более двух банок! — приказал Середа. — Весь провиант с боеприпасами и оружием взорвать!
Между тем, солнце уже клонилось к закату. Продвигаться в темени было опасно.
— На ночлег расположимся в пещере! — скомандовал Середа.
— Товарищ старший лейтенант! — обратился Сидор. — Внутри ж дышать нечем. Смрад стоит от птомаина.
— Трупы сбросить в пропасть! — приказал Середа.
— Не отрадная доля! — отметил Сидор.
— А вы бросьте жребий! Только решайте поскорей! — поторопил Середа. — Иначе назначу персонально.
Почуяв, что верно назначат его, Сидор взял к исполнению:
— Есть, бросить жребий!
Но Фарт в этот день был не на его и Костра стороне.
— Дёрнул же чёрт обратиться! Сам себе подсуропил. — распекался исполнивший приказ командира роты Сидор, унюхав прибившийся к маскхалату сладковатый трупный запах. — Забористый, хоть одёжу сбрасывай.
Изнавись послышался громкий приказ Середы:
— Рота! Распределить время ночного дежурства по два часовых и ложиться на отдых!
Первыми в караул, по собственной инициативе, заступили Руст и, пожелавший составить ему компанию, Монгол. А уставшая от боёв и горного перехода рота, зажгла оставленные мятежниками палки с просмолённой паклей и, углубившись в лабиринты пещеры, наскоро заснула. Руст и Монгол, пополнили магазины автоматов патронами из пачек в рюкзаке и, вытащив из пещеры фашины, чтобы комфортно на них усесться, насладились пейзажем.
Была прохладная ночь +20С. Гобина ярких звёзд и величавый полумесяц освещали всю округу. Взгляду друзей предстала, заполнившая весь горизонт и нависавшая с другой стороны теснины, высокая отвесная стена. Её гладкое сизое полотно схожее с местом обитания ласточек-береговушек было изрешечено тысячами вырубленных в скале первобытных жилищ, в которых светили очаги. Исполосовавшие скалу узкие овринги были единственной коммуникацией, связывавшей пещерных обитателей — хазарейцев, узбеков, туркмен и таджиков с внешним миром. Пещерный город, издревна обустроенный в расселине скалистых гор, растянулся на многие километры с запада на восток и поражал своей средневековой подлинностью.
— Мармоль — это былинное место, — поделился историческим познанием Руст, — здесь в бесчисленных пещерах и лабиринтах во времена Греко-Бактрийского царства, походов арабских завоевателей, покорения края ордой Чингисхана и Тамерлана, многие древние народы и воинства находили кров и убежище. Благодаря географическому расположению и труднодоступному горному ландшафту в пещерах Мармоля расквартировывал свои войска, пережидая суровую зиму, Александр Македонский.
— А ещё в этих местах, по исследованиям учёных, родился зороастрийский пророк и жрец Заратустра, которому явилось откровение божества Ахурамазды и здесь была написана основная часть священного писания Авесты, — поведал Монгол, — у нас шаманов, как и у зороастрийцев, огонь возведён в культ. По нашим поверьям, он возник в момент, когда суша отделялась от неба, и остался нам в дар для связи между мирами. Руст, ты заметил афганцев с монголоидными лицами? — спросил вдруг Монгол.
— Хазарейцы! — опередил он Монгола с растолкованием, — монгольский народ — потомки Чингисхана.
— Верно! — удивился Монгол и тотчас, отвлёкшись от темы разговора, начал принюхиваться. — Руст! Кто-то курит! Причём хорошие сигареты!
Откуда-то послышались негромкие женские голоса, говорившие по-французски.
— Ты слышал?! — спросил Монгол Руста.
— Cherchez la femme! — произнёс Руст по-французски. — Монгол давай живо к Середе! Доложи ему обстановку.
В считанные минуты Середа стоял с группой разведчиков, в числе которых были лейтенант Викулов, Костян, Сидор, Костёр и Стрела. Основная часть роты во главе со старшими лейтенантами Демичевым и Хромовым остались в пещере.
— Слушай мою команду! — приказал Середа. — Первыми пойдут пулемётчики Тевс, Костров и Стрельцов!
По приказу старшего лейтенанта Середы, разведчики выдвинулись от пещеры дальше по оврингу. Они шли во тьме, не отрываясь ладонями от горной кручи, чтобы не сойти с тропы и не провалиться в пропасть. Пройдя немного, они увидели вход в пещеру, откуда исходил электрический свет. Первыми в неё вошли Костян и Стрела, за ними Костёр. Сквозь шум работавшего дизельного генератора они изневесь услышали становившуюся всё более отчётливой мужскую речь на дари. В мгновенье перед ними предстала группа вооружённых мятежников, выносивших носилки с ранеными. Они спешно опустили носилки, взялись за оружие и изготовились к стрельбе. Костян, Стрела и Костёр не заставили себя ждать и скосили их очередями своих пулемётов. Мятежники упали у носилок с ранеными. Группа разведчиков по-прежнему оставалась у входа и ждала приказа старшего лейтенанта Середы войти в пещеру. После прекращения стрельбы послышался мужской и женский горлан на французском языке. Навстречу разведчикам в зелёной медицинской униформе — колпаках и масках, с поднятыми руками вышли мужчина, а за ним три женщины. Синего цвета медицинские перчатки мужчины и одной из женщин были в крови. Врач громко грассировал по-французски и активно жестикулировал.
Услышав его речь, в пещеру вошли остальные разведчики.
— Вот счастье привалило! — обрадовался нежданному рандеву с французскими дамами Сидор, начав их оглядывать и тихо по случаю напевать:

Как взглянула я на шурави,
Так в душе запели соловьи,
Позабыла стыд и шариат,
Говорю: «Пойдем со мной, солдат!
Пусть ты необрезанный кафир —
Только для тебя устрою пир,
Спать тебя с собою положу,
И сниму не только паранджу».

— Расскажешь кому по возвращению в Союз, вжись не поверят.
— Сидоренко, помолчи! — скомандовал старший лейтенант Середа.
— Он говорит, что они врачи из международной организации MSF «Врачи без границ», — перевёл командиру роты речь с французского Руст.
— Oui! Oui! IL en est ainsi! Nous sommes des medecins de Mеdecins sans frontieres! — эмоционально уверял француз («Мы врачи из организации «Врачи без границ»»).
— Надо представить паспорта! — скомандовал Середа.
Руст перевёл требование командира. Врач обратился к одной из женщин, и она наскоро принесла четыре бордовые книжицы с надписью «PASSEPORT REPUBLIQUE FRANCAISE».
Середа внимательно изучил каждый паспорт и, вычитав в одном из них мужское имя, обратился к французу:
— Люсьен! Это я оставлю у себя!
И убрал все паспорта в карман своего горника.
— Товарищ старший лейтенант! Здесь операционная с новейшим западным медоборудованием, склад медикаментов и три больничные палаты с чистым бельём, душевые, — доложил подошедший после осмотра лейтенант Викулов, — основную часть раненых, очевидно, ночью они эвакуировали. В палате осталось трое тяжёлораненых. Ещё один в критическом состоянии лежит на операционном столе.
— Тукаев! — назвал Руста старший лейтенант Середа, — переведи доктору: пусть возьмёт своих женщин, и продолжают оперировать. А раненых духов, что выносили на носилках и тех, кто выжил в перестрелке, — Середа отдал приказ разведчикам, — занесите в палату. Пусть им окажут медпомощь!
После этого он вышел из пещеры, связался по радиостанции с командованием полка, доложил обстановку и уточнил ему свои координаты.
— Такой случай! — загрустил Сидор. — Опять мимо. Я уж было чаял с французскими мадамами спознаться теснее. А то глядим здешним ханумкам в очи сквозь сетку паранджи, да по голым пяткам определяем их года да пригожесть. А ещё грешным делом трупы перетаскиваем, — он вновь принюхался к своему маскхалату и, отвратив нос, отметил, — вот напасть — не выветривается!
Стало светать. Туманная дымка в подоле рассеялась, и разведчики увидели брошенный мятежниками там автотранспорт: два вездехода УАЗ-469, грузовики КамАЗ и TATRA.
— Викулов! — окликнул командира взвода старший лейтенант Середа. — Возьми четырёх бойцов, противотанковые мины с духовского склада и взорвите всю их технику к чёртовой матери.
Лейтенант Викулов, Сидор, Костёр, Костян и Стрела под прикрытием сверху спустились в подол. Выяснилось, что вся техника была на ходу.
— Минировать будем не технику, а узкий проход в теснине, — придумал Викулов, — чего технику губить порожняком!
Викулов указал бойцам на места внутри и снаружи узкой горловины шириною 3,6 метра, куда следовало установить противотанковые мины и, когда всё было сделано, приказал покинуть подол. Разведчики взорвали в пещерных комплексах весь арсенал и содержимое складов, вывели из строя источники энергопитания и медоборудование госпиталя и, забрав с собой четверых французов с раненными мятежниками, взошли на вершину. Пока ждали вертолёты, друзья Сидор, Костян, Руст, Стрела, Костян, Монгол сели в сторонку и разожгли небольшой костёр. Монгол достал варган и, приложив его к зубам, начал издавать теургические звуки: эй-я, ой-я, ай-я, ий-я. С вершины горы друзьям представился прекрасный вид неповторимого Мармоля. Каждый вдруг почувствовал себя причастным к событиям многовековой давности, как останавливавшиеся здесь на бивак древние воины, за исключением Сидора, который не сводил с молодых француженок очей и негромко с улыбкой пел песню барда-афганца Юрия Кирсанова «Как у нас в уезде Чаквардак»:

Как у нас в уезде Чаквардак,
Среди женщин шум и кавардак —
Из Кабула к нам пришел отряд,
Под названьем кодовым «Каскад».

«Каскадеров» я пошла смотреть,
И стояла, скрывшись за мечеть.
Вдруг гляжу — идёт ко мне один
Синеглазый молодой блондин.

Как взглянула я на шурави,
Так в душе запели соловьи,
Позабыла стыд и шариат,
Говорю: «Пойдем со мной, солдат!

Пусть ты необрезанный кафир —
Только для тебя устрою пир,
Спать тебя с собою положу,

И сниму не только паранджу».

Но глядит печально шурави:— Ты меня, красотка, не зови,
Наш начальник — грозный «мужавер»,
Загоняет спать нас в БТР.

— Глупый, неразумный шурави!
Ты минуты радости лови!
Знаю я, в горах сидит душман,
Против русских точит ятаган.

Шурави смеется: Не пугай!
Всех душманов мы отправим в рай,
На земле афганской будет мир —
Вот тогда мы и устроим пир.

Пролетели дни как листопад
И ушёл в Кабул отряд «Каскад».
А я жду, сгораю от любви:
Где ж ты, синеглазый шурави?!

Вскоре прилетели вертолёты Ми-8МТ, забрав с высоты разведчиков вместе с пленными. По нашедшим подтверждение агентурным данным афганской Службы госбезопасности ХАД, на следующее утро в Мармоле, в результате подрыва на противотанковой мине УАЗ-469, погиб командующий северным фронтом Абдул Кадер.

ОПЕРАЦИЯ «МАНЁВР»

ЮГО-ВОСТОЧНАЯ ОКРАИНА КУНДУЗА. 20 мая 1986 года

Тёплая ночь. +25оС. К одному из домов кишлака Ибрахим-хейль съехались представители лидеров «Исламской партии Афганистана» (ИПА) Гульбеддина Хекматияра, партии «Исламское общество Афганистана» (ИОА) Бурхануддина Раббани и их полевые командиры — свыше двадцати человек. На повестке дня стоял вопрос о взаимодействии отрядов двух ведущих исламских партий в предстоявшей крупной войсковой операции Советских войск по проводке колонн из Кундуза в Файзабад. Первым с докладом выступил полевой командир ИПА в провинции Кундуз пуштун Шамсутдин по прозвищу доктор Шамс:
— БисмиЛляхи Рахмани Рахим! — начал он с Басмалы. — Кундуз— это стратегический узел на северо-востоке! Влиянием здесь преобладают отряды нашей партии. Поэтому мы считаем резонным решением взять командование операцией в свои руки.
Ему возразил статный полевой командир ИОА узбек Мохаммад Марзбон по прозвищу Кази Кабир, сходно прочитавший в начале Басмалу:
— Но восток провинции Кундуз, а также соседние Тахар и Бадахшан, по которым пройдут советские колонны дальше, находятся под контролем отрядов партии Исламское общество Афганистана.
— Да! — признал распалившийся доктор Шамс. — Но удастся ли вам сохранить этот контроль, перекрой мы коммуникации из Панджшерского ущелья в долины Андараб и Хост-Ва-Ференг?!
— Знаете ли, уважаемый Шамсутдин, — произнёс с присущей ему рассудительностью Кази Кабир, — совместные действия Северо-восточного и Панджшерского фронтов партии Исламское общество Афганистана прошли испытания временем. На этапах несения потерь, панджшерцы не единожды приходили нам на помощь, пополняя отряды ИОА здесь, на северо-востоке, резервами! Участие отрядов нашей партии в данной операции без единого управления ими Ахмад Шах Масудом исключается! Если следовать вашей инициативе, уважаемый Шамсутдин, численность группировки моджахедов, участвующих в данных боевых действиях, сократится кратно. Этим будет нанесён вред общему делу!
— Полно, полно! — снизил градус дискуссии поверенный ГульбеддинаХекматияра Карим Юзуфзай. — Мы не на подведении итогов боевой деятельности исламских партий альянса «Пешаварской семёрки» сотрудниками ЦРУ! Нашей главной задачей на предстоящей операции является нанесение максимального урона Советским войскам! В ходе крайнего разговора двух досточтимых лидеров исламских партий Бурхануддин Раббани привёл доводы, которые были приняты Гульбеддином Хекматияром. Он согласился, что для эффективности действий моджахедов в данной операции насущно единоначалие. Поэтому все отряды ИПА в Кундузе, Тахаре и Бадахшане, на этапах её проведения перейдут во временное подчинение Ахмад Шах Масуду.   

ПРОВИНЦИИ КУНДУЗ, ТАХАР, БАДАХШАН. 9 июня 1986 года

В северо-восточной части республики Афганистан в провинциальном центре афганского Бадахшана Файзабаде и в уездах провинции Кишим и Бахарак на значительном удалении в 240 километров от основных сил Ограниченного контингента Советских войск в полной изоляции дислоцировались подразделения 860-го отдельного мотострелкового полка. Они выполняли задачи по блокированию караванных маршрутов из Пакистана и Китая вглубь Афганистана. К лету 1986 года возникла плановая необходимость в доставке значительного объёма грузов военного и гражданского назначения из Кундуза в Файзабад. С этой целью в первой половине июня 1986 года командование 40-й Армии проводило масштабную общевойсковую армейскую операцию с кодовым названием «Манёвр». Операция осложнялась тем, что регион в целом находился в руках вооружённой оппозиции. Её отряды регулярно нападали на советские транспортные колонны и гарнизоны, совершали диверсии против государственных органов власти ДРА, терроризировали гражданское население. Операцию было решено провести в три этапа с 9 июня по 14 июля 1986 года на широком фронте равнинного и  горного участков местности в провинциях Кундуз, Тахар и Бадахшан. Руководство ею было возложено на командующего 40-й армией генерал-майора Дубынина Общее командование во взаимодействии с вооружёнными силами ДРА осуществлял начальник оперативной группы Минобороны СССР в Афганистане генерал армии В.И. Варенников. К операции были привлечены значительные силы и средства ОКСВА и Вооружённых сил ДРА: 37 батальонов — 15 советских и 22 афганских из Кундуза, Кабула, Пули-Хумри, Ташкургана, Джелалабада, Гардеза, Газни. Для проводки транспортных колонн требовалось блокировать прилегавшие к трассе дороги и населенные пункты, а высаженный южнее трассы Кундуз–Файзабад в горных районах провинций Тахар и Баглан, тактический воздушный десант должен был ликвидировать базовые районы, снабжавшие отряды мятежников оружием и боеприпасами по всей протяжённости трассы. С началом первого этапа операции с 9 по 15 июня, в районе города Кундуз из разных регионов ДРА была сосредоточена достаточная группировка войск, скомплектованы и подготовлены транспортные колонны. Перед их выходом в зелёной зоне района между Кундузом и Ханабадом на участках вероятного выхода диверсионных групп мятежников к трассе для предотвращения нападений на колонны, разведывательная рота, совместно с частями афганской армии провела зачистку местности.
В завершении первого этапа операции экипажи БРМ-1 и БМП-2 — боевых машин разведроты по приказу её командира капитана Середы съехали с трассы и установили технику вплотную к глинобитным строениям крупного кишлака Мулла-Гулям на дистанции 300 метров друг от друга. Таким образом, разведчики блокировали прилегавший к трассе опасный участок дороги, исключали проникновение в кишлак дополнительных сил неприятеля и обеспечивали прикрытие колонн от вооружённых нападений. Командиром одного из этих экипажей БМП-2 был Руст, механиком-водителем Павел Гришин, наводчиком-оператором Семён Негода. На той же броне в составе пешей группы находились: тарджимон Азим Ахмедов и, прослужившие к тому времени в Афганистане без месяца полтора года, — Сидор, Костян, Костёр, Стрела и Монгол. БМП-2 друзей проследовала вдоль наделов рисовых чеков и встала на южной окраине кишлака Мулла-Гулям, оставив между бронёй и кишлаком постать житного поля.
Была уборочная страда, безжалостно палило солнце +42С. В высокой гуще золотой нивы спорадично возникали и вновь исчезали согнутые спины двух взрослых афганцев, благоусердно жавших серпом и увязывавших колосья в снопы — бородатого, с морщинистым лицом, мужчины лет пятидесяти и сгорбленной старухи с цветастой тканевой перевязью на спине, в которой находился младенец. Время от времени, они распрямлялись, брались ладонями за поясницы и, вытерев с лица пот, продолжали жатву. В поле им помогали двое мальцов восьми и десяти лет, сноровно складывавшие снопы в копны. Бросив недобрые взгляды на шурави, сидевших на грозной броне у кромки их поля, афганцы продолжили трудиться.
— Да, наш визит их явно не обрадовал! — посетовал Костян, выбравшемуся из командирского люка и снявшему шлемофон Русту.
— Что делать! — праздно бросил Руст и передал полученный по связи приказ командира роты. — Парни! Ротный приказал окопаться! Предупредил, что участок этот опасный, и надо быть готовыми к ухудшению обстановки. Поэтому окопы будем рыть в полный рост.
Довершив в багровом зареве заката день жнитвы, набравшийся смелости афганец — глава семейства, в сопровождении двух юных сыновей, направился к сидевшему на ребристом листе трансмиссионного отсека БМП-2 Русту. По какой-то стигме он счёл его главным. Афганцы робко подошли к броне. Из лежавшего на ней серебристого портативного транзистора SANYO в это время слышалась набиравшая популярность песня «Вернисаж» в исполнении В.Леонтьева и Л.Вайкуле:

Был так прекрасен вернисаж,
Но взор еще прекрасней ваш,
Но вы вдвоем вы не со мною.
Как за спасеньем к вам иду
Вы тот, кого давно я жду,
Но вы вдвоем, вы не со мною.
И я себя на том ловлю,
что вас почти уже люблю,
Но вы вдвоем, вы не со мной…

Руст увидел перед собой выше среднего роста, сухощавого и смуглолицего, с ярко зелёными глазами и густой, с проседью, бородой, дехканина. Он был в выгоревшей на солнце светло-коричневой чалме  и палевом перухане , на котором виднелись белые волнистые разводы пота. Руст приглушил звук транзистора и согласно восточному этикету встал и поприветствовал его первым:
— АсСаламу Алейкум!
Афганец не ответил традиционным приветствием, со взбудой начав монолог на дари и языке жестов:
— Наступит ночь, — предрекал он, заметно егозя, — и вы начнёте стрелять в сторону кишлака и сожжёте наш хлеб. В итоге нас ждёт голодная смерть!
В ажитации он трясцой ухватывал скрюченными пальцами бороду и вытирал свисавшим на плечо отрезком чалмы с очей слёзы.
— У меня четверо детей: трое сыновей, один из которых инвалид, и младенец — девочка, осиротевшие после смерти в родах жены, да старуха-мать. Дайте нам хотя бы два дня, чтобы мы успели завершить страду.
Суть булгачившей афганца апории, Руст понял. Он лишь испоредь уточнял значение незнакомых слов у сидевшего рядом тарджимона Азима Ахмедова, понеже его родной таджикский язык был предельно схож с афганским дари. Ватарба афганца имела основание: известно, что ночной покой отдыхавшим воинам в боевых условиях в горах и зелёной зоне обеспечивался непрерывным беспокоящим огнём в направлении вероятной угрозы. Того требовала обстановка. Молвь афганца была сумной. Он глядел на Руста молящим взглядом и с надеждой. В какой-то момент ему даже чаялось, будто шурави проникся его назолой. Но, не получив зарок не открывать огонь, с безнадеждием махнул рукой и обречённо побрёл прочь.
— За два дня им не управиться! — прикинул, стоявший сбочь Стрела.
— Абсолютно! — согласился с ним подошедший Костян.
— Беспроторица! — поддержал Сидор.
— А что если всё же рискнуть?! — предложил Руст. — Мы разрядим магазины от трассирующих патронов и заменим их на обычные. Огонь будем открывать в случае острой злободневности и не по полю.
— Руст, это блажь! Ты же знаешь, — зиждился Сидор, — не будь ночью стрелкового огня, мы рискуем близко подпустить духов. Да и заснуть вероятность дюже возрастёт. Со стрельбой-то оно поспокойнее и караульному, и спящим! И вообще, — продолжил он, — как ты себе это представляешь: с других машин будут палить, а у нас тишь да гладь?! Ротный сразу почует неладное. Наконец, может возникнуть опасность того, что духи выберут именно наш участок для прорыва к трассе.
— А я великодушный помысел Руста поддерживаю! — изъявил вотум Монгол, растёрший в ладонях сорванный колос пшеницы и начавший жевать его зерно, — почему бы нам не сотворить благо?!
— Монгол! Вечно ты со своей шаманской добродетелью! — распалился Сидор. — Ты слышал, что по связи набаял ротный?! На БМП-2 отдельной бригады, прибывшей на эту операцию из удалённого региона, духи вырезали всех до единого — и экипаж, и десантную группу. Апропо, это произошло здесь поблизости. Вот они горькие последствия уклонения от устоев.
— У них заснул караульный! — поведал о происшествии Стрела.
— Да! — согласился Сидор. — Но веди он безотлыжную стрельбу, вряд ли б заснул!
— А ты раздели вопрос на две части! — предложил Сидору, безмятежный Монгол: на сон на посту и ночную стрельбу. Можно ведь и не стрелять. По крайней мере, если для того не будет острой нужды. Вместо одного часового можно выставить двух. А времени на дежурство отвести в два раза больше: не час, а два.
Руст оставался под впечатлением от безотрадного предвестия афганца:
— Парни, предлагаю всё же извлечь из магазинов все трассирующие патроны и заменить их обычными! — репетовал он свой призыв. — И огонь открывать в случае острой злободневности.
Поговорив вобизор, друзья пошли навстречу просьбе отца афганского семейства, постановив: без необходимости огонь не открываем! Ближе к ночи они распределили смены, как то предложил Монгол. На сон грядущий достали из десантов БМП-2 все плащ-палатки, постелили их на броню, положили сверху толстые из верблюжьей шерсти в цветастом шёлке, афганские одеяла и, ими же укрылись. Руст, как инициатор моратория на открытие огня, понимал личную ответственность перед товарищами, оттого большую часть ночи бодрствовал либо находился в полудрёме, постоянно окликая караульных, не заснули ли.
Была тихая тёплая ночь +32С. Гугол звёзд и сияющий серп луны наслаждали своим сказочным пейзажем. Однако время без стрельбы истекало медленно со взбудой. Отступя брони слышался неумолчный мотет протяжных воплей стаи шакалов схожий с многоголосием рюмивших младенцев. Скованные уговором в кромешной тьме не стрелять, друзья не решались пойти и отогнать их подальше. Наступившим утром продолжилось рытьё глубокой траншеи окрест БМП-2 и ведение наблюдения за местностью. Из транзистора, стоявшего на башне брони, слышалось:

Лето нам тепло дарило,
Чайка над волной парила,
Только нам луна светила,
Нам двоим на Земле.

Но куда ушло все это?
Не было и нет ответа.
И теперь, как две планеты,
Мы с тобой далеки…

Неожиданно к месту блокировки на высокой скорости подъехала командирская машина БМП-2 капитана Середы. На броне, кроме экипажа и трёх разведчиков, сидел с чапаевскими усами капитан, восей прибывший из Союза по замене.
— Ну, как тут у вас?! — спросил Середа у Руста.
— Без происшествий! — рапортовал Руст.
— Не слышал ночью стрельбы! Обстановку держите под контролем?! — допросил Середа, зорко воззрев на Руста.
— Так точно! — прогорланил Руст во избежание объяснения причин отсутствия стрельбы.
— Хорошо! — утолился Середа. — Я привёз к вам политическое командование — нового парторга полка гвардии капитана Шевчука. Глядите! Не посрамите разведку!
— Есть, не посрамить разведку! — посулил Руст с улыбкой.
Он истово представил парторгу полка личный состав разведывательного отделения, и заладил с ним в первые же часы, охотно приняв предложение вступить в члены КПСС и ажно приступил к изучению подаренного им Устава. В это время, не уповавшие на отклик шурави, жницы ломили жатву в приподнятом настроении. Выйдя на поле с денницей, они старались уложиться в указанные Русту двое суток. Время близилось к полудню, а солнце к зениту. Парторг сидел на башне БМП-2 спиной к кишлаку и читал книгу, впотай наблюдая за действиями разведчиков. Сидор и Монгол, вобизор впереди машины разжигали очаг, а Руст топором разбирал деревянный ящик от цинков с патронами на дрова. Из транзистора доносилось незабвенное "Комарово":

Hа недельку, до второго,
Я уеду в Комарово,
Hа воскресной электричке,
К вам на краешек земли.
Водолазы ищут клады,
Только кладов мне не надо –
Я за то, чтоб в синем море
Hе тонули корабли!

— Э, Бача! — окликнул, обвязывавшего сжатые колосья в сноп, главу семейства, Руст, вадно призвав топором в десной, — Инджо биё!
Афганец набатно поднял голову и поглядел против солнца из-под ладони в сторону БМП-2. Поняв, что кличут его, бросил фразу старушке и принуждённо побрёл к шурави.
— АсСаламу Алейкум! — добросердечно поприветствовал подошедшего афганца Руст. — Монгол! Налей, пожалуйста, нашему гостю чаю! — учтиво попросил он клавшего в это время в очаг дрова товарища. 
Монгол наполнил горячим жасминовым чаем маленькую фарфоровую пиалу из трофейного китайского сервиза с кобальтовой бело-голубой росписью в стиле шинуазри, и преловко залил его обратно в чайник. Затем, наполнив на половину, протянул афганцу. Взяв одной рукой пиалу с чаем, афганец едва склонил голову и, традиционно приложив вторую ладонь к груди, сделал глоток.
— Как ваше имя, Ако?! — почтительно обратился Руст на дари.
— Шераги! Мое имя Шераги! — назвался афганец.
— Я Рустам, сын Фархада! — отобразился на восточный манер Руст и прочитал единоверную декламацию «Калима»: «Ля иляха илляЛлах, Мохаммадун — расулюЛлах».
— Далеко на севере, — начал просвещать Руст, — в самом центре России, где зимой бывает много снега, находится моя Родина — Татарстан. Там живут татары. Они, как и афганцы, — мусульмане. Наш язык очень близок к узбекскому и туркменскому языкам, на которых говорят в Кундузе, Тахаре и других северных провинциях. Мы с нашим товарищем из Самарканда, — Руст кивнул в сторону Азима Ахмедова, — говорим на узбекском и таджикском языках. Слушая Руста, было заметно, что Шераги открывал для себя много нового.
— Среди шурави много мусульман! — поделился под занавес разговора Руст и бравурно объявил Шераги, — в 21.00 мы ждём вас с сыновьями на плов!
В ответ, афганец смиренно покивал головой и направился в поле.
— Не придёт! — предрёк Стрела.
— Не посмеет! — возразил Костян. — На кону наша добрая воля — ночью не стрелять.
Завершив трудовой день в багряных сполохах заката, Шераги удалился с семьёй в кишлак. С наступлением морока он появился в условленное время, но один.
— Шераги! — приязненно поприветствовал его Руст, накрывая казан с пловом крышкой, дабы рис вобрал в себя оставшуюся влагу из зирвака, — а где ж твои сыновья?!
Шераги замялся и назирком заглянул под туго натянутый между столетними чинарами навес, сращённый из нескольких плащ-палаток. Там он увидел освещённый керосиновой лампой длинный стол, сооружённый из деревянных ящиков от артиллерийских снарядов, который был засервирован посудой и столовыми приборами.
— Иди за сыновьями, — благоволительно произнёс Руст, — мы будем вас ждать!
Поняв безысходность, Шераги удалился. Вскоре на советско-афганской агапе у хлебосольных шурави вапти с Шераги и тремя его сыновьями присутствовали механик-водитель Павел Гришин, наводчик-оператор Семён Негода, тарджимонАзим Ахмедов, парторг капитан Шевчук, а также Монгол, Руст, Стрела, Костян, Костёр и Сидор. Блюдом вечера был солдатский плов, ладно сготовленный в большом чугунном казане на костре. Руст поднял его крышку, выпустил пар и начал накладывать яство на два больших лягана, скрозь сопровождавших разведчиков на броне БМП-2 вместе с другой утварью. Поджаренная на фирменном пакистанском жиру советская, из жестяных банок, говяжья тушёнка с консервированной в стекле морковью и рассыпчатый, продолговатой формы рис, виделись бойцам амброзией. Костёр передал Шераги и его сыновьям большие ложки. Шурави глядели на афганцев и соборно ждали, пока на правах старшего гостя, первую ложку снимет Шераги. Было вдогляд, что афганцы испытывали конфуз. Руст уловил их сдержанность и, чтобы развеять сомнения о наличии в брашне запретной свинины, показал на вскрытой банке тушёнки изображение говяжьей головы. Шераги улыбнулся и, взыграв духом, снял пробу. За ним начали снедать разведчики, его сыновья и парторг. Впрасол плов получился отменным. Все были счастливы, за исключением ерзавшего на месте, баттхёртного парторга, дюже бередившего от несоблюдения устава внутренней службы. После плова всем налили горячего чая. В завершение вечера друзья вытащили из закромов десанта БМП-2 большой мешок трофейного риса и водрузили на спину благодарившего за вкусный ужин Шераги. Не ожидавший такой манны, растроганный Шераги, не верил своему счастью. Тем временем, со всех БМП-2 и БРМ-1 разведроты, блокировавших кишлак Мулла-Гулям, велась безостановочная стрельба. Лишь на участке, где стояла БМП-2 с Костяном, Рустом, Монголом, Сидором, Стрелой и Костром, была полная тишина. Совместные советско-афганские ужины за незатейливой дружеской беседой продолжались ещё несколько дней, пока не лопнуло терпение парторга.
— Тукаев! — окликнул он Руста. — Мы в Советской Армии или в израильском кибуце?! Это что за распорядок?! Каждый вечер плов с басмачами едим, надо прекратить этот балаган!
— Есть, товарищ капитан! — взял под козырек Руст. — Плов с басмачами есть не будем! Будем есть кашу с ПАКа!
Дождавшись удобного момента, когда парторг ослабил внимание к разведчикам, Сидор созвал к Русту — Костяна, Костра, Монгола, Стрелу и внёс предложение:
— Надо сконстролить парторгу сатьяграху!
— Что сделать? — не понял Монгол.
— Саботаж! — растолковал Стрела.
— Во-первых, — продолжил Сидор, — надо перестать его кормить горячей пищей, приготовленной на огне. Нехай довольствуется едью из полковой полевой кухни. Во-вторых — ночью, в ходе караульной службы, надо сымитировать повальный сон часовых на посту. От смены к смене Руст будет инспектировать бодрствование часовых окриком «Дневальный», а тот в ответ будет молчать, как рыба — якобы заснул. Руст будет подходить к нему и дюже браниться, приводя в приклад случай с вырезанным экипажем. И так каждую смену. Уверяю: сутки, максимум двое, парторг сам от нас сбежит.
Отстояв дежурство первым, Руст лёг на отдых и, находясь в полудрёме, регулярно окликал часового, но в ответ всегда была тишина. Капитан всё это слышал и, понимая возможный исход, пребывал в саспенсе. В соответствии с дневным распорядком каждое утро по всем БМП-2, блокировавшим трассу, развозился завтрак, приготовленный на полковой полевой кухне ПАК. Снедать его было возможно, но назвать зело аппетитным, едва ли. Парторг сидел на башне БМП-2 и, отвернувшись от разведчиков, поглощал в одиночестве холодную перловую кашу и говяжью тушенку из жестяной банки с затвердевшим жиром. В это же время на завтрак разведчикам благодарный Шераги принёс едва извлечённые из тандыра горячие лепёшки и полный балакирь прохладной простокваши. Не продержавшись при таком довольствии и двух суток, окончательно деморализованный отсутствием уставных отношений и нормального питания, парторг полка капитан Шевчук, оставив надписанный им на память Русту новенький Устав КПСС, убыл на  КП полка. К вечеру о нём уже никто не вспоминал.
Служба вернулась в старое русло. Но изневесть зарано перед совместной трапезой у БМП-2 разведчиков появился мятущийся Шераги. Он забежал под навес, огляделся и, убедившись в отсутствии большого командора капитана Шевчука, предупредил: «Я сейчас вернусь». Спустя пять минут он возвратился с тремя бородатыми афганцами крепкого телосложения не похожими на местных торгашей или перекупщиков соляры:
— Рустам! Я доверяю вам и хочу, чтобы вы поговорили с  этими людьми.
Руст и стоявшие рядом разведчики враз поняли, что это духи. Кишлак Мулла-Гулям, как и многие другие населённые пункты уезда Ханабад провинции Кундуз, с начала войны входил в зону влияния полевого командира ИПА доктора Шамса. На участке Мулла-Гулям, расположенном на трассе Кундуз–Файзабад, местные отряды оппозиции беспрестанно минировали дороги, атаковали советские и афганские транспортные колонны. Руст предложил моджахедам пройти под навес и сесть. Сам же подозвал механика-водителя Павла Гришина и наводчика-оператора Семёна Негоду и, попросил их с брони вести наблюдение в направлении трассы и кишлака. В случае выхода кого-либо из кишлака или приближения БМП-2 командира роты капитана Середы, немедля ему сообщить. С появлением визитёров к навесу стянулись Сидор, Монгол, Костян, Стрела, Костёр и Азим Ахмедов.
— Мы бы хотели поговорить с вами наедине, — предпочёл сохранявший спокойствие, со строгим лицом статный моджахед, одетый в палевого цвета чалму и бежевый перухан.
Руст переглянулся с друзьями и согласительно кивнул головой.
— Мы не дадим им уйти! — бросил Русту, отходивший крайним Сидор.
— Не торопи события! — предостерёг его Руст.
По одну сторону от тлевшего очага расположились Руст и Азим Ахмедов, по другую трое моджахедов. Изневесь, Руста овеяло запахом дыма горевшего хвороста, присущего инсургентам. Лица их были смуглыми и сухощавыми. Он окинул всех взглядом и, молча, кивнул Азиму Ахмедову. Тот не спеша повернулся вполоборота, дотянулся до чайника и, наполнив до половины пиалы, истово прикладывая руку к груди, передал каждому бытчику. После первого глотка чая, Руст призывно воззрел на старшего зримо визитёра в ожидании начала разговора. Моджахед представился:
— Я Халфутдин из кишлака Мулла-Гулям, — горделиво начал статный моджахед, — нам известно, уважаемый командор Рустам, что вы мусульманин и хороший человек. Мы пришли сюда, чтобы предложить вам и тем, кому вы доверяете, уйти с нами, — излагал он на катаганском диалекте узбекского языка со спорадичным вкраплением слов на дари, пристально глядя Русту в очи. — Мы обеспечим вас кровом и поможем обзавестись афганской семьёй. Подумайте, зачем вам здесь умирать?! Это ведь не ваша земля! Вот вам, к примеру, последний случай, — он кивнул в сторону моджахеда, сидевшего по десную, — двое его молодых родственников были найдены в арыке, тут недалёко с прострелянными головами. Ответьте! Что нам остаётся после этого делать?!
— Почему вы уверены, что это дело рук шурави?! — опровергал Руст.
— А чьих же ещё?! — утверждал Халфутдин
— Это могли сделать моджахеды из других партий, — не исключал Руст, — между отрядами разных исламских партий идёт междоусобная война.
— Нет, это сделали шурави! — настаивал Халфутдин.
— Тогда с высокой долей вероятности предположу, что эти люди имели при себе оружие, — допустил Руст.
— А какое это имеет значение?! — спросил Халфутдин. — Они ведь на своей земле и вправе сами решать, как им ходить — с оружием или без.
— Большое! — заметил Руст. — Идёт необъявленная война и гибнут Советские воины! Мы здесь, чтобы помочь Саурской революции освободить афганский народ от гнёта.
— Нас ни от кого не нужно освобождать! – возражал Халфутдин, – Оставьте нас в покое! Наш уклад остаётся неизменен столетиями. Мы не умеем жить по-другому! А главное — не хотим! Самое дорогое, что у нас есть это наш Ислам. Вашему высшему руководству, прежде чем ввести сюда войска, следовало бы изучить историю Афганистана: свергнутый в 1973 году после сорокалетнего правления эмир Захир-шах повторил судьбу другого афганского правителя Амануллы-хана, потерявшего власть в 1929 году и, подобно ему, доживает свой век в изгнании. В обоих случаях виною всему были реформы: стремление построить светское общество, слепое подражание западу, СССР с его коммунистической идеологией, отказ от векового уклада и традиций предков, вплоть до отмены ношения афганскими женщинами чадры. Мы не хотим такого Афганистана!
Руст внимательно слушал речь моджахедов и, не прервав, дал каждому высказаться.
В обрушившемся потоке контрдоводов он понимал бесперспективность холивара и спросил себя: на что инсургенты рассчитывали, придя к таким же, как они, убеждённым в своей правоте шурави?! Какие у них были основания считать, что со встречи они уйдут живыми? И если даже в них не разрядят рожок из автомата, точно не пленят? «Объяснение этому всё же есть, — домысливал Руст, — будучи сами воинами, они знали, что идут на разговор к воину. Одно дело — пуля, выпущенная в неприятеля в бою, другое — во время доверительно-го разговор. Да, — умозаключил он, — война войной, а благодеяния порождают благоволение». Словесный портрет командора-мусульманина Руста из рассказа Шераги вызвал у моджахедов кишлака Мулла-Гулям неподдельный интерес. Великодушие и милосердие, подобно силе и храбрости, испокон на Востоке имели собинную цену. Руст вежливо поблагодарил парламентёров и с безмятежностью поведал:
— Мой дом далеко на севере за Амударьёй, — растолковывал он. — Все шурави — мои братья! Я сам один из них! С ними я пришёл, сними и уйду, если останусь жив, конечно.
— Это ваше решение, — выспренне принял Халфутдин, — единственное, что мы можем гарантировать: у кишлака Мулла-Гулям с вами этого не произойдет.
Руст прозорливо зарань предупредил Сидора и других товарищей об окончании разговора и попросил воздержаться от каких-либо неожиданных действий, дав парламентёрам безмятежно уйти. Поблагодарив за встречу, моджахеды разом встали и, пропустив вперёд Халфутдина, не спеша с контенансом направились к улочке, уводившей в глубь кишлака.
— Не могу поверить своим глазам! — крушился поступку Руста наспех зашедший под навес Сидор, провожая взглядом исчезающих в узком проходе кишлака моджахедов. — Ты их отпустил?! Попади ты им в руки, не приведи создатель, не отпустили б тебя!
— Попадись они мне в горах, — объяснял Руст, — без колебаний выполнил бы свою солдатскую работу, как делал это не раз. Но, когда они отправились к нам на разговор, они словно голову засовывали в пасть льву. Ведь рисковали переоценить нас, верно?! Ну как же можно было не отдать должное их храбрости и позволить нас переоценить?!
Сидор, задумавшись, промолчал.
На следующее утро Шераги вышел на поле позднее обыденного. Он был невесел. Угадывалось, что отказ Руста — самого или с кем-либо из товарищей уйти с моджахедами его огорчил. Было вестимо, в том крылся и личный резон Шераги. Как бы оно ни было, вечером того же дня капитан Середа объявил по связи всем экипажам, что в течение двух дней разведроте предстоит десантирование в горах, и приказал быть в готовности в любую минуту сняться с блокировки. Руст понимал, что всё в жизни имеет свой конец, и с Шераги, с которым они успели хорошо подружиться, скорее всего, больше уже не увидится. Напоследок он решил скрасить ему жизнь царским подарком. Пока командир разведроты Середа был на получении задачи у командира полка, Руст махнул на своём БМП-2 до полевой кухни ПАК и выменял добытый в Панджшере трофейный пистолет BERETTA 92 у прапорщика хозвзвода Притулы на два мешка — риса, муки и два ящика — масла и сгущенки. С началом нового дня пришёл приказ командира роты сниматься с блокировки у Мулла-Гулям. Руст попросил ребят построиться и, подозвав Шераги с тремя сыновьями, в торжественной обстановке вручил им всё, что было приблюдено для этого прощального мероприятия. Очи изумлённого Шераги наполнились слезой. Утерев её неловким движением рук, он обнял напоследок Руста и каждого шурави. Затем погрузил врученные ему гостинцы на хребты привлеченных для транспортировки ишаков и, взяв оставшуюся поклажу в свои и трёх сыновей руки, направился в кишлак. На пути домой, не веря своему счастью, он инно поворачивался назад, махая на прощание рукой. Больше Шераги друзья не видели.
Спустя много лет, — представляли они, — Мы будем с тёплым чувством вспоминать этот эпизод своей службы, задаваясь вопросом: «как теперь живётся этому простому афганскому дехканину. Жив ли? Сыновья, поди, будут совсем уже взрослыми». Советским воинам, побывавшим за речкой, было не безразлично, какими их запомнят сотни тысяч афганцев подобных Шераги. Друзей же впереди ждал второй этап операции с высадкой тактического воздушного десанта в горах уезда Хост-Ва-Ференг провинции Баглан. Там им предстояло захватить базовый район противника, атаковавшего транспортные колонны, шедшие из Кундуза в Файзабад.

ГОРНЫЙ ЭТАП ОПЕРАЦИИ «МАНЁВР». 15 июня 1986 года

Он кончил школу сельскую, зачитывался Грином,
Вчера сидел за партою, сегодня первый бой,
Единственный оставшийся с горячим карабином,
С короткой биографией, с великою судьбой.
Ю. Визбор

КИШЛАК ХОДЖА БАХАУТДИН. ПРОВИНЦИЯ ТАХАР. ВРЕМЕННАЯ СТАВКА АХМАД ШАХ МАСУДА.
В одном из домов кишлака на совещании полевых командиров собрались: сам Шах Масуд, крупный полевой командир Кази Кабир и ещё шесть командиров различной партийной принадлежности из ИОА и ИПА.
— БисмилЛяхи Рахмани Рахим! — прочитал Басмалу Шах Масуд. — Наши действия на этапе движения советских колонн из Кундуза в Файзабад можно оценить, как вполне удовлетворительные. С первого дня мы регулярно атаковали и поражали их минами. Теперь надо приготовиться к ответным мерам Советов — высадке десанта на наши тыловые базы в горах. В связи с этим призываю всех командиров быть боеготовными. 
В полдень прошлого дня разведрота снялась с блокирования у кишлака Мулла-Гулям и на броне совершила 30-ти километровый марш на юг провинции Тахар. Достигнув местности в предгорье, где была организована площадка подскока, заночевала. Едва ночная темень сменилась утренней зарёй рота разбилась на десантные группы и на вертолётах Ми-8МТ полетела в район операции в уезд Хост-Ва-Ференг. Целью высадки десанта на обширном участке горного массива в районах Мугулан, Чольбахир, Тали-Гобанг был разгром вскрытого разведкой базового района мятежников и захват арсенала. Меры по противодействию отвлекли живую силу мятежников от прилегавших к трассе равнинных участков, с которых атаковались транспортные колонны, к горному району. Местом высадки групп тактического воздушного десанта командованием операцией были выбраны господствующие высоты: Карбату 3161, Дехмиран 2781, Яфсадж 2540, Шастдара 4123 и другие.
Через 20 минут полётного времени вертолёт Ми-8МТ с первой десантной группой под командованием старшего лейтенанта Викулова, в которую также входили: Костян, Руст, Стрела, Замятин, Силкин, Мамаладзе, Липкин и приданные разведчикам сапёры, начал снижение и высадку на тесную седловину  меж господствующих высот. Десант сразу столкнулся с интенсивной стрельбой и стал спешно покидать борт. Спрыгнувший крайним, пулемётчик Костян услышал за спиной резкий свист снаряда гранатомёта РПГ-7 и взрыв. Повернувшись, он увидел охваченный пламенем Ми-8МТ и выпрыгивавших из него пилотов. Точное попадание в бак привело к мгновенному воспламенению и быстрому распространению огня. Группа залегла в круговую оборону и вступила в бой. Старший лейтенант Викулов, немедля взял управление боем. Разведчики стали слаженно отражать натиск противника и сдерживать попытки окружения.
Тем временем на ту же площадку под непрерывным огнём противника следом подлетели два других Ми-8МТ, высадившие вторую и третью десантные группы со старшими лейтенантами Хромовым, Демичевым и разведчиками с ящиками боеприпасов. Сидор, Монгол, Костёр, Солодуха, Гуд, Саркисян, а также приданные разведчикам артиллерийский корректировщик и авиа-наводчик, находившиеся в четвёртом Ми-8МТ с командиром роты капитаном Середой, уже сведали о ввязывании роты в бой. На подлёте к месту высадки они увидели в иллюминаторах полыхавший внизу Ми-8МТ и услышали плотную стрельбу. Борт их резко снизился и завис в тридцати метрах от догоравшей машины. Торопившие десант с высадкой, булгачившие пилоты не дождались, пока разведчики заберут с борта крупнокалиберный пулемёт «Утёс» и станковый гранатомёт АГС-17 и начали резкий подъём. В этот момент, вертолёт подвергся точному попаданию снаряда из гранатомёта, став уже вторым поражённым. Он начал крениться и, зацепив лопастями горную твердь, рухнул на бок. Из бака Ми-8МТ толстой струёй стал бить керосин. Чтобы его поджечь, мятежники перешли на стрельбу трассирующими патронами.
— Японский транзистор! — выбранился капитан Середа. — На борту остался наш пулемёт «Утёс» и АГС-17 — без них нам придётся туго.
Между тем, — Костян, Стрела и Костёр огнём пулемётов существенно сковывали усилия неприятеля, став избранными целями снайпера. Одна из пуль пронзила Стреле бедро. Увидев это, находившийся поблизости Монгол под огнём прикрытия дополз к нему и спешно оттащил в укрытие.
— Полежи теперь спокойно! — призвал он, колготившегося болью Стрелу, — дай мне спокойно осмотреть рану!
Монгол спорко разрезал острым штык-ножом участок горного костюма и оголил рану.
— Кость разбита! — констатировал он про себя. — Это нездорово! Нужна срочная эвакуация.
— Ну, что там?! — отягощённо промолвил Стрела.
— А что там может быть?! — уклонился Монгол, не желая комментировать. — Ранение, как ранение. Стрела, тебе надо набраться терпения и поберечь силы. Полежи пока молча!
Стрела истекал кровью и побледнел. Монгол торопко размотал с приклада своего автомата резиновый жгут и, туго затянув его выше раны, написал на нём текущее время. Затем он достал из санитарной сумки промедол и вколол рядом с раной. Пулемёт Стрелы забрал капитан, командир экипажа первого сожжённого Ми-8МТ, немедля открыв из него безостановочный огонь. Однако позиция, откуда бил пилот, была уже пристреляна снайпером, сделавшим из него следующую жертву: пуля, вошедшая ему в бок, где не прикрывали защитные листы бронежилета, не оставив шанса выжить, стала роковой. Капитан Середа приказал по связи авиа-наводчику старшему лейтенанту — смольно-черноволосому маштаку навести штурмовую авиацию Су-25 для нанесения ударов по господствующим высотам. Наводчик одел наушники и незамедлительно вышел на радиосвязь с авиационным обеспечением. Слышимость в эфире была плохой. Пытаясь её как-то улучшить, авиа-наводчик стал перемещать радиостанцию с длинной антенной с места на место и, вытащив из укрытия, установил на открытом месте. Связь, от этого, на какое-то время улучшилась. Но не успел он довести в эфире координаты для удара, как через мгновение длинная пулемётная очередь прошила корпус радиостанции и его самого. В тот же отрезок времени на разных участках ружейно-пулемётным огнём были убиты командовавшие действиями групп старшие лейтенанты — командир взвода Демичев и замполит роты Хромов.
— Монгол! — призвал вполголоса находившийся с ним в укрытии Стрела. — У меня плохое предчувствие.
— С чего вдруг?! — притворно недоумевал взыскательный Монгол.
— Передай парням мою просьбу, — проговорил Стрела насилу, — пусть после дембеля заедут к маме в Ленинград. Домашний адрес есть у Руста и Костяна.
— Прекращай, Стрела! — одёрнул его Монгол. — Ты ж не в голову ранен или в живот. Поживём ещё! На свадьбу ко мне приедешь. Я тебе Байкал покажу. А потом ответно я к тебе. Мы в Финском заливе искупнёмся и тайлаган там проведём. Так что гони тугу!
Изневесь Стрела высоко вскинул подбородок, захрипел и резко расслабив тело, прекратил дышать. Его голубые очи остались открытыми. Монгол пальпировал лучевой пульс, но его уже не было.
— Ушёл! — с горечью произнёс Монгол, прогорланив следом находившимся поблизости воинам, — Стрела умер!
Бой продолжался. По радиосвязи с центром боевого управления капитан Середа отчаянно доказывал, что пилоты Ми-8МТ перепутали координаты высадки и десантные группы находятся совсем в другом месте. Но уровень аккумуляторных батарей командирской радиостанции был уже на минимальной отметке. В конце сеанса радиосвязи Середа успел передать своё личное предположение о фактических координатах места высадки. Непрекращавшийся в течении дня, с заходом солнца огонь стих. Убитых — капитана, командира первого сожженного Ми-8МТ, старших лейтенантов Хромова, Демичева, авианаводчика и Стрелу вместе с ранеными перенесли в одно укрытие. В потёмках капитан Середа обошёл все позиции и раздал разведчикам ближайшие задачи. Получившие с мороком возможность к временному передвижению Сидор, Костёр, Руст, Монгол, Костян, собрались у кромки вершины. Всех одолевала кручина.
— Монгол! — прервал скорбную тишину Костёр. — Почему Стрела умер?! Ведь он был ранен в бедро?
— Кость ему раздробило разрывной пулей, — поведал Монгол, предположив, — видно был сильный болевой шок. Как теперь установишь точную причину?!
— Мойра. — соболезновал Сидор. — Пред неминучей, Стрела молвил чего?
— Говорил, мол, предчувствие у него плохое, — припомнил Монгол, — просил нас маму его в Ленинграде навестить.
— Это непременно нужно сделать! — решительно вынес Костян. 
— Единственный сын был у матери-вдовы! — напомнил Руст, посулив. — Поедем обязательно! Если самим повезёт вернуться живыми.
После этих слов друзья замолчали и в унисон помянули Стрелу. Костян достал из нагрудного кармана своего горника записную книжку, вытащил из неё фото с шестерыми друзьями и пристально вгляделся в стоявшего посредине Стрелу. Спустя какое-то время, он вложил его обратно и достал фотографию жены Розы. Светлый  лик молоденькой русоволосой девушки с большими зелёными очами и причёской каре, сменил его мрачные мысли на любовь и надежду. Соглядатай Сидор внезапу прервал молчание:
— Костян! Всё было как-то невдомёк, а в горах вдруг захотелось спеть для тебя песню Юрия Кирсанова «Фото из блокнота». Ты ведь один из нас женатый. И отец, ноне только ты. Слушай! — Сидор негромко запел:

Я в кармане своей гимнастерки
Твое фото в блокноте храню,
И в афганских горах, на привалах,
На него я с надеждой смотрю.

Сколько сил мне дает милый образ
В этой проклятой богом стране,
От осколков и пуль сберегает
И укажет дорогу к воде.

Я душою с тобой не расстался,
И в далеком афганском краю,
Хоть недолго с тобою встречался,
Но тебя больше жизни люблю.

Ты везде и во всем помогаешь,
Может, этого ты не поймешь...
Вдруг, случится, я падаю духом—
Ты со мною в атаку идешь.

Да, мне выпала доля такая—
За афганский народ воевать,
Над обрывистой кручей ступая,
Пыль глотать и ночами не спать.

Здесь везде тебя смерть поджидает
И в укрытиях не спят снайпера:
Только шаг, лишний шаг твой оплошный,
И закроешь глаза навсегда.

В дрожь кидает, когда ты увидишь,
Что товарищ твой замертво пал.
Еще теплые руки сжимают
От гранаты холодный запал.

Еще крепче сожмешь рукоятку
И приклад ты притиснешь к плечу.

За кровь друга с огромнейшим гневом
Магазин ты подаришь врагу.

В голубой тишине на привале
Размышляю, за что мы льем кровь...
За всех вас, за тебя, дорогая,
Отправляемся в горы мы вновь!

Видно смерть меня очень боится,
Ведь с заданья вернулся я вновь.
Вот что делает милый твой образ,
Вот что делает наша любовь!

— Гляди в подол! — перебил пение Сидора, указавший рукой на дно ущелья Костёр.
Друзья резко встали. Они увидели, как в низине путь кому-то в кромешной тьме освещала цепочка факелов.
— Силы подтягивают! — высказал мнение Костян. — Знают, что мы вниз не ногой.
— Вниз нам никак нельзя, — заключил Руст, — там они нас со склонов вмиг уничтожат. А вот если двинуть наверх, — допустил он задумавшись.
— Резонно мерекаешь, Тукаев! — отметил подошедший к друзьям удручённый, но не надломленный итогами дневного боя, капитан Середа. — Об этом я уже думал. Однако риск большой!
— А что ещё остаётся?! — отстаивал вотум Руст. — Ждать пока нас перебьют в седловине?! Впотьмах из-за фактора внезапности им будет непросто нам противостоять.
Середа призадумался: связь с центром боевого управления отсутствовала, уточнение географических координат разведроты требовало дополнительного времени. Утро сулило продолжением боя и ростом потерь. Посему решать требовалось на месте и безотложно, согласно сложившейся обстановке.
— Мы обсудим эту мысль со старшим лейтенантом Викуловым, — пообещал Середа, — а пока, закадыки, по местам! До рассвета всем почистить оружие и снарядить боекомплекты. Боеприпасы и воду расходовать экономно!
Воины подчинились и разошлись по позициям. В коротком токе времени, капитан Середа послушал мнение старшего лейтенанта Викулова касаемо дальнейших действий и принял решение: под покровом ночи штурмовать господствующую высоту и выбить с неё мятежников. Он вызвал к себе сержантов — заместителей командиров взводов и довёл своё решение:
— Из офицеров остались я и старший лейтенант Викулов. Поэтому задачу разбираем с вами. К утру помощи ещё не будет. Чтобы переломить ход боя нам надлежит во тьме штурмовать одну из двух господствующих высот, висящих над нами, — он обернулся и, кивнув головой в сторону одной из вершин, указал, — вот эту! На ней нужно закрепиться. Для выполнения задачи приказываю переговорить с личным составом и сформировать штурмовую группу из десяти добровольцев. Задачей группы будет: растянуться в длинную цепь и, обхватив гору, начать одновременное бесшумное восхождение. Продвигаться скрытно, пока не обнаружит противник. Как только это произойдёт, открыть огонь со всех стволов и, стремительно вбежав на вершину, уничтожить его силы. Командование группой возлагаю на старшего лейтенанта Викулова! — тот с важностью провёл по русым усам в стороны кончиком большого пальца. — Время на сбор 15 минут. В группу передать все пулемёты ПКМ. Выступаем сразу. Дистанцию меж собой установить не более 20 метров. Каждому взять по четыре наступательных гранаты РГД-5. Перед тем как бросить, чтобы все залегли, громко крикнуть: граната!
— Я пойду! — вызвался первым Костян.
— Разрешите мне?! — обратился Руст.
— Мы с Костром пойдём! — хлопотал за обоих Сидор. — Разрешите нам?!
— Медику, следует быть рядом! — мотивировал наличие Монгол.
В штурмовую группу также вошли Замятин, Мамаладзе, Гуд, Солодуха, Окунёв.
Разведчики выбрали дистанцию и начали бесшумный подъём. Каждый видел абрис восходивших по обе стороны товарищей. Когда группа была уже в 30 метрах от купола, поднимавшийся со стороны седловины Костян, попал в обзор нёсшего караульную службу, часового мятежников. Изумлённый его близостью, мятежник прогорланил такбир: «Аллаху Акбар» — и выстрелил очередью из АКМ-47. Костян упал и прокатился несколько метров по склону, упёршись в валун. Послышался гомон на дари и сверху открылся стрелковый огонь из нескольких стволов. Вслед за Костяном, другой очередью срезало взбиравшегося от него по шуйце старшего лейтенанта Викулова. Находившийся от Костяна по десную, Монгол, пригнувшись, порато бросился к сражённому товарищу и затащил его за валун. При осмотре изрешечённого Костяна, тот уже не дышал. Наполненный яростью и жаждой возмездия, Монгол встал в полный рост и с дерзновением рванулся вверх. Едва он вбежал на купол горы, как столкнулся лицом к лицу с часовым, сразившим Костяна. Но мятежник на мгновение опередил Монгола, нажав на спусковой крючок своего АКМ первым. Короткая очередь отбросила Монгола назад к склону. Он упал навзничь, вниз головой, обнажив на шее пять шаманских толи. Через секунду Монгол вошёл в агонию и скончался. В развитии боя, сочтя направление седловины единственно угрожаемым, мятежники сосредоточили на нём все свои силы, оставив другие неприкрытыми. Сидор, Костёр Руст, Мамаладзе, Замятин, Гуд, Солодуха беспрепятственно вбежали на вершину с тыла, откуда их никто не ждал, и яростно, с матерной бранью, забросали мятежников гранатами, добив стрелковым огнём.
Внедолге, к закрепившейся на высоте штурмовой группе по приказу капитана Середы были подняты убитые и раненые. Едва рассвело, над разведчиками пролетела пара боевых Ми-24 и, уточнив их принадлежность пущенными ими оранжевыми дымами, нанесла по противоположной высоте, занятой мятежниками, удары реактивными снарядами. С отлётом винтокрылых, прибыла пара громозвучных штурмовиков Су-25 и обработала её дополнительно, окончательно сбив оттуда силы противника. Высаженные вертолётами десантные группы из других подразделений начали преследовать мятежников по всему горному району, захватывая их базы и арсенал. А разведчики погрузили своих раненых и убитых на борта Ми-8МТ и эвакуировались в тыл.

ШЛА ВТОРАЯ ПОЛОВИНА ИЮЛЯ. Вместо погибших на операции «Манёвр» – старших лейтенантов Демичева и Викулова в разведроту прибыли двое командиров взводов: лейтенанты Тышкевич и Шило. За ними в начале августа солдатский состав пополнила группа молодых бойцов из учебки в Шерабаде. Сидор, Руст и Костёр, к тому времени были уже старослужащими — дедами, ожидавшими скорого дембеля, и делились с молодыми боевым опытом и умением. Молодые, как и положено, постепенно погружались в боевую среду. В один из дней первой декады августа разведрота вернулась с засадных действий в провинции Баглан. Боевые машины пехоты БМП-2, боевые разведывательные машины БРМ-1 заехали в парк техники, и механики-водители заглушили двигатели. Молодёжь, по установившейся традиции, стала обметать броню от пыли.
По завершении, один из молодых стал доставать из люка десанта БМП-2 и складывать поверх брони автоматы своего экипажа. Уже вытащил все, но доставая последним свой АКС-74, надавил небрежно на спусковой крючок и произвёл выстрел. Изнеможённый первыми днями службы «за речкой», получив команду «разрядить оружие», молодой лишь отсоединил магазин, но не передёрнул затем затворную раму, и не поставил автомат на предохранитель. Пуля ударила в башню БМП-2 и, отрикошетив полетела мимо трёх бронемашин к БРМ-1, где пронзила сидевшему на башне за чтением письма лейтенанту Шило нос. Ошарашенный, он наклонился, собирая в ладони бившую ручьём кровь. К нему тотчас подбежала вся рота. Увидев, как прошла пуля все расплылись в улыбке:
— Бывает же такое! — изумлялись воины.
— Да ты, парень, в рубашке родился! — возрадовался, осмотрев рану, капитан Середа.
— Если б поведал мне, кто о таком фарте, не поверил бы! — восторгался Сидор, вскрыв индивидуальный перевязочный пакет из складного приклада АКС-74 и подложив его под нос лейтенанту Шило. Кровь наскоро напитала перевязочный материал, начав капать на броню. Благо, санчасть находилась вскрай парка. Подстреленный офицер в сопровождении Сидора спешно проследовал туда для оказания ему медицинской помощи. В те сутки произошёл ещё один казус – поздним вечером: механик-водитель Павел Гришин, чистивший трансмиссию БМП-2, поручил уже другому новоприбывшему бойцу сообщить ему уровень заправки машины. Тот, недолго думая, открыл бак и полез подсвечивать его спичкой, воспламенив этим пары соляры. В итоге, боец опалил себе волосы надо лбом, брови  и едва не сжёг машину.   
— Набрали на свою голову! — каял Сидор, слушая разнос капитана Середы на вечерней поверке.
— Ты тоже был не ангел! — напомнил Сидору Костёр. — Забыл, как угодил на гауптвахту, жукнув у проверяющего из ТуркВО генерала спортивный костюм adidas с 300-ми чеков?! У молодых всегда всё не в масть. Со временем освоятся, перестанут ошибаться!
Шло время, разведчики регулярно выходили на засады и реализации разведданных. Нос лейтенанта Шило наскоро зажил. А молодые глубже интегрировались в боевую деятельность. В ближайшее время разведроте предстоял вылет на крупную войсковую операцию. 

ОПЕРАЦИЯ «ЗАПАДНЯ»

КУНДУЗ. ПАЛАТКА РАЗВЕДРОТЫ, 17 августа 1986 года — накануне вылета на войсковую операцию «Западня»

Поздний вечер. +35оС. Днём в разведроте провели строевой смотр: проверили оружие, обмундирование, наличие необходимого количества боеприпасов и провианта. После вечерней поверки разведчики отдыхали. Это было лучшее время, когда никто не дёргал и солдаты могли спокойно меж собой поговорить, написать домой письма, вспомнить гражданку, своих погибших товарищей и тех, кто ушёл на дембель. В палатке был полумрак, поместно пространство освещали керосиновые лампы. В середине левого ряда на трёх койках поверх одеял диагонально были растянуты белые канты. На изголовье средней из них, к железной спинке была прикреплена рамка с фотографией за стеклом. На фоне вертолёта стояли в обнимку улыбавшиеся друзья: Стрела, Костян и Монгол. Снимок этот сделал Костёр перед вылетом в район Хост-Ва-Ференг на последнюю для них операцию. Руст по суеверию фотографирование избегал, а Сидор, поспорив с Костром по какой-то мелочи, встать в кадр отказался. Вот и остались в нём только трое, словно предчувствовали свою пагубу. Шли дни их сороковин. Сидор, Руст и Костёр сидели в ряде, напротив, через проход и негромко беседовали. Рота уже спала, Сидор тихо играл на гитаре какую-то мелодию перебором, Руст, повернувшись вполоборота к тумбочке, писал письмо домой, а Костёр, пристально глядя на фотографию с погибшими друзьями, обратился к памяти.
— Я давеча вспомнил фразу Капусты, — привёл он изнавись эпизод, — когда мы вошли в палатку, прибыв из учебки в Афган: «Это ваш дом на 21 месяц, и, до двух лет, если повезёт!»
— Главное в этой фразе — «если повезёт!» — отметил Сидор, — далее было ещё досказано: «а если не повезёт, то — на меньше!» — привёл он всецело.
— Было досказано! — подтвердил Руст, вкладывая согнутые пополам листы в конверт.
— Вот планида! — с назолой заметил Сидор, — два месяца оставалось парням до дембеля. — И, тяжело выдохнув, начал петь под гитару песню барда-афганца Игоря Морозова «Прости меня»:

Прости, что я не добежал,
До вражеского ДЗОТа,
За сто шагов в прицел попал
Чужого пулемёта.

Прости за то, что в том бою,
Не думал о тебе.
В чужой стране, в чужом краю,
На выжженной земле.

Я жизнь любил, как никогда,
В походах ли, в атаках.
Моя звезда, твоя беда—
Поправка к зодиаку.

Прости за лучшие года,
Возможные с другим.
Прости за то, что никогда
Никто неповторим.

А тот студент, соперник мой—
Очкарик, книгочей.
Прости его, что он живой,
А я уже ничей.

Не доискаться до причин,
И смысла бытия,
Прости, что первенец — твой сын
Похож не на меня.

Когда придут мои друзья
Покаяться за брата,
Прости их, нежная моя,
Они не виноваты.

Что не спасли, не сберегли,
Поверь, не их вина.
Они свершили, что могли,
Но верх взяла война.

В одной шеренге с ними я,
Под пулями душман
Ходил в атаки за тебя
В стране Афганистан,

И свято верил в тот народ,
Который защищал.
Прости мне вражий пулемёт,
И что не добежал.

Едва он завершил исполнение, как в палатку зашёл командир роты капитан Середа. Руст скомандовал: «Смирно»,и разведчики встали.
— Вольно! — тихо произнёс ротный, махнув ладонью вниз, и, перейдя на тихий тон. — Наперсники! Вы почему до сих пор бодрствуете?! Завтра в 4.00 подъём, в 5.00 вылет и долгий полёт, — недовольствовал он. Но поглядев, и, угадав причину грусти, спросил:
– Вы родным-то Тевса, Стрельцова и Бадмаева письма написали?!
— Так точно, написали, — ответил Сидор, — как с операции вернулись, разом.
Потери, понесённые разведротой на операции «Манёвр» в горах Хост-Ва-Ференга были болью Середы. Ведь с погибшими офицерами роты, старшими лейтенантами: Демичевым, Викуловым, Хромовым и солдатами Костяном, Монголом, Стрелой он провоевал бок о бок более полутора лет. Желая развеять хандру, Середа обратился к Русту:
— Ну что, Тукаев, до Приказа министра обороны остался месяц! А там и дембель на подходе?!
— Если повезёт! — привёл, изъезженную оговорку Руст, оставив не довершённой.
Середа понимающе кивнул головой и, хлопнув себе ладонями по коленям, резко встал и произнёс:
— Что делать?! Ребят, к несчастью, уже не вернёшь. Но надо жить дальше! Завтра у нас будет насыщенный день. Поэтому, поскорее укладывайтесь и набирайтесь сил!
С этими словами он покинул палатку.
После короткого сна, разведрота в составе полка на самолётах Ан-12 вылетела на запад в провинцию Герат для участия в плановой общевойсковой операции «Западня».

КАБУЛ. ЛЕТО 1986 года — за два месяца до начала «Западни»

В начале мая 1986 года в должность Генерального секретаря ЦК НДПА, а значит и руководителя государства Афганистан, вступил Мохаммад Наджибулла. С самого начала войны с 1980 по 1985 годы Наджибулла был директором Службы государственной безопасности ХАД. Сотрудники его ведомства являлись оплотом Саурской революции, многие из них, отстаивая её завоевания, потеряли в пламени войны своих родных и близких. Их счёты с мятежниками базировались на кровном возмездии. Наджибулла был волевым человеком и надёжным товарищем. Он верно служил своему народу. В борьбе с вооружённой оппозицией был беспощаден, принципиален и последователен. Более пяти лет со дня ввода Советских войск в Афганистан, по многим военно-политическим вопросам Мохаммад Наджибулла взаимодействовал с генералом армии Валентином Варенниковым, скрепив рабочие отношения товарищескими.

ШТАБ 40-й АРМИИ

В кабинете начальника оперативной группы Минобороны СССР в Афганистане генерала армии Валентина Варенникова раздался звонок.
— Здравствуйте, товарищ генерал армии! — послышался знакомый голос с акцентом.
— Здравствуйте, товарищ Наджибулла! — обрадовался звонку Варенников В.И.
— Надеюсь у ваших родных и близких в Союзе всё хорошо? — непраздно поинтересовался президент Наджибулла.
— Спасибо, всё хорошо! — тепло ответил генерал.
— Я очень рад! Простите, но вынужден сразу перейти к делу, — извинился Наджибулла, — звоню по беспокоящему ЦК НДПА вопросу. В Герате крайне осложнилась обстановка. Только что мне позвонил губернатор провинции и сообщил, что город насыщен отрядами оппозиции. Средь бела дня, не озираясь на органы власти, они открыто ходят по городу с оружием, вступают друг другом в перестрелки, собирают дань с торговцев, терроризируют население, одним словом, ведут себя как хозяева.
— А что ваша 17-я пехотная дивизия, дислоцированная в Герате? — поинтересовался Варенников В.И.
— Она частично деморализована, и делать на неё ставку в текущий момент опасно. Есть угроза массового перехода её военнослужащих на сторону оппозиции. Мы решили, что не стоит повторять ошибок Гератского мятежа 1979 года, — объяснил Наджибулла. — ЦК НДПА убедительно просит вас провести в провинции Герат совместную с нашими вооружёнными силами масштабную войсковую операцию и уничтожить главную тыловую базу оппозиции на границе с Ираном «Кокари-Шаршари». Она оснащает мятежные формирования вооружением и боеприпасами по всему западу. Кроме того, необходимо провести зачистку непосредственно в черте самого Герата.
Завершив разговор, генерал армии Варенников В.И. связался с Москвой и доложил о просьбе Президента Наджибуллы. Спустя несколько дней, в середине июня 1986 года, после проведённых в Политбюро ЦК КПСС консультаций и анализа обстановки в Генеральном штабе Минобороны СССР, было принято решение о разработке командованием 40-й Армии, в условиях строгой секретности, плана крупной общевойсковой операции, получившей кодовое название «Западня». По замыслу советских военачальников, боевые действия предстояло провести с привлечением значительных сил и средств в три этапа на широком фронте, удалённых друг от друга на 180 километров районов равнинной и горной местности. На равнинном участке предстояла зачистить от отрядов мятежников все населенные пункты в окрестности Герата и частично в нём самом. На горном — овладеть крупным базовым районом «Кокари-Шаршари», являвшемся одновременно стратегической перевалочной базой и мощным опорным пунктом оппозиции на границе с Ираном.

МЕШХЕД ИРАН. ЗАСЕДАНИЕ ЛИДЕРОВ ШИИТСКИХ ПАРТИЙ МОДЖАХЕДОВ АФГАНИСТАНА, 1981 год — за пять лет до операции «Западня»

Был январский вечер. В конференц-зале гостиницы «Ahmadabad Homa Hotel» на одноимённом Ahmadabad boulevard собрались лидеры шиитских исламских партий: Наср, Хезбэ Алла, Корпус стражей Исламской революции Афганистана, Исламское движения Афганистана, Объединённый фронт Исламской революции, Исламское движение Афганистана, Совет Исламского согласия, Движение Исламской революции, Организации борцов за Ислам Афганистана, РААД-Гром; шейхи: Мохаммад Хусейн Садыки, Абдул Али Мазари и Шафак, Карим Ахмади як дастэ (Карим однорукий), Акбари, Мохаммад Асеф Мохсени (Асеф Кандагари), Мохсем Резаи и Сепаке Пасдар, Садек Хашеми, Саид Али Бехешти и Саид Мохаммад Хасан (Саид Джарган), Насрулла Мансур, Мосбах-зада и Сейид Абдул Джаффар Надири, Мохаммад Хазаи, Сеид Исмаил Балхи. После выступления лидеров исламских партий с речью, выступил командующий Западной объединённой группировкой моджахедов Мохаммад Исмаил-хан:
— БисмилЛяхи Рахмани Рахим! — начал он традиционно, — за последний год столкновения с Советскими войсками обрели регулярный и массовый характер. Часто в противостоянии с ними и Кабульской властью у нас не наличествует должное количество оружия, боеприпасов и продовольствия. Для организации масштабного сопротивления требуется наладить систему тыла — своевременную и достаточную количеством доставку оружия и боеприпасов. С этой целью, на границе с Ираном в труднодоступном горном районе необходимо построить крупную перевалочную базу, подобную «Джаваре» на границе с Пакистаном. Она должна обладать мощными оборонительными сооружениями и единой системой огня. Её задача состоит в переправке полученной из Ирана военной помощи на перевалочные пункты по всему западу в провинции Герат, Гор, Бадгис и Нимруз. Учитывая преимущественно равнинный рельеф афгано-иранского приграничья, лучшим местом для его размещения будет горный хребет Кухе-Сенге-Сурах. Он простирается из Ирана в провинцию Герат в районе Шаршари. Ближайшим к афганской границе на данном участке является иранский город Тайбад провинции Хорасан-Резави. Туда для оперативности действий предлагаю перенести штаб-квартиры всех исламско-шиитских партий из Кума, Мешхеда и Заболя.

БОНН, ФЕДЕРАТИВНАЯ РЕСПУБЛИКА ГЕРМАНИИ. ОФИС АРХИТЕКТУРНОГО БЮРО СТРОИТЕЛЬСТВА ВОЕННЫХ ОБЪЕКТОВ. ОТДЕЛ ФОРТИФИКАЦИОННЫХ СООРУЖЕНИЙ, февраль 1981 года

Накануне в бюро поступил заказ на проектирование фортификационного комплекса на западе Афганистана. Заказчик себя не раскрывал, авансовые средства на проект поступили со счёта одного из банков в Персидском заливе. Утром будничного дня руководитель отдела фортификаций Ульрих Клосс пребывал в приподнятом настроении. Он вызвал к себе трёх инженеров-проектировщиков и сообщил о полученном заказе:
— Уважаемые коллеги Гидо Кёлер, Олаф Леманн и Вальтер Дитмар! Спешу сообщить, что наше Бюро подписало контракт на проектирование и надзор на этапе строительства фортификационного комплекса. Но есть строгое условие заказчика: проект нужно завершить к началу этого лета. Это ответственное задание я решил поручить вашей группе — инженеры заметно оживились. Для подготовки предпроектной документации вам предстоит командировка в Иран, — с патетикой сообщил Клосс, — а если говорить точнее — в Афганистан. Однако есть один нюанс, — Клосс сделал короткую паузу, — проникновение на его территорию будет нелегальным.
Инженеры переглянулись и сконфузились.
— Не беспокойтесь, коллеги! Руководство бюро позаботится о вашей безопасности и о высоком финансовом стимуле, — мотивировал Клосс, сразу перейдя к сути командировки, — в рамках выполнения проектного задания вам надлежит самолётом прибыть в Тегеран. Там вас встретят и сопроводят на восток страны в провинцию Хорасан-Резави — приграничный город Тайбад. Там вы встретитесь с представителем заказчика и обсудите детали перехода границы. На местности необходимо будет провести топографическую съёмку и геодезические изыскания с тригонометрическим нивелированием.

ЗАПАДНЫЙ АФГАНИСТАН. ГОРНЫЙ РАЙОН ШАРШАРИ — НЕДЕЛЮ СПУСТЯ

Инженеры Кёлер, Леманн и Дитмар в сопровождении командира отряда моджахедов Хафиза Шариф-зада и переводчика Хасима взобрались на господствующую вершину горного массива на сопредельной афгано-иранской полосе, установили теодолит и определили высоту точек местности. После завершения работ старший группы Кёлер попросил Хасима перевести Хафизу Шариф-зада его слова:
— Уважаемый Шариф-зада! Передайте вашему начальнику, что физико-географическая характеристика данного района позволяют разместить на этом месте, расположенном на пограничной полосе Афганистана и Ирана, стратегический фортификационный комплекс. Уникальность его будет состоять в подземных коммуникациях, выводящих в Иран. Через них вы сможете скоро пополнять свои отряды вооружением, боеприпасами и живой силой. А в случае возникшей необходимости, скрыться в Иране. Другим важным преимуществом является то, что в случае продвижения войск неприятеля к фортификации, вы сможете разместить на иранской территории на максимально близком расстоянии от их эшелонов корректировщиков ударов вашей артиллерии.

ГЕРАТ. ЗАПАДНЫЙ АФГАНИСТАН — пять лет спустя

Вечер 18 августа 1986 года. Утром следующего дня Советским войскам предстояла масштабная войсковая операция под кодовым названием «Западня». Командование ею было возложено на заместителя командующего 40-й Армией генерал-майора Кондратьева, общее руководство по взаимодействию с вооружёнными силами ДРА на начальника оперативной группы Минобороны СССР в Афганистане генерала армии Варенникова. Прибывшие на аэродром Герата, разведчики расположились вскрай взлётно-посадочной полосы, разожгли костры и начали греть сухой паёк. К сидевшим у одного из очагов и о чём-то беседовавшим — Сидору, Русту и Костру, подсел, обходивший личный состав роты, капитан Середа.
— Гвардейцы, как настроение?! — спросил он с задором. — Завтра десант в вотчину Турана Исмаила, оного же — Исмаил-хана!
— А что о нём известно ещё, кроме двух звучных имён?! — поинтересовался Костёр.
— Туран означает «капитан», — начал толковать Середа, — таким было его крайнее воинское звание в годы службы в 17-й пехотной дивизии афганской армии, дислоцированной здесь, в Герате. В дни Гератского мятежа в марте 1979 года он перевёл вверенный ему артиллерийский дивизион на сторону антиправительственных сил, а с вводом нашего контингента подчинил себе свыше 200 разрозненных отрядов западных провинций общей численностью свыше пяти тысяч мятежников, став региональным эмиром. Одним словом — балом в Герате правит он!
— С Исмаил-ханом, как-нибудь разберёмся, — заверил Руст, — а вот, как идти в бой с прибывшей в начале месяца необстрелянной молодёжью — это вопрос. За две с половиной недели они были-то всего на трёх засадах да двух реализациях разведданных. В горы ещё не поднимались. За это короткое время по недоразумению они прострелили нос лейтенанту Шило, не убив его чудом, а ещё, решив проверить уровень соляры в баке БМП-2, посветили горящей спичкой, также чудом её не спалив. С ними, как на пороховой бочке. А тут им выпало счастье эмира Герата штурмовать!
— А ты вспомни нас, — подключился Костёр, — как мы преодолевали себя на горных этапах в Кишиме, Панджшере, Кунаре, Мармоле. И они преодолеют. В отличие от наших «стариков», мы доброжелательнее и во многом готовы им помочь.
— И это правильно, — согласился с Костром, намеревавшийся уже было уйти Середа, — а иначе, как нам овладеть укрепрайоном, захватить арсенал и не потерять людей — только спаянным коллективом.
— Да уж, товарищ капитан! Когда мы были молодыми, нас вы так не пестовали, — посетовал Сидор, всугонь спросив, — а в довесок к арсеналу на базе ничего не предвидится?! Имею в виду, какие-нибудь приятные сюрпризы. Сиречь изумруды, лазуриты, какие довелось взвидеть в Панджшере и Джарме? На край, французские врачи, желательно, чтобы все дамского полу. Сродни встренувшимся нам в Мармоле?! В общем, что-то зело экзотичное?!
— Не покоится тебе, Сидоренко. Втирчиво чудятся Офир, да Хатхор! Благоухающих француженок я не обещаю, а вот злобных потных басмачей гарантирую! — посулил, став суровее капитан и, приказав поскорее укладываться на ночлег, спешно удалился. До утра оставалось уже недолго, приняв пищу на сон грядущий, воины примостились на земной тверди под открытым небом. Сидор откинулся спиной на свой рюкзак и негромко запел неформальный гимн ветеранов-афганцев — знаменитую «Кукушку»:

Часто снится мне мой дом родной.
Лес, о чём-то о своем мечтает.
Серая кукушка за рекой,
Сколько жить осталось мне, считает.
 
Я прижался ласково к цветку,
Стебелек багульника примятый.
И звучит ленивое «ку-ку»,
Отмеряя жизни моей даты.
 
Снится мне опушка вся в цветах.
Вся в рябине тихая опушка.
Восемьдесят... Девяносто... Сто...
Что-то ты расщедрилась, кукушка?
 
Я тоскую по родной стране,
По её рассветам и закатам.
На афганской выжженной земле,
Спят тревожно русские солдаты.
 
Они тратят силы не скупясь,
Им знакомы холод и усталость.
Дни свои не копят про запас.
Кто им скажет сколько их осталось...
 
Так что ты кукушка, подожди
Мне дарить чужую долю чью-то.
У солдата вечность впереди,
Ты её со старостью не путай.
(В.Кочетков и Ю.Кирсанов)

Наступило утро. О начале операции возвестили гул запущенных двигателей и свист начавших вращаться винтов Ми-8МТ. Командир разведроты капитан Середа, получив боевую задачу от командира полка, разбил роту на десантные группы. Сидор, Руст и Костёр оказались в группе капитана Середы. Они погрузились на борт вертолёта Ми-8МТ и вылетели в район операции. В полёте к месту высадки они наблюдали в иллюминаторах низкий по афганским меркам горный массив, выжженную землю и обмелевший от зноя меандр реки Герируд, разделявший Афганистан и Иран. По обе стороны никаких пограничных постов. Ничего, что напоминало бы государственную границу. Чуть позже на афганской стороне показались два неогороженных и необитаемых, вытянутой формы глинобитных строения, дюже схожих с коровниками. Сличив увиденное в иллюминаторе с отметками на топографической карте, Середа озадачился:
– Неужели эти две халупы и есть полк 17-й пехотной дивизии афганцев, — размышлял он вслух.
Чтобы развеять сомнения, он с раскрытой картой удалился в кабину пилотов. С высоты виделось, как с сопредельной территории в Афганистан тянулся горный хребет, а за ним по всей ширине горизонта простиралась бескрайняя равнина. При подлёте к месту высадки перед снижением вертолёт завис. В этот момент послышался стук бивших по борту очередей и звон бившегося стекла иллюминаторов. От калгазы пилотов, борт начало мотать в стороны, и они заторопили десант с высадкой. Капитан Середа встал у двери Ми-8МТ и взял её ход под свой контроль. Дождавшись пока все выпрыгнут, он глянул вовнутрь — не оставили ли в булге оружия или боеприпасов, и спрыгнул крайним. Десант занял круговую оборону и вступил в бой. Капитан Середа доложил по радиосвязи командиру полка о высадке десанта и ввязывании в бой. Вскорости, к стрелковому и гранатомётному огню по разведчикам, добавился и миномётный. Мины ложились строго на площадку десантирования. 
— Всем рассредоточиться! — скомандовал Середа.
Непрерывные, с короткими интервалами свисты мин, их разрывы и устойчивый стрелковый огонь мятежников, создавали у воинов нервное напряжение. Спустя 10 минут после высадки, трое солдат разведроты получили обширные осколочные ранения. Была необходима их срочная эвакуация. Середа вызвал по связи вертолёты. 
— Шило! Оставь себе четверых бойцов и ждите вертолёта! — приказал он лейтенанту, командиру 1-го взвода. — Как погрузите раненых сразу за нами! Тукаев, Сидоренко, Мамаладзе, Солодуха, Замятин — приготовиться выступить в дозоре! Костров, ты идёшь в замыкании!
Наудачу, высадившие десант вертолёты, значительно не удалились и в скорости прилетели за ранеными.
— Основательно подготовились, участок пристреляли! — оценил вслух действия противника капитан Середа.
И вновь вышел на связь с командиром полка.
Сверив географические координаты с начальником артиллерии, Середа построил боевой порядок и прежде, чем отправить вперёд разведывательный дозор, проинструктировал:
— Следовать за разрывами наших снарядов, — далеко вперёд не забегать, но и не застаиваться, от тропы не отступать! Всем понятно?!
Наступление роты началось под заградительным огнём нашей артиллерии с преодолением участков минно-взрывных заграждений и выбиванием мятежников с тактических высот. Пограничная полоса проходила по горному району, и иногда это осложняло установление принадлежности гор к Ирану или Афганистану. Во избежание внешнеполитического конфликта СССР и Ирана, командование операцией запретило открывать огонь по сопредельной территории, а мятежники, умело этим пользуясь, корректировали удары своих миномётов и безоткатных орудий с ближайших высот из Ирана. Их было видно и можно было бы достать огнём, но приходилось с этим мириться. В ходе продвижения к укрепрайону при восхождении на одну из высот, с купола которой велась интенсивная стрельба, разведывательный дозор столкнулся с подразделением афганской армии, спрятавшимся за огромными валунами. Они наотрез отказывались идти вперёд и атаковать противника. Советские воины между собой называли их «зелёными» и часто «обезьянами».
По установленному порядку, на совместных боевых действиях афганские подразделения должны были идти впереди, а советские за ними. В реалии же всё было иначе. На спинах этих «зелёных» вместо разгрузки с боеприпасами были скатки шинелей, чтоб внезапу не замёрзнуть в горном походе, а на свисавших с поясов ремнях, болтались большие алюминиевые чайники. Боекомплект каждого из них не превышал одного магазина, будто они вышли на прогулку. Разгневанный Руст направил на «зелёных» свой АКС-74 и, сняв с предохранителя, строго потребовал: «Буру!» То есть — иди! На это «зелёные» вцепились мёртвой хваткой за валуны и торчавшие из скальных трещин стволы хазмофитов, не желая двинуться с места. Нежданно один из них, ничем по виду от других не отличавшийся, одетый схоже в афганскую форму, без знаков отличия, со смуглым лицом и щетиной, на чистом русском языке спросил:
— Бойцы, вода-то есть?
Воины опешили.
— Ты кто?! — спросил его Руст.
— Вообще-то, майор Советской армии, — сообщил он с улыбкой, — я военный советник командира афганского пехотного полка.
— С кем же ты, то есть вы, товарищ майор в бой идёте?! — спросил Руст, передав ему из рюкзака фляжку с водой. — Они ж враз вас духам сдадут.
— Не сдадут! — заверил советник, глотнув из фляжки.
— А нам, что с этими обезьянами делать?! — спросил Сидор у майора, кивнув головой на сарынь смертельно оробевших афганцев.
— Ничего вы с ними не сделаете! — предрёк сведавший майор. — Пока огонь не прекратиться, они с места не сдвинутся.
Зло поглядев на «зелёных» и, оттеснив их толчками от тропы, дозор, а за ним и основная группа в скорости вбежали на обстреливаемую высоту. Там их встретили шквальным огнём. Разведчики открыли ответный огонь и, чтобы укрыться от поражения, начали залегать в рельефных складках местности и за валунами. Мятежники предусмотрели это наперёд, и перед началом высадки советских десантных групп, заминировали укрытия противопехотными минами, превратив купол горы в сплошное минное поле. Наступление разведроты захлебнулось. Купол горы всецело простреливался устойчивым огнём с противоположной господствующей высоты, где были оборудованы опорные пункты с пулемётными точками, не позволявшими разведчикам поднять головы.
— Всем в укрытие! — закричал капитан Середа.
При занятии разведчиками огневых позиций, произошли подрывы троих солдат. Попытки перетащить их в укрытие для оказания первой медицинской помощи, мятежники пресекали прицельным огнём. В сложившейся обстановке, оказавшийся поблизости с позицией раненых, Руст не стал поручать опасное задание другим, а скомандовал взводу оставаться на своих местах и прикрывать его огнём. Сам же, взяв сапёрный щуп, полз и, в ходе боя, трижды вытаскивал из-под огня раненых в укрытие. Там перевязывал и вкалывал им обезболивающий промедол. Подрывы на минах имели тяжёлые последствия. Отрывы голеней, в разных случаях, отягощались разрывом паха и лишением глаз. Это психологически подавляло воинов. Чтобы укрыться от огня, было необходимо срочно оборудовать позиции в мелком сыпучем грунте.
— Всем срочно окопаться! — приказал капитан Середа.
Стояла страшная жара. Едва солнце отклонилось от зенита, по рупорному громкоговорителю мятежный муэдзин зычно предвестил азаном о начале полуденной молитвы Зухр. Стрельба резко прекратилась. Наступило временное огневое затишье.
— Шило, Тышкевич! — обратился капитан Середа к лейтенантам командирам взводов. — Выделить бойцов для эвакуации раненых. Погрузив раненых на плащ-палатки, их вынесли с высоты и передали подразделениям второго эшелона для отправки вертолётом в госпиталь.
Пекло +50С, воздух струился, расплываясь в очертаниях. Разведчики активно окапывались, Сидор и Костёр заняли позиции сбочь. Они молча и быстро выкапывали сыпучий грунт и утрамбовывали перед собой в бруствер. Картинки с разрывами ног, с ошмётками мягких тканей и торчавшими из них костями, муки, подорвавшихся на минах товарищей, оставались у Руста перед глазами. Вопреки критической обстановке, он достал из рюкзака неизменный спутник всех боевых походов — свой маленький японский транзистор SANYO и, настроив на короткую волну, положил на внутреннюю сторону бруствера. В эфире в это время шёл концерт по заявкам радиослушателей и звучала подводка к песне «Снег кружится»:

Сегодня целый день идет снег,
Он падает, тихо кружась.
Ты помнишь, тогда тоже все было засыпано снегом?
Это был снег нашей встречи.
Он лежал перед нами белый-белый,
Как чистый лист бумаги,
И мне казалось, что мы напишем
на этом листе повесть нашей любви.

Слова песни было слышно хорошо:  Сидор и Костер переглянулись и с юмором сопоставили всё, о чём в ней пелось с иранским нагорьем. Так, «белые-белые» горы под ярким августовским солнцем, ассоциировались с «белым-белым снегом». А «засыпавший целый день снег» — это были снаряды нашей артиллерии, ударявшие по позициям басмачей. Повестью «нашей большой любви» — виделись друзьям шесть минувших лет Афганской войны. Звучавшую в эфире песню тут же подхватили находившиеся поблизости к Русту — Сидор, Костёр, а с ними и Замятин, Гуд, Магомедов, Липкин, Саркисян, Солодуха, Силкин и другие:

…Такого снегопада, такого снегопада,
Давно не помнят здешние места,
А снег не знал и падал, а снег не знал и падал
Земля была прекрасна, прекрасна и чиста…

Строки о том, что «такого снегопада, давно не помнили здешние места» — говорили о масштабе войсковой операции «Западня», которого не помнили местные басмачи.

…А снег не знал и падал,
А снег не знал и падал,
Зима была прекрасна,
Прекрасна и чиста…

Воины смеялись сквозь растрескавшиеся в кровь губы, ворочали сухим языком и, надрывая голоса, продолжали подпевать транзистору:

…И верю я, что скоро,
и верю я, что скоро
По снегу доберутся
Ко мне твои следы…

Этими строчками, они заверяли басмачей в том, что в ближайшее время непременно до них доберутся.

…Снег кружится,
Летает, летает,
И поземкою клубя,
Заметает зима, заметает,
Всё что было до тебя…

Какой к черту… снег?! Над кем он кружил? Кого заметал?
До разгрома басмачей было ещё далеко. Зажатые басмачами на простреливаемых вершинах, скованные в манёвре наступать, воины делали всё возможное чтобы:

Раскинулись просторы,
Раскинулись просторы,
До самой дальней утренней звезды,
И верили, что скоро,
И верили, что скоро
… победой завершатся, их ратные пути.
(Л.Козлова и С.Березин)

Концерт по заявкам радиослушателей вскоре закончился. И возобновился неумолкаемый бой, продлившийся до сумерек. Во мгле офицеры вызвали сержантов - замкомвзводов и приказали уточнить запасы боеприпасов и воды. После событий дня, одни воины, почистив оружие и отстояв смену в ночном карауле, свалились без задних ног, другие, впечатлённые ожесточённостью противостояния, обсуждали произошедшее, и не могли долго заснуть. С затишьем появилась возможность оглядеться по сторонам. Сидор смотрел вдаль, на иранскую сторону, где светили огоньки города Тайбад и, негромко затянув старую песню, о чём-то задумался:

Степь да степь кругом,
Путь далек лежит,
В той степи глухой
Умирал ямщик.

И, набравшись сил,
Чуя смертный час,
Он товарищу
Отдавал наказ:

Ты, товарищ мой,
Не попомни зла,
Здесь, в степи глухой,
Схорони меня!
(Суриков И.З. 1865(9) год, Садовский С.П.)

В Афганистане, тем временем, был мрак.
— Сидор, ты чего затужил?! Заунывную затянул, грусть-тоску на нас навеваешь?! — спросил с улыбкой чистивший во тьме АКС-74, соглядатай Руст, — Мог ли ты на гражданке представить, что сможешь вот так легко со стороны взирать на Иран?
— Не чаял, — ответил Сидор. — По правде, и не дюже алкал! А вот обозреть мир, имея за плечом рюкзак, набитый не боеприпасами с сухим пайком, как сейчас, а заморской валютой, верно, было бы в масть.
— И куда бы ты махнул, будь он ею наполнен? — поинтересовался Костёр.
— В ЮАР или Колумбию, — без паузы ответил Сидор.
Костёр с Рустом переглянулись.
— Так, так, — продолжил расспрос Костёр, — отчего такой экзотичный выбор?
— Секрета нет! — не отвратился сановно Сидор. — В ЮАР добывают алмазы, в Колумбии — изумруды!
Услышав ответ, Руст с Костром не сдержались, и в унисон громко расхохотались.
— Орлы, что там у вас стряслось?! — грозно спросил, находившийся отступя капитан Середа.
— Всё в порядке, товарищ капитан, — прояснил, еле укрощавший смех Костёр.
Через час забрезжил рассвет и воинственным набатом о начале Фаджр — утренней молитвы — истово возвестил мятежный муэдзин. По завершении молебна, словно со   взмахом баттуты, массированным огнём с двух высот оркестр заиграл симфонию «Мела свинцовая метель». В завязке боя, раскалённые до багрового цвета непрерывной стрельбой оружейные стволы дымились, отдавая запахом жженой сметаны. В это время на главном театре военных действий на поддержку воинам, наряду с тяжёлой артиллерией пришла штурмовая авиация — самолёты Су-25. Их пары, сменяясь, пролетали над позицией разведроты в направлении Кокари-Шаршари и наносили по её опорным пунктам массированные бомбоштурмовые удары, сокрушая их. Каждая новая атака Су-25 вызывала у разведчиков восторг. Они пуще воспаряли духом. Неприятель встречал советские штурмовики огнём из зенитных установок ЗГУ-23-2, ракетных комплексов ПЗРК Blowpipe, одухотворяясь на удаль сурами из священнописания, протяжно звучавшими из мощного громкоговорителя. В кульминации боя, басмачи вскакивали из укрытий по всей ширине фронта и, представ во весь рост, выпускали снаряд гранатомёта или длинную пулемётную очередь. Так, бравируя своим бесстрашием, они стремились подавить моральный дух наших воинов.
— Ярко воюют! — отметил самодовольный Сидор, сняв снайперской винтовкой, выскочившего из укрытия, неприятельского пулемётчика. — Но мы-то, лучше! Покель дадим рахунку!
Переставший в какой-то момент работать под лучами гератского солнца, транзистор вдруг пробудился. Словно поняв ответственность момента, он насвежо заработал вновь, перейдя ко второй части концерта по заявкам радиослушателей. В эфире зазвучала песня «Мы желаем счастья вам» в исполнении ВИА «Самоцветы»:

В мире, где кружится снег шальной,
Где моря грозят крутой волной,
Где подолгу добрую
Ждем порой мы весть…

Глядя на очередной заход пары Су-25 на бомбоштурмовой удар, бойцы подхватывали строки из припева и громко до хрипоты, дружно пели:

Мы желаем счастья вам,
И оно должно быть таким,
Когда ты счастлив сам,
Счастьем поделись с другим…

Противостояние продолжалось. «Счастье», которым призывала делиться песня, по представлению обессилевших от обезвоживания и продолжительности боя воинов, были неуправляемые реактивные снаряды НУРСы и авиабомбы ФАБ-500. Окрылённые поддержкой с воздуха, они с улыбкой на лице усиливали стрельбу и, как могли, громко запевали:

… Мы желаем счастья вам,
Счастья в этом мире большом,
Как солнце по утрам,
Пусть оно заходит в дом.

Мы желаем счастья вам,
И оно должно быть таким,
Когда ты счастлив сам,
Счастьем поделись с другим.

Перед тем как достичь ближней к Кокари-Шаршари высоты воины с боями продвигались вперёд, теряя в боях боевых товарищей. Теперь они ждали подавления авиацией огневых точек противника и приказа наступать.

…Раскинутся просторы,
Раскинутся просторы,
До самой дальней утренней звезды,
И верю я, что скоро,
И верю я, что скоро
По снегу доберутся,
К тебе мои следы!
(С.Намин и И.Шаферан)

Всякий раз, с приближением припева, с дерзкой усмешкой и блеском в глазах, воины усиливали плотность огня и децибелы коллективного пения, желая неприятелю «счастья». В ходе атак штурмовиков Су-25 и боевых вертолётов Ми-24, оборонявшие Кокари-Шаршари мятежники не укрывались, а отчаянно отвечали шквальным огнём. В эти минуты воины накоротке прекращали вести стрельбу и следили за яростной схваткой.
— Заходят на удар, работают, как положено, вдоль пограничной полосы, — поделился наблюдением Руст, — всё верно, зачем им провоцировать политический конфликт с Ираном?! 
— Гляди, как обороняются! Вот-вот, зацепят — хай им грець! На новом заходе Су-25, точно их достанут! — предрекал поражение ответным огнём по штурмовикам из зенитных комплексов Кокари-Шаршари в саспенсе Сидор.
— Будем надеяться, что не достанут! — уповал Костёр. — Видишь, не успевают долететь их ракеты, остаются за хвостом. Быстро летит штурмовик и высоко.
Дуэль неба и земли продолжалась. Пары Су-25 начали третий заход. Они сотрясли оборонительные сооружения Кокари-Шаршари, но, в этот момент из ПЗРК «Blowpipe» была выпущена реактивная ракета. Она вонзилась в ведомый Су-25 и воспламенила его. С позиций воинов послышались возгласы с русской матерной бранью.
— Японский транзистор! — прибавился капитан Середа. — Попали-таки черти!
Пилот Су-25 отвернул машину от Ирана и, направив вглубь, Афганистана, катапультировался. О том, что он жив, возвестил купол раскрывшегося парашюта. Он плавно опускался в лощину, сходившую с седловины между вершинами гор, на которых находились разведчики и оборонявшие Кокари-Шаршари мятежники. Спустя короткий отрезок времени, на капитана Середу по связи вышел командир полка подполковник Остроумов А.И.
— 01, я вас слушаю! — подтвердил присутствие в радио-эфире капитан Середа. — Так точно, приземлился в нашем районе! Есть, срочно выслать группу на выручку! — принял он к исполнению.
— Шило, Тышкевич! — вызвал к себе лейтенантов командиров взводов капитан Середа. — Срочно скомплектовать группу. Из каждого взвода отобрать по два бойца и по одному пулемётчику. Под твоим, Фёдор, командованием, — он обратился к Тышкевичу, — группе немедля спустится в лощину и сопроводить к нам на позицию высадившегося лётчика. Сделать это надо спешно, пока духи нас не опередили! Обязательно возьмите радиостанцию! Пулемётчиков в подол не спускай, оставь на склоне, пусть вас прикрывают. Группа разведчиков: Костёр, Сидор, Гуд, Солодуха, Щерба и Назимов под командованием лейтенанта Тышкевича стремительно стала спускаться в низину. Наскоро её достигнув, они увидели раскинутый у подножья склона парашют и услышали выстрелы из пистолета. Это лётчик Су-25 открыл огонь по приближавшимся с противоположной стороны мятежникам. Разведчики вступили с ними в бой и, уничтожив троих, а остальных обратив в бегство, вместе с пилотом — капитаном, возвратились на высоту.
— Отбили, товарищ капитан! — горделиво доложил лейтенант Тышкевич.
— Молодцы! — похвалил всю группу довольный Середа. — Всех представлю к правительственным наградам! — объявил он вдохновенно.
Огонь по высоте ненадолго стих. Но, начавшись вскоре с новой силой, не прекращался уже до сумерек. Завершился третий день противостояния. Все предыдущие сутки бои начинались с восходом солнца и стихали лишь к закату. Наступила ночь.
— А какой сегодня день?! — изнавись поинтересовался лейтенант Шило у снаряжавших магазины патронами Сидора, Костра и Руста.
Костёр вгляделся в запотевшее стекло своих часов Ricoh и сообщил:
— Уже 23 августа.
— О! — воскликнул Шило. — Для тех, кто несведущ в героической летописи нашей Родины, поясняю: 23 августа — это памятная дата в истории сражений, переломивших ход Великой Отечественной войны. 23 августа 1943 года ознаменовало победу Советской армии в битве на Курской дуге. А 23 августа 1942 года стало самым кровопролитным днём Сталинградской битвы. Утром того дня армада танкового корпуса Вермахта, прорвав оборону наших войск, с северного направления вошла в Сталинград. Лётчики Люфтваффе сбрасывали на улицы города сотни тысяч зажигательных, фугасных и осколочных бомб, стремясь уничтожить максимальное количество людей. Бои шли за каждую улицу, за каждый дом, переходя из рук в руки по нескольку раз. Каждый год 23 августа к Братской могиле на Площади Павших борцов города-героя Волгограда, к Мемориалу «Вечный Огонь» и к мемориальному камню «Город-герой Сталинград» в городе-герое Москве приходят ветераны Великой Отечественной Войны, жители Военного Сталинграда и благодарные потомки, чтобы почтить память погибших и возложить венки и цветы.
— Товарищ лейтенант! — обратился к Шило, вскрывавший в это время цинк с патронами, Руст — Лично я всё это знаю! И как сведущий в героической летописи нашей Родины, считаю должным также отметить, что вы пропустили ещё одно знаковое событие, произошедшее календарно 23 августа. В этот день в 1939 году за три года до этих судьбоносных кровопролитных битв Великой Отечественной войны в Москве был подписан пакт Молотова-Риббентропа о ненападении между СССР и Германией, который был вероломно нарушен фашистами 22 июня 1941 года.
— Так держать Тукаев! — похвалил подчинённого обрадованный его знанием истории лейтенант Шило.
— Знаете, товарищ лейтенант! — продолжил Руст, вдругорядь обратившись к Шило. — Много о войне мне рассказывал мой дед Ахмадулла, лишившийся ноги до уровня бедра в ходе прорыва из окружения на Брянском фронте в 1942 году. Хотя оба моих Деда участвовали в Великой Отечественной войне с самого начала. Дед по отцу Мисбахетдин, воевавший в артиллерии, был не многословен и суров норовом. В 1941 году он был ранен, а после лечения вернулся в строй и дошёл до Берлина, где получил сильную контузию и абсолютно потерял слух. А вот дед по матери Ахмадулла воевал в кавалерии. Он напротив, был очень добр и словоохотлив. Как-то в ненастный мартовский вечер 1979 года я с интересом наблюдал, как в течение несколько часов он, не вставая с рабочего места, нажимая единственной ногой на педаль ножной швейной машинки «Zinger»,шил к сроку очередной заказ — партию каракулевых шапок. Я обратил взор на обрубок его правой ноги, и подсев напротив, попросил рассказать какой-нибудь интересный случай, приключившийся с ним на войне. Он приподнял с влажного лба вытертую временем тюбетейку и, сказав, что не уверен, будет ли этот случай мне интересен, но тогда он чудом избежал смерти, начал своё повествование:
— В июле 1942 года 112-я кавалерийская дивизия, в которой он воевал, участвовала в сражениях у деревень Алёшки и Малые Борки. Кони тогда были сильно уставшими и голодными. Проезжая мимо одной из этих деревень, в центре поля Дед увидел несколько крупных скирд. Желая накормить коня, он подскакал к одному из них, стал стягивать верхний слой сена и сгребать его в кучу. Как выяснилось позже, это увидел председатель местного колхоза и пожаловался в особый отдел 112-й дивизии. Вечером, отыскав по его и коня приметам, Деда арестовали, обвинив в хищении колхозной собственности. Приговор, по Закону «о трёх колосках» от 7 августа 1932 года, также известный, как «Указ 7/8», Постановлением ЦИК и СНК СССР — за ущерб, превышавший стоимости трёх колосков, в условиях военного времени, предусматривал высшую меру наказания с полной конфискацией имущества и приводился в исполнение на месте. Изъяв личное оружие, обмундирование и, разув, Деда на ночь спустили в погреб одного из хат, приставив часового. С восходом солнца его подняли двое из расстрельной команды, связали за спиной руки и повели на распыл. Отведя за окраину деревни, они приготовились к выполнению приказа, но вняли к просьбе Деда дать ему перед смертью помолиться. Перед уходом в мир иной, чтобы облегчить себе душу, он спешно вполголоса провёл молебен и, только было произнёс такбир Аллаху Акбар, как вдруг услышал, доносившийся издали голос своего командира эскадрона — комэса, громко кричавшего: «Не стрелять, не стрелять!»
За ночь, комэс оббежал вышестоящее командование и начальство особого отдела, убедил их в отсутствии у Деда корысти и, назвав его отважным бойцом, лично за него поручился. Вот так, мой дед избежал приведения приговора в исполнение. Тогда, ещё двенадцати летний юноша, я не мог понять, зачем на войне стрелять в своего солдата, из-за какого-то сена. Желая поскорее отвлечься от тяжёлых воспоминаний, Дед взял в руки костыли, и пересел с рабочего места поближе к телевизору. В это время в телепередаче «Международная панорама» шёл репортаж из афганского города Герат. Голос за кадром рассказывал, что социально-экономические и политические реформы правительства Афганистана привели к всплеску социальной напряжённости на западе страны и радикально настроенные исламисты при поддержке местных военных и иностранном вмешательстве иранских шиитских кругов, используя недовольство части гражданского населения, подняли антиправительственный мятеж, повлёкший многочисленные жертвы. В числе погибших были, также три советских гражданина.
Я спросил тогда своего деда: к чему, по его мнению, приведут эти события. «К войне!» — ответил он незамедлительно. В конце декабря 1979-го года мой дед Ахмадулла скончался. В тот же день по телевизору объявили о начале ввода Советских войск в Афганистан. Вот такая сермяга. — заключил Руст. 
— Верно, всякое бывало, и тем не менее! — подтвердил решительный настрой лейтенант Шило, дав установку Русту и сидевшими подле Костру и Сидору. — Завтрашний день нужно провести достойно.
— Мы приложим все усилия, а там, как судьба положит, — истово ответил за всех Сидор.
Ночью разведчики чистили оружие, отводя на сон редкие часы. А мятежники перегруппировывали силы, доставляли на свои огневые позиции боеприпасы и, обходя высоты, где закрепились Советские войска, минировали отходные тропы. Они понимали, что это жизненно важная артерия. По ним шла реверсная перевалка боеприпасов и воды на передний край и эвакуация погибших и раненных в тыл. Вместе с тем, сами боеприпасы были уже на исходе, боекомплекты снаряжены последними патронами из цинков. Вода закончилась накануне. Прицельный огонь мятежников по вертолётам Ми-8МТ, как по приоритетной цели не позволял им сбросить на передний край боеприпасы и воду, эвакуировать раненых. Посему эвакуация происходила в глубине от передовых позиций — на тыловых высотах. Это отвлекало резервы и снижало темп наступления. Когда одному Ми-8МТ всё же удалось с рассветом сбросить груз на тыловую высоту, командир роты Середа вызвал к себе Руста и приказал:
— Тукаев! Надо назначить из взвода четырёх бойцов, чтобы они отошли на тыловые высоты и транспортировали боеприпасы и воду на занимаемые позиции.
— Товарищ капитан! — объяснял Руст Середе. — Вы ж знаете, у меня в данный момент во взводе подавляющие числом молодые, необстрелянные. Они не прослужили «за речкой» и месяца. Разрешите собрать эту группу не из молодых, добрав из других взводов, и повести мне самому?!
— Ты мне нужен здесь! — отказал Середа.
— Три дня назад, если помните, — настаивал Руст, — следуя впереди разведывательного дозора, я вывёл роту на высоту и хорошо запомнил все тропы. Я уверен, это их знание, сохранит жизни. Разрешите мне повести группу?!
— Хорошо! — под напором согласился Середа.
Руст взял с собой Сидора, Костра, Мамаладзе и Солодуху. Спустя несколько часов, преодолев длительное расстояние до места, они с боеприпасами и тюками с водой, спускались с противоположного склона к подолу. Первым в группе шёл Руст. Он следовал, строго по сакме, никуда не отступая. В какой-то момент под его ногами прозвучал характерный щелчок. «Мина!» — понял он. Его охватил ужас: «Неужели?! Не может быть! Как это могло со мной произойти?!» В мгновение, от щелчка и до разрыва, Руст прогнал в голове главные для него мысли: о том, на какие тяжкие муки он обрёк своих родителей тем, что, не сказав им, напросился в Афганистан и получил там такое страшное увечье. Другой сумной мыслью было то, что увечье, не позволит ему вернуться на ринг и побороться за место на пьедестале первенства СССР по боксу и что ему уже никогда не овладеть сердцем девушки, с которой бы он, непременно, хотел связать свою судьбу. Последним, что заполнило мгновенье, была надежда: «Может, всё-таки нет?! Может это не мина?!» Но мысль прервали громкий разрыв и тяжёлый удар по ногам, обративший Руста во вращение. Он кубарем покатился вниз, в панике ожидая следующим кувырком навалиться на другую мину, которая разорвёт его уже в клочья, но не мог остановить себя в круговороте. Неимоверным усилием, на очередном витке Руст упёрся ладонями в горную осыпь, прекратив спуск по склону. Его шатало, в влаянии сменялись вершины нависших гор, глаза застилала густая пелена, в ушах повис протяжный звон. Он повалился на бок и увидел, как из рваных окровавленных мягких тканей его голеней торчали белые кости, из них капала светлая жидкость. Группа оцепенела.
— Не подходи! — были первые слова Руста, рванувшимся к нему Сидору и Костру. — Здесь, видно, всё заминировано!
Он помотал опалённой пороховой гарью головой и по-пластунски подполз к отброшенному взрывной волной своему АКС-74. Резко потянув за ремень и, сняв с предохранителя, он направил его на себя. Сидор в миг, разгадал его умысел и, сделав рывок, с силой вырвал оружие.   
— Верни автомат! — требовал Руст. — Я всё равно уже не жилец! Пока меня дотащат до вертушки, другие подорвутся! Подошедший Костёр, молча вколол Русту двойной промедол и, располовинив ножом, отмотанный с приклада АКС-74 багровый резиновый жгут, затянул на обрубках его голеней, истово написав на нём текущее время.
Через пять минут Руст потерял сознание, его погрузили на плащ-палатку и переправили на тыловую высоту. Туда, где без последствий мог приземлиться вертолёт. А Сидор, Костёр и другие разведчики возвратились на позиции роты.
«23 августа 1942 года стал самым кровопролитным днём Сталинградской битвы!» — процитировал Костру фразу лейтенанта Шило удручённый увечьем Руста Сидор. — Поруха!
Между тем, транспортируемый в плащ-палатке Руст, спорадично приходил в сознание и видел над собой лица потрясённых обширностью его ранения, воинов из других рот. Вдругорядь, он очнулся, услышав стрекот приближавшихся вертолётов Ми-8МТ. Он приподнялся, упёрся на ладони и увидел в тени нависавшей горной стены длинную цепочку плащ-палаток с ожидавшими эвакуации раненными и убитыми. Спустя минуты, его лицо укалывала мелкая сыпуха, движимая потоком воздуха вращавшихся лопастей. Сквозь их звон, он слышал приказ офицера: «На первые вертушки грузим тяжёлых. За ними лёгких. 200-х в конце». Тем временем в зоне противостояния завершалось подавление авиацией последних очагов сопротивления и в кратчайшее время с различных направлений началось наступление на базу Кокари-Шаршари. Первой выступила разведрота. В её разведывательном дозоре шли Сидор, за ним Костёр и другие. От них, на расстоянии 30 метров шла основная группа. Изневесь по дозору была выпущена очередь из крупнокалиберного пулемёта ДШК. Двое разведчиков погибли на месте. Остальные залегли. Огонь мятежников не давал воинам поднять головы, продвижение вперёд было невозможно. Надо было открыть роте путь. Сидор, резко сошёл с тропы вниз, в волнении напевая под нос:

Ой, не видалай она,
Как я в церкви стоял,
Прислонившись к стене,
Безутешно рыдал.
Ой, прислонившись к стене,
Безутешно рыдал.
Звуки вальса неслись,
Веселился весь зал.

Он обошёл огневую точку с тыла, приблизившись к ней на расстояние, с которого можно было добросить гранату. Лёг набок, выдернул чеку гранаты РГД-5 и, слегка приподнявшись, с силой бросил. В это мгновение его пронзила пуля вражеского автоматчика. Она вошла под левую ключицу и, вылетев через лопатку, парализовала шуйцу. Огонь по разведчикам не прекращался. Сидор стиснул от боли зубы и, вытащив вторую гранату, насилу пропел:

Ой, не понравился ей.
Моей жизни — конец….
И с постылым назло
Мне пошла под венец.

Он выдернул зубами чеку и, собрав последние силы, повторил бросок. Пулемёт умолк. Сидора перевязали и вкололи промедол. Жизненно важных органов пуля не задела. Двух погибших разведчиков накрыли плащ-палаткой с головой и положили в укрытие. Там же остались Сидор и несколько воинов, обязанных погрузить раненого и погибших в ожидаемый вертолёт. Разведрота тем временем продолжила наступление. Мятежники уступили инициативу и начали беспорядочно отступать. Через три часа базовый район Кокари-Шаршари был взят. Формирование Исмаил-хана разбито. Сам мятежный эмир и когорта близких сподвижников скрылась в Иране. Когда стрельба стихла, на купол столовой горы, где была оборудована фортификация, на двух вертолётах приземлилось крупное военное начальство и командование операцией «Западня»: главнокомандующий войсками южного направления генерал армии Герой Советского Союза М.М Зайцев, начальник оперативной группы Минобороны СССР в Афганистане генерал армии В.И. Варенников, заместитель командующего 40-й Армией генерал-майор Г.Г. Кондратьев. Из Кабула для подготовки телерепортажа о взятии Кокари-Шаршари прибыла съёмочная группа под руководством собственного корреспондента Центрального телевидения СССР М.Б.Лещинского.
На территории фортификационного комплекса взгляду воинов предстала обширная площадка с системой эшелонированных опорных пунктов, соединённых ходами сообщений, брошенное оружие, боеприпасы, горы гильз, окровавленные куски материи, индивидуальные перевязочные пакеты, шприцы и тела более двухсот убитых мятежников. Стояли разбитые от ударов советской артиллерии и авиации дизельные генераторы, вырабатывавшие электроэнергию для жизнедеятельности Кокари-Шаршари. Все огневые точки имели средства связи и были соединены глубоко вырытыми траншеями. Фортификационный комплекс состоял из наземных и подземных сооружений с защитной толщей 15–20 метров. В его подземных помещениях на разном уровне размещались необходимые для боевой деятельности: командный пункт с узлом связи, столовая, помещения для обучения военному делу и коллективного молебна, многоместные казармы, арсенал, склады с продовольствием, ремонтные и оружейные мастерские, цех по сборки патронов к винтовкам БУР, операционная, оснащённая современным медицинским оборудованием, больничные палаты и тюремные камеры с кандалами. Были также предусмотрены помещения для лидеров исламско-шиитских партий. Для извлечения из горной породы питьевой воды, была пробурена глубокая скважина.
При обследовании разно-уровневых подземных помещений, группа разведчиков, в числе которых был Костёр, углубилась в длинные тоннели и обнаружила в них укрывшихся мятежников. Воины открыли по ним огонь и повергли в бегство. Когда афганские мятежники и наёмники из ряда исламских государств вышли на дневной свет с иранской территории по ним был открыт кинжальный огонь. Очевидно, после падения Кокари-Шаршари, кто-то из официальных лиц отдал приказ иранским пограничникам ликвидировать всех выходивших с афганской территории. Советские воины, ставшие свидетелями этого инцидента, прекратили преследование и возвратились по тоннелю на базу Кокари-Шаршари. Они собрали трофейное оружие, взорвали боеприпасы и убыли вертолётами на аэродром Герата. В награду за их тяжкий ратный труд, за веру, волю и победу, в свидетельство, что счастье всё же есть, ведь Кокари-Шаршари, хоть и ценою людских потерь, но всё же был взят, из транзистора в руках Костра звучала хорошо запомнившаяся воинам, песня:

…Чтобы было легче в трудный час,
Нужно верить каждому из нас,
Нужно верить каждому,
В то, что счастье есть…

…Мы желаем счастья вам,
Счастья в этом мире большом…

Услышав её, воины-разведчики с улыбкой стали громко петь:

В мире, где ветрам покоя нет,
Где бывает облачным рассвет,
Где в дороге дальней — часто снится дом.

Нужно и в грозу, и в снегопад,
Чтобы чей-то добрый взгляд,
Чей-то очень добрый взгляд — согревал теплом…

ГОСПИТАЛЬ ШИНДАНДА

После пяти часов, понадобившихся для эвакуации, Руст вновь пришёл в сознание. Ми-8МТ, в котором он находился, приземлился на аэродром Шинданда. На взлётно-посадочной полосе ожидала «буханка» медицинского УАЗ-452 с бригадой санитаров. Как только винты прекратили вращение, они немедля подступили с носилками к борту.
— Живых там вроде никого нет, — высказал домёк, вышедший из кабины пилот.
Руст лежал среди плащ-палаток с убитыми афганскими военными, не подавая признаков жизни.
— Хотя нет! Один, вижу, шевелится, — опроверг он мнение, увидев, как Руст внезапно повернулся на бок.
Санитары запрыгнули на борт и извлекли из сложенных в ряд плащ-палаток Руста первым. Уже вскоре его спешно везли на каталке по длинному коридору Шиндандского госпиталя, и он ощущал боль от глубокого остригания ногтей на руках и вставления в причинное место катетера. Руст был в трансе. Но, несмотря на его критическое состояние, бежавшая рядом медсестра, громко досаждала вопросами: «Фамилия, имя, отчество, звание, воинская часть?!» Спустя минуты он увидел белые кафельные стены операционной и ослепился от ярко светившей сверху лампы операционного светильника. Укол врача-анестезиолога на мгновенье представил Русту лик его безногого деда Ахмадуллы и вновь обратил в бессознательное состояние. Между тем, доставленному в госпиталь Шинданда Сидору, обработали рану и поместили в палату, в которой к тому времени уже проходили лечение трое бойцов-разведчиков с ампутациями коленей после подрывов на противопехотных минах в день высадки. Одного из них, у которого был разрыв паха, прошлым днём отправили срочным бортом в Союз. В Ленинграде в Высшей военно-медицинской академии им. С.М. Кирова ему сделали сложнейшую операцию и смогли сохранить детородный орган. У другого, из двух оставшихся в Шинданде разведчиков, в довесок к потерянной голени был вырван глаз. Всем троим за два дня до своего ранения, Руст оказывал первую медицинскую помощь, вытащив из-под обстрела. Через несколько суток из реанимации в эту палату перевели и самого Руста. Его состояние было тяжёлым. Врачи ампутировали ему обе голени.

АЭРОДРОМ ГЕРАТ. ИТОГОВЫЙ ДЕНЬ ОПЕРАЦИИ «ЗАПАДНЯ»

На взлётно-посадочную полосу аэродрома, один за другим, приземлялись вертолёты Ми-8МТ, возвращавшие из района операции боевые роты. Тем, кому повезло — кто не погиб и не был ранен, — предстояло возвращение бортами Ан-12 в пункт постоянной дислокации в провинцию Кундуз. Разведчики расположились вскрай командно-диспетчерского пункта на пятачке, где провели ночь перед десантированием. Они с тугой вспоминали напряжённые дни операции и выбывших боевых товарищей. Повидаться с эвакуированными в госпиталь ранеными Рустом и Сидором по возвращению в Герат Костру не удалось, и мысль о том, что встреча с ними в Афганистане уже не сулила, зело его бередила. Желая самоустраниться от мирского шума, он раскинулся в сторонке на плащ-палатке, положил за спину свой, Руста и Сидора рюкзаки, достал транзистор SANYO и, настроив его на рабочую волну, впал в раздумье.
Костра удручало, что из дружной шестёрки товарищей в строю остался лишь он один. Перед глазами, друг за другом, представали пятеро друзей — Руст, Сидор, Костян, Монгол и Стрела. Костёр вспомнил их между собой потасовку в поезде на пути в Сурхандарью, послужившую знакомству, и как всех их по прибытию в воинскую часть отобрали в учебную разведывательную роту; три тяжёлых месяца в учебке и совместное участие в череде операций Афганской войны. Вспомнились Костру драматические события прошлого дня — рассказ Руста о безногом деде Ахмадулле, его поутру подрыв на мине, прошитый пулей Сидор и переданная им в горах Кишима спасительная фляжка воды. Из непрерывного потока воспоминаний Костра вернула неожиданно начавшая звучать хорошо запомнившаяся песня авторов Стаса Намина и Игоря Шаферана «Мы желаем счастья вам»:

…Чтобы было легче в трудный час,
Нужно верить каждому из нас,
Нужно верить каждому,
В то, что счастье есть…

ПРОШЛА НЕДЕЛЯ. Утром одного из дней на аэродром Шинданда приземлился медицинский борт-спасатель Ан-12. Чтобы проводить на дальнейшее лечение в Кабульский армейский госпиталь, лежавших на носилках Руста, Сидора, двух разведчиков, и других раненных в операции «Западня», врачи и медсёстры высыпали из госпитального модуля во двор.
— А тебе боец, надо запомнить главное! — напутствовал Руста подошедший вплотную, оперировавший его начальник хирургического отделения Шиндандского госпиталя подполковник медицинской службы Баглай. — Ранение твоё житейское, но всю дальнейшую жизнь ты обязан заниматься физкультурой, иначе раны скоро дадут о себе знать.
— Буду заниматься, товарищ подполковник! — твёрдо посулил Руст, поблагодарив на прощание, — спасибо за ваш почётный труд!
Самолёт с ранеными взмыл в небо и спустя пару часов приземлился в Кабуле.         
         
КАБУЛЬСКИЙ ГОСПИТАЛЬ

Мне б вернуться на войну...
из-под капельниц — под пули.
Может, я тогда пойму,
проживаю жизнь — свою ли?!...
Там все просто: грязь и мат —
текст, в котором нет подтекста.
Каждый первый там — солдат,
а гражданским — нету места...
— В.Байкалов

КАБУЛ. 650-й ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ВОЕННЫЙ КЛИНИЧЕСКИЙ ГОСПИТАЛЬ 40-й Армии — 1 сентября 1986 года

В приёмный покой Кабульского госпиталя на холодный бетонный пол, с редко сохранившейся плиткой, сложили десяток брезентовых носилок с лежачими ранеными, прибывшими санитарным авиабортом из Шинданда, среди которых были Сидор и Руст.
— Как мешки с картошкой разгрузили, — негодовал Сидор, привстав с носилок и поправив на груди перевязку.
— Работы кубыть и без нас хватает, — домекнул Руст.
Спустя какое-то время появились санитары.
— Э, адепты эскулапа, прислужники змеи на чаше! — агрился Сидор. — А гуманнее отнестись к хомо сапиенсу, заказано?!
Наскоре к раненым подошёл дежурный врач, и Сидор, поменявшись в тоне, попросил поместить их с Рустом на соседних койках, подвигая готовностью помогать медсёстрам в уходе за товарищем. После завершения оформления документов и внешнего осмотра, поступивших раненых безотложно распределили по палатам отделений. Ввиду переполненности госпиталя и чрезмерной загрузки медсестёр, упрос Сидора впрасол был удовлетворён. В итоге, каждый новоприбывший комбатант обрёл своё койко-место, госпитальную робу и новых побратимов. Внушительных размеров Кабульский госпиталь в 1980 году разместился в здании бывших конюшен офицерской гвардии короля Мохаммада Захир-шаха. Палаты отделений имели высоченные потолки и были заставлены одно и двухъярусными железными койками. Широкий коридор был оживлённой артерией, соединявшей отделения госпиталя с операционной, перевязочной и столовой. Первый ярус коек традиционно был закреплён за тяжелоранеными: ампутантами, незрячими, полосниками — ранеными в брюшную полость, а также в область позвоночника и головы. Были ранения с ампутациями обеих нижних конечностей, руки и ноги, двух рук, и полным лишением зрения. Много было раненых с раздроблением костей. На их конечностях устанавливали аппараты Илизарова — конструкции из стальных дисков и спиц, стягивавших два конца разбитой костной ткани. Встречались такие, у кого было два таких аппарата на разных конечностях. Много всего было… Свободные койко-места в палатах были редкостью. Они появлялись после эвакуации раненых в Ташкент и, по обыкновению, в тот же день обретали нового пользователя. В случае нарушения графика эвакуации в Союз и внезапного большого притока раненых из районов масштабных боевых действий койки с ранеными выставлялись в коридор. Сидор и Руст заняли соседние койки в глубине солдатской палаты II-го травматологического отделения, там, где она стыковалась с меньшей по размеру, офицерской. В первую ночь из неё доносились громкие стенания, спорадично переходившие на истошный галас.
— Сидор! — дрёмно окликнул Руст, — надо бы объяснить камраду: всем больно. Но надо потерпеть. Пусть возьмёт себя в руки!
Сидор спорко справился у молоденькой дежурной медсестры Нины Полюшкевич о терзавшемся болью раненом и тотчас поделился с Рустом:
— Сестра говорит, это молодой лейтенант из Кандагара. Он подорвался с танком на фугасе и приземлился на пятую точку. У него тазовая кость разошлась в стороны.
— Адская боль, подлинно! — эмпативно счёл Руст, смирившись с гвалтом. — Что ж сестра не уколет его, чем покрепче?!
— Всё сделали. Говорит, ничего не берёт, — объяснил Сидор.
К рассвету лейтенант-танкист утихомирился, умер. Его накрытое с головой тело, из офицерской палаты на каталке выкатили санитары. После снедания друзьями принесённых Сидором блюд завтрака, начался обход врачей. В другом конце палаты было видно, как по проходу перемещались, ненадолго останавливаясь у каждой койки, шесть военврачей в белых халатах и шапочках. Старшим среди них был начальник II-го травматологического отделения полковник А.Артемьев. И вот они достигли месторасположения коек Сидора и Руста. Статный с голубыми глазами майор медицинской службы Александр Теплов начал зачитывать историю болезни:
— Рядовой Сидоренко — сквозное ранение грудной клетки. Прибыл из Шинданда. Обрабатываем рану, делаем перевязки. Расстегните робу, покажите рану! — обратился майор Теплов, Сидор подчинился. — Идёт на поправку. На следующей неделе планируем эвакуировать в Ташкент.
Засим врачи сместились к лежавшему сбочь Русту.
— Старший сержант Тукаев, — начал зачитывать историю болезни майор Теплов, — в ходе боевых действий в провинции Герат подорвался на противопехотной мине. В госпитале Шинданда проведены ампутации нижних третей обеих голеней. Имеется также многооскольчатый разрыв мягких тканей обеих бёдер. Необходима дермапластика. После этих слов майор Теплов, желая показать ранение, откинул с ног Руста простыню, оголив перебинтованные культи, и скомандовал: Лягте на живот!
Вскипевший от амикошонства Руст, резким движением накинул простынь обратно и зычно произнёс:
— Товарищ майор! Я вам не телячья вырезка на базаре!
Теплов был обескуражен и переглянулся с полковником Артемьевым.
— Товарищ боец! — уставно отреагировал полковник Артемьев, повысив тон. — Не забывайтесь! Вы ещё не комиссованы, а значит находитесь в военном строю. Так что соблюдайте уставные отношения со старшими по званию!
Опустив инцидент, майор Теплов навёл на оконный свет рентгеновские снимки культей Руста и, показав их полковнику Артемьеву, кратко доложил о выбранных оперативных и лечебных мероприятиях.
— Товарищ майор, разрешите обратиться к товарищу полковнику?! — адресовал Сидор удалявшимся в офицерскую палату Теплову и Артемьеву. — Разрешите мне вернуться в свою часть!
— Сколько вам осталось служить, солдат?! — спросил Артемьев.
— Месяц! — ответил Сидор.
— Надо ещё подлечиться! — резюмировал Артемьев. — Ташкентский окружной военный госпиталь ТуркВО, в вашем случае, это то, что надо!
— Тогда разрешите в Союз вапти с Тукаевым, одной отправкой?! Я его до дома сопровожу, — фундировал Сидор.
Артемьев повернулся к Теплову и приказно кивнул головой.
Несмотря на инцидент в ходе обхода, атмосфера в палате была исключительно доброжелательной. Здесь проходили лечение воины из разных подразделений 40-й Армии: из Кундуза, Файзабада, Баграма, Кабула, Герата, Газни, Шинданда, Кандагара, Джелалабада, Гардеза, Асадабада и других мест. В дальнем углу палаты, напротив коек Руста и Сидора в верхней части стены работал цветной телевизор «Рубин». Такой роскоши в кундузской палатке у друзей не имелось. На экране друзья наблюдали страну, дюже разнившуюся от той, которую они покинули, направившись в Афганистан. После обхода врачей начиналось время перевязок — физически болезненное. Из перевязочной слышалась зычная матерная брань раненых. И для Руста обработка обширных участков открытых ран и швов ампутированных голеней была зело крутоломной. Чтобы приглушить издаваемый им гвалт, он брал с собой в перевязочную на каталке подушку. Когда становилось вдокон больно, Руст плотно забивал ею себе рот, превращая горлан в гулкий стон.
— Сейчас, братец Тукаев, придётся потерпеть, — предупредил майор Теплов и, обильно полив пропитанные высохшей кровью марлевые перевязки на швах культей и разорванных мягких тканях раствором фурацилина, стал наскоро сдирать.
Руст начал издавать гулкие вопли. Лоб его покрылся холодным потом.
— Ты не сердись на меня, — примирялся Теплов, — показывать рану на обходе — это святая обязанность больного.
После обработки ран он приступил к перевязыванию.
— Медсестра Полюшкевич докладывала, что ты студент, в Москве учишься? — уточнял Теплов.
— Так точно! Учусь в Москве! — подтвердил Руст. — В Московском институте нефти и газа. И вы, я слышал из Москвы? — поинтересовался Руст.
— Так точно! Служу в Главном военном клиническом госпитале Бурденко. В Афганистан командирован на два года, — поделился Теплов, вернувшись к теме лечения. — Как я и докладывал на обходе начальнику отделения полковнику Артемьеву, тебе необходима дермопластика — несколько операций по пересадке кожи. Мы снимем электрическим дерматомом у тебя со спины, других мест тела лоскуты кожи и наложим на лишённые кожного покрова участки. Затем будем ждать, пока они приживутся. Так что, братец, нужно будет набраться терпения, — резюмировал Теплов.
Когда с перевязкой закончили, Руст попросил Сидора не увозить его каталку обратно в палату, а оставить у перевязочной в коридоре, чтобы он мог побеседовать с ранеными, ожидавшими очереди сменить марлевые шарики на спицах аппаратов Илизарова. Током времени к перевязочной подошли сопровождавший поводырём наголо стриженный грацильный санитар и сбойливый боец с ампутированными выше локтей руками и бинокулярной повязкой на оба глаза. Его лицо, с многооскольчатым посечением, было измазано зелёнкой.
— Слышь, братан! — обратился он к санитару, заходя в перевязочную. — Повязку с глаз когда уже снимут?!
Но ответ на вопрос остался уже за дверью.
Оставив раненого, санитар вышел на поджид.
— Что за напасть?! — сумно спросил Сидор санитара.
— Это сапёр из Чарикара. Ночью прибыл. Был придан разведчикам, прочёсывавшим кишлак в районе Суруби, и проводил разминирование тропы. Так вот — мина рванула у него в руках.
— Несгода! — досадовал Сидор. — А с зенками что?!
— Нет у него глаз — зашито всё! — довёл санитар. — Не знает он ещё, а сказать ему никто не решается.
В палату Сидор и Руст вернулись с кручиной. Миновал день, наступила ночь. Неотступавшая фантомная боль ампутированных ног, стоны лежавших окрест раненых и рассказ санитара об ослепшем сапёре бередили Руста, не давая заснуть. Он поднял с подушки голову и увидел во тьме полуночной госпитальной палаты цепочку светивших огоньков сигарет. В угрюмом молчанье, устремив взор в бездонный потолок, такие же, как он, искалеченные войной молодые парни отрешённо искали ответ на мучивший их вопрос: как же теперь жить?! Каждым оголённым нервом он чувствовал гнетущую ауру, нависшую куполом над теми, кто остался наедине со своей бедой, утраченной верой и смыслом начать жить иначе. Русту, как и его деду Ахмадулле в молохе войны было суждено стать изувеченным, пройти череду операций в госпиталях и морально преодолеть физический недуг. Его это зело удручало. На некоторое время Руст забывался, но мысль о причинённой родителям боли при виде сына калеки, всё время возвращалась, терзая его совесть. Он подолгу думал, подбирая слова утешения, которые скажет им при первой встрече. Ведь мама Руста сама была дочерью безногого ветерана Великой Отечественной войны и не понаслышке знала о булгачившей довеку боли родных.
Руст вспоминал, как в 1970-е годы он гостил у деда Ахмадуллы и бабушки Каримы в городе Туймазы Башкирской АССР. Невзирая на дальность рубежей, достигнутых фашистскими дивизиями, многое на улице Чапаева, даже спустя 25 лет после Великой Победы напоминало о её жертвах. Пред ним предстала типичная втагода картина на базарах и рынках советских городов: десятки инвалидов войны, лишившиеся двух ног, двигались на обитых юфтем сидушках с колёсиками, приводимых в движение деревянными брусками с отверстиями для ухвата. Сродни тому и у ворот Туймазинского базара, едва отступя от улицы Чапаева, с раннего утра сбивались до двадцати таких ветеранов-инвалидов. Они ватажились у папиросной лавки. Одни в поисках халтуры, другие — дармовой выпивки. Руст помнил, как на прикалитках частных домов по улице Чапаева, краской по дереву в ряд, в диаметре десять сантиметров были нанесены красные звёзды — по количеству членов семьи, воевавших на фронтах войны. Помнил и то, что звёзды, обведённые чёрной каймой, вещали о сгинувшем на поле брани воине. Как прискорбно было им, кагалу внуков победителей зреть на соседнем с домом Деда прикалитке, пять звёзд из шести с чёрной каймой. По рассказам деда Ахмадуллы, летом 1941 года в городе Туймазы формировался 9-й запасной кавалерийский полк 112-й Башкирской кавалерийской дивизии, в его состав был зачислен и он. Маме Руста, старшей из детей, в день начала войны не исполнилось и четырёх лет.
Руст помнил рассказы бабушки Каримы о том, как после ухода деда Ахмадуллы на фронт его мама, Райса Ахмадулловна, целыми днями, с утра до вечера, как молитву всечасно твердила фразу: «Только бы отец вернулся домой живым!» По словам бабушки, это звучало так часто, что от этого даже болела голова. По её же мнению, возвращение деда Ахмадуллы с войны живым у Всевышнего вымолила именно она. В бою при прорыве из окружения на Брянском фронте в 1942 году дед Ахмадулла был тяжело ранен. Крупный осколок вражеского артиллерийского снаряда, разорвавшийся под его конём, глубоко вошёл в бедро, и на ноге началась гангрена. Врачи были вынуждены ампутировать верхнюю треть бедра. В октябре 1942-го года, пройдя лечение в полевом, а затем в госпитале Бурденко, дед Ахмадулла был комиссован и отправлен домой. Учитывая огромное количество изувеченных воинов, с целью оградить от душевных страданий, связанных с отказом редких родственников принять их с тяжёлым недугом, в годы Великой Отечественной войны действовал особый порядок сопровождения инвалидов к их семьям.
Процедура проводилась посредством уполномоченного от Наркомата обороны СССР и офицера горвоенкомата (ГВК). Деда Ахмадуллу и уполномоченного, прибывших на железнодорожный вокзал города Туймазы, на перроне встречал уведомлённый телефонограммой офицер ГВК. Он, взяв личные документы деда и оставив его ждать вместе с уполномоченным на вокзале, сам направился к его родным. Офицер ГВК рассказал им о полученном дедом Ахмадуллой увечье и выяснил готовность его принять. Не размышлявшая на сей счёт, бабушка Карима подписала соответствующий акт, после чего офицер возвратился на вокзал и вместе с сопровождающим привёл деда Ахмадуллу домой. В случае отказа семьи забрать инвалида, по инструкции его направляли в «Дом инвалидов». Их в годы Великой Отечественной войны в СССР было много. Невзирая на полученное тяжёлое увечье, деда Ахмадуллу с огромной радостью встретила его семья — бабушка Карима и двое детей. Другие семеро родились уже после 1943 года. Для родных и близких было главным, что дед остался жив.
Приближался к концу 1942 год — шла война. Надо было прокормить семью. Вернувшихся инвалидами было много, и привлечь их было не к чему. Найти работу ампутанту без ноги было особенно сложно. По подсказке прадеда Руста — Мухаммат-Вагиза Мухамметшарипова, дед Ахмадулла, с детства обученный скорняжному делу, стал шить кожаные и меховые предметы одежды и обувь: дублёнки, шапки, унты, сапоги, ботинки. Он покупал на базаре и у частных поставщиков пушнину, меховое и кожаное сырьё и, сутки напролёт шил, выделяя на сон редкие часы. Райса Ахмадулловна, как старшая из детей, помогала бабушке Кариме продавать эти изделия на базаре. Благодаря владению ремеслом и усердному труду, дед Ахмадулла и бабушка Карима смогли поднять и выучить 9 детей.
Вспомнился Русту и разговор с отцом, когда он приехал к нему в учебку в Шерабад за неделю до отправки в Афганистан. Отец спросил его тогда, нет ли у него желания остаться служить в Союзе и не лететь в Афганистан и понимает ли он, что на войне есть угроза погибнуть, либо вернуться, как его дед Ахмадулла, безногим или, как дед Мисбахетдин, полностью оглохшим. Среди этих и прочих вопросов и ответов Руст помнил вопрос Отца: подумал ли он о нём и матери, когда напрашивался в Афганистан. Как в ответ он убеждал Отца, что он не может остаться, когда все его друзья отправляются «за речку», что это было бы самым постыдным поступком, за который он корил бы себя всю жизнь. И, как в конце, отец предупредил его, чтобы он не пожалел потом о своём решении. Руст довеку помнил, что ответил тогда отцу: «Я не пожалею!»
Лежавший по соседству Сидор глядел в потолок и пролистывал в памяти свои детство и юность, проведённые в районе с характерным названием «Нахаловка» в Ростове-на-Дону. Он вспомнил измальство, когда в их дом пришло несгодье – его отца осудили на десять лет за причинение вреда здоровью, повлекшее неминучую оскорбившего его человека. С походом по этапу отца, внедолге умерла мать. Сидора сразу забрали в ростовский интернат. Он погрузился в жёсткую беспризорную среду. Школой жизни ему стала улица с её суровыми законами и вадившая молодняк воровская среда. Спустя долгие годы, отбыв тюремный срок, из заключения вернулся отец — Михаил Сергеевич. Первым делом, он забрал Сидора из интерната, а через месяц, привёл в дом молодую жену. Напряжённость без того сложных отношений с сыном возросла. Сидор часто не ночевал дома, отсутствовал в школе, состоял на учёте в детской комнате райотдела милиции. При этом он был книгочеем, интересовался историей, знал и пел огромное количество разножанровых песен. К лету 1981 года Сидор окончил восьмилетку и сдал экзамены. Вечером одного дня в их квартиру позвонил местный участковый капитан милиции Юрий Угрюмов. Некоторое время назад его семья попала в неприятную историю. В ночи на их дочь, возвращавшуюся с гостей, напали трое подпивших хулиганов. По горячим следам Угрюмов наскоро установил личности напавших и вступившегося за девушку 15-ти летнего Сидора — сына варнака Михаила Сидоренко. Конфликт четы Сидоренко с фемидой воздержал тогда Угрюмова от выражения слов благодарности. Однако повод для разговора вскоре всё же возник. Участковый представился и вошёл. В коридор из разных комнат вышли Сидор и отец. Мачеха — Ольга Никитична хлопотала на кухне.
— Здравствуй, Михаил Сергеевич! — поприветствовал Угрюмов, предупредив с порога. — Я не по твою душу! Мне известно, что ты надлежаще отмечаешься в райотделе и на работе к тебе нет нареканий. Так что всё в порядке! Мне надобно погутарить с меньшаком. Давай мы сядем с ним на кухне?
Отец заколготился, но взбуду скрыл и вопросов участковому не задал. Он согласительно кивнул и указал рукой на кухню. Сидор прошёл вослед Угрюмову и сел напротив.    
— Чай заварить? — спросила Ольга Никитична.
— Нет, спасибо! Мы недолго! — ответил Угрюмов в ожидании, когда женщина покинет кухню. Поняв это, она выключила плиту и вышла, плотно прикрыв за собой дверь.
— Итак! — начал Угрюмов. — У меня мало времени, давай враз к делу. Я знаю: ночесь, ты с корешами-мазуриками сработал на огонёк в хате гагары Ривки Сойфер — завмага «Центрального Дома Тканей». Теперь слушай меня сюда: послежде, как сдашь всё до последней алтушки, — участковый отвёл указательным пальцем рукав форменной рубашки и посмотрел на время своих «командирских» часов, — в три утра у разваленной церкви, порато валишь из города с концами. Аже не, даю тебе зуб батушного мента — сандальнёшь сидельцем на Колыме.
Сидор всё понял и сделал, как было велено. Уже вечером следующего дня с аттестатом в чемодане он сидел в плацкартном вагоне поезда «Ростов — Москва» и воротиться в Ростов боле не загадывал. В Москве он поступил в профтехучилище, которое окончил с отличием. Затем в октябре 1984 года Сидор призвался в армию, и как пятеро друзей: Костян, Монгол, Стрела, Руст и Костёр, попал в группу «20А», направленную в учебку ТуркВО в Сурхандарье, где готовили в Афганистан.
Ночь шла на убыль, в больших окнах госпитальной палаты пробивались всполохи авроры. В палате, где лечились Сидор и Руст, врачи и медсёстры пользовались у раненых вящим почётом. Будучи профессиональными военными, они были верны военной присяге и одновременно клятве Гиппократа. Военные табели о рангах и служебная субординация не мешали им оставаться милосердными. Вечерами в свободное время медики часто усаживались у больничных коек в обществе раненых, расспрашивали о планах на гражданке, рассказывали какую-нибудь историю или анекдот.
— Сидор! Спой нам песню «Здесь под небом чужим», — попросил его в вечерний час, подсуетившийся с поиском гитары Руст, когда у их коек собрались раненые, и к ним подсела дежурная медсестра Нина Полюшкевич.
Сидор провёл большим пальцем по струнам и, начав игру боем в ритме танго, надсадно запел песню барда-афганца Юрия Кирсанова:
 
Здесь под небом чужим,
Под кабульской лазурью,
Слышны крики друзей,
Улетающих вдаль.

Ах, как хочется мне,
Заглянув в амбразуру,
Пулеметом глушить,
По России печаль.

День и ночь безразлучно
С боевым автоматом,
Пистолет под ремнем,
Как братишка родной.

Ах, как хочется здесь
Обложить землю матом,
Слезы радости лить
Над родимой землей.

Нас с «Зенитом» судьба
Очень крепко связала,
Нам в «Зените» друзей
Не забыть никогда.

Расплескали мы крови,
По Кабулу не мало,
И придется еще,
Коль возникнет нужда.

И приехав домой,
Не забудь эти встречи,
Прилетев, не забудь,
Как вершили дела.

Не забудь всех друзей,
Не забудь ты их плечи,
Их поддержка тебе
Счастья в бой принесла.

Здесь под небом чужим,
Под кабульской лазурью,
Слышны крики друзей,
Улетающих вдаль.

Ах, как хочется мне,
Заглянув в амбразуру,
Пулеметом глушить,
По России печаль.

Сидор допел. В это время к собравшимся раненым подошёл дежуривший по травматологическому отделению майор Теплов:
— Тукаев! — обратился он к Русту. — Послезавтра планируем тебя оперировать, готовься!
— Вот незадача! — пригорюнился Руст, — в аккурат послезавтра в госпиталь с концертом приезжает Иосиф Кобзон. А я буду отходить от наркоза.
— После операции необходим отдых, — резюмировал Теплов, — так что придётся пропустить! Сходишь на концерт Кобзона в Москве.
Но сущий огурства Руст остался при своих планах.
Между тем, доброжелательная среда, царившая в палате, помогала раненым воинам преодолевать тяготы госпитальных будней. Они обсуждали предстоявшие им хирургические операции, а возвращение с них принимали устойчивый торжественно-комичный характер. Те, кому в ближайшие дни предстояло плановое оперативное вмешательство, загодя, в лясах с юмором уведомлялись об ожидаемом от них концертном репертуаре. По заведённой традиции возвращение в палату больного, остававшегося ещё под действием анестезии, должно было проходить с исполнением им той или иной песни. Выезд же больного на операцию сопровождался подбадривающими выкриками, хлопаньем, стуком костылей и тростей об край кроватей и свистом. Если по неопытности или забывчивости госпитальных запук, санитар нарушал неписаные правила и выкатывал каталку с раненым вперёд ногами, в мгновенье, со всех сторон в него летели, костыли, трости, судна, графины, попавшиеся под руку. О завершении операции сообщал доносившийся из коридора громко поющий голос. Песни советской эстрады смешивались с матерной бранью в адрес толкавших каталку санитаров. Больной въезжал в палату, как бусой барин с воскресной ярмарки. Экспромт разно-жанровых песен въехавшего в палату раненого обретал коллективную поддержку подпевавших, стебавшихся товарищей. Однако анестезия, фертильно питавшая талантом, скромного в жизни парня, постепенно шла на убыль. На смену ей ступали ломка, депрессия и физическая боль.
В день выступления Иосифа Кобзона госпиталь находился в предвкушении большого культурного события. В его внутреннем дворике шли активные приготовления, была сооружена невысокая сцена, на которую разгружались музыкальные инструменты и звуковое оборудование. Руста успешно прооперировали. К вечеру действие наркоза тихо сошло на нет, и боль начала одолевать. Невзирая на это за час до начала концерта, как о том просил Руст, Сидор выкатил с ним каталку и поставил вскрай стульев напротив сцены, заняв лучшее для лежачих место. За час до начала концерта все места уже были заняты. От Руста наскоро выстроился ряд каталок с ранеными и стоявшими подле санитарами. Кому не хватило места, но позволяло здоровье, забирались на архаичные платаны и были готовы смотреть концерт даже сквозь их кроны.
— Теплов идёт! — известил Сидор. — Сейчас погонит нас в палату.
— А мы не исполним! — вынес Руст. — Что он нам сделает?! На гауптвахту что ли отправит?
Теплов сел на стул, который ему задолго насиживал санитар из травматологического отделения и стал оглядываться по сторонам. Изневесть он заметил на расположенной поблизости каталке Руста и стоявшего подле Сидора. Руст целиком сосредоточился на сцену, и игнорировал всё, что происходило вне её. Поэтому Теплову оставалось лишь пригрозить поймавшему его каявший взгляд Сидору указательным пальцем. Заиграла музыка, и на сцену вышел Иосиф Кобзон. Он был в строгом белом костюме с бабочкой.
— Добрый вечер, уважаемые воины-интернационалисты и военные медики! Я сердечно рад выступить сегодня перед вами и передать вам большой привет с Родины. Вас любят и ждут! Возвращайтесь живыми! Первой песней в моей концертной программе будет «Бой гремел в окрестностях Кабула» на стихи и мелодию Юрия Кирсанова:

Бой гремел в окрестностях Кабула,
Ночь сияла всплесками огня.
Не сломало нас и не согнуло,
Видно, люди крепче, чем броня.

Дипломаты мы не по призванию,
Нам милей, братишка, автомат,
Чёткие команды-приказания,
И в кармане парочка гранат.

Вспомним, товарищ, мы Афганистан,
Зарево пожарищ, горный океан.
Эти передряги жизни и войны,
Вспомним на просторах мирной тишины.

Вспомни с тобою, как мы шли в ночи,
Как от нас бежали в горы басмачи,
Как загрохотал твой грозный АКС...
Вспомним, товарищ, вспомним, наконец!

На костре в дыму трещали ветки,
В котелке варился крепкий чай.
Ты пришёл уставший из разведки,
Много пил и столько же молчал,

Синими замёрзшими руками,
Протирал вспотевший автомат,
И о чём-то думал временами,
Головой откинувшись назад...

Вспомним, товарищ, мы Афганистан,
Зарево пожарищ, горный океан.
Эти передряги жизни и войны,
Вспомним на просторах мирной тишины.

Вспомни с тобою, как мы шли в ночи,
Как от нас бежали в горы басмачи,
Как загрохотал твой грозный АКС...
Вспомним, товарищ, вспомним, наконец!

Самолёт заходит на посадку,
Тяжело моторами дыша.
Он привёз патроны и взрывчатку,
Это для тебя и для меня.

Знайте же, ребята-мусульмане,
Ваша сила в том, что мы за вас.
И не нужно лишних трепыханий—
В бой ходить нам не в последний раз...

Вспомним, товарищ, мы Афганистан,
Зарево пожарищ, горный океан.
Эти передряги жизни и войны,
Вспомним на просторах мирной тишины.

Вспомни с тобою, как мы шли в ночи,
Как от нас бежали в горы басмачи,
Как загрохотал твой грозный АКС...
Вспомним, товарищ, вспомним, наконец!

На следующее утро старшим в группе врачей при обходе был майор Теплов:
— Как вы себя чувствуете, Тукаев? — спросил он Руста, улыбаясь.
— Всё хорошо! — ответил Руст.
— Тукаев, у меня к вам деликатная просьба, — обратился Теплов, и, поручив коллегам продолжить обход без него, продолжил, — я пишу кандидатскую диссертацию по военно-полевой хирургии. Не возражаете, если я сфотографирую результаты своего труда с вашей дермапластикой?
Руст был огорошен, но в мгновение погасил сполох ущербности и с шуткой ответил: «Раз надо, так надо! Чего не сделаешь во имя советской военно-полевой хирургии?!»
Утром Русту обработали раны, но не перевязали как обычно, а оставили открытыми, накрыв простынёю. Сидор очень удивился согласию Руста, и по его просьбе выкатил каталку с ним во внутренний двор госпиталя. Там их уже ожидал Теплов, безотложно приступивший с разных ракурсов делать снимки. Русту стало не по себе. Но где-то на подсознательном уровне он понимал: разрешение на фотосъёмку его разорванного тела — первое волевое преодоление. Стать полноценным человеком он сможет, лишь победив комплекс физического недуга.
— Товарищ майор! — обратился Руст к Теплову, когда тот уже закончил, — дайте мне ваш адрес в Москве. Я непременно вас навещу и приглашу на плов.
— Хорошо! — согласился Теплов. — Я передам вам его завтра во время обхода.
Но в душе Теплов, всё же, сильно сомневался, что Руст к нему приедет. За два года службы в Кабульском госпитале через его руки прошло много раненых, но жизнь на гражданке благоволила к скорейшему забвению пережитого в госпитале. Вместе с тем, для многих воинов, долгое время не встававших с больничных коек, дорогими воспоминаниями остались минуты, когда обессилевшие, но крепкие волей, они поднимались. За шагом шаг, побеждая боль и немощность, опираясь на костыли иль хрупкие плечи медсестёр, заново учились ходить, приближая своё возвращение домой. Спустя недели или месяцы за их спинами оставался приснопамятный Кабульский госпиталь, его священное братство, где в забытьи от случившегося, они были лишь на подступе к точке невозврата. Не гремел ещё последний бой, не звучал роковой щелчок мины, не вылетала из БУРа зловещая пуля. Не парадным коридором, а грузом-300 на борту Ил-76 «МД-Скальпель» в назначенный срок лежавшие на носилках, укрытые солдатскими шинелями Сидор и Руст в крайний раз поднялись в афганское небо и, взяв курс к родным зарницам, полетели на встречу своей судьбе. Сражённым, но не поверженным, прошедшим коридорами афганских госпиталей, впереди им предстояли иные испытания — развенчавшая идеалы страна, чуждая их ценностям среда, где, повторно сражённые, они были обмануты, отвергнуты и забыты.
Прошло два с половиной года. 15 февраля 1989 года Советские войска вышли из Афганистана. Генеральный секретарь ЦК НДПА Президент Афганистана Мохаммад Наджибулла сказал тогда: «Ваш Верховный Совет дал оценку решению о вводе Советских войск в Афганистан в декабре 1979 года. У политиков своя ответственность, и о ней уже достаточно сказано. Я же склоняю голову перед памятью советских людей, которые отдали свои жизни, выполняя воинский долг. Война принесла много горя. Она не сразу забудется. Но не забудется также многими и многими афганцами доброта и мужество советских людей, их бескорыстие и человечность».